| Главная » 2015 » Июль » 18
| Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.
|
1
|
| «Фантом» атакует стоянку советских вертолетов, Иран, 5 апреля 1982 года. Фото: Сергей Сергеев
|
|
1
|
|
|
Убивайте всех, господь узнает своих!
-Арно Амори, аббат Сито.
|
В начале 1982 года в разведывательный пункт ГРУ в Шинданде стала поступать информация о базе международных наркоторговцев, находящейся в районе «пограничного треугольника» границ Иран-Афганистан-Пакистан (ближайший поселок Рабати-Джали). Наркотики с этой базы переправлялись в Европу еще до начала военных действий.
Отряды моджахедов снабжались современным оружием в обмен на поставки опиума-сырца. На территории базы размещались склады с оружием и боеприпасами, там же «работали» и «менеджеры» наркоторговцев. Охраняли базу не более шестидесяти человек, но на ее территории регулярно находились группы моджахедов, проходившие обучение или прибывавшие за оружием.
Через агентурную сеть была получена информация, что в Рабати-Джали подготовлена крупная партия наркотиков для отправки (около 10 тонн), накоплено большое количество оружия и снаряжения. Но особый интерес вызвала информация о том, что на территории базы были обнаружены двадцать продолговатых ящиков в отдельном хранилище под усиленной охраной. По информации, в ящиках были какие-то длинные трубы, по описанию походившие на египетские ПЗРК «Стрела». Советская разведка еще в декабре 1981 года располагала информацией об этих «стрелах».
После того как информация была доложена начальнику оперативной группы МО СССР в Афганистане маршалу С. Л. Соколову и начальнику ГРУ ГШ генералу армии П. С. Ивашутину, из Москвы в середине марта поступил приказ о подготовке и проведении операции по уничтожению базы. Руководителем операции под названием «Юг» был назначен заместитель командующего 40-й армией генерал-майор В. Г. Винокуров.
О важности предстоящей операции говорит тот факт, что к ее проведению было решено привлечь только советские войска. Разведывательные данные не запрашивались у афганского ХАДа по району базы и даже по прилегающим к нему местностям, чтобы обеспечить максимальную скрытность подготовки к операции.
По плану операции рано утром 5 апреля 1982 года предстояло нанести по средствам ПВО базы авиационный удар силами 12 истребителей-бомбардировщиков Су-17 и уничтожить охрану базы. Сразу после авиаудара предполагалось высадить десант, захватить все господствующие высоты, блокировать базу и ликвидировать находящиеся отряды, силами десанта уничтожить склады наркотиков и вооружения и, естественно, захватить ПЗРК. На выполнение зачистки базы отводилось шесть часов, после чего десант эвакуировался на вертолетах.
Десантироваться должны были третий парашютно-десантный батальон 317-го парашютно-десантного полка 103 гвардейской воздушно-десантной дивизии, дислоцировавшейся в Лашкаргахе, две десантно-штурмовые роты и одна мотострелковая рота 70 отдельной мотострелковой бригады из Кандагара и отдельная 459-я рота СпН ГРУ штаба 40-й армии, прибывшая из Кабула.
Авиационная группировка была сформирована на базе 280-го отдельного вертолетного полка в Кандагаре (командир полковник В. Савченко). Ему были приданы 18 машин из 335-го отдельного боевого вертолетного полка и 50-го отдельного смешанного авиационного полка.
Всего было задействовано 61 вертолет Ми-8 (в том числе 2 воздушных командных пункта Ми-9) и 18 вертолетов Ми-6 (12 топливозаправщиков, 3 для оборудования связи, ремонтных бригад и привода, 2 для снаряжения десанта, 1 для организации полевого госпиталя).
От использования Ми-24 пришлось отказаться, т.к. место проведения операции находилось достаточно далеко от ближайшей базы, а двадцатьчетверка проигрывала в дальности полета Ми-8. Проблема топлива и без того была острой. За 47 км от цели была создана промежуточная база — вертолетодром с площадкой для дозаправки, куда заранее на Ми-6 были доставлены и заполнены керосином резинотканевые емкости.
Подготовка к операции началась 30 марта 1982 года. Технику тщательно осматривали, при необходимости ремонтировали и перебирали узлы. На ударных Ми-8 было усилено вооружение и добавлен боезапас, а на десантных, наоборот, пришлось снимать пулеметы ПКТ, каждый из которых весил в комплекте, как средний десантник, около 76 кг. На всех вертолетах были закрашены звезды и бортовые номера.
Истребительное прикрытие с территории СССР осуществляли впервые за время афганской войны 8 истребителей Миг-23 МЛ. Всего в операции участвовало 79 вертолетов и 38 самолетов. Непосредственное командование операцией было поручено заместителю командующего ВВС 40-й армии полковнику В. И. Апрелкину
УДАР НА РАССВЕТЕ
Вся группа на рассвете 4 апреля была переброшена на вертолетодром и дозаправлена. Перебазирование было сложным. Группа разведки, выйдя в район аэродрома, доложила о пыльной буре с видимостью до километра. Пришлось разбивать большие группы и, перераспределив задачи, вновь сформированными группами добираться до цели.
Посадка завершалась уже в сумерках. Пришлось зажигать огни, в ход пошла промасленная ветошь и керосин (литр керосина, вылитый в песок, мог гореть всю ночь). Ручная заправка вертолетов продолжалась до часа ночи уже 5 апреля.
В 6.00 взлетел командный Ми-9 с летчиком-штурманом звена капитаном Ю. Серебряным, командиром шел полковник Апрелкин. В 6.03 взлетели вертолеты поисково-спасательной службы и вертолеты с десантом. Группы должны были высадиться на намеченные площадки, находившиеся друг от друга на расстоянии от 300 до 900 м.
Одновременно в район цели вылетел Ан-30 с генерал-майором А. Табунщиковым, которому предстояло контролировать и при необходимости корректировать действия авиации.
Два Су-17М3 в 6.40 отмаркировали базу в Рабати-Джали двумя светящимися авиабомбами, хотя особой нужды в этом не было. Все пилоты ударной группы хорошо знали объекты поражения. После того как истребители-бомбардировщики Су-17М3 в течение 15 минут (с 6.45 по 7.00) нанесли удар по базе, должна была начаться высадка десанта с вертолетов.
Но тут десант подстерегла цепь непредвиденных обстоятельств и непростительных ошибок. САБы, выброшенные и так в четырехстах метрах от цели, к подходу вертолетов были снесены суховеем еще дальше в глубь территории Ирана.
Лидерный экипаж ВКП Ми-9, заметив характерные наземные ориентиры — три кишлака, реку, мост — пошел дальше, ведя всю группу. Штурман Серебряный спустя короткое время понял, что пересечена граница Афганистана, но полковник Апрелкин настоял на продолжении полета. Капитан пытался убедить полковника, что они уже в Иране, но старший по званию отдал прямой приказ и даже своей рукой обозначил на карте место, где они, по его мнению, находились. Бортовой самописец беспристрастно зафиксировал их спор, что потом спасло капитана при разбирательстве.
Заместитель командира эскадрильи 280-го отдельного полка майор Н. Бабенко обнаружил не указанную на карте асфальтовую дорогу, с мирно ехавшим по ней автобусом, пассажиры которого никак не реагировали на двигавшуюся над ними армаду неизвестных вертолетов.
И только когда десантники увидели линию телеграфных деревянных столбов, поняли, что они на территории Ирана. Потому что в Афганистане днем с огнем не найдешь ни одного деревянного столба — местные кочевники давно все спилили: ведь древесина в этом районе ценилась на вес золота.
Но здесь вмешался его величество случай. Десантники заметили вдалеке какое-то строение, похожее по описанию на то, о котором сообщал агент. Рядом с ним высились сооружения и вышка охраны. Было принято решение десантироваться. В 7.03 высадка началась и продолжалась 17 минут.
Более полусотни Ми-8 растянулись по пустыне на несколько километров. По периметру были выставлены посты и разведывательные вертолеты. Подошли Ми-6 с топливом, вертолеты стали заправляться. С упорством, достойным лучшего применения, десант начал обстрел замеченных с воздуха сооружений из минометов, выбросив вперед группу захвата, стал крушить строения и оборудование. Но, как вскоре выяснилось, это оказался иранский асфальтовый завод, на котором, к счастью, в столь ранний час не оказалось рабочих, и никто не пострадал.
Штурман Ан-30 старший лейтенант М. И. Рябошапко, разобравшись в обстановке, немедленно передал следующее сообщение: «Вы в 12 километрах на территории Ирана, возле населенного пункта Хормек. Срочно эвакуируйте десант и уходите».
Неожиданно раздался рев двигателей. Десантники решили, что это МиГ-23 прикрытия. Но это были иранские «Фантомы». Пройдя первым заходом над группировкой, они развернулись и выпустили по вертолетной стоянке две американские ракеты AIM-9 Sidewinder, одна из которых взорвалась, ударившись о землю, а вторая упала плашмя и просто разломилась. На смену первой паре «Фантомов» пришла вторая и обстреляла вертолеты из пушек. В это время МиГи прикрытия наконец-то добились устойчивого захвата «Фантомов», но без прямого приказа из Москвы огня не открывали.
Тем временем иранцы перестроились и, маневрируя, стали методично поливать вертолеты из своих шестиствольных пушек. Десант, организовав ПВО, стал стрелять по «Фантомам» из всего, что было под рукой и даже из гранатометов. Пулеметным огнем был поврежден один из «Фантомов» и вынужден был уйти вместе с напарником.
Снарядами «Фантомов» были повреждены два Ми-8, их пришлось уничтожить. Потерь удалось избежать.Легкое ранение получил летчик-штурман Ми-8 из 50 ОСАП старший лейтенант А. Трудов.
Когда к месту стоянки советских вертолетов подтянулся иранский мотопехотный батальон с танками и бронетранспортерами, им пришлось под прицелом покидать территорию Ирана.
ПОВТОРНЫЙ ДЕСАНТ
Самые тяжелые испытания выпали на долю десанта. И если его часть из состава 70 омсбр была сразу доставлена вертолетами к действительному расположению базы, то вторая часть в составе 3 пдб 317 пдп и 459 орспн капитана В. Москаленко вынуждена была самостоятельно уходить на восток под огнем «Фантомов». Только через три часа после высадки эти десантники смогли перейти границу и еще через два часа сосредоточиться в районе для ведения боевых действий.
В 12.30 была произведена доразведка базы и организовано взаимодействие с авиацией. В 14.30, 10 истребителей-бомбардировщиков нанесли повторный авиаудар по базе. В 15.00 началась атака базы, и уже к 19.10 все ее сооружения были уничтожены. Внезапного удара не получилось, моджахеды сумели вывезти большую часть наркотиков и оружия. Тем не менее удалось захватить 1500 кг опиума-сырца в стандартных мешках, небольшое количество героина и анаши. ПЗРК обнаружены не были.
Когда на захваченном джипе «Тойота» стали подвозить к вертолетам образцы захваченного вооружения, у самой вертолетной стоянки машина наскочила на мину. В результате получил ранение заместитель начальника политотдела 103 гв.вдд подполковник В. В. Рюмин.
Операция завершалась, когда уже стемнело. Обнаружилось, что на обратный перелет может не хватить топлива, срочно пришлось вызывать из Кандагара пару танкеров Ми-6.
В 3.00 6 апреля последовал приказ поднять все машины в воздух из-за опасности попасть под ответный удар иранцев. Но из-за спешки Ми-8 капитана Г. Говтяна упал на левый бок и завалился. Только благодаря вовремя сброшенному бортмехаником Я. Фуканчиком кормовому люку, экипаж и десант спаслись.
Но это была не последняя потеря. Танкер Ми-6, шедший для дозаправки навстречу, под Лашкаргахом нарвался на засаду и был сбит. Экипаж сумел посадить поврежденную машину и занял оборону. Его спасли вертолеты ПСС, замыкавшие группу, а саму машину уничтожили с воздуха.
РАЗБОР ПОЛЕТОВ
Уникальность операции «Юг» заключалась в том, что она проводилась исключительно советскими подразделениями, с доставкой и эвакуацией десанта из района боевых действий на вертолетах. Отсутствие в составе десанта артиллерии потребовало улучшить взаимодействие с авиацией. Если судить объективно, операция была хорошо спланирована. Даже грубая навигационная ошибка привела к потере лишь четырех вертолетов, и то на земле. Людские потери составили не более десяти легкораненых.
Но были очевидны и просчеты: ориентирование в полете осуществлял командир ведущего вертолета. Командиры десантных подразделений не следили за маршрутом и начали ориентироваться только после высадки, Ан-30 мог более точно навести вертолеты с десантом на площадки для десантирования. Полковник Апрелкин был снят с должности и отправлен в Советский Союз.
Но и иранская сторона не избежала ошибок. При анализе радиообмена стало ясно, что пилоты «Фантомов» не обладали необходимым опытом. Все опытные кадры участвовали в ирано-иракской войне, а район ирано-афганской границы считался тыловым.
Ошибочным было решение на применение ракеты с инфракрасной головкой самонаведения по остывшим вертолетам на земле, да еще на фоне горячей пустыни.
К сожалению, хорошо задуманная операция не достигла своей цели и, более того, могла привести к серьезным международным последствиям. Нужно отдать должное выдержке руководства Ирана, сумевшего не втянуть страну в большую войну. Позднее в заявлении иранского МИДа сообщалось, что Иран, видя явную непреднамеренность действий и дорожа добрососедскими отношениями с СССР, не стал доводить дело до вооруженного конфликта, а просто принял меры по оттеснению нашей группировки. Правительству СССР пришлось приносить официальное извинение.
Юрий Дегтярев
|
|
1
|
| Повреждения, нанесенные "Фантомами"
|
|
1
|
| Десантники и вертолетчики возле обломка "Сайдвиндера". Иран, 5 апреля 1982г.
|
|
1
|
| Экипажи обедают в ожидании команды на подбор десанта. Обратите внимание на закрашенную звезду. Иран, 5 апреля 1982г.
|
|
1
|
| Ст. прапорщик В.Шевцов разогревает тушенку в приспособленном кислородном баллоне - т.н. "кандагарском самоваре". Он же принимает солнечную ванну на "заграничном курорте", сам того не зная. Иран, 5 апреля 1982г.
|
|
1
| Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.
|
|
|
| Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.
|
ВОТ КАК - ТО ТАК ВСЕ И ....................... БЫЛО 3. (Mikhail Belousov)
| 50-й ОСАП.
На основании директив МО СССР №314/3/00105 от 04.01.1980 и ГК ВВС №123/3/0025 от 12.01.1980 в городе Чирчик началось формирование отдельного смешанного авиационного полка «войсковая часть полевая почта 97978».
В период с 20 января по 15 февраля 1980 года часть комплектуется личным составом и боевой техникой. 9-го марта 1980 вертолетчики полка перебазируются на аэродром Кундуз, откуда 11-го числа пара Ми-24Д выполняет первые боевые вылеты. 13-го марта группа из 4 Ми-8МТ и 8 Ми-24Д выполняет первую боевую задачу 50-го осап в Афганистане, совершив 120 боевых вылетов с налетом 186 часов, уничтожив 80 мятежников и подавив 11 огневых точек противника. К концу месяца полк перебазируется в аэропорт Кабула, где базируется до последнего дня боевых действий. 10-го апреля 14 вертолетов Ми-8МТ 50-го осап провели первую десантную операцию в районе н.п. Аудак.
30 апреля 1980 года полку вручено Боевое Знамя. За участие в боевых действиях, 3 марта 1983 года 50-й осап награжден орденом Красной Звезды №3655917.
За время боевых действий летчиками полка совершено 120 944 боевых вылета, уничтожено 298 опорных пунктов и 160 огневых точек противника, перевезено 700 000 человек, 90 000 тонн грузов. Боевыми орденами и медалями награждены 4041 человек, в том числе 6 летчиков удостоено звания "Герой Советского Союза", 9 человек награждены орденами "Ленина", 78 - орденами "Красного Знамени", 119 - орденами "Красной Звезды", 1126 - орденами "За службу Родине в ВС СССР" 3-й ст., 489 - медалями "За отвагу", 1221 - медалями "За боевые заслуги". При исполнении интернационального долга погибло 126 человек личного состава части.
В период с 6 февраля по 13 февраля 1989 года полк выведен из Афганистана на аэродром Мары, а затем передислоцирован на аэродром Липки, под Минском, в состав Белорусского ВО.
|
                                                                                                                                                                                                                                                              
| Немало шума наделал еще один случай, когда одним махом оказались выведены из строя около 15 боевых самолетов прямо на запасной стоянке в кабульском аэропорту. На этой стоянке находилось около двух десятков МиГов, там осуществлялась подготовка к полетам и загрузка боеприпасами перед боевыми вылетами.
Напротив, через дорогу, в 150 метрах, была временно размещена бригада спецназа ГРУ, ранее базировавшаяся в г. Джелалабаде.
При установке НУРС (неуправляемых реактивных снарядов) на пусковую установку одной из машин была допущена роковая ошибка, приведшая к самопроизвольному пуску снарядов. Начался настоящий фейерверк, реактивные снаряды летали, как разъяренные шмели, поражая боевые машины и детонируя подрывы находящихся в них боеприпасов.
Свидетелями всего этого были бойцы спецназа и их комбриг. Многое им пришлось повидать за 2 года пребывания в Афганистане, но такого шоу, по словам комбрига, им видеть не приходилось.
Дело было под утро, что придавало случившемуся особую красочность. Снаряды и осколки летали над их блочными модулями, прошивали их насквозь, наводя на испытанных бойцов настоящий страх от непонимания происходящего. Полуголые спецназовцы выскакивали из жилых модулей и прыгали в арык с вонючей жижей. Через полчаса все стихло.
К моему приезду на место происшествия испачканные в дерьме спецназовцы метались между самолетами, стремясь предотвратить новые подрывы. Комбриг, обладавший большим чувством юмора, с ног до головы в жиже из арыка, в цветах и красках описывал произошедшее, особенно собственный прыжок в арык и испытанные при этом ощущения.
Открывшаяся панорама к веселью не располагала, так как совершенно непонятной была причина случившегося, и именно мне необходимо было разобраться, в чем дело, до приезда многочисленных военачальников. Мобилизовали с комбригом спецназовцев на тщательный осмотр места происшествия с целью найти следы ракетного обстрела.
Никаких следов обнаружить не удалось, зато нашли машину, с которой все началось, и картина прояснилась. К счастью, обошлось без человеческих жертв, оружейники успели вовремя унести ноги со стоянки и со стороны наблюдали, чем закончится разбирательство. По понятным причинам в объективности расследования они были меньше всего заинтересованы.
В течение часа прибыли все, кто мог. Как и предполагалось, мой доклад их не вдохновил. Из него получалось, что отвечать за все надо им самим. Попытались «наехать», но, будучи уверенным в своей правоте, атаку отбил спокойно. Тогда они перешли к уговорам и в конечном итоге, не без помощи моего руководства, пришли к компромиссному решению. Суть договоренности заключалась в том, что РС (реактивные снаряды) все-таки были, Разведцентр об этом предупреждал, но полностью подавить противника на огневых позициях не удалось из-за сложного горного рельефа и плохой погоды. И такое бывало – на войне как на войне!
Прибывшая из Москвы специальная комиссия согласилась с представленными им материалами, указала на недостатки (отсутствие земляного вала по периметру стоянки) и, неслабо отдохнув, отправилась в Москву за заслуженными наградами.
Закиржон КАДЫРОВ, полковник ГРУ ГШ ВС СССР
|
| Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.
|
|
|
| Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.
|
1
|
| Советский военнопленный Игорь Федорович Чедиков, во время интервью американскому журналисту Джиму Койну
Настоящая фамилия Рыков Игорь.
|
|
1
1
|
| Хаим Левжевулевич (слева) и Игорь Чедиков (справа) в лагере для пленных, 1983 год.
Фото напечатано в журнале Soldier Of Fortune, февраль 1984 года.
Настоящие фамилии Игорь Рыков и Олег Хлань.
|
|
1
1
|
| И. Рыков и О. Хлань в лагере афганских партизан.
|
|
1
|
|
Интервью с советскими военнопленными, захваченными в Афганистане, 1983 год
Напечатано в журнале Soldier Of Fortune, февраль 1984 года
Автор Джим Койн
Игорь Федорович Чедиков был первым советским военнопленным, которого я видел в своей жизни. Игорь, водитель из Бухары, попал в плен 2 июля 1983 года, после того как колонна, в которой он вел свою БМП, попала в засаду, устроенную моджахедами под Кандагаром. В начале августа того же года мне представилась возможность взять интервью у Игоря и еще одного русского солдата, в лагере для военнопленных на афгано-пакистанской границе.
На первый взгляд Игорь выглядел очень молодо – я не дал бы ему и 20 лет. Он заметно нервничал – моджахеды, которые взяли его в плен и сейчас охраняли лагерь, не скрывали своих намерений сражаться против советских захватчиков до конца. Ему повезло, что он вообще остался жив. Он это прекрасно понимал и был напуган до смерти.
Игорь понятия не имел ни кто я такой, ни чего от меня можно ожидать. Он также не предполагал, что ему выпадет возможность дать интервью американскому журналу. Судя по его поведению, он подозревал, что кого бы и что бы я ни представлял, ничего хорошего ему от этого не светит.
Мой афганский приятель, он же переводчик, в свое время сам сидел в плену у коммунистов. В течение одного из «интервью», которые брали у него в тюрьме, ему вышибли несколько зубов. Ему повезло – он и еще восемь человек сумели сбежать; оставшиеся 67 афганцев были расстреляны. Афганец флегматично поглядывал на Игоря, как бы заверяя последнего, что в конце концов все мы умрем, так что бояться не стоит.
Афганцев я попросил приводить пленников поодиночке. Интервью представляло собой довольно сложную задачу – я задавал вопросы по-английски, их переводили на пушту, и потом задавали пленникам по-русски. Соответственно, ответы также приходилось переводить. С самого начала интервью Игорь начал непрерывно курить. Я заметил, что у него много татуировок – однако он не производил впечатления юнца, который увлекается панк-роком. На руках и ладонях у него были грубо нарисованы символы и буквы – похоже, что татуировки были выполнены в стиле молодежных банд. На правой руке у него была татуировка в виде факела. Я не придал ей поначалу особого значения, до тех пор, пока не заметил, что у второго пленника на руке есть точно такая же татуировка.
Согласно Женевской конвенции, допустимые вопросы к военнопленному – это те, которые касаются его имени, возраста, звания и личного номера. Я решил начать с них, хотя СССР данную Конвенцию и не подписывал.
- Он говорит, что его зовут Игорь и ему 21 год, - последовал ответ через переводчика.
- Скажи ему, что я хочу знать его полное имя: фамилию, имя и отчество.
- Игорь Федорович Чедиков, - сказал солдат.
- Какое у него звание? – спросил я.
Моджахеды молча сидели рядом, внимательно вслушиваясь в ту часть интервью, которая звучала на пушту.
- Он говорит, что он просто солдат, - подал плечами переводчик.
- Я спросил, какое у него звание, - повторил я. – Я знаю, что он солдат. Какова его специальность? Какое у него денежное довольствие?
- Он опять сказал, что он простой солдат. Рядовой. Механик-водитель. Он получает 12 рублей в месяч и еще 4 рубля ежемесячно за службу в Афганистане.
- Каков его номер?
Ожидая, пока переведут вопрос, Игорь закурил еще одну сигарету.
- Он говорит, что не помнит свой номер. Слишком много цифр. Он думает, что это не так уж важно. Только офицеры помнят свои номера.
С правилами Конвенции мы покончили, подумал я, переходим к основной части.
- Где он был и чем занимался на момент захвата в плен?
- Он говорит, что он не был захвачен в плен. Он перебежало к моджахедам, чтобы сражаться вместе с ними против русских. Он говорит, что он мусульманин. Он и его друг ушли из своей части под Кандагаром и через два дня сдались в плен к моджахедам.
Один из моджахедов, сидящих рядом, презрительно сплюнул и растер пяткой плевок.
- Скажи, что я не верю его словам. Пусть говорит правду.
- Pravda, pravda! – воскликнул пленный.
При этом ответе, афганцы, сидевшие рядом, засмеялись и начали показывать пальцами друг на друга и на пленного.
- Это правда? – спросил я офицера разведки моджахедов, который и организовал это интервью. Он сидел рядом со мной и записывал нашу беседу с пленным.
- Нет, - ответил он спокойно. – Этот человек был захвачен во время перестрелки с советскими войсками недалеко от Кандагара 2 июля. Он дурак. Он думает, что мы не знаем, что он был захвачен в плен. Он каждый день просит у нас гашиш – что ж, мы ему даем.
- Вы верите, что он мусульманин? – спросил я офицера.
- Ну, я не могу сказать точно. Каждый сам выбирает религию для себя, но если это правда, то Аллах наставил его на путь истинный в очень удачный момент.
Пока мы говорили, Игорь закурил еще одну сигарету и внимательно наблюдал за нами.
- В какой части он служил, - спросил я.
- Он говорит, что в 70-й мотострелковой бригаде.
- Где он жил в СССР?
- В Бухаре, в Узбекистане.
- Когда он прибыл в Афганистан?
- 20 апреля 1982 года.
(Если это правда, то он в Афганистане отслужил уже 16 месяцев. Обычно для рядовых служба в Афганистане длится от 18 до 21 месяца. Для военнослужащих воздушно-десантных частей срок службы в Афганистане составляет порой 6 месяцев).
- Как он прибыл в Афганистан?
- На самолете из СССР.
- Когда он «перебежал»?
- Он говорит, что вступил в ряды моджахедов 2 июля 1983 года.
- Каков сейчас боевой дух солдат в его части? В советских частях, расположенных в Афганистане, в целом?
- Он говорит, что моральное состояние очень низкое. В его части среди военнослужащих практически нет боевого духа. Он говорит, что знает случаи, когда офицеры наказывали солдат за неисполнение приказа. Большинство советских людей не испытывают воодушевления от того, что приходится воевать в Афганистане. Но народу говорят, что только 1% Советской Армии выполняет свой долг в Афганистане.
- Что с ним будет, если он вернется в СССР, после того как побывал в плену?
- Ему сказали, что его расстреляют, если он вернется в СССР. Офицеры предупреждали, что тем, кто попал в плен, меняют сознание. Так что в СССР ему не светит ничего хорошего.
(В СССР нет официальной политики по отношению к военнослужащим, попавшим в плен. Плен обычно рассматривается как измена Родине).
Я спросил Игоря, сидел ли он в тюрьме и если да, то из-за чего – все же у него на руках было слишком много татуировок. Когда он услышал этот вопрос по-русски, то заметно удивился.
- Он говорит, - сказал переводчик, - что провел два месяца в тюрьме за то что выпил на танцах и подрался с применением ножа. Именно после тюрьмы он пошел в армию, чтобы избежать большего срока. В армии он провел некоторое время в штрафном батальоне, поскольку узнал, что его жена спуталась с другим мужчиной, поехал к ней, и вляпался в неприятности.
По словам Виктора Суворова, советского офицера, бежавшего на Запад, которые он приводит в своей новой книге Inside the Soviet Army: «В мирное время штрафные батальоны называются отдельными дисциплинарными батальонами, дисбатами. Своей целью дисбат ставит следующее – сломать даже самого непокорного солдата максимум за три месяца. Советские солдаты, отбывшие наказание в дисбате крайне редко нарушают дисциплину даже в мелочах, если вообще способны на такое после своего срока в этой части. После того как солдат заканчивает службу в дисбате, он ни с кем не общается и выполняет все приказы и наставления без возражений. Практически невозможно добиться от него рассказа о том, где он был и что видел. Его ответы односложны: «да» и «нет», вот и весь его словарный запас». По моему мнению, Игорь подходил под это описание.
- Как долго он служил в Советской Армии?
- Он говорит, что был призван после того, как ему исполнилось 18 лет (в Советской Армии служат два года, Игорь провел больше, потому что отбывал наказание в дисбате).
- Он комсомолец?
- Nyet.
- Пусть он расскажет о том, чем занимался в 70-й мотострелковой бригаде.
- Он был механиком-водителем.
- Какие машины он водил?
- Машины, предназначенные для перевозки солдат, БМП.
- Что означает татуировка на его правой руке?
- Он говорит, что принадлежал к армейскому спортивному клубу, а татуировка – это символ, используемый в советских спортивных группах.
Спорт? Игорь не производил впечатления спортсмена. Я припомнил, что мне говорили эксперты по советской армии, в частности то, что наиболее сильных спортсменов приглашают служить в специализированные диверсионные части, известные как спецназ.
- Спроси его, слышал ли он когда-нибудь о подразделениях, которые называются спецназ?
- Да, он слышал о спецназе.
- Он когда-нибудь видел в Кандагаре части спецназа?
- Он говорит, что это секретная часть. Никто не знает, кто они такие. Солдаты спецназа носят афганскую одежду.
- Сколько солдат спецназа он видел в Кандагаре?
- Он говорит, что в его части было около 50 спецназовцев, но точное число он назвать не может. Что касается остальных частей, то он не знает.
- Сколько войск спецназа находится в Афганистане?
- По его словам около 900, то есть бригада, в Кабуле, но они рассредоточены малыми группами по всей стране.
- Чем занимается спецназ в Афганистане?
- Он говорит, что не знает точно. В спецназе есть много таджиков, которые выступают в роли советников по исламским вопросам.
- Спроси, служил ли в спецназе?
- Nyet, nyet!
- Где его военный билет?
- Он говорит, что оставил его в части, когда перебежал к моджахедам.
- Спроси пленного, хочет ли он сообщить что-нибудь еще. Может он хочет как-то известить свою семью, что он жив?
Мы сидели уже два часа на полуденной жаре. По Игорю было заметно, что он устал. Я также испытывал определенный дискомфорт – мне необходимо было собраться с мыслями и подготовить вопросы для следующего военнопленного.
- Он говорит, что больше ничего не хочет сказать.
Я встал, дав понять, что интервью окончено. Игорь также с неохотой поднялся на ноги и молча дал охранникам себя увести. Не прощание мы не обменялись ни словом, и не пожали друг другу руки.
Через некоторое время из блока привели второго военнопленного. Второй солдат выглядел старше, чем Игорь. У него были достаточно длинные волосы, даже по американским стандартам. Он уселся на стул в довольно уверенной позе, немедленно попросил воды, и быстро окинул меня взглядом исподлобья. Похоже, он пытался произвести на меня впечатление крутого парня, этакого ветерана.
На его правом предплечье была татуировка крылатого парашюта, со звездой в центре – новой эмблемы десантно-штурмовых частей. Под картинкой располагались три буквы кириллицей.
- Как его зовут и сколько ему лет? – спросил я переводчика.
- Его зовут Хаим Левжевулевич. Ему 21 год.
- Откуда он родом?
- Он из Ташкента, в Узбекистане.
- Какое у него звание?
Солдат отрывисто пробормотал что-то неразборчивое.
- Он говорит, что его звание – рядовой, - сказал переводчик.
- В какой части он служил? – резко спросил я, давая понять, что его поведение меня не очень радует. Пленный поворочался на стуле, скрестил руки на груди и уставился на меня с вызовом.
- Он говорит, что в части номер 70.
- Скажи ему, что я и так знаю ответы на многие вопросы, которые намерен ему задать. Скажи, что меня интересуют только правдивые ответы. Спроси, служил ли он в 70-й мотострелковой бригаде?
- Да, он служил в этой части.
- Когда он прибыл в Афганистан?
Возникла заминка, вызванная долгим переводом вопроса.
- СССР присутствует в Афганистане уже пять лет, - ответил пленный.
- Пять лет? - переспросил я. – Тогда почему он всего лишь рядовой?
- Он находится в Афганистане 18 месяцев. Советский Союз находится в стране уже пять лет. А он всего лишь механик-водитель.
(В этом месте я позже обнаружил некоторое несоответствие. Во втором интервью Хаим упомянул, что охранял «дворец Амина». Однако президент Афганистана Амин был убит в 1979 году во время вторжения советских войск, так что охранять дворец этот солдат не мог. Позже я решил, что «дворцом Амина» по привычке называют то здание, которое штурмовал советский спецназ).
- Сколько он отслужил в Советской Армии?
- Он говорит, что отслужил 18 месяцев.
Это была явная неправда, поскольку ранее он сообщил, что служит в Афганистане уже 18 месяцев. Однако перед тем как попасть сюда, он был обязан пройти обучение в одной из частей.
Интервью затягивалось. По всему было видно, что пленный не настроен общаться со мной, считая себя крутым парнем. Я решил его немного расшевелить, применив способы, которым не учат в Школе журналистики университета Коламбии.
- Где и когда его взяли в плен? – спросил я.
- Он говорит, что не сдавался в плен, а перебежал на сторону моджахедов 2 июля под Кандагаром. Он говорит, что рос в богобоязненной семье и сам является мусульманином, - сказал переводчик, с явным скепсисом.
- Спроси его, считает ли он моджахедов дураками?
Переводчик улыбнулся. Когда этот вопрос был переведен на пушту, моджахеды, сидевшие рядом, громко засмеялись. Пленный, почуяв подвох, сел ровно и очевидно напрягся. Он заколебался с ответом, пытаясь по-видимому, понять, где тут подвох. Переводчик задал вопрос еще раз. Пленный выглядел, как человек, которого загнали в угол. Помявшись еще немного, он наконец ответил.
- Нет, он не считает моджахедов дураками, - сказал переводчик.
- Спроси его, что означает татуировка на его руке?
- Он говорит, что это эмблема его части, которая носится на петлицах.
- Спроси его, он, что, служит в парашютистах?
- Он говорит, что он не парашютист, их готовили в течение года, но прыжок он так и не совершил.
- Слышал ли он что-нибудь о том, что такое спецназ?
- Da, - его быстрый ответ явно не требовал перевода.
- Чем они занимаются?
- Он говорит, что не в курсе. Это секретная часть.
- Он что-нибудь знает о советском химическом оружии, которое используется в Афганистане?
- Он говорит, что их готовили защищаться от химического оружия. Им объяснили, что химическое оружие может быть использовано против них американцами или моджахедами.
- Каков его настрой сейчас, когда он оказался в положении пленного?
Солдат пожал плечами.
- Он говорит, что принимает судьбу какой она есть. Он ничего не может поделать с тем, что оказался в плену.
- Спроси его, почему СССР вошел в Афганистан?
Во время перевода вопроса, пленный внимательно слушал переводчика. Выслушав вопрос, он оживился. Похоже, что вопрос его заинтересовал, и солдат хотел объяснить мне реальное положение дел.
- Он говорит, что афганское правительство пригласило советские войска для защиты южных границ СССР от агрессии США. Он говорит, что советские части предпочли бы воевать в одиночку, без помощи афганской армии, но вынуждены сражаться вместе с ними. Он говорит, что всякий раз, когда в бою советские части используют афганских солдат, они несут большие потери. Когда одна часть по ошибке оказалась в Иране, то вся часть была уничтожена иранской армией.
- Каким образом и почему советская войсковая часть оказалась в Иране?
- Он говорит, что не уверен, но полагает, что их выбросили на парашютах и они по ошибке очутились за границей.
- Что говорили вам офицеры на тот случай, если вы окажетесь в плену у моджахедов?
- Нам говорили, чтобы мы молчали и не отвечали ни на один вопрос.
В этот момент офицер разведки посоветовал мне закончить интервьюировать пленного, поскольку мы вскоре должны были уезжать. Он сообщил, что пленные солдаты будут содержаться в максимально комфортных условиях, какие только могут быть предоставлены им по законам шариата. Но насколько долго – этого он сказать не мог. По его словам, это зависит от множества вещей. Во-первых, русские до сих пор не отдают пленных моджахедов через комитет Международного красного креста.
- Сложно сказать, что будет дальше, - пояснил офицер. – Пленным предоставят питание, сигареты, радиоприемники и гашиш. Но решать, что с ними делать будут наши вожди.
Я собрал свои вещи. К пленному у меня осталась только пара вопросов.
- Если бы ему дали возможность – что бы он сейчас сказал Юрию Андропову?
- Андропову? - переспросил пленный и покачал головой, «нет, ничего».
- А что бы он сказал своим друзьям в СССР если они окажутся тут в Афганистане?
Пленный затушил окурок в пепельнице и задумался. Конвоир-афганец терпеливо ждал пока солдат ответит.
- Он говорит, что он сказал бы своим друзьям, что они все тут и погибнут.
|
|
1
|
| Потерянные советские дезертиры.
На этой июньской фотографии 1984 года изображены сержант Игорь Рыков, 22 года, и Олег Хлань, 21 год, которые дезертировали из Советской Армии в Афганистане в 1983 году.
Они оба были объявлены потерянными, после того как сказали друзьям, что посещали российское посольство, что бы выяснить про родственников.
Объединённое королевство. 1984
|
|
1
1
|
| Лондон. Воскресенье 11 ноября 1984 года.
Сержант Советской Армии Игорь Рыков, в возрасте 22 года, следующий за ним рядовой Олег Хлань, 21 год, в аэропорту Хитроу. Подготовка к посадке на Ленинградский рейс.
Эти двое советских солдат дезертировали из армии в Афганистане 16 месяцев тому.
В пятницу, в ответ на своё прошение, они получили акт советского посольства, в котором им было предложено сдаться сотрудникам посольства для отправки домой.
Сержант Рыков сказал в аэропорту, что они собираются назад, из-за своих семей.
|
|
1
|
|
Около года назад двое советских военнослужащих, двадцатилетние Игорь Рыков и Олег Хлань, оставили свою часть в Кандагаре (Южный Афганистан) и пробрались в расположение афганских партизан. Оттуда они были переведены в лагерь афганских беженцев в Пакистане. При посредничестве члена Европейского парламента лорда Н. Бетелла оба получили политическое убежище в Великобритании.
Ниже публикуется запись беседы нашего корреспондента М.Филлимор с Игорем Рыковым. Мало что можно добавить к рассказу этого рядового участника - и соучастника - преступной войны. Перед нами кровавая реальность, аннулирующая все демагогические разговоры о войне за правое дело. Эта война еще ждет своего Нюрнберга. Остается вопрос: как могло случиться, что граждане нашей страны, дети и внуки тех, кто защищал ее от фашистов, сами стреляют в беззащитных людей?
Как началась Ваша служба в Афганистане?
Я отслужил в Ашхабаде пять месяцев, получил там звание младшего сержанта. В Афганистан попал впервые в 1982 г. Молодой солдат обычно боится попасть в другое подразделение, потому что там дембели новичков терроризируют. Но об Афганистане у нас было полно иллюзий. Когда видишь на аэродроме, как улетают ребята-десантники в синих беретах, думаешь, что там воюют дружно, полное братство. Летели мы туда на самолете ТУ-134, человек 100-160, из одной учебной роты нас было шестеро. Летели и говорили о том, что нас ждет. Никак не ожидали, что с нами случится.
Разве Вы не слышали до этого, что там происходит? Слухи до вас не доходили?
Какие там слухи. Мы были напичканы такой пропагандой, что в Афганистане наши солдаты проявляют неслыханный героизм. Мы летели туда как в рай. Наша бригада стояла в Гардезе. Я попал в десантно-штурмовой батальон, в первую роту. К вечеру начали нас вызывать офицеры, спрашивать, кем хочешь служить. Меня спросили: как ты относишься к тому, что мы назначим тебя заместителем командира взвода? Я был, признаться, ошарашен. Взвод все-таки, тридцать человек. Я сказал: не знаю, может быть, не справлюсь... Тогда меня определили в пулеметный взвод наводчиком-оператором. В палатке, куда я попал, встретился мне хороший парень Вася Гетманов. Он мне и сказал, что если определили наводчиком-оператором, то в рейды ходить не буду. По штату, сказал он, наводчик-оператор в рейды ходить не должен, он остается в машине, за пулеметом. Но потом оказалось, что должность эта фиктивная, и меня послали в первый же рейд. Я прилетел 27 апреля, а уже 3 мая был первый рейд. Никакой подготовки не было, просто объявили, что едем в большой рейд. Было немного страшно, потому что перед этим в рейде погибло очень много народу. И мы об этом знали. Был такой обычай: когда погибает солдат, его кровать застилают белой простыней, на подушку кладут берет, и к кровати никто не должен притрагиваться. Так вот, в одной нашей роте были застелены две койки. Впоследствии офицеры стали бороться против этой традиции, и ее отменили.
Где был первый рейд?
В районе Кандагара. Ехали целые сутки по бездорожью. Сказали, что будем стоять на блокировке. На нас будут гнать басмачей, а мы должны или их уничтожать, или брать в плен - на усмотрение командира. Уже в этом рейде произошел со мной страшный случай. Мы шли, и навстречу нам попался старик, мирный старик. И вот Геворкян, командир нашего взвода, сказал сержанту Змеевскому: "Змей, кто еще из наших не убивал никого?" Тот показал на меня. И Геворкян говорит: "Пускай он убьет этого старика". Змеевский приказал: "Иди за мной, заряди автомат". Автомат и так был заряжен, потому что это был мой первый рейд, и я шел, держа палец на курке, боялся, что могут вдруг откуда-то выстрелить. Зашли мы во двор. Змеевский показал старику, чтобы шел вглубь двора, и приказал мне стрелять в него. Я прицелился - стрелять-то меня уже научили.., и как-то хладнокровно выстрелил. Он был в двух-трех метрах от меня, промахнуться только дурак мог... Я почему-то решил прицелиться сразу в голову. Вижу - полчерепа ему снесло. Это очень страшная пуля, со смещенным центром. Сержант мне вообще-то сказал: прошей его очередью. Но я решил стрельнуть одиночным, потому что не хотелось потом заряжать магазин. Это единственное, что мной двигало.
Вам не пришло в голову ослушаться приказа?
Мне еще было любопытно. Я хотел себя проверить, смогу ли я убить человека. Получилось, что смог. Выстрелил, увидел, что снесло ему полчерепа, упал старик. Не знаю, что Змеевскому пришло в голову, старик уже не дергался, а он сказал: добей его. Я говорю, у него уже полголовы нет, он же мертвый. Ну все равно, - говорит, - еще раз стрельни на всякий случай. Тут уж у меня, как говорится, не выдержали нервы, и я весь магазин в него разрядил.
Потом кошмары не снились?
Нет. Привыкаешь так, что видишь - друг твой лучший, живот ему разворотило, а сам думаешь: еще одна смерть. И все. Очень часто сталкиваешься со смертью, и с какой страшной смертью! Я думал, что меня будет преследовать этот старик, но спал спокойно. Сейчас-то мне стыдно за прошлое... Догнали мы свой взвод, и Геворкян спрашивает Змеевского: "Ну что, нормально?" Тот говорит: "Да, он молодец, справился хорошо". В это время к нам подходят еще двое афганцев, один лет тридцати, наверное, а второму лет двадцать.
Мирные?
Да, мирные. Вышли, видимо, из-за того, что боялись. А в этом взводе еще были те, что со мной прилетели, новички. Бедрий шел с пулеметом. Геворкян ему говорит - стреляй! Ну, пока тот устанавливал пулемет, афганцы, видимо, поняли и бросились бежать. Мы забежали им наперерез, остановили. Опять Геворкян говорит: "Стреляй!" Бедрий отвечает: "Не могу!" А тот: "Я могу тебе приказать или просто изобью..." Ну, Бедрий сразу пулеметной очередью как дал по обоим... Потом шел, опустив голову. Не знаю, что он чувствовал. Больше никого не убивали в тот день. Просто никого не нашли. Потом забрали двух баранов. Геворкян сказал: одного себе возьмите, другого - мне. Афганец шел за нами, так командир хотел его сначала пристрелить, а потом передумал, приказал вернуть баранов. Мы часто забирали баранов, потому что в рейдах очень плохо снабжают.
То есть, кто хочет, тот и забирает, или по приказу?
По-всякому. Иногда офицеры берут машину или две, несколько солдат, едут в деревню и грабят там все, забирают съестное, деньги, ценности и приезжают обратно.
А афганцы не сопротивляются, все отдают?
Кто сопротивляется, того убивают на месте. Бесполезно сопротивляться.
Как же относятся солдаты к этой войне?
В Афганистане никто не хочет воевать, даже офицеры. Разве только комиссары, слишком напичканные политикой, или у кого служебное рвение. И то под пули не лезут - обычно солдат вперед выставляют. Был у нас случай во время рейда в Базарчу, - такой населенный пункт возле Кандагара... Там раньше была большая деревня. И наши до того ее разбомбили, что теперь там негде жить. Но вот как ни заходят туда наши солдаты - постоянно их обстреливают, еле выходили оттуда. Я сам там побывал, там как раз Ваську Гетманова убили. Никогда ее так и не взяли полностью. Там я оказался в группе, которая попала в засаду. Получилось, что с одной стороны мы, с другой – опять наши, а между нами - бабаи, которые стреляют и убивают наших пацанов. Вот командир второй группы и приказал своим не стрелять, чтобы своих не обнаружить при отходе. В этом рейде с нами был новый командир роты Осадчий. Жестокий был человек, садист.
Почему новый? Что случилось со старым?
Дело в том, что офицеры в Афганистане служат два года. Им это в счет идет как шесть лет - год за три, выслуга лет. Через два года офицер возвращается назад в Союз. И вот новый командир назначил троих солдат, - двое из них должны были через три дня демобилизоваться. И сказал им: "Вы пойдете дозорной группой". Когда они ушли, он говорит остальным: "Если тех убьют, будем отходить". Как бы штрафная группка такая... Это в порядке вещей: офицерам солдат не жалко... Вот так проходит служба там.
Вы говорили об отношении к войне...
Никто не хочет там воевать, ни офицеры, ни солдаты... Солдаты думают, лишь бы скорей кончилась эта служба, и уехать домой. И офицеры - чтобы скорей смениться.
Но вначале Вы верили, что едете освобождать?
Когда едешь из Союза в Афганистан, то проводят с тобой беседу. Тебе говорят, что ты едешь в Афганистан воевать против китайских, пакистанских, американских наемников, что, мол, на Афганистан напали. Такие ужасы рассказывают в Союзе, что, мол, солдат режут... Ну, это вообще-то бывает... Но воюют, насколько я знаю, а знаю я точно, - воюют одни афганцы, никаких наемников нет.
Когда начинаешь понимать, что воюешь против мирного населения, против афганцев?
Сразу, с первого рейда. Даже раньше. Ты только приезжаешь в Афганистан, попадаешь в подразделение, и тебя вводят в курс дела: не слушай, никаких наемников нет, твоя основная цель - прислуживать дембелям и, если найдешь какую-то ценность, - приносить им. Потом ты уже сам начинаешь разыскивать ценности и стараешься взять как можно больше. А воевать никто не хочет. Вот Осадчий, он часто вызывал к себе перед рейдом нескольких солдат, тех, кто уже год отслужил, и говорил: "Если я дам тебе случай пограбить, то деньги поделишь со мной." Клевали некоторые ребята на это, а в конце концов он забирал себе все деньги. Единственная цель - нажива.
Отсылали все это домой или везли сами?
На деньги, которые брали у населения, покупали джинсы... ну, и разные другие вещи.
Покупали у местного населения? На деньги, которые у них же отбирали?
Да. Или ты, например, снял с какого-то афганца часы, - приходишь в кантину, в магазин, и отдаешь часы. Все покупается, и опиум, и гашиш, и джинсы, и магнитофон, или еще лучше часы, что хочешь... А когда из Союза приходит колонна, грузовики, то с ними переправляют... Раненых и желтушников не обыскивают, и они провозят тоже.
Что еще можно было получить за награбленные деньги?
В армии в Афганистане повальная наркомания, процентов 30 всей армии колется опиумом, называют его ханкой. Его там очень много, он дешевый. Другие - если не 100 процентов, то 99 - курят анашу. Не курят, может быть, на роту или батальон один-два солдата, то есть те, кто вообще не курит.
А офицеры?
Офицеры пьют водку. Некоторые курят и анашу, не очень-то таясь от нас.
Оружие продавали?
Да, и оружие. Но не свое. Стараются не продавать свои автоматы с этими страшными пулями, потому что знаешь, что завтра эти пули полетят в тебя. Продают или автоматы, взятые в бою и утаенные от командиров, или просто боеприпасы, которые подходят к их винтовкам. Это солдаты делают, чтобы достать больше денег. Очень дорого стоят патроны, гранаты... Просто не думаешь, что завтра под этими гранатами можешь оказаться сам... И потом - эта наркомания. Все к ней ведет: эти искромсанные тела товарищей, постоянно смерть рядом, тоска, мысль, что можешь не вернуться, что в любой момент тебя могут убить, зарезать в палатке. Да еще офицеры терроризируют солдат, часто бьют, что не раз бывало и со мной. Бывает, что между рейдами солдат просто гоняют на плацу. Зачем это нужно, я до сих пор не могу понять. Боевая бригада, и вдруг отрабатывать строевые приемы! Под таким давлением многие ребята становятся наркоманами. Это помогает забыться. Но большинство не колются, а просто курят гашиш, которого там море. Мы один раз из деревни привезли 50-килограммовый мешок этой пыли - анаши. Это тридцать килограмм чистого гашиша.
Что будет, если поймают, узнают, что ты колешься или куришь гашиш?
Зависит от того, кто тебя поймает. Если поймает офицер из особого отдела, который есть в каждом подразделении, то тебе уже не открутиться: грозит суд или, самое малое, пошлют на лечение, а потом вернут обратно, что и было с некоторыми ребятами. А если тебя поймает простой офицер, то он постарается просто шантажировать тебя этим; так и со мной было. Меня вызвал замполит и сказал: "Я знаю, что ты колешься", - у меня над кроватью нашли сверток с двумя шприцами, - проверил руки, вызвал четверых к себе, из которых только я кололся, и нашел у всех четверых какие-то дырочки в венах. Потом этих троих отослал и оставил только меня, и говорит: "Я знаю, что у тебя есть большие деньги, так вот, если ты не принесешь хотя бы половину из этих денег мне, то я сдам тебя в особый отдел". Он хотел афганские деньги. Но я подумал, что если я ему принесу хоть сто афгани, он все равно от меня не отстанет, да и друзья станут меня подозревать. И я сказал ему, что никаких у меня денег нет и не было, а что я колюсь, так это ему просто показалось. У него не было прямых улик, кроме ранок, и я сказал, что это просто царапины. Многие ребята, кто мало колется, стараются расцарапать следы уколов, чтобы казалось, что просто царапины. Мне удалось открутиться. А некоторых офицеры просто берут к себе в качестве слуги-разбойника, который приносит ему награбленное. Но таких солдаты не любят страшно, стараются от себя подальше держать, называют офицерскими шестерками.
Какие случаи особенно поразили Вас?
Вот был рейд 14 июня 1982 г., в котором я лично участвовал. Рота наша была разбита на четыре группы, наша группа была четвертая. Мы шли вдоль арыка, когда нас обстреляли. Двое сразу были убиты. Мы стали отстреливаться. Потом они начали в упор бить. Этот рейд помнится мне как кошмар. По этому арыку, где уже не вода была, а жидкая грязь, мы шлепали целый день, пули вокруг летают, товарищей твоих убивают. Убили много ребят, несколько офицеров погибло. Расстреливали буквально с пяти-шести метров. И когда мы начали отстреливаться из пулеметов и автоматов, нам по рации передали: не стреляйте, можете попасть в своих, - дело в том, что за басмачами была еще одна наша группа, и они-то и передали, что наши пули летят по ним… Вот так мы в тот день еле успевали выносить убитых, некоторых так и не смогли вынести. На следующий день пришли и нашли их тела изуродованными, с ножевыми ранами.
Когда пришли назад, у всех было такое подавленное состояние, что накурились гашиша до потери сознания, и офицеры нас не останавливали.
Еще запомнился случай, когда в Иран по ошибке попали. Нас должны были высадить на вертолетах на базу муджахеддинов, возле границы с Ираном. Мы сели около деревни, никого в ней не было видно, жители, увидев, что садятся вертолеты и выскакивают солдаты, начали убегать. Мы погнались за ними и обнаружили, что они спрятались в пещерах. Начали забрасывать их слезоточивыми бомбами, гранаты бросать, стрелять в пещеры. Они в конце концов начали выходить, и мы их убивали, убили почти всех.
Вы поняли, что это иранцы?
Да, старики кричали: "Иран, Иран", и в конце концов, когда наш командир понял, что Иран, он сказал: "Никто ничего не знает"... Тут начали появляться иранские самолеты. Пришлось уносить ноги. Два вертолета было сбито иранскими самолетами. Но нас потом никто ни о чем не спрашивал, удалось, видимо, дело замазать.
А базу потом нашли?
Да, разбомбили ее с самолетов, забрали много оружия, гашиша, опиума, ящики целые. Соки разные, конфеты, печенье - все это набивали в рюкзаки. Обратно улетали на вертолетах.
Вот так я и воевал в Афганистане. Под конец я исполнял обязанности командира взвода, так как наших командиров отправили на работы, строить дороги и прочее. Мне надоело ходить в рейды, стрелять, убивать. Один капитан хотел меня использовать. Говорит, - "Ты походи, пограбь, а мне отдашь половину". Я сказал, что у меня не получается грабить. Такую невинную овечку из себя разыгрывал.
Что же, сами они стеснялись грабить?
Вовсе не стеснялись, просто не успевали за солдатами. Обычно офицеры стараются первыми награбить, но им всегда кажется, что мало.
Как или когда Вам пришла в голову мысль бежать?
Уже прошло службы моей в Афганистане больше чем полтора года. И мой товарищ, Олег больше полутора лет там провел. Мы с ним одного призыва, до дома оставалось месяца три-четыре. После одного рейда получилось так, что мы с Олегом стояли рядом в ремзоне: у нас у обоих поломались машины. И вот под впечатлением всего увиденного мы решили, что больше мы не можем, взяли ночью оружие и решили уйти в Пакистан, а там добиваться права куда-то выехать. Ночью залезли в комнату, где хранится все оружие роты. Взяли оттуда автомат командира роты и еще автомат одного из офицеров. Пистолеты у нас свои были. Взяли патронов, гранат и ночью ушли. Пока шли, кончилась у нас вода, и мы нашли там воду не воду, а жижу с дурным запахом, но что поделаешь - стали пить. Больше полдня мы шли без воды на сорокаградусной жаре по пескам. После этого будешь хоть мокрый камень жевать. Мы могли убить целый поселок из-за кружки воды. Наутро увидели, что нас разыскивают, летают вертолеты. Мы быстро ушли. Было такое состояние, что если бы за нами погнались наши солдаты, то мы бы начали отстреливаться до последнего патрона. Мы бы старались не попасть в своих товарищей, стреляли бы, чтобы не подпустить близко. Потом мы вышли к реке и вдоль реки пошли, по пути встречая поселки. Спрашивали афганцев, где Пакистан? Они нам показывали. А потом к нам подошли двое молодых афганцев, сказали, что могут провести нас в Пакистан. Мы сначала хотели их застрелить, потому что они подозрительными показались...
Они поняли, что вы дезертировали из армии?
Да. Они увидели, что мы идем в Пакистан с оружием и что мы солдаты: Олег был в форме, я в одежде механика. Они поняли, что мы убежали и рвемся в Пакистан, и решили сопровождать. Предложили нам зайти в деревню отдохнуть, а потом поехать на чем-нибудь. Пешком, сказали, слишком далеко идти, несколько дней. Но мы были наслышаны, что наша бригада стоит очень близко от границы, километров 30-40, и мы думали, что мы за день дойдем. Как впоследствии оказалось, это было не так-то просто: между нами и Пакистаном лежала пустыня. Мы в конце концов так устали, что согласились пойти с ними в деревню. И все-таки, когда подходили к деревне, какое-то чувство тревоги было, и мы сказали им, что если увидим басмачей, будем отстреливаться.
Вы имели в виду муджахеддинов?
Да, но мы тогда не знали слова муджахеддин, мы были воспитаны, что против нас воюют басмачи, или, как их называют, душманы.
Пришли в деревню, действительно отдохнули, поели, воды попили. Начали засыпать. Вдруг проснулись от шума и увидели, что вся комната заполнена бабаями и у нас уже нет автоматов. Один из них уже лез к Олегу за пазуху забирать его пистолет. Я сказал Олегу, чтоб отдал, - они не знали, что у меня тоже есть пистолет. Берут они наши автоматы, еще один берет винтовку, и выходят с нами, - один впереди, другой позади, а мы безоружные между ними. Они сказали, что, мол, идем в Пакистан, а мы испугались, увидев, что они забрали оружие, и решили, что ведут расстреливать. Я незаметно достал свой пистолет, зарядил его и пошел за первым. Думаю, если что-нибудь подозрительное, стреляю ему в затылок, хватаю его автомат, а дальше - будь что будет...
Мы знали, что они очень мучают пленных, мы видели солдата, у которого рядом с ним лежали его ноги и руки, а он еще был живой. Мы видели солдат со вспоротыми животами, видели, как они увечат мертвых, так что боялись мы не то что смерти - мы до такой степени дошли, что о смерти уже и не думали, - а боялись мы этой пытки и решили бороться до конца, а потом - пулю себе в лоб. Но мы уходили все дальше и дальше в горы, и пришли, в конце концов, в какую-то пещеру. Потом забрали у старика автомат - он сам его отдал - и начали по очереди спать. Оказалось, что они нас спрятали, потому что боялись, что наши солдаты найдут нас в деревне. Вечером повели нас дальше. Пришли к кочевникам. Старик велел нам сказать, что я - узбек, а Олег - туркмен из Ташкента. Передохнули у кочевников, потом опять идем. Одну ночь идем, вторую, встретили мой день рождения в песках. К тому времени оставили с нами только одного афганца с нашим автоматом. Толковал я ему, толковал, что у меня сегодня день рождения, а он так и не понял. На третий день приходим в деревню, в которой мы провели одну ночь. Старик-афганец сказал, что нам нужно оставить там оружие, деньги, часы и что мы едем в город Мы тогда не знали, что с нами будет, просто надеялись на какое-то чудо. Привезли нас, действительно, в пакистанский город - Квет, поселили у какого-то старейшины. Потом посадили на самолет, повезли в Исламабад, а из Исламабада на маленьком автобусе - в лагерь афганских беженцев. Когда нас завезли в ворота, у которых стояла вооруженная охрана, мы поняли, куда мы попали, приготовились к пыткам. Но нас никто не пытал, наоборот, с нами хорошо поговорили. Только заперли в комнате и приставили к нам охрану. И вот мы так сидим - день, второй, третий. Не выдержали и убежали. Потом возвратились: идти-то некуда. Они нас схватили, посадили на цепи. Мы на этих цепях просидели, наверное, месяцев восемь или девять.
К койкам приковали?
Да. Две койки стояли рядом. Меня и Олега за ногу приковали к цепи, а цепь пропустили между койками. Еще впридачу приковали за одну руку меня, за одну руку его.
Потом под нажимом нашим сняли все-таки цепи, но опять же никуда нас не выпускали. Только в конце уже начали выпускать. Там такой духанчик, магазин ихний, прямо рядом, так нас туда стали потом пускать. К этому времени о нас уже знали, побывал у нас английский лорд Бетелл и предложил помочь. Мы написали прошение на имя премьер-министра Великобритании о политическом убежище, и после этого забрезжила надежда.
Сколько, по вашему мнению, таких, как Вы?
Часто уходят молодые солдаты, уходят от дембельского избиения. Хватают оружие и расстреливают своих мучителей, а потом себя убивают, или убегают к муджахеддинам, сдаются им и воюют на их стороне. Вот сейчас там воюет Ширшов наш, он у них советник по нашему району, наводит банды на наши подразделения. Не знаю, конечно, что он чувствует, когда стреляет в своих товарищей...
Сейчас становится все строже, офицеры все чаще обыскивают солдатские палатки в надежде что-то найти из награбленного, и страх все сильнее перед местным населением. И опять же, от жестокости наших солдат ожесточаются басмачи. Сейчас перестали брать солдат из Средней Азии, потому что слишком часты случаи перехода на сторону афганцев. Не хотят стрелять в братьев по вере. Таджиков берут в Афганистан только как переводчиков. На работу, - одного, двух, трех. А в основном - русских пацанов, украинцев, белорусов, вообще немусульман.
А какие в армии отношения между различными национальностями?
Ну как, русскому толкуют, что он должен бить украинца, украинцу - что он должен бить узбека. Это офицеры распространяют. Это им наруку - ожесточать друг против друга.
Попав к афганцам, Вы воспользовались советом того старика и сказали, что Вы из Узбекистана?
Да. Сказали, чтобы остаться в живых.
Вы сказали, что родились в мусульманских семьях?
Да, они спрашивали, почему не знаете фарси, а мы отвечали, что учились в русской школе. Мы сначала не хотели молиться по-ихнему, но потом сделали вид, что приняли мусульманство. Но, в конце концов, мы плюнули на все это и бросили все эти молитвы. Это было уже, правда, после встречи с лордом Бетеллом, уже после того, как мы написали прошение на имя Тэтчер. А все эти восемь-девять месяцев мы боялись мести с их стороны.
И вот - мы здесь, в Англии и благодарим от всей души всех, кто принимал участие в нашем спасении.
Общественно-политический журнал "Страна и мир". Мюнхен.
|
|
1
|
| Пресс-конференция советских воинов-интернационалистов О. Хлана и Н. Рыжкова (справа), вернувшихся из плена. Москва. 30.07.1988
|
|
1
|
|
Вот несколько интервью бывших советских солдат, которые они дали корреспонденту «Радио Свобода» Фатиме Салказановой.
- Меня зовут Рыков Игорь Федорович. Я родился 5 июля 1962 года в городе Гулькевичи Краснодарского края. Образование среднее. До призыва в армию получил три профессии. Я - шофер, столяр-краснодеревщик и электрик. В армии был механиком-водителем дизельной машины. Дома остались мать, брат младший, жена и дочка Елена. Дочке в октябре исполнилось два года. Дочку свою я видел всего пять дней, потому что через пять дней после выхода жены из роддома меня забрали в армию. Прослужил в Афганистане полтора года. Потом, 3 июля 83 года, бежал из армии вместе с Олегом Хланем.
- Меня зовут Хлань Олег Григорьевич, я родился 28 июля 1963 года в городе Ташкенте, потом учился там же в школе, русской, правда. Ну в деревнях свой основной язык учат, узбекский, туркменский, а так, в Ташкенте, Бухаре - только русские школы сейчас. Потом меня призвали в армию. Я окончил девять классов. Потом пошел работать, проработал около года, и меня забрали в армию. В армии был механиком-водителем машины. Бежал из армии 3 июля с Игорем Рыковым.
- Что вам было известно о положении в Афганистане до отправки в эту страну?
Рыков: Нам говорили, что, мол, было нападение на Афганистан. Афганистан подвергся нападению снаружи, там против наших солдат и против афганской армии воюют пакистанские и американские наемники. Ну и еще рассказывали, что в самом Афганистане орудуют банды этих басмачей-душманов, которые не хотят советской власти в Афганистане, и что, мол, нужно помочь афганскому народу. Говорили, что афганцы дикий народ, чуть ли не сумасшедший. Я, конечно, сначала верил. Все верили. Я знал, что в Афганистане идет война. В наш провинциальный городок, где я у бабушки жил, когда это началось, одиннадцать гробов в течение месяца привезли из Афганистана. Говорили, что там буквально вырезают ночами целые подразделения. Я, как мне сказали, что поеду в Афганистан, так сразу и подумал, что оттуда уже не вернусь, должны убить обязательно. Буквально у всех такие мысли были, - зачем нам туда ехать, за кого-то отдавать свою жизнь. И моя мать не хотела, чтобы я туда ехал...
- А как проводятся карательные операции? Как ведется война против мирного населения?
Рыков: Возле самого Кандагара есть населенный пункт Базарча, вот эту Базарчу мы прочесывали. Я, правда, на проческу не ходил, я числился наводчиком-оператором. Обучили в это время уже меня стрелять на нашей машине, это был пулемет крупнокалиберный, «Утес» называется, вот я сидел за этим пулеметом, на бронегруппе. Товарищ один рассказал, что, когда начали подходить к горке, оттуда стали стрелять душманы; залегли наши солдаты и вызвали авиацию, вертолеты. Наши вертолеты как дали по этой горке - не по бандитам, а по своим же! Восемь раненых только в нашей роте было. Все-таки эту горку штурмом потом взяли. Так оказалось четыре человека, среди них - трое ребят четырнадцати-пятнадцати лет. Вот тогда уже мы начали понимать, кто против нас воюет.
Хлань: Женщин и детей, в основном, не стреляют из автомата, их в одну комнату загоняют и гранатами забрасывают.
Рыков: Часто ли мы проводим такие карательные операции? Очень часто. Полтора года в Афганистане прослужил, - зимой такие операции раз или два в месяц, а летом бывают чуть ли не каждый день. Много ли у нас бывает убитых? В последний рейд, когда мы с Олегом ездили - было девять человек, в основном в нашей роте. Окружили уже, обстреляли хорошо, из крупнокалиберных пулеметов, моджахеды, и там где-то человек девять убитых. Ну, думаю, все, роты уже не будет. Вторую роту, потом третью роту нашего батальона уже вызвали на помощь. Хотя уже все было заминировано моджахедами, но нас погнали. Впереди танк шел. Два офицера погибли у нас. (Я так понимаю, он бой под кишлаком Анизаи имеет в виду, больше не было случаев гибели двух офицеров в одном бою, тем более в 1983 году..- Горин Олег)
- А как в советской армии обращаются с афганскими пленными?
Рыков: У нас не брали в плен. Никого. Обычно убивают на месте. Как только берут, офицеры приказывают их резать.
— Как и почему у вас возникло желание уйти из армии? И как вы его осуществили?
Рыков и Хлань: Мы обсуждали, друг с другом говорили... Дело в том, что протестовать - только себе вредить. Если кому-то говорить, что тебе не нравится, как тут обращаются с афганским народом, или в тюрьму попадешь в конечном счете или с ума сойдешь.
Мы сначала не хотели идти к моджахедам, хотели уйти в Пакистан и оттуда уже уехать куда-нибудь в Англию, Америку или в Германию. Мы знали, что пакистанская граница очень близко от Кандагара...
--------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Это было где то конец июля или август 1983 года. Я в то время после гибели Самойлова Сережи за него исполнял обязанности ротного писаря, вел штатку роты, писал наградные после боевых, но в бригаде не отсиживался, на боевые ходил, и несмотря на то что был наводчиком-оператором, предпочитал ходить со всеми, особенно перед дембелем. Вместо себя в машину сажал Чевердака и он был наводчиком, но все равно не уберег пацана... Так вот.
Я находился в канцелярии роты, и как отслуживший 7 - 8 месяцев я тогда имел некоторые преимущества в том, что не жил в общей палатке, не "летал" и сравнительно меньше получал "маклух и коломбах'", ну и к тому же я был во взводе управления роты, и дед у меня был один, старший механик водила узбек Эркин Битураев, с Ташкента, с высшим образованием. Он вел себя довольно либерально ко мне.
Ночью, где то перед полночью, в нашу палатку заходит Хлань Олег, механик-водитель, старше призывом от меня на полгода, он с Запорожской области, вместе с Игорем Рыковым, тоже механиком, тот был старше меня призывом на год. Они жили большей частью в парке боевых машин в БМП.
Ну и вот, просит Хлань у меня карту провинции Кандагар, мотивируя тем, что мол надо это Игорю Рыкову, так как тот идет на дембель, и это ему надо на память о службе, и все такое. В столе у меня были карты, сданы офицерами роты, и ротным после боевых, я сказал что мол карты сданы в штаб. Хлань просил меня никому не говорить, что был у меня и по какому поводу. Ушел он и я заснул.
Утро прошло спокойно, но перед обедом, в парке техники, куда я пошел на свою машину № 410, посмотреть что к чему, убрать десант и все отделения (а 410 была единственной БМД в 1 роте, все остальные были БМП-1, только во 2 ДШР к тому времени уже появились БМП-2), механики забеспокоились, мол нету Хланя и Рыкова..
Тут объявляют всем построение у линейки перед палатками. Оказалось, дежурный по роте обнаружил пропажу двух автоматов, АКС и АКСУ [один был у нас, на боевые его никто не брал в оружейке он числился кажется за комсомольцем батальона, прапорщиком ], и двух ПМ. Злоумышленники проникли в оружейку через крышу, она была из камыша!
Сразу мо6илизировали нас, пехоту, в общем всех, кто мог и был свободным, на поиски. В одном из кишлаков нашли окровавленный солдатский ботинок, все поиски шли в сторону Пакистана. Поиски результатов не дали, некоторые поисковые группы были обстреляны духами, и через неделю поиски свернули. Информация была что те уже за границей.
Короче запели наши перебежчики в Голосах Америки, Би 6и си и разных голосах, мол как хреново в Союзе, как плохо в армии, и все такое. Дембельнулся я в ноябре 1984 года, а в декабре 1984 года в Известиях была статья, о том, что мол наши спецслужбы с самолета сняли в Праге двух наших бойцов Хланя и Рыкова, которых украли духи с поста, пичкали наркотой и все такое.. Не мог, дескать, наш советский солдат сам убежать, такая политика была...
Но все равно те двое сели, был суд, многие с роты были на суде в трибунале, кажется ездили в Ташкент в военный трибунал, но затем амнистия в 1989 году, их отпустили. Хлань вначале 90 годов повесился дома, а о Рыкове ничего не знаю, знаю что он родом с Ростовской области. Такая история.
Помню, что уже под мой дембель кто-то из них присылал запрос на бригаду о праве на льготы, мол, что он служил в Афгане, т.к. они вернулись в Союз по линии Красного креста, мы тогда были все возмущены... Мы тогда знали, что они просто ломанулись к духам.
А Ходжаев-то как погиб? Когда рота стояла в ООНовском городке целый месяц, его случайно застрелил Хлань - баловались с СВД, она стрельнула очередью, и привет!
Манайло Иван, 1 дшр 1983-1985гг.
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Но есть немного иная версия данного проишествия, [даже не версия, а уточнение) в общем-то не противоречащая вышесказанному...
Суть этой версии в том, что не было никакого заранее спланированного побега, все случилось благодаря стечению обстоятельств и потому, что нечто подобное рано или поздно должно было произойти...
Как уже указывал выше Манайло Иван, от дедовщины оба фигуранта этого дела не страдали, так как отслужили уже прилично, и по этой причине убегать им не было смысла.
Для многих из служивших в то время не было секретом, какой "торчок" был Рыков, дословно "аж зубы почернели от этого дела", как и не было секретом время от времени случавшиеся ночные набеги в соседние кишлаки, в том числе и за "этим делом", местным бабаям это начало надоедать, постоянно это не могло происходить и был лишь вопрос времени, какова будет развязка. Пожалуйся местные особистам, бойцов повязали бы они, но бабаи, видимо обратились к "духам", а может сами ими являлись, и этим захватом солдат решили убить сразу двух зайцев - и отвадить от себя ночные набеги, и плюс себе - как же, пленены солдаты!
А ведь и Рыкова, и Хланя предупреждали тогда - не ходите одной и той же дорогой в кишлак!
Ну а у духов им ничего другого не оставалось, как говорить то, что от них хотели услышать.
Взято у www.ogorin.ru
|
|
1
1
| Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.
|
|
|
| Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.
|
ТИПА "ПОБЕДИЛИ" 3 (Getty Images)
|
«Любите мир как средство к новым войнам. И притом короткий
мир - больше, чем долгий».
Ницше. «Так говорил Заратустра».
|
|
89-й год. Февраль. Число то ли 16, то ли 17. На лестнице в "Огоньке" сталкиваюсь с только что вернувшимся из Афгана Артемом Боровиком. Он выходил вместе с громовской 40-й армией.
Лицо у Артема такое, что вместо "Тёма, привет!" говорю "Что случилось!?"
Речь Артема отрывиста. Почти лай. Только очень тихий: "Наши залили огнем всю трассу. За сутки до выхода. Чтобы избежать потерь. Это были мирные, дружественные. По обе стороны трассы. Тысяч 50 заживо сгорели прямо в домах. Я пленку привез. Мы по стеклу выходили".
- Фото?
- Нет, видео.
- Копия есть?
- И не одна.
- Давай отвезу в "Пятое колесо".
- Бери. Коротич всё равно не опубликует. Я только что от него.
(...Разумеется, на питерском "Пятом колесе" этот сюжет не появился. Ну и пленку мне не вернули.)
Недели две мы ждали, что по этому поводу скажет мировое сообщество. (Ведь не могут же они не знать!) Мировое сообщество промолчало. Прав оказался циничный Лев Гущин, замглавного, которого мы с Тёмой в тот же день пытались убедить сделать публикацию в обход Коротича (так иногда удавалось): "А ничего не будет. Никакого шума. Запад рад, что мы войска наконец вывели".
Пятьдесят тысяч последних жертв растворились в миллионе погибших афганцев. Это же всего каких-то 5%
Андрей Чернов
|
|
                                                                                                                                                                                                                                                                   
| Сейчас генерал-майор Юрий Иванушкин преподаёт оперативное искусство в Академии Генштаба. В 1989-м он был 1-м замначальника политотдела 40-й армии, воевавшей в Афганистане. «На начало года в армии было 100 600 солдат и офицеров, 7 тысяч вольнонаёмных гражданских служащих, 578 танков, 1200 боевых машин пехоты, 2800 бронетранспортёров и огромное количество прочего имущества, - рассказал он «АиФ». - Вывод этой махины представлял немалую сложность. Особенно с учётом неидеальных афганских дорог, на которых к тому же моджахеды ставили мины. Правда, тогда их ещё называли душманами».
Выход войск обеспечивали двумя способами: по-хорошему и по-плохому. В первом случае с непримиримой оппозицией попросту договаривались. Через нашу и афганскую разведку вышли, например, на известного полевого командира Ахмада Шаха Масуда, и тот заключил с «шурави» (так называли советских солдат) перемирие. Второй случай был связан с массированным применением силы. За несколько месяцев до вывода войск в Афганистан прислали дивизион оперативно-тактических ракет Р-17, более известных под натовским псевдонимом «Скад». По районам массового скопления боевиков, в том числе по Панджшерскому ущелью, было выпущено более тысячи баллистических ракет. Советскую армию потом обвиняли в применении химического оружия, но боеголовки были обычными фугасными. Просто несгоревшее ракетное топливо само по себе могло с ног валить.
Несмотря ни на что, потери оставались высокими - за 9 месяцев вывода войск погибли более пятисот советских солдат. 53 человека - только за январь и февраль 1989 г.
«Сперва уходили тыловые части, - продолжает Ю. Иванушкин, - боевые «сворачивались чулком», снимая за собой заставы на дорогах. Много людей вывезли самолётами через аэродромы Кабула и Кандагара, но большинство выходило по горным серпантинам. Это была изматывающая процедура как для солдата, так и для офицера. Но лично для меня самое тяжёлое событие произошло уже после вывода войск. В начале февраля командарм Громов послал меня в узбекский город Термез организовывать встречу последней колонны - дети, цветы и всё такое. Помнится, уже закончились все праздничные мероприятия, как вдруг я обнаружил себя в кольце людей со скорбными лицами - это были отцы и матери пропавших без вести солдат. «Где наши дети?» - выдохнула толпа мне в лицо...
Я разговаривал с родственниками больше часа. Было о чём: за всю войну при разных обстоятельствах пропали без вести 330 военнослужащих. 70 с лишним человек мы у боевиков выкупили - был у командующего специальный фонд на этот случай. Он пополнялся за счёт валюты, обнаруженной на месте уничтожения идущих из Пакистана караванов с оружием. Хотите верьте, хотите нет, но из этого фонда за все годы войны не было украдено ни цента».
Сергей Осипов
|
|
    
| Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.
|
|
|
| Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.
|
1
1
|
|
Мародёры
Хандусь Олег
Бардак был первое время. Все понимали, на что мы идем, но никто не знал точно, что из этого выйдет. Мы жили, как пьяные, то первое время, хотя о русской водке могли лишь мечтать. Каждое утро мы просыпались под рыжими куполами десятиместных палаток, глубоко вкопанных в землю, в куче грязных шинелей и другого тряпья, расталкивая друг друга, словно с похмелья. И жили, как во сне, как в бреду.
Об офицерах и говорить не приходится — они были потеряны. Сновали меж нами молчаливыми призраками. Один из них плакал все, вспоминая о жене и двух дочках-двойняшках — прямо при нас. Наверное, не было, с кем поделиться.
Это потом уже начали закручивать гайки: восстанавливать дисциплину и форму одежды, карать мародеров и пьяниц, выявлять наркоманов. Но поздно. С некоторых пор мы решили не выбираться на операцию без сорока литров браги: две двадцатилитровые канистры для запаса горючего крепятся справа и слева к бронированному корпусу… Брагинштайн, как мы говорили.
В лагере с этим делом было мало проблем. Сахаром завалены складские палатки, которые мы же и охраняли, дрожжи у поваров, а жара навалилась такая, что хватало трех дней. И жидкость сияла на солнце слезою младенца, вот только выезды объявляли внезапно.
«Четвертый, я — Третий, прием…» Мой друган Володька Стеценко выходит на связь в те знойные дневные часы, когда пятикилометровое тело колонны медленно поглощает крутые изгибы шоссе, на самом дне бесцветного неба одиноко парят хищные птицы, а впереди, за сероватыми пластами полей, нас ожидает угрюмая горная цепь.
Нехотя будто прижимаю лингафоны к гортани: «Здесь я, здесь Четвертый…» Стец хрипло кашляет смехом в наушники — я и сейчас вижу его жирное от пота лицо: оно все в грязных оспинах, выражение преданное и свирепое, как у собаки, и два металлических зуба во рту. «Как там наше горючее?! — беспокоится он. — Жарко, трясет… Емкости выдержат, не разорвет?.." Отвечаю: «Сейчас посмотрю».
Тут же в эфир грубым голосом врывается ротный: «Языки вырву! Была команда: все станции — на приеме! Слушать только мои команды!» Но я уже выбираюсь из люка и ползу по горячей броне. Тянусь рукою к горлу канистры, ослабляю замок, выпуская потихоньку скопившийся дух, а потом приоткрываю и саму крышку вместе с прокладкой из черной резины.
Именно так это все начиналось. Но, как бы то ни было, лично я ничего плохого не делал. А то, о чем хочу рассказать, сделал кто-то другой, но не я… Мне самому было даже противно участвовать в этом дешевом, дурацком обмене.
Почти всегда в самом начале мы заезжали в Пули-Хумри. За этим городом, километрах в трех под горой, на вершине которой установлен локатор, располагалась огромная база. День и ночь, непрерывно сигналя, одна за другой в долину спускались колонны, везя из Союза боеприпасы и стройматериалы, муку и консервы, новое обмундирование и амуницию… Иногда машины подъезжали с побитыми стеклами, кабины их были точь-в-точь решето, некоторые грузовики затягивали на базу буксиром.
Ещё с дороги, огибающей склон соседней горы, открывался вид на обширный палаточный город — тыловую столицу дивизий, ведущих боевые действия в северных районах страны.
Широкие траншеи с боеприпасами, огороженные «колючкой» и окруженные вышками, складские палатки, целый парк техники, пекарня и банно-прачечное хозяйство — все это обслуживала свора бывалых вояк, разжившихся на бездарной войне дармоедов. Здесь можно было живьем увидеть нескольких женщин, а по вечерам крутили кино. Но задерживались мы там ненадолго: получали боеприпасы, провизию, сколачивались в подвижную группу и двигались дальше.
И вот, когда колонна въезжала на пестрые улочки Пули-Хумри, со всех сторон к ней сбегались мальчишки, а за ними и взрослые люди, и все громко кричали. Своими смуглыми, худыми руками они протягивали нам всевозможную блестящую мишуру заграничного производства: то были фальшивые брелоки на цепочках и запонки, колоды карт с голыми женщинами и просто яркими видами городов, сигареты, очки, наркотики — в общем, много всего. Но что меня там интересовало, так это часы! Швейцарские — настоящие, с хрустальным граненым стеклом.
Тогда ещё, в восьмидесятом году, в городе, где я родился и вырос и откуда призвался служить, все заграничное было редкостью и ценилось необычайно — те же американские спички. И вот такие часы! Я уже представлял себе, как появляюсь однажды в шумном зале кафе, где многие должны меня помнить, с сухим загорелым лицом, и теперь от меня пахнет настоящей войной, а глаза мои видели то, что другим и не снилось. Или вот я сижу, развалившись на стуле в пивбаре. Как раз у нас был такой в моде пивбар, куда заходили не только любители пива. Там были темно-бордовые стены, отделанные под кирпичную кладку, полумрак и низкие арки — погребок, вроде, кусочек Прибалтики, почти заграница… И тут я, черт меня подери! И вот как раз таких часов не хватает.
Мне их очень хотелось достать, да и стоили-то они всего ничего: домкрат от машины или даже ключ разводной. Однако, вся беда была в том, что наша колонна на улицах Пули-Хумри не задерживалась. А как проделать обмен на ходу? Сунешь драгоценную железяку, за которую можно и под арест угодить, а она так и останется у хитрого афганца в руках. И колонна ушла, а ты так и остался ни с чем. Кое-кто умудрялся обмениваться, но я не хотел рисковать. Иногда, правда, случалось, что колонна останавливалась в других городах, и там тоже можно было меняться, только и тут я терялся. Желающих много, все лезут. Каждый хотел добыть себе что-нибудь заграничное к дембелю, тащил этим темным узколобым афганцам железки, мне же было неловко — я ведь все же сержант, да и боязно.
Как только колонна останавливалась на улочках какого-либо населенного пункта, наш ротный сразу поднимался на башню головной бронемашины, вставал прямо на люк своими толстыми, будто бревна, ногами и властно голосил в рупор широких ладоней: «Всем оставаться на местах! Командирам отделений — выставить охранение! По тому, кто отойдет от колонны дальше трех метров, стреляю без предупреждения!» Откидывая широкий рукав маскировочной куртки, он поднимал к небу свой пистолет и внушительно потрясал им.
Коль зашла речь о ротном — он был одесситом, чем очень гордился. Здоровенный, упитанный на лицо и тело майор, он оказался среди немногих офицеров, кто не потерял голову в те первые тяжелые дни. Ротный знал, вероятно, что вокруг происходит, и не терял времени даром. Во время своих таинственных командировок в Союз он загружал бронетранспортер под завязку, и не только одними патронами и гранатами, что было бы понятно, ведь путь нелегкий, опасный… Однако, зачем ему ящики с мылом, комплекты ключей, тюки неношеного белья?
Что тут скрывать, все знали о его темных делах, которых, впрочем, ротный и сам не стеснялся, знали о дороговизне на мыло в этой отсталой стране и о последней моде афганцев… С некоторых пор они страсть как зауважали наше белье: стали ходить прямо по городу в солдатских кальсонах и белых нательных рубахах, лишь изредка надевая сверху пиджак… Но что уж загадками говорить о доблестях нашего ротного, однажды я и сам во всем убедился.
К тому времени он прекратил свои поездки в Союз. До конца очередной боевой операции оставалось несколько суток, весь день мы были в пути, а на ночь остановились на уступе мрачного каменистого склона. Первая рота расположилась ниже, поближе к горному кишлаку, за рекой. Походная кухня шла с нами, и поэтому приходилось два раза в сутки отправлять соседям еду.
Мы с Конягой — моим друганом Славкой Коневым — простояли всю ночь в охранении. Было жутковато и холодно. С самого низа ущелья, изгибом уходящего вправо, тянуло влагой и доносился до нас утробный прерывистый гул, вроде отдаленного лая собак. В ночь накануне выкрали лейтенанта и двух солдат первой роты. Потом их нашли, вернее, то, что от них там осталось.
У нашего пулеметчика я взял пистолет. И всю ночь держал его наготове: грел ладонью увесистую рукоять, не снимая при этом пальца с курка. Автомат мой лежал на бруствере из камней, как оружие громоздкое-и неудобное в ближнем бою.
Коняга вполголоса и с долгими перерывами рассказывал о своих похождениях на гражданке. Он любил об этом трепаться, водить из стороны в сторону востреньким носом, закатывать темные глазки и заговорщицки хихикать — только бы его подольше просили о чем-нибудь рассказывать. Теперь он мечтательно вспоминал о том, как обхаживал дочку контр-адмирала. Она была пухленькой и имела голубые хрустальные глазки. Коняга пригласил её на день рождения к товарищу. Там были ещё две-три парочки. Им с подругой не досталось отдельной комнаты и пришлось идти в туалет… Мы тихо смеялись, озираясь по сторонам и лихорадочно запихиваясь в бушлаты, пока не дождались рассвета.
Смолк постепенно неугомонный прерывистый гул — злобное дыхание ущелья. Стало спокойно и сыро, в свете утра броня машин заблестела холодной испариной. Уже слабенький ветерок стал прокладывать себе путь, врезаясь все глубже в плотную массу тумана, когда из люка головной бронемашины выбрался ротный. Он спрыгнул на землю, повернулся спиной к нам и так постоял немного, будто глядя на колесо, а затем направился проверять охранение.
Нам он сказал, чтобы шли к походной кухне и притащили четыре бойлера с горячей кашей и чаем.
— Повезем завтрак в первую роту, — мрачно добавил он.
Мне лично хотелось спать, а тут предстояло все утро трястись под броней БТРа. Я сказал:
— Товарищ майор, так рано ещё…
Но он даже не взглянул в мою сторону.
— Не твое дело. Тебе приказали, вперед! На кухне готово все… Подтащите бойлеры с хавкой к дороге и ждите меня, — и ротный направился к ряду машин.
Чуть в стороне, куда мы молча двинулись, в сползающей по каменистому склону утренней дымке, как подвижные тени, между двух походных котлов на колесах и темной глыбой крытого брезентом «Урала» с продуктами бродили сонный ворчливый повар, белорус по прозвищу Разводяга, и жидкий вертлявый прапорщик, начальник довольствия. А рядом живо и сочно пели форсунки и от котлов вовсю валил пар. В стороне стояли приготовленные к отправке четыре бойлера, от них тоже шел пар. Мы посильнее захлопнули крышки, затянули винты и, ухватившись за ручки, понесли тяжелые бойлеры к дороге.
Ротный выехал не на головном бронетранспортере со своим проверенным личным водителем, а взял прикомандированную к нам БМП третьей роты. Тогда я ещё не мог понять, почему. Мы только увидели снизу, как крайняя машина дернулась резко и, взвыв мотором и задрав передок, выехала на дорогу. Тремя рывками она дотянула до нас, объехала и остановилась. Распахнулись округлые задние дверцы, мы забросили бойлеры внутрь, а затем и протиснулись сами, примостившись на длинные кожаные сиденья десантного отсека машины. И тут только увидели сидящего напротив Багрова, личного водителя ротного и его, как мы тогда говорили, хавчика.
Кстати, о хавчиках. В любом подразделении нашей армии, наверное, найдётся по одному-два солдата, так сказать, приближенных к офицерам. У нас тоже были такие. На базе они с утра до ночи прислуживали своим командирам: таскали ведрами воду, прибирались в палатках, заваривали кофейный напиток и чай, дважды в неделю брили офицерские головы, а некоторые выполняли и другую, как нам казалось, оскорбительную для солдата работу, за что пользовались особыми благами и снисхождением. На боевых операциях они становились, как правило, нештатными телохранителями своих командиров, их потаенной правой рукой.
Так вот, Багров был таким хавчиком. В своем колхозе до службы он работал механизатором, а поэтому отлично разбирался в моторах всех марок и считался первоклассным водителем. К тому же, добродушный деревенский парниша никому не отказывал в помощи. Именно эта черта и позволила ротному подчинить его безоглядно своей власти.
Багров не отходил от ротного ни на шаг. В лагере являлся к офицерской палатке ещё на рассвете и уже с ведром холодной воды, старательно лил её на могучую шею и спину ротного, когда тот, громко фыркая и кряхтя, умывался, и находился при нем потом до отбоя. Багров вместе с ротным ездил в те загадочные командировки ранней весной, и, пожалуй, ему одному была известна судьба ящиков с мылом, комплектов ключей и белья. Несомненно, что ротный делал его соучастником всех своих замыслов, и теперь было бы удивительно, если бы Багрова не оказалось в машине.
Ротный сказал, чтобы мы отодвинули бойлеры подальше с прохода, они там будут мешать. Сам он сидел впереди нас, повыше, как раз под башней — на месте командира машины, который являлся одновременно и оператором противотанковой пушки. Кресло командира отгораживал от нас частокол кумулятивных снарядов (БК), и оно вместе с башней вращалось.
— Эй, ты! — ротный обратился к водителю, молодому бойцу третьей роты. — Ты как там, первоклассный водитель или так себе мастер?
Молодой солдат обернулся и ещё крепче вцепился в штурвал.
— Ты что, оглох, что ли?! Отвечай гвардии майору, хороший водитель ты или нет?
Солдат опять оглянулся и промычал что-то неслышимое в реве мотора и скрежете гусениц.
— Останови! — скомандовал ротный. Машина качнулась и замерла. — Уступи место мастеру. Багров, пересядь-ка туда…
Молодой солдат вылез через передний, водительский, люк и, обежав сбоку машину, влез в задний, десантный. Багров перебрался на место водителя.
— Во! Так-то, пожалуй, лучше, — заметил ротный, когда его личный водитель надавил на педали и машина, задрав передок, тронулась с места.
— Сейчас будет кишлак, — продолжил ротный спокойным и уверенным голосом. — Через два поворота, на третий — лавка. Крыша подперта бревнами с обеих сторон. Есть сведения, что душманы хранят там оружие. Надо проверить. Продемонстрируешь нам свое мастерство, — он обращался к Багрову, — да не сильно, аккуратненько так… Понял, нет?
Багров оглянулся, улыбнувшись жалобно как-то, и два раза кивнул.
Сделал он все точно, как надо. На крутом повороте, где одна окутанная зеленью улочка пересекалась другой, он лишь на миг раньше дал стоп правой трансмиссии, а левой поддал полный ход — машину развернуло рывком вполоборота, и зад её выбил одно из бревен, подпиравших крышу… Нас сбросило с узких сидений, а головы наши спасли разве что каски, обтянутые мешковиной. Машина проскочила вперед метров на десять и замерла.
— Ай, дьявол! Какая жалость! — выкрикивал ротный, торопливо выбираясь из люка. — А ты куда смотришь?! — замахнулся он на водителя. — Башку снесу!
— Чего сидите? — крикнул он нам. — Вылезайте! Не видите, людям надо помочь…
Выбравшись из брони, мы растерялись на миг, ослепленные утренним солнцем. Но вот в оседающем облаке светло-коричневой пыли увидели дом несчастного лавочника: крыша была одним краем завалена, в центре она сильно прогнулась и почти полностью закрыла проход. Бревно отлетело в сторону. Из-за осыпавшейся кусками глины и торчащих кривых стропил проступали яркие пятна разбросанного товара.
— Быстро, быстро! — ротный проскочил мимо нас, почему-то пригнувшись и держа автомат на весу. — Схватили дружно бревно и установили на место… Багров, за мной! — он нырнул под крышу как раз с того края, который удержался, подпертый уцелевшей опорой.
Втроем мы старались приподнять полурассыпавшийся настил и поставить на место опору. Это оказалось нам не под силу.
— Эй, ты куда! — крикнул я молодому солдату, который побежал, пригнувшись, к машине. — Быстро — на крышу! И занял там оборону…
Солдат развернулся и побежал туда, куда ему приказали. Я вслед за Конягой пробрался вовнутрь.
Пыльный полумрак под завалившейся крышей наискось прошивали несколько ярких лучей, их пересекали острые струйки песка, стекавшие сверху. Коняга оглянулся на меня и поежился.
— Эй, ты, салабон! Не возись там! — крикнул он молодому солдату. — Какого черта, завалишь тут нас!
Я осмотрелся: ротного с Багровым здесь не было. Под ногами валялись арбузы и дыни, в плетенные из веток корзины были навалены сливы и виноград, пыльные стопки продолговатых лепешек, другой непонятный товар — вроде как съестное… В углу — груда металлических частей различного инструмента, на узких полках вдоль дальней стены рядами — глиняные кувшины и другая грубой работы посуда. Часть стены была занавешена ширмой.
— Вот такой штукой раскроили черепок Ваньке Борщову… — Коняга держал в руках тяжелый, кованый зуб допотопной мотыги. — Когда он стоял на обочине и мочился. Сзади проходил караван груженых верблюдов, и прямо сверху так — бац!
— Отдай ротному, — предложил я, — он здесь, кажется, оружие ищет.
— Да, оружие, — согласился Коняга.
Тут из-за дальней стены послышался гулкий удар и голос нашего ротного: «А, черт!» Ширма откинулась — и появился он сам, а вслед за ним протиснулся боком Багров.
— Ну как, все нормально? — ротный осмотрел нас внимательно: наши потные лица и обтянутые мешковиной запыленные каски. — Чего стоите?! Рубать не хотите?.. Берите по паре дынь — и что там ещё… Поехали!
— Оружие ищем, — вдруг ответил Коняга.
Ротный обернулся.
— Нет там никакого оружия, поняли?! По местам всем! Поехали!
Сзади раздался грохот заведенного двигателя, заскрежетали гусеницы. Багров подогнал машину вплотную к разрушенной лавке, мы открыли задние люки, быстренько побросали туда несколько арбузов и дынь, пару корзин с виноградом и сливами, стопку лепешек, влезли сами и скоро выехали на дорогу, оставив позади обезлюдевший мгновенно кишлак.
Высоко над нами, из-за зеленоватых каменистых вершин выкатывался ослепительный шар, утренним светом наполняя синее небо. Первые солнечные лучи скользнули по скалам, но только по самым верхним из них, внизу же ущелья, там, где шумел холодный горный поток, было попрежнему мрачно и сыро.
Ротный приказал остановить машину возле реки. Мне отлично запомнилось место: при выходе из ущелья река разливалась, несколько замедляла свой бег, и рокот её не упирался в отвесные скалы. Брод остался левее, мы свернули с дороги и проехали с полкилометра по весеннему каменистому руслу, оставленному рекою с тех веселых времен, когда таяли снега и с гор спускались лавины. Сейчас снег белел лишь на недоступных, вечно холодных вершинах, порою скрываемых несущимися неустанно глыбами облаков.
— Даю вам ровно пятнадцать минут на то, чтобы уничтожить все это, — процедил ротный сквозь зубы, как только мы пососкакивали с брони на округлые камни. Он откинул рукав маскировочной куртки и взглянул на запястье, на точеный циферблат швейцарских часов с тремя крупными кнопками и выпуклым граненым стеклом.-То, что не осилите, — в реку! С собой ничего не возьмем. Да не вздумайте вякнуть кому, что я позволил вам грабить несчастных афганцев, они и так богом обижены… Давайте, рубайте, — он улыбнулся, — вам надо молиться на вашего ротного.
Мой товарищ сидел на большом валуне и смачно вгрызался в кровавую мякоть арбуза. Огромный ломоть, грубо отхваченный широким лезвием штык-ножа, он держал в правой руке, а левой утирал себе щеки и рот, то и дело откидывая каску к затылку. Коняга сидел напротив меня, поглядывая исподлобья на ротного, и мне вдруг стало смешно.
Всего минуту назад мне хотелось плюнуть в лицо своему командиру. Так же, как и до этого — в полуразрушенной лавке, когда он выходил из-за ширмы, торопливо запихивая в нагрудный карман свернутую вдвое пухлую пачку афгани, — мне хотелось плюнуть ему в лицо. Я не знаю, почему у меня возникло такое желание — может быть, даже и от зависти. Но в тот момент я ненавидел ротного. Мне хотелось вспороть ему живот короткой огненной очередью, и это не составило бы большого труда, надо было только чуть-чуть повести плечом и приподнять ствол автомата. И тут же увидеть, как мой доблестный ротный корчится под ногами… Я должен был его застрелить, по всем законам чести и справедливости — я должен был бы его застрелить, но я знал, что тогда неминуемо буду наказан. Меня арестуют и отдадут под трибунал. Мои же товарищи. И, скорее всего, расстреляют, а, может, разберутся и надолго посадят в дисбат. Но это не имеет уже большого значения, поскольку те, кто возвращается из дисбата, не могут в полном смысле считаться людьми.
Так думал я, пока не взглянул на своего Славика Конева — а он уже ел арбуз. Меня всегда успокаивало лицо его с мягкими и выразительными чертами: узким, с горбинкой носом, яркими губами и подвижными темными глазками, — определенно, в крови его чувствовалось присутствие Моисея. Роста Коняга был невысокого, какой-то весь пухленький, свежий. Имел движения плавные, ни дать ни взять — черный кот. И я даже помню, как в зимние дождливые ночи, когда мы прижимались друг к другу в промокших палатках, трясясь от холода, мне становилось теплей и приятней, если рядом оказывался именно он, мой давний товарищ.
Я уже говорил, что он с удовольствием рассказывал о себе. Родители его остались в Кронштадте. Отец — суровый мужик, капитан первого ранга, замкомбриг. Даже и пальцем не пошевелил для спасения сына от армии, когда пришел срок. Он хотел, чтобы тот поумнел, но потом, очевидно, смягчился. Из ухоженной, благословенной Германии нас перебросили в эту забытую богом страну. И Славику дважды за службу удавалось вырваться в отпуск, причем оба раза, как говорили наши штабисты, по вызову Ленинградского военного округа. Так что Коняга был не таким уж простым и бесхитростным малым, каким порою любил прикинуться.
Да, черт бы подрал эту забытую богом страну и нас вместе с нею! Прошло десять лет, а мы все оглядываемся назад и с надеждой смотрим туда, откуда восходит солнце. Мы слышим опять заунывный голос муллы, протяжно зовущий к утреннему намазу, и словно пытаемся понять, наконец, что же там с нами было и как нам жить дальше… Прошло десять лет, пора уж забыть — да и лучше бы забыть! Ведь крест ждет того, кто возьмет на себя грех всего мира. Война — это грех всего мира, но я не хочу на крест. Я не хочу быть спасителем, я ничего не хочу — только бы жить простым человеком.
— Понимаешь, чтобы возвыситься над людьми, надо совершить какую-то подлость!.. — сказал вдруг Коняга дня через три, как уплыли по реке наши арбузы и дыни.
Солнце в этот полдень пекло нещадно. Прохладные лощеные скалы отодвинулись в прошлое, они уступили место зеленоватым предгорьям. Всю ночь мы тряслись под броней, перемещаясь на запад, и стояли теперь в оцеплении. На прочесывание очередного населенного пункта вышла первая рота, а мы тем временем перекрыли все подступы к кишлаку. БТР наш стоял у дороги.
— Вот отец мой, — продолжил Коняга. — Он всю жизнь совершает подлости, это я точно знаю!
— Ну, ты даешь, — усмехнулся я, запихивая в длинное резиновое ведерко с бензином свою завшивевшую одежду.
На досуге мы решили провести профилактику.
Коняга сидел, раздетый, на краю наспех вырытого окопа, только что разбросав по горячей броне свои куртку и брюки, выполосканные в бензине.
— А что, нет что ли?! — Славик презрительно сплюнул. — И ротный сейчас скрежещет зубами…
— А что ротный-то?
— Ну, как что… Не мы, а первая рота орудует там, в кишлаке — прогадал он.
— Да, ты прав, прогадал…
Я вынул из ведерка с бензином тяжелый комок мокрой робы и, посильнее отжав его, принялся встряхивать.
— Все ему мало, — продолжил Коняга с обыкновенным для него равнодушием. — Здесь получает чеками, в Союзе зарплата идет, выслуга — год за два… Все ему мало, сволочь! Сделал-таки нас соучастниками.
— Гад, мародер, — поддержал я товарища, так же раскидывая по горячей броне отжатые куртку и брюки.
— Хотя, в общем, если так разобраться, — мы все мародеры. Все мы обкрадываем родную страну.
Коняга потянулся лениво, достал сигарету из мятой пачки, а из лежащего по правую руку подсумка спички.
— Э! Ты потише с огнем там — хочешь поджарить нас заживо?!
— А что тише-то? — Славик вынул изо рта сигарету и повернулся ко мне лицом. — Твои родители — что, не воруют?..
— Причем здесь мои родители?
— А вот при том, — Коняга многозначительно уставился в небо, — что, кроме как мародерства и крови, мы ничего и не могли сюда принести.
— Это не наше дело. — Я спрыгнул с брони на землю и выплеснул из ведерка остатки бензина.
— А вшей кормить — это наше дело, — усмехнулся Коняга.
— Что ты все воду мутишь! Чего ты хочешь? — я обернулся, отбросив ведерко.
— Черт его знает. Правды охота, справедливости, знаешь…
— Не надо никакой справедливости! Вернемся домой, там все будет путем…
— А отвечать кто будет?
— За что?
— Да за то, — Коняга отвернулся, поморщившись.
— Это не наше дело.
— А чье?
— Вон, ротный есть! И ублюдки повыше… Дерьмо собачье!
— Во! — Коняга повернулся ко мне. — Мы-то и останемся в дураках! — Он тыкал в свою тощую грудь указательным пальцем. — Ротный откупится: бытие определяет сознание — так нас учили! У ротного-то все будет схвачено. — Коняга усмехнулся и шлепнул меня по плечу.
— А у нас? — я пытался ему возразить. — У нас тоже все будет схвачено! Да нам выдадут такие бумажки, что не устоит никакой бюрократ! — я взглянул на товарища: Коняга согласно кивал.
— Бумажки, говоришь… За проданную душу — бумажки?..
— Её никто и не продавал.
— Тогда и бумажкам твоим грош цена!
— Какая разница?! Привязался к этим бумажкам. Мы видели такое!.. Мы должны что-то сделать!.. Хочешь, я скажу тебе?
Славик кивнул.
— А ну-ка, давай!
— Я поступлю в университет Ломоносова.
Коняга присвистнул.
— Нормально, валяй! — он засмеялся.
— Что ты смеешься? Думаешь, не получится?
Славик поморщился и взглянул на меня с сожалением.
— Послушай меня… И запомни, — теперь он говорил безо всякой иронии, медленно и устало. — Самое лучшее, что мы можем сделать, так это остаться здесь.
— Не понял…
— Лечь костьми в эту проклятую землю! — Коняга сплюнул и вновь посмотрел на небо. — Или вернуться, но только в цинковой упаковке.
— Нет, дружище, меня дома ждут.
— Мать проплачется… Но мне кажется, слез будет меньше, если ты не вернешься.
— Почему?
— Да потому что ты уже не сможешь быть собачьим дерьмом, — он вдруг поднялся, выбрался из окопа, взял резиновое ведерко и понес его на место, в машину. Но потом опять вернулся в окоп.
Солнце застыло в самом центре вечного круга, обжигая с высоты спины двух бритоголовых парней. Мы молча сидели на краю наспех вырытого окопа рядом с бронированной пыльной громадиной и смотрели теперь равнодушно в дальнюю даль — на лазурные горные вершины. Их подпирали под самое основание поля — плавно очерченными, будто накиданными друг на друга пластами — они были разными по окраске: от темно-серых, наверное, только что вспаханных, до бурых и желтоватых, цвета прелых трав и осенней листвы.
И все же, они были очень похожими, я это чувствовал — в каждом из них присутствовал один и тот же оттенок, едва уловимый и доставляющий какую-то неясную боль. Если бы знал я, что это всего лишь соленый привкус здорового пота, густой и устойчивый, такой же, каким была пропитана клетчатая застиранная рубаха отца, когда он приносил её с работы стирать. А, может, облегчающий душу вздох благодарности.
Земля не может быть проклятой, если по ней ходят люди. Ведь они не просто так ходят, снашивая подошвы: люди сразу берутся работать, так уж они устроены. Они как бы врываются в землю своими ладонями, дышат её испарениями, начинают рождать на ней и умирать, и те же безутешные матери увлажняют землю слезами… И всегда должен вызваться тот, кто готов за нее постоять. Если надо, очистить от всякой падали. Как это просто и правильно! И как непросто понять, что это и есть самое главное, а все остальное — возня и туман.
А пока мы сидели и почесывали бритые головы, изредка поглядывая в ту сторону, где орудует первая рота. Слабенький ветерок, вытекающий из ущелья, приглушал всплески выстрелов, кишлак терялся в пышной зелени фруктовых деревьев. И ещё оттуда тянуло прохладой, мы знали, что там должна быть вода — журчит себе речушка или ручей по щебенке между приземистыми лачугами, будто вылепленными из глины. И тут парни с исхудалыми, заостренными лицами, в касках, обтянутых мешковиной, ударами ног вышибают ветхие двери и, пуская короткие очереди, боком вламываются внутрь, — нам тоже, конечно, хотелось быть на их месте. Вот тогда-то и появился на пыльной дороге этот странный старик с ишаком…
Он направлялся к жилью со стороны холодных каменных гор, откуда и мы прибыли на рассвете. Шел неторопливой, угрюмой походкой в просторных, совсем белоснежных полотняных штанах и длиннополой рубахе, поверх которой был накинут обыкновенный пиджак. И я помню — Коняга сказал: «Что бы ему не сесть верхом на осла и не въехать к людям, как полагается?.." Я не понял, что он имеет в виду, а старик тем временем приостановился и, повернувшись к нам спиною, осматривал бронетранспортер третьего отделения. Его не смутил даже грозный ствол крупнокалиберного пулемета, направленный как раз на него. Старик постоял немного и двинулся дальше, ведя за собой ишака.
Но, не покрыв и тридцати метров, он снова остановился, теперь уже напротив нашей машины, взглянул на солнце, на небо, достал откуда-то квадратный коврик или плед, расстелил под ногами, опять посмотрел на солнце и как бы прислушался. Затем осторожно, упершись по-старчески в бедра руками, он встал на колени, прижал ладони к груди и вдруг уткнулся чалмою в дорожную пыль.
— Видали, нет?!
Мы обернулись — это к нам подошел Володька Стеценко. Он кивнул в сторону старика:
— Силен, бродяга!
Коняга согласно усмехнулся:
— Силен!
Стец был босой, без ботинок. Ноги его были по щиколотку покрыты желтоватой дорожной пылью. Но я знал, что на верхней части одной стопы у него наколото: «Они устали», а на другой — «Хотят отдохнуть». И на руке у Стеца была наколка «Ростов-наДону». И он старался держать свою, так сказать, марку: слыл парнишей бесшабашным и вороватым, имея притом душу ранимую.
— Может, пойти, «маклю» сделать с этим папашкой? — Володька усмехнулся. — В смысле, обмен.
— Он сейчас занят, — заметил я.
— Какой там обмен, — вмешался Коняга, — прикладом по лбу — и весь обмен!
— Бросай так шутить!
— А что?! — Стеценко ещё раз посмотрел на дорогу: старик молился. — Может, он, это… Лазутчик!
— Точно, — согласился Коняга.
— Ну ладно, пусть пока отдыхает… — Стеценко опустился на корточки. — Мужики, там у вас бражка осталась?
— Да какая там бражка в такую жару!..
Но Володька встал и пошел к машине, сдернул с брони канистру и поболтал на весу.
— О! Мал—мала есть! Давайте, нацедим по котелочку…
— Я не буду, — отрезал Коняга.
— Как хочешь, а мы с братишкой накатим… Надо допивать до конца, иначе прокиснет и уксус будет… Где у вас котелки?
Стец потянулся и влез в люк машины. Минуту спустя он появился снова, сбросив на землю два котелка.
— А доктор Ватсон, кстати, тоже был воином-интернационалистом. Вы знаете об этом? — спросил вдруг Коняга как бы не к месту, пока Стец наполнял котелки.
— Это тот, что ли, который все с Шерлоком Холмсом крутился? — Володька протянул нам один из котелков, наполненный до половины мутноватой, вонючей жижей.
— Он, его летописец…
— Фу!.. Гадость какая… теплая! — Володька утерся. — А ты откуда про это знаешь, тоже их корефан?
— Да это моя любимая книжка! У отца полное собрание сочинений — я раз сто пятьдесят перечитывал.
— Тебя убивать пора.
— Только Ватсону этому, кажется, здесь тоже ничего не досталось, кроме неудач и несчастий. — Славик поднялся и, опустив голову, начал осматривать внутренние швы полинялых трусов. Он нахмурился: — Вот черт! И тут, гады…
— Что там? — я едва сдерживал позывы к рвоте. — Яйца?..
— Ну! У них склонность удивительнейшая к размножению… Надо будет потом и трусы простирнуть.
— Так что там, доктор-то этот? — Володька присел на корточки и сунул в рот сигарету.
— Да ничего, заболел он.
— Желтухой?
— Нет, кажется, тифом… Да, точно, тифом он заболел. Это все в первом томе написано, в самом начале.
— Вшей, наверное, тоже кормил, как и мы…
— Не-ет, вряд ли! Он был англичанином, а они — люди цивилизованные. Не то что мы — собачье дерьмо!
И вот тут произошло что-то. Я точно не знаю, что именно, но будто мне плюнули прямо в лицо — и дальнейшие разглагольствования Коняги доходили до меня, как сквозь туман. Он вроде говорил, что эти подлые англичане повыкачали отсюда все, что могли, и теперь живут припеваючи и ещё сто лет будут жить.
— А вот мы сейчас посмотрим… — так сказал я. Встал и направился к старику, захватив автомат. — Стец! Пошли-ка со мной!
Старик сворачивал валиком коврик и, казалось, не замечал ничего. Стеценко с ходу запрыгнул на ишака, вынул из ножен штык-нож и стал тыкать острием бедному животному в ляжку: «Но!.. Но!.. Поехали!»
Мы остались один на один — я и старик. И тут только дошло до меня, что я стою перед ним почти голый, в одних полинялых трусах. Я вдруг заорал:
— Время?.. Время сколько, я спрашиваю!
Старик стоял и не двигался. Меня поразили его глаза: вовсе не старческие — у стариков они обычно подернуты желчно-матовой пленкой. А эти глаза были ясные и прозрачные. И я опять заорал:
— Сколько время? Время, не понял?! — и показал на запястье.
Старик повел неторопливо рукою, отодвинув рукав пиджака: вот они — часики! Швейцарские — настоящие, с тремя кнопками и хрустальным граненым стеклом… Старик взглянул на меня и вздохнул облегченно. В этот самый момент взлетел приклад моего автомата и торцом врезался в лоб ему — старик упал на спину в дорожную пыль.
Он лежал у меня под ногами, широко разбросав руки, словно распятый, и старческое лицо его освещала улыбка блаженства.
— Надо прикончить, — процедил сквозь зубы Стеценко и склонился над стариком, чтобы проверить карманы.
— Хватит с него… Дай мне часы, я давно мечтал о таких.
А старик все лежал в дорожной пыли, распластанный, и в застывших глазах его отражалось предзакатное небо… Стец протянул мне швейцарские часы, я взглянул на них и ужаснулся: ведь они, эти темные и прозрачные глаза, будто дверь, ведущая в никуда, будут всякий раз так спокойно, так мрачно взирать на меня, если я обращусь к ним за временем.
И я подумал тогда: нет, дело не в том, что на мою долю выпало освободить этого человека от боли в суставах и старческой немощи, — не потому он так облегченно вздохнул. Блаженную улыбку освобождения приходилось мне видеть и на других лицах. За одно лишь мгновение до смерти так улыбались и молодые парни-афганцы, которых мы называли душманами. И я понял — эти люди сильнее! У них за душой есть нечто большее, а мы проиграли. Нет, не войну. Никакой там войны и в помине не было. Было черт знает что. А проиграли мы свою жизнь, потому как — действительно, после того удара, что я нанес старику, — мне самому уже никогда не оправиться.
И нужно ли теперь понимать, что за сила двигала моею рукою, что за проклятие?.. Случилось все именно так, и моя иль не моя в том вина, а надо платить за дела своей юности. Человек от животного отличается тем, что он должен раскаиваться, — значит, в этом и есть мое счастье, в этом есть моя сила.
Вот, собственно, все. Что ещё можно добавить? Часы я потом продул в карты. Конягу с желтухой отправили в Союз. Несколько суток он валялся скрюченный под машиной: ничего не ел, кроме антибактериальных таблеток из своей индивидуальной аптечки, и пил кипяченую воду, но тут же отблевывался ею под скаты — и присыпал песком, чтобы мух было поменьше, — а потом опять вползал под машину. На седьмой день только, кажется, опустилась «вертушка», и на этом его мучения кончились. Стеца убили, а о ротном я и говорить не хочу.
|
|
1
1
| Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.
|
|
|
| Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.
|
Они тоже сражались за .................. Родину…2 (R.Depardon)
| Рассказывает Торьялай Хемат, региональный командир мобильной группы моджахедов (Исламский Союз Освобождения Афганистана (ИСОА) Абдула Расула Сайяфа). Воевал во многих афганских провинциях
«...В долине Назиан было много тех, кто симпатизировал режиму ДРА. Мы называли этот район «Маленькой Москвой», так же, как это делали многие арабы, приехавшие сюда принять участие в джихаде. Общее впечатление большинства афганцев от арабов таково, что они считали себя примадоннами, которым было более важно снимать видеофильмы, чем воевать.
Административный центр Назиана – город Сорубай. Все жители Сорубай симпатизировали коммунистам. Мы решили захватить уездный центр в июле 1985 года.
Это была совместная операция отрядов, принадлежавших к группировкам Хекматиара, Сайяфа, Мохаммади и Халеса. В районе укрепрайона – гор Маро – сконцентрировалось около тысячи моджахедов.
Административный центр Сорубай находится в 12 километрах севернее базы Мелава и гор Маро – это шестичасовой марш-бросок по горам. В моем отряде было около 80 хорошо вооруженных бойцов. У меня было три БМ-12, несколько средних минометов, много тяжелых пулеметов. Захват уезда Назиан представлялся для нас решающим усилием и во многих отношениях более напоминал конвенциональную, нежели партизанскую войну.
В течение двух недель караваны моджахедов доснабжали базу в Мелава, переносив туда военное снаряжение и наши ракетные артиллерийские системы. Еще неделю мы готовились к атаке, а потом двинулись от горного массива Маро вниз, в долину Назиан.
Рано утром мы послали нашу первую группу на заставы противника, располагавшиеся на высотках вокруг Сорубай.
Там было приблизительно 12 небольших застав, поэтому атака по центру совпала по времени и с атакой застав. После мощного обстрела, нам удалось их захватить. Мы захватили заставы в Сар-Гар и Тор-Гар, после чего начали обстрел административного центра и устремились к Сорубай.
Правительственные чиновники, афганские военные и их семьи стали улепетывать. Они бежали в такой спешке, что когда мы вошли в Сорубай, то обнаружили, что «оккупанты» бросили походные кухни с готовящимся обедом и тесто, из которого готовились выпекать хлеб.
Мы захватили много ценных государственных документов, которые потом переправили в Пешавар. Мы отправили пленных в Ландай. В ходе атаки я потерял семерых человек убитыми. Мы оставались в Сорубай до утра.
Противник ответил посылкой войск из Джелалабада. Мощный артиллерийский огонь обрушился на заставы, располагавшиеся на высотах. По нам был нанесен авиаудар, в то же время вражеская бронетехника устремилась к административному центру. Мы не могли противостоять авиации и артиллерии, поэтому покинули город.
Во время этого боя мы потеряли много людей. В моей группе прибавилось еще семь убитых. Мы оставили на поле боя одного своего убитого – Ахмада Саида, который обычно носил камуфляж.
На следующий день правительственное радио объявило, что они обнаружили китайских наемников среди наших убитых. Возможно, это был Ахмад.
Два дня спустя, мы вновь атаковали Сорубай, и опять я потерял семь человек убитыми. В результате из 80 бойцов своего отряда я потерял 21 человека. Я не могу точно сказать, каковы были потери противника, но лично я видел 15 убитых во время захвата Сорубай.
Мы вернулись на свою базу».
Ахмад Джалали «Из другого окопа».
|
                                      
| Четыре взрыва. Боевые действия в черте города под командованием Хаджи Мохаммад Якуба (из главы 14 "Боевые действия в городе")
Предисловие: Хаджи Мохаммад Якуб, по прозвищу Мансур (Победа), был одним из кабульских боевиков. Принадлежал к крылу Исламской партии Афганистана Гульбетдина Хекматьяра.
Взрыв первый. Устройство взрывов - одна из неотъемлемых составляющих действий боевиков в городской черте. Целью являются как создание атмосферы страха, так и покушения на конкретные личности. Взрывчатку мы получали из Пакистана. Командиры Азизуддин и Мескиньяр были нашими агентами в районе Пагман, и поставляли нам взрывчатку и детонаторы. Для передачи сообщений и доставки взрывчатки они использовали пожилых людей. В апреле 1980 года мы произвели минирование здания Радио Афганистана. В этом здании располагались головные офисы афганского радио- и телевещания. В нем работали советские советники, редактировавшие новости перед их выходом в эфир. Нашей целью были именно шурави. Агенты передали нам взрывное устройство, и мы отдали его женщине, которая работала на радиостанции. Она пронесла его внутрь и установила. Устройство сработало в 10.00 рабочего дня. Взрывом убило двух активистов НДПА и двух советских специалистов. Также ранило одного солдата ДРА. На некоторое время радио и телевидение прекратили вещание. После этого случая были значительно усилены меры безопасности и все входящие подвергались тщательному досмотру. Наш агент позже смогла устроиться на работу в отдел кадров Кабульского университета.
Взрыв второй. Коммунистический режим превратил Кабульский университет в центр коммунистического воспитания. Мы решили нанести удар по первичной партийной организации университета в январе 1981. Лучшим способом было организовать взрыв. К тому времени наша женщина-агент работала в отделе кадров университета. Мы дали ей два заряда. Один она разместила в административном здании университета, установив часовой механизм на 11.00. Второй заряд был установлен в здании первичной партийной организации, время - 11.45. Идея была в том, что после первого взрыва туда устремится много народа, да и главные партийные активисты также соберутся именно в здании парторганизации, чтобы обсудить взрыв. И вторая бомба сработает в гуще активистов. Все произошло так, как мы и задумали. Сразу после взрыва в административном здании секретари различных коммунистических организаций собрались в здании первичной партийной организации. Взрыв уничтожил советского советника и несколько секретарей парторганизаций. Было убито 10 человек, количество раненых неизвестно.
Взрыв третий. 6 мая 1983 года мы устроили взрыв в здании Министерства Внутренних дел в Кабуле. В комнате второго этажа, расположенной у кабинета самого министра, было установлено 27 кг взрывчатки. Заряды были спрятаны в четырех больших цветочных горшках. Нашим агентом был садовник МВД. Он согласился пронести взрывчатку, установить заряды и взвести их на подрыв. Мы научили его, как это сделать. Он перемешал взрывчатку с известняком, упаковал в пластиковые пакеты и в несколько приемов перенёс её в на место. Взрыв мы запланировали на дневное время, чтобы было как можно больше жертв. Однако в штабе ИПА в Пешаваре отменили это решение и приказали установить взрыватель на ночное время. Руководство партии не хотело смерти министра внутренних дел Гуляб Зоя, поскольку он был ведущим членом фракции Хальк, и сохранение ему жизни означало продолжение разногласий между фракциями Парчам и Хальк в НДПА. Перед уходом домой в 16.00 садовник установил таймеры на 23.00. Не было смысла подрывать заряды в разное время, поскольку в здании никого не будет. Бомбы с часовым механизмом сработали в назначенное время, убили четверых дежурных офицеров и повредили кабинет министра. Если бы взрыв произошел днём, то были бы убиты Гуляб Зой, его телохранитель Гази, адъютант Шеруддин и, возможно, десятки других. Войска перекрыли все дороги вокруг здания на 24 часа и начали расследование. Однако следствие пришло к выводу, что взрыв был результатом ссор между лидерами фракций, и никто так и не заподозрил нашего садовника.
Взрыв четвертый. Шурави жили в восточном микрорайоне Кабула. Мы решили нанести по ним удар прямо там. Проследили график движения автобусов, которые возили их на работу. Каждое утро в 7.45 к остановке подходил автобус, который набивался битком. Необходимо было установить бомбу так, чтобы она не привлекла к себе внимания. Раздобыв повозку, загрузили её лучшими фруктами и овощами, какие только смогли отыскать, - продукты были из провинции Параван. Цены установили более чем приемлемые - ниже, чем где бы то ни было. Как местные, так и советские привыкли видеть нас на этом месте и покупать продукты. Так продолжалось несколько дней. По ночам мы переделывали тележку. Приделали к ней двойное дно, куда смогли спрятать заряды, которые невозможно было бы найти даже при досмотре повозки. Удар был нанесен 2 октября 1983 года. В днище тележки мы установили пять зарядов. Вставили таймер-детонатор, и установили на 17.45. В задании принимали участие 6 моджахедов. Оружия у нас не было. Мы, как обычно, прикатили повозку-прилавок на остановку. Вокруг столпились шурави, посмотреть что хорошего привезли. Мы же незаметно растворились среди местных, отойдя от тележки. Взрыв произошёл в 7.45, перед самым прибытием автобуса. Взрывом убило 13 советских, ранило 12 и повредило магазин по соседству. Несмотря на проческу, никто из наших арестован так и не был.
Многие находят аморальным и предосудительным проведение взрывных акций, однако мало кто обеспокоен авиа-бомбежками. А ведь ни те, ни другие не отличаются высокой точностью и избирательностью, в обоих случаях гибнут невинные мирные люди. Разница лишь в величине зарядов и способах их доставки. У моджахедов не было авиации, и выбор зарядов был весьма ограничен. Шурави имели ВВС и наносили широкомасштабные бомбовые удары в течение всей этой войны.
Али Ахмад Джалали. Выдержки из книги "По другую сторону горы: Тактика моджахедов в советско-афганской войне"
|
| Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.
|
|
|
| Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.
|
1
Вот как – то так все и было 16
1
(M. Goryunov)
| Гарькавый В. В. – Как-то раз Насир рассказал мне о трех удерживаемых Суфи Айяфом для обмена «шурави»: Игоре Васькове, Вадиме Смирнове и Уктане Ташпулатове. Игоря Васькова духи захватили в районе перевала Саланг во время нападения на советский блокпост. Тяжелораненого бойца по кяризу утащили в «марказ-центр» в надежде обменять на кого-то из своих соратников, попавших в плен во время одного из боевых столкновений. Его бросили в земляную яму – зиндан. На дне этой своеобразной тюрьмы уже томились четыре узника: два хадовца и два плененных ранее советских бойца, Смирнов и Ташпулатов, приберегаемые Суфи Айафом для тех же целей, что и Васьков. Если бы ему не надо было освободить своих соплеменников, за жизни узников нельзя было бы дать и ломаного гроша. С захваченными в плен врагами Суфи Айяф не церемонился – сразу пускал в расход. Хозяйственный быт в «марказе» был организован на полном самообеспечении. Сами пекли хлеб, готовили, убирали, строили, ремонтировали, стирали. Поэтому никто просто так кормить пленных не собирался. Жизнь превратилась в рабство. С раннего утра и до поздней ночи они отрабатывали право протянуть еще один день. Их заставляли выполнять самую грязную и тяжелую работу. В скудную еду для поднятия сил периодически подмешивали наркотики, от которых тело становилось легким и послушным. Чтобы самим не подорваться на минах, душманы постоянно пускали «шурави» впереди себя, а сами, довольно гогоча, шли следом, то и дело подгоняя пинками свои живые «миноискатели». Каждому пленному «шурави» душманы дали новое мусульманское имя. Васьков стал Ник Момадом, Смирнов – Сулимом, Ташпулатов – Фархадом. Со слов Насира было известно, что «марказ» хорошо укреплен. Скрытые в специальных колодцах четыре «ЗУшки» защищали лагерь от авиационных налетов «шурави». Для большей эффективности зенитными расчетами руководили военные западногерманские советники. Помимо этого, в лагере имелось три миномета, три безоткатных орудия, одна 12-ствольная переносная пусковая установка для стрельбы реактивными снарядами и… две старинные английские пушки времен англо-афганской войны, приберегаемые рачительными духами на всякий случай. Авось сгодится. Выдолбленные в скалах пещеры были завалены оружием, боеприпасами и продовольствием. Со снабжением здесь проблем не было… Тем временем Гарькавый продолжал получать от Насира тревожные сведения о жизни советских ребят в банде Суфи Айяфа. На одной из встреч агент рассказал о том, как Игорь Васьков стал невольным свидетелем покупки Суфи Айяфом четырех ящиков с оружием и несколько цинков с патронами у… советских военных, приехавших продать своему давнему деловому партнеру украденный со склада товар. Нечаянная встреча с предприимчивыми соотечественниками могла стоить ему жизни. Свидетели им были ни к чему. Однако Игорь вовремя сориентировался в ситуации и постарался остаться незамеченным. До самого отъезда гостей он, затаив дыхание, скрывался в тюремном подвале, боясь малейшим шумом привлечь к себе их внимание. И только после того, как, обменяв товар на пачку долларов и несколько пакетов с опиумом, они укатили восвояси, «Ник Момад» смог вздохнуть спокойно. Постепенно он смог завоевать расположение местного муллы. Как-то раз его отвезли в соседний кишлак, где он нашел применение своим мирным, довоенным способностям. Он был мастер на все руки и одинаково справно чинил как поломанные радиоприемники, так и велосипеды. Помимо этого, Игорь владел технологией приготовления раствора для изготовления шлакоблоков. Своими знаниями он щедро поделился с местными дехканами и, к вящей радости служителя Аллаха, построил в кишлаке мечеть. Это обстоятельство значительно облегчило условия его содержания. Его стали лучше кормить и разрешали мыться и стирать свою одежду в реке, бурлившей неподалеку. Жить стало полегче. Однако, когда он наотрез отказался отремонтировать заклинивший автомат, его жестоко избили и в назидание остальным всех узников зиндана на два дня лишили воды. На третий день, не выдержав издевательств и мучений, умер один из пленных афганцев, «туран» ХАД. Его раздувшееся от жары тело забрали из ямы только спустя сутки. Зацепив крюком за ребра, останки несчастного подняли наверх под громкий гогот собравшихся духов. Тогда Игорю казалось, что это самое страшное, что ему доводилось пережить. Однако вскоре при нем на крюк за ребра подвесили живых пленных «сарбозов» …Крики и стоны корчившихся в страшных муках людей, перемешивающиеся с мольбой о смерти, еще долго преследовали его по ночам… Но, несмотря ни на что, он продолжал жить. Жить назло всем смертям. Информация Насира о подторговывающих оружием советских военных не осталась незамеченной. Предприимчивых дельцов стали искать. То, что они служили недалеко от душманского лагеря, было очевидно. Исходя из этого, граница поисков очерчивалась тремя советскими гарнизонами, где они могли служить: Кабул, Баграм и Чарикар. Гарькавый лично проехал по нескольким частям и по описанию Насира пытался опознать торговцев оружия. Они оказались из Баграмского гарнизона. Гарькавый В. В. – После опознания их взяли в разработку сотрудники военной контрразведки. Подробности этой операции мне не известны. Знаю точно, что дело было доведено до трибунала и мерзавцы получили по заслугам. Спустя какое-то время в лагере появились немецкие журналисты, среди которых особенно выделялась фрейлейн Хельма, маленькая шустрая бабенка, снимавшая документальный фильм «Афганский народ в борьбе за свою независимость». Вместе с душманами она не раз принимала участие в боевых операциях, запечатлевая для истории детали их «священной борьбы». Во время одного налета душманы захватили в плен семерых «сарбозов». Было видно, что немецкие журналисты недовольны отснятым видеорядом проведенной операции. То и дело от них доносилось возбужденное клокотание, заканчивающееся понятным и без переводчика «Шайзе!». Избитых, затравленных людей со связанными сзади руками вывели на берег реки и поставили на колени. Рядом поставили дожидаться своей участи и Васькова. Фрейлейн Хельма включила свою видеокамеру и начала снимать. Хищно ухмыляясь, к пленным подошел «гази». Привычным, отработанным движением он схватил за волосы одного из обреченных и, запрокинув ему голову, полоснул по горлу лезвием ножа. С застывшим в глазах ужасом тело мешковато осело на каменистую землю. Камера в руках журналистки слегка дрогнула, но продолжала работать, запечатлевая мельчайшие детали кровавой расправы. Под одобрительные крики возбужденной толпы «гази» поднес к кровоточащей ране пиалу и, наполнив ее до краев теплой алой жижей, выпил жуткий напиток до дна перед подрагивающим объективом… Остальных казнили выстрелом в затылок. Затем «моджахеды» еще какое-то время позировали взволнованной фрейлейн, сжимая под мышками головы поверженных врагов. – Так будет со всеми отступниками!!! Собакам собачья смерть!!! Аллах Акбар!!! – оживленно кричали взбудораженные запахом крови духи. Когда фрейлейн Хельма, пресытившись жуткой картиной, выключила камеру, тела убитых «сарбозов» бросили в бурлящий речной поток. Все это время Васьков, погруженный в транс, продолжал стоять на коленях у реки, смутно уясняя реальность происходящего. Он с ужасом ждал приближения своей очереди. Внутри него было чувство, точно кто-то взял нож, воткнул и несколько раз провернул в груди и в кишках. И только когда два духа отволокли его в лагерь и бросили в зиндан, он, распластавшись на земляном полу, сдирая в кровь руки, стал сгребать ладонями пыльную, каменистую твердь и, дав выход накопившемуся ужасу, тихо завыл, осознав до конца все то, что с ним недавно произошло. Гарькавый В. В. – Операция по освобождению Васькова, Смирнова и Ташпулатова закончилась очень трагично. В переговоры неожиданным образом вклинился Ахмад Шах Масуд, предложивший за наших ребят очень большие деньги. Суфи не мог отказать желанию своего соратника по борьбе. Вырученные за узников деньги он потратил на выкуп у афганской стороны своих соплеменников. Предпринятые нами попытки перехватить пленных результатов не дали. Взамен контрразведка ХАД получила томившегося в одном зиндане с Васьковым пленного хадовца Гулям Хазрата, который рассказал нам многие подробности их содержания. Судьба наших ребят сложилась довольно печально. Васьков был переправлен в пакистанскую тюрьму Бадабер, где погиб во время поднятого узниками восстания. Смирнов и Ташпулатов погибли во время проведения нашей авиацией бомбоштурмового удара. Все трое занесены в списки пропавших без вести на афганской войне… «КГБ в Афганистане» Л. Кучерова |
    
|
| М. Горюнов. Хроника операции в провинции Вардак н.п.Котаи-Ашру, 23 августа 1984 г.
Фрагмент боя разведдозора 1 пдб 357 пдп. Кругом духи. Впереди убит рядовой Крикунов при подходе к горе. Тут же все ожило криками и трансляцией в мегафоны «Аллллах Акбар!». Крик сержанта А. Банникова: «Товарищ старший лейтенант, Крикунова убили!». Взводный выдвигается в их сторону. На открытом месте валится раненный Лебедев. Крик Банникова - дух почти в упор из «бура» выносит ему предплечье. Впереди ещё час – два - три… в окружении. Духи шли в упор.
Подошли «зеленые», вырвавшиеся из духовского кольца. Притащат раненных. За нами придётся накрывать арт огнём группу дувалов с нашим взводом из - за окруживших и перевших уже по крышам духов. Бойцы вышли все чёрные. Пинцету «зелёных», которого за шкирку поднял, чтобы отстреливался от наседавших духов, тут же снесло голову…
До этого ещё успел отвлечь связиста: «Посмотри на меня для снимка…»
Когда-то подойдёт 2 рота и будем выходить. Потом разведчики на горе и в округе насчитают 72 заваленных духа.
|
|
 
|
| М. Горюнов. Хроника операции в провинции Вардак, н.п. Котаи-Ашру, 23 августа 1984 г.
Вышли из окружения. Перевязывал раненного сержанта Андрея Банникова. Рана огромная, ткани раны все чёрные - дух из «бура» бил почти в упор. Один ИПП свободно проваливается в рану. Накладываю второй из приклада АКСа. Андрей (это потом уже с ним в Союзе встретились в Свердловске) скрипит зубами: «Хотел Звездочку (орден Красной Звезды) получить без дырки. Получишь теперь». Пинцет успевает только загибать на бинтах тюбики использованного промедола.
На снимке как раз началась новая атака духов. Мы с саперной ротой. «Зеленые» как горох кинулись по кустам. Потом собрал всех раненных - 4-х и выходили на броню.
|
|
 
|
| М. Горюнов. Хроника операции в провинции Вардак, блокирование н.п. Котаи-Ашру.
На снимке секретарь комсомольской организации 1 пдб 357 пдп Коля Красин за 1.5 часа до гибели.
Пока снимаемся, рвём яблоки…
В составе разведдозора попали под плотный огонь. Падают раненные. Коле пуля пробивает руку. Хватаю его: «Броня недалеко.. Все нормально! За ранение орден получишь!» Мы - вперёд, а раненные остались, выходили группами к броне. Коля с рядовым А. Мадорой оказались среди отходящих духов. Отбивались, но были захвачены.
Уже под вечер погибшие были вывезены в расположение наших подразделений. Все знали про зверства духов, а тут пришлось стоять над телом товарища на броне…
|
|
 
|
| М. Горюнов. Хроника операции в провинции Вардак. 23 августа 1984 года. На блокировании н.п. Котаи-Ашру.
Удачно удалось отснять всю пленку и сохранить её.
Десантирование с вертушек шло с зависания - духи встретили плотным огнём. Завалили Ми -24.
На снимке комбат «раз» 1 пдб 357 пдп корректирует нанесение удара по вершине горы, где духи. Внизу их огнём остановлены подразделения 350 пдп. Уже один убитый и четверо раненых десантников.
За день «021» - 5 в 350 пдп и 4 - в 357 пдп, 3 - экипаж сбитого Ми-24.
|
|
  
| Молодой хлопец из небольшой белорусской деревни Игорь Колос попал в плен к душманам по глупости, по своей собственной беспечности. Решив сбегать за сигаретами, он самовольно оставил часть и направился к близлежащему дукану. Там купил себе курево и уже собрался было вернуться обратно, когда точным ударом в челюсть его повалили на землю. Затем два угрюмых бородача со знанием дела молча скрутили ему руки, обезоружили и увели в горы… Все произошло быстро, тихо и без лишнего шума. Так и не сообразив до конца, как такое с ним могло случиться, Игорь оказался в душманском лагере. Ему повезло. Банда, захватившая его в плен, не принадлежала к числу непримиримых борцов за веру. Условия содержания были хоть и суровыми, но терпимыми. Кормили скудно, особенно поначалу. Использовали в основном для подсобных работ, что для приученного с детства к деревенскому труду парня было привычно и знакомо. Всякое дело в его руках спорилось, работал он ладно, попыток к бегству, ввиду явной бесперспективности подобного предприятия, не предпринимал и в конце концов завоевав расположение своих хозяев, Игорь обеспечил себе более-менее приемлемое существование. Он быстро и хорошо освоил язык, даже научился на нем сносно писать. Ему не раз предлагали принять ислам и, женившись на одной из местных девушек, зажить размеренной правоверной жизнью. Неизвестно, как могла сложиться его дальнейшая жизнь, если бы внедренный в эту банду агент ХАД Рафик Васэ, не рассказал Саид Акбару о пленном «шурави». Саид Акбар поделился полученной от Васэ информацией со своим советником – Владимиром Гарькавым. Действовать начали безотлагательно. Как раз в это время в районе перевала Саланга в плен захватили раненного в перестрелке душмана – брата главаря той самой банды, в которой удерживался Колос. Звали его Мансур. Сведения о таком полезном для нас родстве поступили от того же Васэ. Казалось, сама судьба давала в руки Гарькавого ключи к освобождению Колоса. Обмен пленного афганца на нашего парня стал наиболее реальным из всех возможных вариантов. Кровные узы здесь чтили свято. Для начала раненого определили в кабульский военный госпиталь. Ранение оказалось не серьезным, и под присмотром советских врачей он быстро пошел на поправку. Владимир Гарькавый часто навещал его, расспрашивал о брате. Мансур активно шел на контакт, благодарил за оказанную помощь и обещал посредничество в передаче советского солдата. Начались переговоры. Дело сдвинулось, и все располагало к его успешному завершению. Однако Судьба – дама капризная. Поманив и кокетливо улыбнувшись молодому советнику, нежданно-негаданно развернулась к нему спиной: когда принципиальная договоренность была уже практически достигнута, случилось нечто, что поставило под удар успех всей операции. Находившиеся на лечении в том же госпитале сотрудники ХАД, узнав, что рядом лежит недобитый душман, были крайне возмущены подобным обстоятельством и ночью в порыве праведного гнева пристрелили беднягу. Пока выясняли, что да как, его уже и похоронить успели. А для освобождения Колоса необходимо было выполнить одно важное условие: живым или мертвым, но Мансура должны были вернуть брату. Правом разрешить эксгумацию обладал только руководитель страны. Пришлось непосредственно обращаться к Бабраку Кармалю. Он-то и дал санкцию извлечь тело из земли и передать родственникам для погребения. Эксгумация у мусульман считается большим святотатством. Поэтому, несмотря на предоставленную за подписью первого лица бумагу с разрешением ее проведения, служители кладбища долго противились выполнению этой процедуры. С горем пополам удалось настоять на своем. Извлеченное из земли тело отвезли в здание ХАД, где в продолжение всех злоключений над ним в скором времени надругались: отрезали на ногах все пальцы и выбросили неизвестно куда. Проведение операции по обмену нашего парня оказалось под угрозой. В таком виде Мансура возвращать было невозможно. Брат никогда не простил бы кощунства над телом близкого ему человека. К счастью, отрезанные пальцы помог найти один хадовец, способный адекватно оценить последствия подобного демарша. После того как советские военные хирурги в экстренном порядке пришили пальцы на место, начали разрабатывать возможности и способы возвращения останков Мансура его родственникам. Для проведения переговоров о месте и времени передачи тела пришлось действовать под немецким флагом. Для проведения этой акции Гарькавому выдали документы на имя гражданина ФРГ господина Вольфа. «Легенда», проработанная полковником Денисенко и согласованная с Первым Главным Управлением КГБ СССР в Москве и послом СССР в ДРА, была настолько убедительна, что Саид Акбар, которого Гарькавый был вынужден ввести в курс дела, чтобы его советская сущность не всплыла в самый неподходящий момент, усомнился в надежности своего советника, о чем сразу и доложил начальнику 5-го управления ХАД доктору Бахе. Тот, в свою очередь, незамедлительно поделился полученной информацией с полковником Денисенко. Вот, мол, вычислили в ваших рядах двойного агента. Николай Иванович, поблагодарив афганских коллег за проявленную бдительность, развеял их сомнения и подтвердил разработанную им самим «легенду». Посовещавшись, он и Баха решили доплачивать Саид Акбару за неразглашение сведений об известных ему деталях этой операции и подключить к акции афганскую лжебанду, которую возглавил сотрудник ХАД Рошед. Благодаря посредничеству Рошеда Гарькавому удалось войти в доверие к родственникам застреленного душмана. Его тело без лишних эксцессов было возвращено для погребения в родовом кишлаке, а его брат за приличное вознаграждение дал согласие устроить побег пленного «шурави». Однако он поставил жесткое условие: все должно быть обставлено таким образом, чтобы никто не смог заподозрить его в причастности к освобождению Игоря. В противном случае ни о каком дальнейшем сотрудничестве речи быть не могло. Поэтому банда Рошеда инсценировала нападение на соседний с лагерем, в котором находился Колос, кишлак. Поднялся страшный переполох. По приказу главаря все воины бросились туда. Ошалевший поначалу парень вовремя сообразил, что лучшей возможности для побега ему больше не представится, и что было духу пустился бежать. Ему вслед выпустили несколько автоматных очередей, однако по приказу главаря преследовать беглеца не стали, решив, что в данной ситуации «сага-шурави» того не стоит. Благодаря этому Игорь смог выбежать из лагеря, где его по приказу главаря поджидал седобородый старейшина, который и привел очумевшего хлопца в крайний дувал, где его ждали Гарькавый с Азат Ханом – советником 4-го отдела 5-го управления, который занимался непосредственной работой по организации лжебанд. Оба офицера были в афганской национальной одежде. Чернявые, запыленные, бородатые, они никоим образом не были похожи на шурави. Игорь замер, насторожился. – Ты среди своих, – сказал по-русски сжавшемуся от страха парню, ожидавшему неминуемой и незамедлительной расправы, Гарькавый и протянул ему флягу со спиртом. С жадностью отпив несколько глотков «огненной воды», Колос с трудом пришел в себя, присел на стоявший рядом валун и разрыдался, обхватив голову грязными исцарапанными руками. Дав парню возможность отойти от пережитого только что потрясения, все трое под прикрытием все той же лжебанды Рошеда успешно добрались до Кабула. Все прошло настолько убедительно, что Игорь до сих пор не может поверить в то, что его побег был результатом тщательно спланированной акции, а не счастливым случаем, снисходительно брошенным ему Судьбой. «КГБ в Афганистане» Л. Кучерова |
|
| Саид Акбар, Игорь Колос, Суфи Айяф
|
|
| Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.
|
|
|
| Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.
|
1
 1
|
|
Пайса
Олег Блоцкий
Колонна на Хайратон, который в просторечии среди советских звался Харитоном, уходила завтра. Старший прапорщик Зинченко - старшина зенитной батареи - метался с самого подъема по полку - он уходил в сопровождение колонны.
Надо было получить сухие пайки, боеприпасы, заправить машины. Да и за солдатами глаз да глаз нужен, чтобы матрасы, подушки, одеяла укладывали в кузова машин аккуратно, а не швыряли как попало.
Едва взмыленный, взмокший Зинченко вбежал в полутемную, прохладную казарму, как козырнувший дневальный озабоченно предупредил:
- Товарищ старший прапорщик, вас там в комнате ждут.
- Кто?
- Шурик-вольняга с ДЭСки , о котором вы предупреждали.
- Тьфу ты, черт.
Это были самые нежные слова, которые произнес прапорщик в адрес непрошеного гостя с дизельной электростанции, скидывая застиранную, с темными пятнами от пота на спине и под мышками куртку.
- Давно здесь околачивается?
- С самого завтрака.
Зинченко недовольно крутанул головой, обреченно махнул рукой и быстро зашагал по коридору.
Шурик, увидев прапорщика, широко улыбнулся, вскочил с кровати и пикой вытянул руку для приветствия.
- Михалыч, наконец-то! Заждался тебя! Думал пойти искать.
- Найдешь, как же, - буркнул Зинченко и схватил с фанерки, прилаженной к кондиционеру, бутылку минеральной воды, - трассером летаю, как молодой после школы прапоров. На сохранении давно пора лежать, а я еще бегаю.
- Скоро заменщик приедет, Михалыч?
Зинченко радостно вспыхнул.
- Скоро, братан, скоро. Домой звонил. Говорят, через два дня вылетает. Значит, через неделю-другую будет здесь.
- Везучий, - от сердца сказал Шурик.
За относительно короткий срок, который он пробыл здесь, вольнонаемный понял, что самое большое счастье в Афгане - это замена.
- А то. Знаешь, сколько я здесь? Сто пять недель и три дня.
- Вот это точность! - восхитился Шурик.
- Побудешь с мое - не так начнешь считать. У меня бойцы до секунды все высчитали. Два года в секундах? Три миллиона семьдесят две тысячи.
- Ого!
Шурик помялся немного, а затем решительно поставил бутылку водки на стол перед Зинченко и заканючил:
- Михалыч, в колонну идешь. Будь другом - сдай кондер. Третья часть тебе. Ну, Михалыч, одна только надежда - ты. Через месяц-другой жара на убыль - кондеры в цене упадут.
- Правильно мыслишь, - устало согласился Зинченко и плюхнулся на кровать, - если не сезон, значит, и не цена. Это у нас только - зимой и летом одним цветом. Когда что увидел, тогда и хапнул. А на Западе, брат, дубленочки аккурат под зиму дорожают, а рубашечки легонькие - к лету. Да и не продают меховые шапки летом, а плавки - зимой. На что Афган дыра дырой, и то по этому принципу действуют. Что и говорить - бизнес. У него свои законы.
- Вот видишь, - оживился Шурик, - так лучше кондер сейчас толкнуть, пока возможность есть.
- А кто тебе сказал, что она есть? - удивился Зинченко и забросил ноги на кровать. - Я, так сказать, рассуждаю вслух, и все.
- Ведь едешь?
- Еду.
Озадаченный Шурик раскрыл рот и хлопал недоуменно глазами.
- Ну, Михалыч, - только и мог выдавить он.
- Что, Михалыч? Что, Михалыч? - разозлился Зинченко. - Я тридцать шесть лет Михалыч, а толку? Русским языком повторяю - у меня две машины под завязку. Зенитные установки не разворачиваются из-за этого. Представляешь, если духи обстреливать начнут? Или думаешь, это все так себе: захотел Михалыч, взял, что ему дали, вывез, деньги привез и разделил потом по договору. Как бы не так! Попробуй, вывези сначала. Сейчас все колонны лично замполит проверяет. Ладно, договорюсь с ним - вывезу. Потом надо сдать. Эти комендачи каждый шаг твой пасут, только и ждут момента, чтобы, как шакалы, в тебя вцепиться. И не забывай - не на прогулку еду. Духи сейчас вообще озверели - стреляют нас, как свиней: и в Аминовке, и на Уланге, и в Айбаке, и под Дашами. В прошлый раз вон, за Джабалями, когда возвращались, слева долбить начали. Бойцу, что за установкой, ногу насквозь прошили. Он из седушки выпал, машину тряхануло - чуть в кювет не улетел. Схватился за борт руками, висит, ногами болтает, орет матом, но держится. Представляешь! Два километра так провисел. А я к нему на ходу да под пулями пробирался. Как под колеса не свалился, как духи не укокошили - до сих пор не пойму. Сюда приехали - в сортир побежал. И смерть как хочу, и ничего не получается. Целый час облегчиться не мог. Только начинаю успокаиваться, расслабляюсь, а как вспомню выстрелы эти, дикие глаза пацана, - все опять внутри сжимается и ни в какую. А ты говоришь - третью часть. Пополам, и точка, - решительно закончил Зинченко.
- Михалыч, как земляку!
- Потому и пополам. С кем-нибудь другим - разговаривать вообще не стал бы. Я свои деньги и так сделаю. Товара везу достаточно. Зачем мне твой кондер? Рыскать, искать покупателя, предлагать, торговаться? Я по-крупному сдаю, партиями. Сдал все оптом, получил пайсу, и будь здоров. Сейчас везу то, о чем договорился с бачами раньше. Товар в машине лежит. Деньги у бачей, я уверен, уже отсчитаны и в пачках, резинкой перетянуты. Осталось только скинуть все им в руки и бабки забрать. Никакой возни. А с кондером - морока. И после этого третью часть? Я если за дело какое берусь, сразу говорю, сколько это стоит. Юрик, кстати, знает об этом.
- Какой Юрик?
Зинченко перевернулся на бок, щелкнул пальцем по сигарете - пепел спланировал в снарядную гильзу - и сузил глаза.
- Думаешь, не знаю, что это Юрика кондер? Это он, стервец, тебя уговорил ко мне по-землячески подойти. За это третью часть тебе обещал.
Шурик покраснел и отвел глаза.
- Да брось, не девица поди, - хмыкнул Зинченко, - кто в полку не знает, что Юрик откуда-то кондер спер и сейчас побыстрее его продать хочет. Вам, вольнягам, выехать и выйти никуда нельзя. Вот и мучаетесь. Здесь продавать не хочет. Во-первых, дешевле будет, а во-вторых, боится, что обманут.
- Как?
- Очень просто. Отдает кондер какому-нибудь начальнику патруля, который возле дуканов стоит. Тот приедет из города, привезет половину стоимости и скажет, что только и удалось сторговаться за такую сумму. А потом они ее еще раз поделят пополам. Одну часть Юрке за товар, другую - патрульному за то, что продал, за риск, так сказать. А ведь продал он его за полную цену. Только мужик-патрульный часть утаил. Вот и весь обман.
- А Юрка?
- А что твой Юрка? Он при торге стоял? Видел? Доказать все равно не сможет и жаловаться никуда не пойдет. Даже если патрульный вообще ни копейки не отдаст.
- Как так?
- А вот так! Придет и скажет, что только кондер в дукан затащили, только собрался деньги забрать, как тут комендант зоны подъехал. Патрульный, конечно, ноги в руки и давай жару оттуда. Деньги, естественно, не успел забрать.
- Потом, что ли, забрать нельзя?
Зинченко засмеялся.
- За что люблю тебя, Шура, так за наивность! Яснее ясного, что он все сдал, пайсу получил, только возвращать не хочет. Случаев таких сколько угодно было. О них только вслух не говорят. Пойдет, что ли, Юрка к замполиту и скажет: 'Вы знаете, я уворовал кондиционер, отдал, допустим, Сидорову, тот вывез его, сдал, а деньги возвращать не хочет. Накажите его, пожалуйста'.
Шурик хихикнул.
- Самому смешно. Сидорову, в принципе, ничего не будет, а Юрку вышвырнут, как паршивого кота. С вашим братом в этом отношении проще. Вы сами сюда ехали, а нас посылали. И меня Союзом испугать...
Отсмеявшись, Зинченко встал босыми ногами на пол и взял бутылку с фанерки. Сделал несколько глотков, помотал головой и протянул воду Шурику.
- Юрка знает, я единственный в полку, кто его не обманет.
- Поэтому и просим тебя! - жалостливо протянул Шурик.
- А ты при чем тут?
Вольняга поперхнулся минералкой и загнанно посмотрел на прапорщика.
- Денег не терпится заработать? Да не отворачивайся! Я не замполит, гадюкой в душу не заползаю. Понимаю, Санек, тебя. Недавно приехал, пару раз нелегально вырвался в город, зашел в дуканы, увидел, что там, и обомлел. Как так? Страна забитая, отсталая, война идет, а полки прогибаются от товаров, не в пример нашему процветающему Союзу. И сразу захотелось все купить: шмотки, аппаратуру. Мыслишки даже появились - дома торгануть чем-нибудь, деньги сделать. Не так ли?
Пустая бутылка заплясала в руках гражданского.
- Да не бойся ты своих мыслей. Все вокруг об этом думают - как прикупить побольше да в Союз утащить. От бедности это нашей, Шура, идет, от зарплаты мизерной да оттого, что на Родине в магазинах пусто, хоть шаром покати. А чеки эти? Не деньги, а слезы. Неужели, если бы я получал больше, стал бы дела иметь с черномазыми?
Зинченко потускнел, кинул подушку к стене и вновь развалился на кровати.
- Вот я думаю все время. Как же так? Я в колонны хожу. Горел два раза, ранен был, а получаю всего двести сорок чеков. И 'фин' наш, прапорюга-кассир, который все время в штабе сидит, эти самые чеки мне раз в месяц отстегивает, столько же получает. Где справедливость?
- Не знаю, Михалыч, - загрустил Шурик.
- И я не знаю. На бойцов орешь день-деньской, гоняешь их, по мордам бьешь, чтобы шевелились быстрее, а как подумаешь, что они здесь два года без отпуска, без посылок, без денег, - до слез их жалко становится. Купят на эти свои несчастные десять чеков печенья, соков, сгущенки, сигарет цивильных и довольны. Нет, Шурик, пока есть такие бойцы, которые все это на своем горбу выносят, будет стоять наша страна. И ведь каждая сволочь их обворовать норовит. В столовой бурдой кормят - продукты бачам продают. Обмундирование пока выбьешь на складе - поседеешь, обмануть пытаются, и все оттого же. Эх, Шура, Шура, поживешь здесь - такое увидишь, что, наверное, за всю свою жизнь не узнаешь.
Губы прапорщика легли скорбным уголком вниз. Он замолчал и достал два стакана. Догадливый Шурик стал откручивать пробку на бутылке.
- Ладно, возьму себе третью часть, - вздохнул Зинченко, - от двадцати тысяч богаче не стану. Все равно ничего крупного на такие деньги не купишь.
- Спасибо тебе, Миха...
- Потом будешь благодарить, когда деньги привезу, - с притворной грубоватостью остановил вольнонаемного Зинченко. - Ты лучше закуску из шкафчика достань. Я ведь не алкаш, чтобы водяру без закуси пить.
В то время когда старший прапорщик Зинченко и вольняга Шурик пили водку, закусывая ее югославской ветчинкой 'Хам', в кишлаке Калахана назревала маленькая трагедия.
Два здоровенных бородатых афганца, пиная, волокли по изогнутым улочкам дуканщика Юсуфа. Детвора бежала следом, наслаждаясь необыкновенным зрелищем.
Юсуф и его мучители исчезли за прочными, толстыми стенами дома, который принадлежал Асадулле=хану.
Несколько дней назад, после года отсутствия, безраздельный хозяин кишлака вернулся в свою вотчину. Столь долгому исчезновению предшествовали следующие события.
Шурави всерьез обозлились на духов, терзающих колонны, и начали крупномасштабные операции вдоль всей дороги, ведущей в Союз.
Танки били прямой наводкой по дувалам и корчевали виноградники. Реактивные снаряды падали в самое сердце кишлаков, вороша эти афганские гнезда, калеча и убивая виновных и безвинных.
Как грибы после хорошего дождя, вдоль дороги вырастали дополнительные посты. И новенькие красные лоскуты, точно флажки на волков, затрепетали на флагштоках от Кабула до Джабалей.
Афганцы уходили в глубь Чарикарской долины, уползали к подножию гор, синеющих на горизонте. Но и там их доставали настырные шурави.
Юркие серебристые птицы стремительно падали на долину, выпуская хищные острые когти. Бомбы раскалывали землю, их разрывы сметали все живое.
Но и это было еще не все: из-за облаков, точно свора гончих, выскакивали поджарые 'хеликоптары'. Гремя железными суставами, они мчались за бандами по пятам и вонзали в них свои раскаленные клыки - ракеты. Убегающие люди в страхе пытались вползти и спрятаться в любую нору. Ненасытные 'хеликоптары' мощными лапами выковыривали их оттуда и добивали. Потом, устав от кровавой охоты, они дружно заваливались на бок и уходили в Баграм.
Русские солдаты были отчаянны, их командиры - упорны, а летчики бесстрашны до безрассудства.
Духи, зажатые в угол, продолжали огрызаться. Однако с неба лился на них огненный дождь - это все и решило.
Потрепанные в боях, без помощи извне, взятые в полукольцо, моджахеды начали переваливаться за горы.
Асадулла=хан увел своих людей в Пакистан. Потери были значительными, а раны еще кровоточили. Последние месяцы оказались настолько черными, что люди не торопились возвращаться обратно. Хитрый, искушенный в партийных интригах Асадулла=хан пытался поражение использовать с выгодой для себя.
Он демонстрировал всем без разбора рубцы и раны своих людей, раздул до небес число убитых ими шурави и их сгоревших машин. Количество сожженных танков с каждым разом все увеличивалось, 'хеликоптары' пачками падали на землю, ну а правительственные афганские полки убегали, как стадо глупых овец. Асадулла=хан оплакивал храбрых воинов, погибших в джихаде против неверных, и призывал к их отмщению.
Стоны вперемешку с боевыми кличами дали результаты. Асадулла=хан стал получать деньги, оружие, снаряжение, продовольствие и медикаменты. Правда, не в таких количествах, как хотелось бы, но помощь была ощутимой.
Пришло время, и Асадулле=хану приказали возвращаться в Афганистан. Как ни ловчил он, как ни изворачивался, но сделать ничего не смог. Пришлось подчиниться. Теперь он снова в родном кишлаке.
Длинноволосые мужики затащили Юсуфа в комнату и швырнули на глиняный пол.
На мягком пушистом ковре сидел Асадулла=хан, поджав под себя ноги. Он медленно прихлебывал чай из прозрачного стакана с узенькой талией и широким горлышком. Казалось, ему нет никакого дела до дуканщика, который все больше скрючивался от ужаса и боялся поднять глаза на хозяина кишлака.
Холеный Асадулла=хан вопросительно взглянул на опустевший стакан. Тотчас к нему скользнул тоненький женственный юноша, схватил небольшой чайничек и наполнил стакан до краев. Мягкими, нежными руками Асадулла=хан взял карамельку с подноса, кинул ее в рот и качнул ухоженной бородой.
Охранник поднял автомат и с силой хрястнул Юсуфа прикладом по спине.
- О, Алла! Алла! - вжался в твердую глину и застонал, рыдая, дуканщик.
- Хамош! - тихо приказал Асадулла=хан, перекатывая конфетку во рту.
Имя Аллаха, готовое в очередной раз слететь с губ дуканщика, так и застряло у него в горле непроизнесенным. Юсуф громко рыдал, царапая пальцами холодную глину.
- Бача'э'сур. Дост'э'шурави, - сказал Асадулла=хан.
Охранники осклабились, но смеяться не решились.
Асадулла=хан склонил голову. Юсуф заскулил по-собачьи: жалостливо и тоскливо.
- Забыл веру, свинья? Ты не мусульманин! Ты грязная свинья шурави! Ты продался им: за водку и деньги. Наверное, еще и мясо этого мерзкого животного пожираешь? Ничего, я за все рассчитаюсь с тобой! Я убью тебя, но очень медленно. Быстрая смерть - это счастье для тебя. Сначала я переломаю кости и брошу на солнце. Потом, когда тебе станет жарко, я сорву кожу, чтобы ты остыл, - спокойно сказал Асадулла=хан, отправляя в рот очередную конфетку.
Бледный Юсуф оторвал от пола голову и с ужасом посмотрел на Асадуллу=хана. По лицу дуканщика струйками сбегал пот, губы часто тряслись.
- Я мусульманин! Я мусульманин! - зачастил он, стараясь подползти поближе к ковру. - Я делаю пять раз намаз, я исполняю все посты.
Асадулла=хан презрительно посмотрел на Юсуфа и поджал губы.
Охранник резко двинул коленом, опуская босую ступню на затылок дуканщика. Юсуф ткнулся лицом в пол. По глине расплылась лужица крови.
- Не надо! Не убивайте! Я ненавижу шурави! - глухо выкрикивал Юсуф. - Я мусульманин!
- Мусульманин?
Асадулла=хан едва уловимо повел в воздухе пальцами.
Черная и твердая, как подметка сапога, пятка сползла с головы дуканщика.
- Да! Да! - захлебывался в слезах и крови Юсуф, прикладывая ладони к лицу.
На Асадуллу=хана смотрела страшная маска, которая кривилась, дергалась и двигала губами.
- Если ты мусульманин и хочешь жить, - сказал главарь, и маска застыла, - тогда завтра в кишлак ты приведешь шурави.
- Приведу, приведу! - Юсуф хватал себя окровавленными руками за шею и полз на коленях к Асадулле=хану.
- Пошел прочь, собака! Если завтра в кишлаке не будет хотя бы одного шурави, после обеда я переломаю тебе кости.
- Они будут, будут! - взвизгнул Юсуф и на четвереньках начал пятиться задом к дверям.
Охранники выдали напоследок дуканщику несколько звучных оплеух - для лучшего усвоения полученного задания.
Юсуф опрометью бросился домой. Теперь он понимал, что нужно от него Асадулле=хану, а может быть, самому Гульбетдину. Им нужны русские!
Действительно, Асадулле=хану были нужны настоящие - захваченные, а не перебежавшие русские. В Пакистане Асадулла=хан понял, какие выгоды это сулит.
Советские становились хорошим товаром, за который можно было получить очень многое. Если раньше русские крайне неохотно выручали своих из беды, считая всех их предателями, что в подавляющем большинстве так и было, то теперь они метнулись в другую крайность - начали всех скопом, без разбора, вытаскивать из лап моджахедов. Цены на русских в Пакистане поднялись невиданно. Один русский - сотни автоматов, десятки пулеметов, минометы и даже доллары. Много долларов.
Асадулла=хан очень любил доллары. Именно поэтому большую часть полученной от своей политической партии помощи он продал на пешаварских базарах.
Рано утром колонна начала сбиваться в единую железную цепь на грунтовой дороге, уходящей из военного городка.
Офицеры, прапорщики и солдаты выстроились в неровные, кое-где рваные шеренги. Старший колонны, майор с опухшим, помятым лицом, невнятно, спотыкаясь почти на каждом слове, пробормотал пункты инструкции и козырнул.
Все разошлись по машинам.
Зинченко в тяжелом керамическом бронежилете забрался в кабину. Он достал из-под сиденья другой такой же бронежилет и перекинул его справа от себя - на боковое стекло. Затем крутанул ручку на дверях - бронежилет пополз вверх.
Водитель раскрыл рот от удивления.
- Что? Так и будете в бронике всю дорогу? - не поверил солдат. Колонна у нас вон какая! Душки зубами щелкать будут, но ничего не сделают.
От кого-кого, но от Зинченко водитель такого не ожидал.
- Дубина ты стоеросовая, Зеленов. Последняя колонна. Понимаешь! Тут, Ванька, осторожность нужна. Береженого Бог бережет!
- Если осторожность, то автомат почему не взяли?
Прапорщик скривился.
- Автомат? Толку с него? Вдруг пропадет - какая-нибудь скотина сопрет из машины на стоянке. Потом бегай, расхлебывай, доказывай, что не идиот.
- Так вы без него два месяца ездите. И по городу ходите.
- Дитя ты, Ванька, всему тебя учить надо, - вздохнул Зинченко, напряги свои куриные мозги, подумай. Если захотят духи меня убить - они сделают это в любом случае. Автомат не поможет. Пока с плеча скинешь, пока предохранитель вниз дернешь - сто раз на тот свет успеют отправить.
- А если в плен?
- В плен? - Зинченко покачал головой и похлопал себя по карману. - У меня граната есть. А вот и веревочка. Видишь? К пуговице тянется. Дернул нет тебя. Вот так-то, Ванька. В плен я не хочу. Я не Евсеев - девочкой у духов быть не согласен.
При упоминании о Евсееве рот Зеленова пополз вверх, растягиваясь в широкой злорадной улыбке.
Рядовой Евсеев убежал из части в прошлом году, поздней осенью. Почему он это сделал - никто сказать не мог. То ли дедушки в очередной раз над ним покуражились, то ли девушка в Союзе разлюбила, то ли возненавидел войну своих соотечественников против невинного народа и решил этому самому народу помочь. Но получилось это у Евсеева, прямо скажем, нескладно.
На зиму часть воюющих афганцев уходит в Пакистан, а другая забивается в труднодоступные районы, в забытые Богом кишлаки. Там душки отдыхают, приходят в себя после боев и предаются безделью. Евсеев оказался в небольшом кишлачишке, затертом со всех сторон угрюмыми отвесными горами.
То ли женщин в кишлаке не было, то ли в банде процветал культ плотской любви к мужчине, но факт остается фактом - Евсеев стал постоянным объектом развлечения моджахедов.
Всю зиму в засыпанном снегом кишлаке 'пользовали' борцы за веру русского солдата Вовку Евсеева из Ульяновска по-всякому - яростно и разнообразно. Держали на привязи, как собаку, и кормили из глиняной миски с обломанным краем.
Наступила весна. Снег уползал к вершинам гор. Земля лежала черная и сырая. В воздухе запахло радостной свежестью.
И вдруг в полку появился Евсеев. Как так получилось - никто не знает. Может, надоел воинам Аллаха Вовка, может, решили силы поберечь для предстоящих схваток с неверными, а может, к этому времени душкам просто жрать было нечего. Короче говоря, выменяли Евсеева наши особисты у банды за четырнадцать мешков муки, десять мешков картошки, три мешка риса и пять тонн бензина. Дешевка, да и только!
Евсеева долго мурыжили в особом отделе - все расспрашивали и заставляли подписывать листы.
Потом он появился на плацу. К этому времени в полку уже все знали, чем занимался в плену Вовка.
Плечом к плечу - взвод к взводу, рота к роте, батальон к батальону одной прямой линией стоял монолитно полк на асфальте.
Ветер радостно трепал чубы, выпущенные дедушками из-под шапок. Небольшие лужицы искрились тысячью солнц и швыряли веселых зайчиков в насторожившийся полк.
Евсеева под охраной повели вдоль строя - задумка командира полка в назидание всем подчиненным.
Худенькая фигурка в рваном, драном халате медленно ковыляла мимо бывших однополчан. На грязных, голых, изъеденных чирьями ногах у Вовки старые, прохудившиеся калоши. Реденькая, жидкая бороденка на истощенном лице делала его похожим на юродивого с картины Сурикова 'Боярыня Морозова'.
Бывший советский солдат шел сгорбившись, опустив голову. Немытые и нечесаные пряди волос мягкий ветер пытался распустить и пригладить.
Щеки и губы у Евсеева запали, зубов не было. Ему их выбили все те же охотники до мужского тела.
Накануне командир полка приказал - никакого самосуда и без единого выкрика. Строй недобро молчал.
Неожиданно из солдатских рядов вылетел и приклеился к Евсееву маленький плевок. Вовка вздрогнул и остановился, поднимая пустые глаза вверх. Он едва шевельнул губами и сделал следующий шаг.
Сопровождающие солдаты с автоматами наперевес едва успели отскочить в сторону - ливень плевков нарастал.
В шеренгах волнение - задние ряды смешались с передними. Офицеры лениво бросились наводить порядок. Бесполезно. Работая локтями, малорослые солдаты пробивались вперед. Другие, до кого еще не дошел бывший душок, сосредоточенно копили слюну.
На трибуне командир полка, его заместитель по политической части и начальник штаба закурили, повернувшись спинами к полку.
Слюна густо залепила Евсеева, который медленно продолжал брести, понурив голову и шаркая резиновыми подошвами по шершавому, как наждак, асфальту.
Потом Евсеев исчез - его отправили в Союз. И что с ним сталось дальше, никого по большому счету не интересовало.
Зинченко вдруг отчетливо вспомнил тот день и повернулся к водителю.
- А ты плевал? - поинтересовался прапорщик у Зеленова.
- Конечно! В самую харю попал, - похвастался тот.
- Нет детей у тебя, - вздохнул Зинченко.
- Сволочь он. Я бы на его месте себе вены перегрыз, - уверенно сказал солдат, выворачивая руль и объезжая выбоину на дороге.
- Кто знает, кто знает? - задумался Зинченко. - Сначала попади на его место, а потом говори.
Солдат ошарашенно воззрился на прапорщика и долго собирался с мыслями.
- Сволочь он, - наконец сказал Зеленов и плюнул смачно за окно, ставя тем самым точку в этом разговоре.
Зинченко ничего не ответил. Он удобнее устроился на сиденье и прикрыл глаза.
...Новенький чемодан был давно упакован и перетянут ремнями. Магнитофон уложен в крепкий, специально для этого сшитый бойцами брезентовый чехол. Подарки жене и ребятишкам куплены.
Мысли о доме заставляли сердце прапорщика учащенно биться.
Последние месяцы Зинченко по ночам долго не мог уснуть. Беспокойно крутился на солдатской койке, ему было жарко. Визжали пружины. Зинченко тянулся к пачке сигарет. Огонек, переливаясь, рдел в темноте, невидимый пепел летел на простынь. Перед глазами стояли как наяву жена и дети. Мысли разрывали голову на части. Семья - вот что было самым дорогим в жизни старшего прапорщика Зинченко. О родителях думал он значительно реже, все больше, а вернее почти постоянно, думал о жене и детях.
Жену Зинченко жалел до слез. Как там она, бедная, с двумя управляется? Да работа еще!
Сейчас, покачиваясь в машине, решил для себя Зинченко твердо. Перво-наперво после возвращения, через пару месяцев, отправит он жену на курорт. Купит ей хорошую путевку и силой отправит, если будет возражать. Хватит, намаялась, пусть отдохнет. Два пацана - это не шутка! За такими разбойниками нужен глаз да глаз.
Сыновья! Как там они?
Зинченко стало не по себе, грудь сдавило, и он закурил.
Оба - вылитые он. Жена расстраивалась: 'Если Бог дочку не дал, то хоть бы что-нибудь от меня было!' Зинченко смеялся и успокаивал: 'Зато сразу видно - моя порода. Никто не скажет, что от соседа'.
По утрам в воскресенье, когда Зинченко с женой еще спали, к ним в постель, пыхтя, карабкались малыши. Сопели, возились, как котята, ползали по отцу - старались побыстрее разбудить. Жена прикрикивала на сыновей и уходила готовить завтрак. Зинченко барахтался с пацанами, которые тоненько, радостно визжали: 'Папа! Мы тебя заборали. Так нечестно. Так бораться нельзя'. Приходила жена и со словами: 'Ну, они-то ясно - дети малые, а ты - лоб здоровенный, да бестолковый!' - сгоняла их, взлохмаченных и раскрасневшихся, с кровати.
Завтракали на чистенькой аккуратной кухоньке. По стенам цветы увлечение жены - и легкие ажурные полки, сделанные Зинченко для баночек с приправами.
Мальчишки нехотя ковырялись в тарелках и следили друг за другом. Потом одновременно объявляли забастовку и отодвигали тарелки. Жена сердилась, Зинченко - уговаривал. Пацаны ерепенились. Отцу это надоело, и он прикрикивал. Надув губы, дети начинали молотить ложками. Тарелки моментально пустели.
Но особое, пронзительное, щемящее отцовское чувство возникало у Зинченко вечером, когда сыновья, набегавшись за день, тихо дышали в кроватках. Зинченко склонялся к вымытым головенкам, шевелил дыханием волосы, а на глаза почему-то набегали слезы. 'Пацаны, мои пацаны', - радостно и в то же время с чувством благоговения перед природой и женой, подарившими ему это счастье, думал он. От сыновей струилось тепло. Они пахли молоком и чистой кожицей. У Зинченко сладко кружилась голова.
Прапорщик раскурил потухшую сигарету, и его бесцветный взгляд вновь застыл, не замечая бегущих вдоль дороги порушенных строений, вырубленных виноградников и советских постов.
Во время отпуска пацаны с двух сторон висели на Зинченко, не отпуская его ни на секунду. Они прижимались к нему, терлись, дергали за штанины и постоянно тянули в разные стороны: 'Папа! Пойдем в кино!', 'Нет, папа, пойдем в мороженое!', 'Нет, пойдем лучше в тир - стрелять!'
Зинченко вздохнул.
Когда приедет, надо будет с ними в зоопарк сходить - в прошлом отпуске не успели. И на футбол обязательно. Взрослые уже - пусть к большому делу приобщаются. С матерью-то больно не походишь. Да и в обновках покрасоваться надо обязательно. Какие костюмчики везет пацанам Зинченко! А игрушки! В Союзе о таких и не знают.
Ребята смеялись: 'Ты что, очумел? Да на эти деньги еще магнитофон купить можно. Ну ты и придурок!'
'Это вы придурки, ребята, - думал Зинченко и часто моргал блестящими глазами, - у меня два сына растут. Пусть увидят то, чего отец никогда не видел. Пусть ходят в том, в чем я никогда не ходил. Можно подумать, я здесь торгуюсь, потому что жадный очень. Да ни черта подобного! У меня форма есть - перехожу как-нибудь. А вот жену одеть надо, чтобы не хуже других была. Пацанов опять же. Машину купить неплохо было бы. И обязательно на юг съездить в первый же отпуск. Стыдно подумать - восемь лет с женой живу, а так ее к морю и не свозил. И пацаны не знают, что это такое. Ничего, ребята, наверстаем, - успокаивал мысленно то ли себя, то ли семью Зинченко. - Вот приеду - тогда заживем!'
Прапорщик улыбнулся, и вновь мысли вьюгой закружились в голове.
'А еще старики! Надо обязательно ревизию всему хозяйству навести. Много ли они сами наработают? Забор новый поставить, крышу перестелить, дрова на зиму завезти, перепилить, переколоть и в поленницу уложить. Да чтобы в деревне не было работы? - Зинченко усмехнулся. - Только для лентяя нигде работы нет, да для брата-алкаша. Рядом живет, а пальцем не пошевелит родителям помочь. Нет, к старикам надо непременно заехать и поработать там основательно'.
За такими думами и не заметил Зинченко, как колонна уперлась в Баграмский перекресток, съезжая на обочину вправо.
Старший пошел к комендачам - подавать списки на людей и технику. Зинченко спрыгнул на землю, скинул бронежилет и потянулся, разводя руки в стороны.
Водитель всю дорогу искоса поглядывал на молчаливого прапорщика и гадал, что же произошло с веселым, никогда не унывающим старшиной. Так ничего и не надумав, Зеленов решил заняться делом. Он достал гранату, ввернул в нее запал и привязал к кольцу шнурок. После чего гранату сунул в карман.
'Дубина, не дубина, - удовлетворенно подумал Иван, - а выводы делаю. Старшина верную вещь говорит. Зачем этот автомат? Еще раз смеяться надо мной начнет - покажу гранату со шнурком, как у него, он и замолчит'.
Зинченко шел вдоль колонны, разминая затекшие ноги.
Справа, перекрученные, точно колючая проволока, стояли виноградники. Выгоревшее белое солнце висело над темно-зелеными рощами, деревья пучками торчали на горизонте. Слева тянулась гряда невысоких гор.
Навстречу прапорщику мчался дуканщик Юсуф, крестом разбросав руки в стороны.
- Привет, командор! Что сдаешь? Товар есть? Какой? Говори! Брать буду!
- Да нет ничего, - отмахнулся Зинченко.
Юсуф фыркнул и побежал дальше.
Тут старшина вспомнил о Шурике, охнул и окликнул дуканщика.
- Юсуф, давай ко мне!
Афганец вернулся. Приветливая, радушная улыбка не сходила с его исцарапанного разбитого лица.
- Где рыло покарябал? - поинтересовался Зинченко.
- Э-э-э, - дуканщик засмеялся, черные глаза весело блеснули. - Водку вчера пил на одиннадцатой заставе. У Вовки-артиллериста день рождения был. Домой шел - упал.
- А! Я думал, дрался с кем-то. Слышь, есть товар. Кондер.
- Давай, беру, - заплясал Юсуф, потирая руки, - деньги есть.
Он задрал полы длинной рубахи и достал из кармана штанов толстенную пачку денег.
- Шестьдесят тысяч.
- Новый, старый?
- Нормальный.
- Давай, беру.
- Сейчас колонна тронется, отъедем за ДКП, там и скину тебе.
- Нет! - испугался Юсуф, схватил русского за руку и зашептал, озираясь по сторонам. - За ДКП нельзя. ХАД сейчас здесь. ХАД всех ловит. За ДКП никак нельзя.
- А где можно? - спросил прапорщик, зная, что афганцы просто трепещут перед своей службой госбезопасности.
- Давай в кишлак. Место хороший, тихий. Заехал на пять минут и выехал. А здесь нельзя - ХАД. Кондер обязательно беру. Очень надо кондер. Брат двоюродный просил.
Шестьдесят тысяч были очень хорошие деньги. Нигде по всей дороге Зинченко за такую цену его не продал бы. И прапорщик решительно махнул рукой.
- Ладно, черт с тобой! Заскочу в кишлак. Только деньги приготовь, чтобы все точно было.
- Конечно, командор, конечно. Юсуф не западло. Сейчас еду кишлак. Буду ждать там.
Дуканщик метнулся к дороге, замахал рукой. Проезжающий афганский грузовик, разукрашенный, как новогодняя елка, притормозил. Юсуф вскочил на подножку и радостно замахал Зинченко.
Прапорщик подошел к 'КамАЗу', стоящему чуть ли не в голове колонны.
- Слышь, Толик, - сказал он молодому прапорщику, который, раскинувшись на сиденье, кольцами пускал дым, - за одиннадцатой заставой, прямо напротив Калаханы, остановись. Изобрази, что у тебя поломка. Я к тебе пристроюсь для охраны, а потом в кишлак заскочу. Вещь надо одну сдать.
- Не опасно? - спросил лениво Толик, выпустив очередное кольцо дыма.
- Нет. Кишлачок мирный, душками там и не пахнет. Я заезжал туда.
- Лады, - сказал Толик, - но с тебя три банки пива.
- Идет!
Старший колонны выскочил из-за ограды, поверх которой была натянута маскировочная сеть, и сделал отмашку рукой.
Машины начали выползать на дорогу.
'Урал' проехал одиннадцатую заставу. Показалась Калахана. На обочине 'КамАЗ'. Водитель держал автомат в руках и озабоченно пинал скаты, глядя по сторонам.
Зинченко остановился, выпрыгнул из машины и показал большой палец Толику.
- Сейчас, Толян. Одна нога здесь, другая там.
Прапорщик свистнул, и из кузова, откуда торчали стволы зенитной установки, показались два солдата.
- Давайте, спрыгивайте, - приказал Зинченко. - Помогите людям.
Лишних свидетелей Зинченко не любил, а Зеленов был парнем проверенным, ходил с прапорщиком в связке постоянно, как альпинист.
Машина въехала в кишлак. К ней торопился Юсуф. Он запрыгал под колесами, и 'Урал' остановился.
Зинченко открыл дверь, спрыгнул на землю.
- Ну как? Деньги гото...
Закончить предложение старшина не успел.
У Юсуфа исказилось лицо, и он бросился на прапорщика. Дуканщик прижал руки Зинченко к туловищу и пытался повалить его на землю. Неизвестно откуда с разных сторон на старшину навалились бородатые мужики.
- Ванька, гони! - Зинченко обреченно сопротивлялся изо всех сил. Беги, Иван! Я - все!!!
Старшину повалили на землю. В клубах поднявшейся пыли, в мешанине тел ему пытались завернуть руки за спину. А Зеленова уже вырывали из кабины с другой стороны бородачи с автоматами в руках.
Грохнул оглушительный взрыв. Что-то с треском раскололось, посыпалось, зашуршало. Резкие крики и протяжный вой наполнили улицу.
Руки, цепко держащие Зеленова, на мгновение разжались. Солдат схватился за шнурок.
- Товарищ старшина! - жалобно всхлипнул Иван, зажмурил глаза и, боясь, что ему не успеть, резко дернул рукой.
Один за другим в кишлаке хлопнули два разрыва. Тугая волна выплеснула на дорогу стоны и вопли искалеченных людей.
Толик мотнул головой, разрывая кольцо дыма, швырнул окурок на дорогу и замолотил солдат кулаками.
- Прыгайте в кузов, быстро. Рвать надо когти, пока не поздно.
'Вот тебе и спокойный кишлак, - думал побелевший Толик, - мог бы и я влипнуть'.
'КамАЗ' помчался к Чарикару.
'Полтинник' подняли по тревоге. В городке шум, беготня и грохот БМП, выползающих из парка.
Из кабинета заместителя командира дивизии выскочил здоровяк подполковник, командир полка, и помчался по коридору.
Беспроволочный солдатский телефон сработал моментально - каждый в полку знал, что где-то за баграмским перекрестком душки замесили 'соляру'.
Подполковник вскарабкался на БМП, приладил поудобнее шлемофон на голове, и колонна заскрежетала, пошла вперед, растягиваясь, как меха у гармони.
Обогнув аэродром, боевые машины пехоты выскакивали на шоссе, сворачивая налево.
Механики-водители с лицами, белыми от пыли, утонув по шею в машинах, гнали на полном ходу. Пестрые афганские грузовики и автобусы сворачивали в сторону, вываливаясь на обочину. Афганцы хорошо знали - шурави дорогу не уступают.
Звенели гусеницы и оставляли белые рубцы на асфальте.
Через час с небольшим броня подошла к Калахане. БМП застыли напротив кишлака и дружно повернули башни в сторону построек.
Кишлак казался пустым. Вдоль дороги ни единого человека. В полуденном мареве колыхались, переламываясь в струях жаркого воздуха, серые стены оград и домов. Над ними - широкие купола деревьев.
Из колонны выкатилась почти квадратная темно-зеленая машина и подошла к головной командирской.
На башне у нее - четырехугольный большой ящик, укрытый брезентом. Солдаты расчехлили странный ящик. Он оказался громкоговорителем. Лейтенант-переводчик отошел от машины, разматывая черный гибкий шнур и приближая коричневый микрофон к губам.
Громкоговоритель-колокол потрескивал и шипел. Затем он грохнул и разметал твердые слова по зеленке:
- Товаджо! Товаджо! Товаджо! Старейшины и жители кишлака Калахана! Советское командование желает начать с вами переговоры. Предлагаем старейшинам кишлака выйти для встречи с советскими офицерами. В противном случае мы открываем огонь. Пострадают невинные дети, женщины и старики. Не подвергайте опасности себя и свои жилища! Выходите на переговоры! Время на размышление - двадцать минут. Повторяю...
Последние слова растеклись, исчезая, по кишлаку. Вновь - настороженная тишина.
Афганские машины, которые постоянно шли по трассе, теперь останавливались с двух сторон задолго до кишлака, тромбами закупоривая дорогу. Никто из водителей не хотел подставлять голову под шальную пулю.
- Как думаешь, выйдут? - спросил подполковник у переводчика.
Лейтенант пожал плечами.
- Вряд ли. Воевать не будут - это точно, но и выйти не выйдут. Все мирные давно ушли из кишлака, а душки в норы забились - пережидают.
Подполковник поглядывал на часы, покуривая сигаретку. Через полчаса он кинул окурок на обочину и сполз вниз.
Тишина хрустнула, как выдавленное из окна стекло, падающее на бетонный пол, и разлетелась на мириады мельчайших кусочков.
От стен брызнули и полетели ошметки. Деревья часто задрожали и затряслись, точно их бил озноб.
Стрельба длилась долго, и грохот казался уже монотонным. Снаряды безжалостно крошили кишлак. Затем наступила тишина.
- А ну еще раз! - выглянул подполковник из люка. - Скажи, что не уйдем, пока наших не отдадут. Если по-хорошему не понимают - авиацию вызовем.
Металлический голос затопил всю округу, эхом взлетая в белесое небо.
Подполковник бросил взгляд на часы. Тишина. Ни малейшего движения. Лишь покачиваются искалеченные ветви на распотрошенных деревьях.
Командир полка вздохнул и взялся за ларингофон.
Дорога загудела и затряслась. Облако дыма на ней ширилось и пухло. Разрезая его, к командирскому БМП подошел бронетранспортер.
Стрельба оборвалась. Тишина давила и закладывала уши.
- Слышь, лейтенант, - закричал подполковник оглохшему лейтенанту. Давай, прыгай на бэтээр и дуй на заставу. Духи пацана прислали. Говорит, что сейчас наших принесут. Допроси душков, разузнай все подробности и возвращайся обратно.
Ждать пришлось недолго. Откуда-то сбоку, из-за кустов, вынырнули на дорогу два маленьких афганца. Упираясь в поперечную деревянную ручку, они медленно катили перед собой плоскую тележку на двух колесах. На таких обычно развозят фрукты и даже торгуют с них, установив рядом с горкой плодов примитивные весы. Сейчас на тележке лежало два больших тюка.
Ребятишки подкатили тележку к посту и остановились, испуганно глядя на офицеров, в страхе притоптывая босыми ногами. Это были младшие сыновья погибшего дуканщика Юсуфа.
'Вот сволочи - детей прислали. Сами боятся вылезть', - зло подумал лейтенант, подходя к тележке. За ним - его солдат и офицеры поста.
- Сколько их было?
- Двое, двое! - одновременно ответили мальчишки, пугливо тараща большущие глаза на русских. - Только двое! Их никто не хотел убивать. Они сами. Гранатами. Командор и сорбоз.
- Покажите! - приказал переводчик.
Ребята схватились за края грубой мешковины и потянули на себя.
Недовольно загудев, взлетел огромный рой больших темно-зеленых мух. Сделав небольшой круг, он спикировал на останки человеческой плоти.
У трупов почти одинаково - напрочь - были вырваны животы. А потом разрушительные силы гранат поиздевались над телами по-разному. У старшего оторвана голова вместе с плечами и прилажена сейчас на прежнее место кое-как. У солдата - вырваны обе ноги, располосовано на части лицо. Лоскутами - темно- бурая форма, ошметки мяса и кусочки костей. По всему этому жадно ползали мухи, гудя от удовольствия.
Лейтенант отвел глаза в сторону, сплюнул и посмотрел на мальчишек.
- Накройте и пошли прочь.
Взлетело черное, жужжащее облачко, мальчишки бросились к кустам, постоянно оглядываясь, - наверное, боялись, что им начнут стрелять в спины.
Лейтенант достал пачку сигарет и пустил ее по кругу. Офицеры молча закурили.
Вдруг у них за спиной кто-то закашлялся. Молоденький солдат, подчиненный лейтенанта, стоял на обочине, сломавшись в поясе. Его выворачивало наизнанку. Солдат развел руки в стороны, дрожал и дергал головой.
Офицеры еще сильнее начали сосать сигареты. Лейтенант сошел с дороги и заглянул солдату в лицо. Оно было белым, мокрым и безжизненным.
- Ничего, пройдет. На пост сходишь - умоешься, - сказал громко лейтенант. - Я же говорил тебе перед выездом - не ешь консервы с хлебом, в дороге укачает. Видишь, как оно вышло. Не переживай, с кем не бывает, ободряюще закончил лейтенант и отошел.
Но и сам он чувствовал, как что-то мутное и тяжелое перекатывается у него в животе, подступая к горлу.
|
|
1
1
| Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.
|
|
|
| Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.
|
ТИПА "ПОБЕДИЛИ" 4 (RUSSIAN LOOK)
| 14 апреля 1988 года в Женеве было заключено соглашение между Афганистаном, Пакистаном, СССР и США о политическом урегулировании. Было объявлено, что советские войска покинут страну.
15 февраля 1989 года командующий ограниченным контингентом генерал Борис Громов последним перешел пограничную реку Пяндж. По официальным данным, потери советских войск в Афганистане составили 14 433 военнослужащих и 20 гражданских лиц погибшими, 298 пропавших без вести, 54 тысячи раненых и 416 тысяч больных.
Существуют и более высокие оценки советских потерь в 35, 50, 70 и 140 тысяч погибших.
|
| Завтра 15 февраля 25 годовщина со дня вывода советских войск из Афганистана. Это была последняя война Советского Союза, повлекшая за собой его развал, но она не закончена и продолжается уже на территории России. Как говорил А.В. Суворов: "Война не закончена, пока не похоронен ее последний солдат".
Вывод соединений, частей и учреждений 40 армии из Республики Афганистан осуществлялся по двум направлениям: Восточное — Кабул, Баграм, Пули-Хумри, Хайратон; Западное — Шинданд, Герат, Тургунди СМИ , почему-то, освещают вывод войск только по восточному направлению через перевал базу Хайратон – Галаба (Термез), где пересечение границы последней колонны проходило по сценарию лично разработанному генералом Громовым. Вывод войск на западном направлении через перевал базу Тургунди – Кушка проходил без лишнего пафоса и напускного лоска. Каждый раз в годовщину вывода показывают ставшие классикой афганской кинохроники кадры: Молодой генерал твердыми шагами идет по термезскому мосту. Когда по всем военным канонам командир должен быть впереди, а не замыкать колонну, тем более, пешком! «За моей спиной, не осталось ни одного советского солдата», – уверенно говорит он журналистам. И никто из нас не смел сомневаться в истинности сказанного. Мы все верили ему. Отчасти потому, что нам очень хотелось верить в это. Отчасти потому, что в действительности основные силы ограниченного контингента вернулись на родину. На самом же деле ситуация не совсем соответствовала сказанному. Такое заявление было политическим самопиаром. В Афганистане и в Пакистанских лагерях оставались советские военнослужащие, попавшие в плен к моджахедам. Так же он « забыл» о подразделениях, прикрывавших вывод войск, которые с боем покидали Афганистан гораздо позже него. В Афганистане продолжали свою работу советские военные советники, а в Кабуле находилась оперативная группа генерала Варенникова. Так же, в Афганистане, согласно договоренности оставались советские ракетные дивизионы. По состоянию на 1 января 1999 года безвозвратные потери в Афганской войне (убитые, умершие от ран, болезней и в происшествиях, пропавшие без вести), составили 15 051 человек. Согласно свидетельству профессора Военно-медицинской академии Санкт-Петербурга Владимира Сидельникова, в итоговых цифрах не учтены военнослужащие, умершие от ран и болезней в госпиталях на территории СССР. Из справки Министерства обороны СССР: "Всего прошло через Афганистан 546 255 человек… Стали инвалидами 6669 человек. Находятся в розыске 330 человек”. Однако есть основания полагать, что в официальных данных страшные цифры занижены в несколько раз. Андрей Смирнов |
                                                                                                                                                                                
| Несколько малоизвестных фактов из истории вывода ограниченного контингента войск из Афганистана
15 февраля - очередная годовщина вывода советских войск из Афганистана. Об этом событии, как и о самой афганской войне, за прошедшие десятилетия написано немало. Но некоторые эпизоды той войны все же остались за кадром.
Военнослужащие «мусульманского» батальона опасались, что их самолет собьют свои
Вопреки бытующему мнению, выводить отдельные части советских войск из Афганистана начали еще в 1979 году, буквально сразу же после их ввода . Первыми в Союз отправили группы спецназа «Гром» и «Зенит», которые осуществляли непосредственный захват дворца афганского правителя Амина. Интересно, что председатель КГБ Юрий Андропов специально для этой операции выделил свой самолет. И хотя на родине бойцов встречали с почестями, всем им сразу же приказали забыть о проведенной операции.
9 января 1980 года в Советский Союз вернулись также военнослужащие «мусульманского» батальона, укомплектованного выходцами из республик Средней Азии. Их возвращение домой было весьма драматичным. Перед вылетом солдаты и офицеры передали оружие и технику 40-й армии. Однако в аэропорту их обыскали, изъяв при этом несколько кинжалов, два пистолета, один транзисторный приемник и магнитофон. Это породило слухи о том, что спецназовцы батальона якобы вывезли огромное количество ценностей, захваченных при штурме дворца Амина. Поэтому, когда самолет был уже в воздухе, некоторые из офицеров батальона опасались, что их могут сбить свои же, таким образом заметая следы. Два часа этого полета прошли для солдат и офицеров в невероятном нервном напряжении. К счастью, все обошлось, и около 300 человек спецназа получили награды.
Второй раз в Афганистан нужно было бы вводить миллионную армию
Как известно, в Афганистане постоянно находились около 120 тысяч советских солдат и офицеров. Когда же в 1985 году советское руководство сообщило Бабраку Кармалю, что вскоре планируется вывести войска, то он отреагировал на это весьма своеобразно: «Если вы уйдете сейчас, то в следующий раз вам придется вводить уже миллион солдат». И его слова не были лишены оснований.
Вопрос о выводе советских войск обсуждался еще при Брежневе, в 1980 году. Но некоторые события послужили причиной переноса срока. Именно в этом году в Кабуле обстреляли советское посольство, были убиты несколько наших гражданских лиц, прошли мощные демонстрации протеста. Афганская армия была слаба и деморализована, поэтому не могла справиться с беспорядками. В связи с этим было принято решение сформировать афганскую армию и лишь потом вывести наши войска. Все это планировалось сделать за два года, и мы были уже близки к завершению операции. Когда страну возглавил Андропов, он сразу же заявил, что вскоре войска будут выведены из Афганистана. Начались переговоры с ООН. Однако с приходом в Кремль Черненко переговоры застопорились. И лишь в 1985 году Михаилу Горбачеву удалось сдвинуть все с мертвой точки. 13 ноября 1986 года на заседании Политбюро ЦК КПСС было предложено: в 1987 году вывести 50 процентов войск, в 1988 году -- оставшиеся. Но эти планы так и не осуществились.
Выведенные войска хотели заменить контрактниками?
Несмотря на то, что 14 апреля 1988 года было подписано соглашение между СССР и США об урегулировании афганского конфликта, руководство республики во главе с Наджибулой всячески пыталось оттянуть срок вывода войск. В Кабуле хорошо понимали, что, вопреки договоренности, помощь моджахедам со стороны США и Пакистана будет тайно продолжаться. А в этой ситуации без поддержки советских войск режиму Наджибулы суждено существовать недолго. Поэтому параллельно с выводом войск, первый этап которого начался 15 мая 1988 года, велась ускоренная подготовка афганских военных специалистов, были созданы склады с трехмесячным запасом боеприпасов и другим военным имуществом в ключевых районах и на заставах. Кроме того, отдельные части 40-й армии продолжали воевать, а с территории СССР авиацией наносились ракетные удары по моджахедам.
В это же время возникла идея оставить в Афганистане несколько тысяч добровольцев из состава 40-й армии. Это предложение выдвинул Эдуард Шеварднадзе, в то время министр иностранных дел СССР. Он часто встречался с Наджибулой и, вероятно, именно опасения последнего заставили министра предложить на обсуждение правительству план афганского лидера. Наджибула требовал, чтобы на территории Афганистана остались 12 тысяч добровольцев для охраны международного аэропорта Кабула и центральных автодорог. Под руководством Шеварднадзе соответствующие предложения были подготовлены для комиссии Политбюро ЦК КПСС по Афганистану. Надо сказать, военные и, в частности, генерал Варенников отнеслись к такому плану отрицательно. Они понимали, что эти меры будут малоэффективными и могут привести к неоправданной гибели советских солдат. Также не вызывали доверия у военных предложения МИДа по оплате службы добровольцев. Предполагалось, что ежемесячно офицеры будут получать пять тысяч рублей, а солдаты -- до тысячи (по тем временам деньги очень большие).
Одновременно с негативной оценкой плана военные утверждали, что 12 тысяч -- это капля в море. И если решение все же будет принято, то контингент должен состоять из 30 тысяч человек. Такой поворот событий заставил генерала Варенникова до принятия окончательного решения приостановить уже начавшийся второй этап вывода войск. Обстановка могла стать угрожающей, ведь территорию Афганистана уже покинули более 50 тысяч советских солдат и офицеров. В такой неопределенной ситуации оставшимся силам пришлось бы отбивать важные объекты у моджахедов с большими потерями.
Пауза длилась больше десяти дней. И только 27 января 1989 года здравый смысл возобладал и на заседании Политбюро было принято решение не оставлять никаких войск в Афганистане, а вывод осуществить в ранее установленные сроки.
Громов сказал пару теплых слов в сторону Афганистана
О выводе войск говорилось уже немало, но есть моменты, известные лишь узкому кругу афганцев. Мало кто знает, что войска выводились не только через узбекское местечко Термез (знаменитый мост на Амударье), а и через Кушку на таджикской границе. Но все телерепортажи о выводе войск, которые потом часто мелькали на экранах, снимались именно в Термезе. О Кушке никто не вспоминал.
Процедуру вывода, когда главнокомандующий едет не впереди колонны, а замыкает ее, предложил сам генерал Громов. Министр обороны маршал Язов без восторга воспринял предложение генерала, хотя и не запретил его. Интересно, что как-то в кругу друзей Громов пообещал: если когда-нибудь войска будут выведены, то, переступив границу, он обязательно скажет пару теплых слов в сторону Афганистана. Слово свое он сдержал -- оказавшись на советской стороне, генерал посмотрел на Афганистан и негромко, но четко произнес несколько фраз, которые, к сожалению, на бумагу не ложатся. А потом добавил, обратившись к корреспондентам, что за его спиной не осталось ни одного военнослужащего 40-й армии.
Правда, на советской земле генерала, да и солдат армии ожидало разочарование -- никто из руководства государства и армии не приехал поприветствовать войска, вернувшиеся после девятилетней войны.
40-ю армию в Союзе боялись за ее боеспособность
Как ни странно, 40-ю армию в Союзе боялись. Вероятно, в какой-то мере это было связано с политической обстановкой в стране. Но в большей степени -- с тем, что сороковая являлась самой боеспособной из всех соединений СССР и могла стать грозной силой как за пределами страны, так и внутри ее. Это было уникальное и мощное соединение, имеющее в своем составе, кроме мотострелковых и воздушно-десантных дивизий, восемь батальонов спецназа, которые составляли особую мощь армии. К тому же весь личный состав армии от солдата до генерала имел боевой опыт современной войны, чем не мог похвастаться в нашей стране больше никто. Поэтому и боялись ее не только бывшие противники…
По мере того как армия возвращалась в Советский Союз, ее расформировывали, разбрасывая отдельные батальоны и полки по всем округам страны. Просьбы командующего и военного совета армии к Министру обороны и Президенту страны о том, чтобы сохранилось хотя бы название армии, так и остались без ответа. 40-я армия прекратила свое существование, а ее командующего генерала Громова назначили командующим Киевским округом, куда он был срочно отправлен уже 18 февраля -- через три дня после вывода войск.
После 15 февраля 1989 года советские военные продолжали гибнуть на афганской земле
Можно с уверенностью сказать, что 15 февраля стало только условной, символической датой вывода войск. Еще три года наши военные, в основном летчики и технические специалисты, находились на территории Афганистана. Дело в том, что военные запасы, оставленные 40-й армии, уже подходили к концу. И решено было наладить воздушный мост СССР-Афганистан, с помощью которого осуществлялись бы военные поставки. Потом было принято решение увеличить военную и гуманитарную помощь. Министерство обороны сформировало четыре колонны (по сто автомашин «КамАЗ» в каждой) для отправки грузов в Афганистан. За штурвалами перегруженных военной техникой транспортных самолетов и за рулем автомашин, которые непрерывно обстреливали моджахеды, находились советские добровольцы. Случалось, что они погибали.
В то время в Афганистан поставлялась новейшая техника, а не такая, как до ввода войск, -- времен Второй мировой войны. Кстати, с этими поставками связан интересный эпизод. Кроме всего прочего, для оснащения афганских танковых частей в Афганистан поставлялись танки Т-34. Но когда в стране произошла смена власти и участились случаи перехода афганских военных подразделений на сторону моджахедов, много танков оказалось захвачено повстанцами. И вскоре их стали использовать против советских войск. Но так как запас горючего был ограничен, моджахеды могли использовать танки только как неподвижные огневые точки, маскируя их в горах. Спрятанные таким образом «тридцатьчетверки» было практически невозможно уничтожить огнем артиллерии. Тогда их стали уничтожать с помощью управляемых противотанковых ракет, выстреливаемых с вертолетов. Это оружие применялось впервые. Парадоксальным было то, что приходилось уничтожать свою же технику.
Наджибула назвал СССР предателем, но лично помог эвакуироваться советским военным советникам
История распорядилась таким образом, что в 1991 году между СССР и США вновь было достигнуто соглашение о прекращении поставок вооружения в Афганистан. В Кабуле это вызвало шок, так как для режима Наджибулы помощь Союза была незаменимой, в то время как моджахеды получали оружие не только из США, но и из Пакистана, Ирана, Египта, Кувейта, Саудовской Аравии. Наджибула расценил это как предательство. Он объявил, что ввод советских войск в его страну в 1979 году стал основной причиной народного восстания и привел к трагедии. Потом он провозгласил день вывода советских войск -- 15 февраля -- Днем национального спасения Афганистана. Вот так вчерашний друг стал злейшим врагом. Правда, по отношению к советским советникам, которых в то время в стране находилось около 30 человек, Наджибула поступил благородно. Вечером 12 апреля 1992 года, вызвав их к себе, он заявил, что в ближайшие дни его свергнут. Поэтому, пока он находится у власти, хочет отправить их домой живыми. 13 апреля советники были уже в кабульском аэропорту, правда, его администрация их задержала. И тогда Наджибула выехал в аэропорт и лично обеспечил вылет советников в Ташкент.
Федор Облепихин.
|
| Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.
|
|
|
| Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.
|
1
 1
|
|
Военная хроника. ОБЕЛИСК
Александр Шипунов
В 1987 году в расположении 173-го отряда спецназа ГРУ в провинции Кандагар на пыльном строевом плацу руками бойцов батальона был воздвигнут памятник погибшим. На двухметровом прямоугольном постаменте установлена обгоревшая башня боевой машины пехоты. В основании памятника высечена звезда, по гранитным лучам которой струится вода — символ жизни в безводных пустынях и горах Кандагара… Увидеть памятник мне довелось уже только на фотографии, но я был непосредственным участником событий, после которых его установили.
— Шипунова к командиру роты, — не покидая прохлады модуля, приоткрыв дверь, через порог крикнул дневальный, заставив Александра торопливо подняться со скамейки курилки и поспешить в канцелярию.
Ротный, лейтенант Михайлов, злился на него за недавний «залет».
…Летом 1986 года резко увеличилось число обстрелов Кандагарского гарнизона реактивными снарядами. Во избежание потерь командование отряда приказало каждому подразделению отрыть себе укрытие. Батальонные минеры, дабы облегчить себе труд, решили воспользоваться профессиональными навыками: в твердой, чугунной земле ломами пробивали неглубокие шурфы, закладывали в них тротиловые шашки и подрывали. Затем раздробленную породу совковой лопатой выгребали на бруствер. Дело шло быстрее, но и эта скорость выполнения работ не устраивала быстрого в принятии решений и скорого в делах ротного. Не мудрствуя лукаво, он выбрал на инженерном складе самый мощный заряд, способный пробить до полутора метров железобетона, установил его в центре отрытого в человеческий рост котлована и подорвал. Взрыв колоссальной силы, многократно увеличенной стенами замкнутого контура, вырвавшись на поверхность, вышиб все стекла в близлежащих строениях.
— Во бабахнуло! — только и вырвалось у Михайлова, ошарашенного мощностью взрыва.
— Сейчас тебе комбат бабахнет! — громко, чтобы услышал командир, произнес Александр, сам напуганный, присыпанный пылью и осколками битого стекла, и не сразу понял, что совершил ошибку.
Ротный, до конца не пришедший в себя, в тот момент бойца на место не поставил, а лишь внимательно посмотрел ему в глаза. И, возможно, вскоре он забыл бы дерзкие слова, если бы они не оказались пророческими. Комбат, встревоженный взрывом, произошедшим в расположении части, приготовился в очередной раз выслушивать доклад о потерях. Но когда убедился, что все обошлось без жертв, приказал просто вычесть из денежного содержания лейтенанта Михайлова стоимость разбитого стекла, которое с таким трудом автомобильными колоннами завозилось из Союза. Вернувшись с совещания, взбешенный Михайлов потребовал к себе «ясновидца»…
— Рядовой Шипунов… — начал доклад Александр, войдя в канцелярию.
— Собирайся, завтра с Пучко идешь на войну. Командир группы — Гугин, — с нескрываемой неприязнью глядя на рядового, прервал ротный. — Свободен!
В ту же секунду Саня круто развернулся и выскочил за дверь. Радуясь, что легко отделался, с облегчением вздохнул. Через пятнадцать дней выходил приказ министра обороны об увольнении его в запас. Новость о боевом выходе не пугала, а наоборот, радовала. Простой советский паренек, воспитанный на примерах дружбы героев книг А. Дюма, выросший в рабочем районе на окраине города, он имел четкое понятие, что значит честь. Год назад, потеряв в этих гиблых краях лучшего друга, задал и сам себе ответил на вопрос: «За что воюю?». Ненависть к «духам» вытеснила романтику и идею интернационализма из его головы. Жаждая отомстить, дал обет воевать до последнего дня.
Поэтому не было для него минут приятнее, чем неторопливо собирать свой рюкзак, обдумывая предстоящую засаду.
Вот и на этот раз разобрал и, тщательно прочистив, набил патронами автоматные магазины, аккуратно приготовил мины, привычными движениями уложил паек, после чего отправился в каптерку. Увидев растерянное лицо Владимира Пучко, подумал: «Уже знает».
— Тебя-то за что? — жалея его убогость, спросил Александр.
— Добрался до бражки старшины, — бесхитростно ответил каптер, все еще ошарашенный новостью о предстоящем ему боевом выходе.
— Видишь, Вова, что значит жрать в одну харю, — насмешливо сказал Саня.
В ответ на назидательные слова старшего товарища Вова только сокрушенно вздохнул. Он просто дико боялся войны. Уроженец западноукраинского Ровно, в роте Пучко вел жизнь тихую и неприметную, стараясь не высовываться, дабы не раздражать воюющих сослуживцев своим, как ему казалось, привилегированным положением. Не обращая внимания на смятение каптера, Александр четко разъяснил задачу, распределил обязанности и пошел к друзьям-связистам.
Перейдя через пыльный пустырь, Саня зашел в казарму роты связи.
— Здорово, кто завтра с Гугиным идет?
— Здоровее видали! Я! — приветливо улыбаясь, ответил Эдуард Комкин, огненно-рыжий крупный парень, вятский «качок». Они были знакомы еще с Чирчика, вместе в одной отправке прибыли в отряд прошлой осенью. Саня улыбнулся в ответ:
— Эдик, хлеба дополнительно к галетам три буханки нам хватит?
— Может, четыре? — засомневался Комкин — крупный парень, не дурак поесть.
— Упрем?
— А Ния на что? — риторическим вопросом ответил Эдик и тут же, не оборачиваясь, глядя на Саню, пророкотал: — Нийя!
На зов Комкина к ним странной лунной походкой подошел молодой связист. Серегу Пахно, служившего в группе связи первые месяцы, ребята прозвали «Ния — искусственный человек» за его поразительное внешнее сходство с героиней фантастического фильма «Через тернии к звездам», не сходившего с экранов страны весь 1982 год. Уроженец Краснодара, не трус, на выходах он зарекомендовал себя как хороший специалист по связи. Сергей, будучи неплохо образован, имел великолепное чувство юмора, поэтому на прозвище не обижался, а иногда даже подыгрывал шутникам: ловя на себе любопытствующие взгляды, неожиданно к всеобщему восторгу начинал выделывать коленца набирающего моду на гражданке «брейка».
— Ния, на деньги, дуй в магазин за компотом, — по-своему готовился к войне Эдуард.
На войне как на войне
Группу высадили с «брони» в Аргестане. Эта горнопустынная местность, являясь частью Кандагарско-Газнийского плоскогорья, именовалась так по названию реки, протекавшей по ней. С севера и юга район прикрывали горные хребты. Изолированность и отсутствие крупных населенных пунктов и гарнизонов советских войск давали возможность мятежникам безнаказанно хозяйничать здесь, пока за дело не взялся спецназ. Теперь в этих забытых богом местах разведчики отряда регулярно били «духовские» банды, жгли их автомобили.
Для лейтенанта Гугина, командовавшего спецназовцами, это был один из первых самостоятельных выходов. Уже во время первого ночного перехода стало ясно, что он имеет нетвердые познания в топографии. Саня, видя, как неуверенно он ведет группу, откровенно злился. Лишние километры с грузом за плечами, равным весу его собственного тела, с каждым шагом безжалостно отнимали силы. Уйдя с Эдиком в хвост группы, они видели, как при движении вперед мечется ядро растянувшейся группы. Дождавшись, когда она опишет длинную дугу, срезали напрямик, делая свой путь короче.
На счастье, у Гугина был грамотный заместитель командира взвода. Сержант, призванный в войска из Самары, внешне неприметный, среднего роста и такого же телосложения, рыжий, с веснушчатым простодушным лицом, он обладал сильным, несгибаемым характером. Свое воинское звание он заслужил ратным трудом на войне, а не стремлением угодить командиру. Поэтому группа подчинялась ему беспрекословно. Богатый опыт его многочисленных выходов помогал ему уверенно ориентироваться в хорошо знакомом районе. На вторую ночь, видя, что командир откровенно блуждает, сержант при остановках все настойчивее начал заглядывать в его карту и постепенно сам стал задавать направление движения.
На третью ночь выпало полнолуние. Равнина Аргестана была залита фосфорическим сиянием Селены. Идя в тыловом дозоре на значительном расстоянии от группы, Саша с Эдиком прозевали момент, когда идущие впереди спецназовцы остановились и резко стали садиться на землю. Не видя, откуда исходит опасность, и не понимая, что происходит, но подчиняясь общему движению, ребята завалились на бок. Саня быстро высвободил руки от лямок рюкзака, подтащил его к голове, используя как укрытие. Не отрываясь от земли, приподняв только руку, вытащил из бокового кармана ранца несколько пачек патронов и поспешно рассовал их по карманам. Предчувствие опасности заставляло его напряженно всматриваться во тьму. Ожидая начала боя, он с тоской огляделся, тревожно подумал: «Блин, как на ладони! Где командир?»
Вдруг замершие на земле, похожие на большие кули бойцы рывком оторвали свои тела и, топоча, рванули вбок. Саша и Эдик кинулись за ними. Подбегая, услышали глухие звуки ударов.
Разведчики поздно обнаружили караван из десяти ослов и нескольких погонщиков. Им оставалось замереть, чтобы атаковать, подпустив их вплотную к себе. Воспользовавшись внезапностью и численным перевесом, разведчики кулаками сбили с ног погонщиков и тут же скрутили им руки. При допросе пулеметчик группы, таджик, перевел слова испуганных путешественников: «Мы крестьяне, идем на свадьбу в кишлак, через который проходит нужная вам дорога». Их слова подтвердили обыск и досмотр торб, притороченных к ослам. Оружия не было. Спецназовцы попарно за лямки связали свои рюкзаки и навесили их на спины покорных животных. Те, принимая нелегкую ношу, вздрагивали всем телом, недовольно фыркая. Размотав чалмы погонщиков, связали им руки, свободные концы привязали к упряжи ишаков, и маленький вьючный караван в новом составе двинулся вперед.
Не прошло и часа, как головной дозор сообщил, что вышел к дороге и на них движется автомобиль. Короткий возглас Гугина «С ходу забьем» прозвучал для всех сигналом к действию. Не беря рюкзаки, большая часть бойцов рванула за ним к дороге. Саша торопливо стал снимать рюкзак с ишака.
— Не спеши. Здесь тоже нужно кому-то остаться, — полушепотом сказал рыжий сержант, кивком указывая на груженый караван. Тревожным взглядом проводил он убегающую группу.
В ночи показались фары машины. Шла она быстро, на скорости, не сбавляя оборотов даже на виражах.
— Возвращаются, — хмыкнул довольно сержант. Спецназовцы, тяжело дыша, вернулись к каравану. Гугин, распаленный азартом погони, выпалил:
— Не успели, метров триста не добежали до дороги. — Отдышавшись, добавил: — Машина пустая шла, скоро назад пойдет.
Караван, состоявший из груженых ослов, их хозяев, подгоняемый пинками разведчиков, торопливо засеменил вперед. Плоскогорье Аргестан изобиловало небольшими сопками. Хорошо накатанная дорога огибала одну из них у самого основания, далее в ста метрах от нее проходила под вторым холмом и уходила в удаленный от них не более чем на километр кишлак, раскинувшийся в отрогах небольшого горного хребта. На этих двух сопках, поделив разведчиков, командир и посадил группу.
— Минеры! Где минеры?
Саня оторвался от рытья окопа. Пригнувшись, подошел вплотную к нему и присел на одно колено.
— Ставь мины.
— Где? — пытался уточнить задачу Александр.
— Там, — ответил Гугин и неопределенно махнул рукой в направлении черной мглы.
Разведчик, вернувшись к своему окопу, коротко бросил Пучко:
— Собирайся! — Быстро выпотрошив на «Дождь» содержимое рюкзака, стал укладывать в него только необходимое: заряды, детонирующие шнуры, провода.
— Вова, где маскировочная сеть? Ты готов? — И, не дожидаясь ответа, скомандовал: — Пошли!
Спускаясь с сопки, проходя мимо крайнего окопа, Саня остановился, присел возле пулеметчика, сказал ему:
— Мы пошли к дороге, подниматься будем по распадку на тебя, смотри не замочи.
— Понял, давай, — окапываясь, ответил тот, не глядя на них.
— Ну, с богом!
Подрывники, груженные своим смертоносным грузом, осторожно двинулись в ночь. Еще когда командир рассаживал группу, Саша уже знал, где нужно поставить мины. Где-где, а на войне он чувствовал себя как рыба в воде. Природная смышленость, хорошо развитая интуиция, помноженная на боевой опыт, помогали ему выбрать хорошую позицию. Спустившись в распадок между двумя сопками, минеры остановились. Зная, что Вова слабоват в минно-подрывном деле, не желая терять ни минуты, Саша делал все сам. Устанавливая три мины, про себя прикидывал: «Так, подниму первый «куст» — машина встанет, — здесь самое удобное место для отхода. Если ломанутся сюда, всех разом положим. Крутые берега распадка ограничат их маневр, значит, угол сектора поражения делаю острее, увеличиваю огневую мощь». Движения его были выверенными и четкими. Установив заряды, подключил детонаторы. Кивком привлек внимание Пучко:
— Видишь лощину впереди? Я поставлю там оставшиеся мины. Цепляй катушку с проводами и пулей наверх. Подключишь подрывную машинку — и скачками ко мне.
Получив инструкции, Вова растворился в темноте, торопливо разматывая провода. Саня двинулся дальше. Слева от него в нескольких десятках метров слышалось негромкое шуршание, иногда легкое позвякивание. Это окапывалась вторая часть группы. «Теперь до них ближе, чем до своего окопа», — пронеслась мысль в его голове. В предгорье на окраине кишлака вспыхнули фары. «Черт», — ругаясь про себя, он стал лихорадочно распаковывать ранец. Со спины раздался шорох. Это вернулся напарник.
— Вова, машина пошла, — горячо зашептал в лицо ему Александр.
Владимир, впервые попавший в серьезную переделку, был напуган. Ему бывало страшно и в батальоне. Каждый раз, выдавая снаряжение уходящим на войну сослуживцам, он мысленно твердил свою молитву: «Только не я, только не я…» Ожидание приказа «Пучко, собирайся» делало его службу тягостно невыносимой. Каптер рано принялся считать дни до ее окончания.
— Бери катушку с проводом, тащи наверх. Если я не успею подняться, первым поднимешь этот «куст», — машина встанет. Если побегут по распадку — второй! Понял?
Пучко, осознав, что происходит, наигранно возмутился:
— Нет, я без тебя не пойду!
В то же мгновение, выбросив вперед руку, Саня нанес ему сильный удар кулаком в голову. Нависая над ним, клокоча от ярости, зашипел:
— Ползи, сука!
Пучко, заскулив, хлюпая носом, схватил катушку и, торопливо разматывая ее, полез вверх. Раздосадованный, что пришлось потратить драгоценные секунды на устранение игры в благородство, Саша, торопясь, оценил обстановку. Кивая вверх-вниз на ухабах лучами фар, машина шла на него по грунтовой дороге. Уже отчетливо был слышен натужный рев мотора. «Не успею, не успею отойти, — настойчиво стучало в сознании, — безопасное расстояние сзади от мин пять метров, черт!» Разведчик бросил нескрученные провода, схватил автомат. Тело, увлекаемое инстинктом самосохранения, дернулось в сторону. В это же мгновение какая-то властная могучая сила заставила его остановиться и развернуться на месте на сто восемьдесят градусов. Мозг работал, как хорошо отлаженный механизм. В метре от себя увидев неглубокую промоину в земле, моментально оценил: «Тело все не войдет, упаду на живот, голову прикрою автоматом». Пальцы продолжали скручивать провода подрывной линии с проводами детонатора: «Нет, не побегу. Сдохну, но не побегу!» Неведомая ему доселе сила заставляла смертельно рисковать.
Машина, не доехав до него каких-то ста метров, неожиданно остановилась. Захлопали двери кабины, были слышны удары ног о землю спрыгивающих с бортов пикапа «душманов». Закрывая телами свет от невыключенных фар и отбрасывая причудливые тени, они толпились перед кабиной. Четверо, громко переговариваясь, направились вперед по дороге. «А пошли вы, суки… — уже со злостью думал минер, вворачивая детонатор в мину. — Все готово!» Одним движением накинув сверху на заряды кусок маскировочной сети, он проскользнул в промоину. Потянув к себе рюкзак, прикрыл им сбоку грудную клетку. Автомат, уперев магазином в землю, прижал к голове, вжался в дно мелкого укрытия. От машины раздался громкий гортанный окрик. «Духи», шедшие по дороге, остановились. Перекинувшись парой фраз между собой, развернулись и пошли обратно.
«Давай!» — мысленно скомандовал себе Саня, выскользнул из ненадежного укрытия и быстро пополз по распадку. «Дойдут до машины десять секунд, сядут — еще десять», — думал он, нещадно рубя локтями. Увидев слева груду камней, заполз за них «ужом» и затаился. «Все, здесь свои мины уже не опасны, фу…. Как там Пучко сработает?» — готовясь к бою, стараясь не греметь, пристраивая автомат среди камней, думал он. Восстанавливая дыхание, осмотрелся, решил отползти еще. Снова рывок, а вот и новая позиция. Боевики беспечно орали на всю округу, сгрудившись у капота. Разведчик, выждав момент, присел на корточки, не разгибаясь, рванул на сопку, залетев наверх, плюхнулся в мелкий окоп. Вова услужливо протянул ему флягу с водой.
«Духи» еще полчаса не трогались в путь. Банда была крупная, видимо не имевшая боевого опыта, недавно сформированная. Воины, одурманенные пропагандой вербовщиков о том, как легко убивать «неверных собак», не могли себе представить, что из охотников давно превратились в дичь. В их мозгах не укладывалась мысль, что шурави дерзнут напасть на них ночью за десятки километров от своих гарнизонов. Вооруженные хозяева здешних мест не могли предположить, что от смертоносного шквала огня их отделяют мгновения. Погрузившись в автомобиль, они тронулись на встречу с вечностью… Заранее условившись с Гугиным, что сам без команды поднимет заряды, Саня выжидающе следил за приближающимся автомобилем, занеся ладонь над подрывной машинкой. «Пора!» Сгибаясь в поясе, всем телом навалился на шток.
Яркая вспышка озарила кабину автомобиля. Мины выплеснули вперед тысячи осколков. ТУК!!! Взрывная волна, чиркнув по сопке, полетела дальше в долину. Машина встала. БАМ, БАМ, БАМ, БАМ! По всему фронту в ее сторону частыми одиночными выстрелами безостановочно застучали стволы. Бандиты из-за машины, сбившись в кучу, как казалось, боком, неуверенно семеня ногами, двинулись в лощину между холмами, прямо на мины. «Ага, суки!» Саня, предвкушая, как безжалостно залп трех МОН-50 скосит их всех, обращаясь к Пучко, скомандовал:
— Поднимай!
Видя, что тот мешкает, выхватил из его рук подрывную машинку и, глядя в сторону едва различимых силуэтов, хлопнул ладонью по штоку. Взрыва не последовало. Вскинув глаза на напарника, он сразу понял причину.
— Я, я, — заикаясь, весь съежившись, запричитал Пучко. — Я их уже поднял… Прости, — глотая слезы, залепетал он.
— Скотина! — Саня с размаху рубанул его по голове подрывной машинкой, которую не успел выпустить из ладони.
С соседней сопки по «духам» ударил пулемет, моджахеды бросились назад врассыпную. БАМ, БАМ, БАМ, БАМ — одиночными выстрелами, часто, без пауз, били автоматы. Распаленный жаром боя, торопливо отстреляв три магазина, Саня понял, что можно не спешить. Машина встала капитально, и «духи» не уйдут. Схватив за лямку рюкзак, рывком подтащил его к себе. Дрожащими от волнения пальцами, не глядя, ощупью нашарил пуклю, скинул петлю. Подняв клапан, вытащил из бокового кармана два снаряженных магазина и несколько упакованных в бумагу пачек автоматных патронов. Перезаряжаясь, тревожно оглядывался, оценивая обстановку. Очередная осветительная ракета взлетела вверх. Моментально вскинув приклад к плечу, он впился глазами в поле боя. А, вот они. Двое уходили вправо от автомобиля. Разведчик нажал на спуск. БАМ! БАМ! БАМ! БАМ! Один, сразу подкосив ноги, завалился на бок, второй, вздрагивая от каждого попадания, продолжал тяжело идти. БАМ! БАМ! БАМ! БАМ! Пули, выпущенные из Саниного автомата, попадая, рвали тела боевиков. Десять, шестнадцать, двадцать выстрелов. Вот упал и второй. БАМ! БАМ! БАМ! БАМ! Разведчик не перестал стрелять, даже когда погасла ракета и ему были видны только смутные очертания лежащих тел боевиков. БУМ! БУМ! БУМ! ЗВЯК! Курок лязгнул вхолостую. Все пусто! Новый магазин…
— Пучко! Пучко! — Саня схватил минера за отворот куртки и рванул его к себе. — Хорош, Вова, долбить, набивай магазины.
Тот мотнул головой и, согнувшись ко дну окопа, стал непослушными, негнущимися от волнения пальцами вылавливать патроны из разорванной пачки.
Продолжая следить за обстановкой на поле боя, Саня поглядывал в сторону связистов. Комкин увлеченно садил по мятежникам из автомата.
— Эдик! Эдик!
Услышав, что его зовут, радист оторвался от стрельбы, повернулся в сторону крика. Его лицо было перекошено «дурацкой» улыбкой.
— «Вертушки» давай!
— Уже! — проворчал он и вернулся к увлекшему его занятию.
Суматоха первого огневого шквала спадала. Темп боя постепенно затихал. Пулеметы перестали захлебываться, били короткими очередями. Разведчики, видя, что «духам» не уйти, не торопясь выцеливали их.
— «Вертушки»! «Вертушки» идут!
Сквозь треск помех радиоэфира из «Ромашки» полился четкий, уверенный голос командира боевого вертолета. Он просил указать цели.
Гугин вконец растерялся, потеряв контроль над ситуацией, молчал. Эдик, как суфлер, стал подсказывать ему. Вот они уже объяснились с «бортами», от чего плясать.
В кузове забитой машины на треноге был установлен крупнокалиберный пулемет, сверху накрытый куском брезента. Промасленная ткань чехла, подожженная во время боя трассером, начала тлеть, вспыхнув, загорелась. Позже огонь охватил весь автомобиль. Определив костер как ориентир, летчик запросил обозначить рубежи его атаки. Командир мешкал: один из первых выходов — и сразу жестокий, скоротечный бой, враги, стреляющие в него с близких дистанций, и наяву, как в песне, «свистящий вой пуль над головой». Встревоженный бездействием командира, Саня крикнул ему, что нужно трассерами указать направление стрельбы вертолету огневой поддержки.
Гугин весь бой не стрелял, а пролежал на животе, на согнутых в локтях и поджатых под грудь руках, вытянувши в струнку свое длинное туловище. Даже голову приподнимал от земли, не отрывая плеч. Не меняя положения своего тела, работая одной рукой, извлек из ранца два магазина и перебросил их лежащему в пяти метрах от него Александру.
— Наводи! — скомандовал Гугин. Саня, нажав на собачку, откинул магазин, защелкнул другой с трассерами, дослал патрон в патронник:
— Давай!
Саша легко вскинул тело, стоя на двух коленях, засадил длинной очередью в темноту весь магазин. Падая на дно окопа, с облегчением подумал: «Живой!» В сознании крутилось: «Это не все. Придется еще, блин, опасно!» Весь его опыт, нажитый на войне, кричал: «Берегись!»
Наводить вертолеты ему придется еще и еще, пока Ми-24, отойдя, не начнут обрабатывать дальние подступы к группе. Ощущение опасности, моментами перерастающее в чувство страха от того, что, стреляя трассерами, явно демаскируясь и не меняя позицию, он притягивает все пули к себе, уйдет. Боязнь заменит уверенность, даже какая-то лихость: «Нет, врешь, не возьмешь!» Во время коротких пауз он с интересом разглядывал Гугина. «Да он просто боится», — мелькнула мысль.
«Вертушки», отработав, ушли. Не дожидаясь приказа, ребята торопливо окапывались. Укрепив позиции, успокоившись, тройками стали досматривать ближние трупы. Эдик втиснул свое большое тело в окоп минеров, обратился к Сане:
— Справа от меня двое лежат. Пойдем, досмотрим.
— Пошли, — недолго раздумывая, согласился тот.
Разведчики, пригнувшись, проскользнули в темноту. Боевики лежали прямо по ходу движения автомобиля. Их оказалось больше, чем предполагалось, — четверо. Подкравшись к ним на несколько шагов, не вставая с колен, разведчики произвели контрольные выстрелы в голову. Выждав минуту, осторожно оглядываясь, приступили к досмотру. Эдик деловито выворачивал карманы, затем достал нож, стал обрезать лямки китайских нагрудников и снимать их с тел.
— Стволов нет, побросали, — тихо шептал он.
«Как быстро коченеют», — думал Александр, сжимая растопыренные холодные пальцы убитых, для того чтобы стянуть с кистей браслеты японских часов «Сэйко» — желанного трофея.
— Смотри, справа еще двое.
— Нет, далеко не пойдем. Утром.
Низко пригнувшись, а где и ползком ребята вернулись назад в окопы.
Крестьяне, сбившись в кучу возле своих ишаков, на корточках просидели всю «войну» в ста метрах от центра событий. Как только стрельба стихала, раздавались крики: «Душман» — харап! «Душман» — харап!» Когда бой закончился, из толпы отделился один и, не разгибаясь, на четвереньках проворно полез по сопке. Поднявшись на вершину, в темноте безошибочно нашел Гугина, сел перед ним на колени. Грозя пальцем в небо, а второй рукой тыча его в грудь, стал выкрикивать:
— Харап! Харап!
— Это он говорит, что теперь нам «харап» будет. Может, в кишлаке еще «духи» есть?
Старик возбужденно размахивал руками, пытаясь языком жестов объяснить разведчикам, что им грозит опасность. Неизвестно, почему он так воспылал любовью к шурави. Может, потому что банда была не из местных. Вооруженных чужаков не любят нигде. Может, полагал, что спецназовцы теперь обязательно возьмутся за них.
Гугин, устав от его настойчивой фамильярности, отмахнулся от него и заорал:
— Да иди ты!
Старик, моментально уловив в интонациях командира шурави что-то родное, проворно развернулся, поднявшись с колен, рванул вниз, крича что-то на ходу. Его земляки вскочили на ноги и, торопливо подгоняя ишаков криком «чу-чу», погнали их от места засады только им известным путем в ночь. «Запомнят эту ночку», — подумал Саня.
Даже ветер на склонах затих
Дождавшись рассвета, спецназовцы приступили к досмотру убитых. Боевики разительно отличались от местных крестьян, захваченных ночью. Одежда на них была новой, из дорогих качественных тканей. Обувь под стать ей: кожаные сандалии с набитыми высокими каблуками были украшены металлическими клепками. От уже остывших тел исходил сладковато-приторный запах смерти, еще не перебивший до конца аромат розового масла — запах «душмана». Время не сотрет этот аромат в памяти тех, кому довелось ощутить эту тошнотворную смесь восточных запахов и розовой воды. Ее невозможно спутать ни с какими другими запахами.
Было очевидно, что это не те члены гордого «пуштунского» племени, из века в век обрабатывающие землю, а при необходимости с оружием в руках защищающие ее. Это были люди, хорошо уяснившие, что труд лишать жизни оплачивается гораздо выше, чем, каждодневно изматывающий плоть, крестьянский. Наемники. И когда шурави уйдут, они продолжат убивать. Их богом был автомат Калашникова.
Видя, где и в каких позах лежали тела, можно было понять, почему они не оказали достойного сопротивления. Во время ночного боя, оказавшись в мертвой зоне под сопкой, «духи» могли бы воспользоваться преимуществом. Разведчики каждый раз, ведя огонь, приподнимались от земли, четко проецируясь по пояс на фоне неба. Но взрыв мощностью в семь килограммов тротила в упор, нашпигованного рубленой стальной проволокой, поверг их в шок. Заставил трепетать, сломил их волю к сопротивлению. Боевики оцепенели, как звери, ослепленные ярким светом. Побросав оружие, они были перебиты кинжальным огнем группы.
Собирая трофейные стволы, спецназовцы насчитали четырнадцать трупов и обнаружили кровавый след, который вел в высохшее русло, под прямым углом уходившее от дороги. Обложив его с двух сторон, как волки, разведчики крадучись пошли по следу. Вскоре увидели лежавшего на земле человека. Пулеметчик занял позицию в корнях чахлого деревца, приготовился прикрыть товарищей. Не дойдя десяти шагов, снайпер опустился на колено и тщательно прицелился в голову лежащего.
Двое разведчиков подползли к нему вплотную. Моджахед спал, закутавшись с головой в накидку, из-под которой торчали только ноги. Одна из икр почернела и опухла, пробитая пулей. Стало ясно, почему он не ушел. Возле головы спящего лежала граната, автомат находился в стороне. «Вот сука!» — подумал разведчик, выкрав гранату, и, уже не опасаясь, поднялся на ноги.
Разбуженный ударом ноги, «дух» рывком сбросил с себя одеяло, судорожно принялся шарить рукой вокруг. Подведенные черной тушью глаза расширились от страха. Смех шурави вызвал в нем дикий ужас, и он завизжал. Это был мальчишка, на вид ему было лет шестнадцать. Его не застрелили на месте.
— Что мы, звери, детей убивать? — со злой ухмылкой говорил Эдик, до хруста проводом стягивая кисти пленного.
Всю обратную дорогу в батальон его не щадя будут бить, вымещая злобу за погибших в этих диких краях товарищей. От окончательной расправы его спасет только вмешательство офицеров.
Окрыленные успехом, разведчики не роптали на то, что возвращение в батальон затягивается. У пришедшей утром для их эвакуации бронегруппы что-то не ладилось. Вот уже один бронетранспортер взят на буксир. Глохнет через каждый километр второй. Так, ерзая, постоянно останавливаясь для того, чтобы устранить поломку, к обеду «броня» выползла на равнину. До бетонки, ведущей в Кандагар, оставалось с десяток километров. Офицеры, посовещавшись, связались с центром боевого управления батальоном и запросили помощь. Командование отряда незамедлительно отправило к ним резервную «броню».
Пять боевых машин пехоты, перемалывая гусеницами каменистую землю Аргестана, мчались к товарищам. Ну, вот и они. Натужно ревя, выбрасывая вверх черный от копоти столб выхлопных газов, из-за сопки лихо вылетела боевая машина. На ее антенне развевался алый флажок.
— УРА!!! — радостно закричали разведчики, утомленные ожиданием.
Справа и слева стали пускать сигнальные ракеты, салютуя друзьям. «Первая», считал про себя машины Саша. Где-то за сопкой хлопнул взрыв. Наступила тревожная тишина.
Тихий треск радиоэфира всколыхнул надрывный крик радиста:
— У нас подрыв…
После короткой паузы, сдерживая плач, он выдавил из себя в эфир:
— Пятеро погибли.
Страшной силы взрыв расколол корпус боевой машины пополам, в прах разнес катки. Башню с сидящим на ней по-походному десантом выбросило на огромную высоту. Мертвые уже в воздухе, они упали вместе с ней за сотню метров от горящего остова машины.
Днем, связываясь с отрядом, офицер, командовавший застрявшей «броней», оценив характерные особенности пройденного им маршрута, опасался закладки фугаса, предостерегал «идти его дорогой». Чутье — дело тонкое. Он был уверен, что к его мнению прислушались.
И теперь был взбешен: «Я же говорил ему…» Яростно матерясь, посылал проклятья.
«Броню» вел новый командир 1-й роты. Упрямый, самонадеянный, целый капитан подставился и был жестоко наказан. Только платой за его упертость стали жизни молодых ребят.
Когда стемнело, пришел вертолет-спасатель. Лучом посадочной фары долго шарил по земле, подбирая площадку для посадки. Забрав тела погибших, рубя со свистом лопастями воздух, оторвал колеса от грунта. Наклонившись набок, провалился в темноту… В последний раз понес ребят в отряд.
Эпилог
Когда отряд выходил в Союз, башню сняли с постамента и забрали с собой. Из Азербайджана ее вывезти не удалось. Но с тех пор, где бы ни располагался отряд, везде ставили ОБЕЛИСК, на котором высекали имена погибших воинов. Это дань памяти. Традиция.
Через полгода вертолет, в котором находилась группа Гугина, в результате столкновения с другим вертолетом загорелся в воздухе и начал падать. Им пришлось аварийно покидать борт, выбрасываясь с парашютами из горящей машины. Гугин сильно обгорел, но покинул борт последним. При этом «Нийя — искусственный человек» — Сергей Пахно — сгорел во втором вертолете.
Пучко был награжден за этот бой медалью «За отвагу», а через двадцать лет стал депутатом Ровненской Рады.
А Саня до сих пор не любит запах розового масла.
|
|
1
1
| Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.
|
|
|
| Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.
|
1
| подполковник Заяц Николай Леонидович, 15/03/84, Кундуз
|
|
1
|
|
Охота на Зайца
( фрагмент из книги "Афганистан. Записки начальника разведки 201 мсд)
Кузьмин Николай Михайлович
Хочу рассказать о еще одном человеке, с которым судьба свела меня в Афганистане.
Подполковник Николай Леонидович Заяц, на момент моей первой встречи с ним в марте 1983 года - начальник разведки 108 мсд.
Тогда нас, всех начальников разведки соединений, вызвали на расширенный Военный совет армии, где давали хорошего "прочухона" за усилившуюся активность "духов" на трубопроводе Термез - Баграм. Ежедневные (а точнее еженощные) диверсии, сотни тонн вылившегося на землю горючего и никакие действия Ограниченного контингента не могли это предотвратить.
Как всегда в таких случаях, во всем обвинили разведчиков. Начальник штаба 40А генерал-лейтенант Тер-Григорянц Н.Г. чуть ли не с пеной у рта обвинял нас в преступной халатности и нежелании вести разведку, почему мы не знаем, кто и где будет пробивать трубопровод? Короче говоря, нашли стрелочников.
А ведь надо было бы, как оказалось позднее, всего-навсего просто навести порядок в трубопроводной бригаде. Ведь только им были выгодны аварии и диверсии на трубопроводе. Списывая на душманов огромные потери топлива (авиационного керосина), они на самом деле торговали им направо и налево, продавая за бесценок афганцам. Кстати, когда через полгода посадили большую группу солдат, офицеров и прапорщиков этой бригады, то активность душманов на трубопроводе почему-то сразу значительно снизилась.
Я несколько отвлекся от главной темы. Так вот, после этой встречи, мы встречались с Зайцем еще один раз, опять же в Кабуле.
Подполковник Заяц, небольшого роста, плотного телосложения, произвел на меня тогда впечатление как человек хозяйственный и обстоятельный. Однако, эти качества, необходимые офицеру, особенно командиру в мирное время, абсолютно не ценились на войне. Там особо ценилась личная храбрость, умение организовать бой и беречь солдат.
Беречь в том смысле, что опять же с умом организовать и вести бой, не делать карьеры на чужих жизнях, что бы солдат был всем обеспечен, начиная с сухого пайка и кончая артиллерийской и авиационной поддержкой.
Не говорю уже об организации медицинского обеспечения, помощь раненым - это главное. На войне ни один не застрахован от этого. И вот такого командира подчиненные будут носить буквально на руках и пойдут с ним в огонь и воду. А в разведке вдвойне.
Заяц же, в бой не рвался, инициативы не проявлял. Будь он заместителем командира по тылу или по вооружению, я абсолютно уверен, что он отлично бы выслужил свой срок в Афганистане, получил свой орден и с почетом уехал в Союз. Но он был разведчиком и от него требовалось совсем другое.
Хорошо зная начальника штаба 108 мсд полковника Кандалина Геннадия Ивановича, который был у меня в Кушке командиром полка, его требовательность, нетерпимость к безъинициативности, я не особенно удивился, когда в конце августа 1983 года узнал, что по инициативе Кандалина Заяц был снят с должности с формулировкой "за утрату руководства разведкой и личную неподготовленность".
После долгих раздумий, что же с ним дальше делать, его направили с понижением начальником разведки 122 мсп нашей дивизии вместо недавно погибшего при выходе на засаду майора Бондаренко В.Ф.
В Афганистане это было не диковинкой. Как я уже ранее писал, в нашей же 201 мсд за два с небольшим года сменились два начальника разведки дивизии с подобной формулировкой.
Первый - подполковник Рыженко в 1981 году был снят и направлен в 860 отдельный мсп (Файзабад) начальником разведки, а мой предшественник подполковник Захаров Р.С. в конце 1982 года отправлен в Союз на майорскую должность в Самарканд.
В Афганистане (как и в Великую Отечественную войну) очень популярно было отыгрываться на разведчиках. Далее я в этом убедился на собственном опыте, но это, как говорится, другая история.
Поэтому известие о назначении Зайца я встретил спокойно. Хотя в 122 мсп складывалась ситуация в разведке парадоксальная. Командиром разведывательной роты там был тоже снятый с должности начальник штаба 1083 дорожно-комендантского батальона из Суруби майор Борис Алдохин. Правда снят он был не за служебные упущения, а за то, что, выпив с друзьями, они колесили на БТР по Кабулу и нарвались на члена Военного совета армии.
Тем не менее, я знал, что Заяц - офицер опытный, в разведке прошел все должности, в ГСВГ был командиром разведбата и неплохо там зарекомендовал себя. Так, что мало ли чего бывает в жизни?
Где-то через недели две, я встретился с ним, мы поговорили, настроен он был оптимистически, я поддержал его и мы расстались обоюдно удовлетворенными.
И меня тогда почти не насторожило заявление майора Алдохина, что Заяц трус и от него можно ожидать всякого. Я по-человечески понимал, что Зайцу почти 40 лет, у него двое детей, к тому же снят с должности не совсем справедливо, то есть особенного энтузиазма ждать от него глупо. Делает человек свое дело - и ладно.
Однако последующие события показали, что я был не прав, и Заяц был совсем не заяц, а тянул на хорошего волка.
16 октября произошло следующее. Разведывательная рота полка в полном составе во главе с Зайцем вышла на засаду. В качестве проводника взяли пленного душмана из местных жителей того района, который отбывал наказание в местной тюрьме. Он сообщил о прохождении в ту ночь каравана с оружием. Данные были настолько важными, что "духа" сопровождал офицер ХАД в звании майора. Вышли ночью в проливной дождь.
Дальше рассказываю словами самого Зайца "..прошли километров 10, я решил сориентироваться по карте. Остановил колонну, вместе с афганцами отошли за бархан метров на 50, чтобы определить направление по компасу. Смотрю я на карту, вдруг вижу, что пленный душман напал на офицера ХАД и пытается вырвать у него автомат. Я инстинктивно дал очередь по "духу", но упали оба. Смотрю, оба мертвые...."
Командир взвода и солдаты, бывшие свидетелями этого показали, что, после того как Заяц с афганцами ушел за бархан, вскоре они услышали выстрелы. Прибежав туда, они увидели, что афганцы лежат мертвые, а Заяц стоит рядом с автоматом в руках. Все это было более или менее похоже на правду, хотя кое-где возникают вопросы.
Но вот дальше идет вообще несуразное. Заяц приказывает взять автомат хадовца, они бросают трупы убитых в степи и возвращаются в полк. Там он докладывает командиру полка о том, что афганцы оказались предателями, хотели убить его, но он их опередил и застрелил наповал обоих.
Командир полка подполковник Иван Васильевич Зубко не стал особо в этом разбираться, случаев измены афганцев было немало, он так и доложил утром командиру дивизии. Вопрос казалось, был исчерпан, но в середине дня в полк приехал советский советник ХАД с афганскими офицерами-хадовцами и поинтересовались, где душман и сопровождающий его офицер. Они не вернулись утром, что с ними ?
Версии Зайца они однозначно не поверили, советник потребовал от командира полка привезти трупы, вызвал афганского врача, который освидетельствовал их. Потом он допросил офицеров и солдат роты, и четко доказал, что Заяц совершил умышленное убийство двух человек.
Доложили наверх, случился громкий скандал, командир дивизии немедленно отстранил его от должности и вызвал в Кундуз для разбирательства.
Я потом не раз говорил с Зайцем. Спросил его, ведь все можно было представить совсем по-другому. Всего-то нужно было не бросать убитых афганцев в степи, а привезти их в полк и доложить, что рота сама попала в засаду и афганцы убиты душманами. Ведь других афганцев с ними больше не было, а офицеры и солдаты роты подтвердили бы все, что им сказали. И все!!!
Никто не стал бы больше разбираться. Хотя, конечно, если бы достали пули из афганцев калибра 5.45-мм от автомата АКС-74, которые были только у наших, то это бы вызвало первые сомнения. Ну, а если бы еще и провели баллистическую экспертизу оружия роты, то обязательно бы нашли оружие, из которого их убили. Но ведь это в нормальных условиях, а здесь маловероятно, что это стали бы делать.
Заяц тогда мне сказал, - "я не захотел обманывать". Довольно наивное объяснение для 40-летнего мужика. А я думаю, что он наоборот хотел огласки.
Теперь я думаю, что Алдохин тогда был прав. Заяц ужасно трусил и в 108-й дивизии, где был начальником разведки, ну и тем более в полку, где было уже намного опаснее. Видимо этот животный страх толкнул его на преступление. Он считал так, кто будет поднимать шум из-за каких-то афганцев? Снимут его и с этой должности, отправят потихоньку в Союз от скандала подальше, а там он свое наверстает.
Не учел он того, что убил не простого афганца, а офицера госбезопасности, а это как говорят в Одессе, две большие разницы. Высоких покровителей у Зайца не было, и покрывать его никто не собирался.
Однако, вопрос о нем решался на самом верху, а там не знали, как поступить. Судить его или ограничиться административными мерами: исключить из партии, уволить из армии. Конечно, по закону за совершенное двойное убийство - суд без разговоров.
Но опять же, сажать в тюрьму старшего офицера, подполковника, год честно выполнявшего свой долг в Афганистане тоже как- то не с руки.
Поэтому где-то месяца два Заяц находился как бы между небом и землей. От должности его отстранили, что с ним делать не решили. Чтобы чем-то его занять, начальник штаба дивизии полковник Чернов В.И. пристроил его в оперативное отделение, где он стал заниматься службой войск, проверкой охранения и т.д.
В разведку брать его я отказался. Замену ему я нашел быстро. Через несколько дней в дивизию прибыл начальник разведки КТуркВО полковник Таушанов И.Х. с проверкой вопросов ведения разведки. Внимательно выслушал мой доклад, посмотрел документацию.
Благоприятное впечатление на него произвела картотека на бандформирования в зоне ответственности дивизии. Картотека была моим детищем и моей гордостью. Я ее вел лично, не доверяя своим помощникам.
Она представляла собой обычный металлический ящик, разделенный на 6 отсеков (по числу провинций в зоне ответственности). В каждом отсеке стояли стандартные карточки, где указывались сведения о банде и ее главаре: численность, национальный состав, вооружение, район действий, где, когда и чем проявила себя. На некоторых карточках были фотографии главарей, полученные в органах госбезопасности и Царандоя.
Данная картотека всегда производила впечатление на старших начальников, так как было очевидно, что в дивизии разведчики относятся к делу серьезно и учет бандформирований ведется.
Учет бандформирований был серьезным делом, только непосвященному может показаться, что бандиты вокруг и все одинаковые. Проведенный мною анализ показал, что из имеющихся в нашей зоне ответственности 380 бандформирований, только около 60 имели явную антиправительственную направленность. Они совершали диверсии, минировали дороги, нападали на органы власти и обстреливали наши колонны.
Остальные - это просто отряды самообороны. Каждый кишлак собирал деньги, покупал оружие, нанимал молодых парней и содержал этот небольшой отряд в 10-12 человек. Ведь милиция и прокуратура в Афганистане существовала только в городах, да и то днем. А ночью там хозяйничали душманы. А что говорить о кишлаках?
Любой, пришедший туда с автоматом, мог творить все, что ему вздумаеться. Убить, ограбить, изнасиловать - таких случаев было море.
Поэтому, не надеясь на власти, жители так решали этот вопрос.
Вреда для нас такие отряды не представляли, если конечно, иногда по незнанию, а иногда и по злому умыслу, мы наносили удары и проводили "зачистки" по ним.
Любая такая акция - это убитые, раненые, искалеченные мирные жители, разрушенные дома, сожженные посевы. И тогда отряд самообороны становился активным отрядом мстителей.
Вот эта картотека и позволяла разделить бандформирования на активных и пассивных. Ведь нам приходили боевые распоряжения на авиаудары и "зачистки" из Кабула, полученные из агентурных источников. А эти источники, иногда в провокационных целях, как раз подставляли под удары тех, кто не хотел сотрудничать с душманами. И они нашими же руками, создавали нам врагов.
Получив боевое распоряжение на действия, я всегда обращался к картотеке и если в ней находились данные, что это формирование не воюет против нас и властей, то обращался к командиру дивизии и докладывал положение вещей.
Шаповалов был умный и опытный командир, умножать количество наших противников он не хотел. Поэтому зачастую, вместо авиаударов и боевых войск, он отправлял в данный кишлак БАПО (боевой агитационно-пропагандистский отряд), переводчики и офицеры которого беседовали со стариками, а иногда и с руководителями самообороны, убеждали их подписать соглашение о сотрудничестве.
Жаль, что это не всегда удавалось, так как с советскими войсками большинство представителей кишлаков такой договор подписать соглашались, но вот с властями - ни в какую! Считали местные власти продажными и ненадежными. А мы не имели права на заключение таких договоров. Тоже своего рода замкнутый круг.
Так вот тогда, в конце своего доклада генералу Таушанову И.Х. я сообщил о сложностях в разведке 122 мсп: старый начальник разведки майор Михайлов убыл по замене, новый - майор Бондаренко В.Ф. погиб через месяц после прибытия, подполковник Заяц, назначенный вместо него, через месяц с небольшим отстранен от должности и по нему возбуждается уголовное дело.
Начальник разведки округа с пониманием отнесся к нашим трудностям и буквально через неделю мне представился новый начальник разведки полка - капитан Грищенко Александр Васильевич, прибывший их офицерского резерва в Ташкенте.
Забегая вперед, скажу, что Александр Васильевич успешно отвоевал свой срок в Афганистане, сначала в 122 , потом в 149 гв. мсп, был награжден орденом Красной звезды
Встретились мы с ним в 1992 году уже в национальной армии Украины, он служил в моем отделе до 1996 года. Сейчас на пенсии, живет в г. Киеве. Иногда встречаемся на "афганских" мероприятиях.
Однако, вернемся к истории подполковника Зайца.
Где-то в конце января 1984 года, наконец, приняли решение по нему: однозначно - судить! Арестовывать его не стали, мол, куда он денется с подводной лодки. Но как впоследствии оказалалось - напрасно, так как он дезертировал.
Из встреч со следователем он уяснил, что "светило" ему со всеми смягчающими обстоятельствами лет 9 -10 тюрьмы и суда не избежать. Он был в огромной растерянности, не ожидал такого. Видимо, от растерянности, от беспомощности что-то изменить, а делать что-то надо было. Вот он и решил нелегально пробраться в Союз, а там уж как получится. На Волыни, откуда он был родом, что ли собирался в бывших бандеровских схронах отсиживаться?
Впрочем, это все мои фантазии. Что он планировал и что решил, знал только он сам. Фактом было только то, что 15 марта 1984 года он дезертировал.
Помог ему в этом удобный случай. Дивизия выходила на боевые действия в провинцию Бадахшан. В течение нескольких предшествующих суток обычная в таких случаях суматоха и неразбериха. Формируются колонны, из гарнизона в гарнизон снуют группы машин - чего в обычных условиях не допускалось.
Картина такая. Стоит у дороги БРДМ-2 комендантской роты дивизии, в машине один водитель. Подходит Заяц и между ними состоялся такой диалог:- "...твоя машина выходит на операцию? - Выходит. - Готов к выезду, машина исправна, заправлена? - Все в порядке. - Давай-ка я проверю". Водитель знает подполковника как офицера штаба дивизии, не раз бывавшего в их роте. Без всякой задней мысли он вылезает их машины, Заяц занимает его место, заводит двигатель и уезжает.
Стоит солдат час, стоит два. Уже темнеет, машины нет. Мимо проезжает командир их роты, спрашивает, почему он здесь стоит. Солдат объясняет ситуацию. В гарнизоне всего одна дорога вокруг аэродрома, потеряться негде.
Ротный объехал гарнизон, ничего. Забеспокоился. Доложил начальнику штаба дивизии, тот распорядился начать поиски. Выясняется, что БРДМ комендантской роты дивизии в 15.30 прошел через КПП в боевом охранении с небольшой колонной в Северный Кундуз, о чем имеется запись в журнале.
Позвонили туда, выяснили, что БРДМ действительно шел в колонне, но в гарнизон не прибыл. Утром выслали пару вертолетов, которые вскоре обнаружили его в 20 километрах северо-восточнее Кундуза в зеленой зоне уезда Калаи-Золь у кишлака Саксаколь, места в полном смысле бандитского.
Немедленно выслали туда батальон 149 мсп, через некоторое время сообщили результаты: БРДМ полностью разобран, снято вооружение, все агрегаты, даже колеса - осталась одна броневая коробка. Следов боя нет.
Допрошенные местные жители показали, что вечером эта машина застряла на этом месте. Из нее вышел офицер, попытался объясниться с подбежавшими мальчишками. Видя, что кроме офицера больше "шурави" нет, а офицер без оружия, подошли человек 5 местных душманов и увели его с собой. Больше не удалось узнать ничего.
Все, ЧП! Доложили в армию и округ. Приступили к поискам. Но сложность заключалась в том, что как раз в этот день, с утра, дивизия пошла в Бадахшан на плановую операцию, оставшихся сил было немного и широкомасштабные поиски "по горячим следам" организовать не удалось.
Я тоже уехал с основным составом штаба и вернулся только через месяц. Узнал, что Зайца не нашли, хотя поиски постепенно расширялись, в них участвовали уже значительные силы 40А. Достаточно сказать, что поиски лично возглавил начальник штаба КТуркВО генерал-полковник Кривошеев.
Я сразу же подключился к этим поискам, выезжал с разведчиками в кишлаки, опрашивали местных жителей, допрашивали пленных и задержанных.
В эти самые дни лично у меня случился инциндент с "представителем вышестоящего штаба". Расскажу об этом более подробно.
Эти представители лезли в Афганистан как мухи на мед. Причины этого весьма прозаичны. Во-первых, высокие командировочные - 17 чеков в сутки (для сравнения, мы получали 11 чеков). Во-вторых, возможность отличиться и получить орден. В-третьих, получить "бакшиш" (подарок) от своих проверяемых.
К чести наших офицеров ОКСВА, особенно боевых частей, на них не особенно обращали внимание, это ведь в центральных округах и группах войск за границей могли пугать офицеров переводом туда, "где Макар телят не пас". А нас-то чем было пугать - и так ходили по краю жизни.
Самое неприятное было то, что "приезжие" вовсю старались отличиться, подавали дурацкие идеи, выполнять которые естественно должны были мы.
Я уже писал, как такой приезжий генерал из Генштаба требовал от меня взять ему "языка", абсолютно не понимая ни местных условий, в частности, ни особенностей войны в Афганистане в целом.
Особенно старались помощники этих начальников. Не имея боевого опыта, они старались нас учить, как надо воевать, что делать, но как делать - не знали.
И вот в один из дней я получил боевую задачу: с группой разведчиков, человек 20-25, на двух вертолетах вылететь в зеленую зону уезда Калаи-Золь. Там прочесать группу домов, в которых якобы душманы прятали Зайца. Данные были якобы получены из очень достоверного источника, и командир дивизии решил эту ответственную задачу возложить на меня.
Начальник штаба дивизии полковник Чернов, ставя мне боевую задачу, предупредил, что с нами полетит представитель оперативного управления штаба округа, подполковник, фамилию не помню. Для чего летит? Якобы посмотреть, как мы действуем.
На самом деле, очень хотелось мужику "срубить" орден по легкому. А вдруг Заяц там и мы его возьмем. Все, коли дырку для ордена!
Мне, конечно, было все равно, да и не верил я в эту информацию. Такая "деза" нам поступала каждый день по нескольку раз. И всегда ложная при проверке. Поэтому я отнесся к данной информации весьма скептически, однако "приезжие" почему-то настолько ей поверили, что напропалую все стали проситься с нами. Их начальник назначил одного, о котором я говорил.
Ну, летит, так летит, мне-то что?
Однако, едва мы сели в вертолет, подполковник начал проявлять активность, чуть-ли не ставить мне задачи. Я помалкивал, "возникать" не стал. Сижу, думаю, как мне выполнить задачу.
Вертолеты высадили нас на краю пустыни, до "зеленой зоны" метров 400-500. Поставил задачу пилотам вертолетов, чтобы покрутились над зоной и посмотрели, нет ли вооруженных людей поблизости.
Вертолеты взлетели, пошли кругами. Вскоре слышу пушечную и пулеметную стрельбу. Командиры вертолетов докладывают, что видят несколько групп вооруженных людей, которые разбегаются в разные стороны.
Понятно, значит душманы в этом районе есть. Сориентировался, нашел эти дома, точнее маленький кишлак, который мы должны прочесать. Поставил задачи командирам, проверил связь. Подполковник несколько раз пытался вмешаться, но я довольно невежливо одернул его. Он надулся и отошел в сторону.
Разведчики построились боевыми группами и перекатами начали движение к цели. Вот так перебежками мы достигли окраины, окружили кишлак и стали проверять дома. Вертолеты вышли на связь, сообщили, что у них кончается топливо и ушли на аэродром.
Мы остались совсем одни, артиллерия не могла нас поддержать, так как мы были от гарнизона на удалении не менее чем 50 километров.
Проверили дома, обнаружили нескольких местных жителей. Мой переводчик Намоз допросил их. Те клянутся и божаться, что никакого советского офицера они не видели и ничего не знают об этом. Обыскали дома, оружия не нашли. По всему видно, что опять "словили дезу". Выхожу по радио на ЦБУ дивизии, докладываю обстановку. Мне приказано выходить на площадку и ждать вертолеты.
Отдаю необходимые распоряжения. Однако подполковник вдруг начал протестовать: "Как это уходить, вы же не нашли Зайца, давайте проверим еще вон ту группу кишлаков, может быть он там".
Пытаюсь объяснить ему, что близится вечер, вокруг зеленая зона и углубляться в нее смертельно опасно. Нас всего 25 человек и мы без поддержки авиации, артиллерии.
Стоит маленькой группе душманов, человек в 5-6 зайти нам во фланг, мы будем иметь серьезные проблемы. Опять будут убитые и раненые. А ради чего? Ведь данных о том, что Заяц может находиться в этих кишлаках, нет.
Тем не менее, подполковник настаивает, говорит: "Не трусь, разведчик, прорвемся". Ну, уж этого я ему простить не мог. Подвинулся к нему вплотную, тихо прорычал: " Ты, тыловая крыса, будешь меня учить? Если будешь вмешиваться в мои действия и мешать мне командовать, я прикажу тебя связать и сунуть в рот кляп, чтобы ты заткнулся. Ты же ни за что не отвечаешь, а я за все и в полной мере".
Видимо вид у меня был решительный, он отшатнулся и пробормотал: "Ты пожалеешь об этом". Я ему ответил: "Больше предупреждать не буду".
Так же перекатами мы вышли из зеленой зоны, сосредоточились на площадке. Через полчаса пришли вертолеты, мы быстро заняли места в них и взлетели. Полет до аэродрома прошел без приключений.
Отправив разведчиков в батальон, я пошел к начальнику штаба, доложил о результатах. Об инценденте с подполковником докладывать не стал, думал и тот промолчит. Однако нет, через полчаса прибегает посыльный из штаба: "Вас вызывает командир дивизии".
Прихожу в штаб, вхожу в кабинет комдива. Там кроме него начальник опергруппы штаба КТуркВО в звании полковника и тот самый подполковник. Уже нажаловался, сидит, смотрит на меня волком. Комдив говорит: "Что случилось? Мне доложили, что вы чуть ли не собирались расстрелять офицера штаба округа?"
Я докладываю: "Расстрелять, это конечно, слишком. Хотя надо бы. Этот офицер вмешивался в мои действия и мешал выполнению боевой задачи. Что я должен был еще делать в боевой обстановке? Считаю свои действия правильными". Комдив задал мне еще пару вопросов и отпустил.
А дальше, комдив и начальник опергруппы задали такого "перца" подполковнику, что встретив меня на следующий день, он демонстративно от меня отвернулся. Больше на боевые действия он не просился. Комдив об этом инценденте не вспоминал и я понял, что он был на моей стороне.
Почему меня так возмутило поведение подполковника?
Во-первых, наглость, с которой он пытался вмешаться в мои действия. Думая, что раз он офицер штаба округа, то имеет право командовать.
Во-вторых, пренебрежительное отношение к жизням солдат и офицеров: раз хочеться ему отличиться, то наплевать - какой ценой.
Не зря существует выражение: если начальник клянется лечь костьми, но выполнить задачу, он имеет ввиду не свои кости.
Гибель сына - огромное горе для родителей и близких. Я сам отец двух мальчиков и знаю, сколько сил и времени надо потратить, чтобы довести своего ребенка хотя бы до совершеннолетия.
Солдата родители растили всю жизнь, он был для них единственным и неповторимым. И вот он в 18-19 лет уехал в Афганистан и вернется оттуда только в цинковом гробу по вине такого вот ретивого начальника. Правильно говорят: "Романтика существует до первого убитого".
Поиски Зайца продолжались. В ходе проводимых боевых действий мы побили много "духов", наиболее отличился 2 мсб и разведывательная рота 149 гв. мсп. Так, 28.04. 1984 года у кишлака Гортепа ими была уничтожена крупная банда, численностью более 120 человек, было взято 75 только одних автоматов, 4 пулемета ДШК, много другого оружия и кучи боеприпасов. Немалую роль в этом сыграло, конечно, огневое поражение блокированной группировки "духов" артиллерией и минометами, удары боевых вертолетов. Но и ожесточенность боя тоже была высокая. Достаточно сказать, что в отдельных местах доходило до рукопашных схваток.
Уничтожали банды и меньшей численности, но не менее зловредные. Досталось, конечно, и местным жителям. Однако, следы Зайца окончательно затерялись.
Банда, взявшая его в плен в кишлаке Саксаколь, была полностью уничтожена, причем не сумели взять ни одного пленного. Кто-то из местных видел советского офицера в банде, кто-то что-то слышал, потом появились данные, что Заяц погиб во время нашего авиаудара. Эту версию посчитали правдоподобной, его объявили пропавшим без вести и поиски прекратили.
На этом бы и закончилась эта история, но через несколько месяцев я случайно нашел доказательства, свидетельствующие о смерти Зайца.
Где-то в начале сентября этого же года я с разведотрядом в 40 человек, на 6 БМП, с двумя 152-мм САУ "Акация" действовали в районе колодцев Каламкудук (50 км. западнее Кундуз). Там был "край непуганых птиц" и душманы ходили свободно.
На рассвете мы внезапно атаковали кишлак, находившийся у колодцев, "духи" боя не приняли, отсечным огнем артиллерии мы уйти в горы им не дали, поэтому пришлось сдаться.
Банда численностью в 36 человек, трофейного оружия - один пистолет "Парабеллум" 1917 года выпуска и несколько старых английских винтовок "Бур". Как показали пленные, они шли в Пакистан, основная часть людей - молодежь, предназначенная для обучения в учебных лагерях мятежников. Весной они должны были вернуться уже с оружием, обученные и готовые к действиям.
При обыске у них были обнаружены документы, в том числе и несколько фотографий, не вызывающих сомнения в том, чем они занимались, хотя сначала они "косили" под мирных жителей.
Один документ вызвал у меня особый интерес. Это было рукописное письмо, на котором стояло 6 печатей. Мой переводчик, хотя и с трудом, прочитал содержание этого письма. Это было как бы рекомендательное письмо, написанное 6 главарями мятежников уезда Калай-Золь к руководителям мятежников в Пакистане. В нем они описывали подвиги этой банды в цветах и красках.
Особо меня заинтересовали слова ".... в марте захватили в плен и казнили советского генерала..." Учитывая время и место действия, я понял, что это о Зайце.
Обстоятельно допросив главаря банды муллу Саиджона, молодого человека лет 30, других членов его банды, я пришел к выводу, что нахожусь на верном пути. Сам мулла категорически отрицал этот и другие, приведенные в письме факты. Говорил, что это написано, чтобы придать "веса" его группе, чтобы получить больше помощи и оружия. Советского офицера он даже не видел, хотя и слышал о нем. Назвал имя главаря банды, которой Заяц сдался, это совпадало с ранее полученными данными.
Зайца "духи" хотели отвести в Пакистан. Такая удача! Подполковник Советской Армии, к тому же сам сдавшийся в плен - такого более чем за 5 лет в Афганистане не было.
За него можно было получить большие деньги. Дело в том, что в Гааге (Нидерланды) действовала международная комиссия ООН по расследованию советских преступлений в Афганистане. Наши пленные выступали там в качестве свидетелей, давали показания.
Это были в основном дезертиры, готовые на все, ведь взятых в бою в плен наших солдат душманы убивали после боя. Да и что особо возьмешь с солдата, что он видел и что он знает, кроме своей роты?
Заяц - особая статья. До сих пор офицеров такого ранга в плен еще не брали. Да и то, что был разведчиком, он не скрывал, чем явно повысил свою цену. Но пока "духи" решали, что делать с Зайцем, передавали его из банды в банду, наши плотно заблокировали зону возможного его местонахождения.
Она представляла собой труднопроходимый район в междуречье рек Кундуз и Талукан размером 10 на 20 км. Однако, весь этот район окружала пустыня, пройти через которую незаметно было невозможно.
Зайца несколько раз пытались вывезти в горы, но не получилось. Стало ясно, что его захват советскими войсками - дело времени. Совет главарей решил, что раз вывести его невозможно, а он уже почти 1,5 месяца был у них, видел многих главарей, их базы и схроны, то целесообразно его ликвидировать, как нежелательного свидетеля. Что и было незамедлительно сделано.
Его вывели на берег р. Кундуз, застрелили, тело раздели догола и бросили в реку. Теперь через 1-2 дня его уже нельзя бы было опознать: жара, рыбы и раки сделают свое дело. А бесхозных трупов в реках Афганистана в те годы было предостаточно. Так пропал и погиб подполковник Заяц.
Подтверждение этой версии появилось еще через месяц.
Органы госбезопасности Афганистана (ХАД) захватили и передали нам бывшего солдата-строителя из кундузского УНР рядового Демиденко.
Этот человек в августе 1980 года дезертировал из своей части и перешел к душманам. Принял ислам и получил имя - Таджмамад, очень распространенное у таджиков. Его, конечно, долго искали, но безрезультатно.
В течение 4-х лет потом этот Таджмамад принимал активное участие в боевых действиях против советских войск и афганских властей, был несколько раз ранен.
Заслуги его перед душманами были столь велики, что они подарили ему дом, женили без калыма за невесту (калым - плата за невесту, причем немалая) и дали денег на свадьбу. К настоящему времени у него было уже несколько детей и уважаемое положение.
Но вот, наконец, попался. Я присутствовал на его допросе. Это был человек на вид неопределенного возраста, небольшого роста, худощавый, стриженый как все афганцы наголо, в национальной одежде и загорелый до черноты. Встреть я его где-нибудь в кишлаке, никогда бы не усомнился, что это афганец.
На допросе он отказался говорить на русском языке, мотивируя это тем, что он в течение 4-х лет не разговаривал по-русски и забыл этот язык. Вот так и говорили через переводчика.
Глядя на этого выродка, я думал, почему у него к нам такая ненависть? Почему он дезертировал за два месяца до увольнения в запас? Ведь он не был молодым солдатом, сбежавшим из-за пресловутой тирании "дедов".
После допроса его переодели в солдатскую форму без погон и отправили на самолете в Ташкент, где его ждал суровый, но как говорят, справедливый суд. Приговор себя не заставил долго ждать, бывший солдат был приговорен к высшей мере и через месяц расстрелян. Приговор Военного трибунала потом зачитывали во всех частях 40А.
И уж для того, чтобы совсем закрыть эту тему скажу, что весной 1997 года в Киеве я встречался с сыном Зайца. Ему я все рассказал точно также как и здесь, я вполне по-человечески понимаю трагедию этой семьи. Однако историю переписать невозможно. Что было, то было.
Позднее, через несколько лет в украинских газетах и, особенно на ветеранских сайтах Интернета, неоднократно возникала тема о пропавшем в Афганистане подполковнике, причем возникали самые невероятные версии - ведь он до сегодняшнего дня числится без вести пропавшим.
Писать в газету я не стал, все, о чем я пишу здесь, я рассказал лично его сыну. Поэтому не хочу вторгаться в их семейные дела. Время уже само все поставило на свои места!
|
|
1
|
|
В продолжение истории о предателе, подполковнике Зайце.
Со слов и воспоминаний непосредственного участника войсковой операции по его поиску.
"... Мы тогда как раз вернулись с "боевого", сопровождали "Каскадовцев". Вернулись из гор замучаными, голодными, уставшими. Вернулись под вечер, нам дали пару часов привести себя в порядок, накормить л/с и помыться. Не прошло и двух часов, как полк подняли по тревоге - зам.нач.разведки пропал! Все на ушах стоят, переполох - оно-то понятно, целый подпалкан исчез. В срочном порядке организовали целую войсковую операцию начали по поиску этого Зайца.
Что оставалось делать, наши дозарядили Брэмку (так называли Боевую Машину Разведки на базе БМП-2), взяли б/к побольше и выдвинулись ротой в составе полка.
Долго искали. как назло в низине пыль поднялась, видимость почти на нулях была. Долго ехали. Только спустя день или два, точно уже не вспомню, доехали до точки. На точке был найден Бардак, подбитый вроде, с двумя телами ХАДовцев. Как потом уже выяснилось, выехал, вроде, этот гад якобы по приказу ком.дивизии в Кундуз, в комендатуру, его сопровождали два Хадовца. В итоге, он их пристрелил, угнал Бардак, после чего на переходе сымитировал его подрыв, после чего ушел с местными бандами в горы. Поднялись в горы, прочесали ближайший кишлак на равнинах, пару столкновений было, но не серьезных, мы без потерь прошли. но без толку все, как в воду канул. Тогда все думали, что он попал в засаду и был взят в плен...правда оказалась гораздо прозаичнее.
Долго еще сдавал он наши маршруты. Как потом опять же рассказывали парни из контры, выяснилось, что его хорошо кормили "зелеными". задорого сдавал наших...Ну и все же нашел свой "кысмет" - Комитетские отработали его. Внедрились в банду при помощи того же ХАДа, после чего аккуратно убрали предателя и точно так же аккуратно ушли.
Случай этот, конечно, из ряда вон выходящий был. Никто не думал, что в дивизии нашей кто-то на предательство своих пацанов гаразд. Наши то очень сплоченные были, боевые, подготовленные, а тут такое - сам зам.нач.разведки...Как обухом по голове для всех стала эта новость..."
Ниже - эксклюзивное фото из личного фото-архива Матюнена А.П., гв.рядового 122-го МСП 201-й Гатчинской Дивизии, - тот самый БРДМ, который был угнан подполковником Зайцем и, в итоге, брошен и "подбит".
|
|
1
1
| Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.
|
|
|
|
|
|
|
| "Сохраните только память о нас, и мы ничего не потеряем, уйдя из жизни…” |
Статистика
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
