Вторник, 19.03.2024, 06:39 





Главная » 2018 » Июнь » 22

 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.



«... следует уяснить и еще один горький для всех нас вывод.

Большинство из уцелевших и все еще живущих в Афганистане советских солдат – это не захваченные в ходе боевых действий, а добровольно перешедшие на сторону противника.

Причем переходили они к моджахедам, как правило, не потому, что осознали преступный характер войны, а потому, что не в силах были терпеть порядки, царившие в родном «ограниченном контингенте».
 
Сослуживцы-интернационалисты били и унижали их так, что в какой-то момент каждый думал: хуже, чем в Советской Армии, нигде быть не может, И уходили в горы...»
 
Снегирев В. В плену // Известия. 1992. 31 янв.




Афганистан, 1985 г. Провинция Гильменд. Моджахеды Хаджи Латифа. Этот советский солдат перешел в ряды сопротивления в 1982 году. С тех пор он сражается вместе с моджахедами. Его товарищи шутливо изображают момент его пленения. 



Моджахеды Хаджи Латифа.



Моджахеды Хаджи Латифа.



Моджахеды Хаджи Латифа.



Моджахеды Хаджи Латифа.



Предположительно на фото бывший советский военнослужащий.



Советские пленные/моджахеды в кишлаке Париан (Панджшер), 1987г.
Предположительно - Николай (Исламуддин) Николаевич
Быстров [1963 (1964?), село/станица Некрасовск/Некрасовка, Усть-Лабинский район, Краснодарский край], рядовой, призван в ряды ВС СССР Усть-Лабинским РВК Краснодарского края, мотострелок, бывший советский военнопленный (1982), затем личный телохранитель? А. Ш. Масуда (с июня 1983 до 1994), в публикациях нередко именуется «начальник личной охраны».



Фото бывшего советского военнослужащего, с 1982 года - бойца отрядов Ахмад Шаха Масуда в Панджшере. ИСЛАМУДДИН - Николай Быстров



Советские пленные/моджахеды в кишлаке Париан (Панджшер), 1987г.
Фото бывшего советского военнослужащего, с 1982 года - бойца отрядов Ахмад Шаха Масуда в Панджшере - по имени Nasra Dullah, опубликовано в журнале «Insight Magazine» от 25.1.1988. Richard MacKenzie, 1987. Предположительно - Николай Выродов.




Это фото висит в музее джихада в афганском городе Герат. На нем подпись: "Пленный русский после перехода к моджахедам, в одежде джихада".
Предположительно - Николай Выродов, 1960 г. из Харькова. В 1981 году дезертировал. Как и остальные «советские моджахеды», он перешел в ислам и взял местное имя — Насратулла Мохамадулла. Вскоре на специалиста-подрывника обратил внимание влиятельный полевой командир Гульбеддин Хекматияр, который сделал его своим телохранителем (впоследствии Хекматияр дважды возглавлял правительство Афганистана).
Выродова продолжали искать в течение 14 лет — с 1982-го по 1996-й. Сначала военная разведка и КГБ, потом отец и родственники.




Афганистан. Май 1996 г. Возвращение на Родину бывших военнопленных Николая Выродова (Харьков) и Валентина Дубины (Днепропетровская обл.). Фото из архива В. АБЛАЗОВА.



Аэропорт Борисполь. 25 мая 1996 года. Мама Валентина Дубины плакала от радости, что, наконец, дождалась сына.



Советские пленные/моджахеды в кишлаке Париан (Панджшер), 1987г.
Предположительно - Леонид Вылку (Азизулло).




Афганистан, 1985 год. Панджшерское ущелье. Моджахеды отрядов Ахмад Шаха Масуда. 2-й и 4-й слева: АЗИЗУЛЛО - Леонид Вылку и ИСЛАМУДДИН - Николай Быстров, два русских и молдавских ренегата Советской армии. Они живут и сражаются вместе с моджахедами. Изображение © Reza / Webistan / Corbis     



В ходе работы в Афганистане только что завершившейся поисковой экспедиции Комитета по делам воинов-интернационалистов от афганцев была получена фотография, сделанная в начале 90-х годов, скорее всего, в Панджшерском ущелье. Крайний слева на снимке - это попавший в плен в 1984 году Леонид Вылку, который с помощью Комитета вернулся на Родину в 1993 году. Местный житель, передавший нам фотографию, утверждает, что второй справа (в очках) - также бывший советский военнослужащий, однако никаких данных о нем нет. 



"Пришла почта и подарки из Пешавара. Справа стоит бывший советский солдат Леонид Вылку из Молдавии". Фото: Б. АЛМКВИСТ, окт. 1985.
ВЫЛКУ Леонид (Leonid VILCU, Vâlcu, Vylku, Vîlcu, Азизулла, Аизулло) [1966, село Скиношика Чимишлийского района, Молдавской ССР], рядовой, служил в части ПВО, дислоцированной на Саланге, находился в плену у Ахмад Шаха Масуда.
Согласно оперативной сводке Главного разведывательного управления, 4 октября 1984 покинул расположение с оружием в руках. Принимал "участие в рейдах против советских войск. Подозревается в уничтожении нескольких разведывательных групп. Несколько раз действовал, переодевшись в военную форму, в которой перешел на сторону противника. Выдавая себя за заблудившегося или бежавшего из плена советского солдата, вводил в заблуждение наших разведчиков и, тем самым, обеспечивал внезапность нападения на них. Пользуется особым доверием Ахмад-Шаха Масуда, лидера таджикской вооруженной оппозиции, контролирующей Панджшерское ущелье. На некоторых фотографиях, которыми мы располагаем, изображён рядом с ним. Необходимо срочно обезвредить. В случае невозможности задержания, подлежит уничтожению".




По тексту. Афганистан. Провинция Кунар. 11 августа. Советские перебежчики - Абдул Ганис (слева) и Эльхам Фореер. Советские солдаты, сражающиеся в Афганистане, сидят среди неразорвавшихся советских бомб. Эти двое говорят, что они перешли на сторону афганских повстанцев, хотя повстанцы говорят, что они были схвачены. Они сражались на стороне повстанцев в течение нескольких лет и недавно встретились с представителями Международного комитета Красного Креста, чтобы решить их судьбу. Они хотят остаться в Афганистане с повстанцами.



На фото неизвестный. Среди моджахедов Гилани. Предположительно бывший советский военнослужащий.



1987 г. Советские военнопленные дают интервью.



1987 г. Советские военнопленные дают интервью.



1987 г. Советские военнопленные дают интервью.



1987 г. Советские военнопленные дают интервью.



В. КУРЧИН в плену у моджахедов Базарак (Панджшер), август 1983 г.;



Советские военнослужащие в плену у афганских моджахедов.



Пленные… Война была необъявленной, незаконной, поэтому и с пленными обращались как хотели.



Моджахеды демонстрируют корреспондентам западных СМИ пленных советских военнослужащих Юрия Поварницына и Валерия Диденко, тренировочный лагерь афганских моджахедов Аллах Джирга, пров. Забуль. 10. 12. 1981. Фото: Ролан Неве/Roland Neveu.



В лагере афганских моджахедов Аллах Джирга, военный советник США Андрюс Айва сфотографировался с пленными советскими солдатами М. Язкулиевым (или М. Кули-Язкулиевым?) и Ю. Поварницыным, возможно, первыми советскими военнопленными, которых афганские партизаны оставили в живых. 24. 09. 1981г.



Украинец Валерий Диденко был солдатом-призывником во время вторжения Советского Союза в Афганистан. Он был захвачен афганскими повстанцами и стал первым советским военнопленным, когда-либо захваченным после Второй мировой войны. В 1985 году он вернулся домой в рамках обмена заключенными при содействии "Красного Креста" через "нейтральную" Щвейцарию. В общей сложности он провел вне дома более 3 лет. Фотограф Дэвид Клайн.



«Как мы уже сообщали в июньском номере нашего журнала, 28 мая 1982 г. в Швейцарию были доставлены из Афганистана через Пакистан трое советских военнослужащих, находившихся в плену у афганских повстанцев. По соглашению между повстанцами и Советским Союзом (при посредничестве Международного Комитета Красного Креста) советские военнослужащие будут находиться в Швейцарии до окончания военных действий в Афганистане, однако, самое большее – два года, после чего, по словам представителя швейцарского Министерства иностранных дел, они "должны быть возвращены в Советский Союз".
… Между тем, в швейцарскую прессу просочились некоторые данные об интернированных и подробности об их содержании. Журналисты точно называют следующие имена: Валерий Анатольевич Диденко (танкист, 19 лет, из села Пологи на Украине) и Юрий Григорьевич Поварницын (сержант, 20 лет, из г. Алапаевска Свердловской обл.). В отношении третьего интернированного сведения противоречивы: то ли это 19-летний рядовой Юркевич, то ли капитан-танкист Сидельников». 
М. Назаров. Опубликовано в журнале "Посев" (Франкфурт-на-Майне. 1982. № 8. С. 2-4)».




Вместе с ещё шестью бывшими военнопленными содержался в военной тюрьме на Цугерберге, Щвейцария (1982-84), см: статью М. Назарова "ГУЛаг в Швейцарии? О проблеме советских пленных в Афганистане " (Посев» , 1982. № 8, С. 2-4): «…Поварницыну и Диденко, о которых мы писали еще в "Посеве" № 3/1982 г., повезло: сначала их не убили на месте, как других, а оставили в живых повстанцы из "Хезби-Ислами" – в "декоративных" целях, чтобы показывать западным журналистам. Потом, когда фотографии появились во всей мировой прессе, убивать их стало как-то неудобно. К тому же это начало наносить ущерб советскому престижу, и им повезло во второй раз: сейчас их жизнь в безопасности за решетками советско-швейцарской тюрьмы. Теперь их "показывает" в тех же декоративных целях Советский Союз тому же западному миру, демонстрируя заботу о своих гражданах. Именно западному миру, так как своему народу советские средства информации об этих троих спасенных из афганского плена до сих пор предпочли не сообщать: войны-то "нет"»...



Упоминался в статье Журнала Союза чинов Русского Корпуса НАШИ ВЕСТИ "О крестиках на шее", Пр. Терский: "Кстати сказать, 28 мая 1984 года исполнится два года пребывания в швейцарской тюрьме другого военнопленного, Юрия Поварницына. В этот день Красный Крест, согласно данному советскому правительству обещанию, должен будет его репатриировать". По данным "в период нахождения в лагере под Женевой изъявил желание и остался жить в Швейцарии".



Поварницын, Юрий Григорьевич (Yuri Grigorievich Povarnitsin) [ок. 1962], младший сержант, призывался Алапаевским ГBK, в ДРА прослужил три месяца; пленён в Чарикаре в 40 милях от Кабула в июле 1981 боевиками Хэзб-и Ислами.
24-26 сентября 1981 года корреспондентом АП в лагере моджахедов Allah Jirga (провинции Заболь), вблизи с пакистанской границей, была сделана большая серия фотографий Поварницына вместе с другим военнопленным (Mohammed Yazkuliev Kuli, 19), впоследствии эти снимки неоднократно воспроизводились в западной печати.




Советский военнопленный Гариарди Чарифе, 20 лет, (стоя, 4-й) из Туркменистана, в окружении афганских моджахедов, позирует фотографу 07 октября 1986 года где-то в провинции Вардак. Молодой советский солдат был захвачен 11 июля 1986 года. Картинка: AFP / GETTY



Афганские моджахеды демонстрируют комсомольский билет пленного советского солдата Гариарди Харифе из Туркменистана, 07 октября 1986 года, где-то в провинции Вардак, захваченного афганскими партизанами, когда он покупал пару штанов, уйдя с поста 11 июля 1986 года.



Советский военнопленный из Туркменистана Гариарди Шарифе демонстрирует свой комсомольский билет где-то в провинции Вардак под бдительным оком моджахедов. 07 октября 1986 г.



Моджахеды из отряда Юнус Халиса с солдатом-узбеком из Кундуза, который дезертировал из гарнизона Асмара. Афганистан, Кунар, август 1985г.



Моджахеды из отряда Юнус Халиса.



Моджахеды из отряда Юнус Халиса.



Предположительно на фото бывший советский военнослужащий.



Двое советских солдат В. Ю. Киселёв и А. П. Сидельников, взятые в плен афганскими силами сопротивления, лояльными к фундаменталистской фракции Хизб-и-Ислами, в провинции Забуль.
28 апреля 1982 они были представлены группе западных, иранских и китайских журналистов в полевом лагере хекматьяровцев в Allah Jirgha in Zabul Province, в 12-ти милях к западу от пакистанской границы.
Пленные рассказали журналистам, что они будут будут казнены инсургентами за отказ перехода в ислам, чтобы иметь право быть судимыми исламским судом. (AFP/Getty Images).




Валерий Юрьевич Киселёв, гвардии рядовой, стрелок-гранатометчик, в/ч пп 53701, 345-й гвардейский ОПДП (г. Баграм, провинция Парван). Попал в плен 18. 02. 1982. Повесился в тюрьме лагеря Моабез в 120 км к северу от Кветты, Пакистан, (август-октябрь 1984), вместе с С. Мещеряковым, из этого же полка, захваченным 3. 06. 1982.



Четверо советских солдат в плену у моджахедов афганского движения сопротивления «Хисб-и-Ислами» в учебном лагере Аллаха Джирги в афганской провинции Забуль, примерно в 180 километрах от Кветты, столицы пакистанской провинции Белуджистан.        
Двое узбеков, Гайрат Хазанов и Акрам (свою фамилию не называет), призывались из Ташкента, столицы Советской Республики Узбекистан. Мещеряков Сергей Николаевич, рядовой, в/ч пп 53701 (г. Баграм) 345-й отдельный парашютно-десантный полк, 3 июня 1982 г. вместе с Сулеймановым покинули часть с оружием, направились в Баграм, по дороге нарвались на душманов, отстреливались, были захвачены.
Рассказывает американская журналистка Людмила Торн о встрече с Сергеем в Афганистане, она произошла в январе 1983 года: "В ту мою первую поездку в лагерь оппозиции, где содержались 14-15 пленных, произошла ужасная сцена. Один из мальчиков, его звали Сергей Мещеряков, увидел мой православный крестик и начал кричать во все горло, что эхо в горах раздавалось: "Людмила, я как и вы, православный! Людмила, возьмите меня с собой в Америку, я не хочу здесь оставаться, освободите меня!” Я расплакалась...”




По тексту. 2/17/83-NEW YORK: Эти четверо сидящих советских дезертиров были опрошены ABC-News на повстанческой базе в юго-восточном Афганистане. Один из солдат обьяснил, что "я не хочу убивать женщин и детей". Они сказали, что мораль в советских полках низкая, и описывали наличие химического оружия, неоднократно отрицаемое Москвой. MANDATORY CREDIT ABC News 20/20  
В феврале 1984 года англичанину лорду Бетеллу показали 10 пленных в пограничном районе, в местечке Аладжирга к юго-востоку от Кандагара. Причем десятого, Сергея Мещерякова, лорд Бетелл сам не видел, он был так плох, что не мог выйти из пещеры.                                               
В докладе Комиссии по правам человека ООН во главе с Ф.Армкостом приводятся показания освобожденных из плена советских военнослужащих, находившихся с 1983 по 1986 годы в тюрьме лагеря Мобарез (120 километров севернее Кветты), содержались советские граждане в количестве шести-восьми человек. Тюрьма предоставляла собой пещеру, выбитую в скальной породе, без доступа света и свежего воздуха. Начальник тюрьмы систематически подвергал пленных пыткам и издевательствам. Не выдержав издевательств и безысходности своего положения, в августе-октябре 1984 года в камере-тюрьме повесились двое заключенных – В. Киселев и С. Мещеряков.




Бывшие советские солдаты в Афганистане Николай Рыжков (слева) и Александр Воронов 24 ноября 1983г. Clive Limpkin/Associated Newspapers/
3 января 1983 года рядовой Воронов Александр Владимирович пропал без вести - фактически захвачен, впоследствии освобождён при посредничестве международных организаций и вывезен в США.
РЫЖКОВ НИКОЛАЙ АНАТОЛЬЕВИЧ, 1964 г. р.. Из г. Петропавловск (северный Казахстан) в сентябре 1982 г. призван в армию. Служил в Кабуле в главном штабе «ограниченного контингента» советских войск Афганистане.). 16.06.1983 г. ночью дезертировал и ушел к моджахедам. Несколько месяцев провел в лагере для военнопленных. При содействии западных благотворительных организаций 24.11.1983 г. прибыл в Брюссель. 28.11.1983 г. прилетел в США. Но в Америке не смог адаптироваться. 12.12.1984 г. обратился в советское посольство в Вашингтоне с просьбой помочь с возвращением домой. Посол СССР Анатолий Добрынин лично заверил Николая, что его не арестуют и встретят как героя. 17.12.1984 г. в Вашингтоне прошла пресс-конференция, посвященная возвращению Р. в СССР. По возвращению в Москву 9 дней жил на даче КГБ в Шереметьево, затем был доставлен в СИЗО КГБ в Лефортово. Приговор – 12 лет лагерей. Срок отбывал политлагере ЖХ-385/3 в пос. Барашево (Мордовия). Дальнейшая судьба Р. неизвестна. (О. Софяник, 26.08.2013).




Советские перебежчики.



Тренировочный лагерь для моджахедов Бадабер, южнее города Пешавар (Пакистан), в 25 км. от афганской границы. Август-сентябрь 1983 года.
В центре снимка - Людмила Земелис-Торн, бывшая советская гражданка, приехавшая в Пакистан от имени американской общественной организации Freedom Нousе.
Рядом с ней - узники Бадабера: Шевченко Николай, Шипеев Владимир и Варварян Михаил. (Много неясного с Шевченко. После того как он попал в плен, его отправили в Иран. Два года изучал Коран и персидский язык. Каким-то чудом из Ирана оказался в Пакистане в Бадабере. Фактически – это первое упоминание о нахождении советских военнопленных на территории Ирана).
Л. Торн: "Меня поразило известие о взрыве в лагере Бадабер, который произошел меньше, чем через два года после моего приезда туда. Абдул Рахим не сказал мне сразу, что трое солдат, с которыми я разговаривала, погибли".




В тренировочном лагере моджахедов рядом с пакистанской границей, под вымышленными именами, содержатся рядовые Игорь Ковальчук и Николай Головин, самовольно оставившие свою часть 29 июня 1982 г.



Советские солдаты–дезертиры, освобожденные после трехгодичного афганского плена на пресс–конференции в Торонто, Канада, 22 ноября 1986.
Сергей Бусов, Николай Головин, Игорь Ковальчук, Владислав Наумов, Вадим Плотников.
Освобождение из плена произошло при содействии канадских спецслужб, Русской Православной Церкви в Торонто, Общества канадско–украинской помощи иммиграции и общества Freedom House. Часть из них обратились к президенту Рейгану с просьбой о предоставлении политического убежища в США.
Из комментов: Сергей Бусов с семьей до сих пор живет в Канаде. Головин потом вернулся в союз, бухал, потом попал в аварию и стал инвалидом, умер уже, кажется. Ковальчук перенес несколько операций, лишился ног, вернулся на Украину и стал чемпионом страны по картингу. Наумов сражался на стороне моджахедов, потом получил убежище в Канаде, дал несколько интервью, обличающих действия СССР в Афгане. Дальше — хз. Вадим Плотников также остался в Канаде. Называть их дезертирами — не совсем верно, Наумов, Бусов и Плотников воевали на стороне моджахедов против своих бывших братьев по оружию. То есть формально — обычные предатели. Головин с Ковальчуком, кажется, просто были в плену. aleram




Советский военнопленный Игорь Рыков, во время интервью американскому журналисту Джиму Койну.



Бывшие рядовые 1-й ДШР, десантно-штурмового батальона 70 ОМСБр, Хлань Олег Григорьевич (слева) и Рыков Игорь Фёдорович (справа) в лагере для военнопленных, 1983 год. Фото напечатано в журнале Soldier Of Fortune, февраль 1984 года.
Хлань в результате неосторожного обращения с СВД, застрелил сослуживца, ждал окончания расследования, а Рыков был наркоманом и не представлял себя на гражданке, поэтому в ночь на 2 июля 1983 года и дезертировали с оружием.
Искали 10 дней, от полигона до границы с Пакистаном, силами 2 рот 2 МСБ. Поиски прекратили после дачи ими интервью в Пакистане.




Пресс-конференция советских воинов-интернационалистов О. Хланя и И. Рыкова (справа), вернувшихся из плена. Москва. 30.07.1988
В первой декаде ноября 1984 года Игорь Рыков и Олег Хлань, пришли в советское посольство в Лондоне и заявили, что они воевали в Афганистане. Они были доставлены в Союз и в "Известиях" в статье "Долгий путь домой" были представлены как настоящие советские парни". На самом деле это была работа наших спецслужб, воспользовались тем, что Хлань тосковал по семье, поэтому и вернулись.
В ноябре 1984 г. осуждены военным трибуналом, а в 1989 году была "горбачевская" амнистия для "афганцев" (тех, кто совершил преступления во время службы в Афганистане), т.е. отсидели они 5 лет.
Рыков в данное время сидит за убийство. Хлань Олег 1963 года рождения из с. Благовещенка Запорожской обл., повесился в 1991 году. 




Перед строем полка показывают бывшего советского солдата, воевавшего за духов.... Ташкент (суд единственного воюющего округа СССР) тюрьма... Предположительно - Манаёнков.
Из комментов: Он попадал под статью Измена Родине.. так судили всех вернувшихся при ссср афгано.советико.солдат до 1987. .т,е они подпадали под Особо опасные государственные преступники, которые сидели в спец.тюрьме КгБ и из этапировали отдельно в спец.полит.лагеря / до 1990 были один в Мордовии, и 3 на Урале на Всесвятской около Перми.. / если им определяди крытку.. то они сидели так же отдельно в камере от уголовников. а ... только политические.. в Германии выходил журнал и каталог всех полит. осожденных.. имена и статьи всех с 1978 по 1988 известны.. ни Бомбар ни Манаёнков не проходили ни по одному уголовному делу.. в ссср. ALEXANDRE TCHOUKAEV    



В конце зимы 1983 года Советы и Ахмад Шах Масуд заключили соглашение о прекращении огня в долине Панджшир. Тогда у американского фотожурналиста Марка Ричардса появилась возможность познакомиться с 20-летним советским военнопленным.
«Он был схвачен ... водил грузовик ... забирал пищу для солдат. У него было только два месяца подготовки до начала войны и он не знал, что он едет в Афганистан», - вспоминает Ричардс. Через переводчика он взял интервью и сделал следующую фотографию. Он не знает, что случилось дальше с этим парнем.
Предположительно на фото РОЩУПКИН Алексей Васильевич, сержант, 177 мсп 108 мсд. Род. в 1963 в с. Большая Александровка Елецкого р-на Липец, обл. Русский. Призван 16.4.82 Елецким РВК. В Республике Афганистан с октября 1982. Пропал без вести 13.11.1983 в провинции Парван.



Пресс-конференция для корреспондентов западных СМИ в Кабуле. Интервью рядового 15-й бригады «Спецназ» Александра Янковского, который был захвачен бандитами при возвращении с боевой операции и 6 месяцев находился в плену у моджахедов. 10.07.1988 г.



Сопровождение рядового Янковского (2-й слева) в свою часть. После обмена на главаря бандформирования по имени Амир (он был ближайшим другом лидера афганской оппозиции Хекматияра Гульбетдина) и муллу из провинции Лагар.
27 февраля 1988 г. (Из архива В.В. Кеза)




Фото бывшего советского военнослужащего. Предположительно Александр Янковский. 1987г.



Фото бывшего советского военнослужащего. Предположительно Александр Янковский. 1987г.



Солдат, который бежал из Советской Армии и принял ислам. К концу войны около 200 советских военнослужащих, которые дезертировали или были захвачены в плен, остались в Афганистане, где некоторые до сих пор живут.
Предположительно
Александр Янковский.



На фото. Пленный шурави учит Коран. Предположительно Александр Янковский.



Обмен советского солдата, рядового Юрия Манаенкова (в центре) из 122 МСП, 201‑й мотострелковой дивизии, на пленных душманов. Провинция Балх, район Мазари-Шариф. 06.01.1987 г.
Выведенный из банды и приговоренный военным трибуналом к 12 годам исправительных работ, по непроверенным сведениям, умер в заключении.
Из комментов: Ю.Манаенков с полка дезертировал в ноябре 1985 г. Мы 3-ий РВ 3-его МСБ его тогда и искали, потом год спустя узнали, что чуть мы его не достали, но тогда гаду повезло. Обмен дезертира произошел после года и двух месяцев 06.01.1987 г. на десять духов. Один из духов был важный, толи сын главаря банды, толи его правая рука, точно не помню. Трое из них проходили спец подготовку в Пакистане, остальные шестеро скажем рядовые. Когда подъезжали к месту назначения обмена в сопках нас сопровождали духи, их там было очень много. Были моменты когда казалось, что от туда обратно мы не выберемся. Манаенков до самого последнего момента не знал, что мы приехали за ним. Когда ему крикнули Манаенков сюда иди, в ответ руками показал х-й вам... Духи сами его привели. На стоп кадре фильма слева Мильков Виктор с Екатеренбурга, дезертир, Абдукадыров Толиб с Ангрена. alvis8587




Бывший младший сержант ремонтной роты 70-й отдельной мотострелковой бригады, дезертир Головин (Николай?), на плацу бригады после обмена на родного брата главаря банды. Кандагар, март 1986 г.
Воевал несколько лет гранатометчиком у духов.
Приговорен военным трибуналом к 7 годам исправительных работ, но в 1989 году был освобожден по амнистии.




Предположительно на фото бывший советский военнослужащий.



Геннадий Цевма, Сергей Фатеев, Виктор Назаров, Леонид Вылку. Фото: Владимир Снегирев



Афганские моджахеды хвастаются захваченными советскими солдатами и техникой.



На территории Пакистана, в городе Пешавар, представителям СССР были переданы двое советских солдат — Андрей Лопух и Валерий Прокопчук, в обмен на освобождение которых правительство ДРА выпустило 8 ранее арестованных боевиков (5 афганцев, 2 граждан Саудовской Аравии и 1 палестинца) и 25 граждан Пакистана, задержанных на территории Афганистана. 28 ноября 1989 года. Информагентство «Эйдженси Афган Пресс». 



Освобожденные советские солдаты со своими матерями, 1989 год.



Советские военнослужащие белорус Андрей Лопух и украинец Валерий Прокопчук в аэропорту Ташкента после освобождения из афганского плена. Узбекская ССР. 11 декабря 1989 года.



В Ташкентском аэропорту произошла встреча советских военнослужащих Андрея Лопуха и Валерия Прокопчука, находившихся два с половиной и два года соответственно в плену у афганских моджахедов. Слева - мама Валентина Афанасьевна Прокопчук, справа - мама Марина Николевна Лопух. 11 декабря 1989 года. (фото: Ильясов / РИА Новости)



8 марта 1993 года были возвращёны Виктор Назаров и Леонид Былко, бывшие советские военнопленные, освобожденные недавно по решению правительства Афганистана. По сведениям из российского консульства в Кабуле, Назаров и Былко находились в воинских подразделениях Ахмад-Шаха Масуда.
Лишь через 9 неописуемо горьких и тревожных лет В. Назаров вернулся домой. Во время встречи на Мариупольском вокзале (Донецкая обл.).




«Чтобы не сойти с ума я думал. Я закрывал глаза, чтобы мне не мешала действительность. Боль притуплялась...

Ужас охватил меня, когда я понял, что и этого меня могут лишить. Главное тогда для меня стало воображение. Тем местам, где меня содержали, я стал давать имена.
 
"Гнездо", где на дне зиндана у меня была маленькая циновка.

"Подзорная труба", где в бетонной трубе сквозь решетку крышки я мог видеть клочок неба.

А в одном месте я превратился в камень. Я сидел у камня в горах на перевале, скованный за спиной наручниками. Шел дождь. Чтобы от холода не дрожать я вообразил, что стал одним из тех камней, и мне стало легко
».

Из монолога человека, который вернулся из "афганского" плена.






 Данный пост содержит личное и частное мнение автора, не имеет лицензии министерства по делам печати, телерадиовещания и средств массовых коммуникаций и никоим образом не является средством массовой информации. А потому автор не обязан предоставлять, кому бы то ни было правдивую, непредвзятую и даже осмысленную информацию, равно как и публиковать в нём тексты высокой художественной и нравственной ценности. Сведения, содержащиеся в этом посте, не имеют никакого юридического смысла и не могут быть использованы при разбирательствах в гражданских, военных или арбитражных судах, равно как вообще нигде, для доказательства или опровержения чего бы то ни было.


Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 30958 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (128)


 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.









Правда об Афгане


И. Г. Славин


«Пишу я именно так, как всё виделось мне именно моими глазами, и слышалось моими ушами. Не примите это за истину в последней инстанции»...


Офицеров полка кормили в отдельной столовой, с отдельных котлов, и из тарелок. Командир полка имел отдельный кабинет для приёма пищи. Офицерам давали и манную кашу и молочные супы, и более вкусную и усиленную еду, чем солдатам, и жили они отдельно и кормили их из тарелок. Им тоже было гораздо легче. Их не чморили, не били и не унижали. У них не отбирали еду, и они не выли от голода по ночам. Они могли пойти к медику и получить достойное лечение своих фронтовых и бытовых болезней.

Молодому солдату попасть в мед часть с бытовыми или боевыми проблемами было практически невозможно. В основном в медсанбат попадали только по ранению. Или когда человека уже гробили до предпоследней перед смертью стадией. В медчасть ходить молодому солдату считалось «западло». Зато старослужащие нет, нет, да прибегали к «липовым» справкам знакомых медиков дембелей, чтобы откосить от боевых выходов. Мол, я уже послужил, пора мне к дому готовиться.

Видел молодого солдата, который во время сна в горах на холодном камне, застудил сухожилие правое руки возле кисти. Бедняга полтора месяца не мог и ложки держать. Кисть висела как не родная. Как он при этом воевал и ходил по горам, одному Богу известно. Если бы парень лёг в госпиталь, его бы просто забили, как «членовредителя», а может быть и посадили, при таком «заботливом» комдиве. Стрелял он, зажав автомат коленями и нажимая на курок левой рукой. Манной каши и молочного супчика солдатам не давали. Многие консервы были вообще с истекшим сроком годности, в том числе и те, которые выдавали на боевые.

Торговля нашим обмундированием, оружием и едой шла в Афгане полным ходом. Все начальники и снабженцы, кто имел желание и возможность обворовать солдата, обворовывали нас со свистом и почти безнаказанно. Помню хотели судить одного такого начальника склада. За 4 неполных месяца службы этот «Вояка» наторговал 3 Камаза барахла. Думали, хана прапору. Ан нет. Дело замяли, барахло штабные поделили между собой. Большие командиры продавали и нас, и наше оружие, имущество и питание моджахедам и кому попало. Всем, кто готов был платить.

Все офицеры и прапорщики получали по две приличные зарплаты (одна шла рублями в Союзе, вторая чеками в Афгане).

Очень часто наши командиры просто ленились писать на нас наградные. Часто, по тем или иным личным причинам, не хотели. То рожей не вышел, то залетел где – то, то нагрубил, то бытовой приказ не так выполнил. Офицеры тоже были люди со слабостями и странностями. Во первых, им было порой не до этого (чего из фронтовика Офицера писаря делать), во вторых почти все наградные всё равно «рубились» в штабах и ничего сверху из медалей не присылали. Шла обычная рутинная работа войны. Все были уставшие и измотанные. Храбрыми были многие курки и почти все наши курковые офицеры командиры. Почти все. Людьми, «иногда», тоже были многие. Людьми по полной, всегда жалеющие и понимающие любого солдата, были единицы.

Отдельно о храбрости. Я видел и отчаянных легендарных старослужащих, под конец срока службы своей войны прятавшихся за спины молодых солдат и остающихся в расположении полка, чтобы не идти на боевые. Видел избитых и униженных, совершавших истинные чудеса храбрости, во имя Родины и во славу тех, кто их обижал и унижал. Остались живые и… слава Богу. Были также предатели и сдававшиеся в плен.  

Всякое было. Были скоты и были люди. Были простые люди со всеми своими слабостями. Был патриотизм, был эгоизм, было всё, к сожалению, не было взаимного полного уважения друг к другу всех и вся солдат, генералов  и офицеров.

Сейчас, после войны, многие из нас гораздо лучше и чище, чем были там. Понимание своей сволочной сути и мерзких ошибок к нам приходит с возрастом и образованием, с опытом жизни. Но убитым и искалеченным физически и морально от этого не лучше. Прости нас, Господи за все грехи перед ними.

Для солдата такие прелести как манная каша, молочный суп или тарелка, вообще могли появиться только во сне. Жрали мы из своих солдатских котелков сущие помои. Нам объясняли это тем, что все продукты везлись из Союза. Больному дистрофией молодому солдату, хотелось просто куска хлеба. Если при этом был ещё и кусочек сахара – это было счастье. Праздником жизни были Сгущёнка и Печенье. Солдаты курки все поголовно постоянно недоедали и недосыпали. Молодые больше, дембеля меньше.

Котелки и ложки мы хранили в бочках с раствором хлорки. Зима, молодой солдат долбит лёд в такой бочке (наши палатки зимой днём не отапливались) и стуча зубами синей рукой достаёт всем по очереди котелки и ложки. Горе тому, чья ложка не найдётся. Человек сидел голодным. Ложки воровались, их не хватало. Да и котелки воровались тоже. Нет котелка, нет пайки. После еды молодые солдаты мыли котелки и ложки холодной водой за себя и за дембеля. Жир не отмывался. На мытьё давалось 2 – 3 минуты. За грязный котелок или ложку били. Горячей воды не было.

Баня в полку представляла собой четыре хлипкие фанерные стены и внутри наверху гнутая труба с дырками посередине. На полу хлипкий настил из под которого фонтанами брызгала жижистая грязь. Выдавалось хозяйственное вонючее мыло. Мы были рады и ему. Вода текла мало, полухолодная. Под ногтями пузырилась содранная с тела и головы шершая грязь. Дрожжащие от холода голые тощие тела бились и толкались за каждую струйку воды. Возле «бани» стояла прожарочная машина хим роты и прожаривала наши ХэБчики и кальсоны от вшей. Потом это всё, заскорузлое и провонявшее хлоркой одевалось. Баня шла всю ночь. Полк мылся. Утром поднимали как обычно. У офицеров была своя баня. Цивильная и с кабинками. Пару раз, уже годком, я в ней смог помыться через знакомого банщика. Небо и земля.

Так как все сух пайки взять в горы не было возможности, большая часть этой бурды оставалась на броне и в полку. За «бытовкой» (пустая палатка) валялись десятки банок, которые старослужащие солдаты ели по ночам, разогрев их на маленькой самодельной буржуйке, топившейся соляркой. Иногда на такой печке молодому разрешалось поджарить кусочек хлеба. Это было особое лакомство. Видел молодых солдат, которые от голода рылись в этих брошенных банках и ели оставшиеся там засохшие кусочки жира. Чёрные, давно не мытые тощие тела, лица и руки в гноящихся коростах, полученных побоями, грязные оборванные обноски обмундирования.  Уставшие и испуганные глаза. Это тоже были солдаты, которые постоянно шли в бой и защищали Родину. Людям, олицетворявшим эту Родину, было на солдат наплевать, они их предали.

В Союзе в это время шла своя весёлая жизнь. Рации ловили переговоры таксистов о кабаках и проститутках. Газеты писали, что мы строим дома и сажаем хлеб. Население СССР, возрастом от 18 и старше, дружно и сто процентно проголосовало на собраниях трудовых коллективов за введение войск в Афганистан. Проголосовало и забыло об этой позорной странице своей жизни. Да и кто тогда вякал против. Пишут, что даже диссиденты и политические против Афгана не протестовали. Так, что когда я слышу от старшего поколения или от бывших членов КПСС фразу «я тебя туда не посылал» мне хочется плюнуть им в лицо. Посылали, греховные соотечественники, имено вы и посылали. Всем огромным могучим советским совершеннолетним народом.

За все свои ранения лично я получил около 500 рублей после Афгана советскими деньгами. В Афганистане получал около 20 рублей (чеков) в месяц, рядовой получал 9-12 рублей (чеков). На эти деньги надо было купить подшивку к воротничку, нитки, иголки, зубную пасту, зубную щётку, сапожную щётку, одеколон, бритву, мыло и много чего ещё. Остальное тратилось в основном на сигареты с фильтром, печенье и сгущёнку. У молодых солдат деньги, как правило, отбирались старослужащими.

Ранения, бои, подрывы, конопля, дизентерия, энурез, понос, дистрофия, желтуха, лихорадка, вши, голод, оскорбления, побои и гниющие раны от них – это были обычные будни советских солдат в Афганистане.

Бани можно было не видеть по полгода.

За вопрос о бане, «рассерженный» заслуженным обвинением командир дивизии или полка мог на всю ночь заставить уставших после боевых выходов солдат рыть в полный профиль окопы на плацу в морозной земле и закапывать утром их обратно. Это было обычным делом и не удивляло.

Издевательство и скотское отношение к курковому пушечному мясу всех видов было само собой разумеющимся делом. Отцы командиры сыпали в наш адрес такими перлами, что грузчики в портах казались перед ними маленькими скромными гимназистками. На солдатиков, ротных старшин прапорщиков, ротных капитанов, ротных замполитов и взводных лейтенантов, бившихся из последних сил, в очередном бою могли и просто забыть, и плюнуть на них.

Недавно читал в интернете статью очередного расследователя про Героев Советского Союза, сержантах Мироненко и Чепике. Дескать, не сами себя подорвали, а молодые курки их пристрелили. За издевательства. Не знаю, свечку не держал. Но подорвать себя на гранате или мине вместе с моджахедами готов был всегда любой нормальный курок. Не так это для курка ВДВ и страшно было. Ну, попал в передел, ну не сдаваться же. Сам держал пару раз по несколько часов кольцо от гранаты на шомполе АКСа. И прощался с родными в мыслях без мандража. Жизнь у десантника такая. Попал по полной, умри достойно и прихвати с собой врагов побольше. Что пацаны Мироненко и Чепик скорее всего и сделали. Честно и по десантному. По мне, так они настоящие Герои.

Обмундирование было драное, штопанное и застиранное до дыр. На боевые каждый искал себе одежду и обувь сам из кучи обносок и хлама. Такую кучу всегда вываливали на плацу при построении курков дивизии перед боевыми. Лично я ходил в офицерском ПШ, выкинутым каким – то штабным за не надобностью. Меня часто путали из за этого на боевых с офицером (когда мы спускались с гор к броне), но мне обычно это было на руку. Конечно, понимал, что с лампасами на галифе и в офицерском кителе становился более сладким куском для моджахедов, но мне было всё равно, уж больно это ПШ было удобное и тёплое. По этой же причине я добыл себе офицерский бушлат, который был более тёплым в горах, чем солдатский. У него и воротник был меховой. Это же ПШ и бушлат уже в полку давали мне возможность попасть после отбоя на кино для офицеров.

Наркомания процветала. Героин косил здоровье штабных солдат и солдат спецов со страшной силой. Гроб с очередным покойником ставили на плацу и вели нас в столовую на обед, заставляя смотреть наркоману в лицо. Считалось, что это отвратит нас от наркотиков. Нам было наплевать. Курки героин не употребляли.

Штабные офицеры были очень изощрённые в своих издевательствах. Помню, целый батальон, сразу после двух месяцев беспрерывных боёв не заводя в полк, поставили в чистом поле, раздели догола, заставили наклониться и раздвинуть ягодицы. Искали, кто чего добыл на боевых. Да, что мы могли добыть. Три апельсина, кусок мыла, десяток афганей (местных денег) из кармана застреленного моджахеда, или поношенные китайские электронные часы. Скотам было до лампочки, что мы были с поля боя. Исполнялся приказ командира дивизии, по особому «любившего» своих солдат. Попы были грязные, кто – то пёрнул под нос очередному замполиту из штаба. Проверяли долго, часа два. Лезли в дырявые кальсоны и автоматные рожки, обнюхивали каждый лист БМД и бронежилеты. Если бы хоть одна горячая голова дала в морду проверяющим, мы бы схватились за автоматы. Мы были на пределе. Мне в то время было одинаково плевать в кого стрелять: в моджахедов или в штабных сук нас гнобивших. Для меня был один авторитет, командир роты. Покажи он любую цель и цель уже могла не планировать свою горемыстную жизнюху дальше.

Когда я улетал в Союз, вместе с нами летело 4 солдата под охраной. Их судили за мародёрство и убийства. Одного везли в дисбат, ещё одного на зону. Двоих, по слухам, везли на смертную казнь. Нас особо не интересовало, что конкретно они натворили. Самолёт сел в какой – то дыре ещё до Ташкента, но уже в Союзе. Чего – то у него там сломалось. Мы сходили уже в наш советский кишлак и купили вина, хлеба, сигарет и консервов. Пришли, угостили осужденных. Они были наши. Они были такими же героями как и мы. Просто им не повезло. Они попались. Расстрелять или посадить за подобные и другие анти уставные «подвиги» можно было любого из нас. Караульные не мешали. Они не рискнули мешать. Они даже сняли с арестованных наручники. Рядом со мной сидящий сержант снял сапог и вылил из него кровь. У него было ранение в ногу.

По прилёту в военный аэропорт Тузель, нам в маленьком кассовом окошке одиноко стоящего дома выдали наши копейки за боевые и ранения. Кому 200, кому 300, кому 500 рублей. Потом показали в темноту и сказали: «там Ташкент». Всем было по фигу на наши награды, бинты и костыли. Чиновникам и генералам, олицетворявшим Родину в Сытом Союзе, было плевать. Мы поймали машину, заплатили по 25 рублей и поехали в аэропорт. В аэропорту было уже около 2.000 таких же  уставших от войны людей. Бесплатных билетов по солдатскому требованию не было. Утром я поехал в город и купил билет за наличные. Куда пришлось, но это было уже посередине дороги домой. Так, на перекладных, я добрался до дома, где меня ждали поседевшие от постоянных переживаний, отец и мать.

Дембеля комендантского взвода нашего полка, меняли на героин боеприпасы, еду и обмундирование своих молодых солдат, запчасти к боевым автомобилям. Всё, что могли украсть. Иногда это воровалось на складах, куда воровать посылали тех же молодых солдат под угрозой смерти и издевательств. Причём среди этих дембелей наркоманов были и те писаря, кто имел доступ к секретной информации о проводимых боевых операциях. Не удивлюсь, если и она менялась на наркоту и модные часы и джинсы. Тогда мы этого анализировать не могли, это понимание уже приходит сейчас. Тогда нас хватало только на сон, еду и боевые. Где уж кого – то обвинять и правду искать.

Курки часто употребляли коноплю (так называемый «чарс»), героин употреблять у них не было сил. Героинщик в горах не смог бы идти и километра. Правда, коноплю старались употреблять в полку, в горах особо не раскумаришься, воевать надо.

Почему курки не трогали штабных, среди которых было немало бывших курков, не выдержавших тягот и лишения службы в курках. Казалось, вот оно, устроившееся сладко чадо. Штабные могли куркам отомстить. Наградные скрысить, льготы в военный билет не проставить, настучать и ещё чего. Злить их и стыдить было не выгодно, как в дерьмо наступить. И дерьму по фигу, и сам испачкаешься.

Правда, справедливости ради стоит сказать, что не все курки, попавшие по тем или иным причинам в штабные (не всегда по доброй воле), покидали свои роты. Пока рота находилась в расположении полка, они работали в штабе, на боевые ходили вместе с ротой и становились обычными курками.

Получить боевую медаль или боевой орден для солдата курка можно было в основном только одним способом, через ранение в бою. Или посмертно. За самострел или ранение по случайности наград не давали. За лёгкое ранение или контузию в бою курок получал медаль «За Отвагу», за тяжёлое ранение или смерть шёл орден «Красная Звезда».

Иногда без ранения удавалось получить медаль «За Боевые Заслуги». И поверьте, эта медаль, если она получена курком, стоит намного больше любых орденов любого штабного офицера. Когда курки без ранения получали медаль «за Отвагу», можно было смело приравнять её к ордену «Красного Знамени».

Офицеру и прапорщику курковой роты обычно давали за службу в Афгане орден «Красной Звезды». Такую «Красную Звезду» куркового офицера можно смело приравнять к «Золотой Звезде Героя».

Так, что орден ордену рознь.

Спецы получали свои награды тоже вполне справедливо.

Очень много курков и спецов солдат так ничего из боевых наград и не получили. Хотя подвиги совершали все и часто. Мой товарищ последний год службы водил в Афгане бензовоз. От точки «А» до точки «Б». Любая пуля и ты – факел. Каждый выезд это подвиг. Молодым курком он ходил в горы. От горы «А» до горы «Б». Под пулями. Каждая гора – это подвиг. Каждый день в Афгане – это был обычный рабочий подвиг. Пули летали везде. Пока стоишь в карауле, слышишь 2 – 3 свиста каждую смену. Космонавты за 2 – 3 месяца опасной работы получали звёзды Героев. Курки и спецы за полтора года Афгана получали по 200-300 рублей. Как правило, это были обычные парни с обычных рабочих и крестьянских семей.

Родина у них в неоплатном долгу.

Родина в огромном долгу перед теми, кто защищал её и выполнял её, Родины приказы. Курки, искренне верили, что прикрывают своими телами Страну. Хотя каждый солдат мог прийти в штаб полка или дивизии и попроситься в Союз. Никаких репрессий со стороны закона не было, его реально отправили бы домой, в Россию, дослуживать в СССР.

Мы искренне бились рядом с трупами убитых и телами раненых сослуживцев, зная, что мы их не бросим. Курки искренне считали, что если они уйдут из Афгана, и не будут воевать, наша Родина подвергнется нападению со стороны американцев, и что банды моджахедов будут убивать мирных жителей на южных рубежах нашей Родины. Это были наши заблуждения, но мы верили и отдавали себя войне, и выли по вечерам возле курилки, слегка обдолбившись афганского чарса.

В том страшном, лживом и прогнившем Афгане все Курки, даже те, кто покончил с собой, не выдержав фронта, обессилев от побоев и унижений, были Героями по одной причине. Они не ушли с войны, Они готовы были остаться с ней до самого конца своей жизни, пусть и очень короткой, предпочтя смерть предательству своих сослуживцев.

Что касается вывода войск из Афганистана. Один из моих командиров в Афгане, позже, после войны, служил, во время вывода советских войск, на границе СССР с ДРА. Уже после войны он, скрипя зубами, рассказывал мне, как ещё целый год после официального вывода Советских Войск из ДРА, с боями, на советскую территорию пробивались забытые и брошенные Генералами на произвол судьбы в Афгане, советские солдаты и офицеры. Как моджахеты отправляли на нашу сторону на плотах тела и головы убитых и не прорвавшихся домой Российских пацанов, искренне веривших, что Родина их никогда не бросит. А когда власть их бросила и забыла, они всё равно остались верны своей присяге до самого последнего конца.

https://khabarovsk.md/419-pravda-ob-afgane.html





1

 Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.


Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 454 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (0)


 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.














                                         Презентация

                                (A.Sukholesky/V.Markovsky/R.Volstad/RIANovosti)










































































1. Полевая форма, принятая на снабжение в мае 1969 года, использовалась в частях и подразделениях 40-й Армии в течение всей войны, не смотря на появление новых образцов. Значительные ее запасы имелись на складах, а, согласно принятым нормам, она служила до истечения срока выноски, и лишь затем могла заменяться на новую, из-за чего в части одновременно могло использоваться разнотипное обмундирование. Летняя полевая форма включала хлопчатобумажный китель с брюками и сапогами (яловыми или юфтиевыми), дополнявшиеся разгрузочным снаряжением с плечевыми ремнями. В частях южных округов разрешалось в летнее время носить китель с незастегнутой верхней пуговицей, разглаживая при этом отвороты воротника.

При переходе на зимнюю форму одежды ее сменяло утепленное полушерстяное обмундирование. Полевые кокарды защитного цвета имелись только на зимних шапках офицерского состава, солдатские ушанки несли обычные анодированные кокарды золотистого цвета, снимавшиеся в боевых условиях. В частях 40-й Армии шинель носили лишь в пределах гарнизона, боевой обстановке больше удовлетворял укороченный рабочий ватный бушлат, теплый, удобный и не стеснявший движений. Погоны полевого обмундирования зеленого цвета, единого образца для всех родов войск, заменяли «повседневные» цветные (красные — у мотострелков, черные — у танкистов, артиллеристов и инженерных войск и голубые — у авиаторов и ВДВ). Полная комплектация выкладки имущества и снаряжения на практике никогда не использовалась, в боевых выходах и на заставах обходились облегченной экипировкой без противогазной сумки и пехотной лопатки, оставляя только подсумок не четыре автоматных магазина, гранатный подсумок под пару РГД-5 и флягу в чехле (обычно штатные фляги 650-г объема заменяли более вместительными пластиковыми двухлитровыми).

Автомату АК-74 калибра 5,45 мм в разведподразделениях предпочитали «Калашниковы» калибра 7,62 мм, считая их огонь более мощным. Широко использовались компактные АКМС со складным прикладом, удобные при долгих переходах и движении на технике. Внутрь полой рамы приклада часто укладывали пакет первой помощи, а сам приклад обматывали резиновым жгутом из аптечки, чтобы они при необходимости тут же оказались под рукой. Пластиковые магазины, по возможности, заменяли металлическими — хрупкий стеклопластик при попадании пули или осколка давал ранящие осколки.



































































































2. Сетчатые защитные костюмы КЗС и маскировочные КЗМ, отличавшиеся покроем и материалом, имели сходный рисунок камуфляжа, за характерные контуры прозванный «амебой». Костюмы, первоначально разработанные для погранвойск, получили распространение в разведподразделениях и частях ВДВ, где служили основными типами маскировочной одежды. Они выпускались из ткани с рисунком общего типа, но разных цветов, сообразно местности — зеленого с желтыми пятнами, зеленого с белым и «горного» коричневого с грязно-белым рисунка, предназначавшегося для Закавказья, однако последний в войсках практически не встречался. «Камуфляж» полагалось носить поверх полевой формы, но летом легкую «сетку» КЗС часто использовали взамен ее, иногда комплектуя куртку с обычными брюками защитного цвета, материал которых был более прочен и вынослив. Каску выбеливали мелом или обтягивали чехлом из мешковины и обрывков старого обмундирования для маскировки и защиты от палящего солнца. Использовались бронежилеты разных типов, наиболее надежными БЖ-85 т с титановыми пластинами (более вязкий и прочный титан не давал осколков и лучше задерживал пули и осколки). К середине войны обязательным в снаряжении стал разгрузочный жилет-«лифчик», более практичный, чем штатные подсумки. Снабжение жилетами отечественного производства было налажено лишь к 1987-88 гг., из-за чего чаще приходилось обходиться трофейными «разгрузками» пакистанского, китайского и арабского производства. Жилет с наплечными лямками и поясным ремнем имел 3–4 кармана-ячейки с застегивающимися клапанами под автоматные магазины (иногда карманы были увеличенной емкости, вмещавшие пару «рожков» каждый) и 2 кармана под гранаты. Загрузка жилета определялась индивидуально и зависела от распределяемого имущества — кроме боеприпасов, «лифчик» мог служить для размещения сухпайка, перевязочного пакета, сигнальных патронов и ракет и прочего. Случалось, необходимые и доказавшие свою практичность жилеты заказывали дома в швейных кооперативах на собственные деньги или самостоятельно кроили по взятым у пленных образцам, а то и по типу виденного в кино (популярном в 80-е годы «Коммандо»).

Прочее имущество, необходимое при выходе на несколько дней, помимо набиравшихся с запасом боеприпасов, включало воду и продовольствие, необходимые в холодные ночи теплую куртку и свитер, спальный мешок, одеяло и предметы обихода, укладывавшиеся в объемистый рюкзак и навьючивавшиеся на него. Помимо собственного груза, на бойцов распределялось общее имущество — тяжелое вооружение группы и боекомплект к нему. С учетом патронов, лент, гранатометных выстрелов и мин, на каждого приходилось, в лучшем случае, 35–40 кг. При многодневном рейде, с учетом задачи, местности и времени года, нагрузка могла достигать и предельных по выносливости 50–60 кг.




































































































3. Приказом МО в 1984 году на снабжение была принята полевая форма нового образца, единого для солдатского и офицерского состава. Она состояла из куртки и брюк защитного или камуфлированного цвета с фуражкой-кепи с матерчатым козырьком, зимой дополнявшихся теплой курткой на ватине с цигейковым меховым воротником.

В частях 40-й Армии форма появилась впервые еще двумя годами раньше, в ходе проведения ее испытаний в разнообразной местности и климатических условиях восьми военных округов, а также в боевой обстановке Афганистана. Доказав свои достоинства и практичность, форма первое время шла преимущественно на снабжение воюющей 40-й Армии, за что и получила название «афганки» (имело место и более экзотичное прозвище «мобута», по имени известного тогда африканского правителя; по легенде, как раз для африканских армий и была пошита выглядящая «не по-нашему» и непривычно удобное обмундирование).

Новая форма имела, в общей сложности, четырнадцать емких наружных и внутренних карманов. Куртка могла стягиваться в поясе и по низу уплотняющим шнурком для защиты от ветра, как и манжеты брюк. Брюки несли впереди простроченный кант, сохранявший форму в полевых условиях и без разглаживания. Все пуговицы укрывались под клапанами, защищавшими их от отрывания, особенно при передвижении ползком.

Сапоги повсеместно заменялись более приемлемыми в горно-пустынной местности юфтевыми ботинками с высокими берцами, облегающими ногу, и ременной шнуровкой. Использовались три разновидности ботинок, различавшихся деталями кроя (наличием заклепок, вытачками, усилением задника) и подошвой; наиболее популярными стали облегченные ботинки с прочной подошвой из литого полиуретана. При возможности, у соседей-афганцев выменивали и покупали горные ботинки чехословацкого производства, поставлявшиеся в правительственную армию. Легкие и удобные чешские ботинки на шнуровке с парой ремней-застежек на берцах служили предметом зависти для остальных.

Ноская и удобно скроенная форма позволила решить и немаловажную в боевых условиях проблему, придав единообразный вид личному составу. Офицеры перестали выделяться в боевых порядках и строю, привлекая внимание противника (особенно снайперов, в первую очередь стремившихся выбить командиров). В боевых выходах офицеры не отличались от бойцов ни экипировкой, ни оружием, оставляя планшетки с портупеями и пистолеты, которые заменяли обычные вещевые рюкзаки и автоматы. Заместитель командира разведроты имеет ночной бинокль БН-2 в футляре.




















































4. Ручные пулеметы ПК и модернизированные ПКМ в войсках служили оружием ротного звена. Однако во многих подразделениях 40-й Армии, включая практически все разведгруппы, из-за необходимости создания плотного заградительного огня, способного поражать живую силу и транспорт в караванах, ПК был незаменимым оружием. В разведгруппах он служил средством огневого усиления, причем число пулеметчиков увеличивали вдвое-втрое против штатного, и почти каждое отделение имело по несколько ПК, запас лент и патронов к которым распределяли по рюкзакам всех бойцов. Обычным «нормативом» для пулеметчика считалось до 100 патронов к ПК.

Пулеметчик на рисунке одет в маскировочный костюм КЗС, ботинки и фуражку-кепи нового образца. Разгрузочный «лифчик» под автоматные магазины нетипичен для пулеметчика; в этом случае карманы жилета, предназначенные для автоматных «рожков», использованы под запасные пачки с патронами, перевязочный пакет, упаковку сухпайка и предметы обихода. Обычно пулеметчики обходились без второго номера, предусмотренного расчетом и занимавшегося переноской патронных коробок. Снаряженные ленты по 150 и 250 патронов брали с собой в заплечный рюкзак. Рукоятка использовалась для переноски ПК при быстрой смене позиции, в походе пулемет обычно несли на ремне или взваливали на плечо, приходившееся между рукояткой и патронной коробкой, и удерживали за ствол.




























































































5. Недостаток специальной экипировки и снаряжения приводил к появлению всевозможных импровизированных средств. Обычный для пулеметчика боезапас из 3–4 снаряженных патронных лент часто носили поверх обмундирования, через плечо или опоясываясь ими, чтобы сменные ленты при стрельбе находились под рукой. Иногда для этого применяли спасательный жилет, входивший в комплектацию БТР БМП, используя его в качестве «фартука», защищающего обмундирование от ружейного масла и смазки лент. Из внутренних полостей жилета извлекали ненужный пенопластовый заполнитель, придававший ему плавучесть, а на плечи нашивались дополнительные лямки, удерживающие ленты от сползания. На поясе они стягивались еще одной лентой, «застежками» которой служили крайние звенья.

Дополнительный запас патронов в лентах и уложенных патронных коробках размещался в рюкзаке десантника РД-54. Такое снаряжение было популярно среди пулеметчиков 317 пдп в Кандагаре в 1982-83 гг.

Ботинки могли зашнуровываться не до конца, если предстоял выход в пустыню летом, неплотная шнуровка позволяла ногам «дышать» и позволяла быстрее обуваться. Плотная шнуровка становилась необходимой в горах, где обувь должна была плотно облегать ногу, фиксируя стопу и голень от вывиха.




















































6. Снайперы в частях 40 Армии несли службу в дозорах и на заставах, а также использовались для решения специальных задач в боевых выходах и засадах. Снайперская стрельба требовала профессиональной подготовки. Обучение стрелков для Афганистана наладили в центре «Шерабад» ТуркВО. Курс учебы, помимо освоения оружия, навыков и специфики снайперского дела, учитывал особенности маскировки и стрельбы в горно-пустынной местности, где соседство прогретых солнцем и тенистых склонов создавало множество воздушных потоков, вместе с солнечной рефракцией в «дрожащем» горячем воздухе серьезно сказывавшихся на точности стрельбы. Имелись снайперские прицелы для автоматов и пулеметов, но штатным оружием снайперов оставалась специальная винтовка СВД с оптическим прицелом ПСО-1.

Горное обмундирование, надевавшееся поверх обычной полевой формы, состояло из просторной куртки и брюк-шаровар, пошитых с учетом горных условий. Оно сочетало повышенную прочность и износостойкость с защитой от резких перепадов температур и ветра. Материалом служила плотная ткань на джутовой основе. Куртка с капюшоном и брюки имели вшитые сборки-резинки на манжетах рукавов и штанин, защищавшие от попадания песка и мелких камней. Такие же сборки на коленях уменьшали парусность мешковатой одежды (в горах, где и без того бывает трудно найти опору, частые и сильные порывы ветра грозят сбросить человека со скал). Горные ботинки отличались уплотняющим валиком по верху берц, усиливающими накладками и шипованной подошвой с глубоким рельефом протектора и зацепами по ранту.

Широко использовались среди разведчиков и спецназовцев разнообразные вязаные шапки, перенятые у альпинистов, но темных неброских цветов. Они были более практичны в зимних разведвыходах, чем любой форменный головной убор, сочетая тепло с хорошей носкостью — потерять такую шапку можно было не бояться ни при десантировании, ни на бегу. Предметы одежды могли комбинироваться в разных сочетаниях, так как форма одежды и экипировка в подразделении зависели от позиции командира, настаивавшего на соответствии уставным требованиям или выбиравшем удобство и практичность в боевой обстановке («Десантникам расстегнутый воротник воевать не мешает!»).




























































































7. Полевая форма, введенная в 1984 году, была принята в защитном и камуфлированном исполнении с последующим переходом полностью на маскировочный вариант. На деле в части 40 Армии поступало преимущественно защитное обмундирование, (тыл ВС считал, что частичная замена на камуфляж приведет к разнобою внешнего вида бойцов и офицеров). Камуфляж, появившийся к 1987 году, оставался редким исключением и его немногие комплекты не позволяли полностью переобмундировать подразделения, не говоря уже об отсутствии подходящих размеров и ростовок. Дефицитный камуфляж первое время большей частью доставался старшему комсоставу и новенькая необношенная пестрая форма служила верным признаком штабного офицера, как и строгое следование уставным требованиям к обмундированию — снаряжение «в три ремня», под портупею, полевую сумку, бинокль (на рисунке отсутствует) и офицерские туфли, в то время как видавшие виды строевые командиры внешне «на боевых» старались не выделяться.

Для автомата АКС-74У поставлялась специальная пластмассовая набедренная кобура с креплением из плечевого, поясного и коленного ремней. На практике она использовалась крайне редко, оказавшись крайне неудобной и громоздкой и надевалась разве что для смотров и фото на память.




























































































8. Спецназовские разведподразделения 40-й Армии часто использовали полевое обмундирование, специально разработанное для южных пустынных районов, облегченный костюм из просторной короткой куртки и брюк песчаного цвета, больше известный как «песчанка», мог служить самостоятельной полевой формой или, по погоде, надеваться поверх обычной одежды. Покрой костюма был сходен с «прыжковыми» комбинезонами для парашютной подготовки, унаследовав от них боковой клапан под нож на правом бедре, но не имел стягивающих сборок по манжетам рукавов и штанин и отличался объемистыми карманами для размещения многочисленных принадлежностей. Первые партии костюмов имели карманы с клапанами на открытых пуговицах, затем пуговицы стали потайными под двойными клапанами. Подмышками и в паху костюма были вшиты сетчатые вставки для вентиляции. Импровизированная «разгрузка» — еще один пример использования подручного имущества. Из ячеек спасжилета вынуты пенопластовые пластины — «поплавки», а прорезанные карманы приспособлены для размещения магазинов к автомату.

Подствольные гранатометы ГП-25 «Костер» долгое время были в дефиците и при выходах на «боевые» доставались наиболее подготовленным бойцам и офицерам. В разведгруппах обычно их имели командир и замкомвзвода («замок»). Боезапас из гранатометных осколочных выстрелов ВОГ-25 размещался в специальных поясах-патронташах или подсумке на десять выстрелов с наплечной ямкой.




























































9. При выходах спецназовцев на контролируемую душманами территорию для проведения разведки, организации засад и охоте за караванами иногда практиковалась афганская одежда. «Маскарад» снижал вероятность срыва скрытного выхода группы при случайной встрече с местными жителями, пастухами и караванщиками и позволял при встрече с душманами выиграть минуты, часто способного решить исход боя или уклониться от стычки, сойдя за один из местных отрядов, благо не только одежда, но и оружие обеих сторон были одинаковы, а разглядеть лица противник мог лишь с расстояния, куда меньшего дистанции прицельного огня. Помимо просторных шаровар, рубах и накидок, широко использовались удобные куртки горного типа пакистанского пошива. Встречалась и армейская одежда трофейного происхождения, получаемая душманами в центрах подготовки. Так, известный в 173-м отряде лейтенант Веселов носил взятый в караване комбинезон американской морской пехоты. Не использовалась только местная обувь — сандалии и мягкие туфли с обмотками были слишком непривычны. Штатным армейским ботинкам спецназ предпочитал спортивную обувь (как гласит поговорка, «разведчика ноги кормят»). Чаще всего носили китайские кеды или более прочные кроссовки с жесткой подошвой, лучше подходившие для каменистой почвы. Наибольшим уважением пользовались отечественные кроссовки, покупавшиеся в Военторге — «адидасы» тбилисского производства и «кимры», невзрачная на вид, но крепкая и выносливая обувь Кимрянской фабрики, с которыми ни в какое сравнение не шли лежавшие в дуканах (магазинах) изделия знаменитых фирм, не выдерживавшие и одного-двух переходов по горам.


























































































Владислав
Толстов

Забытый шедевр: самый глубокий роман о войне в Афганистане


Аннотация
О книге Олега Ермакова «Знак зверя» (1994)


Странное дело: советская война в Афганистане в отечественной литературе, серьезной литературе следа почти не оставила. Нет, книг «про Афган» выходят сотни. Тем более в нынешнем году, когда мы пережили 30 лет со дня завершения войны, а впереди нас ждет 40-летие со дня ее начала (27 декабря 1979 года, напомню). И в связи с этим на книжные прилавки обрушится плотный вал книжек про Афганистан. Но это чаще всего будут мемуары, частные и коллективные (вроде книг в жанре «боевой формуляр»), будет много откровенной шняги типа «Девятой роты». А вот из серьезных, глубоких книг можно вспомнить разве что «Ненастье» Алексея Иванова, но этот роман всё же не про Афган, а про «послевоенные» похождения бывших воинов-интернационалистов. Да «Цинковые мальчики» Светланы Алексиевич, которые, судя по судебным перипетиям автора, которого обвинили в искажении монологов афганцев, больше относятся к жанру социальной фантастики.

И единственный, получается, роман, который дал нам опыт творческого осмысления войны в Афганистане — это «Знак зверя» Олега Ермакова. Я до сих пор помню, какое оглушительное впечатление на меня произвела эта книга, небольшой толстенький томик смоленского издательства «Русич», где под одной обложкой было всё, написанное к тому времени (это самое начало 90-х) Ермаковым: «Знак зверя», повесть «Вариации» и цикл рассказов «Зимой в Афганистане». Я перечитывал эту книгу несколько раз. Я даже сейчас взял ее и понял, что впечатление от нее не стерлось за последующие четверть века. Всё так же ярко, сочно, убедительно, отчетливо, до дрожи в пальцах и рези в глазах.

Очень жаль, что «Знак зверя» оказался последним произведением на тему Афганской войны в творчестве Ермакова. Потом он стал писать совсем другое — нечто такое буколически-философское, что за последние 20 лет ни одного его текста я не смог дочитать хотя бы до середины. Возможно, Ермаков как писатель сказал об Афганистане всё, что хотел. А, возможно, его разочаровала судьба «Знака зверя». Этот роман мог стать для нашей литературы тем, чем для американской литературы стали «Уловка-22» и «Прощай, оружие!» — эталонным антивоенным романом, достойным того, чтобы его включили в школьные учебники. В реальности же сегодня мало кто помнит эту книгу.

«Знак зверя» появился в странное время. Война в Афганистане тогда считалась одной из тем, которые в Союзе пребывали под жестким запретом. А теперь, мол, разрешили писать, и все бросились писать. Но какого-то канона, единого писательского мнения о том, как следует описывать войну в Афгане, еще не сложилось. И писали о ней примерно так, как писали в то время о Великой Отечественной, с долей такой патриотической гордости — мол, да, было трудно, но свой долг наши солдаты выполнили. Параллельно с этим складывался другой канон новейшей военной прозы — где стремились рассказать, донести до читателя всю правду, какой бы горькой и страшной она ни была. Правда, здесь не повезло в другом. Это было постсоветское время, когда «всю правду» спешили доложить, рассказать, прокричать все. И правда о войне в Афганистане, тем более уже закончившейся, оставалась где-то на периферии общественного внимания.

Потому, подозреваю, у нас так и не сложился собственный корпус «афганской прозы». Потому что в начале 90-х «афганская» военная проза была не столько военной, сколько антиармейской. Полагалось считать, что армия, советская армия — это такой филиал ада, в котором сплошная «дедовщина», избиения, унижения, голод и тотальное бесправие. Военные действия, как в Афганистане, только добавляли к этой картине отдельные мазки, но в целом не отменяли общего безрадостного настроя. Как можно описать свой опыт Афганской войны? Писать о подвигах и героях — так это будет выглядеть странно, учитывая, что войну наша армия, как тогда считалось, проиграла. Писать о том, как там было жутко, страшно, одиноко? Так это и так все писали, безотносительно к ограниченному контингенту в ДРА. Сейчас уже мало кто помнит, что, например, был такой Валерий Примост с армейскими «ужастиками» вроде «Штабной суки» или только что дебютировавший Александр Терехов с «Мемуарами срочной службы».

«Знак зверя» малоизвестного автора из Смоленска Олега Ермакова не вписывался ни в «героический», ни в «разоблачительский» канон тогдашней военной прозы. Олег Ермаков написал поразительной силы роман, который словно приподнимал меня, читателя, над газетной «правдой» и публицистическим «правдорубством», отстранял, создавал дистанцию, обзор, давал возможность рассмотреть, погрузиться, вникнуть. Хороший роман создает собственный мир, и таким миром в «Знаке зверя» стала повседневная жизнь военного городка в какой-то далекой афганской провинции. Мы видим происходящее глазами главного героя, у которого даже имени нет, он останется с нами под своей казарменной кличкой Черепаха. Вместе с ним мы наблюдаем за окружающей действительностью, живем той же жизнью, что и обитатели военного городка, который сам Ермаков называет «городом»: «В городе у подножия единственной среди степей горы было всё, что обычно бывает в городе: бани, клуб, библиотека, электростанция, магазин, тюрьма, лечебница, склады, автопарки, центральная площадь с плакатами, помойки, кухни, столовые, хлебозавод и контрразведка. В банях люди мыли грязное тело, в клубе слушали доклады и смотрели кино, в библиотеке брали книги, в тюрьме сидели, в лечебнице хворали и умирали, на хлебозаводе хлеб пекли. В парках стояли танки и тягачи, грузовики и бронетранспортеры, в оружейных парках пирамиды — шкафы с автоматами и гранатометами, ящики с патронами и гранатами. В городе жило более трех тысяч человек».

Черепаха — связист, корректировщик в артиллерийской батарее. Во время боя он находится не на «передке», а видит войну с дистанции, с расстояния. Поэтому, чтобы помочь ему и авторам разглядеть то, что происходит, автор показывает нам разные грани и сцены войны, привлекая других персонажей — разведчиков, брутального комбата по кличке ДШБ, капитана разведроты Осадчего, медсестру Женщину-с-Косой, и многих других. Они видят то, чего не мог бы увидеть главный герой — кишлаки, бои, растерзанные тела, дуканы, горные перевалы, дороги… «В Афганистане нет дорог, по которым советские и правительственные войска могут передвигаться без опаски. Даже на пыльной проселочной дороге в каком-либо глухом углу страны шоферы ведут машины, напрягая животы и стискивая зубы на ухабах, — каждый миг дорога может выплюнуть клочья европейских или американских мин. Здесь воюют все дороги».

В «Знаке зверя» есть и натуралистичные, ужасные сцены, есть даже легкая (по тем-то временам) эротика, там вообще много чего есть. Хороший роман каждый раз, когда его перечитываешь, открывается новыми гранями. Не случайно же про «Знак зверя» написано не только множество критических статей, но есть даже, как я нашел, диссертация на соискание степени кандидата культурологии «Имена собственные в романе О. Н. Ермакова «Знак зверя». В романе почти отсутствует сюжет (мне вот сейчас трудно вспомнить, что там, кроме жизни и войны, какие события), весь сюжет — от прибытия Черепахи в городок и до его отправки домой. Это и роман воспитания (был салагой — стал ветераном). И роман-путешествие, и философский роман. Наконец, это отличная военная проза, да и просто как проза «Знак зверя» даже сейчас заставляет восхищаться, какой тонкой выделки там есть фрагменты. И при этом самый сильный, самый глубокий, самый страстный роман, написанный о войне в Афганистане (и самый талантливый, как по мне) сегодня остается почти забытым. Во всяком случае, количество его читателей раз в сто, в тысячу меньше, чем число зрителей у какой-нибудь «Девятой роты». Жаль, очень жаль.

Об авторе книги. Родился 20 февраля 1961 года в Смоленске. Работал лесником в заповедниках. В 1981—1983 гг. служил рядовым солдатом артиллерийских войск в рядах Советской армии в ДРА. Пережитое там легло в основу его первых произведений. Автор книг «Афганские рассказы», «Знак зверя», «Свирель вселенной», «Арифметика войны», «Песнь тунгуса», «Вокруг света» и др. Произведения переведены на английский, греческий, нидерландский, датский, итальянский и другие языки.

24 июля 2019

Владислав Толстов















 Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.


Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 668 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (0)


 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.
1

1

1





Под огнем от Афгана до Москвы. Избранное. 


Андронов Иона Ионович


* * *

Судебно-следственное дело арестанта Николая Анатольевича Рыжкова под номером 1/22-85/0268.

«Под Кабулом в нашем телефонном коммутаторе связи служили со мной младший сержант Николай и ефрейтор Владимир, старший на коммутаторе. Они вплоть до дня моего бегства избивали меня. Владимир это делал ежедневно по несколько раз. Николай побил меня шесть раз. Избивали тремя способами. Чаще всего наносили удары кулаком в грудь. Причем били всегда там, где находится пуговица. От этого у меня болела грудь. Были припухлости, оставались синяки. Еще били ребром ладони по шее. Третий способ был таков: заставляли меня разуться и били со всей силы сапогами по голым ступням. Это было очень больно. Но больше всего огорчал меня сам факт систематического издевательства и унижения, чему я не мог противостоять.

Владимир требовал от меня отжиматься от пола много раз, а если я не выполнял его норму, то он избивал. Они также выливали несколько ведер воды на пол, а я должен был собрать тряпкой эту воду и отжать в назначенное ими время. Если не успевал, то снова били.

Утром 16 июня 1983 года я был опять избит Владимиром и Николаем. Били кулаками и ногами. Потом приказали идти в офицерскую баню и навести там порядок, и по возвращении оттуда обещали добавить мне еще. Из части я сбежал потому, что не хотел терпеть унижения от сослуживцев. Убежал я сгоряча, а когда одумался, то возвращаться побоялся...».

Перепуганный щуплый парнишка спрятался в каком-то саду, а затем решился идти пешком в Кабул пожаловаться на побои военному прокурору главного штаба. На пригородной дороге его, безоружного телефониста, поймали пятеро боевиков-моджахедов. Связали ему руки тряпьём и увели к своим в горы. Там в их отряде продержали его месяц. Далее переместили на тыловую базу близ приграничного пакистанского города Пешавар. В том плену он встретил ещё одного русского солдата — Александра Воронова.


* * *

Сергей Целуевский вспоминал свои бедствия в плену, а я записывал для предстоящего репортажа.

— После школы меня призвали в армию, — говорил Сергей. — Я попал в строительный батальон, который осенью 1982 года дислоцировали на окраине афганского города Кундуз. Там же базировалась бронетанковая дивизия и вертолетный полк. А мы, стройбатовцы, делали казармы для офицеров, столовые, склады. Я не участвовал в боях, но зато хлебнул сполна армейской «дедовщины». Старослужащие солдаты и сержанты били таких, как я, новобранцев. Хотели сделать из меня «шестерку» — беспрекословного слугу старослужащих. Некоторые офицеры тоже унижали рядовых. В начале января 1983 года я был дежурным батальонной столовой, когда там украл кто-то полсотни стаканов и ложек. Капитан, служивший замом командира батальона по тылу, приказал мне найти пропавшую посуду, во что бы то ни стало. Я обшарил весь гарнизон, но ничего, понятно, не отыскал. Капитан разбушевался: ищи день за днем пока не найдёшь! Пришлось бродить одному за пределами гарнизона по пустырям и помойкам. В сумерках 13 января я нарвался на четверых афганцев с автоматами. А сам был без оружия. Попытался отбиться врукопашную, но был сбит наземь и оглушен. Очнулся у «духов» в какой-то хижине.

Его продержали восемь месяцев под замком в сарае. Кормили скудно полусъедобными отбросами. Охранники пригрозили: «Если ты, русский ишак, вздумаешь бежать, то сразу пристрелим».

Потом лагерь банды подвергся нападению более сильного отряда моджахедов. Они захватили Сергея и ретировались на юг к пакистанской границе на базу самой крупной группировки боевиков под командованием Хекматьяра. Там конвоиры пленника получили за него вознаграждение — 10 автоматов, 7 винтовок и противотанковый гранатомет.

К тому времени Сергей уже освоил у моджахедов язык пушту и уяснил, что попал на их базу около пакистанского города Пешавар. Тут он провел еще два года в подвале дома, где жили боевики. В том же подвале держали также двоих попавших в плен советских солдат-танкистов. Далее численность узников удвоилась, а их новой тюрьмой стал афганский «зиндан» — глубокая яма с отвесными стенами высотой 8 метров.

По краям ямы, где сидел Сергей, была колючая проволока. На трех сторожевых вышках — вооруженная стража. На дне ямы — две боковые норы с входными дверями на запорах из цепей и амбарных замков. В каждой норе — по трое пленных. Их зачастую били и истязали голодом. С тех пор на лице Сергея слева шрам от удара подкованным башмаком. Это изуверство тянулось более двух лет. Были, впрочем, по словам Сергея, краткие передышки:

— Раз шесть, пожалуй, нас вытаскивали из ямы и хорошо кормили. Приказывали помыться. Выдавали чистую одежду. Затем всякий раз выставляли перед приезжавшими туда фотожурналистами и телевизионщиками из США, Англии, Западной Германии, Дании. Кроме них приезжала из Нью-Йорка говорившая по-русски сотрудница организации «Дом свободы» Людмила Торн. Она заинтересовалась мною, вероятно, потому, что я уже потерял тогда надежду выжить, спастись, вернуться домой. С отчаяния покушался трижды на самоубийство. Пытался разрезать вены рук, потом глотал камни, гвозди.

— Как вы очутились в США?

— Семь месяцев назад меня и ещё трех пленных извлекли из ямы, выдали новую одежду и ботинки, приказали вымыться. Появился какой-то американец. Он сказал: «Завтра уедете в Соединенные Штаты». Ночью нас посалили в кузов пикапа. Второй автомобиль заняла охрана. К утру прибыли на военный аэродром в Исламабаде. Там нас взяли на борт самолета ВВС США. Он приземлился в ФРГ, заправился, снова сделал посадку на военной авиабазе близ Нью-Йорка и доставил нас на базу ВВС в Пенсильвании. Я был настолько болен, что меня отвезли в армейский госпиталь в Вашингтоне. Брали анализы крови, лечили. Потом устроили на поправку к двум православным священникам в поселке Махопак на севере штата Нью-Йорка. 


* * *

Моджадеди скомандовал что-то на пушту. Из комнаты вышел моджахед и через пару минут вернулся с худым светловолосым пареньком. Малорослый и щуплый, он выглядел пацаном. Одет в долгополую рубаху, шаровары, сандалии на босу ногу. На голове — блиноподобная шапка-афганка из войлока. Глаза испуганно потуплены. Ладони опущенных рук сплетены так, будто связаны веревкой. Стал посреди комнаты и застыл.

К нему бросились матери военнопленных. Обнимали, гладили его поникшие плечи, всхлипывали:

— Кто ты, родной?

— Меня звали прежде Андреем. Фамилия — Лопух. Я из Белоруссии. В плену с августа 1988 года.

Вмешался приведший его моджахед:

— Ныне его имя Дин Мохаммад. Можете задавать ему вопросы. Но сначала он скажет — хочет ли вернуться в Россию.

Дальнейший разговор с бывшим Андреем шел по-русски, а его надзиратель-моджахед переводил на пушту. Это было, впрочем, излишним лицемерием. Почти все наши афганские собеседники, судя по выражению их глаз, владели вполне сносно русским языком.

— Я хочу остаться с моими братьями-моджахедами, — говорил тихим голосом Андрей-Мохаммад. — Я принял мусульманство. Я осуждаю зверства советских войск в Афганистане. Я не хочу больше убивать афганцев. Они хорошие люди.

— Правда, что не хочешь домой? — встрепенулась Ала Семенова.

— Я не могу. Все... У меня жизнь оборвалась,

— Что сказать твоей матери?

— Чтобы простила.

— За что?

— Что стал мусульманином.

— Как у тебя со здоровьем?

— Здоровье у меня крепкое.

Мы попросили Моджадеди разрешить пленнику написать коротенькую записку его матери. Моджахеды шепотом стали встревоженно совещаться. Просьба явно нарушала спланированный ими загодя сценарий нашего свидания с их невольником. Но все же позволили. Ему дали бумажку и авторучку.

Записку взял сперва генерал Науроз и молча прочел. Пересказал Моджадеди. Затем письмецо отдали нам. Оно было адресовано Марии Николаевне Лопух в деревню Гречиха Брестской области. Копию я храню:

«Здравствуйте мои дорогие родные мама, братики Генка, Ванька, Юрка, Витька. В первых строках своего небольшого письма хочу сообщить, что жив, здоров, чего и вам. Пишу это маленькое письмо из Пакистана. Я и сам не думал, что жизнь меня круто повернет в не ту сторону, в которую хотелось бы. Простите меня за все. А про меня забудьте, будет лучше вам и мне. Я здесь принял веру мусульманина, то есть веру в единого бога. Вот и все. На этом заканчиваю свое письмо. До свиданья. Всего вам наилучшего. Желаю вам счастья, Андрей».

После передачи нам записки, в суматохе прощания с пленником он успел шепнуть Проханову:

— Жив буду — вернусь.


* * *

Продолжая недобро ухмыляться, Хекматьяр заговорил, повторив предыдущие словеса Моджадеди и Гейлани. А от себя добавил:

— Раз вы просите у меня сострадания к вашим сыновьям в плену, то позвольте спросить: кто пожалеет и спасет тысячи наших сынов, дочерей, братьев и сестер, исчезнувших безвестно после советского вторжения? Моего отца и двоих братьев казнили афганские коммунисты. Они арестовали всю мою семью и подвергли пыткам. Мою мать так избивали, что она поныне не может вылечиться. Сейчас мы покажем вам жертвы ваших войск. И проверим искренность вашего сострадания!

Нас повели во двор, где стояли и сидели полукругом сорок калек, израненных на войне. Потерявшие ногу горбились на костылях. Лишенные руки или обеих рук шевелили обнаженными культями. Совсем безногих рассадили на стульях. Инвалиды со шрамами на груди и животе распахнули рубахи. Зрелище было жуткое! Хотя уже стемнело по-вечернему, выставку калек освещали фонари, фотовспышки репортеров и лучи ламп телеоператоров.

Харьяб указал матерям военнопленных на изуродованных афганцев:

— Подойдите к ним поближе.

Ошеломленные женщины гипнотически зашагали вдоль полукольца инвалидов. Рыдали, утирали слезы, пошатывались. Опасаясь их обмороков, мы, четверо мужчин, подхватили под локти наших спутниц. А фотографы подскакивали к нам во всех сторон и снимали в упор на фоне искореженных людских тел.

Хекматьяр взмахнул рукой, и сорок хриплых глоток грозно заголосили хором:

— Аллах акбар!

И еще дважды:

— Аллах акбар! Аллах акбар!

Хекматьяр подошел ко мне:

— Вот видите сами: если я отдам вам просто так ваших солдат, то мои моджахеды перережут мне глотку,

Он, кажется, не лгал.


* * *

Гейлани скомандовал, и четверо боевиков вывели во двор из дома Прокопчука и Лопуха.

Оба были в афганском облачении бежевого цвета. Им навстречу бросились их матери. Объятия, слезы, поцелуи фотографировались со всех сторон. И запечатлились на следующее утро сенсационными снимками в пакистанских газетах. Вскоре лики освобожденных перекочевали на страницы московской прессы. У меня на душе был долгожданный праздник.

Вчерашние невольники моджахедов смогли наконец-то в отдельных комнатах наговориться с их матерями наедине. Мы не тревожили счастливцев. Утром их и нас унес отсюда некомфортный ветеран авиации маршала Язова.

Маршал позаботился дополнительно о двух его солдатах: им дали в самолете воинское обмундирование, которое они тут же надели. За шесть часов обратного пути преображенные армейцы располагали временем побеседовать с нами о своем афганском прошлом.

Андрей Лопух поведал, как накануне нашего первого свидания с ним в Пешаваре он был предупрежден моджахедами о том, что поплатится жизнью, если пожелает вслух вернуться домой, а кроме того убьют надзирателя, сторожившего его, да еще вырежут всю семью этого афганца. Угроза, понятно, подействовала.

Андрей угодил в плен по тривиальной причине — «дедовщина». С мая 1988 года он был в Афганистане наводчиком броневика БМП. Новобранец хлипкого телосложения получал часто тумаки и зуботычины от старослужащих «дедов». Однажды им захотелось полакомиться на местном базаре, а деньжат было маловато, и тогда они позвали Андрея, дали ему оплеуху и послали на гарнизонный склад украсть там палаточный брезент, чтобы сбыть его на рынке. Андрей попытался стащить брезент, но его поймали складские солдаты и крепко отлупили.

Горемыка побоялся вернуться в свою казарму из-за неизбежности второго избиения. С перепугу отсиживался возле гарнизона на арбузной бахче. Его заметили двое дозорных моджахедов, захватили и увели в их отряд. В плену он пробыл 13 месяцев. Принял ислам, чтобы не казнили.

Валерий Прокопчук прослужил рядовым лишь один месяц в советской части близ афганского города Баглан. Ночью 18 июня 1988 года он, по его словам, заснул на посту. Его разбудили пинком, лишив предварительно автомата. Связали и умыкнули в лагерь моджахедов. Валерий стал в плену мусульманином, как и Андрей, только с целью уцелеть.

Когда Андрей и Валерий покидали с нами исламабадскую гостиницу, то зашвырнули под кровати ненужные им отныне исламские молитвенники. Но я попросил их забрать с собой религиозные книжицы, дабы не настроить против нас администрацию и обслугу отеля.

Оба солдата уже знали, что дома, амнистия таким как они, уберегла их от военных следователей и судей трибуналов. Андрей собирался в родной деревне Гречиха работать трактористом. Валерий, уроженец села Печановка в Житомирской области, мечтал об учебе в Киевском университете.

После года неволи парней распирало ликование от внезапной свободы. Когда в Ташкенте на аэродроме Андрей сошел с трапа АН-26, то упал на колени и поцеловал землю отчизны.

На подлете к Москве я, подводя мысленно итоги, сознавал, что везу туда на чествование отнюдь не боевых героев. Фронтовики, верные до конца воинскому полгу, гибли в афганском плену все без исключения. Выжить могли только приспособленцы. Но и они, наши соотечественники, подлежали спасению. А тем более вызывали сострадание их матери.

Только две из них — белоруска и украинка — улыбались теперь, сидя в самолете рядом с сыновьями. Для остальных я еще ничего не добился. Сочувствие их горю накапливалось во мне и стало постепенно ведущим мотивом моих дальнейших поступков.


* * *

На исходе марта меня избрали народным депутатом РСФСР от Владимирской области. Удачу отпраздновал наспех, так как полетел в очередной раз в Кабул на «Ил-76», заполненном штабелями артиллерийских снарядов. Меж них приютилась со мной подопечная спутница — Людмила Григорьевна Тихоновна. Тремя днями ранее ее сын Алексей сбежал от захвативших его моджахедов, пробрался горными тропами к фронтовым постам кабульской армии и ждал нас теперь в советском посольстве.

Солдат провел в плену почти четыре года, был нездоров, истошен и панически боялся предстать перед армейским начальством, хотя знал о нашей амнистии всем военнопленным. За ним послал меня «Фонд мира», чтобы я, став депутатом, авторитетно рассеял страхи измученного парнишки, привел его в нормальное состояние и привез с матерью в Москву.

Алексей Тихонов, он же мусульманин Абдулла, сидел молчаливо в тесной посольской комнатенке и пугливо озирался, как затравленный зверек. Заплакал, когда к нему вошла мама. Она за пару часов вывела его из шока, а я лишь помог ей позже окончательно успокоить сына. На утро мы втроем улетели из Кабула на порожнем «Ил-76».

В Ташкенте на военном аэродроме два полковника из армейской контрразведки явились зачем-то допросить солдата. Но он спрятался за мою спину, а я их шуганул прочь, использовав впервые свои депутатские полномочия. Алексей целиком очухался пока летели в Москву,

Он очутился в плену, по его рассказам, из-за собственной глупости. Началось все с того, что в казарме гарнизона старослужащие «деды» похитили у него автомат в расчете продать на базаре. А он испугался трибунала за утрату оружия и убежал из своей части. Был пойман моджахедами, уведен в горы и посажен в пещеру, где содержали еще шестерых советских солдат. Все они, спасаясь от казни, приняли ислам и мусульманские имена. Но только Алексею повезло оттуда удрать.

Его треволнения завершились сказочно — на приеме у министра обороны Язова в личном кабинете маршала. Министр был ласков и улыбчив с натерпевшимся солдатом и его матерью. Однако под конец, когда я последним покидал маршальский кабинет, Язов задержал меня и сказал:

— Благодарю вас, Иона Ионович, но плоховато, что вы все время привозите к нам дезертиров!


* * *

Но еще хуже была моя третья беда. Она исходила из советского посольства в Исламабаде. Сотрудники посольской резидентуры КГБ перед выездом нашей делегации в Пешавар изловчились за моей спиной привезти к себе родителей военнопленных и сказали им, что я обманываю их при раздаче каждому командировочной валюты на питание и персональные мелкие расходы. Речь шла о так называемых «суточных» — 14 долларах в день на человека. А моим компаньонам наплели, что им положено будто бы втрое больше.

Эту ложь сразу же отверг отец военнопленного Алексей Амелин, мой трехкратный спутник в Пакистане. Однако трое солдатских матерей поверили клевете и несколько дней спустя устроили мне сообща визгливый скандал. Показанная им командировочная смета валюты «Фонда мира» нисколько не отрезвила распаленных алчностью женщин. Знатоки КГБ по части дамских психозов отомстили мне сокрушительно.

До этой подлости мне было бы немыслимо представить превращение российской матери пленного солдата из спасительницы ее сына в хищную охотницу за чужими деньгами. Однако КГБ добилось вроде бы невозможного! Рядовые советские гражданки, настрадавшись всю жизнь в родной державе пустых магазинных полок, увидели впервые за границей множество лавок, переполненных всяческим барахлом. Ах, какие там кожаные жакеты, недорогие туфельки, колготки, сверкающие брошки! И почти задаром нашейные ниточки искусственного жемчуга! От такого неожиданно сойдешь с ума. Ну, они и сошли, обездоленные простушки.

А тут их пожалел на богатой чужбине добрый советский дипломат из КГБ и нашептал подсказку: решительно требуйте доллары из заначки привезшего вас сюда жадного депутата Верховного Совета. И одуревшие подружки набросились на меня:

— Дайте нам, Андронов, еще денег на покупки!

— Не могу, — отбивался я. — Это противозаконно.

— Почему?

— Потому что в Москве мне надлежит документально отчитаться за все расходы валюты. Суточные я вручил вам под ваши расписки. Оплата жилья в гостиницах подтверждена квитанциями. Таким же образом оформлены наши транспортные расходы и телефонная связь. Остаток валюты до последнего цента полагается сдать в бухгалтерию «Фонда мира».

— Остаток денег отдайте нам!

— Чем же это оправдать?

— Тем, что наши дети пропали на войне в Афганистане

— Стыдно за это вымотать у меня казенные доллары.

— Не смейте нас оскорблять!

Имена трех обезумевших соотечественниц не называю умышленно. Не хочу позорить их публично. Но простить не смог.

Меня же ранили бескровно, но почти наповал. КГБ выжгло в моем мозгу последнюю иллюзию — наивную уверенность в благородстве помощи несчастным матерям пленных солдат. Сострадание к ним не исчезло, но было отравлено ядовитой примесью презрения. Их женское стяжательство, бесстыдная готовность к мгновенной измене, истеричность и глупость умертвили во мне прежний настрой самопожертвования ради них.

ИХ сыновья в плену, конечно, вызывали острую жалость, но ведь я уже точно знал, что выжили у моджахедов только покорные рабски невольники. Так чем же теперь осталось мне себя воодушевлять? Только одним: надо было, стиснув зубы, доказать самому себе преданность начатому благому делу.


* * *

Хекматьяр с его обычной змеиной улыбочкой сказал Руцкому, что уже привез с собой русского солдата, но тот якобы отказывается возвращаться домой.

— С ним можно поговорить? — спросил Руцкой.

— Конечно, - сказал Хекматьяр. — Он в соседнем холле.

Там сидел на стуле парень в афганской одежде — блиновидная шапка, шаровары, рубаха навыпуск до колен. Вплотную к нему сзади стояли двое моджахедов. Когда подошли Руцкой и Хекматьяр, то парень взглянул робко, как побитая собачонка, на Хекматьяра и потупился, ссутулился, замер. Так же выглядел два года назад первый увиденный мной у моджахедов наш солдат Андрей Лопух.

Руцкой поздоровался с парнем и объяснил, что с ним говорит вице-президент России. Но лицо солдата отражало явное недоумение: он не знал, очевидно, ничего о появлении в его стране каких-то президентов и вице-президентов. На вопросы Руцкого о его имени и дате пленения прозвучал ответ:

— Меня зовут Назратулла. Прежнее имя — Николай Выродов. Попал к моджахедам летом 1982 года.

— В нашей стране произошли большие перемены, - разъяснял ему Руцкой. — Установлены новые демократические порядки. Объявлена амнистия всем совершившим проступки на войне в Афганистане. Можешь безбоязненно вернуться на родину вместе со мной. Хочешь?

— Нет, не хочу.

— Почему?

— Я теперь мусульманин и прижился здесь.

— Ты можешь повидаться дома с родными и возвратиться обратно сюда. Никто тебя у нас не задержит. Это я гарантирую.

— Не могу сейчас уехать. Тут скоро у меня будет свадьба.

Этот диалог доставил Хекматьяру нескрываемое удовольствие. Принадлежащий ему невольник говорил так, как ему приказали. Четыре года спустя Николай — Назратулла все же сумел приехать в родные края, будучи одиноким холостяком, чья свадьба у моджахедов оказалась его вынужденной ложью.

В Исламабаде по просьбе российского вице-президента Хекматьяр разрешил Выродову передать весточку родителям о том, что он жив. Записка, адресованная в Харьков, была опять про мнимую свадьбу:

«Ассалам Алейкум. Здравствуйте дорогие родители, папа и мама. Жив, здоров, чего и вам желаю. Вы можете приехать сюда на мою свадьбу. Или повидаться. Никто вам запрещать не будет. До свидания. Николай».

Взяв записку, я побеседовал с Выродовым, но не стал уговаривать его уехать к своей семье, ибо был уверен, что этого не допустит Хекматьяр.

Его непререкаемым хозяином был Хекматьяр.


* * *

Порученцы Якунина повидались с тремя узбеками, но «они категорически заявили о своем решении не возвращаться на родину». Посол рекомендовал:

«Полагаем целесообразным отложить приезд сюда делегации из Москвы. На сегодняшний день трудно даже гарантировать встречу делегации с бывшими советскими военнослужащими».

Телеграмма сообщала подлинные фамилии трех солдат — Рустамов, Абдукаримов, Эрматов. Двое числились, как я установил, в советском списке пропавших на афганской войне. Третий — Эрматов — считался погибшим. Его псевдо-труп привезли в запечатанном наглухо цинковом гробу отцу и матери, по моим сведениям, осенью 1986 года и похоронили в узбекском поселке Маргизар.

Ну, что было делать? Отменить мой отлет? Посольская телеграмма обрекла меня на провал. И вместе с тем осталась прежняя угроза всеобщего осуждения за отказ привезти из Пакистана якобы освобожденных пленников…

Зал пресс-конференции заполнили пакистанские и западные журналисты. На сцене восседал Раббани. Он позвал туда же меня и приказал своим моджахедам ввести пленников. Появились трое парней в афганской одежде. С этой минуты, провозгласил Раббани, они абсолютно свободные люди. Однако добавил: пусть каждый из них скажет — где хочет жить.

Двое узбеков отказались говорить по-русски и объявили на своем языке, что решили остаться у Раббани. Моджахеды и пакистанцы аплодировали. Но потом третий произнес по-русски:

— Я хочу вернуться домой.

Раббани насупился. Зал притих. Я спросил солдата:

— Хочешь улететь домой с нами?

— Да, хочу.

Раббани раздражено сошел со сцены и зашагал к выходу. За ним устремились моджахеды, окружив и подталкивая двух узбеков. Третий — Рустамов — остался с нами.

Разговорился он без опаски только внутри нашего ИЛ-18, летевшего обратно в Москву. По его словам, Раббани персонально беседовал с тремя пленными узбеками накануне приезда нашей делегации:

— Раббани заставил нас отказаться от возвращения домой на встрече с делегацией из Москвы. Иначе не было бы никакой встречи. Раббани посулил нам много денег и каждому по женщине. Я знал, что он лжет. Я провел семь лет в плену, меня били, держали не раз в кандалах. А кормили лишь за ежедневную зубрежку вслух сур Корана. Я мечтал вырваться из плена. Вспоминал отца и мать, пел сам себе любимые песни. И соврал Раббани, что скажу вам о моем нежелании уехать домой.

Носирджан Рустамов, 19-летний солдат советского гарнизона в Кабуле, осенью 1984 года выкурил в своей казарме сигарету анаши и побрел, обалдев, самовольно разгуливать по городским закоулкам. Оттуда безоружного шатуна уволокли к моджахедам. От них Рустамов пытался дважды убежать, но всякий раз его ловили, били и сажали на цепь в глубокой яме.

После первого побега его грудь заклеймили слева особой татуировкой: сжатый кулак с поднятым вверх указательным пальцем. За второй неудачный побег сделали нагрудную наколку справа — револьвер. Это означало, что третья поимка беглеца кончится его расстрелом. Но он сумел обмануть смерть, перехитрив Раббани.

0б этом солдате сохранилась у меня его необычная характеристика из армейской контрразведки:

«За непродолжительный период службы в Кабуле рядовой Рустамов зарекомендовал себя как веселый человек: любил петь, танцевать, обладал артистическими способностями, умел ходить по канату»

Аллах щадит, как видно, на войне неунывающих канатоходцев.


* * *

После бесславного отъезда Козырева из Кабула московскому послу удалось все-таки с немалым трудом добиться от моджахедов обещанного ими освобождения одного нашего солдата. Его привезли при мне в посольство.

Сергей Фатеев родом из сибирского Кемерово попал в плен в 1987 году. За пять лет неволи ему запомнились 36 советских пленников в отрядах моджахедов. Из них 21 умерли от болезней. Троих казнили за попытку побега либо отказа стать мусульманином. Вместе с Фатеевым еще 12 выжили у военачальника моджахедов Масуда.

Отпуская пленника, Масуд приказал ему вызубрить и пересказать нам условия выкупа 12 солдат. Общая сумма выкупа — десять миллионов американских долларов. Взамен них, по словам Фатеева, возможна равноценная доставка из России армейских радиостанций, грузовиков, запчастей к вертолетам и бронетехнике, автогорючего, стройматериалов, продуктов с длительным сроком хранения. Плюс людской выкуп — афганские дети из приютов в бывших советских республиках.


* * *



1

1


1

 Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.


Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 470 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (0)


 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.














                 Они тоже сражались за ..................         Родину… 4 (humus)





Моджахеды и их семьи в лагерях беженцев недалеко от Кветты.



























Цена жизни каждого человека была строго определена лидерами вооруженной оппозиции еще в 1982 г. За убийство солдата правительственных войск – 7 тыс. афгани, партийного активиста – 15 тыс., за подбитый танк – 100 тыс. Сбитый самолет оценивался в 1 млн.

Для простого афганца это были огромные суммы. Ведь даже водитель-афганец советского смешанного акционерного транспортно-экспедиционного общества АФСОТР – одной из самых высокооплачиваемых категорий рабочих – зарабатывал в месяц 6–7 тыс. афгани, а зарплата служащего или квалифицированного рабочего в среднем составляла 4–5 тыс. афгани.

Неудивительно, что для многих моджахедов война против советских и афганских войск превратилась в обыкновенный промысел. Этим в немалой степени объясняется рост числа вооруженной оппозиции. Но даже такое солидное вознаграждение не привлекало многих афганцев. Тогда для вербовки применялись другие методы – террор и запугивание. Была предусмотрена система различных наказаний по отношению к лицам, уклоняющимся от вступления в банды. Это штрафы в размере 70 тыс. афгани на каждого боеспособного члена семьи, сжигание домов и другие методы принуждения. Карались даже такие, с точки зрения душманов, проступки, как прослушивание радиопередач из Кабула и обучение в Советском Союзе.

Так, в одной из листовок, распространенных непримиримыми, говорилось: «Тем, кто имеет радиоприемники, исламский комитет еще раз доводит до сведения, чтобы знали, помнили и исполняли: слушать передачи из Кабула великий грех. Впредь это деяние будет наказываться штрафом в 10 тыс. афгани или отсечением головы».

Тем не менее неправильным было бы сводить все дело только к этим причинам. В Афганистане шла гражданская война, которая раскалывала все общество на противоборствующие группировки, готовые биться насмерть. Военное вмешательство во внутренние дела государства различных сил извне только стимулировало ее.

Никитенко Е.Г., генерал-майор



















































































































































































































































































ИЗ ДРУГОГО ОКОПА. БЛОКИРОВАНИЕ ПАГМАНСКОГО ШОССЕ

Рассказывает командир моджахедов Хаджи Акил-Шах Сахак.

Командир Сахак – из южного пригорода Кабула Чардехи, принадлежал к партии «Национальный Исламский Фронт Афганистана - НИФА».

...Я принимал участие во многих операциях, но одна из них, которую не могу забыть, выделяется особо, потому что ситуация была очень трудной, если не сказать мучительной. 4-го или 5-го июня 1983 года мы находились в 25 километрах к западу от Кабула, в Пагмане, районном центре столицы, который контролировался афганским гарнизоном (две роты 200-го разведбата).

Как-то вечером мы получили информацию о том, что большая советско-афганская колонна будет пытаться доставить подкрепление и амуницию пагманскому гарнизону и правительственному анклаву. В Пагман из Кабула ведут две параллельные дороги. Ныне покойные командиры Хабибулла, Вахед и ряд других планировали заблокировать эту колонну. В их распоряжении были две группы моджахедов численностью 250-300 человек, вооруженных двумя минометами, одним безоткатным орудием, 12 РПГ-7, автоматами Калашникова и винтовками «Энфилд».

Они определили сектора ответственности для групп, каждая из которых должна была организовать засаду в своем секторе.

Хабибулле («Исламская Партия Афганистана - ИПА»), командиру Оману («Исламский Союз за Освобождение Афганистана – ИСОА» и мне («Национальный Исламский Фронт Афганистана – НИФА» был определен сектор от района Хаджа-Джам до района Хаджа-Мусафер. Хаджа-Джам находится примерно в километре от развилки дороги Чалтан. Мы заняли позиции, преимущественно с южной стороны от дороги.

Командиры Аджаб Голь, Вахед, Абдул Джан и Кучи получили сектор Хаджа-Мусафер – Паджак. Они также заняли позиции в основном с южной стороны от дороги. На отрезке Паджак – Пагман моджахеды организовали засады по обе стороны от дороги.

Мы вышли на свои позиции ночью. На следующее утро колонна вышла из Кабула. Когда головная машина колонны достигла района Хаджа-Мусафер, мы открыли огонь. Засада превратилась в бой, в ходе которого мы подожгли 11 единиц бронетехники и сбили два вертолета. Вражеская авиация и вертолеты неустанно продолжали пытаться выбить нас с занимаемых позиций, но мы удержались, битва продолжалась три дня.

Закари, моджахед в составе группы Сахака, так описывает один из эпизодов этого боя: «У меня была 11-зарядная затворная винтовка «Энфилд». Я отстрелял 10 полных обойм, а 11-ю расстрелял вразбивку, вкладывая в винтовку патрон за патроном. Русские знали характерный звук боя 11-зарядного «Энфилда» и могли посчитать количество выстрелов и атаковать во время перезарядки. Я стрелял по одному русскому и отстрелял все 11 патронов. Он отсчитал 11 выстрелов и стал меня атаковать. Я попросил о помощи моего друга, у которого был противотанковый РПГ-7. «Что, треснуть по нему этой штукой?», - спросил он. «Да, иначе он меня прикончит», - ответил я. «Ладно», - сказал он и выстрелил из гранатомета. Выстрел не оставил практически ничего от русского...»

Даже во время боя женщины из близлежащих деревень приносили нам на позиции хлеб и молоко. Весь район нас активно поддерживал. Нас кормило население районов Пагман, Орьяхейль и Хальдари. Пришлые моджахеды прибывали к месту боя, чтобы поддержать нас. Модир Захер из Хальдари забрал к себе домой девять раненных моджахедов. Его жена заботилась о них, лечила их и снабдила одеждой.

Советские солдаты попытались обойти нашу засаду, двинувшись к Пагману по северной дороге через Каргу. Моджахеды остановили эту колонну в районе Додамаст, к северо-западу от Карги. Затем противник попытался пройти засаду в Хаджи-Мусафер, обойдя ее по краю, но обходные силы противника вскоре попали в другие засады моджахедов. Самый жаркий бой шел в районе Хаджа-Мусафер, мы остановили и удерживали там противника.

После трех дней боев противник прекратил огонь и ушел в Кабул. В секторе моей ответственности мы потеряли 13 человек убитыми и множество раненными. Лично я знаю 20 раненых в этом бою, но на самом деле их было значительно больше.

Противник потерял в моем секторе 14 единиц бронетехники и грузовиков. Я знаю, что более 40 афганских солдат были взяты в плен или дезертировали. Во время этой битвы мы захватили сотни единиц стрелкового оружия.

КОММЕНТАРИЙ: Битва явилась примером хорошего полевого взаимодействия моджахедов, не всегда присущего им в ходе этой войны. Моджахеды скооперировались, и их основное формирование усиливалось, так как моджахеды из близлежащих районов пришли к ним на помощь, чтобы принять участие в битве.

Еще британцы отмечали, что хороший бой обладает магнетическим эффектом на афганские воинственные племена и советские солдаты осознали, что эта традиция не была изжита по прошествии времени.

Советские и афганские солдаты после трехдневного боя вышли из него, хотя линии их коммуникаций были не затронуты и позиции противника были обозначены. Огневая мощь не сломила моджахедов, а советская и афганская пехота не смогли войти в тесный боевой контакт с противником.

Дорога на Пагман проходит по густонаселенным районам «зеленки», и моджахеды могли выбрать и хорошо оборудовать засадные позиции вдоль нее. В ходе того летнего боя деревья и зелень служили хорошей маскировкой для моджахедов.























 Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.


Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 498 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (0)


 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.
1

1


 

"Я один в поле воин
  справедлив и спокоен... "
                                    П. Налич





Немного своих и чужих мыслей под водку...



С войны не возвращается никто. Никогда. Обратно матери получают лишь жалкое подобие своих сыновей — злобных, агрессивных зверей, ожесточенных на весь мир и не верящих ни во что, кроме смерти. Вчерашние солдаты больше не принадлежат родителям. Они принадлежат войне, с которой возвратилось лишь тело. Душа осталась там.

Но тело все же вернулось. И война отмирает в нем постепенно, пластами — чешуйка за чешуйкой. Медленно, очень медленно вчерашний солдат, прапорщик или капитан превращается из бездушного манекена с пустыми глазами и выжженной душой в некое подобие человека. Спадает невыносимое нервное напряжение, затухает агрессия, проходит ненависть.

Отпускает одиночество.
 
Отодвигается смерть.

Пропадает автоматизм действий. Расслабляется постоянно готовое к рывку тело. Уходят умение стрелять не раздумывая и определять расстояние на слух. Жрать все подряд или не жрать вообще. Спать в снегу.

Ты забываешь, как ставить растяжку, как передвигаться, как контролировать пространство.

Страх держится долго, тело познало десятки разновидностей страха от горячечного страха боя, когда все вскипает от адреналина, до парализующего страха минометного обстрела, леденящего нутро; от томительного ожидания постоянной опасности, ноющей под желудком, до животного страха смерти но, в конце концов, проходит и он.

И еще сны. Обычно ничего конкретного, лишь давящая черная пустота. Но иногда и конкретное. Это хуже. Тогда ты вскакиваешь и бежишь, нашаривая автомат и пытаясь спрыгнуть в окоп, не понимая еще, где ты и что ты. А потом наваливается отчаяние пробуждения.

Вместо этого возвращаются такие странные, ненужные, атрофировавшиеся чувства, как интерес к жизни, доброта, сочувствие. Улыбчивость. Они выдавливают те, другие, жизненно необходимые.

Последним приходит умение любить.

Ты начинаешь учиться жить в этом мире заново. Учишься ходить, не глядя под ноги, учишься наступать на колодезные люки и стоять на открытом пространстве в полный рост. Покупать еду, говорить по телефону и спать на кровати. Учишься не удивляться горячей воде в кранах, электричеству и теплу в батареях. Не вздрагивать от громких звуков.

Ты начинаешь жить. Сначала — потому что так уж получилось, и ты остался в живых. Не испытывая от жизни никакой радости и рассматривая ее как бонус, который по глупости судьбы выпал на твою долю. Все равно жизнь твоя была прожита от корки до корки в те двести сорок дней, пока ты был там, и оставшиеся лет пятьдесят не смогут ничего ни прибавить к тем дням, ни убавить от них.

Но потом ты втягиваешься в жизнь. Поначалу еще ненавидишь эту игру, которая не взаправду, но потом она становится тебе интересна. Ты тоже начинаешь изображать из себя полноправного члена этого общества. Маска нормального человека прирастает успешно, и организм больше не отторгает её. И окружающие верят, что ты такой же, как и все.

Но своего настоящего лица не показываешь никому. Никто не знает, что ты больше не человек. Люди ходят вокруг тебя, смеются, скользят по тебе глазами и принимают за своего. И никто, никто! не знает, где ты был.

Правду больше не говоришь никому. Человеку не воевавшему не объяснить войну, точно так же, как слепому не объяснить ощущения зеленого, а мужчине не дано понять, что значит выносить и родить ребенка. У них просто нет необходимых органов чувств. Войну нельзя рассказать или понять. Ее можно только пережить.

Но все эти годы ты ждешь. Чего? Не знаешь и сам. Ты не можешь поверить, что это закончилось просто так, без всяких последствий.

Ты не должен был выжить, потому что выжить значило предать. И это твое предательство отчеркивает тебя от всего мира: и от тех, кто остался там, и от тех, кто существует здесь. Ты все время пытаешься вернуться туда, но эта часть твоей жизни ушла безвозвратно. Ты оказался в тотальном одиночестве, умереть не умер, но и жить не живешь.

Наверное, ты ждешь, когда тебе объяснят. Ждешь, что кто-то подойдет к тебе и скажет: «Брат, я знаю, где ты был. Я знаю, что такое война. Я знаю, зачем ты воевал». Это очень важно — знать зачем. Зачем погибли твои войной подаренные братья? Зачем убивали людей? Зачем стреляли в добро, справедливость, веру, любовь? Зачем давили детей? Бомбили женщин? Зачем миру нужна была та девочка с пробитой головой, а рядом, в цинке из-под патронов, — ее мозг? Зачем?

Зачем я, ведь они же были чище!

Почему теперь твоя Родина не хочет знать тебя. А говорит, - Что тебя туда ни кто не посылал...

Но никто не рассказывает. И тогда ты — вчерашний солдат, прапорщик или капитан — начинаешь рассказывать сам. Берешь ручку, бумагу и выводишь первую фразу. Начинаешь писать. Ты еще не знаешь, что это будет — рассказ, стихотворение или песня.

Строчки складываются с трудом, каждая буква рвет тело, словно идущий из свища осколок. Ты физически ощущаешь эту боль, это сама война выходит из тебя и ложится на бумагу. Тебя колотит, трясет так, что не видишь букв, и ты больше не здесь — ты снова там, и снова смерть правит всем, а комната наполняется шепотом, криками, стоном и страхом, и снова работает КПВТ, кричат раненые и горят живые люди, и паскудный свист мины настигает твою распластанную спину. И снова жгут наливники в Мухаммеддаге.

Бьет барабан, и оркестр на знойном плацу играет «Прощание славянки», и вот уже мертвецы встают из своих могил и маршируют по комнате; колонны проходят рядами и серебристые пакеты развеваются на древках, холодно блестя в свете луны; стучат по полу раздробленные кости, зияют провалы глазниц и сгоревшая кожа пузырится волдырями. Вставайте, братья, нас предали! этот дьявольский хоровод закручивается все быстрее и быстрее, и вот ты уже в центре него, и их много, очень много; здесь все, кто был дорог тебе в той жизни, но погиб, и вот ты уже узнаешь знакомые лица...

Они склоняются к тебе, и их шепот заполняет комнату: «Давай… Давай, брат, расскажи им, как мы горели в бэтээрах! Расскажи, как мы умирали на окруженных блокпостах и заставах! Расскажи как в зеленке подрывался на мине. Как твою колонну расстреливали духи, а ты свой горящий наливник вместе с собой сбросил в пропасть, чтобы не застопорить остальную колонну, чтобы не погибли другие твои товарищи. Давай расскажи, как хотелось жить, но еще больше не хотел попасть в плен. Чтобы твой истерзанный, изрезанный труп, с выколотыми глазами и отрезанными половыми органами, не был найден твоими, подброшенным возле блока. Поэтому ты последней гранатой рвешь себя и врагов.

Давай Брат, расскажи, как на твоей крови и кишках делали другие деньги. Расскажи, как бросили нас свои генералы и президенты подыхать в психушках и как на вокзале ты просил без протезов подаяние, прикрыв от смущения свой орден, когда к тебе подошли подростки и смеялись тебе в лицо.

Расскажи, как дергаются мальчишеские тела, когда в них попадает пуля. Расскажи им! Ты выжил только потому, что умерли мы, — ты должен нам! Расскажи всем! Они должны знать!

«Никто не умрет, пока не узнает, что такое война!», и строчки с кровью идут одна за одной, и водка глушится литрами, а смерть и безумие сидят с тобой в обнимку, и толкают в бок, и подправляют ручку.

И вот ты уже — вчерашний прапорщик, солдат или капитан, сто раз контуженный, весь насквозь простреленный, заштопанный и собранный по частям, полубезумный и отупевший — пишешь и пишешь. И скулишь от бессилия и тоски, а слезы текут по твоему лицу и застревают в щетине…

И ты понимаешь, что с войны не надо было возвращаться.

Пишешь про то, как вернувшись живой и почти здоровый с Войны, в такой желанный и мирный Дом, понимаешь, что почти все было зря...

Встретив непонимание близких и родных тебе людей, погружаешься в полное отупение.  И вот тогда начинается литься "белая река" и жена, крича тебе в лицо, что ты никто, что у её подруги муж прекрасный семьянин и добытчик, любит свою жену и приносит много денег, а ты только живешь прошлым: - Все, уже закончилась твоя война и пора возвращаться.

Вот тогда тебя опять потянет туда... где есть друзья, с кем совесть не развела. Где есть свои, которых надо защищать и оберегать, есть враги, которых надо уничтожать. А враги будут делать это с тобой по мере своих сил, которых у них не меряно.

Когда твои сослуживцы и коллеги по работе будут крутить пальцем у виска, в очередной раз, когда ты будешь добиваться справедливости. Все будут говорить - он же больной на голову, он же был там, на войне...

Взяв в очередной раз бутылку водки, открыв свой старый фотоальбом, где на черно-белых, плохого качества фото, улыбающиеся мальчишки группой и поодиночке, позируют возле боевой техники, на фоне разрушенных дувалов и сгоревших наливников. Включив старый касетник, где на затертых лентах звучат такие родные песни о горах, взрывах и пожарищах, о друзьях товарищах, о кукушке, которая считает годы и спящих солдатах и снившихся им родном доме. И вот ты уже там, где готов вскочить по команде "Тревога", взяв БК и флягу с водой, мчишься на БТРе под дующий ветер "афганец", свистящие пули и взрывы на помощь к своим ...

Но… кончилась водка и кассета, и, вынырнувши из так не отпускающих тебя воспоминаний, в эту серую жизнь, понимаешь, ты стар, твое время прошло.

А когда придёт праздник и ты, надев свою старую, застиранную, выгоревшую под палящим огненным солнцем "эксперименталку", надев медали, ордена, берет и тельник, пойдешь в парк. Где такие же, как ты, молодые в душе старики, бывшие солдаты необъявленной войны, будут вместе петь свои песни, и поминать третьим тостом погибших друзей. А когда ты за спиной услышишь - "Салам, Бача!", и, обернувшись встретишь в объятиях своего побратима, ты поймешь, вот она твоя Жизнь, и Война никогда не отпустит тебя.

Зачем надо вспоминать все это? Это надо не павшим - это надо живым. Ночью часто снятся сны о войне, и ты уже не знаешь, где кончается сон и начинается быль.

Тебя всегда учили, что если ты первым не нажмешь на курок, то враг не будет раздумывать об этом. И когда так, походя, убиваешь своего первого врага, он тебе не снится по ночам и не терзаешься сомнениями, что у него тоже есть семья и он, в общем-то, неплохой человек, просто он ненавидит тебя и твою веру, и ты для него всего лишь оккупант, пришедший на его землю выполнять свой интернациональный долг или наводить законный конституционный порядок.

И не важно, что ты безвозмездно строишь его стране и его народу школы и больницы, лечишь его детей и спасаешь их от голода. Ты - враг, так ему неграмотному дехканину и отсталому овцеводу поют в уши его вожди, которые сами купаются в роскоши и не могут поделить с твоими правителями нефть, деньги, алмазы. И посылают тебя, солдата своей страны, идеологически обработав и под пышными лозунгами, заставляя умирать за чужие интересы, после выкинув и забывши о тебе. А некоторых выборочно наградив и представив твой Подвиг на всеобщее обозрение, дав нищенские льготы, - через время все равно забудут.

Я не знаю, зачем туда возвращаюсь снова и снова в своих воспоминаниях. Но наверно я был тогда молод и она как первая любовь, вот такое сравнение, не забывается.

Мне сотни раз снилось, что я снова там. Снилась боевая техника, беззвучно ползущая по ущельям. Снились тени солдат, которые лязгают оружием и касками. Снились дуканы - я что-то бесконечно покупаю, покупаю, но все не то, что очень нужно.

Жизнь продолжается, афганская война уходила от меня все дальше и дальше, как армейская юность. В Интернете появлялись фото из прошлого и настоящего Афгана. Я всматривался в фотографии, пытаясь найти и узнать те места, где когда-то был. Не знаю, зачем я это делал. Что я хотел там найти? Обычно люди мечтают вернуться туда, где они были счастливы.

А я хотел вернуться туда, где когда-то пережил самый драматический и сложный период в своей жизни, где мне было... Плохо? Нет, не плохо. Не то слово... Не могу выразить, как я чувствовал войну. Ведь все мы по разному видели и чувствовали одни те же события. Ностальгия похожа на болезнь. Ведь многие ветераны с которыми я встречаюсь, часто говорят, что там было лучше. Не косившие нас болезни, ни жара и безводье с высокогорьем, ни душманские засады, не могут изменить это мнение, честно напишу, что не все так думают.

Казалось бы, самый простой способ - забыть обо всем, но память не отпускает. Эти воспоминания глубоко сидят в душе друзьями юности, которые остались там навсегда, и вычеркнуть погибших из памяти, для большинства участников этих событий - это все равно, что еще раз убить их, теперь уже окончательно. Чаще всего это оказывается невозможным. Они живут в каждом из оставшихся в живых, которые чувствуют себя обязанными не только помнить, но и мстить за обманутые надежды, оплеванную боевую славу, поруганную честь и униженное достоинство. Поэтому любые действия окружающих, затрагивающие именно эти болезненные струны, вызывают столь неадекватные реакции, нередко потрясающие своей немотивированной жестокостью.

Раскидала судьба каждому свое, ни с кем не посоветовалась, никого не пожалела. Мы все были ее заложниками и покорно вверяли себя в ее руки. «Такова судьба!» – философски говорили мы, теряя лучших, единственных, неповторимых людей, будто бы это могло быть оправданием потерь, будто над нами и в самом деле был жестокий рок, неподкупный, неуправляемый, непредсказуемый и не зависимый от воли людей. Каждый день афганская война уносила из жизни хороших, достойных парней. И тысячи других, не менее достойных, корчились от ран в приемных госпиталей, метались в бреду в тифозных изоляторах. И юные калеки начинали отсчет своей борьбы за право называться Человеком. Каждый день солдатские матери становились на колени перед гробами сыновей. Каждый день надевали черные платки двадцатилетние вдовы. Девять лет расстреливали, подрывали, сжигали мальчишек, и зашоренные, обрезанные цензурой журналисты с трогательным волнением рассказывали, как мужественно они погибали, и с пафосом расписывали про «шаги в бессмертие», и юные пионеры называли свои отряды именами павших героев...

Вспомнишь все это – и заноет душа. Память об Афгане больна неизлечимо.

Цель этого написания вовсе не тщеславие или приобретение известности, а возможность выплеснуть свое понимание Войны и Жизни, помощь таким же как я и попытка рассказать не бывшим там...

Но, что за устройство - память человека. Я много раз проклинал ее. Этот механизм времени, который словно как проклятье, призван держать тебя в напряжении, давая понять ценность жизни и каждого ее мгновения в отдельности. Он никогда не дает расслабиться и придумывает каждый раз новую систему испытаний.

Что каждого из нас мучает, и что тянет в прошлое?

И вот, как устроена жизнь человека на войне, да и не только на войне (как показала последующая житуха) - о человека готовы вытирать ноги, унижать его, оскорблять, смеяться... И никому в голову тогда не приходит, что в этой биологической форме, под названием homo sapiens, течет кровь, есть душа, мысли, надежды. И что он потенциальный герой, человек готовый на поступок, подвиг. Нет в таком варианте ни поступков, ни подвигов, есть просто служба, которую нужно тащить.

А когда он, человек, вдруг погибает, то всем вдруг становится ясно, какая душа была у того, и что как жаль, что не договорил, не докурил, недопил... И светлый образ начинает лететь над землей, вызывая тяжелые слезы сослуживцев. Герой... И вдруг не жалко становится листа бумаги, чтобы написать представление на награду, да и саму награду не жалко. Для трупа ничего не жалко. Так вот получается. Вот только зачем она уже ему, эта награда, этому человеку? Кто ни будь, думал об этом? Именно о жизни - жизни маленького простого человека.

Жестокость порождает жестокость. Страшилки старослужащих об ужасах духов из легенд, тут становятся реальностью слишком быстро. Вырезанные блокпосты, отрезанные головы и члены во рту истерзанных советских солдат - вот они, перед глазами. И вот уже смертельная злоба кромсает и наши тела. Жажда крови иссушает гортань, и даже свой собственный шепот становится страшнее самой смерти. Мы даже ее не боимся сейчас. Мы знали, были уверены, что на волчью пасть нужно оскалиться львиной. Что уже выросшие клыки нам даны для того, чтобы рвать плоть врага на части, на мелкие куски. Рвать эту страшную старуху смерть, поджидающую нас с косой за каждым перевалом - на рваные, кровавые ошметки. Нас била боевая дрожь от запаха дыма и горелого мяса. Мы больше не боялись - мы жаждали этого. Нам нужна была кровь. Чужая вражеская кровь, взамен испорченной и пролитой нашей.

Но по прошествии времени, как это, ни тяжело, хочется спросить, задать вопрос, - как пережить все это потом? Смогу ли вырваться из лап воспоминаний? Или все же повезёт и краски потускнеют немного. Сейчас этот вопрос мне трудно задавать вдвойне. Неужели, ни разу этот выстрел, который оборвал чужую жизнь, потом не приснился человеку, который стал жить уже после того, как побывал отличным солдатом? Ведь он же потом стал просто человеком. И как этот обычный человек это все пережил?

Ответить на эти вопросы боюсь нельзя. Каждый остается со всем этим наедине и уже ведет войну сам. Гораздо страшнее войну, нежели та, с которой все же посчастливилось вернуться. Эта вторая война - навсегда. На всю жизнь. До черты. У солдата есть только одно желание - выжить и нет никаких проблем. Все проблемы начинаются уже потом, у простого человека. И уже кончаются вместе с самой жизнью.

Война. В детстве это автоматики и друзья с тарахтелками из Детского мира. И еще 'немцы' и 'наши'. Да еще крики - 'Мишка, я так не играю, ты убит, падай давай!' В самом жестком случае синяк под глазом от снежка, которым залепил тебе сосед Мишка.
На настоящей войне все по другому. Оказывается, человеческая плоть очень быстро становится 'мертвой'. Быстрее чем у животных... Мы многое поняли с тех пор. Мы знаем теперь, что такое Смерть и Война. И боимся не успеть сделать то, что главное в жизни, за то отпущенное нам время, которое подарила нам Война, Без которой нет Жизни. Я теперь знаю Добродетель, и знаю истину... Во всяком случае, мне так кажется...

Но, пожалуй, еще большая подмена заложена в слове "ветеран". Еще в 70-е это слово почти не употреблялось так, как сейчас. Были "ветераны партии", "ветераны революционного движения". Люди же воевавшие назывались фронтовиками. Для фронтовиков, которых тогда еще было много, различие между ними и теми, кто не воевал, было очень значимо.

Потом было исполнение "Интернационального долга".10 лет войны не прошло бесследно для своей страны. Пусть все тогда замалчивалось. Не было войны в той стране. Просто мы помогали строить братскому народу Афганистана новую жизнь. Строили школы и больницы с электростанциями, раздавали земли дехканам, кормили их голодных детей.
А еще ели персики с виноградом и пили напиток "Си-Си", играли в футбол. Ну и конечно защищали Их Апрельскую революцию от душманов. Которые в большинстве были такие же неграмотные крестьяне.

Не было Войны, были так называемые ученья максимально приближенные к боевым. После которых приходили цинки с грузом 200 домой на Свою Родину. Где их быстренько хоронили и запрещали на обелисках писать - "Погиб выполняя интернациональный долг в Республике Афганистан". Это потом нам выдали удостоверения "участника войны" и прировняли к ветеранам ВОВ. Это все было потом...

Не хочется громких фраз или резких ранящих слов, совсем не хочется...

Но по-другому не получается.

Вначале была война, Бессмысленная и тайная. Несколько лет о ней не говорили ничего. Потом, когда скрывать стало невозможно, нацепили идеологию: стратегически необходимая, учебная, братская...

Сильная рука, как оловянных солдатиков, загребала мальчиков и методично, расчетливо сыпала в мясорубку Афганистана, превращая в пушечное мясо девятнадцатилетние жизни. А мальчики с ясными лицами уходили в чужую страну "выполнять свой интернациональный долг". Они не знали, что они - захватчики.

Так над ними надругались впервые, обманув.

Потом над ними надругались, бросив в плену, искалечив, разодрав тело и душу.

Потом, в жажде разоблачений, походя, нарекли их оккупантами, убийцами, наркоманами.

Потом с помощью ОМОНа и милиции пытались впихнуть их в рамки нашего мирного общества.

Своих детей...

Как терялись мы среди прочих, не воевавших, как держались друг за друга, объединялись в советы, комитеты, а на деле - сбивались в стаи, как эмигранты на чужбине. Целый народ внутри народа. Со своим сводом законов, понятием чести и смысла, со своими поэтически беспомощными, но опаляющими песнями, вечным, сложным братством. Мы живем, держа круговую оборону от всех, против всех. И наши силы тают на глазах. И помощи ждать не откуда. Нас заставили так рано постичь науку этой обороны. Потому, что мы не вернулись с той войны. Потому, что с нее нельзя вернуться. Она в нас навечно. Мы мечены Афганистаном.

Мы - общество, ориентированное на самоистребление. Как еще можно определить сообщность, которая в мирное время посылает своих детей умирать? Которая в них, изодранных войной, видит лишь досадную силу, с которой можно считаться, а можно сломить дубинками? Да, мы категоричны и взрывоопасны. Да, мы часто смотрим поверх голов. Да, мы не можем примириться с тем, с чем мирится большинство из Вас, и готовы решать конфликты кулаками. Но ведь Вы сами обрекли нас на эту психологию, оторвав от пацанских забав и бросив в чужие скалы убивать или быть убитыми. Мы не вернулись к Вам прежними мальчиками или степенно повзрослевшими мужчинами. Мы взрослели мгновенно, в ненависти и ужасе, от которого цепенеет тело, заходится ум. Можно ли с этим не считаться?

Война - страшная, опасная штука. Сколько бед она приносит матерям, женам, друзьям, но, тем не менее, с этим всегда приходится мириться. Многие умирают, защищая честь и достоинство своей Родины, многие становятся инвалидами, не выдерживают и становятся абсолютно чуждыми в этом мире, но все же, не смотря ни на что, единицы продолжают жить и радоваться жизни. В сложной, экстремальной ситуации проявляется как на рентгене вся суть человека, сразу видно чего он стоит. На войне есть все - и трусливость, и глупость, и недостойное поведение военнослужащих, и ошибки командиров. 
           
Война привлекает сама по себе, одним лишь фактом своего существования. К ней хочется быть причастным. Она притягательна, как притягательно любое уродство - страшно, неприятно, противно, но смотреть хочется.

Мы на войну хотели. Да, хотели.
…нам было все равно, куда ехать, и если бы война началась в Москве, мы воевали бы в Москве — она была интересна сама по себе, без персонализации врага и цели конфликта.

Вирус войны поразил нас, завладев сознанием и превратив его в сознание все того же Гуинплена, отторгнутого миром урода, место которому лишь одно — в этом цирке сумасшедших, именуемом войной.

Сейчас, по прошествии времени, я понимаю, что это было безумием. Но там этого не заметно. Там ВСЕ такие. В армии человек теряет свою индивидуальность и начинает жить коллективным разумом, как муравей в муравейнике. Как правило, этот разум ненормален. И на фоне безумия безумием как раз кажется нормальность.

В АРМИИ сказать «не буду» преступление само по себе. Такие опухоли индивидуальности коллективный разум отторгает. Масса не может простить личности свой собственный выбор, плох он или хорош, но — свой, а не выбор массы. Не армия для тебя, а ты для армии, нравится тебе такой расклад или нет. Система не терпит сопротивления.

НИЧТО не меняет мировоззрение так, как кусок железа, попавший в грудину. Прозреваешь мгновенно. Можно сколько угодно размышлять о гипотетических ценностях и абсолютности человеческой жизни, но когда в тебя начинают стрелять, все идеалы мира превращаются в пустоту. Неприятное открытие — ты не Джордано Бруно. Враг становится чистым эталонным врагом без обременений. Тебе плевать, чего хотят эти люди, если они стреляют в тебя. Плевать, кто прав, а кто нет. Ты готов убивать самых красивых и самых светлых, чтобы выжить самому.

Быть хорошим солдатом совсем не значит точнее стрелять и дальше кидать гранаты. Быть солдатом — значит иметь тело, в котором проснулись инстинкты. Опасность начинаешь воспринимать физически. Обостряются все старые чувства и появляются новые. Десятое, пятнадцатое, двадцать пятое. Ты прорастаешь ими в войну, как щупальцами, срастаешься с ней в единый организм, становишься ее частью, чувствуешь малейшее изменение в ее течении и немедленно реагируешь на него.

Выживает тот, в ком эти инстинкты развиты сильнее. Чьи нервы на тысячные доли миллиметра толще и проводимость импульса в них на наносекунды выше. Чей мозг дольше может переносить напряжение.

Это не имеет никакого отношения к интеллекту — это чистая физиология. Высокое умственное развитие и утонченная психика только мешают — они быстро перегорают, как слишком тонкая микросхема от слишком сильного тока. Люди с грубой настройкой выдерживают большее напряжение. Лучшие солдаты получаются из деревенских малограмотных парней, а не из высокодуховных интеллигентов.

НА ВОЙНЕ главное не быть первым. Тот, кто погибает первым, дает команду остальным: «Началось». Узнать, что в тебя стреляют можно только тогда, когда в тебя стрелять начали. Собственно, все, кто выживает на войне, выживают потому, что первым стал кто-то другой.

Чтобы не быть первым, главное, не выделяться. Из общей массы непременно будет выбран самый заметный…

На войне часто говорят, что человек чувствует свою смерть. Это правда. Даже не чувствует, скорее, кличет. Когда человек ломается, устает жить в земле, грязи и воде, в холоде и постоянном нервном напряжении, ожидании выстрела в себя и смерти, когда его телом овладевает страх — это притупляет инстинкты. Лишает психологической силы, отчего уходит сила физическая. Проводимость нервов и реакция мозга снижаются. Теряются те самые наносекунды, которые только и позволяют выживать.

Такой человек начинает делать не то, что должен. Он понимает, что в нем что-то не так и от этого ломается еще больше. Все время находится в каком-то полусонном состоянии, перестает думать, не вылезает из апатии или страха, нереальности существования — и уже принимает свою гибель как единственный из вариантов. И больше его уже ничто не интересует.

От такого человека за версту несет смертью. Все знают, что он умрет. Но сделать никто ничего не может. Такое состояние очень заразно. Депрессия — довольно частая причина гибели. Как только перестаешь бриться, кладешь начало всей этой цепочке. Втягиваешь в нее остальных. Страх, неуверенность в себе, внутреннее расстройство — это эпидемия.

Не знаю, что тут первично, а что вторично: то ли действительно это ощущение истечения своего времени порождает усталость, то ли наоборот — усталость, сломленность войной, сокращает срок. Но видел я и других людей, отличных солдат — которые ни черта не чувствовали и ни черта не подозревали, и все равно были убиты.

То, что первыми погибают самые лучшие — литературщина. Погибают все подряд.

На всех войнах есть уникальная порода людей не от мира сего. Смотришь на такого человека и не понимаешь, как он тут оказался. Настолько нелепым, противоестественным выглядит само его пребывание. Таких надо отбирать специально и отправлять как можно дальше от войны с пожизненным белым билетом до седьмого колена. Потому что они — генофонд нации. Лучшее, что в нас есть.

…но время и вправду лечит, и люди, бывшие главными в моей жизни, бывшие самой жизнью, все больше и больше отодвигаются в темноту, туда, где мы встретимся, конечно же, но потом. Пока же они оставляют меня на время в покое, давая возможность жить.



1

1

 Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.


Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 616 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (0)


 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.











1


        Вот как – то так все и было 10
1
                                                                                       (I.Bashutin)


























Белые пятна

Житель города Алматы Абзал Темешов – один из солдат первого потока, принимавших участие в этой войне в декабре 1979 года. О том, что едет на фронт, он узнал, по его словам, в самый последний момент.

Азаттык: Вы помните тот момент, когда отправились на фронт в Афганистан?

Абзал Темешов: Конечно помню. В то время я уже исполнил свой воинский долг, отслужил. Был женат, жена была беременна. 27 декабря 1979 года ко мне домой пришли офицер с сержантом и забрали меня. Мне не сказали, куда мы идем. Сказали, что таков военный порядок. Когда становились на учет после армии, нас предупреждали, что в любой момент могут вызвать на учения. Поэтому мы ни о чем не переживали и поехали. Нас повезли в одну из воинских частей на окраине Алматы и разделили по военным специальностям. Вызвали всех военнослужащих запаса. Всю ночь тайно грузили оружие, другую ночь провели среди военной техники. На следующий день нас повезли к поселку ГРЭС (сейчас поселок Отеген батыра. – Ред.),и целый полк отправили эшелоном.

Азаттык: Вы не знали, куда едете?

Абзал Темешов: Возможно, командиры наши знали, однако никто ничего не говорил. Мы все радовались, думали, что едем на учения. 1 января 1980 года мы выгрузились в городе Термезе на границе с Афганистаном. Там командующий сухопутными войсками генерал Соколов нам сообщил, что по просьбе правительства Афганистана «мы будем оказывать интернациональную военную помощь». Конечно, мы переживали. Однако патриотическому воспитанию в те времена уделяли большое внимание. Нас вдохновили политработники.

Азаттык: Перед вводом войск на территорию Афганистана проводили учения?

Абзал Темешов: Учения шли всего лишь три дня. 4 января мы вступили на территорию Афганистана. У нас не было ни бронежилетов, ни нормального обмундирования. На первоначальном этапе сразу стало понятно, что отсутствие опыта и советская тактика ведения боя совершенно не пригодны для сражений в условиях Афганистана. 13 января мы впервые вступили в бой с афганцами. Несмотря на слабое вооружение, они неожиданно пошли в атаку. Тогда погибло много солдат. Некоторые погибли из-за отсутствия опыта. На моих глазах четыре-пять человек взорвались на своем миномете. Я уцелел в этом сражении, отделался легким ранением.

Азаттык: После первого боя вы не жалели о том, что оказались на войне в Афганистане?

Абзал Темешов: Мы были молоды. Казалось, что после гибели друзей мы должны отомстить за них. Это называют психологией войны. Ко всему привыкаешь. После продвижения из Термеза мы передали под контроль советских войск такие районы Афганистана, как Талукан, Кундуз, Файзабад. Через полтора месяца я вернулся в страну.

Азаттык: По какой причине вас так скоро вернули домой?

Абзал Темешов: Похоже, что сначала планировали использовать опыт военнослужащих запаса. Погибло много солдат, их тела возвращали домой. Чтобы избежать лишних разговоров в стране, семейных военнослужащих запаса быстро вернули домой. Когда нас возвращали, наши командиры переживали, как они пойдут в бой с молодыми солдатами без опыта.

Мы не знали, что возвращаемся домой. Нас сразу увезли. Не поняли, то ли это было во сне, то ли наяву. Исхудавших, почерневших солдат в Алматы встретил один из командующих военного округа Сагадат Нурмагамбетов. Он всех нас поблагодарил. Нас мог встретить кто-нибудь из офицеров пониже чином. Однако он сам прошел войну, поэтому, наверное, понял ситуацию. Затем нас привезли туда, откуда забрали полтора месяца назад. Выдали нам нашу одежду и довезли до дома.

Азаттык: Наверное, вам запретили рассказывать об участии в Афганской войне?

Абзал Темешов: Запретили строго-настрого. Открыто об этом мы не могли говорить около десяти лет. Свидетельство об участии в Афганской войне я получил в 1989 году. После заявления известного академика Сахарова об официальном признании участия военнослужащих запаса в войне нас приравняли к участникам войны в Афганистане. Те, кто служил в рядах регулярной армии, этот статус получали сразу. Советское правительство не хотело признавать, что объявило мобилизацию перед войной в Афганистане, в которой принимали участие мирные граждане.

Азаттык: Ваши родственники знали, что вы были в Афганистане?

Абзал Темешов: Они узнали об этом, когда начали доставлять тела погибших там солдат. Сам я не говорил об этом. Жене написал одно письмо, дал знать, что со мной все в порядке. Однако вместо обратного адреса была лишь запись: «Мой адрес - Советский Союз».

Радио Азаттык  



































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































Во второй декаде марта 1986 года наш 154-й отдельный отряд специального назначения с оживлением воспринял информацию о предстоящем проведении налета на перевалочную базу моджахедов. В целях конспирации ее место не оглашалось, но все знали, что действовать придется в горном кишлаке. За несколько дней до самого налета разведывательный отряд спецназ от 3-й роты в ходе разведывательно-поисковых действий в южных предгорьях Хадигара провел рекогносцировку района предстоящего налета.

Являясь старшиной 1-й роты спецназ, я должен был своевременно, согласно поданным командирами групп заявкам, получить на роту боеприпасы (на подготовку к налету и сам налет), сухие пайки и различное мелкое, но необходимое имущество. В хозяйственной суматохе я все же не забыл пристрелять личный автомат и доукомплектовать боеприпасами трофейный китайский пояс для автоматных магазинов, а проще — «лифчик».

19 марта разведывательные группы отряда с первыми лучами солнца были уже на аэродроме взлета армейской авиации Джелалабад. Я попросился в 1-ю разведывательную группу лейтенанта Виктора Красильникова, в которой, кроме самого Виктора, служили несколько моих близких товарищей — надежных сержантов и бойцов срочной службы. Я ведь и сам был почти их сверстником, недавно окончил школу прапорщиков воздушно-десантных войск в Прибалтике.

Полет от аэродрома взлета Джелелабад до площадки десантирования занял около 30 минут. О подходе к посадочной площадке я догадался по противозенитному маневру вертолета — рыскающему движению несущейся на максимальной скорости машины, чуть ли не цепляющей винтами и колесами шасси за проносящуюся под нами землю. Вибрируя корпусом, вертолет сбросил скорость и, подпрыгнув, присел на сопку. Покидали вертолет и занимали круговую оборону мы уже под грохот стрельбы — и нашей, и «духов». Фактор внезапности не сработал, и это ничего хорошего нам не сулило…

«Духи», предвидя последствия своего пребывания в кишлаке, зеленым оазисом примыкающем к горам Торгар (Черные горы), стремились прорваться из блокируемого селения между посадочными площадками нашего отряда. 2-я и 3-я роты сразу же вступили в бой с прорывающимся противником. Не имея возможности быстро укрыться от плотного огня противника, в первые мгновения десантирования получили ранения старшина 2-й роты прапорщик Юрий Яворский и радист роты. Несмотря на серьезное ранение, жизнь Юрия медикам удалось спасти. Радиотелеграфист получил пулевое ранение в область паха с повреждением артерии. При таком ранении, если оперативно остановить обильное кровотечение не удается, смерть наступает от потери крови в течение нескольких минут. Остановить кровотечение в области паховой артерии мог только медик, но его рядом не оказалось…

В течение 10–15 минут нам удалось сломить сопротивление мятежников. С первых минут боя стало ясно, что разведданные о нахождении на перевалочной базе караванного маршрута моджахедов бандгруппы численностью 15–20 человек явно устарели. Вокруг нескольких изолированных друг от друга домовладений мы насчитали около полусотни ослов и лошадей, что указывало на то, что в Кулале остановился на дневку крупный вьючный караван. Судя по количеству вьючных животных, сопровождающая караван бандгруппа могла насчитывать до 60 боевиков, что в последующем и подтвердилось. Таким образом, количественное соотношение личного состава нашего разведотряда, состоящего из 6 разведывательных групп по 10–12 разведчиков в каждом из 6 десантировавших нас вертолетов Ми-8МТ, и бандгруппы было не в пользу нападавших.

Несмотря на бой с прорывающимися из кишлака моджахедами, группам захвата отряда удалось захватить два домовладения с укрывающимися в них боевиками. Задача взять одно из домовладений была поставлена и нашей 1-й группе. При выдвижении к дому мы досмотрели нескольких убитых моджахедов и уничтожили еще нескольких. У одного из них лейтенант Красильников подобрал громкоговоритель и, вбежав во двор, стал подавать команды подчиненным, которые уже досматривали хозяйственные постройки. Всюду гремели разрывы гранат, и велась стрельба — «духи» не желали сдаваться без боя. В грохоте боя я все же услышал Витькины команды и побежал к нему. Забежав через ворота во двор, я увидел Красильникова уже лежащим на земле, чуть в стороне лежал мертвый санинструктор роты Миша Мочернюк. Рядовой Александр Политика и младший сержант Александр Кончанин были ранены в плечо и руку соответственно и находились под навесом вне зоны огня укрывшегося на втором этаже противника. Я бросился под спасительный навес. Меня прикрывали огнем Паша Рожновский и Толик Кушнеров. В этот момент, сменив позицию, духовский пулеметчик дал короткую очередь и смертельно ранил их обоих. У Рожновского вспыхнул на груди простреленный пулей «пирофакел» (наземный сигнальный патрон красного огня — НСП-КО). Пламя стало обжигать лицо уже мертвого Паши, и я инстинктивно бросился к нему, чтобы срезать нагрудник со злополучным пирофакелом. Сильный удар в грудь подбросил меня и я, ухватившись руками за подпирающий навес деревянный столб, стал медленно сползать на землю.

«Духовский» пулеметчик, вооруженный чехословацким 7,92-мм пулеметом ZB/VZ-26 «Brno» (более известна его английская 7,71-мм модификация «Bren»), фактически вывел из строя всю группу лейтената Красильникова. Под навесом, вне зоны его огня остались сержант Василий Коваленко и рядовой Сергей Резвов.

Вася Коваленко бросил мне плащ-палатку, к углу которой была специально привязана веревка. Превозмогая боль, я накатился на нее, вцепившись руками и зубами в спасительную ткань, и Вася волоком затащил меня под навес. Серега Резвов огнем АКМС прикрыл нас, не давая пулеметчику высунуться в проем двери, ведущей наверх лестницы. Вася вколол мне раствор промедола (обезболивающее средство) и перебинтовал мне живот поверх одежды, использовав свой и мой индивидуальный перевязочный пакет, так как вытекавшая из раны кровь, когда я лежал, проступила именно там. Свою ошибку он понял тогда, когда по моей просьбе посадил меня, и я прислонился к стене. Рана была выше повязки — две пули попали в грудь, и кровь, вытесняемая воздухом из пробитого правого легкого, хлынула из раны. Третьего перевязочного пакета у нас не было… Его по Васькиной просьбе бросил нам из-за калитки рядовой Александр Егоров (он погиб 10 дней спустя — 29 марта при отражении контратаки моджахедов в ходе захвата укрепрайона «Карера»). Легкий матерчатый пакет не долетел нескольких метров до навеса. Я не успел удержать Васю, как он в порыве спасения моей жизни потянулся за ним… Пулеметная очередь где-то над моей головой сменилась оглушительной тишиной. Вася неподвижно лежал, сжимая в руках перевязочный пакет.

В это время разведчики соседних групп и подгрупп уже спешили к злополучному двору. Последнюю точку в этой трагической истории поставил заместитель командира 3-й роты лейтенант Геннадий Удовиченко. Возглавляя одну из пришедших нам на помощь групп, он решился на отчаянный шаг. Организовав эвакуацию раненных и погибших разведчиков со двора, он в одиночку пробрался к помещению, где укрывался вражеский пулеметчик. Крича что-то невидимому противнику, создавая видимость нахождения во дворе группы разведчиков, он закрепил на потолке штурмовой заряд «Шиза». Поджечь огнепроводный шнур Геннадию удалось не сразу, и мы уже волновались из-за его длительного отсутствия. Уверенность вселяли лишь бодрые «команды» Геннадия и короткие очереди его автомата. Едва Гена появился в проломе ограждения духовского подворья, как под пулеметчиком прогремел мощный взрыв.

Только тогда мы узнали, что все это время нам противостоял всего лишь один человек…

Когда бой окончательно затих, меня, лейтенанта Красильникова и других раненных эвакуировали в медицинскую роту 66-й отдельной мотострелковой бригады. Спустя 3 дня Витя Красильников умер на госпитальной кровати от полученных в бою ран.

Первое, что я сделал, поправившись после ранения, — это посетил мать Васи Коваленко в селе Лыповеньки Кировоградской области на Украине. До последних дней своей жизни Васина мать хранила военную форму и награды сына — медаль «За Отвагу», два ордена Красной Звезды и орден Красного Знамени.

Прапорщик Юрий Дурнев, кавалер двух орденов Красной Звезды.






















 Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.


Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 592 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (0)


 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.
1

1





Инде арми нау….


Александр Гутин


       1.

       Некоторых заносили в автобус по причине отсутствия способности к передвижению. Всё началось еще вчера. Когда каждый рекрут делал себе отходную. В простонародье называемые проводы. Пили яростно и с остервенением. Начиная с банальной водки, кончая экзотическим одеколоном «Шипр».

       И вот сегодня, с опухшими от пьянки или пиздюлей харями, мы собрались у городского военкомата. Перед загрузкой в автобус нас заводили или заносили к парикмахеру, который тупым лезвием «Нева» брил наши головы. От большого количества выпитого, действующего как наркоз, боль от кровавых царапин, оставшихся на черепах после этого лезвия, мы почувствуем только завтра. Или послезавтра. В зависимости от скорости протрезвения. А пока нас не ебло ничего, даже потеря роскошных кудрей. Они грустной кучкой были сметены в угол. Русые, черные, каштановые….это напомнило кадры о фашистском концлагере, но потом я опять забылся и мне снились лиловые лошади на оранжевом фоне, почему-то кричащие мне с прононсом «Шарман!» и играющие на духовых музыкальных инструментах «Прощание славянки». Когда я очнулся, я понял, что знаменитый марш играют не лошади, а толстые дядьки-музыканты, в общем- то пропитыми рожами чем-то напоминающие лошадей. Лиловых.

       Рядом плачущая мама, серьёзный папа что-то советует, я правда не понимаю что, но утвердительно киваю. Спасибо, па…

       Команда по автобусам. Я протискиваюсь к окну. Сам. Рядом кто-то упирается головой в коленку. Пахнет перегаром, табаком и чем-то кислым. Марш разрывает сердце. В башке мелькает народные слова по мотивам марша…«В жо-пу клюнул жареный петух…»…бля…вот и поехали… Катька, сука… не пришла… не… не буду думать… и я засыпаю. Лошади мне не снятся. Мне ничего не снится. Темнота и «Прощание славянки» в левом ухе. А в правом тишина…..


       2.

       Что такое обезьянник? Нет, у нас в областном центре не было зоопарка. Обезьянник есть центр сбора призывников. Трёхэтажные нары без матрасов, придвинутые почти вплотную, на площади футбольного поля. Передвигаться можно только перескакивая с полки на полку, с яруса на ярус, через спящих, пьющих, жующих и просто охуевающих от скуки себе подобных. Полная иллюзия обезьянника. Стая. Меня это ужасно развеселило. Ощущая себя гибридом гиббона и Маугли, я перескакивал с полки на полку, перепижживаясь, перешучиваясь и откровенно страдая хуйнёй.

       Третьи сутки мы ели мамины запасы, которыми буквально забиты были рюкзаки, сумки и баулы. Водку проносить было нельзя. Но наверно именно из-за этого запрета её принесли все. В бутылках из-под шампуня «Селена», помните такой? В молочных пакетах и резиновых грелках. Некоторых ловил суровый прапорщик, обутый почему-то в красные кеды и выливал содержимое прямо на головы застуканных. Но это неожиданно всех веселило, все пахли самогоном и по ночам бросались куриными ножками и котлетами. Бля… если б знали мы тогда, насколько эти котлеты были вкусны и желанны… Но мы этого не знали, поэтому очень радовались, когда они, забавно шлёпая приземлялись в морду зазевавшегося товарища.

       На третий день приехали покупатели. Покупатели, это представители различных частей, родов войск, которые отбирали будущее поколение бесплатной рабсилы.

       Первыми пришли бравые морячки. Обезьянник опустел. Кто-то прятался под нарами, кто-то запирался в туалете. Я и мой новый знакомый Гена просто перемахнули через забор и съебались гулять в город. Напрасно капитан третьего ранга выкрикивал фамилии и имена. Никто не отзывался. Служить три года, вместо сухопутных двух никто не хотел. Наконец, отловив десяток нерасторопных деревенских бычков с загорелыми шеями, они уехали защищать рубежи Тихого океана.

       Потом появились десантники. Ну, этим нужны были крепыши не ниже метр восемьдесят. Поэтому с моими «метрсемьдесят» они меня мало волновали и я скучно смотрел на то, как они застраивают баскетбольную команду для того, чтобы в последствии обучить их ломать головой доски, кирпичи и прочие стройматериалы…

       Меня «купили» на следующий день. Капитан в голубых пагонах ВВС. Лётчик. Он с усмешкой прочитал мой свеженький, пахнущий типографией военный билет. Наверное, его рассмешило корявое слово «еврей», с любовью написанное внутри красных корочек.

       И вот, мы впятером, в сопровождении авиатора шагаем по вокзальному перрону. Справа стоит поезд в Киев. Из Москвы. Тёти и дяди несут коричневые спортивные сумки с надписью «Олимпиада-80». Из сумок пахнет копчёной колбасой….


       3.

       Открылась дубовая дверь. Она вошла в мокрой ночной рубашке. Тяжелые сиськи с коричневыми сосками падали на круглый живот, между полных розовых ляжек чернело коротким ежиком. Сказать, что я в ахуе, не сказать ничего…Ни чего ж себе…учительница первая моя…Она вплотную подходит ко мне, дотрагивается сиськами до моего лица и жарко шепчет в ухо…«Ну, что…Александр, расскажешь сегодня о шипящих согласных…или опять наказывать?»….Я кричу, ору…Анастасия Михална…я расскажу, я всё расскажу…жы-шы пишется с буквой «ы»…чя-щя с буквой «я»….

       Она весело хохочет, опрокинув красногубую голову, расплетает соломенную косу и начинает стаскивать с меня пионерский галстук….Я хватаюсь руками за ее крупный упругий зад… и просыпаюсь.

       Я лежу на первом этаже двухярусной кровати. Надо мной храпит и пукает Гена. Стояк. То ли от утреннего желания посцать, то ли от горячих эротических сновидений. Два года подряд, каждое утро я просыпался с торчащим, как штык-нож хуем. Мой несчастный матрас был сшит из брезента и на века. Обычная ткань никогда бы не выдержала напора молодецкого. Но самое неприятное, что ничем я помочь ему не мог. Разве что подрочить. И по утрам в казарме учебной роты стоял милый и уютный скрип коек. Полупроснувшиеся военнослужащие первого года службы усердно работали правыми и левыми руками, представляя Тань, Маш и Наташ, которые помнят и ждут, типа. Такие извращенцы, как я, дрочили после жутких снов про классных руководителей, жён председателей колхоза и артистку Ирину Алфёрову. А москвич Виталик Данишевский наверняка на нашего сержанта Дато Мчедлишвили…..

       Сейчас заорут «Подъём»!!!!!!!!! И четыре десятка онанистов судорожно забьются в истерике, натягивая галифе, кителя, засовывая ноги в незамотанных портянках в деревянные кирзачи….При чем, по негласному договору с Геной, он должен ждать, пока я спрыгну с кровати, а потом он…но он всегда предвосхищает события и прыгает своей задницей мне прямо на голову…. Одеться, обуться и построиться нужно за 45 секунд. Почему именно 45 я так и не понял. Как-то спросил у сержанта, на что он просто сплюнул и промычал «Тебя это ебать не должно, дух, бля…» Дух это я. И вообще все солдаты первого полгода службы. Существо жалкое и абсолютно бесправное. Но об этом я расскажу потом.

       Итак, 45 секунд… Наш грузинский сержант эффектно скрипит хромовыми офицерскими сапогами, особый шик среди стариков. Достает из кармана спички и зажигает одну.

       — Адын спычка, как извеснта из Чехова, гарит сёрак пять сикунда…За это время, сольдат должэн быть адет, абут и стоять па стойка смирно. Если хоть адин из вас не смог, все попрыгал назад…..

       Пока не меркнет свет, пока горит свеча…Макаревич гребаный…

       Конечно же кто-то тормозит и подъём повторяется, потом еще раз, потом еще, пока Дато не остоебет. А не остоебет ему долго. На моей памяти двадцатитрехкратный подъём.

       Учебка, это отдельная рота. Нас тут сорок. Учат на операторов радаров. Профессия интеллигентная.

       Но в промежутках между учёбой, мы неинтеллигентно шагаем строем по заледенелому плацу, чистим его же от снега, бегаем кроссы….и медленно умираем.

       Мы часто вспоминаем про мамины котлеты, оставленные в обезьяннике…

       Катя написала. Я всё понимаю. Я знаю, что ты не пришла, потому что тебя не отпустили с урока педучилища, что ты будешь ждать и любить, что я отслужу как надо и вернусь, что ты любишь, любишь, любишь и целуешь, целуешь, целуешь в конце письма. Не плачь девчонка, пройдут дожди… Я тоже тебя люблю. И тоже целую. Сука.


       4.

       — Кто ты?

       — Дух советской армии и военно-морского флота, рядовой Капитонов, товарищ дедушка!

       — Кто такой дух?

       — Чмо, товарищ дедушка!

       — Вывод?

       — Я есть чмо, товарищ дедушка!

       Он стоит на верху четырёх табуреток поставленных одну на другую.

       За ножку последней привязан ремень, конец которого находится в руке сержанта Джураева. Одно движение руки, и этот урод падает с верхотуры на пол. Но Капитонов всё делает правильно, поэтому сержант доволен. Кругом ржёт охуевшее от безделья старичьё. Гена, отказавшийся залезать на стул, сидит в углу с мокрым полотенцем на носу. Кровь. Мой нос тоже распух и я прижался им к холодной спинке железной кровати.

       Картина сюрреалистическая. Бля…хуйня какая…уроды…это же не тюрьма….но самое интересное, что я еще не знаю, что года через полтора сам превращусь в такого же безмозглого мудака, как этот Джураев….

       Ох…уж этот мне Джураев. Странно…я не запомнил имён многих нормальных парней, с которыми сталкивался за эти два года…бля…а эту суку Джураева помню. Имя у него было на букву «Ы»…когда я об этом узнал, то я сразу понял…что человек с именем на букву «Ы» заранее обречен быть уродом. Звали его Ырысбек. Был он киргизом. Его маленькие узкие глазки выглядывали прямо из-под бровей, которые находились высоко, чуть ли не на лбу…Чингиз-хан хренов….

       Я ему не понравился сразу. И дело не в антисемитизме. Не думаю, что в ауле Джезкуль Ошской области знали о существовании евреев. Для него все неузкоглазые, были «рюсськи». В подробности он не вдавался.

       Когда после учебки я впервые зашел в казарму в/ч Добрынинское вместе с охуевшим от усталости, дороги и голодухи Геной, то первое, что увидел, был Джураев, избивающий ногами белобрысого, худого как швабра, пацана. Увидев нас, он оставил несчастного, тот встал на четвереньки, и схватив пилотку, на четвереньках же, уполз куда-то в тень и там испарился…

       — Ахуель стал?

       Спросил Джураев.

       — Чего?, - ответил Гена.

       — Мальчи, сука, блиать, я твайу мама ибаль! - истерически завопил киргиз и стукнул Гену в грудную клетку.

       Через секунду я обнаружил себя сидящим на Джураеве и молотящего кулаками по широкому добродушному азиатскому ебальнику. Гена, сложившись от удара, тоже пытался лягнуть его каблуком, но промахивался и попадал мне по заднице.

       — Гена, бля…ты меня бьешь…не дёргай копытом!

       — Ой…бля…ну на хуй…не видел… 


       5.

       Вечером нас «судили». Джураев собрал двадцать стариков. Шестёрка Капитонов с хитрым еблом подошёл к нам и сказал:

       — Саша, Гена…вас старики в бытовую комнату требуют… 

       — Пошел на хуй, чмо ебаное….

       Но в бытовку мы пошли. А что делать – то? Не могли не пойти.

       В бытовке сидели и лежали двадцать рыл и мило улыбались.

       Председателем собрания был рядовой Макаренко. Озорной распиздяй из Западной Украины.

       — Ну, шо….душары…довыёбывались? Вот и смерть ваша пришла… как же вы могли поднять свои ручонки на заслуженного старика, дедушку Советской Армии… всеми уважаемого нами Джураича?

       Мы молчали. А хули говорить.

       — Значит так. Прощение можно заслужить. Для этого вы всем дедам будите до самого нашего дембеля чистить сапоги, заправлять постели. А чо? Немного осталось, пару месяцев всего, так что вам повезло еще… И прямо щас поцелуете Джураича в жопу. В искупление, так сказать. Как поняли, приём?

       Мы молчали.

       Джураев весело заржал и сказал:

       — Мой жопа очень карошый, тебе панравицца. Целовай давай.

       И стащив штаны стал в позу раком, выпятив тощее очко.

       Мы с Геной, не сговариваясь…бля…это был единый порыв, телепатия…я до сих пор не смог найти этому объяснения…так вот…мы оба одновременно врезали по его розовой жопе кирзачами. Мы вложили всю душу в этот удар. Так бьют решающее пенальти в финале чемпионата мира…. Джураев еще летел головой в батарею парового отопления, а нас уже били. Я не помню сколько это продолжалось. Я лежал, сгруппировавшись, согнувшись и закрывая руками лицо. Нас спас дежурный капитан, открывший дверь бытовки.


       6.

       Ночью я встал. Одел сапоги, и прямо так, в семейных чёрных трусах и в сапогах пошел в туалет. Там, у входа стояла тумбочка дневального.

       Дневальным был такой же дух, как и я, Коля, по-моему из Краснодара.

       — Дай штык-нож,- попросил я.

       — Ты чо…ебанулся? Зачем тебе?

       — Колбаски порезать…посылку прислали.

       Коля не верил, но нож дал…хуй его знает…а вдруг и правда пожрать есть…

       Я взял. Вернулся в казарму. У окна на одноярусной дембельской кровати спал сержант Джураев. Ему снились горы, бесчисленные отары овец и прекрасная Айгуль, фотка которой висела у него на прикроватной тумбочке.

       Я сел на его кровать и приставил штык-нож к его горлу. Джураев проснулся. Увидев меня, с полминуты он ни хуя не понимал, а потом дёрнулся, но почувствовав железо у кадыка затих, вопросительно глядя мне в лицо.

       — Ты меня понял?, - спросил я.

       Он молчал… потом что-то пискнул на своём языке.

       — Понял или нет, сука?

       — Да…поняль…

       Я встал. Вернул штык-нож Коле. Попысал. Снял сапоги. Лёг в кровать. Уснул. Мне снилась прекрасная Айгуль, делающая мне минет.


       7.

       И вот значит….подходит она ко мне и говорит, Гена, давай трахаться, а я в ответ, бля, конечно давай. Она снимает трусы…

       Мы чистим картошку. Занятие сугубо духовское. Но не западло.

       Вообще, понятие западло очень чётко оговорено, ошибиться трудно.

       Да, мы духи голимые. Но каждый определяет по себе степень своего превращения в животное. В него мы всё равно превратимся. Вся разница в том, в какое. Можно быть волком, это же так по -пацански, бля… Можно тушканчиком. Можно бегемотом. Каждый выбирает по себе. Зоопарк.

       Не западло убирать казарму, мыть полы, окна, туалет, чистить картошку и мыть посуду. Это работа для молодых. И это принимается. То бишь, если работа приносит пользу всем, то это не западло.

       Если работа приносит пользу одному, как то, подшить дедуле воротничок, почистить сапоги, заправить постель, это западло.

       Выбор делать или нет, есть. Что ты предпочитаешь, получать пиздюлей ежедневно, пока не отстанут, а это может и месяц и два, но не стать чмом, или покорно делать то, что говорят, вплоть до вытирания жопы, но стать чмом. Бить тебя всё равно будут, причем даже свои, пусть не так больно, но уважать никогда, а самоуважение для таких ничтожеств неважно…..

       Так вот…мы чистили картошку. Тонкая струйка шелухи падала в вонючее корыто, Гена пиздел очередную эротическую байку, казах Арман и узбек Бешбай, которые в силу этническо -культурных причин живой пизды в глаза не видели, раскрыли свои узкие глаза от удивления так, что стали похожи не на азиатов, а на каких-нибудь эстонцев…

       Повар Рамиз, толстый, как и полагается повару, периодически пинал нас в район копчика и говорил

       — Э…шелуха тоньше, да…язык говорить умеешь…чистить картошка давай…

       Но мы не обижались, он был добрый и угощал нас маслом.

       В кухонную подсобку вбежал Капитонов. Вид у него был какой-то взбудораженный.

       — Саш…иди сюда на минутку, а….

       — Что надо?

       — Ну иди…я тебе и закурить дам…

       Эту дедовскую шестёрку я бы с удовольствием отпиздил бы прямо тут, но пока нельзя, ничего…придёт наше время, уволятся твои покровители, пиздец тебе…

       Я подошел, закурил.

       Капитонов заговорщицки зашептал, брызгаясь слюной:

       — Cаш…такое дело…прапорщик Кузин…ну этот…начальник продсклада, помочь просит… говорит отвалит жратвы, сахара там, масла, риса мешок, спиртяги подгонит…

       — Пизишь много. Что делать-то?

       — Короче…он после отбоя поедет в посёлок на склад какой-то. Там газовые баллоны надо загрузить в машину. Потом машину отгонят в часть. Кто-то должен в ней поспать, типа охранять, чтоб никто не заинтересовался. Утром за баллонами приедут.

       — Сука твой прапор. И ты вместе с ним. Этот хуй за баллоны пизженные небось бабла карман отхватит, а нам, как нищим, жратвы.

       — Саш…да ты подумай…мы же за эти дела его до дембеля можем на хавчик разводить…

       — Подожди минуту, бля…щас…

       Я всё рассказал Гене. Перспектива нажраться до отвала, вызвала у него дикий восторг. Во, бля, натура. Тощий, как глиста, его постоянно ебла голодуха. Жрать он хотел всегда и много. И согласился я на эту афёру, наверное больше ради него, хотя и сам кушать очень, бля, хотел. Поэтому мои гуманитарные доводы не проканывают.

       Прапорщик отмазал нас после отбоя, сказал, что срочно нужны три бойца для регламентных работ на радиолокационной станции.

       Всё прошло гладко, даже рассказывать нечего.

       Запомнился только спор прапора и гражданского в черном пиджаке, который собственно и продал ему пизженные баллоны.

       — Хули ты мне брак подсунул, ебана в рот…

       — Где, бля, брак? Ты что…высший сорт. Пропан-огнеопасно!

       — Да у них на вентилях резьба сорвана к ебеням!

       — Да хуйня…ты их аккуратненько в фургон запиздячь…завтра сдашь, никто не заметит…

       — А если они ночью откроются? У меня в фургоне боец спать будет…

       — Да заебал ты…не хочешь не бери…я найду кому сдать…

       Одним словом баллоны мы загрузили.

       Приехали в часть и припарковали фургон за гаражом.

       — Ну что, бойцы…один тут, остальные в казарму…

       — Товарищ прапорщик…эта…хотелось бы рассчитаться за проделанные регламентные работы…

       — Гыыыы…не сцать…завтра всё будет…ну давайте…решайте кто тут остается…

       — Саня, тебе по хую, если я тут останусь? Бля… не хочу в казарму возвращаться, эти дедовские ебальники видеть…высплюсь тут в тишине…

       Это Гена мне сказал.

       — Да до жопы, собственно…спи тут, если хочешь…

       Я спрыгнул с фургона и пошёл в казарму, сзади плёлся Капитонов и что-то заискивающе рассказывал…


       8.

       Уведомление

       копия военкому города К.

       Бр-ой области.

       Уважаемые Константин Владимирович и Людмила Ивановна!

       Командование в/ч 032756 Московского Краснознамённого Округа ПВО с прискорбием уведомляет, что ваш сын, Безруцкий Геннадий, рядовой, оператор РЛС, трагически погиб на боевом дежурстве.

       Командование выражает свои искренние соболезнования.

       командир в/ч полковник

       Рагозин А.Н.

       начальник штаба в/ч майор

       Кульчий П.П.


       Гена во сне ногой ударил по баллону, он упал и вентиль открылся.

       Фургоны, в которых стоят операторские индикаторы, герметичны…


       Я бил Капитонова долго, минут сорок. Молча. Он тоже молчал, только жалобно поскуливал кровавым ртом…

       За что я его бил? Не знаю…за всё…за газовые баллоны…за масло…за нечищеную картошку…за Джураева…за в/ч 032756…за войну в Гондурасе…за неурожай озимых в Курской области.

       А потом мы оба сидели на полу бытовки и плакали.



1



В 1985 году уже на тот момент всесоюзно известная актриса Ирина Алферова была направлена комсомольской организацией в составе группы представителей различных профессий для поднятия боевого духа в Афганистан.

1

1

1

 Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.


Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 567 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (0)


 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.





              НАКАНУНЕ 5
(M. Setboun)



























21 декабря 79 г.

С 10 по 15 декабря был в Венгрии.
Вот посмотрели мы Венгрию: ни в чем они не отступили от принципов, от Ленина, а сумели соединить личный интерес с общественным, с государственным. Там судят о человеке по делам без дураков и трепа - по результатам. И Венгрия с мясом. А что ж мы? Что мы такие уж глупые, или необразованные, чтобы делать еще лучше? Что мы - не преданные? Или нам не стыдно, когда приезжают работать за колхозников студенты, учителя, рабочие, солдаты!

30 декабря 79 г.

Наши войска вошли в Афганистан. От Картера до Хомейни и "Униты" все гневно осуждают оккупацию, интервенцию, вмешательство во внутренние дела слабой и малой страны, "русский империализм" и проч. Весь зарубежный мир волею могучих mass media обращен против нас. Накопленный нами капитал по разрядке после берлинской речи Брежнева и в связи с декабрьской сессией НАТО полетел к еб...м... У всех тех "демократических" и "миролюбивых" сил, которые выстроились было, чтобы поддержать нашу миролюбивую политику, опустились руки. Коммунистам и вообще нашим непоколебимым друзьям сейчас только отбрёхиваться по поводу "советской агрессии", а не агитировать против американских ракет - слушать никто не станет. Все те в "третьем мире", которые собирались или уже сориентировались на социализм, думают только о том, чтобы не связывать себя с нами a la Афганистан, ибо ясно продемонстрировано, чем это может кончиться. А всех империалистов и натовцев мы спровоцировали на еще большее ужесточение, подтвердив "правоту" ястребов, которые всегда утверждали, что с нами можно разговаривать только языком силы, с позиции силы... И т.д.

Спрашивается - кому это было нужно? Афганскому народу? - Возможно. Советскому народу это ни с какой стороны не нужно. Ему бы мяса, да других товаров, да порядка побольше!

Кто же это сделал?

Александров еще на другой день после убийства Тараки сказал Брутенцу, что надо вводить войска. (Помните: в 1968 году он мне в Завидово первый об этом сказал). И, конечно, он был одним из закоперщиков. А при нынешнем ментально-физическом состоянии Леонида Ильича влияние этого помощника могло оказаться решающим. Тем более, что Л. И. не мог, конечно, простить Амину, что тот прикончил Тараки на другой день после опубликования большого братского коммюнике и встречи Брежнев-Тараки в Москве.
Конечно, «соседи» (т. е. КГБ)… Но вопрос — по собственной ли инициативе, или кэгэбэшники были лишь организаторами соответствующей информации.
Не уверен, что Громыко был активным сторонником… или Суслов. Остальные, включая и нашего (который явно был обескуражен) — не в счет. Значит, каша эта варилась где-то «втихоря»…

Вот так делается политика от имени партии и народа. И никто ведь не возразил — ни члены Политбюро, ни секретари ЦК, ни, конечно, республики, ни даже аппарат. Думаю, что в истории России, даже при Сталине, не было еще такого периода, когда столь важные акции предпринимались без намека на малейшее согласование с кем-нибудь, совета, обсуждения, взвешивания — пусть в очень узком кругу. Все — пешки, бессловесно и безропотно наперед готовые признать «правоту и необходимость» любого решения, исходящего от одного лица — до чего, может быть, это лицо и не само додумалось (в данном случае — наверняка так!).

....мы вступили уже в очень опасную для страны полосу маразма правящего верха, который не в состоянии даже оценить, что творит и зачем. Это даже не отчаянные броски вслепую от сознания безнадежности положения общества, а просто бессмысленные инерционные импульсы одряхлевшего и потерявшего ориентировку организма, импульсы, рождаемые в темных углах политического бескультурья, в обстановке полной атрофии ответственности, уже ставшей органической болезнью.

А мы грешные? Вчера уже писали с Брутенцом подстрочники для Бабрака: заявление против империалистической кампании клеветы в связи с вводом советских войск в Афганистан и письмо коммунистическим партиям с призывом к солидарности.

28 января 80 г.

в мире происходит черт знает что. Весь мир нас осудил и проклял: в ООН - 104 делегации проголосовали против нас и только 17 - с нами. Фарисейство? Да, конечно. Но мы бросили хорошую лакмусовую бумажку - и проявилась затаенная повсюду ненависть (в лучшем случае нелюбовь) к нам. Нас осудили правительства и парламенты, всякие комитеты и деятели персонально, партии и профсоюзы. Даже некоторые "братские" - ИКП, КПИ, КПВ, японцы, бельгийцы, шведы. За агрессию, за попрание всех международных норм, за оккупацию, за подрыв разрядки, за провоцирование гонки вооружений, за посягательство на мусульманский мир, на неприсоединение, на нефтяные источники, от которых зависит жизнь всего Запада и Японии, и проч., и проч.

Да, конечно. Было бы второе Чили или не было бы, никто теперь не может сказать (кстати, это мы в Международном отделе придумали этот аргумент - ответы Брежнева "Правде" сочинялись в основном у нас: Брутенц, Ермонский плюс Толя Ковалев, зам МИД).

Впрочем, там и до 27 декабря уже было похуже, чем в Чили - и задолго до Амина, при Тараки оно уже было там. Сейчас, действительно, казни и расправы прекратились. Но ради этого мы пожертвовали остатками престижа социализма и всей разрядкой. Конечно, Брежнев не мог простить Амину, что тот сверг и убил Тараки на другой день после его объятий с Брежневым в Кремле. На этом кто-то сыграл... Ради чего вот, только я не пойму? Или просто по глупости, плохо посчитали. А может быть, провокация в стиле Берия?! Один из западных комментаторов написал: "Это либо страшный просчет, либо страшный расчет". Боюсь, что вторым и не пахло. У того, кто в конце концов решал - просто российская грубость: как это, мол, против меня могут пойти, я покажу, как со мной не считаться!

Ужас ситуации состоит в том, что окончательное = единоличное решение принадлежало полному маразматику. (Хотя подготовлено, сварено оно было другими). Его тут неделю назад показали по телевидению: вручение мандата на избрание в Верховный Совет РСФСР - первый кандидат народа. Зрелище ужасающее.

Картер лишил нас 17млн. тонн зерна (в Москве сразу же исчезла мука и макароны), запретил всякий прочий экспорт, закрыл всякие переговоры и визиты, потребовал отмены Олимпиады (сегодня НОК США согласился с мнением Картера... Что теперь скажет МОК?). Тэтчер проделала с нами то же самое. Португалия запретила нам ловлю рыбы в ее 200-мильной зоне, как и США - у себя, снизив нам квоту вылова с 450 000 тонн до 75 000 тонн. Это же проделали Канада и Австралия. Почти все страны Запада (за исключением Франции) сократили уровень и объем всяких обменов и визитов. Запрещены всякие планировавшиеся выставки и гастроли ("Эрмитажа" в США, "Большого" - в Норвегии и проч.).
Австралия закрыла заход нашим антарктическим судам в ее порты. Вчера нас осудила Исламская конференция (т.е. все мусульманские государства, кроме Сирии, Ливии, Алжира и самого Афганистана), проходившая в Исламабаде. Нас осудил Европарламент, социал-демократические партии, профсоюзные центры. Новая Зеландия выслала нашего посла Софинского, обвинив его в передаче денег ПСЕНЗ (наши друзья). А что делается в печати, на теле- и радио - трудно было даже вообразить, позорят и топчут нас самым беспардонным образом.

Банки закрыли нам кредиты. У меня был случайный разговор с зам. председателя Госбанка Ивановым. Он рассказал, что не только американские, но и другие банки либо начисто отказываются давать взаймы на оплату прежних долгов (благодаря чему мы уже много лет выходили из положения), либо почти на 1\3 взвинчивают проценты.

У Тихонова, который заменяет Косыгина, состоялось, мол, совещание по этому поводу. Докладывали в ЦК. Положение такое, что придется отказаться платить по прежним кредитам. А это объявление о банкротстве, со всеми вытекающими.

Между тем (знаменитое чеховское "между тем", - между чем тем? - спрашивал он), экономическое положение, видимо, аховое. Мне тут поручили выступать на партсобрании с докладом по итогам ноябрьского Пленума. Кое-что внимательно почитать пришлось. Доклад я сделал "критический и суровый". Но не в этом дело. Подтверждений не пришлось долго ждать. В прошлый вторник на Секретариате ЦК обсуждался вопрос "О хищениях на транспорте". Я буквально содрогался от стыда и ужаса. Три месяца работала комиссия ЦК под председательством Капитонова. И вот, что она доложила на Секретариате:

За два года число краж возросло в два раза; стоимость украденного - в 4 раза;

40 % воров - сами железнодорожники;

60 % воров - сами работники водного транспорта;

9-11 000 автомашин скапливается в Бресте, потому что их невозможно передать в таком "разобранном" виде иностранцам;

25 % тракторов и сельскохозяйственных машин приходят разукомплектованными; 30 % автомобилей "Жигули" вернули на ВАЗ, так как к потребителю они пришли наполовину разобранными;

на 14 млрд. рублей грузов ежедневно находятся без охраны;

охранники существуют, их 69 000, но это пенсионеры, инвалиды, работающие за 80-90 рублей в месяц;

воруют на много млрд. рублей в год;

мяса крадут в 7 раз больше, чем два года назад, рыбы в 5 раз больше.

Заместитель министра внутренних дел доложил, что в 1970 году поймали 4 000 воров на железной дороге, в 1979 - 11 000. Это только тех, кого поймали. А кого не поймали - сколько их? Ведь поезда по трое суток стоят на путях без всякого присмотра, даже машинист уходит.

Несчастный Павловский (министр) опять каялся, как и на Пленуме. Просил еще 40 000 человек на охрану. Не дали.

Обсуждение (ворчание Кириленко, морали Пономарева в духе большевизма 20-ых годов - "как, мол, это возможно! Это же безобразие! Где парторганизации, профсоюзы, куда смотрят".) поразило всех полной беспомощностью.

[Между прочим, когда Б.Н. призывал "мобилизовать массы для борьбы с этим безобразием", Лапин (председатель теле-радио) саркастический старик, сидевший рядом со мной, довольно громко произнес: "Ну, если массы мобилизуем, тогда все поезда будут приходить совсем пустыми!"]

В этом, извините, "вопросе" - концентрированно отражено состояние нашего общества - и экономическое, и политическое, и идеологическое, и нравственное.

Ничего подобного не знала ни царская Россия, ни одна другая цивилизованная страна.

И ведь это только на железных дорогах. А повсюду в остальном: газеты буквально ломятся от разоблачительных фактов обворовывания государства и граждан во всей системе торговли, обслуживания, здравоохранения, культуры. Всюду - полный разврат. Вчера меня с дачи вез пожилой шофер и всю дорогу нудил: куда мы идем? Да что же это такое? Как можно? Такого ведь никогда не было? Что будет с нами? И т.д. И приводил десятки бытовых фактов, которым был свидетелем сам или его знакомые.

С чем же теперь Брежнев войдет в историю? Единственный его актив был "мир, разрядка". Но Афганистаном он и это порушил.

5 февраля 80 г.

Афганистан, как язва разъедает общественное сознание и международную жизнь. Ползут слухи, что в Ташкенте госпитали забиты нашими ранеными ребятами, что каждый день прибывают самолеты с упакованными гробами, что в разных наших ведомствах, посылающих туда специалистов, то и дело портреты в траурных рамках.
Т.е. народ реально почувствовал на себе следы политики. За что? Для чего? Кому? Б.Н. как-то проговорился Карэну: мы, мол, не можем допустить второго Садата у себя под боком. Ну и что? Из-за этого пусть гибнут наши ребята, пусть позор на нашу голову во всем мире, пусть ненависть антисоветизма губит остатки социалистического идеала, пусть рушится даже видимость уважения к народным интересам?!

9 февраля 80 г.

Морально очень тяжело. Все вокруг, если не спрашивают прямо, то немым взглядом требуют: "Кто это придумал? (Афганистан). Зачем? Кто должен отвечать за это перед народом и перед всем миром?" На Западе утихают страхи: это все-таки, как теперь всем ясно, не начало ядерной войны и, может быть, даже не "ремилитаризация Рейнской зоны". Однако, антисоветская компания поддерживается на не слабеющем уровне. Оправдывать нас "морально" не осмеливаются даже наши лучшие друзья, которые публично политически поддержали (или не возражали) против афганской акции. Если провести сейчас всемирный референдум, наверно, никогда наш престиж не был на такой низкой отметке, - за все 62 года.

Скорее всего, Генеральный даже не знает, что происходит вокруг нас. Сводки из Афганистана ему препарируют так, что там "сплошная нормализация". А с Запада, -информация, наверно, "на уровне "Правды", так как у него давно "щадящий режим". Так что он и не осознает, что наделал. Впрочем, дело тут не только в отсутствии и укорачивании информации, а и в самой физиологической способности надлежащим образом понимать происходящее.

всё...

Черняев Анатолий Сергеевич 1971–1986 гг. заместитель заведующего Международным отделом ЦК КПСС, С 1986–1991 гг. помощник Генерального секретаря ЦК КПСС, Президента СССР.



























































































































































































































































































































Афганистан, война глазами жителей приграничья СССР.

Азат Баширов

Вот прошла очередная дата, исполнилось 29 лет как последний солдат покинул Афганистан, война длилась не полных десять лет, и об этом написано тысячи статьей, как воевали наши солдаты и офицеры, и как они героический гибли. Но почему-то ни кто, ни когда, не вспоминает и не пишет, о том, что происходило все это время в пограничных с Афганистаном городах и селениях (кишлаках). Я как живой свидетель этих событий хочу восполнить этот пробел. Расскажу лишь только то, что видел сам, и то, что вызвало резонанс в нашем городке.

Итак, начнем с самого начала, а именно с момента ввода советских войск в Афганистан, мне в то время было всего семь лет, и я только пошел в школу, это была осень 1979 года. Надо сказать, что для меня, как и для многих моих сверстников, поход в школу был, что то вроде пересечения полосы препятствий. Дело в том, что наш городок пересекало железнодорожное полотно, и соответственно, в городе находился небольшой вокзал и грузовая станция, при этом не было ни одного наземного или подземного пешеходного перехода. Поэтому, преодолевать забитую грузами станцию приходилось, как я написал ранее, как полосу препятствий, ожидая, в любой момент, начала движения грузового состава, а как начинает двигаться железнодорожный состав, длиною почти с километр, я думаю, многие знают. Поэтому нам приходилось проявлять чудеса сноровки, что бы успеть пролезть под вагоном, или если была возможность проскочить сверху, какой либо, пустой платформы. Обходить состав вокруг, это означало сделать большой крюк, из-за чего можно было опоздать в школу.

И вот, где то в сентябре, на станцию прибыл состав с военными, это были несколько БМД и где-то, наверное, рота десантников, почему состав прибыл по железной дороге мне не известно, недалеко от нашего городка был военный аэродром, о котором я напишу позже. Для нас, тогда еще маленьких пацанов, это был шок, видеть военную технику так близко нам еще не приходилось. Мы конечно как муравьи облепили все БМД, пытаясь даже залезть внутрь боевой машины, десантники на это не обращали внимания, но следили, что бы мы, не залезли, куда не следует, взрослые тоже стояли рядом и любопытствовали, и вот здесь я впервые услышал это название, Афганистан. Местные жители у десантников, спрашивали. Куда ребята? В Афганистан? Десантники молчали и военную тайну старались не выдавать, но для местных жителей ни какой тайны не было, все понимали, в Афгане что-то назревает. При этом слухи ходили разные, в разговорах взрослых часто мелькали фразы: - американцы вошли в Афган и готовятся начать войну с СССР, они уже установили ракеты и вот-вот нанесут удар. А десантники пробыли около двух дней и уехали, и дальнейшая их судьба мне не известна, надеюсь, что все они вернулись домой живыми.

До декабря месяца все как то успокоилось, жизнь шла своим чередом, мы так же продолжали бегать в школу через полосу препятствий, и вот в конце декабря началось…

Все началось с того, что всем военнослужащим запаса начали выдавать повестки с военкомата, с приказом прибыть на военный сборный пункт, при себе иметь сменную одежду, мыльно-рыльные принадлежности и так далее.
 
Мой дом находился рядом с автодорогой, а за автодорогой проходил водно-оросительный канал, и вот по этой дороге наши призывники из запаса, одетые кто во что, и на взятой с хранения технике, колоннами двинулись в сторону Афганистана. Это были старые, видавшие виды ЗИЛы-157, УРАЛы, какие-то БТРы и ГАЗоны, часть из всей этой техники шла на буксире. Видно, она была наспех восстановлена, и по дороге просто вышла из строя, но что бы ее не бросать, вероятно, решили дотянуть до границы, на место сбора, и там восстановить или просто оставить в одной из вновь создаваемых военных частей, там же, призывникам собирались выдать оружие. О том, что происходило там, мне, уже будучи взрослым, рассказывали сами участники тех событий, но мой рассказ не о самой войне, а о том, что происходило в пограничных с Афганистаном городах. 

В это же время, в конце 1979 года, и почти до лета следующего года, на нашу станцию стали прибывать регулярные части, танки, БТРы, БМП, автомобили, и куча для меня еще неизвестной техники. Нашей детской радости не было предела, мы все время после уроков проводили на станции, эшелоны шли, как нам казалось, нескончаемым потоком, было интересно видеть все это, одни эшелоны выгружались, уходили, следом уже прибывали следующие эшелоны.

В то же время стали появляться сомнения по поводу нашей армии, от взрослых постоянно, слышал слово «бардак», «в наше время такого бардака не было». Удивляло отношение офицеров к солдатам, некоторые офицеры относились к солдатам небрежно, на что и местные обращали внимание. Бывало часто, что солдаты ходили голодными по улицам и просили, что бы им дали что-нибудь поесть, вероятно, им просто забыли выдать сухпай, или не вовремя приходила полевая кухня, жители ни когда не отказывали, кормили, поили, и давали еды еще в дорогу.

Помню, колонны военной техники выстраивались на дороге возле наших домов, в ожидании приказа, и подолгу стояли и ждали, а потом с грохотом уходили, от их движения, бывало, вылетали стекла из окон. Прекрасную асфальтовую дорогу гусеницы танков превратили в кашу, из-за чего невозможно было проехать. В дождливые дни дорога превращалась в кашу, а в сухую погоду от пыли невозможно было разглядеть друг друга.

Не знаю почему, но многие солдаты были одеты по-летнему, из теплых вещей носили только шинели, а на голове была знаменитая пилотка. Хоть это были южные регионы, но зима выдалась на редкость, по местным меркам, холодной, да и сама зима в этих местах коварна, сегодня например, солнце на термометре +15, на следующий день уже -2, идет снег, а еще через день может быть опять +10 +15.

В это же время стали происходить различные инциденты, между местными и офицерами, доходило даже до убийств. Был случай, когда собралась компания местных парней, девушек, военных. Сидели, пили, гуляли, и одна приревновавшая девушка, по пьяни, бросила в толпу гуляющих гранату. Соответственно, двое убитых, несколько раненных. Где она взяла гранату? Да у них же, у военных и взяла.

В то время у многих жителей стали появляется гранаты, пистолеты, даже автоматы, у меня, тогда еще школьника, в кармане всегда были патроны. Помню, как один офицер подарил мне три патрона от автомата, 7.62 мм, пули этих патронов были выкрашены черной, красной и зеленной краской, и сказал, смотри осторожней, в огонь не бросай. Еще один патрон от ПМа, мне его подарил офицер, его запомнил, старший лейтенант, он был в полевой форме, тогда еще старого покроя. Прежде чем подарить патрон, он мне показал, как разбирается и собирается ПМ, потом вынул из обоймы патрон, отдал его мне и так же сказал, в огонь не бросай.

Когда я уже сам демобилизовался из армии, и нечаянно наткнулся дома на свой арсенал, удивлению не было предела, просто все могло закончиться печально, и от греха подальше все это выбросил в канал, о котором я писал выше.

Где-то к лету 1980 года, ввод войск закончился, жизнь стала входить в «мирное» русло, военных стало поменьше, и на нашу станцию начали приходить эшелоны с боеприпасами, в основном эти боеприпасы предназначались для военного аэродрома, который находился недалеко от нашего города. 

Летом, на школьных каникулах, я познакомился с солдатом водителем, и часто катался с ним, на его УРАЛе, помню, это был УРАЛ-375, о том, как он продавал бензин, в подробностях рассказывать не буду, там все солдаты и офицеры этим зарабатывали, высококачественный 93-й бензин. Однажды этот солдат отвез меня на военный аэродром, сказал, хочешь посмотреть самолеты и вертолеты, я, конечно, согласился. Мы благополучно преодолели КПП, заехали на аэродром, моей детской радости не было предела, когда я увидел боевые самолеты перед собой. А от грохота взлетающих вертолетов МИ-24, и самолетов МиГ-21 закладывало уши, летом, в жару, вертолеты взлетали только с разгона, горизонтально. Далее, проехав через специальный бассейн, мы подъехали к какому-то ангару, и что-то выгрузили, как потом мне сказал водитель, это были бомбы, вечером он отвез меня домой. Я, конечно, получил от родителей по самое первое число и с запретом выходить гулять на улицу, но на кого этот запрет действует, прыжок через забор и ты на улице, а вечером может быть и пронесет.

Этим же летом около грузовой станции произошел большой пожар, горела военная нефтебаза, а точнее на нефтебазе горели авиационный бензин и керосин. Нефтебаза предназначалась для снабжения военного аэродрома горючим, к ней по железной дороге прибывали вагоны с топливом, сливали топливо в ёмкости, часть этих ёмкостей были из толстой резины, часть просто, как большие бочки.

Это был обычный жаркий летний день, я был у себя дома во дворе, и неожиданно день померк, и стало, как то темно, я посмотрел наверх и увидел огромное облако чёрного дыма, оно медленно двигалось через наш город. Я быстренько перемахнул через забор и побежал в сторону, откуда шёл дым, и когда добежал до станции, увидел, как горит база и несколько вагонов с топливом, и еще несколько вагонов с углем, которые стояли рядом с базой, факел поднимался высоко в небо, в один момент даже образовался огненный смерч.
Потушить пожар удалось только вечером, когда с соседней узловой станции прибыл пожарный поезд.

По какой причине произошел пожар, не знаю, все говорили диверсия, хотя, по-моему, очередная халатность. Дело в том, что в этих краях летом дождей почти не бывает, дожди идут только поздней осенью, зимой, и обильно весной, за весну трава растет бурно и высоко, а летом высыхает и превращается в опасное топливо, любой окурок, искра, и трава загорается, потушить ее крайне тяжело. Поэтому, по правилам пожарной безопасности, вся пожароопасная территория, должна была быть очищена от сухой травы, насколько я помню, этого сделано не было, вот и результат, полностью сгоревшая нефтебаза.

Еще интереснее было, когда военные решили от этой базы к аэродрому проложить трубопровод, это где-то 15-17 километров. Проложили они его быстро, где-то за неделю, трубы были из алюминия, и пристыковывались с помощью присосок, но вот качество стыковок оставляло желать лучшего. И вот тут, для местных, потекла бесплатная халява, в виде высококачественного авиационного керосина. Как я уже писал выше, качество стыковок оставляло желать лучшего, и почти с каждого стыка шел ручеёк и оставлял огромные лужи, чем местные и пользовались. Я сам, когда уже подрос и стал гонять на мотоцикле Урал, заправлял его этим керосином, честно скажу, мотоцикл на авиационном керосине ездил прекрасно, ни какой детонации. Единственное это калильное зажигание, это когда глушишь двигатель, а пары с карбюратора еще поступают, двигатель продолжал еще работать.

Впервые, то, что в Афганистане идет самая настоящая война, мы увидели осенью 80-го и зимой 81 года, битую технику стали выводить обратно в Союз, подбитые автомобили, БМП, БТРы. В некоторых автомобилях не успели смыть кровь и куски человеческой плоти, их так и погрузили на платформы и отправили, наверное, на места постоянной дислокации. Мы все пребывали в шоке. Позже технику перестали выводить, и бросали на дорогах в Афгане.

Прошло полтора или два года, и к нашей полосе препятствий, добавилась еще одна. Эта полоса, она периодически появлялась и так же разбиралась, полоса состояла из…. Авиационных бомб!!! Кому в голову пришло выгружать авиабомбы из вагона прямо на землю, не знаю. Бомбы лежали около железнодорожного полотна целыми горами, солдаты их просто выкатывали в бомбо-таре из вагона и бросали на землю, в итоге, образовывались горы боеприпасов, через которые нам приходилось пробираться, и при этом стараться не попасть под завал, так как, все это лежало в виде одной бесформенной кучи. И без какой либо охраны!!!

Конечно, военные это все постепенно вывозили, с помощью подъёмного крана, грузовиков и ё... матери, но потом вновь и вновь, вырастали новые горы авиабомб. У военных спрашивали, когда все это прекратиться, это ведь бомбы, а вдруг взорвутся? Да, что им будет, отвечали военные, они без детонаторов, без детонаторов не взорвутся. Детонаторы, конечно же, привозили отдельно, и под охраной, выгружали их аккуратно под наблюдением нескольких офицеров.

Бывало бомбы при перевозке на Камазах, (кто знает, Камаз 5320 был с невысоким бортом), просто вываливались за борт, и валялись на дороге, пока их не подберут.

Так, продолжалось долго, не помню уже, сколько времени. Но мы уже давно обратили внимание, что на носовой части бомб вкручена просто металлическая заглушка. Мои одноклассники при мне попытались открутить заглушку, не помню точно какая была бомба, толи ФАБ-250, или ФАБ-500, открутив до половины, решили не испытывать судьбу, и закрутили ее обратно.
А вот другие ребята, открутили!!!

Нет, конечно, она не взорвалась, иначе от нашего городка бы, ни чего не осталось. Они ухитрились вытаскивать из бомбы термитные шашки, шашки были разноцветными, красные, жёлтые, зеленные, горели очень красиво, это было нашим детским развлечением, ночью поджигаешь такую шашку, светло становилось, как днем.

Эти развлечения продолжались не долго, авиабомбы перестали в Афгане взрываться, что тут началось, милиция, местное КГб, военные, ходили по школам, допрашивали, искали виновных, в итоге стало ясно, причина всему бардак в армии, особенно в тылу, обычная халатность, ведь нужно было всего лишь только выставить охрану. Вот так, к моему величайшему сожалению, по воле случая мы оказались «диверсантами» против собственных вооруженных сил, хотя винить нас, тогда еще детей, было не за что.

После этого случая, конечно же, навели порядок, бомбы выгружали сразу в автомобиль, и если даже выгружали из вагона, их складывали. И стали раскладывать таким образом, что бы между ними оставался промежуток, и выставляли охрану.

Постепенно мы выросли, наступил 1988 год, в стране полным ходом шли горбачевские реформы, гласность, вся страна заговорила о войне в Афганистане, начался вывод войск. Наш городок уже не использовали для вывода войск, на границе за десять лет была создана необходимая инфраструктура, это был один огромный полигон, с военными базами.
Войска выводились и размещались вдоль полигона, и в это время произошло самое неожиданное, эта история до сих пор никак не укладывается в моей голове, как могли вообще такое допустить.

Дело в том, что войска выходили с полным боекомплектом, а так как вывод войск был организован на очень хорошем уровне, боеприпасы не использовали, соответственно вся боевая техника прибыла в Союз с полным боекомплектом. По какой причине часть боеприпасов военные бросили на полигоне, я не знаю, но последствия были трагичными, особенно среди детей и подростков, да что подростков, и взрослые гибли.

Брошенные боеприпасы, быстро стали расходится по местным селениям, особенно среди подростков и детей, это были патроны 5.45 мм, 7.62 мм, 12.7 и 14.7 мм, снаряды 20 мм от БМП-2, и артиллерийские снаряды разных калибров, противопехотные гранаты. Если взрослые использовали все это для того, что бы глушить рыбу в многочисленных мелиоративных водоёмах, то детвора все это использовала только ради забавы, итог был печален, погибло и искалечилось много детей и подростков.

Помимо боеприпасов, военные торговали оружием, предлагали все, от пистолетов до пулеметов, цена была разная, как договоришься, милиция потом, конечно, часть всего этого конфисковала, и как потом они сказали, конфискованным оружием можно было вооружить целую дивизию.

Бывало, военные гоняли пьяные на БМП и БТРах, и устраивали ДТП, с человеческими жертвами.

15 февраля 1989 года, мы с одноклассником, убежали с уроков, и поехали к мосту на торжественное мероприятие вывода войск из Афганистана. Весь этот праздник все видели по телевизору, поэтому не буду в подробностях описывать это мероприятие, скажу только, что во всем этом торжестве была какая-то тревога, местные жители, которые жили у самой границы, говорили, основная война еще впереди, еще много крови прольется, их слова оказались пророческими.























 Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.


Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 444 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (0)


 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.
1

1

1

1

1



Не менее аккуратно отнесемся к афганским историям. Из 417 безвестно пропавших шурави доказательно (по свидетельству освобожденных) приняли ислам около 60 узников. Приняли — чтобы выжить в плену. Около десяти из них вернулись на родину, включая трех — через западные страны. Кто в какой вере остался, вопрос открытый. За десятилетие афганской войны публично установлено не менее пяти случаев добровольного перехода шурави на сторону моджахедов. Популяризировать их имена не будем. Но очевидно, что мотивом предательства стали не убеждения, а малодушие, часто в сочетании с криминальными наклонностями.

Но версия об успешной карьере бывшего воина-интернационалиста, перекрасившегося в моджахеда, для востоковеда-практика выглядит абсурдом. Во всяком случае не верьте газетным сенсациям о «русском телохранителе» полулегендарного Ахмадшаха Масуда. Понятие «хайен» (Каин и Иуда в одном лице) в описываемой среде куда более жесткое, чем на любом по удаленности Западе или Востоке.

Есть примеры куда более яркие и убедительные: некоторые советские пленные, даже формально принявшие ислам (на самом деле часто изнасилованные, насильно обрезанные, после чего получившие мусульманские имена), находили силы к сопротивлению или бегству к своим. До сих пор неизвестны имена участников восстания советских военнопленных в пакистанском лагере Бадабера в апреле 1985-го. Кто вы, «Абдул Рахман», поднявший соотечественников на последний бой? А ведь данные на советских узников (по максимуму всего-то около трех сотен), тем более офицеров, наверняка хранятся в сейфах пакистанской разведки ISI, а значит, и ЦРУ.

Многие шурави куда чаще, чем о предателях, слышали о бежавших из плена и даже видели их в лицо. Один из таких, помнится, татарин из Кременчуга, после нескольких лет душманского «перевоспитания» забыл, что такое «отчество», переплетал русские слова с пуштунскими, но вышел к нашей заставе со словами «Я советский аскар (солдат)». Тогда нам говорили, что сведения о таких не подлежат огласке по режимным и этическим соображениям. Но почему сегодня о кандагарских летчиках (прости господи, «героях-коммерсантах») мы знаем больше, чем о босом наполовину одичавшем парне, заметьте, мусульманине по истокам, вернувшемся на Родину, ибо более святого в его душе не было? И, завершая киношную тему, спросим: почему не он, а «глубокомысленный» перевертыш стал героем известного фильма «Мусульманин»?

Борис Подопригора



1

1



Личный охранник Ахмад-шаха.

chelikov_v

Николай Быстров - главный проводник поисковых экспедиций по Афгану. Его русская речь странна, смесь южного кубанского говора с явно арабским акцентом. На вопрос, когда женился, отвечает в 1371. И, после паузы, - это в 94 по-нашему. Как жену зовут? Смущенно смеется. - «Говорит, кто б в Афгане спросил, сразу б по морде дал, нельзя имя жены называть. У нас ее Олей зовут». В общем, как говорят в Комитете, Быстров застрял между той и этой жизнью.

Быстров попал в плен в 82, через полгода службы. Их трех, молодых бойцов, "деды" отправили в кишлак за наркотой. Там скоротечный бой, два ранения пулевое и осколочное, плен. Через много лет, говорит Быстров, он разговаривал с тем полевым командиром, который его пленил. Духи сидели в засаде по наводке информаторов из афганской армии, которые сообщили, что в село будут входить "шурави". А тогда его связали и пару недель по ночам возили из кишлака в кишлак, жестоко били, потом где-то в горах дали хотя бы умыться. Вышел, говорит Коля, стоит народ. Ну я подошел к самому чистому, руку протянул поздороваться. Он засмеялся, руку пожал. Но охрана набросилась все равно. Так Коля познакомился с пандшерским львом, полевым командиром Ахмад-шахом Масудом.

В горном лагере было еще 5 русских. В один из дней Масуд объявил, что каждый может выбрать свою судьбу - любую страну на жительство, от США до Индии и Пакистана, либо оставаться с ним. Все решили идти на Запад. Быстров остался с Масудом.

Потом началось наше наступление, Масуд стал уходить из горного кишлака. Он, четверо охранников и Быстров. Масуд дал Быстрову автомат, Калашников китайского производства. "Шли по снегу, я первым поднялся на перевал. Вижу, наши ракеты, звук боя. Внизу - Масуд с нукерами. Думал, проверяют. Проверил автомат - боек не спилен. Рожок с патронами, полный. Была мысль срезать всех очередью. Но. Не срезал"

Бытров провел в Афгане 12 лет. Против своих не воевал, но Масуда защищал честно в условиях афганской междуусобицы. И Ахмад-шах его ценил, эпизодически меняя всю личную охрану, Быстрова всегда держал при себе. И когда стал членом Правительства Афганистана, уже после ухода Советских войск. Но когда талибы начали подходить к Кабулу, снова поставил перед выбором - "или умри в битве с талибами, или женись". Жена у Быстрова - хоть и дальняя, но родственница Ахмад-шаха. В Афганистане у них родились двое детей, но не выжили. И опять же Масуд, по словам Быстрова, заставил его вместе с женой ехать в Россию.

Быстров приехал. Работы нет, жить негде… Хотел снова в Афган. Жена - афганка отказалась. Их дети, родившиеся в России, выжили. Старшей сейчас 14, младшему 6. Среднему, 12, он круглый отличник в школе. Жена работает уборщицей, а Быстров - ищет живых и останки погибших.

- Трудно это, люди боятся, что талибы снова к власти придут. Даже через трех посредников выходишь на связь с тем, кто помнит, где закопали тело русского, но вести туда не рискуют. И все же останки еще троих привезли. Я знаю, где еще несколько похоронены, знаю, как найти.



1

1



НИКОЛАЙ – ИСЛАМУДДИН

Игорь Срибный

По последним данным в Афганистане пропали без вести 311 человек. Число это многократно изменялась то в меньшую, то в большую сторону, но остановимся на нем, как на основанном на результатах многолетних исследований. Так, в 1989 году называлась другая цифра – 417 военнослужащих, пропавших без вести или оказавшихся в плену. Из них 119 – удалось освободить, 97 вернулись в СССР, 22 живут в других странах.

Судьба одного из них поистине уникальна, и начнем с нее.

Николай Быстров родился в Краснодарском крае в 1964 году. Весной 1982 года был призван в ряды Вооруженных сил СССР и после окончания учебного подразделения, был направлен в Афганистан. Службу рядовой Быстров проходил в батальоне охраны на авиабазе Баграм.

Причиной его пленения и гибели его сослуживцев стала банальная «самоволка». Втроем они ушли с авиабазы в соседний кишлак к знакомому дехканину, у которого и ранее покупали овощи и зелень, чтобы разнообразить нехитрый солдатский стол. Купив зелень, солдаты собрались уходить, но дехканин посоветовал идти обратно в часть другой дорогой, поскольку на той, по которой они пришли, их может ожидать засада. Они послушались совета и пошли по дороге, указанной афганцем, где и попали в засаду. Двое друзей Быстрова были убиты в перестрелке, а сам он ранен в руку. Когда у Быстрова закончились патроны, душманы окружили его и взяли в плен. Было ему в ту пору 19 лет.

При попытке побега, он был схвачен и избит до полусмерти. Ударом приклада автомата ему выбили все зубы, и впоследствии ему пришлось вставлять металлические.

Затем его увели в Панджшер, на военную базу моджахедов, где произошла его встреча с Амад Шахом Масудом. Первый их разговор был коротким – Ахмад Шах пообещал сохранить ему жизнь.

Через несколько месяцев Быстров вновь предпринял попытку побега, но его поймали и жестоко избили. И солдат принял судьбу такой, как она есть. Он постепенно стал осваивать язык моджахедов, их быт и нравы, начал читать Коран. Вскоре ему предложили принять ислам, и Быстров согласился, видя в этом единственную возможность выжить. После обряда принятия ислама, он получил новое мусульманское имя Исламуддин.

…в 40-й армии то затухала, то возрождалась вновь легенда о Косте «Бородатом». Десантники 103-й воздушно-десантной дивизии говорили, что этот парень сбежал из части в 1983 году и попал к Ахмад Шаху. Говорили, что он превосходил моджахедов физической силой, выносливостью, боевыми качествами. И ему лично Ахмад Шах Масуд поручал наиболее сложные и ответственные задания.

В июле 1985 года при проведении операции в Панджшере, в 12 км севернее Руха, Костя «Бородатый» вышел на нашей волне в эфир и предупредил, что будет расстреливать все, что двинется за установленный на обочине дороги камень. Вперед послали БМР (боевую машину разграждения). Но как только она прошла отметку, установленную Костей, раздался мощный взрыв. БМР весом 30 тонн отбросило метров на пятнадцать, как пушинку. Когда пошли танки, Костя стал бить по смотровым приборам, «ослепляя» экипажи. Заместитель командующего армией полковник С.А.Маев вспоминал, что из-за этого снайперского огня колонна застряла на горной дороге на несколько суток.

Личность и дальнейшая судьба Кости «Бородатого» так и остались неизвестными...
Хотя сам Ахмад Шах говорил в интервью журналистам только об Исламуддине, который пожелал вернуться в Россию, и Масуд ему не препятствовал. О Косте он не сказал ни слова.

Когда вопрос о личности Кости задали Николаю Быстрову (Исламуддину), он тоже ничего не стал рассказывать об этом человеке. Зато очень горюет о смерти своего кумира. Из воспоминаний Николая Быстрова: « В 1995 году я с семьей вернулся домой на Кубань и вновь стал Николаем Быстровым. У меня сейчас есть дом, жена, трое детей, сыновья Акбар и Ахмад, дочь Катя…

…Очень жаль, что я так рано уехал от Ахмад Шаха и не заслонил его во время теракта. Я до сих пор уверен, что если бы в сентябре 2001 года я был бы рядом с Масудом, он остался бы жив. Я, без сомнения, досмотрел бы тех террористов-арабов и наверняка обнаружил бы приготовленный заряд, как это бывало не единожды ранее»…

В настоящее время Быстров почти каждый год выезжает на несколько месяцев в Афганистан по поручению Комитета по делам воинов-интернационалистов и занимается поиском захоронений останков без вести пропавших советских воинов, помогая возвращать их на Родину. К 2007 году он вернул из забвения более десяти человек…



1

1



Призванный в 1984 году в советскую армию Николай Быстров после короткой подготовки вместе с товарищами был направлен в Афганистан, где должен был заниматься охраной аэродрома в Баграме.

Существовавшая в части и поддерживаемая командованием дедовщина сыграла с парнем и еще двумя молодыми бойцами его призыва злую шутку. В один из дней трое молодых бойцов по приказу «дедушек» отправились в ближайший кишлак, откуда должны были принести чай, сигареты и… наркотики.

По нелепому стечению обстоятельств по той же дороге проходила группа афганских моджахедов, которые без труда взяли советских солдат в плен.

Пытавшемуся сопротивляться Николаю прострелили ногу, после чего отделили от товарищей и отправили в горы.

В родной части Николая, как это тогда было принято, солдат объявили дезертирами, которые самовольно с оружием покинули расположение части и их ожидал неминуемый трибунал.

Именно трибуналом и пугал Николая Быстрова командир отряда Ахмад Шах Масуд, убедивший парня принять ислам и перейти на сторону моджахедов. Оказалось, что бывший советский двоечник на фоне бойцов его отряда обладает обширными знаниями, очень внимателен к мелочам и прекрасно обучен стратегии ведения ближнего боя.

Всего через несколько лет научившегося говорить на дари Исламуддин (именно такое имя дали Николаю при принятии ислама) стал одним из телохранителей Ахмад Шаха Масуда, и очень уважаемым человеком в отряде.

Роман Заблоцкий



1

1



Возвращение с Саланга («ТРУД-7» №, 14 Октября 2006)

Сергей ИЩЕНКО

На эти снимки невозможно смотреть без боли. Солдатские кости на обрывке полусгнившего полевого обмундирования и алюминиевая ложка. Не с поросшего травой поля боя далекой Великой Отечественной. С афганского перевала Саланг. На фото - все, что осталось от советского бойца-водителя, зарезанного в 1981 году в тех краях душманами. На днях еще один неизвестный солдат таким вернулся на Родину. В московской лаборатории генетических исследований Центрального военного госпиталя имени Бурденко сегодня ему пытаются вернуть имя.

Скорбную находку привезла из Афганистана экспедиция, организованная Комитетом воинов-интернационалистов и общероссийской организацией "Боевое братство". В ее составе был и давний автор "Труда", известный военный журналист полковник Евгений Кириченко. Тот самый, что на страницах нашей газеты вел рубрику "Забытый полк", вызвавшую вал читательских откликов. Евгений рассказывает:

- Ничего бы мы не нашли, если бы не Коля Быстров, который сейчас живет в Усть-Лабинске. Во время той войны служил в охране аэродрома Баграм. Командир отправил его и еще двоих солдат в кишлак за наркотиком, который афганцы жуют. Типа анаши. Попали в засаду. Быстров был ранен в ногу. Говорит, успел убить двух душманов. Одного из его спутников тоже застрелили. Другого, как и Быстрова, взяли в плен. Но захваченных солдат моджахеды тут же разделили по разным отрядам, и о судьбе этого бедолаги Николай ничего не знает.

Сам Быстров оказался в отряде могущественного в те времена полевого командира Ахмада Шаха Масуда, прозванного "львом Пандшерского ущелья". Принял ислам. Наизусть выучил многие главы из Корана. И стал не Николаем, а Исломуддином. Потом вообще невероятный поворот: Ахмад Шах Масуд женил пленного на своей племяннице и даже взял его в личную охрану. Так и жил бы, скорее всего, Быстров-Исломуддин в Афганистане. Но в 1995 году заболела его жена. В тех краях, охваченных нескончаемой войной, лечить ее оказалось негде. А поскольку Россия за три года до этого объявила амнистию всем, чью жизнь исковеркала та война, вернулся вместе с семьей и осел на Кубани.

Кто он теперь? Ветераны афганской войны бывшего охранника Ахмада Шаха Масуда не жалуют, подозревая, что рассказывает он не все. Для жителей Афганистана, куда Быстров продолжает регулярно наведываться, бывший Исломуддин теперь тоже чужак. Как бы там ни было, но то ли из чувства вины, то ли по иным соображениям, занялся Николай делом благородным: помогает находить за далеким перевалом Саланг безвестные могилы советских солдат, которых оставили мы там немало. И тех, кто, как и он, попал в плен к душманам, остался в этой стране, принял ислам, обзавелся семьей. Большинство, несмотря на амнистию, и не собирается возвращаться в Россию, опасаясь расправы.

Быстров после разговоров с местными жителями и привел экспедицию на перевал Саланг. Когда-то дорогу жизни, по которой шло практически все снабжение нашей 40-й армии, дорого платившей солдатскими и офицерскими жизнями за выполнение "интернационального долга". Афганцы, убившие нашего солдата, теперь обо всем рассказывают охотно. Машина отстала от колонны, заглохла. Водитель пошел за помощью в кишлак. Там его душманы и убили. Сняли сапоги, тело засунули в сточную трубу в десятке метров от замершего автомобиля. Наши бойца искали долго, но безуспешно. Зачислили в "без вести пропавшие".

Спустя годы после войны афганцы перезахоронили тело. Вернее, то, что осталось от него в трубе - остальное унесли ручьи и шакалы. Могилу завалили камнями, установили над ней почему-то черный флаг. Там и дождался неизвестный советский солдат последней поездки на Родину.

Пока с костями работают генетики, Кириченко пытается установить истину по боевым донесениям, хранящимся в архиве Минобороны. По документам, на Саланге пропали двое военных водителей: рядовые Юрий Быков и Пихич. Не исключено, что один из них уже дома.



1

1




Афганский пленник

Владимир Снегирев

Ущелье Порион находится очень далеко от Кабула. Так далеко, что, отправившись туда спозаранку, ехали мы без остановки целый день, а добрались только к вечеру. Сначала наш джип резво бежал по шоссе в сторону знаменитого перевала Саланг, потом много часов карабкался вверх по камням и осыпям Панджшерской долины, затем - уже на высоте три с половиной километра - мы свернули направо в сторону Нуристана и в сумерках оказались у цели.

Это был высокогорный диковатый кишлак с названием Деха Порион. Мой спутник вышел из машины, и его тут же плотно окружили местные бородатые мужики. "Исламуддин! Исламуддин!" - радостно галдели они, словно встретили близкого родственника. Лезли с объятиями и наперебой звали пить чай.

Много лет назад мой спутник был доставлен сюда под конвоем и брошен в душманскую тюрьму, где кроме него томились еще трое наших. Эти бородачи были тогда его охранниками. Потом отсюда его перевели в другой кишлак, затем еще в один, а потом и вовсе судьба его сделала такой вираж, что и поверить трудно.

А звали его тогда - да и сейчас так зовут - Николаем. Исламуддин - такое имя было ему дано в плену.

Теперь мы приехали сюда, чтобы узнать, что же случилось с тремя другими парнями, которых держали в местной тюрьме. Николай, едва отбившись от бурных приветствий, спросил местных об этом. Бородатые мужики загалдели еще громче. Коля переводил: "Азизулла живой остался, уехал в Россию. Мухаммадислам убит, его могилу могут прямо сейчас показать. Про Нуруллу не знают". На самом-то деле звали этих ребят Леня, Валера, Женя. Но тут их только так, по афганским именам помнят. "Покажите могилу, - попросил я. - И кто-нибудь пусть прихватит с собой кирку". Всей толпой мы пошли пешком вверх по крутому склону горы.

Минут через двадцать старший из моджахедов показал на кусок скалы слева от ручья: "Здесь".

* * *

Николай попал в плен в 82-м, будучи солдатом в охранении авиабазы Баграм. История банальная: офицер велел пойти в кишлак и принести чарс. Отправились втроем и, конечно, при оружии. Угодили в засаду. Отстреливались. Одному нашему парню "духи" перебили очередью ноги и затем в упор добили его. Двух других схватили. Коля был ранен.

Оказалось, партизаны в этом кишлаке принадлежат к двум разным исламским партиям, поэтому пленных тут же поделили между собой, больше того солдата Коля уже никогда не видел.

Сам он в первую же ночь пытался бежать, был схвачен, получил прикладом по зубам. Следующей ночью его повели в Панджшер. Командиры их в части пугали, показывая на высокие заснеженные горы: "Там - Панджшер. Оттуда еще никто из наших живым не возвращался". Теперь его туда повели.

У нас с Колей в Афганистане было много времени для того, чтобы поговорить - о разном, в том числе и об этом.

Когда мы по дороге в Порион проезжали неподалеку от баграмского аэродрома, я предложил завернуть в тот кишлачок, где его захватили. "Интересно, должно быть, теперь увидеть это место?" Он глянул на меня так, что больше к этой теме я не возвращался. Вообще, когда речь заходила о тех временах, он становился скуп на слова, а некоторые вопросы старательно обходил молчанием.

- Тебе девятнадцать было тогда? И вот все кончилось. Помощи ждать не от кого. Кругом чужие страшные люди, которые, как тебя предупреждали, сейчас начнут ногти вырывать и кожу сдирать. Что ты думал тогда? Что испытывал?

- Что я мог думать? Страшно было очень. Маму вспоминал. Сначала сгоряча решил повеситься. Пришла ночь. Я не спал. Увидел сквозь дыру в стене, как в темное небо взлетают ракеты. Может, это меня ищут? Прыгнул в арык, поплыл, но часовые засекли, поднялась стрельба, поймали, побили. Я стер с лица кровь и решил, что буду ждать другого подходящего случая. Очень хотелось жить.

- Потом тебя погнали в знаменитое ущелье. Но как же ты шел с такими ранениями: касательное в живот и навылет пробита нога?

- Тяжело было. Раз сознание потерял. Но я понимал, что если дам слабину, мне тут же наступит конец: пристрелят, как того парня, что с нами в засаду попал. Надо было терпеть. Моджахеды лечили меня, таблетки давали, уколы делали.

- А долго шли?

- Неделю. Днем отсиживались в кишлаках, ночью шли. В Анаве - это недалеко от входа в ущелье - стояла наша военная база, ее обошли по горам. Затем, также по хребтам, дошли до верхнего Панджшера, пришли в селение Джангалак. Вскоре здесь появились еще трое наших пленных.

- Вам позволяли общаться между собой?

- Конечно. Общались. Рассуждали, накажут нас свои или нет, если вырвемся? Тогда законы ведь строгие были. За плен тюрьма, наверное, полагалась. И никто из нас не называл своих настоящих имен. Все боялись друг друга. И не напрасно. Несколько позже, когда мы втроем сговаривались бежать и уже даже выточили ножи из оперения реактивных снарядов, к нам подселили одного парня, туркмена, а он оказался провокатором. Выдал наши планы. Его я больше не видел, а всех нас разогнали по разным кишлакам.

- Моджахеды как вас называли?

- Они сразу, не спрашивая, дали каждому афганские имена. Меня вначале стали называть Гулом. Других - Азизулло, Рахматулло...

- Ты сейчас говоришь на дари так, что афганцы не отличают тебя от своих. Долго учился языку?

- Пришлось с первого дня учиться: надо же было понимать, чего от тебя хотят. Я быстро стал и говорить, и писать. Месяцев через шесть. А был у нас там один парень, Женя, так он за три месяца выучился.

* * *

- Когда ты служил в Баграме, командиры вас предупреждали о возможности оказаться в плену? Говорили, как себя в таких случаях вести?

- Только одно говорили: к душманам лучше не попадать. Звери, а не люди. Обязательно убьют, а перед смертью еще и помучают. Говорили так: лучше застрелиться, чем оказаться у врага.

- А существовала какая-то инструкция насчет того, как себя вести в безнадежной ситуации? Что делать, если тебя все же схватили?

- Не-е-т, Владимир Николаевич, что вы, какая инструкция. Слово такое - "плен" - тогда вообще старались не употреблять. Оно как бы под запретом было. Пленный и предатель - считалось одинаково.

- А это верно, что два года назад, накануне американского вторжения в Афганистан, к тебе домой цэрэушники приезжали и опрашивали насчет особенностей афганского плена?

- Эти американцы - не знаю, правда, цэрэушники они или нет - готовили для своих солдат инструкцию: как себя вести, если попадешь к афганским партизанам. И вот расспрашивали нас, тех, кто это испытал.

- И что ты им рассказал?

- Первое. Если попал, то должен не капризничать, а сразу, без разговоров, принять новые условия, вжиться в них. Климат, еда, вода, ночлег... Если хочешь уцелеть, ты должен безропотно сносить оскорбления и унижения. И самое главное: надо готовить себя к тому, чтобы выдержать пытки. Я также предупредил американцев, что пленного наверняка будут беспрерывно перемещать с места на место, десанта они боятся. И вот тут, когда по горам погонят, тоже нельзя раскисать. Увидят, что ослаб, пощады не жди. Добьют. Живот заболит от грязной пищи - терпи, иначе горло перережут.

Спрашивали меня: как быть, если заставят ислам принимать? Нет, они никого силой в свою веру не обращают. Но если хочешь выжить, придется проявить уважение к их религии.

Спрашивали: как вытащить человека из плена? А я откуда знаю как? Это вы уж сами думайте.

Я понял так, что американцы жизнь своих солдат очень высоко ставят. Им разрешено и тайну военную выдать, и в другую религию перейти - лишь бы остаться живым. Очень они хотят жить.

- Вот ты говоришь: пытки. Зачем солдата пытать? Какую такую тайну можно мучениями из него вытащить?

- Меня эта беда обошла стороной. У Масуда пленных не истязали, во всяком случае я не видел. Хотя своих, афганцев, которые воевали против моджахедов, случалось, не жалели. Помню, захватили врасплох 14-ю бригаду в Панджшере, больше тысячи человек. И расстреляли буквально всех, река потом долго красной от крови была.

А пытки в других отрядах были ох изощренные! И водой, и электричеством, и дубиной по голым пяткам. Боль страшная. Не тайны выведывали, а просто свою ненависть таким образом проявляли. Ненависть была тогда большой с обеих сторон.

* * *

- Ну, а дальше что происходило?

- Спустя год Масуд узнал о планах провести против него крупную войсковую операцию. Там и советские войска должны были участвовать, и афганские. Чтобы спасти своих людей, он готовился вывести их из ущелья Панджшер в другие, безопасные районы. А пленные для него - обуза. Однажды собрал всех, говорит: "Куда вы хотите? На родину? В Пакистан? На Запад?" Домой никто не решился, боялись кары за плен. Или, может, не верили, что и вправду отпустят. В Пакистан решили податься. Назавтра и ушли. А я сказал: "Хочу с вами быть, Амир-саиб". Он на меня внимательно посмотрел: "Оставайся".

- Погоди, погоди. А с чего это ты вдруг принял такое решение?

- Сам не знаю. Увидел к тому времени, что люди они хорошие. Масуд мне очень понравился. Захотелось быть рядом с ним.

- У меня такое впечатление, что не очень-то ты хотел оставаться в компании со своими?

- Это правда. Атмосфера такая нехорошая была. Каждый спасал себя сам и при этом, случалось, и товарища.

- В качестве кого?

- Тогда не думал об этом. Просто хотел быть рядом. А уж потом он взял меня своим телохранителем.

- Расскажи, как ты стал мусульманином?

- Когда все наши ушли, я подошел к Масуду: "Амир-саиб, вы не возражаете, если я приму ислам?" Он мне говорит: "Если это твой выбор, что же я буду возражать".

- Тебе кто-то посоветовал пойти на это?

- Нет. Просто сам понял: если оставаться здесь, как я решил, то надо и следующий шаг сделать. Иначе нельзя. Ислам - основа всей их жизни. Я же не мог выглядеть белой вороной.

- И это было сразу по-настоящему?

- А по-ненастоящему там невозможно. Сразу увидят, поймут. Пять раз в день молитва. Обряды свои. Надо было сердцем ислам принять.

- И что изменилось в твоей жизни после этого?

- Сразу очищение пошло. И отношение ко мне стало другим - как к своему. Назад пути уже не было, но я и не думал об этом.

- Николай, скажи, а какая такая сила в исламе?

- Веру они крепко держат.

- "Они" или "мы"? Ты как-то отстраняешься.

- Мы, конечно. У нас если ты от веры своей отступишь, то и убить могут. И потом, идеи у нас хорошие в Коране: не обмани, не укради, помоги ближнему...

- Так и у нас в Библии такие же идеи.

- Не-е-т, - укоризненно тянет он. - Вы ведь эти идеи не соблюдаете. Живете не по заповедям. А у нас, случись что, соседи даже издалека сбегутся помочь.

- Может, оно и так, но тогда скажи, а как с вашей верой совместить отморозков разных - бандитов, террористов, похитителей людей?

- Ну, в семье не без урода.

- А атеисты среди партизан попадались?

- Нет, не встречал таких.

- Наши войска ушли в 89-м. Ты вернулся в Россию в 95-м. За те годы случалось тебе видеть своих?

- Много видел, но каждый раз издалека. Заставы. Колонны. Самолеты. В боях я не участвовал. Амир-саиб категорически не разрешал. Да я бы и сам не стал в своих стрелять.

* * *

- Расскажи, как ты стал телохранителем у самого знаменитого из всех афганцев?

- Когда я остался, Масуд с интересом стал на меня посматривать: что это за парень такой, который отказался от свободы? Через некоторое время он мне другое имя дал - Исламуддин. Когда перед наступлением советских войск мы готовились отходить на север, он велел выдать мне автомат. Я удивился, решил, что это какой-то новый способ проверки. Зашел за угол, осмотрел оружие: все было в порядке - боек не спилен, рожок с патронами. Масуд попросил меня сопровождать его в походе по горам. Отправились мы совсем маленькой группой - человек пять, не больше. Долго шли, много дней. И с тех пор стали неразлучны.

- Но почему? Мало разве было желающих из афганцев занять место рядом с кумиром? Отчего он предпочел именно тебя?

- Это у него вам надо было спросить. Не знаю. Но я считался самым близким к нему из охраны. Я был с ним неотступно и в горах, и на секретных совещаниях, и на командных пунктах, и в заграничных поездках.

Возможно, Амир-саиб понял, что более надежного охранника ему не сыскать. Например, когда он изредка отдыхал, я всегда стоял грудью, не допуская до Масуда никого - даже самых больших командиров. Раз даже оружие пришлось применить: один уж больно нагло лез, ну, я ему ногу и прострелил.

- И как на это отреагировал твой шеф?

- Нормально. Только пожурил немного: "Зачем стрелять?"

Когда я нес службу, для меня не было авторитетов, я любого посетителя мог обыскать, хоть он министр, хоть губернатор. Кто-то обижался, но зато народ дюже меня уважал, понимали, чью жизнь я берегу.

- Масуд контролировал огромную территорию Афганистана, причем это была высокогорная часть страны: ущелья, скалы, ледники. Как же он передвигался по своим владениям?

- Где можно было, там на машинах. Случалось, на лошадях. Часто - просто пешком. Шли через перевалы высотой пять и шесть тысяч метров. По снегам. Он быстро ходил и казался неутомимым.

- Для них-то это дело привычное. А вот как ты такие походы переносил?

- Легко. Амир-саиб даже ставил меня в пример другим: "Видите, как русский солдат идет - и автомат при нем, и боезапас. А вы все побросали, слабаки".

- А какие-то специальные занятия по военному делу он для вас проводил?

- Да, Масуд постоянно занимался со своими людьми. С охраной тоже возились, для чего приглашали специальных инструкторов. Скажем, японец Танака учил нас приемам рукопашного боя, француз тренировал в стрельбе. Сам Амир-саиб стрелял очень метко, причем из всех видов оружия.

- И вот пришел 1992 год. Вы взяли Кабул. Джихад закончен. И Масуд предлагает тебе жениться?

- Да, он выбрал мне жену. "Пора, Исламуддин, тебе семью завести". Свадьбы, как в России принято, не было. Пришли ребята с охраны, пришел мулла... Вот так я стал женатым.

- А как жену зовут?

- Не надо об этом спрашивать. У мусульман не принято в разговорах употреблять имена жен и дочерей.

- Скажи, а правда, что Масуд предлагал бывшему президенту Наджибулле перед приходом талибов с ним уйти, но тот отказался?

- Это при мне было. Правда. Он думал, талибы его не тронут. Пуштуны, одной крови. Еще шутил, когда меня увидел: "Вот снова нас русские охраняют. Как в старые добрые времена".

- Вернулся домой ты в 95-м. Как это произошло? Кто был инициатором твоего возвращения?

- Амир-саиб предложил. Жена у меня болела. Здесь медики сделать ничего не могли. Я к Масуду пришел: "Может, в Индию ее отвезти - там полечить?" Он говорит: "Ты давно дома не был. Родителей не видел. Пора". Жена тоже согласилась. Он дал мне денег. И поехали.

- Скажи, Николай, а журналисты часто Масуда навещали?

- Очень часто на протяжении всей войны. И он всех охотно принимал. Он понимал, какую важную работу они делают. Запрещал их обыскивать. Селил рядом с собой. Проявлял максимальное гостеприимство. Этим и воспользовались те арабы, что два года назад убили его. Жаль, меня не было рядом.

- Как ты думаешь, Масуд был одинок?

- Наверное, да. Он настолько превосходил всех и умом, и волей. И хотя никогда этого не подчеркивал, но нам, его близким, ясно было.

- А мечтал он о чем?

- О том, какой хорошей станет жизнь, когда война закончится. Он надеялся, что со взятием Кабула наступит всеобщий мир. Но получилось наоборот. Сначала вспыхнули междоусобные столкновения, потом талибы пришли. Он страшно по этому поводу переживал. И тогда же крепко задумался насчет того, с кем ему дружить, на кого опираться. Само собой выходило, что только на Россию надежда. Ближе России у Афганистана никого нет. Наверное, это многим не понравилось, вот где надо искать причины покушения на него.

***

"Здесь", - сказал старший по возрасту моджахед, подведя нас к обломку скалы, вросшему в склон. И взмахнул киркой. Двадцать лет назад этот таджик с седой бородой - тогда молодой партизан - лично вел нашего солдатика к месту казни. Казнь была назначена за попытку к бегству. Теперь бородатый охотно и подробно рассказывал нам, как все было. Остальные "духи" поддакивали и помогали разбирать камни руками.

Через несколько минут мы увидели обрывки одежды и мелкие кости...

Коля выпрямился, его худое лицо одеревенело. Он отошел в сторону, достал сигарету. Ломая спички, закурил.

Афганцы копали. Горка костей росла.

Он зажмурился.

Господи, неужели все это и вправду было с нами?



1

1

1

1

 Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.


Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 763 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (0)


 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.











1


        Вот как – то так все и было 12
1
                                                                                (A. Gyavgyanen)


























Лейтенант был неопытен. Это был его первый самостоятельный поиск в далеком районе. Резервная бронегруппа, которая должна была оказать ему помощь, если он "вляпается", осталась в 100 километрах к северу. Больше в округе наших войск не было. В его разведгруппе было девять разведчиков, радист и он сам. Больше людей у него не было. Лейтенант повел их на юг искать новый караванный маршрут. Старый, давно всем известный, пустовал уже месяц, но оружие и боеприпасы через их провинцию все-таки везли. Где везли, как везли, на чём везли, было неизвестно. Лейтенант должен был выяснить все это.

Группа ушла уже далеко, следов маршрута все не было. Двигались ночами, днем отдыхали, спрятавшись подальше от людей. Третья, последняя отведенная на поиск ночь, клонилась к рассвету – надо было искать место для дневки. И тут лейтенант увидел высоту. Она господствовала над окружающей местностью. Его учили: в горах кто выше, тот король. Лейтенант повел свою группу на эту высоту. Это было ошибкой, но он этого ещё не знал.

Под горой оказался кишлак. К кишлаку вела наезженная дорога. Среди деревьев лейтенант разглядел замаскированные крытые машины. Это была перевалочная база на караванном маршруте. Группа выполнила свою задачу. Кишлак еще спал, когда разведгруппа заняла эту высоту. Но удержать её в случае начала боя разведчики не могли. На это просто не хватало людей. Уходить с высоты было уже поздно: солнце встало, и кишлак проснулся. Если бы группа оставила высоту, то её тут же заняли духи, а в горах кто выше…

НО высота была господствующей, и она понравилась не только лейтенанту. Когда солнце встало, лейтенант увидел, как из кишлака на высоту начали подниматься два человека. Это были наблюдатели. С высоты очень хорошо просматривалась Кандагарская дорога, по которой ходили наши колонны. Духи тоже решили использовать эту высоту. Лейтенант понял, что, если наблюдатели поднимутся, группа будет обнаружена. Если они успеют подать вниз сигнал, то группа погибнет. Слишком не равны были силы. А чтобы отойти в безопасное место, нужно было дождаться "Броню". Наблюдателей удалось снять без звука. Теперь появилась надежда, что еще несколько часов у группы есть, пока на высоту не пойдет очередная смена наблюдателей. Лейтенант вызвал "броню". Вызывать вертолеты оказалось бесполезно: местность была окутана туманом. Броне нужно было часа три-четыре. Группа же могла продержаться не более получаса. Время решало все.

Один из наблюдателей был одет в розоватую шерстяную накидку типа пончо. Когда прятали его тело за камни, в спешке край накидки заложили не аккуратно. Его было видно с тропы. Лейтенант хотел было приказать спрятать это пончо получше, но тут на гору поднялся мальчик лет пяти или шести на вид. В руках он нес кувшин и лепешки. Разведчики замерли, чтобы подпустить его поближе и просто поймать, не дав ему убежать обратно в кишлак. Никто не хотел его убивать… Но мальчик, не дойдя несколько шагов, увидел торчавший из-под камней розовый клочок материи. Он вырос на войне, он все понял. Он выронил лепешки и кувшин, и бросился обратно вниз. Догнать и взять его живым, было уже невозможно. Лейтенант заметил, как судорожно скривился рядом его разведчик, не решаясь выстрелить из автомата. И тогда лейтенант выстрелил сам. На его пистолет был навернут глушитель, а у разведчика глушителя не было.

Лейтенант надеялся на чудо и в первый раз умышленно выстрелил мимо, но ребенок еще не может понять, когда безопасней остановиться и покорится судьбе, а когда можно и убежать. Мальчик не остановился, а только дико закричал… Тогда лейтенант выстрелил повторно…

Наверное, в кишлаке посчитали, что мальчик задержался на высоте вместе с отцом. Смена пошла только через три часа. "Броня" уже была на подходе…Когда бой действительно начался, группе оставалось продержаться только четверть часа и она продержалась их. В рапорте лейтенант не написал про мальчика. На его удивление его никто не "застучал". Все десять солдат, бывших с ним на высоте, хранили молчание. Трибунал не состоялся. Но лейтенант долго не мог забыть того мальчика. Как-то раз, напившись пьяным, он рассказал эту историю двоим-троим своим лучшим приятелям. Друзья не осудили его. Они сказали: а, что, было бы лучше, если вы все до единого там полегли из-за этого гребанного гуманизма? Ты спас своих людей… плюнь и забудь! Любой из нас поступил бы так же…

Войну нельзя оценивать нравственностью мирных дней. На ней царят другие законы. "… а потому не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол: он звонит по Тебе" (с)

К. Таривердиев



























































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































Лео ВЕКСЛЕР

Это была действительно странная война. Военачальники делали карьеру на солдатской крови, и состояния - на продаже наркотиков и оружия. На этой войне покупалось и продавалось все - от женской ласки до ордена Красной Звезды.

На счету офицера запаса, пенсионера Министерства обороны Леонида Карташёва 230 боевых вылетов. У него свой взгляд на афганскую войну. В девятнадцатую годовщину вывода советских войск из ДРА он рассказывает о том, о чем не принято было вспоминать на торжественных встречах с воинами-интернационалистами.

- Леонид Васильевич, когда вы участвовали в боевых действиях в Афганистане?

- В Афган я попал, когда дорогой Леонид Ильич почил в бозе и страной правил Андропов - в 1984-85 гг. Служил в Кундузе, в отдельном вертолетном полку, в транспортной эскадрилье. Летали на вертолетах Ми-6. Машина была устаревшая с точки зрения оснащения навигационным оборудованием, но очень надежная по своей конструкции.

Перед отправкой "на Юг" приехал повидаться с родителями. Отец сказал с тоской: "Я воевал за Родину, а ты зачем едешь? Если убьют, кто твоих детей поднимать будет?" Отец знал, о чем говорил: дед мой погиб, защищая Сталинград, сам он партизанил в белорусских лесах, а в это время чиновник из белобилетников забрал у бабушки, у которой было еще пятеро детей мал мала меньше, последнюю коровенку. Так "родная советская власть" заботилась о семьях фронтовиков. На следующий день отец умер, а я, похоронив его, поехал в Афган - выполнять "интернациональный долг". Фактически же - воевать против афганского народа. Мы ведь понимали, что война эта неправедная, но был приказ.

- Советский политпроп уверял, что душманы - эти презренные наймиты западных разведок и фанатики - контролируют не более двадцати процентов территории, и то в пустынной и горной труднодоступной местности, и презираемы всем афганским народом.

- Фактически все было с точностью до наоборот. Мы контролировали только свои авиабазы, окруженные и защищенные различными инженерными сооружениями: здесь и траншеи с боевым охранением, и вкопанные по самые башни танки с БТРами, и орудийные расчеты, и пулеметные гнезда, и минные поля с заграждениями из колючей проволоки.

А ведь до нашего вторжения у Советского Союза отношения с Афганистаном были самые прекрасные. Простые афганцы боготворили "шурави" - все помнили ту помощь, которую оказала Афганистану Советская Россия в начале 20-х годов прошлого века, когда тот отражал агрессию английских колонизаторов. Рассказывали, что, когда один афганец убил советского инженера, король приказал вырезать поголовно весь кишлак этого несчастного.

- Когда же советские воины настроили против себя весь афганский народ?

- Афганцы довольно быстро разглядели наше советское мурло и возненавидели нас. Ведь советские люди, воспитанные в атмосфере коммунистической лжи и двойной морали, были по сути своей жадными, трусливыми и подлыми существами. Это были уже не те русские воины, воспитанные на любви и жертвенности. Мародерство, грабежи, убийства мирных жителей привели к тому, что в Афганистане против наших войск началась массовая партизанская война. Все это усугублялось тем, что мы, с их точки зрения, были неверными, безбожниками.

- Когда я ехал в Афганистан, был готов к тому, чтобы ходить по колено в крови. Но совершенно не был готов к грязи - а грязи было по самые ноздри. Солдаты, прапорщики, офицеры - все поголовно, за редким исключением, занимались спекуляцией, контрабандой, стяжательством. Чем больше звезд на погонах, тем больше хотелось урвать, и больше всех преуспели в этом товарищи генералы. "Самая низкооплачиваемая категория", - ерничали по поводу их ненасытной жадности.

Можно много вспоминать о том, как расстреливали караваны, как провозили наркотики и продавали боеприпасы. Правда, с приходом к власти Андропова в стране начали наводить порядок. Так, за убийство якобы "по неосторожности" стали давать 8-12 лет, и подобного рода "неосторожные" убийства сразу же прекратились. А буквально перед нашей заменой в Афганистане застрелили начальника политотдела нашего полка. Подробности я слышал из уст пропагандиста полка, когда был в наряде в качестве начальника патруля, а он был ответственным офицером.

Накануне Первого мая группа офицеров технико-эксплуатационной части во главе с замначальника ТЭЧ мылась в бане, построенной силами личного состава подразделения. Вдруг приходят начальник политотдела и офицер управления полка с бл..дями и выгоняют офицеров, как псов, из родной бани. Когда стемнело, все начали салютовать из ракетниц, автоматов, пулеметов и пистолетов в воздух. Кто-то просалютовал начпо прямо между глаз. Когда забежали в предбанник, увидели "макарова" в руках походно-полевой жены замполита. Она тоже "салютовала", но куда? В убийстве пытались обвинить замначТЭЧ, но тот не признавался. Под подозрением также была вольнонаемная из штаба, которую замполит принуждал к сожительству.

В общем, смерть замполита оформили как геройскую гибель в бою. Замначальника ТЭЧ выпустили из зиндана и потихоньку уволили из армии. "Но когда личный состав узнал о гибели начпо, весь полк - от рядового до старшего офицера - в один голос воскликнули: "Собаке - собачья смерть!" - закончил свой рассказ пропагандист полка.

- Вы обмолвились о спекуляции, которая процветала среди личного состава ограниченного контингента.

- Продавалось все, начиная от амуниции и заканчивая боеприпасами. Один патрон стоил 10 афгани, джинсы в дукане можно было купить за 100 афгани - такой вот бизнес. Как-то мы летели из Файзабада в Кундуз и разговорились с прокурором, везшим сверхсекретные на тот момент изделия типа "Оса", которые во время операции нашел в горах наш спецназ - "каскадовцы". "Осы" еще в войска не поступили, а в душманских схронах уже были.

Думаю, если бы хоть одного солдата, прапорщика или офицера вывели и расстреляли перед строем, это позорное явление мигом бы прекратилось. Но для этого нужна политическая воля, а откуда она возьмется у командиров, погрязших в воровстве и коррупции?

- Но у этой войны были и герои.

- Может, это и парадоксально, но офицеры, которые красовались в мирное время на доске почета с заглавием "Наши маяки", в Афгане были уличены в контрабанде в особо наглых размерах. А вот вам обратный пример. Один расп..здяй из нашей части, которого за дружбу с "зеленым змием" сняли с летной работы и перевели на РСП (радиотехническая система слепой посадки), в Афганистане за эту же пагубную страсть был отправлен в боевые порядки пехоты в качестве авианаводчика. Для летного состава это было чем-то вроде штрафбата: среди авианаводчиков были самые высокие потери. Так вот, наш "герой" возвращается из штрафбата действительно героем. С двумя орденами - Красной Звезды и Красного Знамени. Он честно заработал эти ордена. Но были и те, кто их покупал.

- И сколько же стоила "Красная Звезда"?

- В наградном отделе в Кундузе - 400 чеков. Там все измерялось чеками. Бутылка контрабандной водки стоила 25 чеков. Столько же стоила продажная любовь, поэтому вольнонаемных женщин, которые продавали свою любовь за чеки, и называли "чекистками".

Младшим офицерам платили 250 чеков в месяц, столько же - и "чекисткам". Рассказывали про замполита эскадрильи Ми-8, который за одну бутылку водки отодрал всю 5-ю эскадрилью - так называли женский контингент, который располагался в пятом модуле. Наш Казанова приходил в комнату и ставил бутылку на стол. Отымев очередную жрицу любви, он говорил: "Ху..во ебе..ся!" После этого забирал бутылку, одевался и уходил. И ни одна из обманутых "чекисток" не предупредила остальных, боясь насмешек с их стороны: мол, так попасть!..

Надо заметить, среди "чекисток" редко встречались симпатичные, поскольку лучших баб начальство оставляло в Кабуле в качестве своих ППЖ. Работала у нас официанткой одна рыжая грудасто-жопастая немка по фамилии Штех. Глаз на нее положил начальник политотдела полка. Вскоре за "трудовые" и "ратные" достижения в ночную смену ее повысили до заведующей летной столовой и отправили на нее представление на орден Красной Звезды. В Кабуле за голову схватились: "Вы что, с ума посходили? Мы не всем летчикам можем медали дать, а вы бл..дей к Красной Звезде представляете!" И все-таки сексуально озабоченный замполит пробил ей орден Трудовой Славы 1 степени. Так я воочию убедился в одной актуальной со времен Великой Отечественной войны пословице: "Ивану за атаку – х..й в сраку, а Маньке за пи..ду - Красную Звезду!"

- "Черные тюльпаны" Розенбаума - это и о вас?

- Действительно, самолеты Ан-12, которые возили "груз-200", были выкрашены в темно-зеленый камуфляж. Возили они гробы с крупных аэродромов Афганистана в Союз. С поля боя убитых и раненых вывозили мы, вертолетчики. Хотя на "духов" очень много списывалось. Упал вертолет, разбился по причине отказа матчасти или из-за "человеческого фактора" - в донесении начальству сообщают, что сбит огнем МЗА мятежников. Мрут как мухи солдаты, прапорщики и офицеры от плохой воды, антисанитарии и бездушного отношения к ним командиров и начальников всех уровней - списывают на боевые потери.

В Килагайской долине неподалеку от Пули-Хумри, где наши разместили военную базу, у солдат вдруг ни с того ни с сего стали проявляться симптомы желтухи. В таких случаях следует немедленно госпитализировать. А у командира роты - нормативы по больным. На жалобы солдатиков отвечает: пойди, мол, отлежись. Проходит два дня, и когда больному совсем уже невмоготу - "ладно, дуй в санчасть". А уже поздно. Солдатик умирает. Но командир не сообщает об этом, потому что есть также нормативы по смертности. Он ждет боевую операцию, в которой будет мало потерь. И списывает умерших от того же гепатита на боевые потери. Поэтому на протяжении нескольких лет командованию ничего не было известно о высокой смертности под Пули-Хумри. Когда же узнали, тут же прибыли комиссии - сначала из штаба округа, потом - из Москвы. Медицинские светила стали выяснять причины гепатитных вспышек. И оказалось, что ровно на том же месте в 1919 году стоял 30-тысячный английский экспедиционный корпус. Когда в Килагайской долине случилась эпидемия холеры или чумы, весь корпус вымер, так как все проходы через перевалы были заблокированы афганскими повстанцами. Ничего об этом не ведая, наши тыловики стали рыть там скважины, доставать воду. Поинтересоваться историей им было недосуг.

Я убежден, что все войны выигрывала простая русская баба, которая рожала много детей, и все полководцы, за исключением, пожалуй, Суворова, выигрывали битвы ценой больших человеческих потерь. "Русская баба еще нарожает", - говорили царские генералы. "Мы за ценой не постоим", - вторили им советские полководцы. То же самое было и в афганскую, и в чеченскую войны, хотя русские бабы давно перестали рожать, а народ вымирает со скоростью миллион в год.
























 Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.


Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 453 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (0)


 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.
1

1










Операция Панджшер, 17 июля 1985 года. Ахмад Шах Масуд сбежал и оставил после себя горы убитых афганских солдат.


Такого не видели даже бывалые солдаты Афганской войны. Летом 1985 года в Панджшерском ущелье советские десантники натолкнулись на вырубленные в скалах пещеры, соединенные друг с другом зигзагообразными траншеями. Причем, создатели этого скального городка явно не чурались комфорта и эстетики: стены пещер были увешаны дорогими персидскими коврами, а траншеи устланы ковровыми дорожками. Впрочем, истинное предназначение этого странного, на первый взгляд, сооружения выяснилось чуть позже, когда по соседству были обнаружены огромные ямы, накрытые деревянными настилами. Стало ясно, что здесь душманы держали пленных. А красивые пещеры с коврами использовались в качестве складов и служебных помещений для персонала тюрьмы…

В июне 1985 года закончилось очередное перемирие. Ахмад Шах начал военные действия против правительственных войск ДРА, и начал, как всегда, успешно. Кабул срочно запросил военной помощи у Москвы. Москва, как всегда, пошла навстречу. Так началась очередная, девятая по счету, Панджшерская операция советских войск, вошедшая в историю под кодовым названием «Пустыня».

Операции, как водится, предшествовала тщательная разведка, в том числе и воздушная. А затем с аэродрома в Баграме началась переброска подразделений 345-го парашютно-десантного полка в район Барака. В операции был задействован личный состав 1-го и 3-го батальонов, а также разведывательной роты полка.

По воспоминаниям подполковника Василия Дереглазова, в то время заместителя командира полка, его подчиненным было приказано блокировать ущелье Панджшер с северо-востока, в районе кишлака Дехмикини. Согласно плану операции, предполагалось в два захода высадить в Дехмикини 1-й батальон в полном составе. Однако на деле все получилось не совсем так, как планировалось. Под обстрелом крупнокалиберных пулеметов противника высадить десантников смогли только четыре вертолета Ми-8 из семи, три вертолета получили серьезные повреждения и не смогли зайти на посадку. Второй заход вообще пришлось отменить.

Более того, при подлете пятого вертолета был смертельно ранен командир 1-й роты капитан Алексей Павлов, опытный офицер и замечательный человек. Буквально за долю секунды до того, как очередь крупнокалиберного пулемета насквозь прошила вертолет, Алексей, сориентировавшись в ситуации, скомандовал лечь всем на пол. Бойцы мгновенно выполнили команду и остались живы, но сам капитан Павлов получил тяжелое ранение и вскоре скончался.

В результате в первой группе наших бойцов оказалось всего 38 человек – в основном, солдаты 2-й роты. Им противостояло более двух сотен «духов». И, тем не менее, это не помешало советским десантникам ворваться в кишлак и занять там круговую оборону.

Рядовые Сергей Афанасьев, Сергей Севрук и Василий Хухарев были одними из тех, кто оказался в первой группе наших бойцов.

«Вертолет завис на расстоянии полутора метров от пшеничного поля возле кишлака, - вспоминает Сергей Афанасьев. - Летчик закричал: «Прыгайте! Садиться не буду!» Я прыгнул вниз и бросился к ближайшему укрытию. Им оказался небольшой 2-этажный дом с пустым проемом вместо окна. Помню еще массивную деревянную дверь. Вместе со мной в дом забежали еще два-три человека. Поднялись на второй этаж. Вокруг отвесные скалы, дома, террасы и внизу речка. Со скал и укрытий по нам стреляли «духи». Мы открыли ответный огонь. Помню также, что уже в первые минуты боя одна из пуль от ДШК попала в дверь и осколками ранило товарища.»

Несколько часов кряду противник непрерывно обстреливал  позиции советских солдат из пулеметов. Интенсивность огня была настолько высока, что в иные моменты невозможно было поднять голову. И тем не менее, бойцы продолжали удерживать захваченные позиции. В этот момент по рации передали: «Со стороны ущелья, через хребет на помощь выдвинулась разведрота, а с другой стороны, по ущелью, - 3-й батальон. Подойти должны ночью». Забегая вперед, отметим, что именно так и произошло. Ночью к окруженным бойцам пробрались разведчики, а на следующий день, утром, подоспел 3-й батальон.

Но это произойдет позже. А пока надо было организовать оборону и держаться своими силами. Тем более что, согласно данным радиоперехвата, душманы готовились уничтожить окруженную группу наших бойцов или выбить ее из кишлака. Из воспоминаний командира 2-й роты капитана Николая Бугая:

«Собрали совещание. Капитан Даточкин, майор Алещенко, лейтенант Кондратюк и ваш покорный слуга. Посовещавшись, приняли решение разделиться на две группы. Первая группа в количестве семи человек под командованием Кондратюка поднимается в горы для прикрытия и занимает там позиции. Вторая группа, в том числе и легко раненные бойцы, занимает оборону вокруг дома, где на втором этаже находились раненые.»

На тот момент из 38 человек, державших оборону в кишлаке, 19 получили ранения. Впрочем, потери могли быть гораздо больше, если б не умелые действия бойцов из группы прикрытия. По словам капитана Николая Бугая, группа лейтенанта Кондратюка под обстрелом сумела подняться почти по отвесной скале, нависавшей над кишлаком, и закрепиться там. После этого огонь противника заметно ослаб. А дальние подступы к кишлаку в это же время активно обрабатывала наша авиация, подавляя огневые точки «духов», разбросанные по слонам гор. Как вспоминал впоследствии сержант Вячеслав Шабанов, особенно досаждали нашим бойцам крупнокалиберные пулеметы. На их ликвидацию и были направлены основные усилия летчиков. В общей сложности на позиции боевиков было сброшено 60 тонн авиабомб. 

А еще, по словам Николая Бугая, именно в боях у Дехмикини были с успехом применены противотанковые управляемые ракеты «Конкурс». Благодаря грамотному использованию ПТУРов, удалось полностью уничтожить две огневые позиции крупнокалиберных пулеметов противника. Для «духов» это стало полной неожиданностью. И действительно, ПТУРы в условиях горной местности почти не применялись, поэтому душманы были уверены в собственной безнаказанности. Каково же было их удивление, граничащее с паникой, когда советские управляемые ракеты точно поразили несколько целей, нанеся душманам серьезный урон!

«При этом пуск ракет был возможен с достаточно открытой позиции, - вспоминает Николай Бугай, - и для того, чтобы отвлечь внимание «духов», наши солдаты вели огонь по душманам с других позиций. Это было крайне рискованное занятие. Но другого варианта не было, и наши солдаты, рискуя жизнью, вызывали огонь на себя. Несколько бойцов тогда получили ранения. Вообще, успеху операции в районе Дехмикини мы полностью обязаны героизму и мужеству наших солдат. Глядя на этих 18-летних парней, даже я, кадровый офицер, окончивший Рязанское воздушно-десантное училище, сам учился выдержке и самообладанию. До сих пор восхищаюсь своими бойцами.»

Таким образом, ударная группировка русских солдат в количестве 38 человек захватила и в течение суток удерживала площадку для высадки основного десанта, хотя сразу же после десантирования группе поступил приказ немедленно уходить из кишлака.

«Конечно, в тех условиях отход был бы идеальным решением, поскольку над нами нависала серьезная угроза окружения и уничтожения, - вспоминает Николай Бугай. – Но реально сделать это не представлялось возможным из-за большого количества раненых. Поэтому было принято решение держаться - единственно правильное решение в сложившейся обстановке.»

И десантники держались – в условиях полного окружения, под яростным огнем противника, ежеминутно ожидая нападения душманов. И не просто держали оборону, но и сами наносили противнику ощутимые удары. Самой тяжелой, особенно в эмоциональном плане, выдалась ночь. Стоны раненых, кромешная тьма, неизвестность… Нервы были накалены до предела. К тому же у бойцов кончилась вода. Рядовой 2-й роты Игорь Афанасьев вспоминал, как он добывал для товарищей живительную влагу. В сотне метров от позиций наших десантников была какая-то яма, очевидно, воронка от взрыва, полная воды. Вот за ней-то и отправился рядовой Афанасьев. Вода была грязная и невкусная. Прежде чем пить, ей дали отстояться, а затем тщательно процедили. В течение суток эта вода была для наших бойцов единственным источником влаги.

Но и затем, уже после того как основные боевые действия закончились, острая нехватка питьевой воды оставалась для наших десантников серьезной проблемой. Виктор Лепешкин, в ту пору майор, старший помощник начальника штаба полка, вспоминал, как драгоценную влагу, которую удалось сбросить с вертолета, офицеры буквально по несколько капель распределяли между своими бойцами. У некоторых солдат от жажды начались галлюцинации…

Только на третий день сопротивление противника в районе Дехмикини было подавлено. Уцелевшие «духи» разбежались. Началась эвакуация раненых. Поскольку вероятность обстрелов еще сохранялась, вертолеты, забиравшие раненых бойцов, садились у кишлака под прикрытием дымовой завесы. Одновременно с эвакуацией бойцы 1-го батальона полка приступили к прочесыванию ущелья. Вот тогда-то и была обнаружена тайная душманская тюрьма.

Как вспоминал впоследствии Василий Дереглазов, сначала солдаты наткнулись на пещеры в скалах, оборудованные под склады. Все было брошено в целости и сохранности. Очевидно, наступление советских войск было столь стремительным, что «духи» в спешке отступили, не успев унести имущество и военное снаряжение. При осмотре пещер бойцы обнаружили большое количество оружия и боеприпасов, в том числе крупнокалиберные пулеметы, минометы и даже несколько горных орудий. Среди брошенного имущества оказалась и коротковолновая радиостанция Р-118 советского производства. Возможно, в одной из пещер располагался командный пункт самого Ахмад Шаха.  

Этой находке предшествовала еще одна. В одном из полуразрушенных строений солдаты-первогодки обнаружили… огромную флягу с медом. Поскольку солдат первого года службы постоянно испытывает непреодолимое чувство голода, бойцы, нашедшие мед, хотели было тут же его отведать. Однако здравый смысл и инстинкт самосохранения (не зря же бойцов в Афганистане на сей счет подробно инструктировали!) все-таки взяли верх над чувством голода. Флягу с превеликим трудом дотащили в расположение наших войск и употребили ее содержимое по прямому назначению только после проведенной экспертизы. Мед оказался отменного качества!

Когда о тайном командном пункте и складах доложили наверх, в штаб армии, начальство приказало прочесать все ущелье вдоль и поперек. Выполняя приказ, солдаты вскоре обнаружили тюрьму.

Сооружение впечатляло, и не только своими размерами, но и ухоженностью. Сразу было видно, что это не какая-то времянка, а серьезная душманская база, рассчитанная на длительное использование. Территория состояла из нескольких террас, с каждой из них вел отдельный вход в скальные помещения. Площадки перед входом посыпаны песочком. Кое-где даже красовались клумбочки с цветами. О ковровых дорожках выше уже говорилось.
Место для тюрьмы было выбрано весьма удачно. Сверху над пещерами нависали скалы, поэтому с воздуха заметить постройки не представлялось возможным. А само ущелье в некоторых местах настолько узкое, что даже людям передвигаться по нему было непросто. Об использовании бронетехники, естественно, речь вообще не шла. К тому же на скалах были оборудованы огневые точки, надежно прикрывавшие тюрьму, склады, а заодно и лазуритовые шахты, находившиеся неподалеку.

В тот же день в район Дехмикини прилетел начальник штаба армии генерал-майор Виктор Дубынин, а затем и командующий 40-й армией генерал-лейтенант Игорь Родионов. Несмотря на то что боевые действия в ущелье еще продолжались, начальство приземлилось на вертолете неподалеку от кишлака и в сопровождении небольшой свиты под прикрытием снайперов отправилось осматривать тюрьму. Идти пришлось почти четыре километра по узкому ущелью. С обеих сторон отвесные скалы, буквально под ногами – бурная горная река. Свои впечатления Виктор Дубынин описал в дневнике следующим образом:

«От тюрьмы осталось сильное впечатление. Новые постройки. Половина из них - в пещерах, это для обслуживающего персонала. А сама тюрьма - глубокие волчьи ямы с люками наверху. Внутри имеются три больших камеры, в которых могут разместиться до 40 человек. «Духи» содержали там 127 афганских военнопленных и 14 советских. В камерах на полу валялось тряпье, обувь, и все буквально было залито кровью. Наверху были комнаты пыток с «инструментом» и одиночные камеры для узников.»

Это описание в целом соответствует и воспоминаниям других очевидцев. В книге Олега Брылева «Афганская ловушка» сообщается о трех подземных камерах глубиной примерно два метра каждая. Общая площадь – не более 70 квадратных метров. В этих ямах и содержались пленники. Сверху, помимо настилов из бревен, был навален еще и толстый слой грунта. Посреди настила сооружен раздвижной люк. Попасть вниз можно было по деревянной лестнице.

Все очевидцы отмечают засохшие пятна крови повсюду, особенно на ступеньках лестницы и в камерах пыток. Следы крови остались и на дорожках, которые вели к реке Микини. По ним советские солдаты вышли на мост. Он тоже был весь в крови. А ниже по течению самой реки были обнаружены и тела узников. Причем, многих течением снесло почти на полтора километра. В общей сложности советские десантники насчитали 120 обезображенных трупов. При осмотре тел врачи констатировали, что заключенные были убиты выстрелами в упор и добиты ножами.

В одном из скальных помещений был обнаружен тюремный архив. А точнее, журнал учета пленников с указанием фамилий. Всего в списке оказалось 127 человек. Против каждой фамилии стояла отметка о том, что узник уничтожен.

Кто эти люди, точно установить не удалось. По одной из версий, в тайной тюрьме в Дехмикини содержались солдаты правительственного гарнизона в Пишгоре, попавшие в плен к моджахедам. Пишгор – это небольшое селенье неподалеку от Дехмикини, находившееся под контролем правительственных войск. В начале июля 1985 года Пишгор атаковали бойцы Ахмад Шаха. Не оказав им почти никакого сопротивления, солдаты афганской армии сдались.

В течение нескольких дней о судьбе пленных не было никаких известий. И вот теперь стало понятно, что солдаты пишгорского гарнизона были отправлены в тайную тюрьму в Дехмикини. Отступая под ударами советских десантников, моджахеды, очевидно, решили расправиться с пленными. Их выводили на мостик через Микини и расстреливали в упор, после чего сбрасывали тела в реку. А кое-кому предварительно вспарывали животы.

Справедливости ради следует признать, что обычно в окружении Ахмад Шаха подобные жестокости не поощрялись. Лидер исламской оппозиции потому и получил прозвище «Панджшерский лев», что отличался не только личной храбростью, но и благородством по отношению к противнику. И вдруг такое ничем не мотивированное зверство!  

О том, как погибли узники тюрьмы, советским бойцам рассказали душманы, захваченные в плен в Дехмикини. Поначалу «духи» клялись Аллахом, что никакого отношения к убийствам не имеют, а просто работали при тюрьме плотниками. Однако при осмотре у одного из них на плече обнаружили характерный синяк – такой, какой бывает при отдаче приклада «ствола» во время стрельбы. Эти же «духи» уверяли, что видели в тюрьме и советских военнопленных. По словам душманов, их увели куда-то в горы. Что с ними стало дальше – «духи» не знают.

После некоторых раздумий находку в Дехмикини было решено показать всему миру. Для этого 15 июля в Панджшер на двух вертолетах прилетели репортеры Центрального телевидения во главе с Михаилом Лещинским. Кстати, по словам очевидцев, приземление одной из «вертушек» прошло крайне неудачно: машина завалилась, и только чудом никто не пострадал. Телевизионщики подробно отсняли и упавший вертолет, и тюрьму. Как обычно бывало в таких случаях, советских солдат запрятали за скалы, а в кадре мелькали исключительно «зеленые», то есть бойцы армии ДРА. Пафос телерепортажа был таков: очередные славные победы афганской армии над жестокими и коварными душманами, мешающими народу Афганистана строить социализм.

Репортаж показали спустя несколько дней в телепрограмме «Служу Советскому Союзу!». О героизме бойцов 345-го полка, проявленном в боях в Дехмикини, не прозвучало ни единого слова. Да и не могло прозвучать по причине абсолютной секретности, которой в те годы была окружена боевая работа наших солдат в Афганистане. Однако командованием 40-й армии было принято решение о награждении орденами Красной Звезды и Красного знамени всех участников героической обороны Дехмикини.

До сих пор нет полной ясности и с советскими пленными, содержавшимися в душманской тюрьме. Даже количество узников варьируется. Генерал Дубынин упоминает в дневнике о 14 советских бойцах. По сведениям подполковника Дереглазова, их было 11. В некоторых источниках приводится число 12. Во всяком случае, никаких вещественных доказательств наличия в тайной тюрьме советских граждан получить так и не удалось. Если, конечно, не считать вещдоком советскую военную форму, найденную в одном из помещений.

Судьба советских военнопленных, содержавшихся в тайной душманской тюрьме (если таковые все же были), и по сей день остается одной из неразгаданных тайн Афганской войны…

Сергей ХОЛОДОВ, историк



1






"Эти двое были надзирателями Панджшерской тюрьмы. 1985 г." фото ресурса bratstvo.ucoz.com. (Республика Башкортостан) Автограф чернилами или тушью. Фотография сделана в июле 1985 года в ходе IX Панджшерской операции (началась 16 июня под кодовым наименованием «Пустыня» и ставшей, по существу, последней из крупных операций проведённых в долине реки), части 40-ой армии при личном руководстве войсками генерал-лейтенанта Иг. Родионова.


Операция стала ответом возмездия на захват и уничтожение инсургентами гарнизона правительственной армии ДРА в Пешгуре, когда мобильные банды панджшерского льва А.Ш.Масуда не только уничтожили крупный опорный пункт афганской армии и убили бригадного генерала правит. войск, но и захватили в плен более 500 военнослужащих, в т.ч. 126 офицеров. Что особенно унизительно, захват Пешгура стал результатом стремительного рейда моджахедов: спустя несколько часов советские войска без больших потерь сумели восстановить контроль над базой и рассеять противника, понёсшего значительные потери. Судьба попавших в плен к моджахедам была в большинстве своём трагична, о причинах гибели многих из них имеются разные мнения (так, сами моджахеды утверждали впоследствии, что многие пленные погибли в результате обстрелов советской авиации - Barry, Michael(2002); Massoud, de l'islamisme à la liberté; Audibert; ISBN 2-84749-002-7, p.228-229 и Tanner, Stephen (2003); "Afghanistan: A Military History from Alexander the Great to the War against the Taliban"; Edition, illustrated. Publisher, Da Capo Press, ISBN-13: 978-0306818264).

Ударным кулаком «Пустыни» служили подразделения 345го 2-й ПДБ 345-й ОПДП (прежде всего 2-й ПДБ 345-й ОПДП, дислоцированный в Анаве), высадившиеся вертолётным десантом в ущелье Микини, в северо-восточной окраине Панджшера. В целом, операция была успешной для наших войск: после относительно непродолжительного, но ожесточённого сопротивления противника в условиях опасности окружения, отступил, оставив в местах базирования большое количество боеприпасов, вооружения, аппаратуру, снаряжение, продовольствие и т. д. 18-го (или 17-го?) июля на душманской базе в кишлаке Дехмикини десантники обнаружили великолепно оборудованный зиндан. Мне доводилось читать, что обнаружили душманское узилище бойцы 3 ПДР 345 ОПДП (ком. к-н Даточкин).

"...мне об этом рассказал друг, который зашёл в тюрьму третьим, после сапёра и ротного. рассказывал, что ущелье, которое вело к шахтам, было защищено огневыми точками, вырубленными в горах и расположенных в шахматном порядке. Сверху над ними нависали скалы, поэтому авиация не могла их подавить бомбометанием. И что ущелье было достаточно узким. Возможно поэтому и были неудачные попытки войти в него" Цитата из обсуждения в теме форума Десантура. ру.

Из дневника В. П. Дубынина:

"16. 07. 1985 г. С КП-345 доложили, что захватили тюрьму и несколько складов с оружием и боеприпасами. Взял с собой помощника по разведке, секретаря парткома армии, фотографа. Приземлились - обстрела не было. Спустились в ущелье и пошли под прикрытием снайперов и разведчиков. Кишлак пустой, все брошено. Бродят овцы, козы, ишаки. Ущелье очень узкое, кругом отвесные скалы высотой до 3000 метров, внизу бурлит река.

От тюрьмы осталось сильное впечатление. Новые постройки. Половина из них - в пещерах, это для обслуживающего персонала. А сама тюрьма - глубокие волчьи ямы с люками наверху. Внутри имеются три больших камеры, в которых могут разместиться до 40 человек. "Духи" содержали там 127 афганских военнопленных и 14 советских. В камерах на полу валялось тряпье, обувь и все буквально было залито кровью. Наверху были комнаты пыток с "инструментом" и одиночные камеры для узников.

Расстреливали пленных на мостике через речку и в нее же их сбрасывали. В реке нашли 120 трупов афганских солдат, а советских пленных увели на юг. Тела зацепились за камни на протяжении 1,5 километров реки. Все были расстреляны и добиты ножами.

Вначале я хотел было все это взорвать, но затем решил пригласить сюда теле и кинооператоров из Кабула - пусть заснимут и покажут варварство всему миру
".

baktria


1




Советский спецназ вошел в кишлак Дехмикини. В таких небольших деревнях власть могла меняться по несколько раз в неделю – в зависимости от того, чьи вооруженные отряды были ближе.



Никто не ожидал обнаружить здесь многочисленные пещеры, в которых были оборудованы склады и укрытия для бойцов.



Подполковник Василий Дериглазов, командовавший операцией в Дехмикини.


В июле 1985 года в Афганистане советские солдаты, преследуя части Ахмад Шаха Массуда, захватили горную базу и тюрьму душманов.

 Долина Панджшер была одним из важных стратегических районов Афганистана, и не удивительно, что за всю афганскую войну здесь было проведено 12 крупных боевых операций – не считая мелких стычек. Советской Армии и правительственным войскам ДРА здесь противостояла вооруженная группировка Ахмад Шаха Массуда. Особенно активными были бои в 1985-86 годах.

После широкомасштабного наступления «Панджшер-7» в марте 1984 года, действия афганских правительственных войск сводились главным образом к «активному патрулированию» – преимущественно силами десантников и вертолетчиков. Кабул контролировал зону до долины Пичгор.

В начале июня 1985 года Ахмад Шах Массуд начал военные действия против позиций афганских частей в Панджшере. Он атаковал базу в Рухе и поджег склад боеприпасов. Можно было предположить, что эти действия в нижней части равнины предпринимались для отвода глаз – чтобы скрыть наступление в Пичгоре.

Для того чтобы блокировать ущелья Панджшер, Ревад, Малис и захватить базы моджхедов, 12 июля на Барак с аэродрома Баграм началась переброска десантно-штурмового полка, которым командовал подполковник Василий Дериглазов. Местом десантирования был выбран район кишлака Дехмикини. Но высадиться здесь удалось лишь четырем из семи вертолетов, остальным пришлось вернуться в Барак.

В этом районе два моста вели через реку Панджшер. Нужно было пройти по этим мостам и выйти на склоны горного хребта.

По воспоминаниям Дериглазова, ночью была сделана попытка пройти вперед. Сунулись – а мосты взорваны. Вернулись. Тогда было решено назавтра весь личный состав, кроме полутора рот и управления батальона, перекинуть за реку вертолетами к подножию и на склоны горы Дидак. Несмотря на то, что «духи» вели сильный огонь, 3-я рота 2-го батальона с остатками 1-го батальона стали прорываться на Дехмикини. Параллельно по хребту пробивались разведчики. Не выдержав, душманы начали разбегаться. Район десантирования у Дехмикини был полностью блокирован, и вертолетчики получили возможность высадить остальных десантников.

Десантники рвались дальше на Дехмикини. «Духи» отступили в направлении горы Мадабай. Разведрота осталась держать кишлак, а часть 3-й роты присоединилась к батальону.

1-й батальон был брошен прочесывать ущелье. Очень скоро солдаты наткнулись на пещеры, где были оборудованы база и склады. Здесь находились несколько горных орудий, пулеметы ДШК, ковры – все, захваченное в Бараке.

Дериглазов сообщил об этом начальнику штаба армии Дубинину. Тот приказал прочесать ущелье до самого конца. Тогда-то и наткнулись на самую настоящую тюрьму.

В ответ на сообщение о неожиданной находке пришло известие, что в район вылетает «ноль-ноль-первый»: Дубинин, остававшийся в то время за командарма. Вслед за ним прилетел и сам Родионов. Боевые действия продолжались еще полным ходом. Лишь к концу следующего дня все стихло, обстрелы прекратились. Улетевшие командарм и начштаба вернулись – убедиться, что безопасность «гостей» обеспечивается.

А на другой день – 14 июля – прилетели и гости из Москвы. Советских солдат попрятали за камни, а вокруг расставили «зеленых» (солдат афганской армии) и сняли все для программы «Время». Потом отдельно привели журналистов. Им дал интервью начальник медслужбы полка…

Перед тем, как вернуться в казармы, Дериглазов с разведвзводом 1-го батальона отправились обследовать тюрьму. Территория была очень ухоженная, с террасами. С каждой террасы – вход в вырубленную пещеру, зигзагообразные траншеи, бункеры. Кругом – по граниту – ковры и ковровые дорожки.

Было тут и кое-что менее приятное: камеры-ямы, накрытые деревянными настилами, а сверху – еще и засыпанные грунтом толщиной до 60 см. Всюду – засохшие следы крови, особенно на перекладинах и проволочных петлях для пыток. Когда разведчики пошли по следам крови, они вышли на мост через реку Микини, который тоже был весь в крови.

В тюрьме в наши руки попало множество документов, писем, печатей, а также журнал учета узников. В этом списке мы насчитали 120 фамилий. По неофициальной информации, в этой тюрьме содержались и одиннадцать советских пленных, но никаких подтверждений этого мы не получили, если не считать найденного в одной из комнат советского «хэ-бэ».

В разгар этих поисков разведчики доложили, что ниже по течению реки они наткнулись на тела убитых узников тюрьмы. Наши врачи осмотрели их и обнаружили многочисленные огнестрельные и ножевые раны. Европейцев среди замученных не было – что же касается таджиков или узбеков, то распознать их мы все равно не сумели. Так что сказать, были ли среди них наши, мы не могли.

Позже нам сказали, что основная часть казненных была из гарнизона Пичгор. Незадолго до описываемых событий в этом гарнизоне кончились продукты, а завезти их туда вовремя не успели. Среди афганских солдат начались волнения, которыми не преминули воспользоваться душманы. Они атаковали гарнизон, не оказавший почти никакого сопротивления, и отправили уцелевших в тюрьму. Наше приближение, очевидно, побудило моджахедов расправиться с узниками самым жестоким образом.
 
Генерал-майор Евгений Никитенко, полковник запаса Николай Пиков. Журнал «Солдат удачи» 12-1994



1




19.07.1985 год. Ущелье Дехмикини, Панджер. У захваченной тюрьмы Ахмад Шаха, где накануне уничтожены 135 афганских военнослужащих. Советских военнопленных «духи» успели увести. Стоят справа налево: второй справа замначальника разведки 40-й ОА Олег Хватынец, рядом тележурналист Михаил Лещинский. Второй слева — ст. инструктор ПО 40-й ОА Николай Шаблыко.


В июле 1985 года в Панджшере проходила операция в очередной попытке если не разгромить, то хотя бы попугать Ахмад Шаха. Его неуловимое войско, постоянно нависавшее на подступах к Кабулу, всегда доставляло особые хлопоты.
Начало операции спровоцировал на этот раз захват душманами удалённого афганского гарнизона в Пишгоре, почти в 70-ти километрах вверх по ущелью.

Обычно войска располагались в долине у реки, выставляя посты на прилегающие господствующие высоты и обеспечивая тем самым безопасность основных сил. В горах, как известно, пан тот, кто взобрался выше, откуда и ведёт огонь. На высокогорные посты доставлялось необходимое количество боеприпасов и продовольствия. Подступы к ним минировались. Оставлялись лишь тропы для прохода своих и восполнения запасов воды, достаточное количество которой для таких постов заранее обеспечить было просто невозможно. Нередко приходилось наблюдать, как в этих целях использовались навьюченные бурдюками ослы. У реки такой „водовоз” заправляли водой и животное с погонщиком или самостоятельно отправлялось наверх к посту, а затем привычно и послушно выполняло очередной рейс.

Это являлось наиболее уязвимым местом. Вначале „духи”, выбрав какой-либо пост в качестве первоочередной жертвы, находили вариант осады и перекрытия „тропы жизни”, а затем обрекали его защитников на смертельную жажду. Как правило, если вскоре такая угроза не ликвидировалась, то неизбежно следовала капитуляция афганского поста. Захватив его, душманы могли уже с удобной верхотуры вести прицельный огонь как по расположенным внизу подразделениям, так и на равных по близлежащим постам, заодно постепенно беря под контроль и их тропы.

Овладев таким образом постами в окрестностях Пишгорского гарнизона, отряды Ахмад Шаха к началу июля захватили его. Накануне афганское командование пыталось как-то помочь осаждённым. Были робкие попытки высадки вертолётного десанта, но два МИ-8 были сожжены, экипажи также попали в плен. Когда афганцы обратились за помощью к 40-й, было уже поздно. Пленив около 135 человек, А. Шах увёл их куда-то в горы.
 
Оказалось, совсем недалеко. К югу от Пишгора за хребтом проходило ущелье Дехмикини, выходившее к Панджшеру приблизительно в 8-9 километрах юго-западнее этого кишлака. В полутора километрах вверх от слияния речушки Дехмикини с рекой Панджшер была оборудована подземная тюрьма, где содержались пленные. Примерно с 10 июля 1985 г. осуществлялись совместные действия 191-го омсп и 37-й бригады „коммандос” по овладению ущельем, но сходу это не удалось.
 
Ущелье представляло узкую расщелину, образованную высоченными, иногда почти отвесными скалами. Осуществить обход или какой-либо другой манёвр ввиду необходимости срочных действий по спасению людей не представлялось возможным. На вершину почти стометровой скалы, нависшей над тюрьмой, одним колесом зацепился вертолёт, сбросивший небольшую группу советских десантников. Своим огнём они разогнали охранников и вынудили отступить душманов, оборонявших подступы к тюрьме со стороны Панджшера. Лишь тогда основные силы смогли зайти в ущелье. Но они опоздали. Все пленники были уничтожены. Войска продвинулись ещё на 4 километра и неожиданно наткнулись на оборудованный командный пункт А. Шаха, где была захвачена коротковолновая радиостанция Р-118 советского производства. Весь „персонал” КП к тому времени ушёл.
 
Вечером 18 июля мне была поставлена задача отобрать 4-х афганских офицеров для опознания ими трупов убитых и рано утром 19.07 убыть в ущелье Дехмикини.

К тому времени я находился в Базараке, неподалеку от родного кишлака А. Шаха. В 6.30 следующего дня нас забрала советская пара „вертушек” и мы взлетели. Через несколько минут наш „ведущий” совершил посадку в Бараке, где тут же принял на борт ещё троих пассажиров. Это были генерал Громов, в то время представитель начальника Генштаба при 40-й, а с ним ещё два офицера – подполковник и капитан.

Довольно скоро мы были уже на месте. Не выключаясь, „вертушка” выбросила нас и тут же ушла вместе с „ведомым”. Взглянул на часы – было 7.05. Долина здесь была широкой, метров 600. Солнце не успело подняться из-за высоченных гор, и ещё царил, если и не утренний полумрак, то, во всяком случае, густая тень. Неподалеку, в нескольких километрах возвышался покрытый вечным ледником „пятитысячник” – гора Милигарам. Мы стояли чуть ли не по колено то ли во ржи, то ли пшенице, отчего я искренне удивился – весь Панджшер безлюден, кто же тут это возделывал?

Тогда ещё не знал, что в этот момент мы оказались в самом логове „панджшерского льва”. Глядя потом на карту определил, что находились мы в 8-ми километрах строго на юг от Пишгора. Возможно, столь близкое соседство с пишгорским гарнизоном и явилось раздражителем для А. Шаха.

Пару минут мы одиноко стояли посреди долины и таращились по сторонам – куда, мол, попали и где тут свои. Б. Громов в раздумье произнёс: „Где-то здесь должен быть совмещённый КП 191 омсп и 37 бригады…”. Внезапно позади нас раздался грохот разорвавшейся в пятнадцати-двадцати метрах мины. У неё характерный звук разрыва, не спутаешь. Нас мгновенно как ветром сдуло, причём именно в нужном направлении – почти одновременно на отдалённом склоне горы, метрах в четырёхстах, мы увидели военных, отчаянно машущих нам. Это были наши.

Пока мы рассекали поперёк долины, вслед нам продолжались разрывы. Отстающих не было. Б. Громов, как и положено генералу, был впереди. По субординации его никто не обгонял. По всей видимости, миномёт вёл огонь из-за горы на предельной дальности, так как последующие разрывы легли лишь на несколько десятков метров дальше. Размышляя впоследствии, как же нас не накрыло, подумал, что скорее всего мина ушла поглубже во вспаханную почву. Да и густые посевы могли сыграть свою роль. Но будь наводчик не спросонья и чуть точнее, а грунт каменистый… Время было сравнительно раннее. „Духи” – тоже люди, небось ещё спали, но были разбужены гулом вертолёта. Проснулись, продрали глаза, видят – далеко внизу славяне объявились. Пока „стреляющий” занял позицию и выдал координаты, пока прицелились… В общем, повезло.
 
Следом за нами пришла ещё „пара”. На этот раз с группой Михаила Лещинского с 1-го канала советского ТВ и афганскими киношниками. Но их сажали уже ближе к КП, куда миномёт не доставал, хотя и продолжал обстрел.

Тут же очень оперативно, чуть ли не через пять минут по целеуказанию авианаводчика подошли „грачи”, начавшие интенсивно обрабатывать предполагаемую огневую позицию, а заодно и выравнивать ту гору. Штурмовики работали минут 20, поочерёдно выходя на цель.
 
Нам выделили сопровождение, и мы двинулись в путь к тюрьме. Предстояло преодолеть 4 километра. Вскоре мы вереницей втянулись в сузившееся ущелье. Шли берегом упоминавшейся горной речушки по узкой, местами явно рукотворной тропе. Судя по истёртым камням, она могла насчитывать сотни лет. Примерно через час оказались на месте.

Сразу же бросилась в глаза жуткая картина – сотня с лишним растерзанных трупов защитников Пишгорского гарнизона. Часть из них находилась в ледяной воде, некоторых уже извлекли на берег. Речка, берущая начало с ледников, мелкая но быстрая, изобиловала валунами. Поэтому все казнённые застряли между камней. Несколько трупов накануне были обнаружены ниже по течению и даже в реке Панджшер. Здесь же, на месте, их оказалось 119. В захваченном тюремном журнале список заключённых составлял 127 человек, а напротив каждой фамилии аккуратно была проставлена отметка о ликвидации.

Тюрьма была подземной – между невысоким обрывистым берегом и скалой были выдолблены три камеры глубиной чуть более двух метров, площадью 15-20 кв. метров каждая. Сверху они были перекрыты брёвнами и слоем камней. Средняя закрывалась раздвижным люком; вниз вела грубо сколоченная из толстых жердей лестница. Её перекладины были сплошь бурыми от засохшей крови.
 
Площадка вокруг была чистой, ухоженной, слегка посыпанной песком. По кромке берега – аккуратные узкие грядки – цветники, нечто вроде балконных с распустившимися цветочками. Не то сентиментальная идиллия, не то издёвка. В трёх метрах напротив – небольшая пещера с горой риса. Здесь же был большой старинный медный чан диаметром свыше метра. В нём, очевидно, варили пищу для пленников и охраны. Рядом – недостроенное деревянное сооружение, скорее всего предназначавшееся для „администрации” и караульных.
 
Вскоре привели трёх захваченных „духов”. Они клялись, что являются не боевиками, а плотниками, сооружавшими упомянутое строение. Тем не менее у одного из них на предплечье был тот самый характерный признак – синяк, образующийся при отдаче приклада во время стрельбы. Они рассказали, как охранники убивали пленных. Их поочерёдно выводили на нависший тут же над водой камень, где каждый отправлял последний намаз. Метрах в пяти был другой валун, весь бурый от крови – там очередной жертве вспарывали живот либо перерезали горло, толкали в воду и достреливали. Всё это происходило по мере приближения войск.
 
В двух камерах я видел какие-то остатки советского обмундирования. Захваченные „духи” подтвердили, что было 12 пленных „шурави”, но их успели увести по ущелью на юг.

М.Лещинский здесь же изобразил сцены боя. Проинструктировал сарбозов. Те карабкались вверх по скалам, строча из автоматов по воображаемому противнику. Михаил, стоя во весь рост якобы под пулями, вопил в микрофон: „Идёт ожесточённый бой, только что захвачена тюрьма Ахмад Шаха, зверски уничтожившего почти две сотни афганских солдат…”. Оператор тут же демонстрировал трупы.

В это время над нами завис транспортный МИ-8. Находчивый Лещинский, увидев вертолёт, взахлёб продолжал: „Вот над нами кружат боевые вертолёты, идёт преследование отступающих бандитов…”

Не так давно, прчитав мою рукопись, вышеупомянутый участник ,,ситанализов” Института Востоковедения полковник Олег Чернета, смеясь, рассказывал: ,.Знаешь, а я по телевизору видел тот сюжет. В нём был эпизод, где афганский офицер как бы невольно разоблачал Лещинского, изображавшего себя в боевой обстановке. Тот офицер, разумеется, на дари (которым владел Чернета, но не знал его наш корреспондент), во время интервью произнёс фразу, мол, ,,мы пришли сюда два дня назад …”, в то время как Михаил, не подозревая подвоха, продолжал заливать про свистящие пули”.
 
Вскоре подоспела группа высокопоставленных афганцев во главе с министром МВД Гулябзоем и начальником ГлавПУ генерал-лейтенантом Я. Садыки. С ними был и мой шеф – генерал-лейтенант Е. Аунапу (,,папа Аунапу”). Встал вопрос о захоронении убитых. Афганцы настаивали на их транспортировке в Кабул, где было кладбище Героев революции и где им были бы возданы последние почести. Но перетаскивать такое количество трупов за несколько километров до ближайшей вертолётной площадки являлось большой проблемой. И прежде всего было просто неоткуда взять необходимое количество афганцев. К тому же затрудняла узость тропы, где иногда приходилось двигаться гуськом, по одному. Прикинули и количество вертолётных рейсов. В конечном счёте под неодобрительный ропот присутствовавших афганцев было принято решение о захоронении здесь же.

Под вечер мы возвратились в долину, куда прибыли утром, но чуть ближе к выходу из ущелья. Условия посадки вертолёта здесь были хуже. Им пришлось садиться на террасы. Почти снизившись, один из них зацепился винтами за более верхнюю, подпрыгнул и перевернулся. Экипаж, набивший шишек, всё же благополучно выскочил через остекление кабины. На удивление, „вертушка” не загорелась. Остальные забрали всю нашу теперь уже многочисленную группу, доставив кого куда, а меня с моими афганцами – обратно в Базарак. Через несколько дней вернулся в Кабул. Скоро предстоял вылет на операцию в округ Хост.

Брылев О.И.






Правительственные войска ДРА в районе боев.



Афганские военнослужащие подразделения «Командос» извлекают оружие и боеприпасы из захваченного склада мятежников (в центре лафет пулемёта ДШК).


1

 Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.


Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 526 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (0)


 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.














                Они тоже сражались за ..................       Родину… 5 (E.Girardet)





























Вообще, к лету 1985 г. в зоне сложилась запутанная ситуация. В провинции Газни не было уезда или волости, которые полностью контролировались бы правительственными силами. Из 3018 кишлаков к началу 1364 г. х. (март 1985 г.) официально освобожденными считались 438 (14 %), причем в это число включалось и большинство пустующих кишлаков, брошенных жителями или же полностью уничтоженных. Частично освобожденными считались шесть уездов и четыре волости, точнее, их центры, вся же остальная территория оставалась под контролем оппозиционеров. Пять уездов полностью находились в руках оппозиции.

Центр провинции Газни в целом контролировался правительственными войсками. "Новая" часть города, где сосредоточены правительственные учреждения, практически полностью контролировалась официальными властями. В старом городе все обстояло сложнее: на холме в средневековой цитадели расположилась афганская 14-я дивизия, однако во многих кварталах существовало двоевластие, т. е. правительственная власть — днем, власть оппозиции — ночью; в некоторых кварталах оппозиционеры властвовали круглые сутки. Из 74 кишлаков, входящих в уезд Газни, освобождена была примерно 1/3.

В провинции Пактия из девяти уездов полностью освобожденными считались уезды Гардез (центр провинции) и Саидкарам. По данным на март 1985 г., из 5721 кишлаков этой провинции пустовали 62, освобожденными считались 240 (42 %).

В округе Хост частично освобожденными считались два уезда из четырех и шесть волостей из семи. Из 584 кишлаков под контролем правительства находились всего 86 (11,3 %). Два уезда и одна волость полностью находились в руках оппозиционеров. Согласно отчетам, поступившим в марте 1985 г. в окружной комитет НДПА округа Хост, из 256 267 человек, проживающих в округе, 102 728 находились на территориях, контролируемых оппозицией, 29 813 — проживали в освобожденных районах и 123 726 человек ушли в Пакистан.

В провинции Пактика (центр — г. Шаран) весной 1985 г. власти, в том числе губернатор, сотрудники провинциального комитета НДПА, сотрудники ХАД3 и Цорандоя, удерживали только две крепости.

М.Олимов


























































































































































































































Когда советские войска вошли в Афганистан, средний годовой доход на душу населения в этой стране составлял 80 долларов, она была одной из беднейших стран мира. Бедность являлась хорошей базой для создания Единого фронта освобождения Афганистана, в который вошло пять партий. Те, кто приходил в банды, получали до 100 долларов в месяц. Это не значит, что моджахед получал эти 100 долларов на руки. Ему выдавали автомат — и вычитали 150 долларов, выдавали патроны — вычитали их стоимость. За противотанковую мину вычитали 40; если на этой мине подрывалась машина — моджахед получал 400 долларов. Хозрасчет! Поэтому многие воевали за деньги, а не за идею. Мы брали в плен казначеев, и в книгах, которые были при них, четко указывалось, кому сколько выдано патронов, кому и какое выдано оружие. Расчет шел по принципу: провел акцию — получи деньги.

Обычно в районе, контролировавшемся определенной бандой, было ядро отряда в составе 10–15 специалистов: командир, казначей, он же контролер за совершенной работой, наводчики пулеметов ДШК, гранатометчики, минометчики, связисты.

Остальной состав бандформирований набирался из местных жителей. Численность отряда подчас составляла 80–120 человек. Тех, кто отказывался сотрудничать с бандформированием в районе дислокации банды, убивали вместе с семьями. Словом, дисциплина в отрядах подразумевалась очень жесткая. Единственным наказанием был расстрел. На вооружении банд состояли автоматы Калашникова (египетского, китайского, советского, американского, пакистанского производства), винтовки Ли-Энфилд, британские пулеметы «Брэн» образца 1938 года.

Ядро банды дислоцировалось в нескольких кишлаках, поэтому уничтожить его целиком было трудно. Для проведения акций банда собиралась в ядро, наносила удар (по колонне, по посту, по местам постоянной дислокации), а потом все расходились по своим местам жительства, возвращались к мирной жизни. Если банда не собралась и не начала действовать, обнаружить ее было невозможно: у нее не было постоянного места дислокации. Чтобы выяснить, где находится ядро банды, эти 10–15 человек, необходимо было получение четкой разведывательной информации.

Снабжение оружием и боеприпасами осуществлялось из Пакистана. Караваны состояли либо из мелких вьючных животных (ослы), либо из машин высокой проходимости типа «Тойота». Иногда оружие доставлялось обычными «барабухайками» (машина, похожая на ЗИЛ, украшенная различными висюльками, как будто это передвижной цирк; сзади каждой машины сидел мальчик, который моментально подкладывал камни под колеса, когда машина останавливалась на склоне). Под мешками риса, мака или пшеницы могло быть спрятано оружие или боеприпасы.

Объединяла все эти банды религия ислам и борьба против шурави (советских). Разъединяла — борьба за власть и сферы влияния.

Оружие, которое им поставлялось, иногда доходило не в полном объеме. Однажды из допроса пленных мы узнали, что иногда командиров заставляли расписываться за 100 автоматов, а получали они 70. То же самое происходило и с боеприпасами.

Для борьбы с бандформированиями необходимо было четко знать маршруты движения караванов, перевалочные пункты складирования оружия и боеприпасов, предполагаемые места дислокации бандформирований (их численность в данном районе). Все эти данные можно было получить либо от агентурной разведки, либо во время допроса военнопленных.

Когда мы действовали в Сурхруде в 1981 году, на нас работал 12‑летний мальчик, который наводил нас на банды. Его родителей, братьев и сестер убили душманы. Сам он был изнасилован и чудом остался жив. Они не добили его только потому, что посчитали мертвым. В январе — феврале в Сурхруде он нам сдал три банды. Он как попрошайка ходил по кишлакам, а потом обо всем увиденном докладывал нам — где, что и как. На полученных от него разведсведениях мы и строили свою работу. Эффективность работы батальона была высокой. Когда вышестоящее командование заинтересовалось причинами нашей эффективности, мы сообщили о своем информаторе. Через несколько дней он был убит. Случаются в штабах купленные люди. Одни воюют, другие — делают капиталы.

* * * 

Постепенно количество наших действий перерастало в качество. Обычно группа, действующая в поиске, состояла из двенадцати солдат, связиста и двух офицеров. Дополнительно на вооружение брался ночной бинокль с дальностью действия 250 метров; от бинокля с дальностью действия 800 метров мы отказались из-за его больших размеров и весовых характеристик. Так как у душманов не было приборов ночного видения, то дальности 250 метров вполне хватало для их своевременного обнаружения. Если бы противник имел приборы ночного видения, в группу пришлось бы брать приборы, которые позволяли обнаруживать душманов на большей дальности, чем его средства ночного видения.

Брали автомат АКМН с ПБС (прибор бесшумной стрельбы) и прицелом НСПУ-3 с дальностью действия до 400 метров и три магазина с патронами для бесшумной стрельбы. От использования ПМ с глушителем мы отказались из-за того, что кобура пистолета с глушителем стирала ногу в кровь, а эффективное его использование могло происходить только на дальности 25 метров. Таскать два лишних килограмма — это большая роскошь. Автомат АКМН с ПБС обеспечивал прицельную стрельбу с НСПУ-3 на дальности до 400 метров, что расширяло спектр решаемых тактических задач.

Движение групп ночью и построение боевого порядка зависели от решения командира.

Я использовал следующий боевой порядок: впереди шел я, абсолютно не прячась, спокойной походкой. В 50–60 метрах от меня двигалась пара наиболее подготовленных солдат в готовности к открытию огня. Они перемещались от укрытия к укрытию. Далее от них на расстоянии 50–60 метров шло основное ядро группы с офицером.

Почему я пришел именно к такой тактике? Если действовать по уставу и выставлять впереди дозорного, то устанешь ему орать «вправо», «влево», корректируя движения. Любая голосовая подача команд ночью приводит к демаскировке группы. Двигаясь самостоятельно впереди, четко зная маршрут и ночные ориентиры, не прячась в душманском тылу, ты не вызываешь подозрений.

У нас было несколько опасных случаев. Группами блокировали кишлак. Неожиданно ротный Байгали Кокимбаев обнаружил, что кто-то грабит лавку. Он спустился вниз, подошел: «Что вы здесь делаете?». И вдруг заметил, что один из грабителей начинает снимать с плеча автомат. Байгали дал очередь — и в сторону. Одному перебил ноги, тот скончался, а второй убежал.

Второй случай: начал я искать стык с группой из соседней роты. Двинулся в их сторону, вижу — идут шестеро, принял их за наших. Спрашиваю: «Где ротный?». Они остановились, молчат. И тут я понимаю, что это «духи» — и прыгаю в сторону. Очередь в меня из автомата. Бросаю одну гранату, вторую и во вспышках разрывов вижу, как «духи» убегают в разные стороны.

Движение одного человека никогда не вызывает подозрений. Если он идет не прячась, его всегда окликнут: «Дриш!» («Стой!»). Услышав данную команду, обычно сразу же начинаешь стрелять на звук, отскакиваешь в сторону и на карачках начинаешь двигаться в направлении двух идущих сзади солдат. Солдаты в это время начинают поливать огнем в сторону выявленных огневых точек и с моим подходом отходят к основной группе. Вот такая тактика движения группы и действий при встрече с противником была выработана у меня. Некоторые перенимали ее.

Чтобы выдвинуться группе к объекту, мы действовали следующим способом. В БМП садилось два расчета. Одна группа сидела внутри БМП в десанте, вторая сверху. Двигались по маршруту, периодически проверяя крепости. В одной из них оставалась десантная группа. А второй состав, сидящий на броне, ехал дальше и продолжал проверку крепостей. Тем, кто наблюдал за нами со стороны, казалось, что количество личного состава на БМП не изменилось. Потом десантная группа отстаивалась в крепости (или на участке местности) сутки и ночью начинала движение к объекту.

Основное, что брала с собой группа, — боеприпасы и вода. Боеприпасы — из расчета пять магазинов по 30 патронов плюс 500 выстрелов в пачках. Гранаты — два подсумка по две штуки.

Если брали ПК (пулемет Калашникова), то первый номер нес пулемет и коробку на сто патронов, в вещмешке — еще 300 патронов. Второй номер тащил две коробки по 250, связанные веревкой и подвешенные через плечо. Всего — 900 выстрелов на пулемет. Если выходила рота целиком, то брался один АГС-17, к нему четыре коробки с гранатами. Каждый солдат в роте нес по три гранаты к АГС — ВОГ-17. Если роте придавался минометный взвод, то минометчики брали один 82‑миллиметровый миномет, все взрыватели к минам, пороховые заряды и 15–20 мин. Остальные мины распределялись по взводам — 15 мин на взвод без взрывателя и без пороховых зарядов. В целом получалось 60–65 мин на роту, что составляло 0,5 БК (боекомплект 82‑миллиметрового миномета).

Иногда было взаимодействие между группой, действующей в поиске, и бронегруппой.

Пример. 20 февраля в районе Сурхруда, обследуя крепости, в одной из них, полуразрушенной, была оставлена группа в составе 15 человек. Командир группы — капитан Шацкий, лейтенант Сёмиков — замкомандира группы, один связист, 12 солдат. Группа наблюдала за действиями душманов в течение трех суток. Чтобы спровоцировать действия бандформирований, высылался взвод на БМП под командованием старшего лейтенанта Гапонёнка. Он как приманка приближался к зеленой зоне и шел вдоль нее.

«Духи», концентрируясь для нападения на бронегруппу, сосредотачивались у дороги на маршруте возврата. Разведывательно-диверсионная группа предупреждала бронегруппу, сообщая их координаты. Действиями бронегруппы, а в дальнейшем роты мы пытались уничтожить место сосредоточения душманов. Бронегруппа начинала обстрел района засады, а рота, находящаяся в готовности, выдвигалась быстро к этому месту, под прикрытием огня БМП спешивалась и начинала проческу местности. К сожалению, ликвидировать находящиеся в засадах группы душманов не удалось, «духи» уходили в «кяризы» (пустоты под землей, которые пробиваются весной потоками воды с гор, представляют из себя сеть хаотичных лабиринтов под землей, в которых могут разобраться только местные жители).

И только на третьи сутки, когда душманская группа выдвинулась в район нахождения разведывательно-диверсионной группы, удалось огнем из стрелкового оружия уничтожить душманов с расстояния 50–70 метров.

Средства связи группы обычно включали радиостанцию Р-159 для связи с батальоном и радиостанцию Р-147 для связи внутри группы, если она делится на две части. Перед выходом группы готовились две-три таблицы СУВ (скрытого управления войсками), где трехзначными цифрами обозначались слова или целые фразы. В течение суток могли меняться позывные и частоты.

Группы обычно действовали на удалении 10–15 километров от места дислокации основных сил батальона, максимум — 20–25 км. Для обеспечения выхода группы в случае ее обнаружения в батальоне постоянно находилась одна рота на БМП. Кроме этого, на аэродроме обычно дежурила пара вертолетов для действий по обеспечению прикрытия группы. Если группа действовала на расстоянии ближе 15 километров от батальона, она поддерживалась артиллерией (батареей Д-30), приданной батальону.

Тактика действия батальона в районе дислокации душманов была следующей: вначале высылались отдельные разведгруппы для захвата пленных. После получения разведданных уточнялось местонахождение бандформирований. Высылалось несколько разведгрупп для блокировки в горах районов на маршрутах предполагаемого отхода душманов — три-четыре группы от батальона. Группы выдвигались на указанные места с разных направлений за сутки или двое, в зависимости от маршрута.

Утром начиналось движение колонны техники в район предполагаемого сосредоточения душманов. «Духи», получив данные от своей разведки о выдвижении батальона, спокойно собирались и уходили в горы. Разведгруппы, обнаружив сбор и подъем душманов в горы, начинали выдвигаться к маршруту движения душманов, чтобы блокировать банду. Действовал принцип — кто сверху, тот сильнее. Группы открывали огонь с минимальной дистанции, стараясь стрелковым оружием уничтожить душманов. Обычно встретив огневое сопротивление сверху, «духи» начинали прорываться обратно в кишлак. Если бронегруппа успевала выйти к горам и блокировать подход к домам, банда уничтожалась полностью. Если бронегруппе не удавалось отсечь душманов от гор, «духи» растворялись в кишлаке. Часть из них уходила в «кяризы». Чтобы уничтожить душманов в «кяризах», вначале бросали гранаты РГД-5, а потом — ящик с динамитом, взрыв которого должен был контузить или оглушить спрятавшихся душманов. Если душманы прятались в кишлаке, они чаще всего прятали оружие в арыках. Поэтому после захвата деревни часть солдат босиком проходила по арыкам, находя то подсумки, то автоматы.

А.Сёмиков





















 Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.


Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 480 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (0)


 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.
1

1



Ледяные воды Кабула

Игорь САС

11 февраля 1985 года наш 154-й отдельный отряд специального назначения готовился к проведению операции по захвату склада оружия мятежников в районе н. п. Гошта (провинция Нангархар) вблизи афгано-пакистанской границы. Сведения о наличии и месте расположения склада с оружием нашим военным советникам сообщил Мамат-хан — вождь пуштунского племени Маманд, которое сотрудничало с властями Афганистана.

Склад с оружием находился на землях, контролируемых этим племенем.

Для выхода к объекту налета отряду предстояло переправиться через реку Кабул. Для переправы предполагалось использовать брод, показанный нам проводником племени Маманд осенью 1984 года. Тогда для обхода заминированного участка дороги и вероятных мест засады противника нам пришлось форсировать реку. В тот раз первой пошла машина ЗСУ-23 «Шилка». Она без затруднений преодолела переправу и выскочила на другой берег. Вторыми пошли мы на БТР-70 № 051. Путь до середины русла преодолели без проблем, но как только глубина стала приближаться к метру, колеса машины стали отрываться от грунта, и БТР начало немного сносить течением влево. Капитан Хиценко приказал водителю включить водомет и прибавить обороты. БТР перестало сносить, и через минуту мы выскочили на берег. БМП-2 первой роты также преодолели реку без особого труда. Проводник-афганец помахал нам рукой с другого берега, а наша бронегруппа примерно через час была уже в своем расположении.

Из этого примера видно, что преодоление вброд бурной и глубоководной реки требует определенной подготовки техники и личного состава.

11 февраля 1985 года, приблизительно в 18.00, личный состав отряда, убывающий на операцию, был построен на плацу для проведения боевого расчета по группам. Я, мой товарищ и сослуживец по группе минирования младший сержант Чаландаров были приданы 3-й группе 3-й роты.

Примерно в 19.00 командиры рот и командиры групп убыли для постановки задач к начальнику штаба отряда капитану Григорию Быкову, исполнявшему обязанности командира.

Перед тем как убыть в штаб, командир группы минирования капитан Хиценко поставил задачу водителю нашего БТР-70 № 051 младшему сержанту Фагиму Файзулину, которого все в группе, включая командира, звали просто Федя, подготовить машину к возможной переправе: проверить герметичность люков, а места прилегания боковых десантных люков промазать техническим вазелином во избежание протечки воды.

Готовились ли к переправе машины других подразделений и личный состав, показали дальнейшие события.

Рассказывает полковник запаса Игорь Лысов, в 1985 году исполнявший обязанности командира роты: «Утром 11 февраля 1985 года наша рота вернулась с очередной операции. После обеда поступила команда готовиться к новой операции, но уже в составе отряда. Где-то в 18.30 мы с остальными командирами рот и групп прибыли в штаб батальона для получения задачи.

При постановке задач командирам рот и групп капитан Быков больше руководствовался эмоциями. Задачу он ставил примерно так: «Совершаем марш в район проведения операции, с ходу форсируем Кабул, по прибытии на место спешиваемся и выходим в район проведения операции. Командиры групп выводят свои подразделения на исходные точки, командир группы такой-то — задача такая-то, после выполнения получает орден Красного Знамени, командир группы такой-то — задача такая-то, после выполнения — орден Красной Звезды» и т. д.

Информацию он доводил в общих чертах, конкретной задачи на совершение переправы и подготовку личного состава и техники к форсированию реки не ставил. Уточнив время выхода колонны из расположения, капитан Быков освободил командиров подразделений. По прибытии в роту из штаба отряда я отдал приказ заместителю командира роты по технической части срочно подготовить машины к возможной переправе, а командирам групп проинструктировать личный состав, что и было сделано буквально перед выходом колонны».

К сказанному выше могу добавить: любил Григорий Быков «шашкой махнуть».

Я не один раз бывал на операциях под его руководством и был свидетелем того, как он принимал решения и отдавал приказы.

В отличие от группы минирования и 2-й роты, в 3-й роте задачи личному составу на подготовку к форсированию водной преграды никто не ставил. Об этом свидетельствуют воспоминания бывших бойцов.

Вспоминает Рашид Бакеев, в 1985 году он был младшим сержантом и командиром отделения 2-й группы 3-й роты (во время переправы находился на БТР-70 № 310): «К операции готовились как обычно, проверяли и готовили оружие, снаряжение, форму. Никаких дополнительных инструкций по поводу предстоящей операции и тем более возможной переправы не получали».

Александр Котов в 1985 году был рядовым во 2-й группе 3-й роты (во время переправы, как и Бакеев, находился на БТР-70 № 310). Он также отлично помнит тот боевой выход: «Никто нас не инструктировал о предстоящей переправе, поэтому десант на броне был одет в разгрузочные жилеты. Часть личного состава, в том числе и я, в момент переправы находилась в десантном отделении БТРа. Рядом со мной сидел Рашид Бакеев, были и другие бойцы группы».

Личный состав находился в готовности к погрузке на машины. Как только БТРы пришли из парка, поступила команда к погрузке, и личный состав разместился на броне. Мы с Чаландаровым вместе со 2-й и 3-й группами 3-й роты оказались на БТР-70 № 310.

Через некоторое время из штаба прибыли командиры рот и групп. Капитан Хиценко подошел к БТРу, на котором мы находились, и приказал мне и Чаландарову пересаживаться на наш 051-й. Он объяснил, что подразделения выдвигаются в район проведения операции на своих машинах, а там, согласно боевому расчету, разбиваются по группам. Вот так командир решил нашу судьбу.

Приказ есть приказ, мы пересели на наш 051-й борт. Командир, заняв свое место, уточнил, что будем переправляться через реку Кабул в районе кишлака Гошта, в том самом месте, где переправлялись в ноябре прошлого года, и приказал всем во время движения и во время переправы находиться на броне, на случай экстренной ситуации.

Переправа

Машины выстроились в колонну, и начальник штаба отряда капитан Быков по рации дал команду начать движение. К месту переправы наша колонна выдвинулась без происшествий. Наш БТР шел во главе колонны. Так как мы знали место переправы и уже переправлялись здесь, нам и выпало первыми, согласно поставленной задаче, указать путь остальным машинам.

Мы спустились по пологому берегу к кромке воды. За три прошедших месяца русло реки не изменилось, уровень воды визуально был прежним, зимой таяние снега и ледников в горах прекращается, осадков по сравнению с весной и осенью выпадает мало.

Все так же, как и в ноябре, разница лишь в том, что тогда переправлялись днем, а в этот раз переправляемся ночью. Но нам не привыкать — есть задача, надо решать.

Командир группы капитан Хиценко отдал команду: «Всем внимание! Вперед!» и наш 051-й плавно вошел в воду. До середины русла добрались без проблем. К середине уровень воды дошел до порога БТРа, машина подвсплыла, контакт колес с дном из крупного галечника ослаб. Ситуация повторилась в точности, только в этот раз нас сносило немного вправо. Командир дал команду водителю: «Федя, водомет!» Как только заработал водомет, снос прекратился, машина ускорила ход, и мы выскочили на противоположный берег. Хорошо прошли. Пройдя немного вперед, остановились и стали наблюдать, как в воду вошел БТР управления и связи «Чайка», на котором находился Григорий Быков. Все прошло нормально, «Чайка» выехала на берег и, приняв немного вправо, остановилась. После этого наш борт согласно поставленной задаче выдвинулся в направлении кишлака Гошта и остановился примерно в ста пятидесяти метрах от переправы в ожидании построения колонны. Судя по шуму двигателей, техника с людьми начала переправу и скоро должен был подъехать очередной БТР. Но прошло уже минут двадцать, а никто больше не появился.

Командир группы был постоянно на связи, и через некоторое время он скомандовал: «К переправе!». Мы поняли: что-то произошло. Возвратившись к переправе, мы увидели, что на левый берег переправились только две машины: наш 051-й и «Чайка». В реке держался на плаву БТР 3-й роты № 307. Людей вытаскивали из воды на борт и высаживали на берег. Ниже по течению, метрах в 100, на середине реки виднелся затопленный БТР 3-й роты, из воды торчала лишь станина автоматического гранатомета АГС-17, приваренная к башне.

Прожектора стоящих на берегу машин были направлены на воду, в одну точку у левого берега. Ниже переправы, метрах в 30, на изгибе реки, в круге света от прожекторов виднелся торчащий из воды конец антенны радиостанции затонувшего БТРа, напоминающий собой камыш, который под ударами волн то скрывался в воде, то снова распрямлялся.

Со слов стоящих на берегу прояснилась картина произошедшего: оказалось, что на дне реки находится БТР-70 № 310 третьей роты.

Рассказывает Рашид Бакеев: «В момент переправы я находился в десантном отделении и дремал, со мной рядом был Александр Котов. В командирском кресле сидел и дремал лейтенант С. Лемешко. Исполняющий обязанности командира 3-й роты старший лейтенант И. Турсунбаев сидел на броне у командирского люка. Все произошло очень быстро: внезапно через верхние десантные люки полилась вода, БТР начал крениться на корму. Все, в том числе и я, стали покидать тонущую машину».

По свидетельству младшего сержанта Рашида Бакеева и других бойцов, переправлявшихся на этом борту и сумевших выбраться из воды, машина, как только оказалась на глубине, затонула практически мгновенно. Это и неудивительно: в одной из операций в декабре 1984 года в 3-й роте в результате подрыва на противотанковых минах было выведено из строя две машины, одной из которых и был 310-й. Одна машина восстановлению не подлежала, а 310-й, получивший повреждение ходовой части, отрыв заднего правого колеса, был возвращен в строй. Но от подрыва осталась большая пробоина в задней правой части машины, в месте схождения кормового, бортового и донного броневых листов. Ремонтной базы для полного восстановления не было, да и вряд ли кто-нибудь планировал использовать машину для переправы на плаву.

310-й шел следом за «Чайкой». БТРы 3-й роты вошли в воду плотным строем с небольшой дистанцией. Как только 310-й оказался на середине переправы, машину начало сносить вправо, контакт колес с грунтом стал теряться. В этой ситуации нужно было включать водометы и увеличить обороты двигателя. Тем временем вода через пробоину, образовавшуюся после подрыва, стала проникать внутрь корпуса, в отделение, где располагаются топливные баки. Даже заполнив отделение, вода не могла быстро проникнуть в моторный отсек. В данном случае она могла бы исполнить роль положительного балласта, утяжелив машину, и осадить ее на грунт и таким образом улучшить контакт с дном. Но когда БТР начало сносить течением вправо, водитель, по всей видимости, растерялся и не стал выворачивать влево, а решил, воспользовавшись набранной скоростью, выскочить на другой берег.

Когда 310-й стало сносить течением, сидевшие на «Чайке» лицом к переправе, стали кричать механику-водителю, чтобы он выворачивал вправо, относительно того, как сидели они. В этой ситуации водитель не сориентировался и не среагировал как должно, начав забирать вправо относительно направления движения. Естественно, 310-й отклонился от запланированного места выхода на противоположный берег. Но дело в том, что в 10—15 метрах от переправы ниже по течению берег был песчаным и гораздо круче. Даже если бы машина и смогла зацепиться за него колесами, это делало его непригодным для выхода из реки для перегруженного десантом и набранной водой БТРа. К тому же русло реки в этом месте углублялось, а течение усиливалось. Механик-водитель, поняв это, вероятно, попытался развернуть машину влево, но было уже поздно. БТР развернуло кормой по направлению течения — это подтвердило положение машины после подъема. Контроль над машиной окончательно был потерян, ее понесло на глубину, где она быстро затонула.

Александр Котов: «Практически все произошло мгновенно, как только вода стала заливать машину, все, кто был в десантном отделении, начали быстро покидать его. Оказавшись в воде, я начал грести к берегу. Выбравшись на берег и осмотревшись, я увидел, что кто-то подплывает к берегу недалеко от того места, где только что выбрался я. Подбежав к нему, я стал помогать выбраться из воды и узнал рядового Силантьева из нашего взвода. Силантьев как был в зимнем обмундировании и в разгрузочном жилете, укомплектованном боеприпасами, так в нем и выплыл. Другим повезло меньше…».

Люди оказались ночью в холодной воде в зимнем обмундировании, нагруженные оружием и боеприпасами.

Поиск пропавших

Капитан Григорий Быков по радиостанции приказал командирам групп проверить наличие личного состава. Через 5 минут выяснилось, что отсутствует 11 человек из состава 3-й роты. Организовали поиск. Несколько групп 2-й и 3-й рот на оставшихся БТРах начали курсировать по левому и правому берегам от места переправы вниз по течению, пытаясь найти отсутствующих. Мы надеялись на то, что кто-то выбрался на берег ниже по течению.

Примерно через полчаса в 70—80 метрах ниже по течению, напротив затонувшей машины с № 305, у правого берега затонул БТР № 307. Машины попросту не были готовы к длительному пребыванию в воде, кингстоны в днищах корпусов практически у всех машин были не задраены, и вода через некоторое время заполнила как десантное отделение, так и моторный отсек, что и послужило причиной их затопления.

Сразу после этого капитан Быков объявил, что представит к ордену того, кто нырнет к лежащему на грунте БТР № 310 и зацепит его тросом.

Высота БТР-70 вместе с башней составляет примерно 2,3 метра, длина антенны бортовой радиостанции где-то 3 метра, а из воды торчал конец антенны не более 30 сантиметров, значит, глубина реки в месте затопления машины была близка к 6 метрам. Место затопления машины находилось ниже по течению за перекатом, метрах в тридцати от места переправы. Река в этом месте делала изгиб, а течение образовывало своеобразный котел, где вода закручивалась и бурлила. Вода в реке была мутной с примесью глины и песка, температура не превышала десяти градусов. Поэтому нырять в феврале к машине, затонувшей на глубине около шести метров, в холодную мутную воду, при сильном течении, ночью с тросом — занятие очень и очень рискованное. Пусть даже со страховочным концом.

Находясь в ту ночь на берегу Кабула, все понимали, что шанс зацепить таким образом затонувшую машину ничтожно мал, а риск велик. Тем не менее смельчак нашелся. Нырять вызвался сержант 1-й роты Василий Коваленко. Когда он разделся, его обвязали шнуром за пояс, и он вошел в воду. Василий дважды нырял к машине на дне, но зацепить трос ему не удалось. Третья попытка едва не закончилась трагически. Василий, набрав воздуха, снова нырнул. Спустя несколько секунд страховочный шнур натянулся, и все поняли, что с пловцом что-то произошло. Крикнули страхующим его бойцам, чтобы ослабили шнур. Они отпустили конец, и Василий вынырнул и выбрался на берег, едва не захлебнувшись. Выяснилось, что течением его придавило ко дну, а натянутый страховочный шнур не давал всплыть на поверхность. На этом попытки нырнуть к затонувшей машине прекратились.

Григорий Быков отошел в сторону, сел у самой воды и обхватил голову руками. С этого момента он практически потерял контроль над ситуацией.

Тем не менее поиски людей продолжились. Часам к 5—6 утра 12 февраля 1985 года были найдены пятеро из одиннадцати пропавших. К сожалению, все они были мертвы. Надежды на то, что кто-то остался в живых, уже не было.

О происшествии, естественно, было доложено в разведотдел штаба 40-й армии, далее по инстанции. Район переправы по обоим берегам реки был тут же оцеплен прибывшими подразделениями 66-й мотострелковой бригады, усиленными танками. На ближайших к переправе господствующих высотах были высажены бойцы разведроты и ДШБ.

Из штаба 40-й армии для выяснения обстоятельств происшествия прибыла комиссия в составе четырех генералов со свитой. «Разбор полетов» начался, как всегда, с поиска виновного.

Капитан Быков попытался доложить о происшествии генералу, возглавлявшему комиссию, но тот лишь отмахнулся, добавив: «С тобой после!».

Так как переправа, а точнее, ее организация, является видом инженерного обеспечения, стали выяснять, кто начальник инженерной службы батальона.

В это время обязанности начальника инженерной службы отряда выполнял капитан Григорьев, но он находился в командировке в Кабуле. Его замещал командир нашей группы минирования капитан Хиценко, закончивший Каменец-Подольское военное инженерное училище. Он и представился генералу, возглавлявшему комиссию.

Весь гнев пал на нашего командира группы. Генерал стал кричать, что тот должен был организовать переправу: промерить глубину брода, скорость течения, что нужно было поставить вешки, чтобы обозначить створ, в который пойдут машины, и вообще что он виновен в гибели людей. Капитан Хиценко понял: что-либо доказывать генералу бесполезно, приложил руку к козырьку, отрапортовал: «Так точно, виноват! Разрешите идти!» — и, не дав тому опомниться, повернулся кругом и ушел.

Между тем поиски остальных пропавших продолжались.

Одновременно с этим были начаты работы по подъему из воды затонувших БТРов.

БТР-70, № 305 и № 307, севшие на грунт ниже по течению на небольших глубинах, были без труда извлечены из воды при помощи четырех БТС, прибывших с подразделениями 66 омсбр. Работы по подъему БТР № 310 заняли еще два дня. Вместе с комиссией из штаба армии из Кабула к месту трагедии прибыл легкий водолаз. Но он весь день простоял на берегу без дела, а его снаряжение пролежало тут же. В горной реке с высокой скоростью течения и мутной водой использовать его не имело смысла.

Была предпринята попытка извлечь из реки БТР № 310 с помощью танка. К одному из танков 66-й мсбр был привязан веревочный канат, свободный конец привязали к складной инженерной лодке. Младший сержант Г. Чаландаров, сержант А. Альтемиров, сержант Б. Романов, рядовой И. Атабаев и я на этом танке въехали на середину реки метрах в пяти выше по течению от переправы. Вместе с нами на броне находился подполковник — командир дшб из 66-й бригады. Механик-водитель развернул машину моторным отсеком к течению.

Инженерную лодку спустили на воду напротив места затопления БТР № 310, там, у берега, была небольшая заводь со спокойной водой. В лодку погрузились зампотех 3-й роты старший лейтенант С. Некрасов, командир группы 3-й роты старший лейтенант Каролицкий и один из бойцов 3-й роты.

Находясь на танке, мы должны были при помощи каната удерживать лодку прямо над местом затопления машины. Группа, находящаяся в лодке, должна была забросить блок с крюком на тросе и зацепить корпус машины за что-либо. Шансы были невелики, но тем не менее мы предприняли несколько попыток, которые, к сожалению, оказались безрезультатными. Удержать лодку точно над местом затопления машины было практически невозможно.

После нескольких безуспешных попыток мы выехали на левый берег и сделали небольшую передышку.

Наш командир группы капитан Хиценко решил предложить одному из генералов способ подъема машины. Суть предложения была простой: два БТС, стоящих на противоположных берегах, нужно соединить тросом, затем трос лебедкой ослабить, чтобы он лег на дно реки. Затем оба БТС по команде должны начать движение вверх по течению к месту затопления, таща петлю из троса волоком по дну реки, образуя при этом своего рода трал. Постепенно БТС на правом берегу должен выдвинуться вперед и переправиться на левый берег, таким образом затягивая петлю.

Но генерал, даже не дослушав Хиценко, начал орать, обвиняя его в гибели людей и угрожая судом. После чего потребовал возобновить попытки зацепить 310-й крюком на тросе при помощи лодки. В лодку в этот раз сели офицеры 2-й роты старший лейтенант П. Бекоев и старший лейтенант И. Лысов, а наша группа, вновь погрузившись на танк, въехала в реку. Про себя материмся, но приказ есть приказ, все начали сначала.

После нескольких забросов крюка произошел зацеп. БТС включил лебедку, трос, натянувшись, понемногу пошел, но неожиданно ослаб. Из воды была извлечена плита с жалюзи охлаждения. Крюк зацепился за них, а лебедкой БТС сорвало болты крепления. Все заново.

После нескольких неудачных попыток возникла новая проблема. Нас, сидящих на танке, со спины обдает водяной пылью. Поворачиваемся назад, понимаем, что это вода вылетает из выхлопной трубы танка. «Все, движку конец! Засосал воду. Надо на берег», — констатирует подполковник, командир дшб, обращаясь к сержанту, командиру танка.

Выехали на берег, а из танка изо всех щелей вытекает вода. Выяснилось, что все сливные отверстия не закручены, то есть повторилась та же история, что и с нашими машинами.

К танку подлетел генерал с криком, почему мы прекратили работу. Сержант, командир танка, доложил генералу, что двигатель машины вышел из строя по причине забора воды. От доклада генерал пришел в ярость и начал кричать, почему машина не готова к преодолению водных преград, с ходу объявил сержанту 10 суток ареста и тут же ушел прочь.

«Не переживай, сержант, никуда ты не сядешь!» — сказал командир дшб и добавил: «Генералы приезжают и уезжают, а мы остаемся. Да и кто готовил эти танки к каким-то переправам, кругом все пустыни да горы!». Все с одобрением посмотрели на офицера.

Небольшая передышка. Работы по подъему БТР временно приостановлены. Через некоторое время поступил новый приказ: тралить дно реки ниже по течению кошками на шнурах с целью поиска тел пропавших и оружия. И кому пришла в голову идея тралить кошками русло реки с быстрым течением? Но армейский закон — приказы не обсуждаются.

Два БТС, стоящих на левом и правом берегах, натянули как струну соединяющий их трос, на трос петлей набросили поводок из тонкого троса, свободный конец которого укрепили к носу складной инженерной лодки. Поводок свободно двигался по натянутому над водой тросу.

Втроем спустили лодку на воду и, прихватив пару саперных кошек на капроновых шнурах, погрузились на борт. На руках перетягиваем лодку на середину русла. Начинаем траление, забрасывая кошку в воду. После нескольких попыток становится понятно — затея бестолковая. Саперная кошка, сделанная из дюралюминия, легкая и потому не успевает погрузиться на дно. Ее сносит течением, шнур натягивается, и она, будто гигантская блесна, вращается буквально у поверхности воды. Показываем результат стоящему на берегу генералу, но он в ответ кричит, что мы все делаем неправильно. Причаливаем к берегу. По приказу генерала к нам в лодку запрыгивает его адъютант, майор в полушерстяном полевом обмундировании с десантными эмблемами в петлицах. Чистенький, весь такой холеный, наверно, для усиления нашей команды или должен показать, как надо делать.

Отчаливаем от берега, майор вместе с нами хватается за трос. Перебирая руками, добираемся до середины реки. Сделали несколько попыток траления по всей ширине русла реки, пытались забрасывать кошку выше по течению, чтобы она успевала погрузиться, но безрезультатно. Течением ее сносило и, как только шнур натягивался, выталкивало на поверхность. Подплываем к берегу, майор-адъютант показывает генералу свои стертые в кровь руки и говорит ему: «Я не знаю, как они держат трос, а мне и десяти минут хватило».

Генерал, видно, понял бесплодность своей затеи и приказал закончить траление.

Но поиски продолжаются. Один из БТРов увяз в глине по самое брюхо, его пришлось танком вытягивать из глиняной ямы.

Поиски прекращены

В Гоште местное население узнало о происшедшем. Весть о гибели советских солдат быстро разнеслась по кишлаку. К месту переправы подтянулось мужское население кишлака. Началось общение. Вкратце объясняем, что произошло, и просим, если кто-нибудь из них что-то узнает о судьбе пропавших, сообщить. Афганцы сдержанно выражают нам свои соболезнования.

Между тем время давно перевалило за полдень. Часам к шестнадцати двенадцатого февраля мы прекратили поиски пропавших и работы по подъему БТР № 310.

Комиссия из штаба 40-й армии погрузилась в вертолет и убыла в Кабул. Командир батальона отдал приказ 2-й и 3-й ротам вернуться в ППД. А нашей группе минирования во главе с капитаном Хиценко и старшему лейтенанту Некрасову была поставлена задача остаться у переправы до следующего дня, продолжить поиск пропавших и работы по подъему машины. Мы расположились на правом берегу у своего БТРа, в двухстах метрах от переправы, неподалеку от взвода танкистов, прикрывавших район с юга, со стороны трассы Кабул — Пешавар. Всю ночь мы просидели у костра. Практически никто не спал до самого утра, видно, сказалось нервное напряжение. Сидя у костра, обсуждали случившееся.

Еще накануне вечером командир группы принял решение рано утром следующего дня вернуться в расположение отряда, чтобы проститься с погибшими, затем получить сухой паек на двое суток и взять теплые вещи. Решение было согласовано с капитаном Г. Быковым. Часам к шести утра тринадцатого февраля мы прибыли в батальон. Я вместе с друзьями пошел готовить нашего друга Костю Коляниченко в последний путь. Тела Кости и остальных погибших лежали на носилках, укрытые покрывалами из фольги.

Прощание с погибшими было назначено на 7 часов. Носилки с телами погибших вывезли на броне БМП-2 на плац батальона. Почетный караул вынес знамя отряда. Прощание было недолгим, последовала команда: «Смирно! Равнение на знамя! Знамя склонить! Головные уборы снять!» и подразделения простились с погибшими. Затем подогнали два ЗиЛ-131, закрытые тентом, тела перегрузили в них, и машины медленно направились к КПП. Вот и все.

Наша группа, получив продукты и взяв теплые вещи, возвратилась к переправе. Прибыв на место, начали подготовку к подъему 310-го из реки. Для подъема машины был выбран вариант, предложенный нашим командиром группы, описанный выше. Небольшое совещание прошло на берегу без суеты и лишнего шума. Виктор Григорьевич объясняет, что и как надо сделать. Основная роль принадлежит механикам-водителям БТС, от их согласованных действий зависит успех.

Один из тягачей медленно переправляется на левый берег Кабула и выдвигается к исходной точке согласно поставленной задаче ниже по течению, метрах в тридцати от места затопления машины. Второй БТС выдвигается на свою исходную точку на правом берегу и останавливается напротив первого. Тягачи соединены между собой тросом диаметром около сорока миллиметров. Включилась лебедка одного из тягачей, трос постепенно ослаб, сначала провис над водой, а затем медленно погрузился в воду и наконец лег на дно. По команде машины одновременно начали двигаться к месту затопления БТР. На пониженной передаче БТСы прошли место затопления, а через несколько метров машина, шедшая по левому берегу, остановилась, а вторая продолжила двигаться к месту переправы и затем медленно вошла в воду и переправилась на левый берег. Как только машина вышла на берег, первая начала движение. Через минуту трос на дне натянулся, и стало понятно — зацепили затопленную машину. По мере движения тягачей трос натягивался все сильнее и сильнее. Все в ожидании, что вот-вот из воды покажется башня, а потом и вся машина. Но внезапно трос срывается, и через некоторое время тягачи вытаскивают его из воды на берег. Хотя первая попытка закончилась неудачей, но все же определенный результат достигнут, машину удалось зацепить.

БТСы возвращаются на исходные точки, разворачиваются, и начинается подготовка ко второй попытке. Вносятся последние коррективы. Зацеп оказался ненадежным, потому что глубина русла на протяжении траления изменялась, и трос в месте затопления не лег на дно, а прошел над ним на некотором расстоянии. Принимается решение, что, как только тягачи приблизятся к месту затопления, будет сделана короткая остановка и трос будет прослаблен, чтобы полностью опустился на дно.

Вторая попытка оказалась успешной. Сделав короткую остановку перед местом затопления, во время которой трос был прослаблен с учетом изменения глубины, тягачи продолжили движение. Как только вторая машина преодолела переправу, произошел зацеп. Трос натянулся, но не сорвался, и через несколько минут из воды показалась сначала носовая часть БТРа, затем весь корпус, и вот уже машина полностью извлечена из воды. Все верхние люки открыты. Открываем боковые люки десантного отделения по левому и правому бортам, из корпуса сразу же хлынул поток воды. За два дня пребывания под водой внутрь корпуса машины нанесло ила толщиной 20 сантиметров. БТР с открытыми люками представлял собой печальное зрелище и был похож на гигантскую мертвую рыбу, вытащенную из воды.

Надежды на то, что внутри машины будут обнаружены тела кого-либо из пропавших, не оправдались. Внутри корпуса, кроме АКМ начальника продовольственной и вещевой службы батальона старшего лейтенанта С. Лемешко и гранатомета РПГ-16 младшего сержанта М. Курамагомедова, больше ничего обнаружено не было.

При помощи одного из тягачей 310-й был отбуксирован с левого берега на правый. О результатах было доложено командиру батальона. Работы по подъему машины заняли практически весь день. Поэтому было принято решение не рисковать, заночевать у переправы, а машину буксировать в расположение части на следующий день. Утром 310-й прицепили двумя буксировочными тросами крест-накрест к БТРу 3-й роты, прибывшему из батальона накануне, и выдвинулись в направлении части. Следом за нами выдвинулась колонна техники 66-й омсбр. До расположения отряда добрались без происшествий.

Но операция по поиску остальных шести пропавших без вести продолжилась. Примерно через неделю после вышеописанных событий наши советники по линии разведки при содействии сотрудников ХАДа договорились о встрече со старейшинами кишлаков, расположенных на правом берегу реки Кабул ниже по течению от места переправы. Наш отряд на переговорах представлял заместитель командира батальона капитан Р. Абзалимов, вернувшийся из госпиталя.

К чести афганцев, надо сказать, что результаты переговоров не замедлили сказаться. Примерно через две недели афганцы через советников сообщили, что в реке в районе переправы обнаружены тела двух человек в советской военной форме. Течением их вынесло на отмель. Афганцы обложили их камнями, чтобы в случае подъема воды течение не унесло тела. Сразу стало понятно — это наши.

На место обнаружения была направлена группа 3-й роты. Тела погибших были доставлены в отряд. Идентифицировать личности после двухнедельного пребывания тел в воде было очень сложно. Опознание проводилось по анатомическим признакам, особым приметам и одежде. Найденные тела принадлежали младшему сержанту Аркадию Макарчуку и рядовому Сергею Стеле, бойцам 3-й роты. Еще через неделю было обнаружено тело исполнявшего обязанности командира 3-й роты старшего лейтенанта Игоря Турсунбаева. Тела остальных пропавших обнаружены не были. Дальнейшие поиски к успеху не привели.

Восстание в лагере Бедабер

Тем не менее история получила продолжение примерно через полтора месяца. Советникам по линии разведки поступила информация, которую принес человек, пришедший из Пакистана. Источник сообщал, что в лагере для военнопленных под Пешаваром содержится советский солдат, которого моджахеды вытащили из реки Кабул в Афганистане в бессознательном состоянии. К нам в отряд прибыли советники и попросили найти фотографии пропавших без вести. Капитан Р. Абзалимов попросил нашу группу найти фото Виктора Житняковского, сержанта 1-й роты. Найти фотографию удалось с большим трудом, поскольку Виктор не любил фотографироваться. Сам он был родом из Днепропетровска.

Фото было передано советникам. Позднее нам сказали, что человек из Пакистана опознал по фото Виктора Житняковского. Насколько эта информация достоверна, я сказать не могу, никаких сведений по этому поводу больше не поступало.

В ночь с 26 на 27 апреля 1985 года в лагере Бадабер под Пешаваром советским военнопленным удалось захватить оружие и поднять восстание. Более суток они сдерживали атаки боевиков. К месту событий были стянуты регулярные части и артиллерия армии Пакистана, и восставшие были расстреляны из орудий.

В начале 1990-х годов один из лидеров афганской оппозиции Гульбеддин Хекматияр давал большое интервью представителям российской прессы, посвященное войне в Афганистане и участию в ней советских войск. Оно было опубликовано в одной из российских газет. Статья называлась «Мы победили СССР». Когда ему задали вопрос о восстании в лагере Бадабер, где содержались советские военнопленные, Гульбеддин Хекматияр подтвердил данный факт и добавил, что толчком к этому восстанию послужил захват оружия у охранника советским солдатом по имени Виктор и что родом этот солдат был с Украины. Возможно — это просто совпадение.

По факту гибели людей при переправе через реку Кабул было возбуждено уголовное дело в отношении начальника штаба батальона капитана Г. Быкова, но затем оно было прекращено за отсутствием состава преступления.

Анализируя данные события, необходимо сказать, что проведение специальных операций требует самого тщательного планирования и серьезной, всесторонней подготовки участвующих в ней подразделений. При подготовке специальных мероприятий должны быть продуманы все этапы и предусмотрены возможные варианты развития событий.

Форсирование, преодоление водных преград, в данном конкретном случае горной реки, с использованием плавающей техники, тем более в ночное время — мероприятие, связанное с высокой степенью риска, и требует высокой организации и качественной подготовки личного состава (механиков-водителей и десанта) и готовности материальной части.

В данном конкретном случае причиной гибели людей стало плохое планирование и организация спецоперации, недооценка ситуации, отсутствие необходимой подготовки у личного состава и механиков-водителей БТРов в преодолении водных преград, неготовность материальной части к использованию на воде.

Это особенно печально, поскольку негативный опыт подобного рода у нашего отряда уже был. В марте 1984 года при попытке переправиться через реку Кабул в районе н. п. Модикач затонула БМП-2 первой роты. 3 человека при этом пропали без вести. Попытка нырнуть и зацепить затонувшую машину тросом едва не закончилась трагически для парторга отряда старшего лейтенанта В. Парамонова.

Погибли в Афганистане в 1986 году старший лейтенант П. Бекоев и сержант В. Коваленко, нырявший той февральской ночью в Кабул к затопленной машине.



1

1

 Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.


Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 364 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (0)


 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.















       345 ГВ. ОПДП. БАГРАМ. 3 (combat345)


На одной из гор Пандшера было написано на русском: – «Пришел сюда?
Теперь подумай, как отсюда вернуться»
.




























 Такие, как мы, только на войне нужны.

Как под жопой гореть начинает, вот только тогда нас зовут: «Товарищи солдаты! Мужики! Защитим родину-мать! Не выдавайте, родимые!»

А в другое время лучше, проще не вспоминать, забыть про тех, кто откликнулся на этот призыв.

А про войну приключенческие сказки рассказывать, чтобы с охотой шло воевать свежее пушечное мясо нового призыва.

Всегда так было. Вот только это не повод, чтобы заживо умирать.
                                                                                                                          Бикбаев Р. Н.




















































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































 1 этап -14.12.1979г. Десантирование на самолёте АН-22 "АНТЕЙ" в составе второго парашютно-десантного батальона на авиабазу Баграм.

Планировался первый штурм президентского дворца в Кабуле силами двух батальонов: 2 ПДБ 345 ОПДП (5ПДР) и мусульманский батальон ГРУ - "мусбат", возглавляемые группой "АЛЬФА" КГБ СССР.

Однако по какой-то причине Амин узнал об этом и на авиабазу Баграм в 70 км. от Кабула была направлена танковая бригада афганской армии в количестве 200 единиц с целью захватить и уничтожить группу КГБ "АЛЬФА" и нового лидера Афганистана Бабрака Кармаля.

Благодаря тому, что 2ПДБ из Ферганы десантировался на БМД, удалось деблокировать авиабазу Баграм, а группа "АЛЬФА" и "БК" на самолёте улетели в Ташкент.
/командир 345 ОПДП гв.подполковник Сердюков Н.И., командир 2 парашютно-десантного батальона гв.майор Цыганов А.В., командир батальона 154 ооСпН ГРУ «МУСБАТ» майор Халбеев Х.Т., от ВДВ операцией руководил генерал-лейтенант Гуськов Н.Н., от ГРУ полковник Колесник В.В./.



2 этап. Фактор внезапности был утерян и 24.12.1979г. был первый бой на Афганской войне.
 
2ПДБ, группа захвата авиабазы Баграм, получил приказ уничтожить противовоздушную оборону, внешнюю и внутреннюю охрану объектов аэродрома.
 
Выполнили успешно - это был 2 этап, захват плацдарма.
 
Причем 5 ПДР выполняла наиболее сложную задачу - уничтожение 100мм. зенитно-артиллерийской батареи афганской регулярной армии, которая находилась по центру взлётной полосы ближе к пустыне.

Так началась афганская война.
                                                                                                                       Богатырёв А. И.




















 Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.


Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 466 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (0)


 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.
1

1




Джелалабад. Мама дезертира.


А. Н. Смолина


П р о л о г

   Не знала я в Афганистане кто из военнослужащих 66-й бригады, на чьей территории дислоцировалась наша прокуратура, отличился в боях, гремевших в ближних и дальних провинциях истерзанной многострадальной горной страны; кто заслонил собой друга от пули; кто, скорректировав огонь на себя, совершил рывок в Вечность и тем самым подарил сослуживцам шанс на спасение. Позднее часть этих данных просачивалась в разговорах бригадных офицеров, дописывалась красочными измышлениями девичьего "сарафанного радио", но полной картины боя они составить не могли. Вся достоверная информация проходила через штабы военных подразделений, там же составлялись наградные листы, выделявшие отличившихся пофамильно. На афганской войне героев было много, не менее чем в ВОВ, вот и награждали кого при жизни, кого - посмертно.

   В нашей же прокуратуре, где я служила начальником канцелярии, накапливалась информация другого, прямо противоположного, характера. О гарнизонных убийцах, мародёрах, насильниках, наркоманах, дезертирах, членовредителях, неуставщиках, ворах. Приходя на службу, я погружалась в мир военных преступлений, и фото не героев, а преступников глядели на меня из картонных папок; и не с героями, а с конвоированными подследственными сталкивалась в рабочих кабинетах и служебном коридоре.

  Отсюда и собирательный образ "лицо моей войны" - уголовно-зловещий. Теперь, даже немного обидно...

    

М а м а

   "Уважаемый, товарищ прокурор! Беспокоит Вас мать (отец, брат, сестра) военнослужащего ..." - письма с таким приблизительно текстом на имя военного прокурора джелалабадского гарнизона появлялись, время от времени в нашей входящей корреспонденции. Шеф, подполковник юстиции Токарев Юрий Александрович, внимательно их читал, делал беглые пометки в своих бумагах, но никогда не отвечал. Не потому, что ленился, а потому, что связь с родственниками военнослужащих поддерживали непосредственные их командиры. 

   Личные письма я подшивала в "Наблюдательные производства". По уголовным делам, расследуемым в кабинетах прокурорских работников, мной велось параллельное "наблюдательное производство": сколько уголовных дел у следователей в разработке, ровно столько картонных папок "НП" стройными рядами заполняли полки несгораемых металлических шкафов моей "секретки". И коль родственники слали письмо на имя гарнизонного прокурора, значит, их чадо числилось в подследственных.

  Других причин для подобной переписки не существовало. 

* * *

   То письмо ничем особым не выделялось, очередная попытка родственников разжалобить следствие или сделать попытку доказать невиновность своей кровинки. Для нас подобные письма считались служебной рутиной. "Пишет Вам мама рядового Виктора ..." - и далее следовало подробное описание жизни простой украинской семьи, состоящей из мамы и сына. Как девчонка районного городка в 17 лет стала одинокой матерью, как рос сынок, как ходил в школу, как дрался с мальчишками и влюблялся в одноклассниц, как получил школьный аттестат и устроился перед армией на работу. Как на первую зарплату купил маме в подарок незатейливое золотое колечко и ещё большой торт, аляповато украшенный разноцветными розами жирного крема. Остальные деньги положил в деревянную шкатулочку с семейными сбережениями, солидно, как мужик, крякнув: "Теперь, мамулик, заживём!" 

   Из обстоятельного, на несколько двойных листов школьной тетради письма, исписанных аккуратным почерком прилежной старшеклассницы, вырисовывался образ прекрасного сына, верного друга, да и, вообще, чудесного человека. Возможно, рядовой Виктор Х. таким был до армии. Возможно, после армии из него действительно получился бы идеальный гражданин, состыкуйся иначе фактор случайностей и второстепенных жизненных обстоятельств. Но на тот момент Виктор X числился в нашей прокуратуре фигурантом уголовного дела "по факту членовредительства".

* * *

   Членовредительство - бич современной армии и чаще является производным из неуставных отношений, прозванных в народе "дедовщиной". Причём явление довольно распространённое даже в армиях таких, казалось бы, демократических стран, как США, Франция, Англия. Вряд ли теперь кто станет выяснять цифры потерь советских войск в Афганистане от клятой "дедовщины", а если и найдутся желающие, то до реальности докопаться невозможно. Командиры всеми силами утаивали истинные размеры, списывая все потери личного состава на "боевые". 

   Но даже просачивающиеся наружу данные выглядели внушительно. Молодые воины, вчерашние школьники не боялись обстрелов, не боялись ходить в разведку, не боялись участвовать в засадах и боевых рейдах, но перед "дедами" ломались. Возможно, в иных случаях проделки "дедов" были не столь жестокими, но ведь максимализм юности возводит любую мелочь в ранг вселенской катастрофы. Несформировавшаяся мальчишеская психика не выдерживала унижений со стороны сверстников, да к тому же на глазах сверстников, и, как результат, происходило страшное: вешались, стрелялись, взрывали в ладонях запалы от гранат, уходили в горы. В последнем случае враг казался милосерднее своих. 

   Правда, у "дедовщины" в Афгане была "оборотная сторона медали", о коей мало кто слышал. "Деды" в боевых операциях щадили "молодых", тащили на себе их снаряжение, а подчастую и самих "молодых", не давали высовываться в бою и прикрывали от пуль своими, по-мальчишечьи тщедушными, "дедовскими" телами. Можно назвать: "дедовщина" навыворот. Но это тема для отдельных исследований наличия в армии при воспитательном процессе отклонений от нормы. Которых не смог вынести украинский парнишка Виктор Х, простреливший автоматной очередью обе ноги. 

  Как написала выше: многие командиры подобные ЧП списывали на "боевые", будь то потери или ранения. Но медики вели собственный учёт вызывающих подозрение ранений, и свои подозрения в виде официальных донесений пересылали в военные прокуратуры. Так получилось и с Виктором. Не поверили военные врачи характеру ранения ног якобы при "неосторожном обращении с оружием", после излечения передав Виктора нам как членовредителя. Вернее, передали соответственные медицинские заключения, а самого виновника на время ведения следственных действий бригадное начальство поместило под стражу на гарнизонную гауптвахту. И одновременно сообщили родным.  

   От подобного известия любой родственник впадёт в отчаяние, но мама Виктора, погоревав и позаламывав руки, быстро поняла, что помощи ждать неоткуда. Может, сказался полный надежд и оптимизма возраст, а, может, одинокая жизнь развила бойцовские качества, заставляющие искать дополнительные ресурсы исключительно в себе. Но как бы там ни было, она немедленно приступила к активным действиям по спасению сына, начав переписку с командирами и с гарнизонным прокурором, то есть с нашим шефом. 

  Taк у меня на служебном столе появилось первое из её писем...

    

Служебное нарушение

   Войны страшны не только потерями, но и быстрой трансформацией человеческих чувств, ведь недаром прошедшим горячие точки - после требуется помощь психотерапевтов. В человеке, познавшем запах тёплой крови, чувство доминирования сильного над слабым, здорового над раненным, вольного над пленным - просыпаются звериные инстинкты. Чаще всего это случается помимо собственной воли, когда внутренние самозащитные силы самостоятельно перестраивают организм на жёсткую волну, притупляя или полностью убивая сентиментально-сопливо-жалостливые чувства. Иначе не сохранить психику в первозванном состоянии. Да зверю и выживать легче, спасаться от ловушек, уходить от гибели. 

  В механического исполнителя превратилась и я. Фотографии трупов с размозжёнными головами, вываленными внутренностями вклеивались в "наблюдательные производства" машинально, уже без тщательного рассматривания малейших деталей, с обмершим от чужого горя сердцем, как случалось поначалу. Выезжали на эксгумацию, вытаскивали из песков останки афганских стариков, женщин, детей. Одна ножка ребёнка в резиновом сапожке хорошо сохранилась, вернее, не вся ножка, а то, что поместилось внутри. Резина подзадержала процесс разложения. А сам сапожок был размером с женскую ладонь, если поперёк мерить.

  Везли в целлофановом пакете голову лётчика, сбитого на нашем аэродроме почти у самой земли. Голова и личное оружие, что удалось найти после взрыва. И больше от человека н-и-ч-е-г-о не осталось.

* * *

   Очерствела душа на войне, огрубела. Так мне казалось. Но при ознакомлении с материнскими письмами по уголовному делу членовредителя Виктора Х... Прочла одно письмо... второе, пришедшее следом... третье... Представила женщину в украинской глубинке, никого, кроме сына, на белом свете не имеющую. Молодая. Если родила в семнадцать, значит, на тот момент и сорока не исполнилось. И наверное как большинство украинок - красивая. Представила её ужас безысходности, ведь она, судя по письмам, старалась привить сыну самые добрые человеческие качества. Не в секцию бокса или борьбы мальчишку водила, а в художественную и танцевальную студии. Не было мужского плеча рядом, вот и не смогла разбудить в сыне зверя, не спрогнозировала, что в иной ситуации выживает, имеющий клыки.  

   Одним словом начиталась я писем, протканных материнской болью, пометалась в собственных душевных волнениях, поплакала, чего уж скрывать. И в конце-концов сломалась. То ли неподкупная, почти девичья, наивность, подействовала. А может напугала её неистовая готовность немедленно мчаться в Афганистан, что выказывалось почти во всех письмах. Энергией било из строк и я уже не сомневалась, что она способна на многое. А может eё возраст зацепил. В тридцать пять-тридцать семь лет любая женщина вступает в яркий карнавальный период, наливаясь прожитыми годами и накопленным опытом. Самое время плескаться в любви, радоваться жизни, но никак не пополнять собой строй солдатских матерей. И, уж тем более, не время для проводов на войну единственной кровинки. Так мне казалось.  

   Дождалась я ухода сотрудников, вытянула из шкафа "Наблюдательное производство номер такой-то по делу рядового Виктора Х", пробежалась ещё раз по материнским письмам, вгляделась в фото военного преступника, лопоухого мальчишки с доверчивым взглядом из-под соломенного чубчика, и отстучала несколько строк машинописного текста: "Ваш сын жив-здоров. С уважением. Начальник канцелярии военной прокуратуры джелалабадского гарнизона войсковая часть полевая почта 00000 служащая советской армии Смолина Алла Николаевна".

  Написание должности заняло больше места, чем само послание. 

   Я прекрасно сознавала цену поступка, понимала, что совершаю если не должностное преступление, то точно нарушение служебных инструкций. Но по-другому поступить не могла. По-человечески, по-женски - не могла. Мать должна знать, что сын жив-здоров и находится в руках правосудия, а не под пятками озверевших сослуживцев.

  Заклеивая конверт и отдавая его на почту вкупе с остальными служебными письмами, на материнский ответ не рассчитывала, внеслужебная переписка с незнакомым человеком совсем не входила в мои планы.

  Но она ухватилась двумя руками за протянутую соломинку: "Уважаемая Алла Николаевна!..."  

  Так завязалась переписка с матерью нашего подследственного, с моей стороны похожие больше на телеграфные донесения, заклеиваемые в служебный конверт: "Сын жив-здоров. Крепитесь!"

  А ей другого и не требовалось. Ей сын живым был нужен, хоть и с ранением в ноги, хоть и в подследственных, но - живым.

   А потом...

    

П о б е г

   Потом в гарнизоне произошло жуткое ЧП. По своей жестокости жуткое для мирного времени, но для нас оно шло рабочим моментом, коих на любой войне случается бесчисленное множество. Шеф, при получении донесения, подписал очередное постановление "O возбуждении уголовного дела по факту взрыва гранаты в воинском подразделении и гибели военнослужащих". Одновременно под таким же названием я открыла новое "Наблюдательное производство". 

   Случилось следующее. Рядовой R., призванный из Узбекистана, боевой гранатой подорвал спящее подразделение, рассчитавшись с обидчиками-сослуживцами на почве всё той же пресловутой "дедовщины". Разорвал в клочья сонных ребят, забрал их оружие, сколько смог взять, и покинул расположение бригады. Но далеко уйти не удалось. Развёрнутыми поисками убийцу-беглеца схватили, на месте поимки поколотили (под зорким оком командиров не получилось пристрелить "при оказании вооружённого сопротивления" или "при попытке к бегству") и на время следствия посадили на ту же "губу", где сидел членовредитель Виктор. 

  Вот хитрый убийца и сговорил простодушного украинского хлопца на побег, мол, военных преступников в Союзе не простят, подвергнут более жестокому наказанию, мол, после тюрьмы нас в институт не примут, на работу не устроимся, девушки отвернутся, да и вообще неизвестно - выживем ли в той самой тюрьме? Поэтому надо бежать к моджахедам, а они нас скоренько переправят в Америку или Австралию, существует разработанная американскими дядюшками Сэмами гуманитарная программа по спасению советских военнослужащих.

   Виктор не сообразил, что степень его вины несравнима по наказанию с виной убийцы. Ему не нужны были ни Америка, ни Австралия, но колесо уже закрутилось, набирало обороты, да и грядущий военно-полевой суд и - не дай Бог! - возможный возврат в подразделение с передачей на поруки, лишили парня разума, и он согласился с планом побега R.  

  Что легко воплотили в жизнь в одну из жгуче-чёрных южных ночей, оставив на гарнизонной гауптвахте спящих часовых.

* * *

  Узбек слово сдержал. Более тренированный и физически крепкий, в тяжёлом походе не бросил Виктора, вытягивал наверх по горным отвесным склонам, делился найденными съедобными корешками, а когда лоб в лоб столкнулись с отрядом арабских наёмников, одетых в устрашающе действующую на психику чёрную форму и по сей причине прозванных "чёрными аистами", узбек на непонятном для Виктора языке дал ему самую прекрасную характеристику, что и спасло Виктору жизнь. Мобильные отряды "чёрных аистов" комплектовались отпетыми головорезами-мусульманами и уйти от них живым славянину в форме советского военнослужащего - считалось нереальным.

  Но головорезы отпустили обоих, ткнув пальцем в направлении ближайшей базы моджахедов, которых, к слову сказать, в нашей провинции Нангaнхар располагалось великое множество. Сказывалась близость пакистанского Пешавара, центра тренировочных баз моджахедов.  

   Принимать мусульманство? не принимать? - перед украинским парнем выбора не стояло. Чем добрые мусульмане, спасшие Виктору жизнь, хуже своих православных братьев, издевающихся друг над другом? Дa и не было за плечами другой религии, во времена главенствования КПСС трудно было нащупать собственную дорогу к Вере. A Бог на всех один. Виктор принял мусульманство, накрутил чалму, закутался в восточные одежды и безропотно совершал положенные обряды, предписывающие Кораном. Он уже плыл по течению, соглашаясь на всё, лишь бы хитросплетённые жизненные тропы, коих впереди виделось бесчисленное множество, в конце-концов вывели на родную землю. Где жил самый дорогой человек на земле - его Мама.  

  Таким неожиданным образом злодейка-судьба кувыркнула белобрысого украинского мальчишку, посланного на защиту никому не нужных завоеваний чужой апрельской революции.

    

"...попробую самостоятельно попасть в Афганистан..."

   Конечно, нам сразу сообщили о побеге обоих подследственных и шеф подписал два "постановления", копии которых я тут же подшила в "наблюдательные производства" Виктора и R.  

  Украинской маме я ничего сообщать не стала. Во-первых, это уже тянуло на конкретное разглашение тайны следствия, a во-вторых, дальнейшее развитие событий предполагало самые различные варианты. Ни соответствующие органы, ни, тем более я, не знали, чем закончится или где оборвётся служебная эпопея (жизнь) её сына.  

   Потому о смене собственного ярлыка "матери членовредителя" на более позорный "мать дезертира" бедная женщина не знала и продолжала активную деятельность по подготовке к спасению сына.  

   Вскоре пришло письмо, нанёсшее мне, говоря боксёрским языком, "удар в солнечное сплетение". Она не послушалась советов "на месте ожидать этапирования сына в Союз" и окончательно утвердилась в сумасбродном решении. Или у матерей не бывает сумасбродных решений, когда дело касается их чад?

  "Уважаемая Алла Николаевна! Поняла, что сыну одному не справиться. Ходила в военкомат и хотела завербоваться служащей Советской Армии, но мне отказали. Если я буду добиваться, то уйдёт много времени. Поэтому, продав (описание проданных вещей) вылетаю в Ташкент, а потом попробую самостоятельно попасть в Афганистан. Знакомые подсказали, что через Термез в кузове машины или грузовой кабине вертолёта без труда можно проникнуть на ту сторону речки". 

   О подобных случаях, когда родные ехали на войну, лишь бы находиться рядом с сыном (мужем, братом, сестрой), я слышала. Как доказательство ставлю интересное добавление от Виктора ВЫСОЦКОГО, служившего в Афганистане в Баграме, в Особом отделе КГБ СССР по 108-й МСД. Капитан, оперуполномоченный, август 1986-октябрь 1988 г.г.:

  "У нас в Баграме работала одна женщина, где-то под 40 лет. В разговоре с ней узнал, что она приехала в Афганистан за сыном. Я заинтересовался, стал расспрашивать. Оказалось, что сын был в учебке, по специальности - сапёр, написал матери, что их взвод отправят в Афганистан. Она быстро крутанулась и через военкомат завербовалась в Афганистан. Сын попал служить в Баграмский сапёрный батальон. Она и попросилась в Баграм, где и встретилась с сыном. Работала она в подразделении обеспечения (не помню, то ли у дизелистов, то ли в насосной). Помню, как она рассказывала о переживаниях, когда рота сына уходила на боевые. С профессией сапёра не отсидишься в окопе, нужно идти впереди всех. Вот так полтора года они и жили в Афгане. Периодически она его навещала, но нигде не афишировала, что его родная мать. Просто землячка...

   Это ж как надо любить своего сына, как за него бояться и переживать, чтобы всё бросить и поехать за своей кровиночкой на войну, теша себя мыслью, что там, на месте сможет его защитить от беды!!!

   Главное, что парню повезло, он был награждён медалью "За отвагу", достойно отслужил и дембельнулся в Союз. А маме пришлось дорабатывать ещё пол-года, пока не закончился контракт". 

  Да. Матери, сёстры, жёны - Берегини - вербовались через военкоматы, чтоб быть на войне рядом с родными. Но делалось это через официальные каналы, а не нелегальным пересечением государственных границ.

  Тем более, их родные служили в Афганистане.

  Виктор же... Kогда я прочла письмо солдатской матери о готовности вылететь в Ташкент, Виктор уже находился на пакистанской территории. Следы второго беглеца, узбека R, затерялись окончательно, а о передвижениях Виктора короткими донесениями сообщал афганский ХАД (контрразведка). Причём донесения не всегда считались подтверждёнными, имея концовку: "По объективным причинам подтвердить или опровергнуть полученные данные - реальной возможности нет".

  Из этих секретных бумаг мы и узнали, что Виктор, пройдя через несколько моджахедовских лагерей, сбежал в неизвестном направлении, "скорее всего, в сторону Пакистана". 

  Поэтому его маме я срочно отписала несколько строк, мол, до окончания расследования, выяснения результатов (и т.д. и т.п.) оставайтесь дома!!! Прошу, не делайте глупостей! Своим приездом вы ничего не решите!!!  

  Хотелось бы тут написать, что, мол, далее... Но, увы, наша переписка оборвалась навсегда. 

   Если Вы, солдатская мама из Украины, я помню фамилию, но умышленно не называю, умышленно изменила и имя сына, вдруг прочтёте мой рассказ, то это я и есть, поддерживающая Вас из афганского Джелалабадa в те наверняка самые страшные месяцы Вашей жизни. Видит Бог, я сопереживала Bам полным сердцем (и даже сейчас, печатая эти строки, смахиваю катящиеся по щекам слёзы). Xотелось бы узнать о дальнейшей судьбе Вашего сына, очень хочется верить в наилучшее...

    

Случайная весть

   Моя переписка с мамой подследственного оборвалась, но позднее за неё взгрели. Через какой источник попала информация к начальству - показала ли сама женщина, истерзанная надеждой и горем, или, вскрывая очередное письмо, случайно наткнулся военный цензор - я узнавать не стала. Да это бы ничего не изменило. Я переступила порог дозволенного и заслуженно получила крепкую взбучку, поскуливая от радости, что обошлось "без занесения в личное дело".  

  Единственное... Когда для смягчения наказания мне по-дружески советовали написать в объяснительной записке, мол, "искренне раскаиваюсь, больше не повторится, простите великодушно" - я обманывать ни себя, ни людей не стала. Я твёрдо знала: повторись ситуация вторично - поступила бы точно так. И нет в архивах моих покаянных строк и обещаний исправиться, а есть чистосердечное признание собственного проступка: "да, писала, да, виновата". 

  Полученное наказание, казалось, должно стать последним звеном, связывающим с этой незнакомой семьёй.

   Но я ошибалась...

* * *  

  Как-то возвращалась в Афганистан (из отпуска? из командировки? после сессии?) в бездонном брюхе огромного грузового лайнера. Кто летал, тот знает, что внутри подобной чудо-техники способна разместиться целая бронеколонна, а кабина лётчиков находится в переднем отсеке чуть ли не на уровне второго этажа жилого дома. 

   Часто пересекая по служебным делам военные аэродромы Ташкента и Кабула, я примелькалась их сотрудникам, быстро скумекавшим, что от меня лучше отделаться сразу, засунув в ближайший по времени вылета борт, нежели созерцать рядом последующие сутки. Иногда сажали на борта без единого пассажира - экипаж, груз, сопровождающий (или несколько) и я.

  Один раз, рискуя не уложиться в командировочные сроки, разругалась в дым с вредными мальчишками, дежурными по кабульскому аэродрому, за то, что не позвали в "Чёрный тюльпан", воспаривший в небо перед самым моим запыхавшимся носом. Я видела его посадку, рванула бы сразу, но задержали расстёгнутые сандалии на вытянутых в тени ногах. Пока вскочила, пока застегнулась, а "Чёрный тюльпан", скорбно гудя двигателями, пошёл вверх по спирали, не приближаясь к горам, чтоб погибшие ребята вторично не "погибли" от взрыва ракеты "стингер", уже появившихся у моджахедов на вооружении. 

  Но в тот раз в огромном брюхе самолёта летела жидкая горстка военнослужащих, начавших прямо в воздухе отмечать возвращение из отпусков и госпиталей. При иных обстоятельствах я бы присоединилась к мужской компании, радушно освободившей мне место за импровизированной скатертью-самобранкой: "Иди покушай домашней колбаски, тающего во рту сальца, свежих помидорок со своих грядок!".

  При иных обстоятельствах я с радостью набросилась бы на домашнюю снедь (а кто на войне откажется от еды? - нет таковых) и, при настроении, не отказалась бы от самогонки, мутноватой жидкостью колыхавшейся в стаканах ребят. Даже не буду обманывать: на войне мало кто не употребляет спиртного. Нет, не впадая в запои, а, отмечая государственные праздники, дни рождений, присвоение званий, наград, проводы на "дембель", поминая погибших. Иногда чисто символически по 30-50 граммов, иногда спиртное просто необходимо для сохранения собственной психики.  

  Так что в другой обстановке от предложенного я бы не отказалась. Если бы не одно "но".  

  С момента появления у моджахедов ракет "стингер", наши борта стали не приземляться, а - рушиться с многотысячной высоты, вертикальным "штопором", стараясь не приближаться близко к горам. Не передать ощущений. Казалось, собственное тело растягивается в высоту, а при следующем витке спирального падения - сжимается в комок, а потом опять пошло размазываться вверх по внутренней обшивке борта. И при этом невидимый обруч сжимает виски, а невидимые болты пытаются проковырять барабанные перепонки. Космические перегрузки, так это называется? И ещё у многих крутило в желудке и вылетало наружу. А один раз своими глазами видела мокрые мужские брюки. Это от человека не зависит и не даёт оценку слабости духа или физического здоровья, а просто каждый организм реагирует по разному, да и подготовка к полёту у всех разная, включая предполётное питание или, того хуже, возлияние.  

  По этой причине - вся такая красивая - рисковать не стала, от угощения хлебосольных попутчиков отказалась, а, втиснувшись в щель между грузом, удобно устроилась и почти мгновенно заснула. Удивительная защитная реакция проявилась у меня на войне: поднявшись на любой борт, тут же впадала в спячку. Так внутренняя "охранная система" отключала меня от страха и нервного ожидания - собьют? не собьют? Порой хватало пятнадцати минут лёта, чтоб в блаженной улыбке пустить сонную слюну на парашютную сумку, конечно, если парашют располагался не на спине или под задом, а - на груди. После появления у моджахедов ракет "стингер" летать без парашюта категорически запрещалось и оттого самый любимый мной "фасон" был с парашютной сумкой на груди, куда во сне удобнее пристраивать голову...    

* * *

  Разбудил громкий крик и дёрганье за плечо. Надо мной нависал пилот и, пытаясь, перекричать моторный шум, чего-то пробовал донести. Спросонья казалось, что попали под обстрел и меня готовят к наихудшему - выталкиванию наружу.

  Этого боялась больше всего. Не падения с парашютом и даже не расстрела в воздухе, часто случающегося, когда под парашютным куполом над землёй парили уже мёртвые тела. Конечно, это тоже страшило, даже не буду скрывать. Не смотря на то, что на войне мало кто верит в собственную гибель, о чём повторяю во всех текстах, страх присутствует на уровне какого-то животного подсознания.

  Но всё же более мне не хотелось быть взорванной в воздухе, когда тело кровавыми ошмётками разлетается по склонам чужих гор или растаскивается пернатыми хищниками по своим поднебесным гнёздам. Мне не хотелось стать кормом для крюкастоклювых птенцов, мне хотелось, если уж суждено, последний приют обрести на родной стороне. 

   Но я ошиблась, обстрела не намечалось. Просто пилоты со своего "второго этажа" разглядели меня среди груза и приняли за очередную авантюристку, нелегально пробирающуюся в воюющий Афганистан. Как уже написала, находились и такие. Неизвестная страница афганской войны о нелегалах мужского и женского рода, пытающихся самовольно попасть на войну.

  Пришлось доставать из нутра одежды документы, одновременно грызясь: "Неужели, бестолковые, не видите, кто тут спит? Да я! Да вам! Прямо здесь и сейчас начну курить!".

  О продолжении сна речи уже не шло. Вылезши из уютной щели, разобиженная на всех, села в стороне от мужской компании, весело гудящей застольной болтовнёй.

  - Не обижайся на ребят! Тут, знаешь, сколько нелегалов вылавливают! - увидев мою перекошенную физиономию и надутые губы, принялся успокаивать один из офицеров. - Кто-то от войны бежит, а кто-то на войну. Я недавно колонну сопровождал, так в Термезe одна хохлушка всех достала, несколько раз пробовала пересечь границу.  

  Остальные, не переставая жевать, понимающе закивали головами.  

   - И вертолётчики рассказывали, как одна к ним просилась. Мамаша, пыталась к сыну прорваться, - вступил в беседу другой офицер, смачно обгладывающий мясо с копчёного рёбрышка. - Кто её поймёт, говорит, сын в непросветную беду попал. А какой сын, если сама на студентку похожа?  

   При словах "попал в непросветную беду" меня словно током ударило. Именно так писала мать Виктора во всех письмах, давая сама себе клятву вытащить сына из этой беды. И именно она продала вещи, собираясь лететь в Афганистан. Неужели?!! Я подёргала попутчиков расспросами, но они ничего добавить не смогли. Да, слышали: женщина из Украины, молодая и красивая, сын-солдат попал то ли под следствие, то ли в госпиталь...

    

Э п и л о г

   Что с ней произошло на самом деле? Удалась ли её материнская авантюра? Попала ли она в Афган? - я ничего не знаю.

  Её домашнего адреса я взять не догадалась. Не то что не догадалась, а рука не поднялась брать из секретных сведений хоть какие-то данные, не говоря о секретных бумагах. Ведь я давала подписку о неразглашении военной тайны.  

   После войны я отсылала несколько почтовых запросов в Москву в комитеты по поиску пропавших военнослужащих, но ответа не получила.

  В 2008 году уже через интернетную сеть опять делала запросы и опять ничего не получила.  

   Зато ответ пришёл на сайте "одноклассники.ру", где случайно столкнулась с одним очень интересным собеседником. Он и переслал несколько страниц текста. 

  Из оперативных донесений:

  "Рядового Виктора ... под угрозой смерти заставили принять мусульманство и нарекли именем "Сали Махмад"...

  В городе Пешавар он пробыл около года, изучая языки и Коран...

  Под угрозой расправы Виктор писал несколько обращений к советским солдатам, чтоб те переходили на сторону моджахедов...

  После учебы Виктор в совершенстве владел такими языками, как фарси, пушту, дари, арабский...

  После учебы его отправили в лагерь Гандау (Сулейман-форс) под именем турецкого наемника...

  В составе банды Нура-Наби в районе гор. Джелалабад Виктор пересекал границу трижды: один раз через реку Кабул, дважды в районе Джоу-Джи. В один из таких походов банда напала на кишлак в районе Гошта. Виктора оставили в засаде, а остальные пошли в кишлак, где играли свадьбу, чтоб захватить и увести с собой афганского офицера. Но офицер сумел убежать...

  Третий раз банда была в районе "Кама", недалеко от Джелалабада, но боев они не вели. Просто побыли и ушли обратно на территорию Пакистана...

  За все время Виктор из партии Саяфа не выходил, а главари банд менялись: Нура-Наби, Ази-мулла, Сози-Саид мулла, с которыми он и навещал территорию Афганистана, но сам в непосредственных боях против советских войск участия не принимал...

  В очередной раз, попав на территорию Афганистана в районе гор. Джелалабада, и находясь на базе "Сарсуранг" в уезде Джоу-Джи Виктор пошел на базар, где и продал автомат, а на вырученные деньги уехал в Пакистан...

  Из Пешавара Виктор перебрался в город Лахор, а позднее в Аваолинди, где хотел попасть в советское посольство, но не смог по причине большого количества полицейских...

  После этого поездом Виктор прибыл в город Карачи, оттуда - в Квету, а потом - с контрaбандистами - пересек пакистано-иранскую границу, прибыв в иранский город Захедант. Где пробыл 2 месяца, а оттуда направился в город Керман, там пробыл около суток и выехал в Исфахан, и наконец-то прибыл в Тегеран...

  В Тегеране Виктор пробыл месяца 2-3, там он работал и все ждал момента, чтоб попасть в Посольство. Потом зашел в Посольство СССР и заявил, что он - военнослужащий СА. В посольстве он работал всюду... Оттуда его через год переправили в СССР".

  Я очень благодарна поделившемуся со мной этими данными! Прочитав бывшие когда-то секретные строки, я почувствовала неимоверное облегчение. Очередной камень груза освободил душу и военную память. Пусть долгим и трудным было возвращение Виктора на Родину, но оно свершилось! Сын к маме вернулся, потому что оба хотели и оба за это боролись.

   Чего нельзя сказать о судьбах десятков других семей, прошедших через те же испытания. Ещё одна тайная сторона той далёкой войны, покрывшая мраком судьбы до сих бродящих чужими тропами поседевших советских "афганцев"...



1

1

 Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.








Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 411 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (0)


 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.














   Afghan Media Resource Center 2 

                    (Afghanistan, Kapisa Province, Gulbahar District. 1988-08)























































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































 Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.


Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 384 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (0)


 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.
1

1





Вывод советских войск из республики Афганистан с направления Шинданд - Кушка в 1988 - 1989 годах.


А. А. Магерамов


   Почему-то в печати совершенно не освещено, как выходил из Афганистана 371-й гвардейский мотострелковый полк. В одних источниках упоминается, что он вышел из РА в 1986 году, в других описывается выход 15.02.1988 года лишь 650-го разведывательного батальона 5-й мотострелковой дивизии и десантно-штурмовой маневренной группы Тахта-Базарского пограничного отряда, но нигде практически не упоминается ни 2-й батальон 371 полка, ни 3-й батальон 101 полка 5-й мсд. Чтобы восполнить этот пробел, я решил написать эту статью. Как же проходил вывод советских войск из западной части Афганистана и как покидали страну подразделения и части 40-й армии вдоль трассы Кушка - Кандагар в 1988-1989 годах?

   Подготовка к этому знаменательному событию началась еще за год до этого, с Заявления советского руководства о выводе Ограниченного контингента советских войск из Республики Афганистан. Все войска с нетерпением ждали вывода, так как методы ведущейся Советским Союзом в Афганистане войны претили участвующим в них войскам, - во-первых их количество было совершенно недостаточным для эффективного проведения операций, а во-вторых, все мы видели, что происходящее здесь никому не интересно - ни правительству Афганистана, ни нашим руководителям. Советское руководство интересовала только политическая сторона - пребывание Советской армии в сердце Азии, а афганское - личное благополучие. Нежелание афганской армии воевать за свою революцию, коррупция на всех уровнях власти в республике наложили отпечаток и на психологию наших офицеров, прапорщиков, сержантов и солдат. Ведь ОКСВА воевал против оппозиции не вместе с народной армией, а зачастую вместо нее и против нее. Афганские войска при малейшем огневом противодействии просто ложились на землю и отказывались идти вперед, а советские подразделения начинали выполнять поставленные тем задачи. Дезертирство в Народной армии Республики Афганистан было настолько распространенным явлением, что зачастую в отряды оппозиции военнослужащие уходили целыми подразделениями и частями.

   В августе прошел первый этап вывода соединений и частей из Кандагара, Лашкаргаха и населенных пунктов, расположенных вдоль трассы Кандагар-Шинданд, из крупных частей были выведены 70-я отдельная мотострелковая бригада, 22-я отдельная бригада специального назначения, 12-й мотострелковый полк 5-й мотострелковой дивизии и множество мелких частей и подразделений. Вывод их прошел достаточно спокойно и организовано, в основном в это время "духи" дрались друг с другом, деля сферы влияния. Правда, обстреливали и наши войска, в частности, 4-ю роту, стоявшую в северной части Герата недалеко от штаба (21-го?) армейского корпуса афганской армии.    

   Правда, тогда обошлось без потерь. Подразделение наше было во время той операции очень малочисленным из-за хронического некомплекта бронетанковой техники в батальоне. На эти "боевые" вышла хоть и вся его наличная техника в количестве 10-15-ти БМП-2Д, но, учитывая, что по штату их значилось около 50-ти... В 4-й роте, вышедшей на "боевые", их было на тот момент аж целых 3 штуки, в которые удалось посадить около двадцати человек личного состава. На блоке в Герате мы простояли несколько дней, обстрелов выходящих из Афганистана колонн не допустили и только этот единственный инцидент, да еще приезд на блок писателя Александра Проханова немного скрасили наш убогий досуг.

   А потом мы вернулись обратно в Шинданд и обнаружили, что выводившиеся из Кандагара, Лашкаргаха, Фарахруда войска оставили нам все свои наличные БМП. Ведь накануне рейда в полку уже решался вопрос о передаче нам из состава 1-го батальона, совсем не богатого техникой, "цельных" трех БМП, чтобы хоть как-то "поддержать штаны" нашего 2-го батальона. Накануне мы даже отремонтировали упавшую в 1986 году с моста 545-ю БМП, чтобы в роте было хотя бы ЧЕТЫРЕ машины. Впрочем, ее так и не удалось довести до ума, она постоянно грелась, и ее радиатор все время приходилось поливать водой, стабилизатор вооружения водил пушку по вертикали вверх и вниз и на ней все время что-нибудь ломалось. Ее бы в капитальный ремонт, но, как говорится, мы были рады и этому, так как в моем взводе на тот момент это была единственная машина. А при отсутствии техники несчастный взвод обычно оставлялся в Шинданде, и по полной программе вкушал все прелести гарнизонной жизни с почти непрерывными тогда построениями, перемежающимися частыми строевыми смотрами и продолжающимися зачастую по нескольку суток нарядами.

   Дело в том, что 371-м полком в то время командовал полковник Д. который очень любил держать имеющиеся в пункте постоянной дислокации (ППД) подразделения на плацу, иногда даже снимая свое руководство частью на видеокамеру. В полку на тот момент постоянно дислоцировались: 2-й мсб, танковая рота, артиллерийская батарея и отдельные полковые подразделения обеспечения и поддержки. Остальные, причем в-основном боевые подразделения, составляющие чуть ли не две трети численности полка, стояли на заставах вокруг Шинданда на трех поясах безопасности.

   Поэтому чуть ли не главным нашим развлечением при нахождении в расположении была подготовка к очередному строевому смотру, то есть выпиливание и покрытие лаком бирок 3 на 5 сантиметра, проверять которые на флягах, противогазах и ОЗК наш полковник имел особую склонность. Впрочем, то же самое творилось и в 101-м полку, ведь он, как и наш полк в Шинданде, для Герата тоже был "придворным", и дивизионное, а также армейское начальство, видимо из-за небогатой фантазии, производило аналогичные инспекции и там. По орб мне написали следующее: "...по поводу маразма с бирками, иголками и даже расчёсками у абсолютно наголо бритых!!! - это было по всей дивизии, и, как я помню из внутренних обсуждений, было связано с новым комдивом и его замом (как зовут не помню зама, а 'погоняло' было "Трассер"). У нас в батальоне даже устраивали полную эвакуацию по тревоге на ДУЦ и только в последний момент отменили эвакуацию продовольственного склада!!!".

   'Трассера' я вообще не запомнил, но про него недавно написал Дмитрий Маслак, служивший с октября 1987 по февраль 1989 в батарее артиллерийской разведки шиндандского артполка. Как он пишет: 'Трассер' - была кличка начальника штаба дивизии за его рыжую шевелюру и привычку без шлемофона раскатывать на броне мчащегося БТРа. Так и говорили - 'вон трассер полетел'.

   Дивизионная парадомания даже была воспета в песнях наших дивизионных бардов из минометной батареи 3-го мсб (?) 12-го полка Сергея Зыкова и Валерия Зубарева, так же, как случавшиеся иногда прибытия в наши полки для получения наград "сынков" московского генералитета. Один представитель этой славной когорты будущих генералов во время своего "командования" ротой практически непрерывно находился в отпуске, либо "зависал" в госпиталях, медсанбате или многочисленных базах хранения. Кстати, про его похождения в период, предшествовавший назначению в наш полк, довольно подробно рассказал И.Черняк, корреспондент "Комсомольской правды" в своей статье "Двое на одной войне".

   Но в основной своей массе, в батальоне офицеры и прапорщики были действительно трудягами, не жалевшими ни времени, ни сил на обучение подчиненных, слаживание подразделений и проведение занятий с личным составом. Ведь недаром А.В. Суворов говорил: "Тяжело в учении - легко в бою!" и основная масса командного состава уровня от командира взвода до командира батальона в своей повседневной деятельности руководствовалась именно этим принципом. У меня сохранились лишь две записи по проведению занятий с подразделениями во время их подготовки к рейдам. Так, за два дня до начала боевых действий на иранской границе у нас в роте 8 июня 1988 года было проведено занятие на дивизионном учебном центре (ДУЦ) по огневой подготовке, в ходе которого были выполнены - "УКС-1 из БМП-2Д с офицерами, прапорщиками, наводчиками - операторами и командирами отделений". С остальным личным составом тогда же были проведены "стрельбы из стрелкового оружия с отработкой нормативов 1,12,13,15, а еще по посадке и высадке из БМП". При подготовке к другому рейду с 17 октября 1988 года были проведены "тренировки по огневой, тактической подготовке, начиная с одиночных действий солдата в бою, отработки действий в составе отделения и взвода и заканчивая боевыми стрельбами личного состава на войсковом стрельбище". Были проведены "тренировки наводчиков-операторов в боевых пусках ПТУР, экипажей БМП в вождении техники и произведена ... пристрелка вооружения". Окончательным итогом подготовки октябрьского рейда были ротные тактические учения с боевой стрельбой, в которых поочередно участвовали все три роты батальона и минометная батарея. На РТУ, в том числе, были отработаны действия личного состава в пешем порядке за техникой вслед за огневым валом, производимым огнем нашей минометной батареи. А вообще, в батальоне при нахождении в ППД боевая подготовка проводилась постоянно, особенно она активизировалась перед выходом на "боевые".

   К нашей неописуемой радости вскоре нашего командира полка отправили на повышение - он стал заместителем командира 5-й дивизии, а его место занял бывший заместитель, подполковник Владимир Ликонцев, часто ходивший с нами на 'боевые' и пользовавшийся в полку большим авторитетом. Он сразу сократил активность любящих парадоманию местных начальников. Хотя все остальные многочисленные высокопоставленные проверяющие, прилетающие в Шинданд, обязательно притаскивались в наш "придворный" полк и "парили" нам мозги, если батальон, к его несчастью, оказывался на месте. Все они были убеждены, что мы даже во снах мечтаем, чтобы очередной генерал или даже адмирал прилетел к нам, и наконец-то сообщил, как нам выводиться в Союз. Хотя как начинать боевые действия, вести их и выходить из боя, мы знали прекрасно и без облеченных большими звездами чиновников из ГлавПУра, этому нас всех долго и планомерно учили всю нашу предыдущую службу. Гораздо больше военнослужащих в тот момент интересовало, что делать с выданными нам накануне в огромных количествах "красными" чеками Внешпосылторга, для чего всех офицеров и прапорщиков заставили закрыть свои банковские счета. На это мы получили исчерпывающий и удовлетворивший всех нас тогда ответ с похлопыванием ладонью адмиральской груди, и обещанием бросить свою честь морского волка собакам на поругание, если он нас вводит в заблуждение. Чем это все закончилось, я опишу позднее.

   Таким образом, любой выход на "боевые" для нас всегда был настоящим праздником и слава Богу, что эти мероприятия проводились почти постоянно - то это были какие-то мелкие засады, то поиски в зонах действия "духов", то обеспечения проводок колонн и отдельных машин. Однажды я двое суток сопровождал на двух БМП прилетевшего с инспекцией аэродрома генерала (кажется, это был генерал-майор Профантилов - примечание автора), встретив на заставе своего бывшего однокашника (Михаила Фокина?), до Афганистана служившего в единственном в стране кавалерийском эскадроне в Оше.   

   В этом сопровождении главным маразмом было то, что генералу дали для инспекции застав более комфортабельный и быстроходный БТР-80, и он, отрываясь по бетонке от наших гусеничных машин со скоростью около 100 километров в час, заставлял заниматься не столько его сопровождением, сколько поиском. Еще мы частенько вылетали в составе досмотрового взвода на осмотр караванов и опять-таки для сопровождения колонн.

   У меня сохранился список, конечно неполный, мероприятий, в которых я участвовал за время пребывания в полку. С 14.04.88 по 20.05.88 находился в полковой разведывательной роте, мы обеспечивали прохождение колонн, а также проводили засады, разминирования и поиски в окрестностях Карвангаха, Дехтуда, Чары, Диларама, в провинциях Герат, Фарах, Нимруз и Гильменд.   

   С 25.05.88 по 10.06.88, уже в составе 2-го мсб проходила подготовка к боевым действиям на иранскую границу и одновременно восстанавливалась БМП номер 545. С 11.06.88 по 18.06.88 мы участвовали в боевых действиях на "иранке" и оказывали помощь в выводе оттуда афганских малишей. С 20.06.88 по 16.07.88 - находился на сборах молодого пополнения, прибывшего в полк. С 8.08.88 по 16.08.88 мы вели боевые действия в районе Герата. С 20.08.88 по 10.09.88 проводили засады, сопровождения, действовали в составе досмотрового взвода, потом был рейд на "Зер - Кух" в окрестностях города Шинданда. Позже мы ходили в рейд в район города Адраскана, а с 22.09.88 по 6.10.88 я сдавал многострадальную 545-ю в капитальный ремонт в Торагунди. С 20.10.88 по 30.10.88 мы участвовали в боевых действиях в Гильменде, потом до 6.11.88 я лежал в медсанбате с простреленной рукой, а с 6.11.88 по 30.11.88 мы готовились к рейду в Кандагар, попутно "тащили" караулы и наряды, а ушли в Кандагар лишь 5.12.88. Вернулись оттуда 22.12.88. Потом нам долго 'компостировали' мозги в связи с выводом, в частности, минимум две недели ВЕСЬ батальон был озабочен тем, что свозил из окрестностей сгоревшие автомобили и обкладывал ими модуля накануне передачи "зеленым". Для нас так и осталось непостижимой загадкой, зачем мы это делали, так как защита от них модулей была никакая. А 25.01.89 мы, наконец-то, навсегда оставили свой ППД и выехали в Герат...

   Кроме игры офицеров в преферанс в офицерском модуле, большим развлечением для всего личного состава полка было наблюдение за похождениями нашей местной "звезды" - макаки Степашки, привезенной по одним данным летчиками из-под Джелалабада, а по другим - из Лашкаргаха, из бригады спецназа. Вначале он жил на аэродроме, а потом кочевал по полкам и батальонам из-за довольно вредного характера и повышенной 'кусачести'. Ввиду отсутствия представителей этого вида фауны в наших краях, Степашка в качестве объектов реализации своего безудержного темперамента избрал местных кошек, которых он пользовал с большой охотой, выдумкой и упорством. Причем не делая разницы между полом и возрастом несчастных Мурок и Мурзиков (по воспоминаниям некоторых очевидцев данных событий - 'мурзиков' он все же иногда 'отфильтровывал' - примечание автора), совсем не испытывающих вдохновения от перспективы оказаться в цепких лапах любвеобильной макаки. Было ощущение, что сидение в засадах на крышах модулей и неутомимое преследование очередной жертвы составляло смысл всего существования этой мелкой обезьянки, или, как их называют афганцы - "май-муна". Но вскоре наши бесплатные представления закончились, и причиной тому стала глупая смерть "шоу-муна", когда он, подгоняемый дурными гормонами во время погони за очередной жертвой, прыгая с крыши на крышу модулей, зацепился поводком за гвоздь. Вероятно, он от сильного рывка сломал себе шею, а потом задохнулся в ошейнике. Бездыханное тело макаки обнаружили наутро.

   Какое-то время развлечение офицерам батальона доставлял кот, повадившийся по трубам коммуникаций пробираться в определенную комнату, и гадить на кровать заместителя командира 4-й роты Андрея Бородина. Не знаю, за что он так невзлюбил этого, в общем-то, добродушного человека. Похождения кота продолжались много дней и достаточно было вместе с Андреем придти в кубрик, как представление, сопровождающееся криками, щедро сдобренными ненормативной лексикой, тут же начиналось и продолжалось довольно длительное время, вызывая у остальных обитателей модуля гомерический хохот. Наконец, в один счастливый для нашего зама день, преступник был пойман на месте преступления и безжалостно прикончен. Труп преступного кота был брошен в полковой туалет типа "сортир".

   Еще одним развлечением, очень типичным для всей нашей страны в то время, стало посещение офицерами, прапорщиками, сержантами и солдатами полкового магазина, или, как его называли на афганский манер, "дукана". Когда я только приехал в полк, то обнаружил, что кроме консервов со сгущенкой и крабами, да китайских пуховиков, остальные магазинные полки были девственно чисты. Небольшое оживление торговли было лишь однажды осенью, когда в течение месяца торговали хоть какими-то товарами, а в основном магазин все время пустовал. Поэтому, желая хоть что-то привезти себе домой, солдаты и офицеры ходили в афганские 'дуканы'. Не для всех подобные мероприятия закончились успешно, и однажды "духами" были пойманы и обезглавлены двое солдат из нашей минометной батареи.

   В горе и радости, а также на праздники обычно использовалась "Фанта-шурави" - говоря проще, - обыкновенная брага, которая делалась обычно прямо в подразделениях, лишь однажды в 'военторг' завезли огуречный лосьон, и тогда в полку был великий ажиотаж. Естественно, весь лосьон был немедленно скуплен и моментально выпит. Дефицит алкоголя в Афганистане был повсеместный, так как в "военторге" им не торговали, и он не мог быть покрыт за счет отпускников и сменщиков - тем через границу было разрешено провозить только по десять поллитровых бутылок пива. В случае срочной необходимости выпить что-то погорячее "Фанты", все страждущие были вынуждены посещать наш Отдельный противотанковый дивизион и по 25 чеков за бутылку покупать у вольнонаемных служащих Советской армии самогон, частенько сдобренный ацетоном. В афганских "дуканах" иногда брали водку "Столичная" пакистанского разлива, обходившуюся в 50 чеков за поллитра, а также местный коньяк, кажется, он назывался "Нептун". Иногда добывали у знакомых "дуканщиков" самодельную "кишмишовку".

   В отличие от алкоголя, недостатка в марихуане, афганцы ее называют "чарс", не было совсем, она была везде, правда, не все из наших военнослужащих ее употребляли, хотя пробовал курить, наверное, каждый. Дело в том, что афганцы его используют просто в невероятных количествах, даже добавляют в пищу и почти всегда имеют с собою в карманах. Часто, захватив пленного, можно было не найти при нем ничего, кроме какого-нибудь мусора (именно так - "кучка мусора", я однажды написал в протоколе изъятия вещей очередного из них), но 'чарс' присутствовал в карманах обязательно. Насчет героина и опия я сказать ничего не могу, их было очень много в провинциях, где действовал батальон, но у нас в батальоне его не употреблял никто.

   Государство накануне вывода подкинуло нам еще одно развлечение - думать, что делать с накопленными за время службы деньгами, вернее "чеками", которыми нам платили денежное довольствие - офицерам-прапорщикам от 250 до 400 "чеков", солдатам и сержантам - от 20 до 50. Дело в том, что в Союзе в это время началась большая компания за прекращение хождения "второй валюты", как в средствах массовой информации назвали "чеки Внешпосылторга" и все купленные властью "прогрессивные силы" страны в один голос требовали закрытия магазинов "Березка", где на них торговали. При этом все почему-то сразу забыли, что наше государство само придумало эти расчетные знаки, чтобы не платить работающим и служащим за пределами нашей страны валюту, которая шла в доход государства, а государство вместо них выдавало "чеки" и "боны". Поэтому к нашему прибытию в СССР эти "фантики" были уже никому не нужны, всех военнослужащих, как я уже писал, еще раньше вынудили закрыть банковские книжки, где они хранились, а выданные еще в РА на руки по ним "чеки", на Кушке просто поменяли на рубли в соотношении 1 к 1. А вообще-то, тема этой грандиозной аферы, в которую было вовлечено, я думаю, все высшее руководство страны, а в "кидалове" выводящихся из Афганистана войск участвовали как высшие чины МО СССР, так и Туркестанского военного округа - тема отдельного разговора, желательно с привлечением тысчонки - другой прокуроров. Если, конечно, еще не истек срок давности.

   Главное, что в результате этой финансовой операции государства у всех, находящихся в 1988-1989 году в Афганистане была достаточно серьезная головная боль - где купить подарки своим близким, как подготовиться к увольнению в запас и что привезти в страну тотального дефицита. Наверное, не один десяток людей по всей стране расстался с жизнью в результате "мудрой и продуманной" политики по обеспечению войск товарами, пытаясь тайком, либо ночью посетить афганские "дуканы". Ведь высокие местные и "заезжие" чины всем нам сообщили, что товары на территорию Афганистана завозиться не будут, а будут отправлены на Кушку, где после вывода войск нас всех обязательно 'отоварят'. Естественно, что в глубине души им мало кто верил, но что было делать?! А главный аспект этой проблемы заключался, как впоследствии выяснилось, в том, что на 'чеки' в 'Березках' можно было купить либо телевизор Panasonik G40, либо видеомагнитофон той же модели за 1400 рублей каждый. После этой операции видеомагнитофон можно было тут же поменять на одно - двухгодовалый "ВАЗ", так как по стране уже вовсю открывались видеосалоны, где этот аппарат был дефицитом. А одно - двухгодовалый автомобиль, купленный за 3-4 тысячи советских рублей в Туркмениии, или обменяный на "видик", можно было в России тут же поменять на квартиру. Поэтому высоким начальникам со своими приближенными было глубоко наплевать на выходящие из Афганистана войска, они были заняты личным обогащением, "толкая" втридорога аппаратуру, купленную на чеки, обменянные у выводящихся из РА военнослужащих. Да и не в принципах нашего государства было давать своим воинам хорошо жить, отдавая все обещанные им ранее долги и создавая человеческие условия для существования....

   Ведь для нас так и осталось непостижимой загадкой, почему в Афганистан нельзя было завезти в достаточных количествах хотя бы лимонад или минеральную воду в полутора - литровых полистирольных бутылках, которой в Туркмении было буквально 'навалом' после открытия там соответствующего завода. Ведь наши военнослужащие даже во время нахождения в пунктах постоянной дислокации постоянно хлебали хлорированную воду, либо покупали минералку "Боржоми" и лимонад втридорога в афганских магазинах, где иногда подсовывали и отраву. Интересно было то, что в момент завоза товаров в 'военторг' курс обмена 'чеков' среди афганцев резко возрастал, и минералку советского производства можно было видеть в свободной продаже только у них! Недаром, похоже, говорится: 'кому война, а кому мать родна'! На моей памяти был единственный случай, когда мне в полку досталась 'по распределению' упаковка из 24-х 0,33 литровых банок датского лимонада "Si-si", купив которую, я взял ее на "боевые" а, выпив все банки, мы с экипажем вновь перешли на хлорированную воду. Солдатам не "светило" "урвать" даже этого напитка, так же, как и югославского лимонада "Popi", который иногда "выбрасывали" на прилавки нашего "дукана".

   Хлорированная же вода нами потреблялась в просто невероятных количествах - водяную цистерну в 400 литров экипаж из 4-5 человек летом выпивал обычно за 3 дня. Ведь жара, особенно на "иранке" и Кандагаре, была просто невыносимая - до 70-ти градусов на солнце (а где ты ее на блоке найдешь - тень-то?), БМП при этом раскалялась так, что на ее броне можно было жарить яйца и греть воду. Много пили еще и из-за того, что в 1988 году вновь изменилось мнение советских медиков по проблеме потреблению воды - "...в воде себя в жару ограничивать вредно, особенно если в этом нет необходимости". Поэтому пили мы постоянно, конечно, кроме случаев действий в пешем порядке, когда воды, кроме как во флягах, просто не было по нескольку суток. А среднестатистический портрет военнослужащего нашего батальона того времени можно было вывести следующий - худой до предела, загорелый до черноты субъект с отвисающим из-за непрерывного потребления воды животом. Мы не узнавали возвращающихся из отпуска товарищей - так они отъедались за месяц-два потребления домашних харчей.

   С женщинами у нас проблем тоже не было, у нас в полку их было семь, и все они, за исключением двух официанток из офицерской столовой и библиотекарши были уже 'закреплены' за полковым начальством. Официантки были женщинами независимыми, свободными и, в общем-то, жили с теми, с кем хотели. Главной проблемой для нас было найти время для общения с ними, а также другими представительницами лучшей половины человечества из многочисленных частей и учреждений Шинданда, так как, возвращаясь из очередного рейда, мы после непродолжительных сборов, чередующихся нарядами и строевыми смотрами, вновь выходили на очередные "боевые".

   Отношения между военнослужащими складывались по-разному в различных частях и подразделениях. В полку солдаты офицеров называли "шакалами" за непрерывные попытки хоть что-то "урвать" в Военторге, отношения между ними строились так, как обычно строятся взаимоотношения между начальниками и подчиненными. Между собой солдаты и сержанты обычно также выстраивали типичные для этой среды отношения, хотя на примере нашего батальона могу сказать, что махровой дедовщины у нас не было. После нескольких "боевых", где я увидел, как "пашут" старослужащие и за себя, и за "того парня", то есть за так называемых "чижиков", к которым относили всех вновь прибывших, независимо от возраста и воинского звания, я сквозь пальцы стал смотреть на их 'подай - принеси - постирай - погладь' в ППД. Увольняемых, особенно в разведке, практически было невозможно заставить что-то делать своими руками, да мы и не сильно к этому стремились, ведь сломав традицию наставничества, мы получили бы ораву бестолковых молодых солдат, по первой команде неопытного командира бросающихся под огонь и на минные поля. А так "чижы" на боевых правом голоса не обладали, сидели молча, готовили еду, снаряжали боеприпасами вооружение и технику, рыли окопы, смотря, что и как при этом делают старослужащие. Или делали то, что им приказывают, а по мере освоения специальности становились "шарунами", начиная вначале понемногу, а затем по-полной программе привлекаться к участию в "боевых". Непригодные списывались в вечные наряды по роте, от них открещивались и всячески третировали, поэтому вскоре они оказывались в лечебных учреждениях и других "небоевых" подразделениях. А кому будет нравиться живущий рядом с тобой субъект, который не ходит на "боевые" из-за каких-то непонятных "личных качеств", а ты из-за этого должен нести дополнительную нагрузку?

   Зато когда было необходимо что-то сделать на вооружении или технике, - тут альтернативы старослужащим не было. В ГСВГ я тоже служил на БМП-2 и знал, какая это сложная техника. В полку в Перлеберге был только один выпускник Киевского танкового инженерного училища, который ремонтировал блоки ее наведения на интегральных микросхемах, зачастую даже не нарисованных на электронных схемах (нарисован был вход и выход, а вместо микросхемы - пробел). Когда уже здесь, в Шинданде возникла необходимость восстановления упавшей за два года до того с моста БМП, командир 4-й роты старший лейтенант Толстов посоветовал мне, только что прибывшему в роту, привлечь для ремонта своих наводчиков-операторов рядовых Никитина и Субботина. Зная объем работ, я спланировал, что на ремонт вооружения уйдет до трех суток непрерывной работы, так как в башне не работало ничего и она вообще была сорвана с направляющих. Можете представить мое удивление и восхищение этими парнями - работягами, когда к вечеру они доложили, что БМП заводится и стреляет. И не их вина, что большую часть запчастей на ней поменяли на полу - убитые за те два года, что она стояла неисправной в учебном классе.

   В полку взаимоотношения строились в зависимости от того, в каких подразделениях служили люди. Самые уважаемые служили в разведке и других боевых подразделениях. Корпоративная солидарность была, в общем-то, крепкой и батальонных 'молодых' не позволяли обижать чужим "дембелям". Оружие при этом каждый чистил сам, и никого нельзя было заставить чистить чужой автомат. Как-то я поставил задачу солдату почистить пулемет военнослужащего, находящегося в наряде по столовой. Посовещавшись со старослужащими, он пришел ко мне и прямо сказал, что чистить пулемет не будет, так как это - обязанность его хозяина и вообще - поставленная мною задача "противоречит традициям".

   Впоследствии я понял, почему так было принято - например, какой-то не в меру ретивый "дембель" заставил чистить свой автомат "молодого". Что могло помешать обиженному солдату 'устроить' в автомате какую-нибудь неисправность? Например, вынуть фиксатор ударника из затвора или пружину на выбрасывателе. В бою человек с таким оружием, если и останется в живых, то навлечет на себя постоянные насмешки и презрение со стороны товарищей, как солдат, не умеющий управляться со своим автоматом. Кому он будет предъявлять при этом свои претензии? То-то!

   Вообще, солдаты и сержанты в Афганистане, особенно старослужащие в боевых подразделениях, разительно отличались от тех, кто проходил службу в других регионах страны и Группах войск. Часто ни по внешнему виду, ни по поведению было невозможно понять, с кем ты разговариваешь - с офицером - прапорщиком, или с сержантом-рядовым. Разительное отличие всех категорий личного состава состояло в том, что они ДУМАЛИ, как выполнить поставленную задачу, и в этот процесс включалось множество факторов, характерных для каждого индивидуума. Одни выполняли задачу, опираясь на знания, другие на опыт, третьи на интуицию, и только успех при выполнении задачи впоследствии влиял на то, что подчиненные, впоследствии НЕ ЗАДУМЫВАЯСЬ, выполняли приказы уважаемого ими командира, за которым они были готовы идти и в огонь, и в воду. Часто солдат или сержант просто направлял неопытного офицера-прапорщика к постановке правильной задачи, не допуская, таким образом, лишних потерь и вообще неудач при выполнении приказа. Если командир в таком случае начинал показывать спесь и свое командирское "Я", сержант мог просто отказаться выполнять заведомо неправильную задачу, доложив вышестоящему командиру, что нижестоящий начальник пытается нарушить его приказ. В таких случаях замкомвзвод мог сказать своему командиру взвода: "Если Вы считаете, что задачу надо выполнять так, то выполняйте ее один, а людьми я вам рисковать не позволю! Я считаю, что выполнение вашего приказа приведет к неоправданным потерям, кроме того, ваш приказ противоречит задаче, поставленной взводу командиром роты!" И я не помню, чтобы тот же командир роты поддержал взводного из офицерской солидарности. Кстати, наш командир батальона, капитан Гущин - относился именно к такой категории уважаемых офицеров, и в батальоне подобных командиров было довольно много.

   Рукоприкладство имело место между всеми категориями военнослужащих, но оно не носило характера одного лишь унижения. Били обычно за конкретные нарушения, когда солдат, несмотря на неоднократные предупреждения, что-то творил непотребное или опасное для подразделения, например, засыпал на посту. Часто приходилось видеть такую картину - командир лупит заснувшего солдата, при этом автомат часового упирается ему в живот. Но никто и никогда у нас не нажал при этом на спусковой крючок. А вот в 1-м батальоне такое было, сбежавшего от расправы за расстрел сослуживцев солдата потом вылавливал в горах наш разведвзвод. Здесь я в основном говорю про свой батальон, так как не знаю наверняка, что творилось в других подразделениях и частях.

   Бывало, что у людей из-за постоянного напряжения и ежеминутной вероятности погибнуть или стать инвалидом, происходили странные изменения в психике. Однажды один прапорщик после конфликта со своим начальником бросил в его комнату ручную гранату, а потом долго не мог вспомнить, зачем он это сделал и из-за чего. Еще был солдат, который открыл огонь по личному составу своей заставы, ранив двух человек. Я уже молчу, что взрывы в знаменитом полковом туалете типа "сортир" гремели с ужасающей регулярностью, так как отдельные военнослужащие, видимо из-за необратимых изменений в психике, а может быть из хулиганских побуждений, обвязывали нитками запалы гранат Ф-1, выдергивали чеку и бросали их в зловонную жижу. После перегнивания нитки, а это могло произойти и через несколько лет, происходил взрыв. Хорошо, что у нас при этом ни разу никто не пострадал. Впрочем, с ума в полку не сошел никто, а вот через год, во время моей службы в Иолотани, среди солдат-десантников 56-й бригады это происходило с пугающей регулярностью. Жара!

   Из командования полка огромным уважением пользовался, как я уже писал, сам командир полка и еще замполит - подполковник Турлаков Александр Александрович. Гораздо меньшим авторитетом пользовался начальник штаба, подполковник Д. из-за того, что он редко ездил с нами на "боевые" и своего мелочного, злопамятного характера. Но, поскольку он вместе с начальником разведки полка майором Мелеховым Иваном Ивановичем (очень хорошим и грамотным человеком и офицером), был непосредственным начальником у всей полковой разведки, с ним приходилось часто общаться. Позже, уже во время моей службы в батальоне, с начальником штаба мы 'схлестнулись' в карауле, когда он во время проверки, уже собираясь уходить, поинтересовался, почему не работает один из трех карманных фонариков, с которыми разводящие ходили на посты. Я был тогда злым, как собака, так как прибывший из очередного загула командир роты, видимо в благодарность за то, что я вместо него почти два месяца командовал подразделением и ходил на "боевые", поставил меня на Новый год в караул. Подполковнику на его вопрос я ответил, что фонарик не горит потому, что некий высокий руководитель в его лице, который в соответствии с Уставом Гарнизонной и Караульной службы должен обеспечивать смены материально-техническими средствами в виде батареек, самоустранился от участия в этом процессе, а решение этой проблемы переложил на начальников караулов. Естественно, Вячеслав Абильевич не смог простить своему подчиненному такого мнения, кардинально отличающегося от его точки зрения, и с наряда меня снял. Кроме того, после моего наглого заявления, в карауле были выявлены многие другие недостатки, в том числе отсутствие у меня личного оружия, за что я даже отсидел впоследствии трое суток на гарнизонной гауптвахте. Так что Новый год я встречал в компании моего однокашника, Павла Лобачева из 3-го мсб, причем настроение было при этом совсем не праздничным.

   Ближе к концу января нас хотели отправить на самолетах в аэропорт Кандагара для доставки боеприпасов местному "сарбозовскому" гарнизону, но потом все переиграли, и на "Ариану" полетел 650-й разведбат во главе с подполковником Мауренко. Несмотря на то, что мы чуть ли не "били копытом" от радостного ощущения того, что "свалим" наконец-то из ненавистного ППД, пусть хоть черту в пасть, ребятам из орб никто из нас не завидовал. Кандагар - он и есть Кандагар, там всегда было непредсказуемо, жарко и очень кроваво. Но разведчики с честью вышли из этого крайне опасного мероприятия, потеряв пару самолетов и несколько человек ранеными. Вот что мне написали про это: "По ночам прилетали с Маров транспортники Аны по 6-ть машин, мы охраняли их разгрузку и пинали "дружественную армию " прикладами, чтобы быстрее шевелились на разгрузке и ничего в самолёты не подбросили. Т.к. посадка ночью - вещь сложная, один приземлился весьма жёстко - сломал стойку шасси и... потеряв свой хвост вместе со стрелком. Был ещё один самолёт (кажется из Баграма - летающая медоперационная, тоже антоновской марки), стоял с недельку, пока какой-то РС всё-таки рядом да попал. Куча пробоин, текущий керосин - корче и его нам дали на разграбление и изничтожение. Получается два, но их никто не терял - они сами потерялись. Главное, что все живы остались! Да, было одно прикольное духовское мероприятие, единственное "яркое" ощущение - через несколько дней они стали подсвечивать аэродром километров с пяти зенитными прожекторами. Ночь превращалась в день".

   Когда мы покидали шиндандский гарнизон, военнослужащие разведбата уже возвращались обратно.

   Первую ночь перед самым Гератом мы провели в составе батальона в ротных колоннах. Ночью ударил мороз и выпал снег, поэтому на указанные нам блоки мы выдвигались среди белого безмолвия, глубина снежного покрова достигала двадцати сантиметров. Это было невиданное нами здесь зрелище.

   Мы двигались, а стоящая невдалеке батарея "Ураганов" вела огонь через наши головы, мы это мероприятие называли "запуском столбов", так как снаряды к данной реактивной системе залпового огня (РСЗО) диаметром, как мне помнится, в 220 мм, и толщиной, и длиной очень напоминали телеграфные столбы.

   В Герате мы встали на блоки в 500 метрах севернее моста через Герируд на дороге, засаженной много лет назад соснами, единственными весьма высокими деревьями, которые мне довелось увидеть на территории Афганистана. Там мы и подглядели отношение афганцев к дереву вообще, ведь они отколупывали щепочки от пеньков спиленных сосен в течение очень долгого времени, все глубже и глубже вгрызаясь в землю.

   Взаимоотношения на блоке с окружавшими нас сарбозами и "духами" из местного племенного батальона сложились самые теплые. Мы сразу установили контакт с "бридманом" из числа местных "духов", то есть лейтенантом (после привлечения их отряда на сторону правительства) по имени Шокур, а на заставы к "сарбозам" несколько раз ходили в гости, на плов. Плов, кстати, у них был отвратительный, состоял лишь из риса с бараньим салом, и в нем напрочь отсутствовали специи. Наши экипажные кулинары - узбеки, на блоках делали его на порядок лучше.

   Там же, на заставе "зеленых", довелось увидеть взаимоотношения, выстраивавшиеся между военнослужащими афганской армии и внутри афганских семей, а что не удалось увидеть, то по крупицам пришлось домыслить, опираясь на их рассказы. Так, увидев стоящего на одной ноге, и при этом радостно улыбающегося солдата с автоматом на вытянутых вверх руках я узнал, что "джек туран", то есть старший капитан, таким образом, наказал его за какую-то мелкую провинность. На мой вопрос, что ему было бы за более серьезное нарушение воинской дисциплины, солдат простодушно ответил мне, что за это командир бы ему устроил "ж..... кантрол", то есть гомосексуальный контакт. Аналогичному "кантролу" по рассказам афганских офицеров, подвергается все вновь прибывающее на заставу молодое пополнение. Кстати, это весьма широко распространенная в Афганистане традиция, которая считается вполне нормальным явлением и сохранилась она, я думаю, чуть ли не со времен владычества в этих краях греков - вначале войск Александра Великого, которому приписывается основание города Герата, затем более чем двухсотлетнего нахождения в составе государства Селевкидов и Греко-Бактрийского царства с Антиохом во главе, а также его потомков. Ведь известно, что у греков любовь к представителю одного пола считалась нормой, ее воспевал Гомер и другие античные поэты, а Селевк был полководцем у Македонского, ему по жребию достались здешние края после смерти Александра.

   Однажды, после плова, которым нас с рядовым Джумановым угощали "сарбозы", они сели курить "гальян" с "чарсом". Мы отказались курить но, увидев лежавшего в углу пожилого афганца, радостно прильнувшего к трубке, мы спросили его, почему он все время лежит обкуренный, ведь я до этого неоднократно видел его в полуневменяемом состоянии. Ответ меня обескуражил. Он сообщил, что ему 40 лет (хотя выглядел на все 60), денег, чтобы купить жену - а это около ста тысяч афгани, у него нет, и никогда при таком уровне доходов не будет. Поэтому ему остается только курить... Командир тут же спросил меня: "Командор, чанд аст ханум Моску?" ("Командир, сколько стоит женщина в России?") Я долго думал, что ему ответить... Наконец сказал, что не стоит ничего. Между афганцами произошел диалог с восхищенными интонациями и, наконец, был задан вопрос: "Бакшиш?" ("Подарок?"). На что я вынужден был ответить утвердительно, так как у нас фактически нет принятого у них процесса купли-продажи дочерей с обсуждением цены. Они опять долго и восхищенно что-то говорили, а затем командир выдал: "Командор, мана Моску бурубахай, туй мана ханум бакшиш?" ("Командир, я приеду к тебе в Россию, ты мне женщину подаришь?").

   Через несколько дней я помог им починить крупнокалиберный пулемет КПВ на установке ПКП, у которого была неисправна боевая пружина, я еще долго пытался объяснить им, что "фонар - хароб!", а они мне все не верили, так как внешне она была совершенно исправной. Видимо, пулемет просто долго простоял с взведенной боевой личинкой и пружина "просела", когда ее заменили, пулемет застрочил. Сарбозы, чтобы меня отблагодарить, и зная мою склонность к экзотическому оружию, сразу приволокли мне кучу всего самого интересного и экстраординарного, чтобы я пострелял из него... Запомнились фирменный немецкий пистолет "Маузер" 1910 года выпуска и винтовка "Пибоди-Мартини" образца 1869 года с патронами, заряжающимися капсюлем, дымным порохом и самодельной пулей из пулелейки так же, как снаряжаются патроны к охотничьему ружью...

   Трепетное отношение в Афганистане к женщине я видел часто, но самым ярким примером был "дед" по кличке "Бобо" в Фарахе. Это был мужчина лет 50-ти, выглядевший, тем не менее, уже дряхлым стариком, афганцы вообще очень быстро стареют. Незадолго до нашей первой встречи он наконец-то накопил деньги и купил себе "ханум" лет 12-ти. Он буквально трясся над нею, только что пылинки с нее не сдувал. Такого внимательного и предупредительного мужа я не видел ни у одного представителя других национальностей у нас в Союзе. На мой недоуменный вопрос он сообщил, что у него никогда не было близких родственников, и он всю свою жизнь сам копил деньги на жену, и вот, наконец-то, свершилось, и он ею обзавелся! Теперь она должна в течение последующих 10-15 лет родить ему 10-12 детей. "А если она заболеет и умрет, - спросил он меня,- что я тогда буду делать? Я ведь НИКОГДА больше не смогу собрать еще столько же денег на жену!" И я был вынужден с ним согласиться. Жена, самая захудалая, у них стоила около 100 тысяч афгани (столько же стоил 'пакистанский' АКМ, что-то около 2 тысяч долларов), но цены на женщин варьировались в зависимости от места жительства и степени богатства ее родных, цена доходила, по словам афганцев, до 250 тысяч и выше. У многих афганцев, которых я знал, в жизни было расписано буквально все - "...в день одна пачка сигарет и коробок спичек, вот деньги на еду и "чарс", а все остальное - на жену, при таком раскладе через 15 лет я ее куплю". Хотя были и мальчишки из богатых семей, которые уже в 13-14 лет имели "ханум", купленную родителями или родом вскладчину. А вообще, расспросы на эту тему, так же, как неуважительное отношение к женщине, немедленно пресекались афганцами всех возрастов, разговаривать об этом можно было только отвлеченно, не имея в виду сестру, жену или мать собеседника. За это можно было получить и пулю, не знаю почему, но наши представители среднеазиатских республик, а их в роте было большинство, часто задавали такие вопросы, хотя сами считали себя мусульманами. И я, зная, что дело может кончиться перестрелкой даже с человеком, с которым вы только что разве не обнимались, пресекал такие разговоры и всячески старался сгладить ситуацию.

   Жизнь свою афганцы всегда были готовы отдать очень легко, особенно, если это будет смерть от пули или ножа, я в данном случае говорю о мужчинах. Впрочем, жизнь мальчишки в афганских семьях не стоила почти ничего, однажды за случайно задавленного "бачу" нашим "колонникам" было достаточно отдать родителям ящик тушенки, и они уже не имели к ним претензий. С девочками, случайно убитыми нашими, все было дороже в разы, вернее, на порядки, так как представительницы прекрасного пола были в семьях часто единственным капиталом, и поэтому очень ценились. Я никогда не забуду, какой ненавистью загорелись глаза одного афганского офицера в Герате, когда я спросил, почему у него только двое детей. Он ответил - "мина... прилетела во двор крепости, и убила моих девочек... Я теперь, когда душмана ловлю, режу его... вот так...", и показал, как он расчленяет "духа"... Жив ли он, поверивший болтунам из нашего высшего руководства, этот давно уже позабытый мною афганский офицер? Вряд ли!

   Пару раз нас на блоке все же обстреляли, а вот между собой "духи" сражались почти непрерывно, к западу от дороги практически постоянно гремела канонада, причем в ней участвовали все виды стрелкового и тяжелого вооружения "духов". Седьмого февраля мы попрощались с афганцами, я подарил Шокуру на память свою портупею, на которую он давно 'положил глаз' и неделю уговаривал ее продать, снялись с блоков и начали выдвижение в направлении Союза. Прошли Герат, преодолели участок до развилки на СССР и Иран и вскоре прошли так называемый "перевал Рабати - Мирза". "Так называемый" потому, что, несмотря на то, что мы его много раз до этого проходили, я так и не смог его ни разу зафиксировать, а перевалом мы его звали потому, что на картах он был обозначен именно так.

   К вечеру мы добрались до Торагунди, но остановились на дороге, не доезжая до этого некрупного городка. Справа от нас текла река Кушка, а за нею была видна наша Родина, треугольником вдававшаяся в афганскую территорию. Мы встали в ротные колонны, присоединившись к вставшим там ранее машинам наших боевых товарищей из 3-го батальона 101-го полка и 650-го разведбата нашей дивизии. Именно с ними мы прошли весь наш трудный боевой путь, не пропустили, наверное, ни одной операции, кроме последней проведенной орб в Кандагаре, не раз помогая друг другу, и выручая в тяжелые моменты боя.

   Было глубоко символичным, что и теперь мы стояли рядом, плечо к плечу. И пусть мы были почти незнакомы друг с другом, но эти три подразделения всегда не задумываясь приходили друг другу на помощь, если решение вопроса зависело от них. Вскоре разведбат ушел на блоки вокруг нашего района сосредоточения, а у оставшихся двух подразделений наступил период непривычного безделья. Мы пропустили все подразделения, выводящиеся в Союз, в том числе вышедшую 7.02. разведроту нашего полка, и здесь же выполнили последний и самый непонятный для нас приказ вышестоящего командования о разоружении наших подразделений. Связано это, как впоследствии оказалось, было с тем, что до руководства страны дошла информация, что некоторые части, зная о творящемся на Родине "беспределе", решили продолжить войну на территории нашей страны. Это, конечно, было полной чушью, но нам было приказано свалить в КАМАЗы все боеприпасы, а оставить только по нескольку магазинов у командиров взводов и боеприпасы, снаряженные в ленты боевых машин. На моих глазах батальон быстро набил с верхом два грузовика - чего только там не было из трофейного вооружения - американские и бельгийские шариковые ручные гранаты, китайские разрывные патроны к АКМ с черной головкой, итальянские и американские противотранспортные и противопехотные мины, пластит зарубежного производства - можно было устраивать экскурсии для непосвященных. Потом все это вместе с нашими боеприпасами вывезли к ближайшим горкам, свалили в яму, залили бензином из топливозаправщика и подожгли. 'Особисты' вывозили в Союз кривые восточные сабли, пики, кремневые пистолеты и ружья. Мы же из трофейного оружия не везли для себя ничего, так как нас очень долго 'стращали' о последствиях этого еще в Шинданде. Здесь же нам выдали новую зимнюю "афганку", чтобы на выходе у нас был более респектабельный внешний вид, вручили Грамоты Президиума Верховного совета СССР и наручные часы от Министра обороны СССР. Попутно нам привезли красные плакаты с угодными политическому руководству лозунгами, которые были закреплены на машинах...

   14-го февраля мы сели на броню своих стальных коней и стали вытягивать колонну в сторону Торагунди. Вскоре мы приблизились к мосту через реку Кушка.

   Слева от нас проплыла база, на которой мы полгода назад жили во время сдачи техники в капитальный ремонт, и где впервые на территории Афганистана мы с бойцами пару дней спали в обычном гостиничном номере с душем и полированными деревянными кроватями, а вскоре граница СССР нами была преодолена. Ветер дул нам в лицо, из глаз почему-то текли слезы, и всем было непонятно, то ли это из-за радости от встречи с Родиной, то ли из-за горечи оттого, что мы ушли, не добив ТАКОГО ВРАГА! Мы увидели пограничника в зеленой фуражке, стоящего на вышке у реки, мужчин, махавших нам руками, и женщин, которые по всегдашней своей сострадательности стояли, и тихо плакали. Вскоре мы уже стояли в ротных колоннах возле самого гарнизона.

   На Кушке нас разместили в "Большой пехоте", как там называли единственный "развернутый" мотострелковый полк, на том же самом месте стоял наш 371-й МСП в 1979 году, отсюда он вошел в Афганистан, и сюда же через десять лет вернулся! Перед уходом в казармы мы сдали последние оставшиеся у нас боеприпасы, выгрузив их из машин и "лифчиков" командиров взводов, и постепенно разбрелись по всему городу. Вскоре почти весь наш батальон дружно сидел в местном кинотеатре, смотря фильм "Маленькая Вера", шум вокруг которого тогда был грандиозный. На следующий день командир батальона капитан Гущин С.Н. вновь "ввел" на территорию Афганистана нашу 5-ю роту, и вскоре она обозначила вывод советских войск из РА вместе с представителями 3-го МСБ 101-го мсп и 650-м орб. Про это пишет в своем письме Майзер Бекаури из разведывательно-десантной роты разведбата: "Я из рдр вср (взвода спецразведки), 1987-1989, выводился 15 февраля на последней своей 'двушке' ?738 "Имени павших 4-го апреля 1986 года". После этого был грандиозный митинг с безалкогольным застольем, впрочем, мы быстро исправили этот его недостаток, а ближе к вечеру началась сдача оружия, имущества и техники взводов и рот. Тогда же мы безуспешно пытались найти контейнеры с японской аппаратурой, много раз обещанной нам начальниками самых высоких рангов еще в Шинданде и, якобы, поэтому не завезенной в Афганистан, но вскоре прекратили этот поиск, так как поняли, что нас в очередной раз "кинули". Я поменял все свои наличные чеки Внешпосылторга с красной полосой в количестве двух или трех тысяч на советские рубли, то же сделали другие военнослужащие, и начали грандиозный процесс празднования вывода. В тот момент я уже знал, что меня вывели за штат вновь сформированного на нашей базе, и базе "большой пехоты" полка и вскоре, вместе с моими друзьями из Иолотани, сдав дела и должность, отправился к ним в гости.

   Друзьями были Андрей Радченко из Белгородской области, с которым мы летели в Афган год назад, и Володя Филимонов из Полтавы, сейчас они служили в 56-й десантно-штурмовой бригаде в Иолотани. В 1979 году там располагался 101-й мсп нашей дивизии до ввода его в Афганистан, в 240 километрах к северу от Кушки, причем оба друга специально приехали, чтобы встретить меня на границе. В полк я вернулся через две недели с "отношением" этой прославленной части для того, чтобы попрощаться с друзьями и забрать вещи. Ташкентский 'направленец' прямо на коленке выписал мне предписание следовать "...для прохождения дальнейшей службы" в Иолотань. Командир 3-го взвода нашей роты и самый преданный мой друг Санька Слободенюк пошел проводить меня на автобус... Мы уже знали, что наши пути расходятся, может быть навсегда, я ехал в назначенную мне десантно - штурмовую часть, он - в назначенную ему мотострелковую. В последний раз я взглянул на окружающий меня военный городок, его зеленые уютные дворы, "Южный крест", возвышающийся над военным городком нашего полка, и сказал: "А все же это счастье, что мне не довелось здесь послужить!" Впереди у меня была новая, полная приключений жизнь. Мы обнялись с Александром. Так для меня закончилась эта первая в моей жизни война.



1

1

1

 Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.




Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 315 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (0)


 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.











1


        Вот как – то так все и было 13
1
                                                                                    (E.Kuvakin)



























«Как-то раз Олегу Кожокору пришлось сопровождать советского советника в укрепрайон «духов». Четыре бойца, советник и 150 афганских головорезов — в тот день у спецназовца сошло семь потов и волосы поседели, но все вернулись невредимыми. Вообще, у афганцев особое отношение к гостям. Кто пришел по приглашению — неприкосновенен, но и их обычаи надо было уважать. Например, нельзя заходить на женскую половину дома — это оскорбление. «Менталитет другой», — делился своими воспоминаниями Олег. По долгу службы общался с местной милицией: «Сколько вам служить?» — «Осталось три года». — «Как три года? Почему осталось?» — «Ну вот три года я в банде служил. Меня поймали и, если я три года в народной милиции отслужу, меня никто трогать не будет»…

В Чарикаре, недалеко от которого дислоцировалась знаменитая девятая рота, произошло невероятное. Командир полка был однокурсником одного из главарей бандитов, учились в одной военной академии. Бандит пригласил друга к себе на день рождения. Ясно, что тот отказался. Тогда «духи» решили вопрос кардинально — выкрали командира и привезли в кишлак. Через три дня отпустили «званого» гостя. Сразу приехали политработники и командировали подозрительного полковника в Союз. В одночасье спокойная жизнь для полка закончилась — через день обстрелы и штурмы…

Пришлось однажды выкупать изменника. Во время операции солдат забрал все карты и планы и переметнулся к «духам». Выкупали его в 88-м. Тот уже успел обзавестись тремя магазинчиками и принял ислам. Забрали и отправили на родину, в тюрьму. Там он не прожил и трех дней — говорят, зэки за измену родине покарали…

При выводе войск, в котором спецназовец принимал непосредственное участие, Олег Кожокору получил ранение: «Боевая машина наехала на фугас. Мне повезло, что я ехал на броне. Отнесло, но не смертельно. Те, кто были внутри, все погибли. Дослужил уже в Ленинградской области». К врачу сразу не обратился, поэтому записи о контузии нет. Теперь жалеет».

Е. Юшковский











«Волги» (ГАЗ-24), стоящие у дворца «Дар уль-Аман», использовавшегося афганцами для размещения Министерства Обороны и Генштаба, фотография сделана из автомобиля на ходу (смазана), 1986 год.











Взлётно-посадочная полоса аэропорта Кабул. 1986 год, зима. Два вертолёта Ми-8МТ (гражданское/экспортное обозначение Ми-17) Ограниченного контингента советских войск (ОКСВА) в Афганистане.











Город Гардез. 1987 год. Армейский УАЗ-469 56-й отдельной десантно-штурмовой бригады (ДШБ) 40-й армии Отдельного контингента советских войск в Афганистане (ОКСВА), дислоцировавшейся в Гардезе с 1982 по 1988 год. Слева с автоматом АКС водитель-рядовой, справа начальник службы вооружения бригады (РАВ), капитан. На заднем плане местный афганец и магазин.











Аэропорт Кабул. 1985. Привезённый из Союза "талисман" аэропорта - овчарка (восточноевропейская?) по кличке Танька в кепке из газеты от солнца.











1987 год, июнь. Подразделение 56-й отдельной десантно-штурмовой бригады (56 одшбр) Отдельного контингента советских войск в Афганистане (ОКСВА) на боевом задании в горах провинции Вардак у горного ручья. Ближний боец обвешан флягами с водой; на спине у него ручной одноразовый огнемёт "Шмель". У следующего на правом плече АК-74 откидной. Четвёртый обвешан лентами для крупнокалиберного пулемёта ДШК. Набирающий воду из ручья - в бронежилете.











Взлётно-посадочная полоса Бараки-Бараки. 1987 год, весна. Два пилота в шлемах – экипаж ведущего боевого вертолёта Ми-8МТ (гражданское/экспортное название Ми-17; сам вертолёт слева на заднем плане на земле) 50-го смешанного авиаполка ОКСВА (Ограниченного контингента советских войск в Афганистане). Ведомый вертолёт барражирует в воздухе (справа вверху). Справа местный гражданский афганец. Сзади справа строения (дувалы) самих Бараков-Бараков. Обратите внимание на покрытие посадочной площадки (рифлёные металлические листы).











Недалеко от Бараков-Бараков. 1987 год, май. Возвращение отдельного батальона спецназа Отдельного контингента советских войск в Афганистане (ОКСВА) с боевого задания (успешный перехват шедшего из Пакистана каравана душманов с оружием). На броне БТР-70 в центре сидит начальник штаба батальона.











1986 год. Армейское подразделение Отдельного контингента советских войск в Афганистане (ОКСВА) задержало незаконный караван (из Пакистана?). Афганцы задержаны для выяснения личностей. Лошади из каравана.











Взлётно-посадочная полоса аэропорта Кабул. 1987 год, весна. Транспортный гражданский Ил-76 авиакомпании "Аэрофлот" в Афганистане. Слева КамАЗ, справа БРДМ.











Аэропорт Кабул. 1987 год, апрель или начало мая. Станция фельдъегерской почтовой связи. Полевая почта 82610-Б штаба 40-й армии Ограниченного контингента советских войск в Афганистане (ОКСВА). В центре связист капитан Геннадий Гумиров.











Разведрота 56-й оДШБр Ограниченного контингента советских войск в Афганистане (ОКСВА) в провинции Вардак на боевом задании, 1987 год, июнь. В горах. Пленные моджахеды. У нашего бойца справа рация с антенной. Описание очевидца бойца Игоря Пешехонова: "Духи, которых мы взяли рядом (с кишлаком). Предположительно было их несколько; у них проспали постовые и они (часть) удрали".











Взлётно-посадочная полоса аэропорта Кабул. 1987 год, весна. Транспортный Ан-12 Ограниченного контингента советских войск в Афганистане.











Горная местность недалеко от Кабула. 1986 год. Офицер подразделения 40-й армии Отдельного контингента советских войск в Афганистане (ОКСВА) ведёт обстрел прибывшего из учебных частей Советского Союза молодого пополнения из 30-миллиметрового автоматического гранатомёта АГС-17 "Пламя" (так называемая "обкатка", привыкание к боевым действиям). Пополнение сидит в укрытиях. На заднем плане горы.











1987 год, июнь. Разведрота 56-й оДШБр Ограниченного контингента советских войск в Афганистане (ОКСВА) в провинции Вардак на боевом задании в горах (слева лежит снег). Допрос афганца (с бородой; он не был расстрелян, а был отпущен). Описание очевидца бойца Игоря Пешехонова (дословно): "Нас обстреляли с кишлака, мы отразили и пошли туда, взяли дядьку, привели сюда (на место фото) и допросили. А зелёнку в это время обрабатывали, бабая позже отпустили. Оружие сложенное мы вытащили из арыка". На заднем плане по центру, между головами, видна пирамида сложенного крест-накрест трофейного оружия моджахедов: что-то типа старых пистолетов-пулемётов "Томпсон" с отверстиями в стволе. На спине у нашего ближнего бойца автомат АКС.











Взлётно-посадочная полоса Бараки-Бараки. 1987 год, весна. Три человека в шлемах - экипаж ведущего боевого вертолёта Ми8МТ (гражданское/экспортное обозначение Ми-17) 50-го смешанного авиаполка ОКСВА (Ограниченного контингента советских войск в Афганистане). Слева наземный ефрейтор (сухопутные войска) Пленников Иван с надетым парашютом. Обратите внимание на покрытие посадочной площадки (рифлёные металлические листы).











Афганистан. Шинданд. Дневник Александра Артамонова. 650 ОРБ 3 РДР 3 ВСР

Из дневника Артамонова Александра Ивановича, старшего пулемётчика 3-го взвода специальной разведки РДР.

«...22 мая 1980 года. Наконец-то я в батальоне. Можно всё спокойно осмыслить, записать то, о чём думал, бултыхаясь в десантном отделении БМП-1,/ раскаленной консервной банке/.

Только теперь понял, что такое жизнь. Это прекрасное и удивительное чудо. Понял теперь, когда узнал, буквально увидел, что такое смерть. Мы хмуры и мрачны, мы злимся и ругаемся из-за пустяков, укорачиваем себе жизнь, нисколько не думая о том, что проматываем чудесный миг пребывания на Земле.

Мне хорошо знаком свист пуль, совсем, как свист стрижа. Она «поёт», когда проносится где-то рядом, когда же летит в тебя, просто оставляет дымчатый след на камне, россыпью каменных брызг осыпает лицо. И уже за укрытием думаешь: «Да! Как хорошо, что ты не нашла себе цель!»

На ремне - семь магазинов, две гранаты, штык-нож и маленькая фляжка воды /750 грамм/, ну что там пить! Когда жара зашкаливает за все возможные пределы человеческих возможностей.

За спиной вещевой мешок /так называемый старый армейский «Сидор»/ с патронами, гранатами, сигнальными ракетами. На ней же, на спине, автомат с перемотанными изолентой магазинами по два. И, о боже! Какое счастье, мне ещё досталось тащить на своём горбу радиостанцию. Всё это просто вдавливает меня в землю, в эту афганскую, каменистую, но всё же землю.

Но я, нагруженный как вол, впервые в жизни лезу, ползу по почти отвесной стене гор наверх, на вершину…

Рот наполняется клейкой горечью, хрипящие лёгкие вырываются наружу вместе с бешено прыгающим сердцем. Лезу вверх, цепляюсь за камни, цепляюсь за жизнь и не знаю, что ждёт меня там, и ждёт ли меня вообще что-нибудь после этой вершины, если я на неё всё-таки заберусь?

Может, укрывшийся за этой, немыслимо чужой мне, грозной и страшной скалой, душман уже приготовился швырнуть вниз, на меня, свою гранату? Ползут по скалам, по камням живые /пока?/ мишени. А где-то в пещерке, но повыше нас, закрывшись камнями, сидит враг, жуёт изюм «кишмиш», пьёт зелёный чай и не торопясь выбирает в кого бы ему прицелиться…

Я видел тела убитых ребят, мы сами вытаскивали их из вертолёта. Одному оставалось полгода «до гражданки», другому год, остальные только-только одели солдатскую форму. За что же погибли они, за что отдали свою кровь, жизнь на чужбине, за чьё счастье? Иногда мне думается, что нашим отцам было гораздо легче во второй мировой войне. Хотя бы в моральном отношении. Они воевали на своей земле, за свою Большую и Малую Родину, не жалея ни сил, ни здоровья, и самой жизни. Зная, что отдых, да и сама жизнь возможны только после Победы над врагом.

А мы? У нас нет линии фронта. Разгромив одну банду, нужно ждать встречи с другой, и совсем не исключено, что она, эта встреча, не произойдёт на том же самом месте.

Банды растут как грибы. Кажется, что весь Афганистан, это одна сплошная банда. Днём человек, обыкновенный мирный дехканин, возделывает землю, пасёт скот. А ночью у него есть откуда достать старенький «Бур» /винтовка/, а то уже оружие и поновее, купленное за американские деньги. И устроить очень грамотную засаду на «шурави» /советских». Потребуется, думаю лет 10, чтобы затихла эта партизанская война. / !!! ( P.S. Надо учитывать, когда это было написано, и теперь уже зная, что мы вышли из Афганистана через девять с лишним лет. Вл. Сальников)

А нам ведь совсем немного осталось до дома. И так хочется жить! Вернуться живыми, здоровыми. Но возвращаются не все…

Каждый день самолёт увозит цинковые гробы. Увозит совсем молодых парней. Смерть положила в эти аккуратные металлические ящики их надежды, их будущее, в конце концов, их потомство. Некоторые из них не успели даже влюбиться…

Тяжело умереть от пули, а ещё тяжелее от жажды. Один наш солдат потерялся в горах. Четверо суток он искал выход, сбросил с себя всё, кроме оружия. И умер… Умер, положив под себя автомат. Умер, не дойдя буквально ста метров до воды… И мы тоже умирали от жажды.

О! Только здесь и теперь я узнал истинную цену маленького глотка воды, обыкновенной жидкости. Какое неземное счастье спуститься с гор, едва-едва переставляя ноги, добраться до горного ручья и упасть в него! Упасть головой в воду и пить, пить, пить… Сесть на омываемые водой камни, передохнуть и снова пить, пить, пить… Заполнить живительной влагой все клеточки тела, разбавить сгустившуюся кровь, смыть с лица, да и с души серую маску безразличия и усталости.

Снова трясёмся в БМП, ищем новое ущелье, ищем моджахедов, ищем для себя новые пули, мины, гранаты. А что делать – Война! В эти минуты и часы мозг всецело предаётся воспоминаниям, размышлениям. Вспоминается дом, родители, друзья, девушки. Очень легко строятся эпизоды, и целые картины возвращения домой. Всё это так сладко, но так пока далеко и сказочно, тем более что сказка то страшная. Она очень даже вполне может закончиться на погосте.

Тяжёлая служба выпала на мою долю. Сначала «учебка». Трудно там быть, когда тебе уже 23 года, а сержанты все по 19-20. Полгода пережил, сержантом приехал на новое место службы и вновь оказался «молодым»! Ну, а потом Афганистан. Чего стоил один переезд через перевал! Снег, мороз, тент едва прикрывал нас, коченеющих солдат. Мы снимали сапоги и оттирали ноги снегом. Мы спали на земле, на матрасах, в шинелях и бушлатах. Бочком, один к другому, как кильки в банке, потому что не хватало палаток, и было очень мало места.

Нас грызли вши. Начинаешь засыпать и чувствуешь, как одна вша побежала по бедру, вторая зашевелилась на плече, третья затанцевала на животе. Когда стало теплее, картина возникала уже привычная: человек сидит под солнышком и, вывернув наизнанку свою одежду, ведёт «бои местного значения с внутренней контрреволюцией».

Мы не видим здесь вдоволь хлеба, каждый день тяжёлая работа по благоустройству, наряды, караулы, или вот эти страшные и опасные рейды по Афганистану, когда смерть кажется совсем совсем рядом, стоит только оглянуться или даже просто скосить свой взгляд, со всех сторон на тебя смотрит леденящим душу взором. День за ночью, ночь за днём.

Как написано в уставе: «Стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы…».

И мы их переносим, ждём, когда же станет хоть чуточку полегче. Но легче почему то не становится, даже скорее наоборот…

Мы идём по ущелью. Уже несколько дней оно колышется от взрывов. Посылают снаряды гаубицы, крошат скалы «Грады», потомки знаменитой «Катюши», с рёвом заходят в атаку вертолёты и шлёпают «НУРС»ами /неуправляемый реактивный снаряд/. Тысячи, миллионы и миллиарды рублей и долларов, в виде свинца и стали разлетаются по этим камням.

Мы идём по ущелью. Сладковатый, неповторимый, как анаша, трупный запах лезет в ноздри. Три афганца придавлены камнями. Как начищенные сапоги, блестят, лоснятся чёрные, вздувшиеся животы. Жужжат кружащиеся над ними мухи...

Ложимся спать, выгребая из-под себя камни и камешки, сгребаем их в кучу, под голову, к гусеницам БМП.

Вдвое сложенная панама – подушка, постелью и одеялом служит пыль афганской земли, если повезёт – край плащ-палатки.

Мы говорим обо всём на свете, но только не о том, что в три часа утра подъём и снова надо будет идти в горы, нужно будет идти в бой. И кто знает, кто из нас завтра наткнётся на пулю и уйдёт в чёрное «никуда». Мы говорим о любви…

Володя Сальников вспоминает последнее письмо от своей девушки Татьяны: «Сижу на диване, ем шоколадку, пью чай, слушаю «Бони М» и пишу тебе письмо…» Да-а! Вот уж действительно, все 33 удовольствия: сидеть на диване, слушать «Бони М»… А мы тормошим его: «Ну, рассказывай, что у тебя за Таня? Ты любишь её? А она?»

Такая непонятная, загадочная штука – любовь. Наши писатели, мне кажется стесняются описывать сцены любви. «…сердце колотилось всё громче. Было трудно дышать. «Я люблю тебя милый!». Они ушли в высокую, волшебную от света луны, траву… Опрокинулось небо, покатились по сторонам звёзды. В дальнем конце села пропел петух, приветствуя рождение нового июньского утра. Где-то, совсем рядом, слабея от любви, разливался соловей…».

Вот и вся любовь! Как всё просто! Она писала ему письма, а он строил на её письмах воздушный замок, отрывая у сна драгоценные минуты отдыха.

Я думаю из меня неплохой писатель мог бы получиться. А что? Хорошая работа, только и делай что пиши, да переписывай. Нет не получится, наверное, из меня писатель, я слишком большой лентяй для этого.

…Мы лежим, разговариваем, мечтаем. « Шурик, я к тебе на Новый год приеду, - говорит Серёга Денисов, - только ты кроме вина, поставь на стол графин простой прохладной воды. Вспомним, как умирали без неё» И я знаю, что он приедет, и я буду рад его встретить.

Многие приходят из армии, показывают несколько десятков адресов своих армейских друзей, рассказывают о них, но очень редко кто потом встречается между собой, или хотя бы поддерживает связь.

Это, наверное, обидно – не увидеть больше хорошего человека. Как будто затерялась где-то в дальних городах и селениях крупица твоего сердца. А Серёга приедет, я знаю, обязательно приедет.

В тени БМП мы лежим у подножия горы. Лежим и думаем, каждый о своём. Думаем и ждём команды идти вверх. Вверх, навстречу опасности, навстречу неизвестности…

Александр Артамонов 22 мая 1980 года"


Александр Артамонов, старший пулемётчик 3-го взвода специальной разведки погиб 3-го июня 1980 года, сгорел в БРДМ № 726. В тот день, под Кандагаром с 3-й и 4-й роты погибло, в общей сложности одиннадцать человек (с нашей, 3 РДР - Елизаров, Артамонов, Квасюк, Дмитриев), в том числе м-р Клюев нач. связи нашего разведбата. Майора он получил буквально накануне.

Автор: Владимир Сальников





















 Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.


Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 424 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (0)


 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.
1

1




Записки военного контрразведчика


М. Я. Овсеенко


О РОЗЫСКНОЙ РАБОТЕ

Одной из функций военной контрразведки в Афганистане являлась розыскная работа. Объединяющим звеном, организатором и участником основных чекистских мероприятий было специальное подразделение особого отдела армии. Его успешная работа была возможной при едином централизованном руководстве войсками, что имело место в ДРА. Деятельность этого небольшого коллектива охватывала политические, социальные и гуманитарные аспекты.

Из числа нескольких задач данного подразделения наиболее важной являлся розыск и освобождение советских военнослужащих из плена независимо от причин, в силу которых они оказывались в плену у мятежников. Большое внимание уделялось поиску местонахождений пропавших без вести (в списке таких значилось 311 человек). В случае гибели некоторых из них принимались меры для установления достоверных данных об их смерти и местах захоронений. Люди в погонах знают, что значит быть без вести пропавшим. Особенно остро это ощущают их родные и близкие. Были получены сведения о нахождении пленных в Пакистане и Иране с указанием их фамилий. После возвращения наших войск из Афганистана 21 человек из числа без вести пропавших осел на постоянное жительство в США, Канаде, Франции, Германии и Швейцарии. Несколько солдат обзавелись семьями и остались жить в Афганистане.

До 1989 г. из бандформирований сотрудниками спецподразделения было выведено 88 советских военнослужащих. Восемь из них, как показала проверка, были завербованы иностранными спецслужбами и выведены по каналу обмена, чтобы затем убыть на территорию СССР для выполнения разведывательных заданий.

В отдельных случаях при помощи проверенных источников из числа местных жителей удавалось устанавливать контакты с некоторыми нашими пленными для решения оперативных задач, в том числе по их освобождению. Наряду с этим до них доводилось, что после вывода их из банд им не грозит уголовное преследование.

Уместно заметить, что за весь период нашего военного присутствия в Афганистане не было ни одного факта, о чем я ответственно заявлю, когда бы наш военнослужащий оказался у мятежников по политическим мотивам.

Некоторые из пленных, будучи вынужденными принимать участие в боевых действиях на стороне бандитов, делали это в случае боестолкновения с частями национальной народной армии ДРА, а также бандформированиями иной партийной принадлежности.

Однако были и исключения, когда наш военнослужащий вопреки своим планам становился главарем банды. Так, попавший в плен лейтенант Казбек Удалов в 1985 г. в интервью французскому телевидению в Пакистане заявил, что против своих воевать никогда не будет. Тем не менее под давлением обстоятельств личного порядка изменил свое решение и возглавил отряд мятежников.

Обстановка иногда диктовала необходимость личных встреч сотрудников спецподразделения непосредственно с главарями банд, исключая непримиримых. Такие встречи, во избежание предательства, засады и захвата в плен, тщательно готовились. На этих встречах речь шла, как правило, либо о выкупе нашего военнослужащего, либо об обмене его на лиц, интересующих мятежников: бандитского авторитета, захваченного иностранного советника, чаще всего арабского происхождения, и др. При этом помощь деньгами, личным составом оказывало командование. По моральным соображениям оружие не предлагалось.

Каждая операция по освобождению из плена конкретного военнослужащего растягивалась по времени и занимала иногда несколько месяцев. Сначала нужно было установить банду, где содержался наш воин, получить на главаря характеризующие его данные, выяснить, есть ли у него родственники и где они проживают, и другие сведения о его личности, если они имелись у афганских коллег.

В основном эти вопросы решались через местные органы МГБ, знающие оперативную обстановку в своих провинциях. Почти всегда находился кто-то из местных жителей, знающий главаря, – лучше, если он являлся источником спецслужб. Довольно часто привлекались старейшины ближайшего к банде кишлака. После анализа полученной информации принималось решение о встрече нашего «доброхота» с главарем. Решающим фактором являлся подготовленный для обмена субъект, который должен был заинтересовать руководителя банды. Обычно таковыми были близкие родственники, авторитеты исламских комитетов или оппозиционной партии, которым был подчинен главарь или члены его отряда.

Первые встречи людей местных спецорганов, если они знали главаря лично, часто происходили непосредственно в банде, а последующие, особенно на заключительном этапе, тем более в присутствии нашего сотрудника, осуществлялись на нейтральной территории или в кишлаке под гарантию старейшины. Не было факта, когда договаривающиеся стороны приходили к согласию с первой встречи.

В этой обстановке сотрудники спецподразделения проявляли терпение, выдержку и настойчиво искали другие пути решения поставленной задачи. Важным элементом было согласование всех деталей обмена, определения его места, количества задействованных лиц с каждой стороны. Мы при этом должны были продумать вопросы собственной безопасности.

Каждый факт освобождения из плена наших военнослужащих заслуживает внимания из-за своей уникальности. В качестве примера приведу вывод из банды рядового бригады Спецназ Янина, белоруса по национальности. Рота Спецназ возвращалась с боевой операции. Янин отошел в сторону от своей группы солдат, чтобы утолить жажду из ручья, поросшего кустарником. Нагнувшись, он получил удар по голове и потерял сознание. Его отсутствие заметили не сразу, и, к сожалению, бандиты успели его утащить. Через местные органы безопасности была установлена банда, похитившая нашего рядового. Афганские коллеги нашли двух источников, знавших ее главаря. Для ведения предварительных переговоров они были направлены в эту банду. Данные агенты МГБ ДРА проделали большую работу, хорошо себя зарекомендовали, в связи с чем были использованы в качестве участников самого обмена.

Вначале командир отряда мятежников Хаятулло запросил десять заинтересовавших его боевиков. Конечно, если бы они находились под нашей юрисдикцией, не было бы и вопросов. Но они являлись гражданами другого, хотя и дружественного нам, государства и содержались в его тюрьмах. Через МГБ ДРА нашли у Хаятулло брата, деятеля оппозиционной партии, приговоренного за совершенные преступления к смертной казни.

Выяснилось, что приговор еще не приведен в исполнение. При помощи посла Советского Союза в Афганистане Павла Петровича Можаева он был помилован президентом Афганистана, одновременно было получено согласие обменять его на нашего военнослужащего. Главарь банды сразу же изменил свою позицию и согласился с условиями обмена. Начался новый этап переговоров – выбор места обмена, устраивающий обе стороны. Для нас важна была хорошо просматриваемая местность, в то же время позволяющая скрытно разместить наблюдательный пункт, он же и пункт связи, и два бронетранспортера с военнослужащими. На ближайшем аэродроме Баграм в боевой готовности находились два самолета. 27 февраля 1988 г. обмен был благополучно завершен, что подтверждают фотоснимки. Было потрачено много времени, сил и средств, чтобы освободить одного военнослужащего, попавшего в плен из-за своей безответственности.

Когда банду, в которой находился наш военнослужащий, можно было блокировать, предъявляли главарю ультиматум: выдача советского солдата или нанесение по его отряду бомбоштурмового и артиллерийского ударов.

Иногда для вывода советских военнослужащих из лагерей мятежников использовались нетрадиционные методы. Речь пойдет о бывшем рядовом ОКСВ Дедове. По службе он ничем положительным не выделялся, более того, относился к ней недобросовестно, проявлял элементы недисциплинированности, замечен в употреблении наркотиков. После одного из нарушений дисциплины он вместе с оружием исчез из части. Буквально через несколько суток было установлено его местонахождение в одной из банд провинции Кундуз. После проверки Дедова бандитами, которая сопровождалась постоянным физическим насилием, форсированным изучением Корана, систематическими инъекциями наркотиков, ему доверили ремонт стрелкового оружия. Здесь он проявил больше добросовестности, поскольку боялся наказаний, а бежать уже было некуда. Эта обстановка его ожесточила, что стало проявляться при истязании им пленных военнослужащих афганской армии. Заслужив таким путем доверие бандитов, он стал привлекаться к участию в боевых действиях против подразделений ДРА и бандформирований другой партийной принадлежности, а затем был назначен телохранителем главаря банды. Замечу, что из всех наших солдат, находившихся в плену у мятежников и даже воевавших на их стороне, никто до такого уровня не поднимался и при этом так низко морально не опускался.

В новой должности Дедов (Тадж Мамад – так его именовали в банде) стал проявлять повышенную требовательность к своим новым сослуживцам и даже наказывать их. Его стали бояться сами душманы. Однажды главарь банды взял с собой своего охранника на переговоры с таким же отрядом, но принадлежавшим к другой партии. Заметив подозрительное движение с противной стороны, Дедов первым открыл огонь из автомата. Его поддержали бандиты из числа своих. «Противник» был уничтожен, а Дедов в ходе перестрелки ранен. Естественно, авторитет его еще более вырос. Вскоре главарь банды женил своего телохранителя. Теперь его стали бояться и местные жители, особенно после того, как он убил своего тестя, заподозрив его в симпатии к центральной власти.

Обычный перехват передач зарубежных радиостанций, осуществлявшийся Центром, фиксировал и различного рода сообщения антисоветского характера. Из них выделялись сводки, по которым проходили пленные советские военнослужащие, находившиеся в бандформированиях или в Пакистане и, особенно, причастные к даче интервью западным корреспондентам. С этими материалами знакомились и первые лица государства, в том числе и Л.И. Брежнев.

Естественно, что отдельные из этих лиц оставляли определенный след на этих документах, после чего они передавались в КГБ СССР. Затем через третье Главное управление военной контрразведки все замечания с этих сводок, а порой и указания направлялись в особый отдел 40-й Армии.

Несмотря на то что все пленные имели мусульманские имена, наше спецподразделение всегда находило в своих оперативных подборках, кто из них скрывался под новым именем и давал интервью иностранным журналистам. В своих ответах в Москву они сообщали все данные об этих неофитах: год и место рождения, время призыва в армию, в какой части служил, когда исчез или был захвачен мятежниками, где проживают его родители, в какой банде находится и что делается по его возвращению в часть. И только в отношении Тадж Мамада случилась заминка, которая все-таки была прояснена. Под этой «кличкой» оказался рядовой Дедов. Именно на этой сводке Л.И. Брежнев подчеркнул три фамилии, носителей которых надо было познакомить с данным радиоперехватом.

Поскольку в отношении Дедова еще раньше было возбуждено уголовное дело, его личность дополнительно была идентифицирована через родителей, проживавших в то время в Казахстане.

Учитывая то, что Дедов стал одиозной фигурой, перед спецподразделением была поставлена задача о скорейшем решении вопроса по выводу его на контролируемую нами территорию. Выкуп и обмен даже на самых серьезных бандитских авторитетов мятежниками были отвергнуты. Специально проводимые боевые операции, в том числе и засады, не давали желаемых результатов. Тогда по разработанному плану, согласованному с министерством госбезопасности Афганистана, из числа сотрудников их спецслужб была организована лжебанда. Обозначив себя в районе своего базирования, командир этого подразделения направил к Дедову представителей с просьбой оказать ему помощь в разборке советских НУРСов (неуправляемый ракетный снаряд) с целью выплавки из них тола для изготовления фугасов и последующего подрыва ими боевой техники. Дедов согласился. Прибыв в сопровождении своих новых знакомых на место, он был сразу же обезоружен.

В начале Дедов полагал, что это акция конкурирующей банды и разразился ругательствами и угрозами в их адрес. Лжебанда, не теряя времени, быстро покинула свой лагерь и скрытно добралась со своим «трофеем» до Кабула, откуда он был доставлен в военную контрразведку. И только здесь он осознал, что находится в руках чекистов. Русский язык он почти забыл, с трудом вспоминал отдельные слова и только через две недели стал свободно говорить на русском языке. Поскольку он предпринимал неоднократно попытки сбежать с гауптвахты, где содержался во время следствия, его пришлось этапировать в Ташкент для помещения в следственный изолятор КГБ Узбекистана. Материалов о преступной деятельности Дедова было достаточно. Военным трибуналом он был приговорен к высшей мере наказания.

Эта ответственная операция была организована и осуществлена начальником спецподразделения капитаном Михаилом Васильевичем Золотцевым.

За весь период нашего нахождения в ДРА это был единственный случай столь сурового наказания. Кроме рядового М., также выведенного из банды и приговоренного военным трибуналом к 12 годам исправительных работ, все другие военнослужащие, возвращенные из плена в свои части, независимо от их поведения у мятежников направлялись из Афганистана в места своего призыва, где они просто увольнялись из Вооруженных Сил. В начале 90-х годов прибыл на родину и бывший рядовой 40-й Армии Вокранян, руки которого были обильно обагрены кровью, в том числе и наших солдат. Однако то было время огульной критики прошлого, в том числе и нашего военного присутствия в ДРА, что и позволило ему избежать наказания и быть реабилитированным.

Случай с Дедовым, когда по его выводу из банды работала лжебанда, был не единственным в практике спецподразделения особого отдела армии. Однако эта возможность использовалась тогда, когда все другие методы признавались неэффективными. Да и частое повторение этого приема, даже если лжебанда создавалась под индивидуальной легендой и укомплектовывалась каждый раз разными лицами, могло привести к компрометации этого довольно рискованного способа. К тому же у афганских спецслужб были свои проблемы, для решения которых подразделением отдела по борьбе с бандитизмом и организовывались эти «банды». Это дает мне основание привести еще один пример вывода из отряда мятежников советского военнослужащего.

Так, рядовой 59-й бригады материально-технического обеспечения (Пули-Хумри) Клосов, белорус, оказался в плену также из-за своей беспечности и нарушения воинской дисциплины. Самовольно оставив место службы, он посетил ближайший дукан, чтобы купить папиросы и сразу же вернуться в свою часть. Однако в дукане он был оглушен, потерял сознание и двумя афганцами доставлен в банду. На его счастье, это формирование мятежников не входило в число непримиримых, и он остался жив. В лагере Клосов довольно быстро освоился с обстановкой, принял исламскую веру, изучил местный язык и даже мог кое-что писать на фарси. Пленный вошел в доверие к главарю банды Суфи Айяфу, что дало последнему повод предложить ему жениться и остаться в Афганистане.

По полученным в службе безопасности провинции Баглан данным, капитан Золотцев уже знал, что Клосов не желает возвращаться в свою часть, поскольку успел запачкать себя, приняв участие в боестолкновениях с такой же бандой, но другой партийной принадлежности. Золотцев вместе с начальником подразделения по борьбе с бандитизмом в Кабуле Саид Акбаром решили использовать лжебанду, придумали и легенду: Саид Акбар – эмиссар одной из оппозиционных партий в Пешаваре, имеет задачу подобрать в отрядах мятежников несколько хороших, перспективных боевиков, увести их в Пакистан для специального обучения. Для этого, в целях прикрытия, у него есть своя группа (лжебанда).

Обговорив все детали дальнейших действий с капитаном Золотцевым, Саид Акбар отправился в лагерь, где содержался новоиспеченный прозелит. Капитан Золотцев с переводчиком и начальником особого отдела бригады, где служил Клосов, остались на ближайшем советском блокпосту.

В ходе беседы главарь банды предложил эмиссару две кандидатуры. Познакомившись с ними, Саид Акбар остановился на русском как более перспективном. Суфи Айяр, убедившись, что его протеже не возражает, а даже доволен, что будет учиться в Пакистане, согласился и передал пленника в распоряжение представителя из Пешавара. С наступлением ночи в сопровождении лжебанды они убыли из лагеря. Через некоторое время вся группа была уже на блокпосту, где их ждал Золотцев.

Услышав русскую речь, Клосов растерялся, от испуга его стала бить дрожь, он побледнел и ждал расправы. Всю оставшуюся ночь его опрашивали. Утром Клосова и всех участников операции взял на свой борт вертолет, заказанный накануне, и доставил в Кундуз. Оттуда спецрейсом они прилетели в Кабул. Там Клосова привели в порядок и переодели в нашу форму. После проведенной, как обычно, фильтрации, отправили в Союз, где он был уволен из Вооруженных Сил. К уголовной ответственности не привлекался.

Все попавшие в плен в основном вели себя достойно, но были и исключения. Многие из них, оказавшись у мятежников и зная их отношение к пленным, сразу же заявляли главарям, что по своей воле перешли на их сторону, и принимали ислам. При возвращении в свои части их также увольняли из армии.

В настоящее время известно, что некоторые пленные, находясь в душманских застенках (ямах, пещерах, глинобитных хижинах), подвергаясь жестоким пыткам, насильственным инъекциям наркотиков, принудительному изучению Корана и местного языка, постоянному унижению, не выдерживали издевательств, ломались и становились невольными пособниками бандитов. Все пленные имели мусульманские имена, носили национальную одежду. С ними часто общались члены Народно-трудового союза, корреспонденты западных агентств и представители иностранных разведок.

Надо сказать, что такая «методика» бандитов иногда способствовала формированию у отдельных пленных враждебных взглядов. Так, военнослужащие Д. и А., таджики по национальности, после вывода их из Пакистана, до отправки в Советский Союз, пытались обрабатывать сослуживцев в происламском духе, повторяли выдержки из листовок НТС о негативной роли советских войск в ДРА.

Приведу несколько примеров об обстоятельствах гибели в плену у бандитов военнослужащих 40-й Армии, которые входили в число пропавших без вести (выписки из Списка без вести пропавших).

– Младший сержант Баканов Сергей Вячеславович, 1961 г. рождения, уроженец Горьковской области, 15 апреля 1981 г., следуя в машине со стройматериалами, подвергся нападению банды мятежников главаря Хозым Шайдака и был захвачен в плен. Мятежники пытались выведать у Баканова расположение и назначение ряда объектов аэродрома Баграм, подходы к ним. Однако Баканов отказался давать эти сведения. Тогда по указанию главаря банды его подчиненный, Шакир Мамат, увел пленного на берег реки Панджшер и, нанеся удар по голове, убил его. Труп сбросил в реку.

– Младший сержант Ворсян Павел Георгиевич, 1964 г. рождения, уроженец Читинской области, вместе с рядовым Чеховым Виктором Ивановичем, 1964 г. рождения, уроженец г. Орджоникидзе, 5 сентября 1984 г. в составе подразделения выполняли боевую задачу в провинции Каписа. В ходе боестолкновения с противником были взяты в плен бандой главаря Гадо (ИПА). Затем оба пленных были переданы в более крупное формирование мятежников под командованием Абдуль Ахада. Находясь под охраной в пещере, пленные убили двух часовых, завладели их оружием и пытались прорваться к своим, но были окружены противником. Расстреляв весь боекомплект и не желая сдаваться, они бросились в пропасть. Их трупы сверху закидали камнями.

– Младший сержант Козурак Роман Васильевич, 1962 г. рождения, уроженец Закарпатской области, 8 августа 1982 г. находился в машине, которая в ходе боевой операции была обстреляна мятежниками и загорелась. Личный состав принял бой с бандой, в ходе которого Козурак был ранен и захвачен противником. Мятежники пытались принудить его рассказать о наиболее удобных подходах к кабульскому аэродрому и об уязвимых местах авиационной техники. Никаких сведений военного характера Козурак не выдал, за что был подвергнут издевательствам и казнен.

– Прапорщик Халацкий Николай Данилович, 1963 г. рождения, уроженец Ивано-Франковской области, не желая отбывать дисциплинарное наказание на гауптвахте, 8 января 1983 г. самовольно покинул расположение части, в результате чего был захвачен бандой в районе г. Шинданда провинции Фарах. В плену дал согласие принять ислам. Однако на следующее утро он напал на часового, ранил его, забрал автомат и бежал из банды. Мятежники его настигли. В ходе перестрелки Халацкий был ранен и, не желая сдаваться, взял в руки увесистый камень и бросился в пропасть.

Наиболее масштабным примером несломленной воли во время нахождения в плену служат данные о событиях в лагере Бадабер в Пакистане, подконтрольном партии «Исламское общество Афганистана». 26 апреля 1985 г. находившиеся в заточении двенадцать советских военнослужащих нейтрализовали шесть часовых и освободили пленных Вооруженных сил ДРА. План разработал русский по имени Виктор. Однако реализовать его не удалось из-за предательства одного солдата из окружения Виктора, по непроверенным данным – узбека. Б. Раббани по тревоге поднял полк мятежников, и лагерь был окружен. Получив отказ узников от сдачи и не удовлетворив их просьбу о встрече с представителями посольства СССР или ДРА, утром 27 апреля глава ИОА приказал открыть артиллерийский огонь по лагерю, что привело к взрыву хранившихся там снарядов. Помогали громить объект и пакистанские боевые вертолеты. По данным источника из числа афганцев, погибли все восставшие, в том числе 40 военнослужащих Афганистана, более 120 мятежников и беженцев, 6 иностранных советников и 13 представителей пакистанских властей.

Поскольку все пленные, как обычно, имели мусульманские имена, а документы в отношении их были изъяты и засекречены пакистанскими властями, установить подлинные имена наших соотечественников не представлялось возможным до сих пор. В особом отделе 40-й Армии имелись все данные о пропавших без вести, но кто из них находился в лагере Бадабер, точно не было известно. Тем не менее были все-таки весомые предположения о том, кто являлся организатором этого восстания.

Анализ имевшихся данных об этом человеке, как то: места работы до приезда в Афганистан, время исчезновения из части, некоторые сведения о личных качествах, в том числе о характере, о каких-то внешних особенностях, описанных афганским источником, – давали основание предполагать, что им мог быть не офицер, а служащий Советской армии, 1954 г. рождения, украинец, пропавший без вести 1 января 1985 г. в провинции Парван и установленный затем в Пакистане. Однако утверждать, что это именно он, не могу из-за отсутствия более точных и достоверных сведений. К тому же указанный источник не опознал его на старой фотокарточке размером 3 × 4 см, взятой из личного дела, где он был заснят в штатской одежде, пострижен и без бороды. Допускаю, что к апрелю 1985 г. он мог, тем более будучи в плену, существенно измениться (национальная одежда, обросший, с бородой и, конечно, похудевший). Да и сам свидетель восстания мог не быть в окружении его организатора, не общаться с ним и, что еще хуже, получить озвученные им данные из уст такого же очевидца. Сообщенные им данные о гибели 120 мятежников (в надежде на приличное вознаграждение) в целом могли быть завышены (правда, он добавил: «и беженцев»). По данным радиоперехвата 40-й Армии Гульбеддин в разговоре по радиотелефону заявил о гибели 97 своих братьев. Разница пусть небольшая, но все-таки это штрих, дающий основание сомнению.

В ответ на заявленный протест советского посла в Исламабаде президент Пакистана Зия-уль-Хак объяснил этот случай как конфликт двух враждующих между собой группировок мятежников, а все остальное – вымысел журналистов. Никаких других мер по этому преступному факту, за который ответственность должен нести Пакистан, ибо Бадабер находился под его юрисдикцией, советское правительство, к сожалению, больше не предпринимало.

Обидно, что некоторые военнослужащие погибли или были взяты в плен противником из-за собственной безответственности, удивительной, в ряде случаев, халатности, когда их поступки были совсем неадекватны военной обстановке.

К сожалению, подобных случаев было немало. Вот только некоторые из них. Один рядовой захотел освежиться в речке, протекающей за пределами его гарнизона. Двое других решили постирать белье в водоеме – опять же за чертой блокпоста. Группа из четырех солдат решила полакомиться яблоками из сада соседнего кишлака. Во всех трех случаях конец был один – трагический. Подчас и сами офицеры допускали инфантильную недальновидность. Так, капитан 103-й ВДД Грузинов по утрам совершал пробежки за пределами своей части и однажды пропал. Его обезображенный труп нашли только через неделю в одном из водоемов.

Однажды небольшая колонна грузовиков выехала из Кабула в район песчаного карьера за строительным материалом для ремонта сельской дороги в порядке помощи местным жителям. Колонну возглавил прапорщик, который был вооружен. Остальные 32 человека были без оружия, что вызывает, по меньшей мере, удивление. На обратном пути водители сбились с дороги. Встречный афганец разъяснил им, по какой дороге ехать. Машины тронулись, а «доброжелатель» тут же по рации связался с бандой. Только на пятый день подразделения воздушно-десантной дивизии нашли останки своих сослуживцев. Изуродованные и расчлененные человеческие тела, припорошенные пылью, были разбросаны по сухой каменистой земле. Жара и время начали делать свое дело, но то, что сотворили люди, трудно себе представить… Это не поддается никакому описанию!.. Пустые глазницы выколотых глаз как будто еще смотрят на тебя с укором. Вспоротые и выпотрошенные животы, некоторые из которых набиты песком, отрезанные уши и гениталии, а у некоторых и головы… Даже у видавших виды на этой войне и считавших себя психологически устойчивыми сдавали нервы. Все это вызвало у солдат такой гнев, что они перестали контролировать себя. Буквально озверев, они стали требовать от командования нанесения бомбо-штурмового удара по предполагаемому району нахождения банды, после чего десантировать их для совершения акта возмездия. Еще раз убеждаешься, что насилие и жестокость порождают аналогичную реакцию. Командование все-таки сочло нецелесообразным нанесение БШУ и высадку десанта.

Остались бы живы и капитан Очкин вместе со своим сменщиком и водителем машины, прояви они больше выдержки. Я еще находился в особом отделе мотострелковой бригады в тот день, когда прибыл Очкин, чтобы познакомить своего преемника с начальником особых отделов бригады и афганской пехотной дивизии (см. фото). Уезжая на аэродром, я посоветовал им заночевать в бригаде, а утром убыть в свой гарнизон. Дорога на протяжении примерно двух километров проходила через редкие заросли цитрусовых. Мы с водителем проехали спокойно. Очкин, желая поскорее оказаться в Союзе, выехал через один час после меня по этой же дороге. Примерно на середине пути бандиты из засады подбили из гранатомета их «уазик». В результате три трупа.

Едва приземлившись в Кабуле, я узнал об этом и посчитал нужным утром следующего дня вылететь снова в Джелалабад для разбирательства данного происшествия. Почему оно произошло на дороге в авиагарнизон, в то время как я настоятельно рекомендовал им заночевать в мотострелковой бригаде и только после этого вернуться в свой гарнизон?

Утром на аэродроме из запланированных на этот день транспортных средств оказался только вертолет МИ-6 с грузом. Сопровождавшие меня отговаривали, но я согласился воспользоваться тем, что есть. Этот вертолет в тех условиях называли летающим гробом за его громоздкость, тихоходность и относительно невысокий потолок. К тому же если вертолеты МИ-8, перевозившие личный состав, летали всегда парами, то эта машина летела в гордом одиночестве.

В полете в горной местности, да еще на МИ-6, кажется, что земля под тобой не так уж далека и хорошо просматривается. Я внимательно наблюдал, надеясь своевременно засечь появление мятежников и их огневых средств, но ничего подобного не было и мы долетели до Джелалабада без приключений. В полете вспомнились слова командующего армией генерал-майора Ткача, сказанные мне с укоризной перед завтраком: «Почему ваши сотрудники нарушают правила безопасности и ездят, как хотят?» Я знал Ткача совсем мало, к тому же находился под воздействием случившегося, и потому ответил ему в таком же тоне: «Потребовалось около часа, чтобы машина из гарнизона прибыла на место происшествия. Так где же ваша боеготовность?» Ткач промолчал, и разговор был закончен.

Следуя в гарнизон бригады, я остановился на месте вчерашней трагедии, осмотрел его, затем проследовал дальше. Заслушав начальника особого отдела, я поинтересовался, где трупы. Мне показали грузовую машину, накрытую брезентом. Надо сказать, что ранее я с трудом переносил подобные испытания. Еще в 1963 г. в радиолокационной роте, расположенной в тайге Приморского края, мне с группой офицеров надо было, наряду с решением других вопросов, задокументировать гибель четырех солдат, ушедших за грибами и не вернувшихся в часть. Поиски результатов не дали. Прошел год, и один охотник случайно обнаружил их тела. Осмотр и документ о гибели нужен был для того, чтобы исключить погибших из разряда без вести пропавших. Разложившиеся останки представляли собой тягостное зрелище, мне стало нехорошо, и я вынужден был отойти в сторону, чтобы не оскандалиться…

…Откинув брезент, я сказал себе: «Это только начало моей службы в Афганистане. Здесь идет война, подобные трагедии будут еще, и тебе нужно побороть себя». Не буду описывать результаты попадания в «уазик» выстрела из гранатомета – то, во что превратились тела трех человек. К горлу подступила тошнота, но я упорно продолжал детально рассматривать тех, с кем вчера обедал, шутил. В конце осмотра попрощался с ними. Через некоторое время я успокоился и закончил этот искус, сказав себе: «Пробатум эст» (лат. «испытано»).

Несмотря на настоятельные рекомендации особого отдела армии о согласовании всех вопросов по обмену попавших в плен военнослужащих, имел место случай самовольных, непрофессиональных действий. Это было в Джелалабаде. Особый отдел бригады вместе с командованием решили сами освободить своего солдата, накануне захваченного бандитами, не поставив в известность особый отдел армии. Через местного жителя, оказавшегося агентом мятежников, они согласились с предложением бандитов направить к месту встречи солдата якобы для уточнения порядка обмена. Место встречи контролировалось нашим снайпером. В ходе разговора мятежник отвлек нашего воина в сторону на несколько метров, и оба они исчезли из поля зрения снайпера. Потребовались усилия местных органов МГБ, старейшины кишлака, где скрылись бандиты, и его блокада подразделениями бригады. Это произошло довольно быстро, душманам не дали уйти, поскольку гарнизон был рядом. Солдаты были возвращены.

У военнослужащих, совершивших дезертирство из своих частей, дальнейшая жизнь складывалась, как правило, не совсем так или совсем не так, как они мечтали. Примеров достаточно, однако я хочу привести один из них, касающийся рядовых Ковальчука и Головина, самовольно оставивших свою часть 29 июня 1982 г. Привожу текст интервью, взятого у Ковальчука в конце 1984 г. корреспондентом журнала «Посев» (НТС) В. Рыбаковым:

«…решили мы вместе с Головиным бежать, не верили, что афганцы убивают добровольно ушедших из армии. Думали, что с помощью афганцев доберемся до Пакистана, а оттуда – до демократии, на Запад. Стали деньги собирать. Бежали, нашли афганцев, притворились казахами, в общем, мусульманами – на всякий случай. А они: «Дадим вам жен и воевать против русских будете!» А я им: «Не хочу воевать больше. Ни за советских, ни против. Я против войны, не хочу, чтобы война была».

Не поняли они. Полтора года мы у афганцев были. Пытались бежать. Ловили нас, сажали, после снова давали очень относительную свободу передвижения».

Вопрос: трудно было?

«Трудно. Раз у афганцев пропал пистолет. Сразу подумали, что мы украли. И долго били. Поднимешь крышку кастрюли: «А, ты хочешь нас отравить!» Снова бьют. Били за сорванное яблоко. Погладишь собаку – не подходи, потому что погладить собаку – все равно что погладить свинью – осквернение. Мы и отчаялись. Хотели убежать. Часового молотком оглушили. Поймали, били пощечинами по двести раз. А после посадили на цепь. Второй раз пытались бежать. На этот раз ударили часового ложкой в ухо. Когда поймали, били уже железными, от кровати, прутьями. Нас не убили только потому, что был приказ – не убивать.

Мы поняли, что убежать невозможно. Да и куда без документов, без ничего? Осталось только одно – ждать и надеяться! Но если в этом году вы не сможете нас спасти, то не вижу впереди ничего для нас, кроме смерти. Возможно, самоубийства».

Любопытна в конце интервью заметка под рубрикой «От редакции»:

«…В прошлом году корреспонденты «Посева» Ю. Миллер и В. Рыбаков передали компетентным властям ФРГ письменную просьбу Ковальчука и Головина о предоставлении им политического убежища. Мы надеемся, что Ковальчук и Головин будут на свободе. Во всяком случае, мы сделали для этого все, что было в наших силах. К сожалению, в работе по спасению бывших советских военнослужащих в Афганистане наши сотрудники натолкнулись на враждебные действия – даже со стороны представителей некоторых эмигрантских организаций».

Прошло более двух лет со времени дезертирства Ковальчука и Головина. Не помогли им те, на кого они надеялись. Все их эфемерные мечты обернулись безысходным состоянием. К тому же Головин стал безнадежно больным – у него был гепатит – и превратился в неизлечимого наркомана. На фотографии из этого же журнала видны выпирающие ребра, а в глазах тоска и близость смерти (эта запись сделана в Кабуле в начале 1987 г.).

В 90-х годах в некоторых СМИ стали появляться публикации о причастности к выводу из банд наших военнослужащих отдельных журналистов и общественных организаций. Это не соответствует действительности. Единственной организацией, к услугам которой прибегал особый отдел Армии, был Международный Красный Крест перед очередной командировкой их сотрудников в Пакистан. Специальное подразделение всегда тщательно готовило для них соответствующие документы, однако, к сожалению, все их добрые намерения оказывались безрезультатными.

В настоящее время широким спектром вопросов в отношении воинов-афганцев, в том числе проходящих по списку без вести пропавших, занимается Комитет по делам воинов-интернационалистов при Совете глав правительств СНГ под руководством ветерана боевых действий Героя Советского Союза Руслана Султановича Аушева.



1



Арабский советник (в центре), предназначенный для предстоящего обмена на пленного советского офицера. Справа начальник спецподразделения майор Веселов. Кандагар, 1988 г.

1



Захваченный в плен рядовой 40-й Армии Янин (слева), подлежащий обмену на брата главаря банды Хаятулло (справа), приговоренного к смертной казни. Провинция Кундуз, 27 февраля 1988 г. (Из архива В.В. Кеза)

1



Негласные сотрудники МГБ РА, активные участники вывода из банды рядового Янина (Из архива В.В. Кеза)

1



После обмена. Сопровождение рядового Янина (4-й слева) в свою часть. 3-й слева Г.И. Ветошкин. 27 февраля 1988 г. (Из архива В.В. Кеза)

1



Участники операции по обмену: рядовой Янин (5-й слева), главарь банды (3-й слева), сотрудник спецподразделения особого отдела 40-й Армии ленинградец майор Г.И. Ветошкин (4-й справа). 27 февраля 1988 г. (Из архива В.В. Кеза)

1



Слева направо: сотрудник особого отдела Ю.М. Очкин, начальник военной контрразведки афганской пехотной дивизии, М.Я. Овсеенко, начальник особого отдела мотострелковой бригады. Снимок сделан за пять часов до гибели Очкина. Джелалабад, 12 сентября 1982 г. (Из архива М.Я. Овсеенко)

1



Рядовой Головин в афганском плену

1

 Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.


Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 392 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (0)


 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.














                 Они тоже сражались за ..................      Родину… 6 (S. McCurry)




    «В Афганистане, где господствовали феодальные отношения, нищета, безграмотность и фанатическая религиозность, было 40 тысяч мечетей и около 300 тыс. мулл.
    Фактически именно они правили страной, проповедуя ислам в его самых консервативных формах
».                                       
                                                                                     Б. Ямшанов


























  «… одеты моджахеды были в основном в гражданскую одежду. В то в чем обычный крестьянин ходит каждый день. Все мужчины одеваются одинаково. Различие только в цвете материала (шерсть, хлопок). Самые распространённые и практичные (серый и черный). Имеется в виду цвет хлопчато-бумажных штанов и рубахи. Штаны (томбом) безразмерные, "плоского кроя". Если растянуть за края, длинна составит метр двадцать, закрепляются с помощью веревки. Когда веревка затягивается, эти безразмерные штаны собираются в складки. Ничто нигде не жмет. В жару все вентилируется. Очень удобны при лазаньи по горам.

Поверх штанов одевается длинная рубаха с прорезями с обеих сторон от бедра (перон). Длинна рубахи до колен. Не ниже и не выше. Рубаха и штаны обязательно одного цвета. Рубахи есть двух видов. С обычным воротником и воротником стоечкой (карзайка). Рубахи с воротником стоечкой в основном носят на юге Афганистана. Это пакистанская мода. У северян обычно воротник обычный. Но сейчас носят и те и другие варианты.

Поверх рубахи жилетка с двумя маленькими разрезами внизу, боковыми карманами и грудным кармашком. Пуговицы 4, но жилетка никогда не застёгивается.

Что на голове. Самое распространенное это - пакуль, у нас её окрестили "душманка". Хотя в Афгане - это обычный головной убор. Типа нашей ушанки или кепки. Теплая, удобная шапка из шерсти. Цвета : коричневый, серый, белый, песочный. Никаких розовых, зеленых, синих и прочих цветов не видел ни разу. Однотонные. Особенно ценятся из верблюжьей шерсти. В жару в ней прохладно, в холод тепло. Можно откатать края и прикрыть уши. Чалма (лунги) у северян встречается редко. Носили чалму в основном очень религиозные представители. Простые бойцы предпочитали лунги, пакуль или коло (беленькая тюбетеечка).

Обязательным атрибутом является платок и одеяло из шерсти. Платок спасает от палящего солнца и пыли. Одеяло - это и спальник и плащ.

Из обуви предпочтение отдаётся кроссовкам и кожаным, невысоким ботинкам на свой вкус. Зимой обязательны теплые носки. В холода вязались перчатки.
 
Ремни не приветствовались (странно), но это так. Они просто не присутствуют в повседневной одежде. 

Нож носили в нагрудном кармане жилета. В чехле, острием вверх. Гранаты в боковых карманах. Магазины, обычно три штуки, заворачивали в платок и подвязывали на манер патронташа, как кому удобно.

Ни каких ранцев, разгрузок, не было до середины восьмидесятых. Это были в основном трофейные экземпляры. Основная масса моджахедов воевала "налегке". Отсюда такая мобильность отрядов в горах. Старались на обвешиваться.

Очень популярными были и есть куртки М-65 и "афганки". Осенью их одевали прямо поверх жилетки. Поверх рубахи с наступлением холодов часто одевали вязанные пуловеры. Позже, когда боевые действия приняли затяжной характер, в обиходе появились элементы обычного военного снаряжения и амуниции трофейного и "караванного, американского".

Иногда "военка" настолько преобладала, что приходилось вязать повязки на рукава, чтобы отличить чужих от своих. Пакуль в пылу боя можно было спутать с беретом. Отсюда часто бывали обстрелы своими. Чтобы не путаться, старались все же разбавлять "военку", обычной гражданской одеждой».
                                                                                                                                   
 tommi


















































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































  «А теперь постараемся взглянуть на боевые действия моджахедов глазами западных журналистов и «аналитиков», не раз совершавших с ними вылазки и хорошо разбирающихся в тактике их «священной борьбы». В этом нам поможет Оливье Рой, публикации которого по вопросам войны в Афганистане ценятся на Западе за компетентность и глубину. Вот некоторые его наблюдения и выводы:

— Одна из первых характеристик афганского «сопротивления» — его стратегическая неподвижность. Однако пространство солидарности — это не только однородная территория, замкнутая в своих границах; это прежде всего целый комплекс сетей: сетей «кадм», братств, этнических групп и политических партий. Так, в одном пространстве может быть несколько политических партий со своими фронтами, встроенными во фронта конкурентов, со своей администрацией и раздутыми генеральными штабами. На большей части территории группы сопротивления представляют собой не мозаику, а хитросплетение оих и чужих сетей, где каждая из них в конечном итоге функционирует вокруг какой-либо политической партии.

…Сначала моджахеды располагались среди населения, в деревнях. Но бомбежки и репрессии заставили их уйти в горы и ущелья. «Марказ» — это лагерь моджахедов, имеющий противовоздушную оборону и тяжелые орудия. Семьи здесь не живут, и моджахеды сами организуют свою жизнь: кто-то булочник, кто-то садовник, кто-то конюх, кто-то рассыльный и т. д. «Марказ» не существовал в традиционной межплеменной войне, так как в промежутке между двумя сражениями воин жил у себя дома. Но традиции «марказа» можно встретить в мусульманской истории: убежище знаменитого бандита и «рибат» братств, сражающихся на границах «дома войны». «Рибат» похож на некоторые «марказы» племенных зон Юга или северо-восточных провинций, объединяющих воинов из различных племен, но являющихся членами одного братства («накшбанди»); «марказ» — это укрепленная «мадраса», «амир» является в одно и то же время «алимом» или «пиром», или же любимым учеником «пира»; обеспечение войск осуществляется «мударрисами» школ, а многие воины являются «мюридами». Знаменитая база в Жаваре (Пактия), предмет яростных схваток такого же типа. Ее командир Джелаллутдин. Есть несколько «марказов», напоминающих бандитские логова, например «марказ» Амира Расула в Баглане, где контроль за ущельем осуществляется преимущественно с целью взимания платы. Только в «марказах», командирами которых являются религиозные деятели, живут люди из разных «кадм»; иначе такая неоднородность может быть расценена отрицательно. Если не поддерживать связей с «кадм», чему же тогда оставаться верным?

Как только решение атаковать принято (обычно утром), группа после полуденного приема пищи и чаепития покидает «марказ». Никакого порядка в продвижении, никакой разведки, никакого передового отряда. В сумерках группа останавливается на таком расстоянии от цели, чтобы объект можно было разглядеть в бинокль. С наступлением темноты группа начинает продвигаться вперед. Продвижение опять-таки зависит не от специализации или натренированности людей, а от их желания более или менее искренне сыграть роль моджахедов, будущих «шахидов» (мучеников) или будущих «гази» (победителей неверных). Самые целенаправленные достигают позиций противника, не получив на то никакого приказа. Другие располагаются там, где считают нужным. Тот, кто тащится в хвосте, не будет наказан: на все воля аллаха. И вдруг тишина взрывается: стреляют изо всего и отовсюду: за очень короткое время все боеприпасы израсходованы. Тот, кто хочет поимпровизировать, подбирается ближе и пытается бросать гранаты или убивать солдат. Подвиг заключается в том, чтобы принести оружие, отобранное у врага: это и добыча, и поступок, угодный богу. Потом, когда в игру вступают тяжелые орудия отдаленной базы или грозные минометы противника, начинается отступление, быстрое, но не паническое. Каждый за себя, никаких приказов, никаких передовых отрядов. Раненых и убитых уносят с собой. Останавливаются обычно в каком-нибудь доме или в мечети, вне досягаемости минометов, и после возвращения всех членов группы начинается чаепитие. Подводится итог, довольно скудный. Был бой («джанг») — появилось даже специальное выражение для этого: «такотук кардан» («так-так-так» — звук пулемета). Здесь нет ни хвастовства, ни трусости (иногда все же на войне убивают, а на следующий день бой может возобновиться). Война как образ жизни, как представление, как аутодафе.

Есть один вид оружия, который очень нравится моджахедам. Это индивидуальное оружие, производящее много шума и дыма, афганцы — настоящие асы в обращении с РПГ-7 (ручное противотанковое оружие) и ДШК 12.7-мм (пулемет); они обожают различные ракетометы, безоткатные пушки, но совершенно не используют минометов, для стрельбы из которых необходимы скоординированные действия трех-четырех человек и точный прицел. Хотя миномет часто представляет собой единственное эффективное оружие для обстрела крепких оборонительных сооружений. Эта индифферентность атакующих афганцев передается и атакуемым афганцам, плохо окопавшимся в мелких траншеях. Вообще моджахеды не очень-то прицеливаются: высота прицела всегда заклинивается для самой короткой дистанции, хитроумные оптические прицелы демонтированы.

Среди воинов, ставших моджахедами, появился аргумент, при помощи которого они оправдывают свою неспособность разбить противника: техническая отсталость вооружения. В XIX веке появилась винтовка, заряжающаяся с казенной части; сегодня господствует страх перед минными полями. Изобретатели «джихада» считали, по-видимому, что тактика в мире техники потеряет свое значение. Так, афганцы почти не предпринимают штурмовых атак под предлогом боязни минных полей. Однако некоторые исследования показали, что мины вовсе не играют такой уж важной роли. На самом деле афганцы не умеют эффективно вести прицельный огонь. Большая часть официальных постов защищена очень плохо. Аргумент, касающийся возможных угрожающих потерь, окончательно теряет свое значение, тем более что моджахеды вступают порой в самые рискованные сражения или начинают внутренние войны, которые могут превратить их просто в «кошта» (убитых), а не в «шахидов».

Всякий переход к более продуманной тактике осады предполагает изменение в восприятии войны: специализацию, то есть различие между бойцами, координацию действий, то есть чувство точного времени, и особенно желание создать разрыв между боями.

Отсутствие тактической изобретательности, такое странное у людей, которых вся мировая литература представляет в качестве прирожденных воинов, — это следствие отсутствия стратегии.

Определение цели (советско-афганский пост, расположенный на границах пространства солидарности), как и концепция атаки (демонстрация силы без достаточного желания захвата и разрушения цели), Унаследовано от межплеменной войны, которая является оборонительной, а не наступательной, поскольку она обесценивает единственную точку, взятие которой положило бы конец агрессии. Захват советских баз стоит выше понимания большинства афганцев, как и захват столицы; участник межплеменной войны мог взять власть лишь после того, как она пала.

Атаковать базу — это значит полностью изменить концепцию стратегии. Тогда афганцы просто пытаются жить рядом с этими базами, представляющими собой нечто вроде наземных авианосцев, замкнутых в себе и, как это ни парадоксально, совершенно не контактирующих с окружающей средой, после того как периметр их безопасности будет очищен при помощи бомб и бульдозеров. Повторяя знаменитые слова, воин не берет власть, он ее подбирает (взятие Кабула в 1929 г.). Гocyдарство само по себе — это не цель; пустое пространство больше привлекает воина, чем наполненное; базар подвергается разграблению, когда властелин покидает дворец. Таким же образом тактический идеал для большинства моджахедов — это возвращение официального поста после переговоров или предательства. Это награда за святое дело, а не результат размеренной и четкой стратегии. Время не соответствует истории».
                                                                                                                           А. Ляховский
























 Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.


Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 378 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (0)


 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.
1

1





Битва в Панджшере


Анатолий Сурцуков

 

Виталий Егорович Павлов, командир полка, с самого утра был хмур и непривычно резок в общении с подчиненными.

Грудинкин, наш комэска, после утреннего построения вызванный на КП, канул туда, казалось, с концами, не выходя даже чайку попить в свой модуль.

Саня Садохин, наш замполит, начал бриться, тщательно наводя на лицо положенный глянец. В противовес своему праваку (это так называют лётчика–штурмана, сидящего в вертолёте справа), всегда поросшему небрежной щетиной, Саня старался выглядеть достойно, а уж перед серьёзной операцией это у него обострялось до неприличия.

На этот раз операция предстояла действительно серьёзная, насколько мы могли себе представить по косвенным признакам.

Но даже самое больное воображение не могло нарисовать нам масштаба предстоящих действий — как оказалось впоследствии, не имеющих аналога в истории военного искусства по многим параметрам. Нам предстоял Панджшер.


ПАНДЖШЕР

Панджшер — это узкое, глубокое, извилистое ущелье, кривым шрамом пересекающее тело страны на северо-востоке Афганистана, по дну которого протекает одноименная, довольно стремительная в своем течении горная речка.

В переводе с местного языка название «Панджшер» означает «пять львов». На самом деле львов, т. е. духов, там, по данным разведки, насчитывалось более четырех тысяч. Сорок исламских комитетов, двадцать четыре склада с оружием, боеприпасами, продовольствием и прочими необходимыми для ведения войны материальными средствами. Десяток рудников, на которых разрабатывались золото, серебро, лазурит, алмазы. Четыре госпиталя с иностранным медперсоналом, оборудованных по последнему слову медицинской техники. Две тюрьмы, в которых содержались пленные, в том числе из Советской армии.

Население ущелья, считая себя отдельной республикой, традиционно нелояльно относилось к любой центральной власти из Кабула, будь то принц Дауд или Бабрак Кармаль, бывший в ту пору президентом Афганистана и сидящий на очень неудобном троне под названием «советские штыки».

У панджшерцев существовала своя система паспортизации, свои мобилизационные планы и свой набор в свою армию.

От ударов с воздуха эта самопровозглашенная республика прикрывалась системой ПВО, состоящей из более чем ста зенитных горных установок (ЗГУ) с единой централизованной системой управления по радио. Причем позиции огневых средств большей частью были оборудованы в пещерах с выкатываемыми на рельсах орудийными установками, укомплектованными расчетами, прошедшими обучение в Пакистане, да и инструкторов, не только оттуда, у них было навалом. Часть персонала огневых расчетов представляла из себя смертников, прикованных во время боя к установке, поэтому принцип «по тебе стреляют, уматывай» тут не срабатывал. И еще одна неприятная для нас особенность местной ПВО. Они, сволочи, умели стрелять без применения трассирующих снарядов. Это, в совокупности с пещерным расположением позиций, давало преимущество скрытого применения по воздушным целям, то есть по нашу душу.

Возглавлял все это войско известный, даже знаменитый полевой командир Ахмад Шах Масуд. Безусловно талантливый военачальник, он виртуозно использовал преимущества рельефа уникального по своему географическому положению ущелья, которое на востоке примыкало к Пакистану, а на южной оконечности кривым ножом нависало над центральной частью Афганщины.

Оружие и другие материальные средства из Пакистана растекалось по всей стране через Панджшерское ущелье, которое являлось основной артерией, питающей эту проклятую войну.

Поэтому командование ОКСВ и руководство ВС СССР (Вооруженных сил Союза) прекрасно понимали, что от завоевания сидящего костью в горле оплота душманских сил зависит не только успех летней кампании, но и, возможно, исход всей войны в целом. Подготовке к этой операции было уделено исключительное внимание.

Необходимость тщательного подхода к вторжению в Панджшер показал и сам Ахмад Шах.

Годом раньше нашими была предпринята попытка «прогуляться» по этому живописному ущелью. Ахмад Шах подождал, когда в него втянутся основные силы, и, используя преимущество в занятии господствующих высот, нанес мощнейший удар по выдвигаемым колоннам. Обратно с боями прорвалась только одна рота…

Он и на этот раз знал, что мы снова собираемся к нему в гости, и знал слишком много, как показали дальнейшие события. Его нукеры поклялись на Коране, что нога шурави не ступит в Панджшер.

Замыслом проведения операции предусматривалась, учитывая полученный в боях с Ахмадом опыт, высадка десанта, вопреки устоявшимся канонам военного искусства, непосредственно на голову врага по всему ущелью, а это четыре тысячи двести человек на фронте в сто километров! Десант должен был занять господствующие высоты и обеспечить проход основных сил на бронетехнике по дну ущелья…


Грудинкин, промаявшись целый день на КП, принес к вечеру основу замысла применения авиации. По нему выходило, что на острие атаки, в первой волне планируемого к высадке десанта — наша эскадрилья. А группу захвата площадок, которая раньше всех суется в пасть врагу, возглавляет сам комэска. Мне же отводилась роль пары ПСО! Вот это да! От обиды перехватило дыхание.

«Ты что ж, Юрий Васильевич, перестал доверять, что ли, ведь раньше всегда группу захвата я водил?» — спросил его.

«Да ладно, Васильич, тебе ж в акамедь экзамены сдавать», — смущенно улыбаясь, проговорил командир.

Ему поддакнул и замполит. «Ты уж и так все операции на себя забрал, всюду вперед суешься, как будто других нет, незаменимый ты наш!» — довольно зло, что непохоже на Саньку, отчеканил Садохин. Меня аж передернуло от такого нахлопа и внезапно возникшего ощущения «безопорности» под ногами. Так чувствует себя ни о чем не подозревающий человек, вдруг проваливаясь в яму.

Видимо, Грудинкин уловил мое состояние, все-таки не один месяц в одной комнате живем, вместе воюем, и примирительно заметил: «Ну ладно, на первый вылет уж планы менять не будем, согласование и взаимодействие уже отработано, а на последующие — будь по-твоему». На том и порешили.

На следующий день мы полным составом двух эскадрилий (нашей, «зеленой», и соседней — «полосатой») уже прилетели в Баграм. Мамочки, а там уже черт-те что творится!

Столпотворение людей и техники, суета, гомон, пыль и ругань, гортанные пехотные крики и заклинания замполитов, сбившиеся в стаи начальники и корреспонденты, протуберанцы шатающихся по всем направлениям строем солдатушек, живописные группы летунов всех мастей и специальностей, невесомым перышком летящие куда-то женщины-связистки, почему-то легко пронзающие любую камуфлированную толпу.

Пехоты, десантуры, спецназеров как наших, так и местного афганского правительственного воинства, оголив важнейшие стратегические опорные точки, понабрали около восьми тысяч.

Вся авиация 40-й армии и несколько полков на территории Союза изготовились для действий в этой масштабной исторической операции.

Одних вертушек со всех полков Афгана в Баграм пригнали более сотни. Воодушевило нас то, что командовать всей вертолетной составляющей операции, к нашей гордости и некоторому успокоению, поручили нашему командиру полка, Павлову.

Вечером всех пилотяг, участвующих в операции, а их набралось около трехсот, собрали вместе, поставили задачу, и пошли мы, как это принято при отработке совместных действий, «топотать». Так мы называли тренаж «пеший по-летному», забавное, если посмотреть со стороны, зрелище. Несколько десятков взрослых дяденек, попарно стоящих друг за другом, начинают медленно ходить по замысловато расчерченному асфальту, повторяя предстоящие наутро действия, при этом наблюдая маневр каждого. Налетевшие коршунами неизвестно откуда фотокоры взяли нас в придел своих объективов. Но есть у летного состава примета — не бриться и не фотографироваться перед вылетом, поэтому я, пообещав расколотить дорогостоящую оптику об асфальт, разогнал стервятников, к вящему удовольствию своих подчиненных.

Подготовка закончилась, когда солнце уже готовилось завалиться за уютную подушку знакомых горок. Покуривая на крыльце модуля, народ, обычно пребывающий при этом в «бакланном режиме», непривычно приумолк. Все думали о том, что предстояло утром.

Оживление внесла проходящая мимо привезенная из Кабула официантка Людка. «Мальчики, говорят, за эту операцию и женщин будут награждать, может, и мне медаль дадут?» — проворковала она. Колька Корольщук, курчавый жгучий брюнет небольшого роста, подскочил к ней и, ладонями делая движения, каким разминают тесто, начал тискать поочередно груди прелестницы общепита, приговаривая: «Куда ж ты, Людк, медаль-то будешь вешать, сюда или сюда?» Официантка продолжала задумчиво и неподвижно стоять, как корова во время дойки. Король, ожидавший оплеухи, готовясь получить ее, как кот, который тянет при хозяевах колбасу со стола, но не может не совершать означенных действий, не дождавшись ответной реакции, ринулся прочь, в модуль, возбужденно вопя: «Восемь месяцев бабу не щупал, восемь месяцев бабу не щупал!..» Дружный гогот разрядил обстановку, стало как-то полегче дышать, чуть отодвинулся наплыв черных дум.


Утро 17 мая 1982 года выдалось смутным. Смутно было на душе, смутно было в воздухе. Вроде и облака солнце не закрыли, а какая-то влажная взвесь висела в воздухе, не позволяя атмосфере быть прозрачной, как будто хмурилось, насупилось само небо.

Одновременно нарастая, тревожный гул сотен винтов разогнал тишину над аэродромом.

Колонна десантуры, змеей вползшая на аэродром, жадно поглотилась чревами поджидавших ее десантных вертушек.

Отталкиваясь от взлетной полосы огненными струями, занозами в небо пошли вонзаться «сушки», истребители-бомбардировщики Су-22 афганских ВВС, призванные расчистить нам площадки приземления.

Тяжело переваливаясь с боку на бок, «зеленые», загруженные живой плотью десанта, подруливали к полосе и, чуть пораздумав на контрольном висении, оценивая свои силы, кряхтя и подбадривая себя похлопыванием лопастей, начинали карабкаться в высоту, один за другим вылезая на заданный этаж в воздухе, или эшелон, как у нас говорят.

В эфире — почти тишина, лишь изредка слышатся короткие штатные доклады экипажей о прохождении контрольных точек, да «сушки» доложили об окончании работы.

Подходим к Панджшеру. Вот оно, ущелье, уже проглядывается.

В утренней дымке его извилистое лоно выглядит серым и мрачным, задернутым покрывалом дымки и поднятой в воздух пыли от работы штурмовиков, как будто ущелье пытается укрыться от нас этой завесой. Напряжение в голосах докладывающих обстановку экипажей возрастает. Судя по произносимым кодовым словам, головная часть колонны высадки десанта вошла в ущелье, снижаясь для посадки на намеченные площадки. Занимаем со своей парой зону ожидания над входом в ущелье. Предупреждаю старшего спасателей о готовности к работе.

Сквозь толщу набранной высоты внизу еле различимо просматриваются штрихи вертушек, одна за другой протискивающихся в узкий коридор ущелья.

И тут началось.

Дальнейшее из-за насыщенности и плотности происходящих событий можно описать только с учетом последующего воспроизведения рассказов очевидцев, участников тех событий, наблюдавших их с разных точек.

Я вдруг услышал, как напряженная тишина в эфире взорвалась гомоном одновременных докладов возбужденными голосами сразу нескольких экипажей, среди которых улавливались обрывки фраз: «Куда ты?! ДШК работает!!! Захожу на него!.. Высад… Зеленый горит!!! Зеленый горит!!! Зеленый упал!!! Захожу на ДШК… Пускаю управляемую… Попал!.. Подтверждаю!..»

Смысл выстреленных в эфир фраз еще не дошел до сознания, а руки-ноги уже сделали в автоматическом режиме свое дело, и я понял, что начал снижение, проваливаясь с дикой скоростью в злосчастную каменную щель, на ходу выпулив в эфир одну-единственную фразу: «Я двадцать пятый, снижаюсь в ущелье!»

Вихрем заскочив в коридор его стен, мы увидели за поворотом под обрывом поднимающийся вертикально вверх столб черного жирного дыма, торопливо разматывавшего свои клубы.

Кто-то рявкнул в эфир: «„Зеленый", куда прешь, там ДШК!»

Выскочив на срез обрыва, мы увидели слева под собой обломки вертушки, которые жадно долизывал огонь. «Мать твою!!! КТО!!! Некогда! Надо успеть сесть. Высота! Высота большая!!! Вниз!!! Быстро вниз!!! Успел! Сядем!» Боковым зрением увидел — прошмыгнул впереди меня на посадку ведомый. Какого хрена, я ему команду на посадку не давал! Ладно, после разберемся.

Высадив спасателей, я посмотрел в сторону обломков и обомлел…

Петька Погалов, правак Садохина, с закопченным лицом, по-звериному оскалившись, тащит к нашему вертолету, обхватив своей ручищей, бортача, Витьку Гулина, а тот почему-то в летней куртке, в трусах, без ботинок, и в одной руке держит кожаную куртку, которая съежилась до детского размера. На голых Виткиных ногах кожа повисла спущенными чулками, на кистях рук болтаются обрывки кожи… Ввалившись в кабину, Петька, мотая продымленной головой, скаля зубы, смог только глухим голосом, пересиливая шум винта, прорычать-прорыдать: «Санька сгорел, Санька сгорел…» Смысл его слов доходит не сразу. Сознание не фиксирует то, что пока не видят глаза. Включается защита психики где-то в мозгу и переключает поток мысли на другое направление. Так. Ясно. Ребята обгорели, их жизнь решают минуты, срочно нужно в госпиталь!

Разворачиваюсь для взлета из-под обрыва в направлении кишлака, нависшего сверху. Руха, кажется, он называется. Включаю форсаж, начинаем карабкаться носом на обрыв, высовываясь снизу, как из окопа.

Вертолет на взлете беззащитен. Скорость мала, снизу-сбоку брони нет, поэтому правак, Боря Шевченко, приоткрыв свой блистер, высунув ствол автомата, на взлете с шухерных мест всегда постреливает по подозрительным местам. Мы уже медленно проплываем над Рухой, когда Боря вдруг подпрыгивает на своем сиденье и истошно орет только одно слово: «ДШК!!!» Сквозь гул машины и гвалт кипящего эфира в наушниках слышу мощные удары по борту, как будто кто-то равномерно и споро стучит кувалдой снаружи. Ети ее корень! Холод мгновенно охватывает затылок, это так, что ли, ощущается дыхание смерти?! Возникло видение бегущего по узкому коридору человека, по которому кто-то стреляет в затылок из пистолета, при этом хохочет вслед и, куражась, протискивает в сознание: «Ну что, курепчик, попался?» Ах ты, гад! Врешь, не возьмешь! Кулаки наливаются яростью и начинают гонять зажатые в них рычаги управления от упора до упора. Вертолет проделывает немыслимые акробатические телодвижения, уходя из зоны обстрела. Как там сзади, в грузовой кабине, катаются непривязанные ребята, не хочется и думать, простите уж, иначе все здесь останемся.

Наконец звук кувалдометра начинает ослабевать, и мы чувствуем, что выскочили.

Увернулись!!! Понял, ты, гад, мы тебя сделали!!!

Оборачиваюсь в грузовую кабину, там Петька, поднимаясь с пола, слабо помахал рукой: живы, мол. Так, это хорошо, значит есть смысл дальше в госпиталь лететь. Но вдруг сознание острым жалом пронзает мысль: «Ведомый!!!» Блин, я на такой большой промежуток времени отстранился от основной обязанности ведущего: ВСЕГДА ПОМНИТЬ О ВЕДОМОМ! Господи, что я наделал! Ни разу за это время не поинтересовался им. Почему он сел в ущелье? Ведь он должен был меня сверху прикрывать! «Какой же я мудак!» — мысленно обозвал себя последними словами и, выйдя в эфир, скомандовал двум десяткам вертолетов, находящимся в районе: «Ищите „двадцать шестого"!»

Высадив обгоревших мужиков в полевом госпитале, развернутом на окраине аэродрома, мы задумчиво подруливали к своей стоянке, пытаясь осмыслить случившееся. Особенно одолевала занозой застрявшая мысль о ведомом. Проклиная себя за бездарное руководство парой, я, заканчивая руление, развернулся на стоянке.

Шевченко, удивленно подняв брови, указывая пальцем на соседнюю машину, проговорил: «Командир, да это ж Наумов!» Ах ты, гондон сопливый, ну я тебе! Дернув стоп-краны и не дождавшись остановки винтов, опрометью выскочил из вертолета и подбежал к Юркиной машине.

«Что ж ты, гад, делаешь, я из-за тебя всю авиацию в районе высадки на уши поднял!» — возопил я.

Однако тут же осекся. Юрка, тряся головой в тяжелом бронированном ЗШ (защитном шлеме), рукой молча показал на фюзеляж своей машины.

Да-а-а уж, картиночка, достойная пера. Над входом в грузовую кабину и по всему борту зияли дыры величиной с кулак. Ошметья перебитых обгорелых проводов торчали из кабины экипажа. Пятна окалины веселыми красками расцветили серые бронеплиты возле командирского сиденья. Как аппарат смог в таком состоянии добрести до родного стойла, загадка сия великая есть. Слава советской технике! Не перестаю ей удивляться!

«Извини, командир, плохо слышу после того, как по мне шарахнули», — пробормотал милый мой Наумчик.

Закурив, он продолжил: «Ты когда вниз полез, тебе ж орали про ДШК, а ты не обратил внимания, попер прямо через установку, ну они или офигели от такой наглости, или просто не успели среагировать на такой шустрый маневр, но по тебе не отработали, а уж мне все, что нам обоим причиталось, видно, и досталось. Удар, дым в кабине. Я сразу на вынужденную пошел и сел чуть дальше тебя. Хотел доложить по радио, а оно не работает, проводку, гады, перебили. Только хотел правака выпустить, чтобы добежал до вас, смотрю, вы взлетаете, да прямо через эту же установку норовите пройти. Ну а мне куда деваться, я за вами и пошел. Хотел ракетами его приласкать, жму, жму на кнопку, а ничего не срабатывает, носовой пулемет жму — не работает. Пока бортачу сказал, чтобы пересел к пулемету, чтобы от ручной гашетки с него отработать, уже по вашему борту зенитка полыхнула, ну, думаю, хана. Тут борттехник все-таки успел из носового пулемета по расчету ДШК очередью дать. Отогнал их. Ненадолго вроде примолкли, да видать смертник один у них остался, снова застрочил, и уже по мне опять попал. Вывернулся я из-под обстрела, а сказать ничего не могу, пристроиться попытался, да куда там, ты так притопил, что хрен достанешь, только у Баграма на посадке и догнал. Приборы не работали, редуктор уже подвывать начал, слава богу, когда уже сели, наверное, масло вытекло. Как дошли, не знаю. А ты рядом с Садохиным на реке еще один вертолет видел?»

Этот вопрос нас озадачил, ведь о том, что произошло, в полной мере не знал в этот момент никто…


Рассказывает Петр Погалов

«Сначала все шло штатно. Правда, когда мы уже на борт пришли запускаться с десантом, корреспондент какой-то подскочил и хотел нас сфотографировать. Мы, конечно с Витькой Гулиным, бортачом, отказались. А Санька нас буквально за рукав под объектив тянет, что вы, говорит, чертей боитесь, а еще коммунисты. Ну не на тех он напал, мы увернулись, а он все-таки позировать начал этому, который с камерой, тебя, жаль, рядом не было.

Взлетели мы. Впереди — Грудинкин со своим ведомым, Шурой Шипуновым. У нас на хвосте тоже ведомым Витя Рязанов болтается, а уж сзади нашей пары — вся остальная эскадра.

Вошли в Панджшер. Смотрю, впереди площадка у Рухи показалась, а первая пара дальше прет. Ну, думаю, может, хотят против ветра зайти. Говорю: че там, Сань, ветра почти нет, давай с ходу сядем. Так и сделали. Саня со своим ведомым машины быстренько посадили, десант выпустили, и начали мы с этой площадки взлетать. Тут видим картиночку, от которой у меня аж шлемофон приподнялся, так волосы дыбом встали. Грудинкин разворачивается, а по нему ЗГУ начал работать. Пламя от выстрелов у него от стволов до вертолета, казалось, доставало.

Грудинкин ничего в эфир не успел сказать. Его вертушка медленно закрутилась и на островок речушки под Рухой упала.

Ведомый, Шура Шипунов, шмальнул по зенитке НУРСами, но она, развернув стволы, так по нему огрызнулась, что только шматки с его борта полетели. Смотрю, и они, задымив, отвалили.

Александр Шипунов, получив семьдесят два мелких осколка в лицо, шею, грудь, обливаясь кровью, сумел вывести вертолет из-под огня, и только потом, теряя сознание, передал управление своему летчику-штурману Сергею Кузнецову, который довел машину до аэродрома.

Мы продолжили взлет, и, когда немного набрали высоту, увидели стреляющую ЗГУшку. Ты знаешь, как Саня НУРСами стреляет. Он довернулся на нее и дал залп. Ракеты пошли точно в цель, вокруг установки земля закипела, ну, думаю, заткнулись, гады. Но, как видно, она была в обваловании или смертник там сидел прикованный, только зенитка снова ожила, и море огня пошло уже по нам… Я видел, видел, как шлейфы от наших ракет пересекались с трассами зенитки, идущими в нашу сторону. Мы продолжали вести стрельбу, все ближе надвигаясь на стволы, плюющие огнем нам в лицо. Мне казалось, что сейчас мы столкнемся, так и не прервав огненных объятий. Вдруг я услышал треск, из грузового отсека повалил дым, мгновенно заполнив своей чернотой пилотскую кабину. Где мы и куда летим, уже невозможно было понять. Я закричал: „Саня! Саня!" А из-за дыма его не вижу, и он не отзывается. Взялся за ручку управления, а она — вялая, как будто ее никто не держит. Приоткрыл блистер, чтоб хоть что-то увидеть, смотрю — мы на склон горы несемся, сейчас столкнемся. Я только ручку успел вправо отдать, как почувствовал сильнейший удар, и голова-жопа-ноги, куда-то мы стали кувыркаться. Вырубился. Сколько был без сознания, не знаю. Очнулся, кругом дым, в каком положении, непонятно. Шарю руками по пузу, чтобы кольцо привязных ремней дернуть, а его нет. Нащупал кольцо где-то за спиной, рванул и… вывалился наружу.

Смотрю, вертолет вдрабадан, горит. Я сунулся снова в кабину, Витьку вытащил. Его кожанка спасла, так бы сгорел. Только было, оттащив его, попробовал снова за Санькой полезть, как взрыв раздался, нас аж в сторону отбросило, а вертушка после этого на куски разлетелась.

Прямо скажу, скучно стало. Остались мы с Витьком вдвоем с одними пистолетиками в руках, а кругом враги, шкурой я их в этот момент почувствовал. И точно, как накаркал, гляжу, из-за поворота ущелья грузовая „Тойота" показалась, ты ее, кстати, не видел?

Ну, думаю, хана тебе, бегемотик. Успел прикинуть, сколько выстрелов смогу сделать, чтобы один себе оставить, и так тоскливо стало, что не поверишь, Богу взмолился. И тут — грохот на все ущелье, откуда-то сверху ты валишься. Господи, ты есть, возблагодарил его незнамо как! Приглядевшись, я только подумал, что по такой траектории ты с ходу не попадешь на площадку.

Как тебе это удалось? Я такой заход век не забуду. Ну а дальше ты знаешь…»


Мы закурили, чуть отойдя от израненных машин, попытались разобраться в сложившейся обстановке. Юрка Наумов тоже подтвердил, что видел на островке реки еще один сбитый вертолет.

Позвонили с КП.

Нам, как побывавшим непосредственно на месте боестолкновения, поставили задачу эвакуировать ранее высаженных у вертолета Садохина спасателей, вместе с телом погибшего замполита, которое они успели извлечь из-под обломков, а также забрать тела со сбитого вертолета Грудинкина.

Последние надежды на то, что кто-то из его экипажа выжил, рассеялись…

На простой вопрос, а на чем, собственно, лететь, с КП последовал гениальный по простоте и решительности ответ: берите, говорят, любые вертолеты, которые видите на этом аэродроме, и вперед.

Поодаль, поблескивая свежей краской, стояли две новенькие расчехленные «эмтэшечки». Вокруг одной из них прохаживался вальяжного вида борттехник. Подойдя к нему спорым шагом, мы на ходу объявили ему поставленную с КП задачу. Бортач, ну точно как таксист на московской стоянке, величаво отвернув мурло в сторону, процедил: «Мы под советников стоим». Не упомню, что я ему сказал конкретно, но через три минуты мы были уже в воздухе.

Солнце палило вовсю, когда мы снова ввалились в ущелье, подойдя к знакомому месту по другому маршруту.

Оставив Наумчика наверху, я подполз на висении поближе к обломкам Санькиного вертолета, с удивлением отметив, что к уже виденному ландшафту добавился остов сгоревшего пикапчика.

Спасатели на брезенте подтащили к нашему вертолету Нечто.

Когда это Нечто проносили мимо моего блистера, я заглянул внутрь брезента…

Беззащитное в своей обнаженности, с молнией летной куртки, навечно впаянной в мясо, в уже знакомой позе боксера, изваянное огнем в антрацитном материале в виде статуи трагического черно-красного цвета, увенчанное черным нимбом остатков курчавых волос, на брезенте лежало — ТЕЛО. Санькино ТЕЛО. Некий ПРЕДМЕТ. Который. Еще. Недавно. Был. Санькой…

В голове почему-то возникла картинка, как прошлой ночью Санек, спавший на соседней койке, во сне все время свешивал ногу на пол, как будто силился куда-то пойти, но не мог…

Вдруг внутри лопнула какая-то мембрана. С самого темного дна наружу вырвалась волна такой ярости, какой ни разу в жизни не испытывал.

Рванув рычаг шаг-газа вверх до упора, так, что еле успели заскочить в вертолет спасатели и еще с ними какой-то человек в чалме, я одним махом отодрал машину от склона. Развернув ее на висении носом на противоположный берег, начал залп за залпом всаживать весь боезапас ракет в бруствера видневшихся окопов духов, при этом рыча что-то нечленораздельное.

Окутанные дымным пламенем сходящих из блоков НУРСов, мы на подлете продвигались к островку, на котором стоял сплющенный от удара, с поломанными лопастями и свернутой набок хвостовой балкой вертолет Грудинкина.

Сели от него слишком близко, так, что наши лопасти едва не задевали стоявший остов.

Десантура, успевшая к нему подойти, вытаскивала из нутра покалеченной машины все, что можно. Почему-то командир десанта, подбегая к распахнутой нашим бортачом двери, пригибался почти до земли и вел огонь из автомата во время движения одиночными выстрелами. Забежав к нам в кабину, он, задыхаясь, сказал, что придется немного нам обождать, пока тела вытащат, их зажало деформировавшимся от удара металлом частей кабины. Причина применения одиночных выстрелов объяснилась уже потом. От перегрева стволов автоматы десантников уже не могли стрелять очередями. Посмотрев направо в направлении стрельбы наших, я обнаружил, что сидим-то мы метрах в ста пятидесяти от зеленки, где у духов, видимо, оборудованы неплохие огневые позиции. Сквозь шум винтов и рык двигателей еле различались какие-то щелчки. Я, немного поразмыслив, по СПУ стал советоваться с праваком: может, нам развернуться задницей к зеленке? Боря Шевченко, не сразу врубившись, повернул голову, чтобы переспросить меня. В этот момент раздался щелчок позвонче, в стекле правого блистера напротив Борькиной башки образовалась дырка, и борттехник, тот самый вальяжный «таксист», вдруг завалился назад, обливаясь кровью. Ну ни хрена себе! «Боря, помоги ему!» — заорал я, удерживая управление. Боря, удивленно рассматривавший дырку в блистере и смахивавший с носа осколки стекла, выпучил глаза и метнулся в проем двери, где на полу лежал раненый бортач.

Ну, гады, вы уже достали, щас я вам! Ласковыми интонациями, со спокойствием, которое самого удивляло, вызвал на связь Наумова, мотавшегося над нами сверху. Обращаясь уже не по-позывному, сказал ему: «Юра, по нас справа стреляют, борттехника ранили, отработай в траверзе от нас сто пятьдесят „карандашами"». (Это так НУРСы по коду называют.)

Что такое с высоты шестьсот метров зазор между нами и врагом в сто пятьдесят метров? Это примерно как щелка в полу, куда надо, ножичек кинув, точно попасть…

Такую задачу я мог поставить только Юрке, зная, как он стреляет, а в данной ситуации это означало — на кончик его пальца, нажимавшего кнопку огня, повесить жизнь всего нашего экипажа и десантуры. Мы ведь знали, сколько таких промахов было с трагическими последствиями.

Замерев, слушаем и считаем секунды. Слышим слитное шипение, как будто дракон выдохнул. Это ракеты пошли. Считаем секунды: раз, два, три, попадет — не попадет? Четыре, пять, попадет — не попадет? Шесть, семь, попадет — не попадет?

Справа раздался торжествующий грохот и вскипели мощным вулканным извержением разом земля и деревья. ПОПАЛ!!! Молодец, Юрчик!!!

Примолкли сволочи!

Десантник с просиявшим лицом, подойдя к нам, дал команду бойцам на погрузку снятого вооружения и своих раненых. Извинившись, что не смогли пока достать убитых, предложил нам увезти сначала живых. Ну что ж, полосатик, ты прав. Взлетаем. Пришли в Баграм без приключений, только половина приборов почему-то не показывала.

Зарулив на стоянку, выключили движки. Вышли осмотреть машину и разом присвистнули.

Весь правый борт иссечен следами от пуль, пробит редуктор и входной аппарат двигателя, Борькина дырка сверкает в стекле. Хорошо, что в стекле, а не в голове, а ведь запросто, если бы я его в тот момент не позвал… У Юрки тоже пару дыр нашли на заднице. Вертолета, конечно.

Боря спрашивает, а что это за хрена в чалме под белы рученьки спасатели к нам на борт затащили во время эвакуации Садохина. Пожимаю плечами, мол, я его мельком едва видел.

Кто это был, нам потом рассказали. Жаль, что потом.


Рассказывают спасатели

«Когда вы нас высадили, мы пошли к обломкам вертолета замполита и стали прикидывать, как приподнять движки, которые придавили тело. В это время услышали шум подъезжавшей из-за поворота дороги машины. Спрятавшись за обломками, стали выжидать, что будет. Из машины вышли два бородача в чалмах, с автоматами и направились в нашу сторону. Мы, поздоровавшись, кинули гранату им под ноги. Один сразу упал, а второй, у которого еще и рюкзак за плечами оказался, быстро-быстро так полез вверх по склону. Ну мы его ссадили, связали, в вертолет вместе с собой усадили, в Баграм с вашей помощью привезли и контрикам сдали».

Как оказалось впоследствии, задержанный оказался начальником штаба Панджшерского ущелья, первым подручным Ахмад Шах Масуда. Он ехал, чтобы пленить выживших членов экипажа Садохина или Грудинкина и запечатлеть на пленку результаты работы построенной им системы ПВО.

По документам, найденным у него в рюкзаке, переведенным и расшифрованным, было арестовано 108 человек. Среди них — ответственные работники аппарата НДПА, Министерства обороны, международного аэропорта Кабул. Поэтому Ахмад Шах, обладавший неограниченными финансовыми возможностями, знал о предстоящей совместной операции советских и афганских войск ВСЕ.


Но делать нечего. С КП уже команда прошла, что нам два борта снова подготовлены, запущены, ждут нас, сердешных.

Снова взлетаем, идем опять в злосчастную пасть дьявола.

Дошли, сели. Сверху уже не только Юрка прикрывает, а целая кодла «полосатых» из эскадрильи Полянского, наших соседей.

Один из «полосатых» доложил, что видит на позиции уже слева от нас ЗГУшку, которая стволы разворачивает в нашу сторону. Павлов, управлявший боем сверху, обматерив его слегка, прикрикнул: «Раз видишь, то бей!» Слышим шипенье схода управляемых ракет, затем торжествующий вопль: «Попал!!!»

В обстановке, когда по тебе стреляют, а ты не можешь ничего сделать, становится не по себе. Беру свой автомат, и через открытый блистер начинаю палить вверх по склону в направлении обидчиков.

Бортач, уже третий за день, истошно завопил: «Командир, лопастя, командир, лопастя!!!» Это он заопасался, что лопасти несущего винта задену. Удивленно и жалостливо посмотрев на наивного паренька, я сказал: «Милый, да мы сейчас можем вместе с лопастями здесь остаться, если стрелять не будем».

Борттехник приумолк.

Через минуту подполз десантник, уже со спасателем. Вытирая пот с прокопченных пороховой гарью лиц, прокричали, что до сих пор не смогли вырубить из цепких объятий искореженного металла тела погибших, и предложили взлететь, чтобы не служить полигонной мишенью для духов, покрутиться над ними на высоте, а уж когда они ракету дадут, что будет означать готовность к погрузке, снова зайти на посадку. Павлов сей план утвердил, и мы шуганутой птичкой вспорхнули на спасительную высоту.

Тут вмешался такой психологический момент. Представьте, что погожим летним днем вы, купаясь, кидаетесь в речку, накопив в теле запас тепла. Только выйдя из бодрящей водички, надо сразу снова туда бросаться. Уже менее приятно. Только вышел — снова в воду. Холодно и противно. Снова вышел — и снова в воду. О-очень холодно, о-очень неприятно, и о-о-очень неохота. Вот теперь умножьте в несколько десятков раз уровень ощущений, чтобы получить в сухом остатке те чувства, которые охватили нас при виде красной ракеты снизу. Я вдруг ощутил у себя лихорадочную дрожь по всему телу. Ноги на педалях заходили ходуном. Огромным усилием воли заставив себя отдать ручку управления вперед, посмотрел на свой доблестный экипаж. Борттехник, парень из баграмской эскадрильи, имени которого я даже не знал, сидел на своем рабочем месте, как окаменевший «статуй». Лицо его заострилось и почернело. Глаза без всякого выражения приобрели вид застывших объективов. Боря, мой правак, каратист и весельчак, гундос и похренист, сибиряк по рождению и заматеревший дальневосточник, ПОБЕЛЕЛ лицом. Тупо глядя выцветшими глазами вперед, он бессвязно бормотал что-то насчет курса.

На своем застывшем резиновой маской лице я, чуть ли не руками раздирая рот, изобразил подобие улыбки, затем прохрипел экипажу, удивляясь чужому голосу: «Нормально, мужики…» И сунул ручку, пересиливая все свои инстинкты, что есть мочи от себя, переводя вертолет на снижение!

Внизу уже привычно поднимали камешки пули духовских винтовок, суетились десантники и спасатели, занося в грузовую кабину тела убитых и раненых, какие-то шмотки, оружие, боеприпасы и прочую дрянь со сбитого вертолета. Мы безучастно и тупо, как зомби, наблюдали за этой картиной, как будто нам показывали кино по телевизору. Наконец, наземники подали знак: все, мол, можно взлетать. Чуть приподняв машину над островком, я понял, как ей тяжело. Напряглись все ее мускулы, задрожало от напряжения все ее тело, выгнулся тюльпаном несущий винт, обвисла балка, и движки, взвыв на немыслимо высокой ноте, пропели: «Ну-у-у-у-у-у-у куда-а-а-а-а ж-жж-ж-ж-ж-ж, ты-ы-ы-ы-ы-ы???» Мысленно умоляю ее потерпеть, поднажать ну еще чуть-чуть, ну НАДО отсюда выбираться, ты пойми ж, дорогая!!!

Еле заметным движением ручки приглашаю ее к поступательному полету.

«Восьмерочка», постанывая, проседая под тяжестью непосильной ноши, чиркает носовым колесом за гребень волны возмутившейся враждебной горной речки, не желающей выпускать нас из своих холодных объятий, и, вздрогнув при входе в косую обдувку, как бы представив себе мерзость купания в холодной воде, уходит в высоту. Уф-ф-ф-ф-ф!

В Баграме становятся ясными итоги первого десантирования. За две минуты боя во время высадки сбито два вертолета, повреждено пять, погибло четыре члена экипажа и десять десантников, ранено пять летчиков и восемь десантников. НО! ЗАДАЧУ НИКТО НЕ ОТМЕНЯЛ!!!

Угрюмо стоял строй летчиков, перед которым лицом к лицу — строй десантуры, подготовленной к следующему вылету.

Между двумя этими живыми (пока) коридорами вышел Павлов.

Ни одного замполита в ЭТОТ момент я не увидел.

Что говорить, как настроить людей на вылет в тот же район, на те же площадки, где так ошеломляюще быстро война сожрала их лучших товарищей, а тем более командиров?!

Уверен, ни один западный пилот ни за какие доллары, фунты и марки в этих условиях не полез бы снова в пасть тигру, пока там массированными бомбардировками не сделали бы выжженную пустыню!

Павлов, обращаясь одновременно к двум строям, сказал: «Ну что, тяжело? Да, тяжело! Но задачу выполнять будем!» Затем рассказал матерный анекдот, соленый, как от привкуса крови, и, махнув рукой, скомандовал: «На запуск!»

И все ПОШЛИ.

Молча, ожесточенно, прорубив коридоры прохода, ощерившись на посадке огнем из всех видов оружия, так, что из-за черного облака, выплевывающего смертоносные занозы, и вертолет-то виден не был, зашли, сели, высадили, взлетели. Враг и опомниться не успел! Задача была выполнена!

Идем обратно. На душе — опустошенность. Подходим к выходу из ущелья. Справа — четырехтысячники, горы, на которых снег тает не каждое лето. Слышу в наушниках слабый голос: «Я Маяк, я Маяк, кто меня слышит, у меня десять „трехсотых" и четыре „двухсотых", кто слышит, прошу помочь…»

Раненых забрать — первейшая задача на войне. Прикидываю топливо, его остается в обрез. У других, значит, еще хуже. Отзываюсь на стон этого Маяка, прошу его обозначить себя дымами, остальную эскадру угоняю на дозаправку в Баграм.

Загораются дымы. Бог ты мой, куды ж вы, милые, забрались!

Оранжевый сигнальный дым, веселясь, курчавился на остром, как нож, склоне горы, у которой превышение составило, по нашим прикидкам, не меньше трех тысяч восьмисот метров!

Ну ладно, попробуем. Иду на посадку. Еще издали при подходе к склону чувствую, как машину начинает швырять по высоте и направлению вертикальными потоками, которые всегда образуются при прогреве воздуха вблизи склонов, да тут еще ветер сильнейший персонально облизывает гору. И вот уже скорость почти подгашена, склон горы совсем близко, движки воют на максимальном режиме, пытаясь удержать вертушку в разряженном воздухе. Мускулы напряжены, рычаги управления ходят ходуном от упора до упора, компенсируя непредсказуемые броски машины.

Внезапно какая-то неумолимая сила стаскивает машину вниз по склону так, что его гребень оказывается выше по полету!

Оп-п-п-а-а!

Лихорадочно соображаю. Так, вверх не уйдешь, шаг-газ под мышкой и мощность уже полная, больше не выжмешь. Влево-вправо тоже не уйдешь, гора уже слишком близко, при развороте неминуемо столкновение со склоном. Ну и какое решение, командир? Мелькнула мысль, что командир (эскадрильи) пару часов назад погиб, замполит тоже, вот сейчас и зам здесь останется со всем своим экипажем. Что-то до хрена за один день, обидно!

Ну а решение, решение-то какое? А осталось одно решение — Богу молиться и, замерев, не вздумать управление дергать!

И я обратился мысленно к Боженьке, в эти пару секунд успев вложить столько чувства, что, видно, дошло обращение до адресата, может, и занятого в тот момент делами поважнее.

Так же внезапно, как будто кол в задницу всадили, вертушку вышвырнуло вверх, и, уже под собой наблюдая сигнальный дым, я кинул машину вниз, пока стихия не передумала. Вертушечка замерла, вцепившись лапами основных колес в острый склон, как птичка за скалу. Переднее колесо, не уместившись на лезвии склона, качалось над пропастью глубиной километра полтора. Пришлось, поджидая медленно спускавшихся с горы солдат, балансировать, как на канате, удерживая машину на двух колесах.

Борттехник, уже четвертый за этот день, Толя Ларин из кандагарского полка, высокий, статный парень, поводя усами, спросил: «Командир, а как взлетать-то будем?»

Как, как? А вот так. Дождавшись окончания погрузки, взвесив на всей имеющейся мощности вертушку, движением ручки вперед до упора одним махом сваливаю машину в пропасть, стараясь не задеть хвостовой балкой за склон. Ухнув вниз, вертушка быстро набирает скорость, а там уже сам черт нам не брат.

«Как твоя фамилия?» — выдохнув, спрашивает бортач. Я ответил.

«Запомню», — задумчиво сказал Толя Ларин.

Вечером, зайдя в столовую, попробовали с Борькой поесть.

Не удалось. Почудился снова запах обгорелого человечьего мяса.

На послеполетном построении эскадрильи мужикам я смог сказать только о том, что если «смыканемся» назавтра, то духи, значит, сделали нас, а ребята наши погибли напрасно. Так уж лучше отомстить за них, а такая возможность у нас наутро представится.

Зайдя в свою комнату в модуле, мы с праваком чуть не попятились назад. Там, где вчера был гомон и толчея, стояли ПУСТЫЕ кровати. Кто убит, а кто — ранен. Остались только мы вдвоем. Эта была моя самая страшная бессонная ночь за всю мою жизнь…

В сознании начался анализ всего случившегося и того, что ДОЛЖНО было случиться, по всем раскладам ДОЛЖНО было не раз произойти, НО… почему-то не произошло. От навалившегося БОЛЬШОГО СТРАХА выворачивало наизнанку. Хотелось выть и кататься по кровати. Безумные мысли бередили и не давали покоя: «Уйти, убежать, скрыться. Почему Я должен, за что это МНЕ? Как я завтра, да уже, считай, сегодня, смогу повести эскадру в таком состоянии?!!»

Утро наступило внезапно и споро. На ватных ногах, с полным ощущением идущего на казнь человека, убежденного в неотвратимости своей смерти, я добрел до стоянки своего вертолета. Плюхнувшись на сиденье, снова мыслями ушел в «дальнейшее пространство». Очнулся от тычка борттехника и его голоса: «Командир, запускать?» Кивнув, автоматически посмотрел на приборы. Загудела «АИшка», ожили стрелки, зашипел впускаемый в горло движков сжатый для запуска воздух, закачался горизонт от раскручиваемых винтов, в кабине запахло выхлопными газами, винт, все более яростно вращаясь, набрал свою силу, приподняв машину. И внутри все стало на свои места, противная стынь растопилась при одном взгляде на прибор температуры выходящих газов, голос окреп и приобрел командирский металл, в эфир раздалась уверенная команда: «Я „двадцать пятый", вырулить группой на полосу для взлета!»



1

1

 Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.


Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 302 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (0)


 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.











1


        Вот как – то так все и было 15
1
                                                                                (Yu. Oleinikov)



























САПЁРЫ ПАХАРИ АФГАНСКОЙ ВОЙНЫ

С. ДЫШЕВ

В Кандгарском аэропорту термометр показывал рекордные 72 градуса. Асфальт проваливался под ногами, как сырая глина. Взводный Давыдов встречал Андрея Гармаша прямо на взлётке, как родного. Миссия предстояла волнующая и важнейшая — передать Андрею, как заменщику, свой родной взвод спецминирования.

«Хитрушки» «духам» в подарок

В первый месяц командир инженерно-сапёрной роты капитан Олег Юрченко возил лейтенанта как стажёра, учил, рассказывал и показывал, как себя надо вести в разных ситуациях. А работа была опасная и завлекающая: разминируешь участки дорог, ставишь всяческие «липучки», «хитрушки». Есть правило: уходя, всегда оставлять «духам» «подарки» — мины на звуки, мины «охота», растяжки. Поставил такую на тропу в ущелье и уезжаешь. Душманы в схронах сидят, выжидают, видят или слышат, что шурави уехали и выходят. Если минут через 15 взрыв, значит кто-то нарвался. Для рассеивания противопехотных мин-лепестков применяли кассетные снаряды реактивной установки «Ураган», для разминирования проходов для техники — установку с народным названием «Змей Горыныч».

Боевое крещение на «Чёрной площади»

А боевое крещение лейтенант Гармаш получил на окраинной дороге Кандагара, на так называемой Чёрной площади, рядом тюрьма и последняя застава. Место подходящее. Сапёрам надо было обеспечить проход танков.

— Едем на «луноходе» (боевая машина разминирования), «яйцами» (катки-тралы боевой машины разминирования) дорогу тралим. И тут обстрел. Гляжу, летит в башню танка граната из гранатомёта, — вспоминает свой первый бой Гармаш. — Чёрный дым. Из танка по связи кричат, по мне отработали. А второй танк, ехавший за мной, обогнал нас, башню повернул и открыл огонь по «зелёнке». Когда первый раз бабахнул, меня ударной волной чуть с брони не снесло, в ушах звон. И горечь: уже потеря!

К счастью, все танкисты остались живы. И ещё где-то час вместе с мотострелками взвод Гармаша обрабатывал эту «зелёнку».

Такая работа была почти ежедневной — вместе с батальоном сопровождения проводить через город Кандагар на войну колонны бронетехники, «наливников» (с топливом) и продовольствием. И первыми шли всегда и везде сапёры. И мины, пули и снаряды — тоже были для них первые, когда с началом боя враг начинал «зачищать» арьергард.

Со своими сапёрами Андрей Гармаш участвовал в боевых операциях бригады по реализации разведданных, со спецназом и разведподразделениями в засадах, в уничтожении караванов с оружием и боеприпасами из Пакистана.

И горечь потерь…

Когда Андрей Гармаш уехал в отпуск, в южном районе Кандагара шла очередная операция. Там, на пересечении караванных путей рядом с Пакистаном всегда действовали несколько бандформирований. Вернувшись, узнал, что заместитель командира его взвода сержант Атаджанов получил тяжелейшие ранения, при подрыве потерял две ноги, руку и глаз. И тогда осталось у Андрея чувство неосознанной вины.

Одним из трагичных эпизодов афганской войны стала гибель группы спецназа. На двух вертолётах её высадили в ущелье, и уже покидали район, как вдруг их зажали моджахеды, начался неравный бой.

На выручку собрали всех, кто был на ближайшей заставе, в том числе и сапёров. Духи услышали, что идёт на подмогу бронетехника, и отступили. Но из восемнадцати человек в живых остался один, тяжело раненный, он из последних сил отбивался лопаткой. И вспоминаются пронзительные строки фронтовой песни: «Нас оставалось только трое из восемнадцати ребят…» А сапёрам нашлась известная на войне работа: проверить, нет ли под телами погибших подложенных мин-ловушек.

Война одна, а пайка разная

Бывало, на боевые уходили на пять суток, а получалось — на десять. А есть нечего, кроме галет. И тогда забивали верблюдов. Но в общем, кормили хорошо, продолжил воспоминания Андрей Юрьевич. На войну пайки выдавали нормальные. Впрочем, ДШБ и спецназ получали усиленные. А сапёров относили к пехоте. В одних условиях едим и воюем, а нормы разные. У них и комбинезоны были получше — «песочка», а сапёры — в обычной армейской форме. Начальник инженерных войск 40-й армии как-то приезжал, ответил на вопрос, что у нас такие нормы и ничего поделать не может.

Но это забывалось, когда выходили «на боевые»: всё заслоняли азарт, чувство опасности, боевой дух и вера в свою силу и победу.

И вспомнил мамин борщ…

Та армейская операция весной 1987 года по реализации разведданных (ждали караваны с оружием и боеприпасами) тоже останется в памяти Андрея Гармаша на всю жизнь. В ущелье Апушело по дороге в Кабул вошли в 6 утра, после того как его отработали авиация и артиллерия. Бойцы десантно-штурмовой бригады пошли по обеим сторонам гор, перебежками продвигаясь вперёд. А бронетехника с сапёрами в голове колонны — по дну ущелья.

Уходили моджахеды в основной массе по руслу реки. И как приметили сапёры, свои мины отмечали, чтоб самим не подорваться, тремя-четырьмя камешками-голышами, поставленными друг на друга. Только начали их обезвреживать, как начался обстрел, то ли из миномёта, то ли из «безоткатки». Гармаш сидел на броне БТРа. Когда рядом взорвался снаряд, всех взрывной волной сдуло внутрь, и ещё люк закрылся. Андрей дал команду всем вылезать через боковой люк. Шлемофон (говорящую шапку), подключённую к радиостанции, сбросил, значит, остались без связи, пришлось кричать, собирать всех сапёров и рассредоточивать их за камнями и за бронёй БТРа.

— Лёг за камень, а они ещё по тебе стреляют разрывными пулями, и начало сечь лицо, — продолжил Андрей Юрьевич. — Вот тогда я всё вспомнил: и борщ мамин, и жизнь свою. Долбили минут двадцать, головы поднять невозможно было.

Но тут ребята из ДШБ, что по горам шли, подоспели, цепью пошли, «духи» прекратили стрельбу и отошли. Тогда сапёры поднялись и снова смогли заняться своим делом.

К вечеру, как стало темнеть, отработали 6—7 километров. Много это или мало? Для обычного путника — мало. А для сапёра — это тяжелейший труд, где каждый метр может таить смерть, а дорога за твоей спиной уже должна быть безопасной. И ведь целый день шли с боями, до последнего кишлака, где обитала эта банда. Там и завершили её разгром. В этом кишлаке, выставив охранение, и переночевали. А наутро из-за дувала потянуло тухлым запахом, глянули, а там труп душмана. Да и понятно, жара до 70 градусов доходила…

Как спасли советников «зелёных»

На войне как на войне, без взаимовыручки нельзя. Суворовское «сам погибай, а товарища выручай» — первейшее правило.

В этот раз выручали сапёры. На севере от Кандагара шла операция, 16 участвовавших батальонов окружили зелёную зону. А до этого сапёры в кратчайшие сроки проверили все участки местности, где выставлялись боевые машины батальонов. Сначала туда направили подразделение афганской армии (их называли «зелёными»), оно попало под сильный огонь и, как обычно, сразу отошло назад.

— С ними были наши советники, пришлось их прикрывать, — вспоминает ветеран. — Нас стали сильно обстреливать, и тут такая заваруха началась.

В те критические минуты сапёрам можно было надеяться лишь на свои силы, а советникам — на наших. И, как говорится, отложив щуп, Гармаш вместе с бойцами в коротком бою уничтожил несколько моджахедов и огневых точек. Советников спасли, а бандгруппы окружили и затем ликвидировали.

Жили — не тужили

Самое желанное время — после операции. Давали три дня на баньку, «разгрузку», парко-хозяйственный день на технику и чистку оружия. И просто отдых. А при «сухом законе» в Афгане как без фронтовых? Спиртное делал старшина на самогонном аппарате, из сахара и леденцов, которые среди боеприпасов и наркотиков находили в уничтоженных караванах.

Но на войне — ни капли, это железный закон.

Конечно, и вши были, и болезни — малярия, желтуха, амёбиаз. Переболели в роте 80 процентов солдат и командиров. Кто не сталкивался, не знает, что тротил имеет свойство испаряться и сажает печень. И ослабевший орган не может устоять от всей этой заразы. В пустыне заваривали и пили, как чай, верблюжью колючку, в качестве профилактики более или менее спасала. А так на 5 тонн воды ведро хлорки: хочешь — хлебай, хочешь — нет.

Были у Андрея контузии и ранения осколками: во время подрыва мины сидел на броне. Но в госпиталь не обращался, фельдшер удалил — и в строй. Через год последний вышел из колена, сам и выковырял.

Негативные стороны забывались, в памяти оставались вручения наград, дни рождения, проводы друзей, встреча новых людей по замене, их обучение.

Последняя мина под Кандагаром

В мае 1988 года Андрей Гармаш стал командиром инженерно-сапёрной роты, сменив на этом посту уже другого командира — Валентина Колчанова. Служили ребята из всех уголков Советского Союза, из Прибалтики, Узбекистана, Таджикистана. Таджики были переводчиками, язык один — пушту. По штату в роте числились 126 человек, а реально — около 80-ти, ведь были погибшие, раненые и больные. И полноправные члены коллектива — великолепная семёрка минно-розыскных собак. Вместе рисковали, погибали, вместе делили в горах и пустынях воду и паёк. В инженерно-сапёрной роте только за восемь лет погибли 32 человека.

А самый радостный и долгожданный приказ пришёл в августе 1988 года: о возвращении бригады на Родину. И конечно, колонну выводила рота Гармаша. Об этом событии была заметка в газете «Красная звезда», сообщившая, что с юга Афганистана ушла 70-я бригада, и последнюю мину под Кандагаром снял гвардии старший лейтенант кавалер ордена Красной Звезды Андрей Гармаш.

Дорога домой

Но работы впереди сапёрам ещё хватало. По дороге через Шинданд один из вожатых собаки подорвался на мине. Солдата с тяжёлыми ранами отправили в госпиталь. Андрей тогда впервые увидел, как плачет собака. Решил, что заберёт Агата с собой в Советский Союз, и с того дня делил с ним на двоих банку тушёнки из пайка.

Последним населённым пунктом был Тарагунди. Сапёрам выдали новую форму, сказали надеть ордена и медали. Но Андрея здесь ещё ждал последний «привет»: из-за дувала, явно «дружелюбный» афганский мальчик швырнул увесистую каменюку. И надо же, попал прямо в орден Красной Звезды на груди, даже лучик погнулся.

13 августа 1988 года 70-я бригада на боевой технике с личным оружием перешла границу и вошла в Кушку.

Но на парад по случаю вывода войск в Кушке роту не взяли: мол, у вас, сапёров, техника старая и раздолбанная. Но зато взяли «напрокат» 4 новых БТР-80 и посадили на них пехоту. Так вот в эксклюзивные телерепортажи и новости главные пахари войны и не попали. А ждала их дорога. По руслу высохшей реки на родимой и видавшей виды технике прошли 10 километров от города, в запасной район, где и определили им временную дислокацию. Потом Гармаш сдавал технику, имущество роты, отправил домой солдат. А 1 сентября вместе с Агатом направился в Мары, затем в Ташкент и — самолётом в Москву…



















































































































































































































































































































































































































































































































































































Записки начпрода полка.

В. Сирота

Наша пропаганда в действии.

Только ленивый не костерил партократическую систему. И ведь было, было за что. Косности, шаблонности — в пропаганде, например — хватало. Особенно дикой выглядела она на войне.

Перед началом вывода войск из Афганистана отправили меня с отрядом пропаганды и агитации в кишлак Куругузи, расположенный по маршруту движения нашего полка. Задача — оказание помощи бедноте. А если начистоту — задабривание населения: чтобы поменьше в спину стреляли.

Прибыли, развернулись. Охранение (три БМП) заняло оборону на случай нападения. Медики поставили стол, надели белые халаты. Политработники развернули передвижной кинотеатр на базе ГАЗ-66.

Процесс пошел: народ потихоньку стал выползать из своих глиняных жилищ, подходить к нашим машинам. У меня в двух «Уралах» было зерно. Начали его раздачу. Наблюдаю следующее: мешки с зерном берут те, у кого есть ослики и верблюды, то есть те, кто побогаче. Им есть на чем перевозить. Бедные же стоят рядом и собирают с земли в карманы лишь просыпавшееся зерно, с опаской посматривая на богачей. Те стараются явно не для себя: надо кормить еще и «непримиримых», что засели в горах и воюют против нас. Ладно, у вас свой устав, не вмешиваюсь.

Медики лечат в основном женщин и детей, по принципу: вот тебе полтаблетки от головы, а вот вторая половинка — от задницы.

Грустно было все это наблюдать. Но то, что было потом, — не поддается никакому объяснению.

Кинопередвижка закрутила черно-белое кино на тему гражданской войны с басмачами. Смотрю, на экране мужик с бородой, в чалме, поднял саблю и кричит: «Под зеленое знамя ислама, бей неверных». Нас, значит. Басмачи скачут, стреляют из маузеров, идет рубка. Я опешил: Господи, нам и так достается от «басмачей», за этим ли мы приехали? Совсем же наоборот! Неужели нельзя было им показать «Ну, погоди», например? Какую-нибудь документальную хронику? Да что угодно иное. Они ведь первый раз видят кино, заглядывают, недоумевают — как это на экране люди двигаются? Для них кино было чудом.

Через полчаса над головами — фьют-фьют. Пули! Потом с гор донеслась автоматная трескотня. По нам стреляли. Команда «К бою!» — и мы рассыпались кто куда. Я заполз под «Урал»: он ближе стоял. Снял автомат с предохранителя, передернул затвор, ищу цель. Вдали, на склоне гор, отара овец и человек пять пастухов. Понятно — «духовская» разведка: обычно с отарой овец один-два пастуха. Жду, когда пехота откроет огонь. Тогда и я потренируюсь в меткости.

Вдруг прибегает старейшина кишлака, мечется, ищет старшего. Упал на колени, просит не стрелять в ответ. Мне потом переводчик объяснил, что старейшина боялся: мы уедем, а банда придет и отомстит за пособничество шурави.

Мы отсиделись в укрытиях, а когда «духи» скрылись за горкой, собрались и уехали в полк. Не было сделано ни одного ответного выстрела. Что называется, получили по левой щеке и подставили правую. Христиане, пропагандисты светлой жизни. Зло брало: ну почему опять все у нас так получилось? Мы подкормили «духов», бедноте ни фига не досталось, поагитировали за то, чтобы неверных (нас) били и — ушли, будто убежали…

Случай у кишлака

Произошло это на дороге, ведущей через Чарикарскую «зеленку». Серьезные «духовские» места, хотя до Кабула всего ничего.

Колонна встала. Справа от дороги на протяжении нескольких километров в канавах — «зеленые» (афганская армия): блокируют огромный район. Впереди, у самых кишлаков и начинающейся «зеленки», простирающейся аж за горизонт, — наши. Идет зачистка. Стоит ГАЗ-66 с громкоговорящей аппаратурой, через которую разносятся по всей долине призывы на разных языках с предложением моджахедам сдаваться. Видимо, положение у «духов» безнадежное. В небе, попарно пикируя и сбрасывая бомбы, работают наши штурмовики: встают столбы пыли, доносится гул взрывов.

Сижу в кабине КамАЗа, посасываю сгущенку (кто на что учился, я же начпрод!) и наблюдаю за происходящим. Вдруг от полуразрушенных строений отделился человек и двинулся к дороге. Идет прямо на мою машину. Когда он приблизился, я разглядел здоровенного, лет тридцати афганца с длинными черными блестящими волосами. Он был похож на актера из индийских фильмов — в меру упитанный, красивый. Это был явно не дехканин, а представитель знатного рода, бай. Очень прилично одет. Оружия я не заметил, но под покрывалом, перекинутым через плечо, оно могло быть. Сарбозы (афганские солдаты), которые сидели на блоке рядом, встали и, откровенно лебезя, с поклонами подошли к нему. Он, ощущая свое превосходство, с достоинством поздоровался с ними, все время искоса поглядывая на меня. Я очарованным лохом смотрел на происходящее, понимая, что что-то тут не так. Но что делать — не знал. Только глядел афганцу в глаза. Мне хотелось пригрозить ему автоматом, но — с какой стати? И что делать потом? Пока я пребывал в растерянности, «дух» удалился, а вскоре тронулась и колонна наша. Я был зол сам на себя за нерешительность и в то же время рад, что все закончилось миром.

Сейчас я уверен, что это был не просто душман, а какой-нибудь главарь, благодаря мне удачно вышедший из окружения. А заодно и гипнотизер, потому что меня он тогда нейтрализовал полностью.

Не такой уж я и герой…

Встретил однажды на афганских дорогах земляка из г. Джанкоя (Крымская обл.) — в одном дворе росли! Он был командиром автомобильного отделения, младшим сержантом, служил в Баграме. Через месяц ему было на дембель. Колонну из Баграма мне дали под загрузку продовольствием с последующей отправкой на Файзабад. Довелось пожить три дня в кабине его КамАЗа и немного повоевать.

Проезжаем Багланы — и вдруг грохот: где-то впереди идет война. Колонна наша встала. Охранение выяснило, что впереди идет бой и надо переждать. Стоим, прислушиваемся к стрельбе. Вроде затихает. Время где-то около 17.00. Дали команду продолжать движение и с максимальной скоростью проскочить место боя. Проехали не больше двух-трех километров — опять стрельба. Впереди нас БТР. Развернул башню и лупит куда-то из КПВТ. Я поднимаю на стекле дверки кабины бронежилет, чтобы прикрыть сердце. Но тогда мужские дела остаются без защиты (если пуля прилетит)! Опускаю ниже — грудь, сердце открываются. Одновременно выискиваю цель и телом своим прикрываю со своей стороны водителя-земляка. Он ведь за рулем и важнее уберечь его, тогда и сам выберусь из зоны обстрела. Куда стрелять — не вижу. Кругом грохот, трескотня. Земляк рулит, скорость не больше 20 км/час, потому что дорога вся в воронках от прежних разрывов и подрывов. Колонна медленно ползет, огрызается. Я по-прежнему не вижу, откуда стреляют. От волнения земляк кричит: «Вадим, стреляй!». Он ведь, кроме дороги, ни черта не видит. Я понял, что у него сдают нервы, да и сам я уже подзавелся — начинаю лупить туда, откуда теоретически могут стрелять душманы. Появились две «вертушки» и начали прикрывать нас с воздуха. От воя эресов, пыли от взрывов стало еще «веселее». Но и спокойнее от того, что пришла помощь. Я по-прежнему для успокоения земляка и уже в азарте веду короткими очередями огонь. Иногда кажется, что кто-то там «шевелится». Туда и пуляю. Вдруг напротив кабины, метрах в пяти, — столбики пыли от ударов пуль. Становится страшно: а если чуть повыше взяли бы «духи», то прошили бы кабину вместе с нами!

Говорят, что перед смертью вся жизнь за мгновение проносится перед глазами. У меня было по-другому. Видимо, рано еще было умирать. Промелькнуло в сознании: меня хоронят, несут в гробу, а рядом мать рыдает. И так мне больно стало! Стал палить с остервенением: погибать — так не зазря. Расстрелял четыре магазина по 45 патронов каждый. Осталось еще пять. Стал экономить.

Вдруг колонна встала, шум боя стал стихать. Мы также остановились. Земляк выскочил из кабины — и под колеса. Я поступил так же. Когда выскакивал, схватил автомат не за цевье, а за ствол… От боли потемнело в глазах, но автомат выпустил из рук только тогда, когда оказался под машиной, за колесом. На моих глазах на ладони правой руки вздулся от ожога огромный пузырь, сантиметров десять в диаметре. Пришлось его просто проколоть и оторвать куски кожи, чтобы не мешали. Вот такое «ранение».

Вечером, когда вспоминали за «рюмкой чая» в подробностях произошедшее, кто-то мне сказал: пули, «разрывы» которых я видел напротив себя, были, скорее всего, не «духовские», а мои. Просто АКСУ, когда перегревается, — начинает плеваться.

Обидно стало: черт побери, не такой уж я и герой!

Правда, от грохота собственного автомата в кабине КамАЗа и от трескотни вокруг я оглох и только дней через пять-шесть восстановил слух.

Земляка-дембеля попросил зайти домой к моим родителям и передать, что все у меня хорошо, — чтобы не волновались. Просил его, чтобы ни в коем случае не рассказывал об обстреле.

Позже узнал от отца, что они встречу хорошо отметили и земляк, конечно, рассказал о войне, тем более что за месяц до нашей встречи их колонна в районе Баграма попала под обстрел, погиб сержант из Джанкойского района. Короче, выложил отцу и матери все…

Страх

Честно говоря, я до сих пор комплексую по поводу того, что был там начпродом, хотя понимаю, что это не имеет большого значения. Главное ведь в нас самих и в отношении к делу, а не в должностях. Критически перелистывая страницы прошлого, иногда думаю: а может, и хорошо, что именно так все сложилось? Ведь не знаю, насколько был бы полезен, если бы служил в другом месте… Мужества иногда не хватало…

Наша колонна преодолевала ужасный Каракамар. Когда едем в сторону Файзабада, то пассажир сидит в кабине со стороны отвесных скал, а водитель — со стороны пропасти. И так больше десяти километров, да еще виляя по серпантину. Когда двигались туда, то все время держал дверцу кабины открытой. Так все делали, чтобы в случае падения машины в пропасть успеть выскочить. Водитель, знамо дело, рулит, в его руках наши жизни. Ну а когда колонна возвращается, то все наоборот — пассажир над пропастью, а водитель — с приоткрытой дверцей.

Потихоньку ползем, смотрим на дорогу, жмемся к скалам, чтобы не соскользнуть вниз. Жмутся некоторые машины так, что тенты на кузовах рвутся о скалы. Напряжение — ужасное!..

И вдруг левым передним колесом наезжает наш КамАЗ на булыжник и соскакивает с него влево, в сторону пропасти… За какой-то миг понимаешь, что мы начали роковое падение. Надо выпрыгивать! Но не тут-то было. От страха меня мгновенно парализовало. Я каменею… Проходят секунды, потом минуты, и я понимаю, что мы едем дальше. Потихоньку паралич отпускает. Смотрю в зеркало заднего вида и вижу свое лицо. Оно мертвое…

Ангелы-хранители успели в очередной раз, и мне становится стыдно перед самим собой. Я тупо смотрю на дорогу и со страхом — в пропасть.

А вообще-то большое облегчение испытываешь, когда, кроме работы моторов в тревожной тишине, с гор вдруг раздастся звук взрыва или выстрела. Казалось бы, начинается, и неизвестно, чем может закончиться. Но шум боя все ставит на свои места — и сразу спадает напряжение. Как правило, звучали одиночные выстрелы, без продолжения, но они были для нас как лекарство — приносили облегчение. Потом — опять тишина, и опять нарастает тревога. До следующего какого-нибудь хлопка.

А иногда просто берешь гранату — и в окно ее, родимую. Чтобы снять стресс…

Спасибо, ангел-хранитель!

Всегда впереди колонны шли саперы (спасибо им и низкий поклон!). Если найдут мину — снимают, если она в стороне от дороги — втыкают рядом с ней красный флажок. Все знают: там мина, туда нельзя. А не снимают мину саперы из-за экономии времени, тем более что она никому не мешает, да и на дороге их хватает. Все снимать не было ни сил, ни времени.

По инструкции мы едем по одной колее, без обгонов. Для пущей безопасности впереди идет танк с тралом.

И вдруг провал в дороге, щель. На ней лежат металлические аэродромные листы, но от давления колес они прогнулись. Движение остановилось. Справа, если прижаться к скале, можно попробовать объехать препятствие и продолжить движение всей колонной. Но там торчит флажок. Мина!

Передали по колонне: заменить металлические листы. Стоим, ждем. Вдруг сзади прибегает командир автомобильного взвода прапорщик Николай Костин и кричит мне: вы чего стоите? Объезжайте! Я показываю на флажок и говорю: там мина. Николай в возбуждении еще сильнее кричит на меня, выпучив глаза: какая мина? И ногами расчищает дорожную пыль. Потом валит флажок ногами и топчет мину. Я белею от ужаса: сейчас будет взрыв. До мины метров 10 — это конец, и какой бестолковый! Однако взрыва нет…

Прапорщик в припадке ярости выпихивает бойца из кабины, садится за руль, и мы проезжаем по мине. Следом едут другие: они флажка не видели, он уже втоптан…

Вообще мне везло с минами. Стоим как-то в районе Ханабада на полевой заправке горючим. Вокруг наши, артиллерия всевозможная. Пыли по колено. Мы заправили баки и ждем, когда передние продолжат движение, чтобы двинуться следом: обгонять нельзя. Водила говорит: товарищ старший лейтенант, а давайте обгоним этих, чего они стоят долго? Я отвечаю: стой, не дергайся. И тут сзади, в нарушение инструкции, вылетает умный такой «Урал» и, обгоняя нас, наезжает на мину.

Взрыв прямо передо мной. Все в пыли, ничего не видно. Из кабины вылезают водила и прапорщик. Живые! У машины задрало капот, порвало колесо. В общем, мина была противопехотная или фугас слабый… Все обошлось. Но я тут же вспоминаю, что только что мой водитель просил объехать впереди стоящих, а значит, на мину могли наехать и мы. Дело в том, что у нас КамАЗ, и я и водитель сидим на колесах, а в «Урале» колеса чуть подальше впереди. Что было бы с нами? Опять мой ангел-хранитель не спал в шапку…

Как меня послали

Я уже упоминал, что еще в военном училище (у нас была кафедра, где учились представители братских стран) начал учить таджикский язык и смесь афганских — фарси, пушту, дари. У меня был товарищ — афганец Баз Мухаммед, из Кабула, он меня и учил. Потом он женился на русской девушке Ирине, и они уехали на его родину. Он служил зампотылом кабульского аэропорта. Позже я узнал, что его зарезали талибы.

Так вот, поехали мы как-то в город Файзабад, чтобы потратить денежку, прикупить чего-нибудь. Попрыгали с БТР — и по дуканам. Получилось так, что я отстал и ненадолго оказался в одиночестве. Улочки там узкие, дома лепятся на склоне горы. Хожу, глазею, выискиваю. Вокруг бачата бегают. Вдруг мимо меня стремительно проходит бородатый мужик в чалме и что-то в мою сторону со злобой бормочет. Я сразу не понял, потом доходит: «Керрам и равтум». Я соображаю, перевожу и понимаю, что он меня послал. Оборачиваюсь, передергиваю затворную раму автомата, направляю его на уже удаляющегося «духа» и громко говорю: «Кудам ту керам». Что означает: сам ты керам (пардон, словцо не для печати). От неожиданности он выпучил глаза было… Мигом скрылся за ближайшим дувалом.

Пацаны все это видели и сразу облепили меня. Тыча пальцами в сторону дувала, кричали:

— Душман! Душман!

От греха подальше я быстро догнал наших.























 Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.


Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 376 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (0)


Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.
1

1



Партизанская война в Афганистане (1979-1989)


Начало войны в Афганистане

В шестидесятых годах в королевстве Афганиста­не — крайне отсталой полуфеодальной стране — была создана коммунистическая партия под руковод­ством Hyp Мухаммеда Тараки. В 1967 году эта партия раскололась на две части; Халк (Народ) и Парчам (Знамя). Просоветскую фракцию Парчам возглавил сын генерала королевской армии Бабрак Кармаль.

17 июня 1973 года двоюродный брат короля, Му­хаммед Дауд Хан, совершил государственный пере­ворот и ликвидировал монархию. Спустя пять лет обе фракции компартии объединились в Демократическую народную партию Афганистана (ДНПА) и 27 апреля 1978 года осуществили новый переворот. Дауда и 30 членов его семьи казнили. Президентом страны стал Тараки, вице-президентом — Кармаль.

В том же году обе фракции ДНПА снова раздели­лись. Тараки провозгласил курс на превращение Аф­ганистана в современное социалистическое государ­ство. Он обратился за экономической и финансовой помощью к СССР, откуда прибыли тысячи советни­ков. С их помощью Тараки попытался осуществить земельную, социальную и образовательную реформы. Однако это оказалось утопией. Ни фракции Халк, ни фракции Парчам не удалось распространить свое влияние на фанатично верующих мусульман. Члены ДНПА вместе с сочувствующими составляли менее половины одного процента населения страны. В основном, они являлись офицерами, чиновниками, интел­лигентами.

В апреле 1979 года, через год после апрельской «революции» 1978 года, во всех провинциях Афгани­стана одновременно началось восстание против коммунистического режима. Очень скоро под контролем 90-тысячной правительственной армии остались толь­ко города. В сельской местности, особенно по ночам, господствовали повстанцы.

В мае 1979 года премьер-министром стал Хафизулла Амин. Он начал жестоко подавлять восстание. Все тюрьмы были переполнены, казни производились ежедневно. Но в ответ на репрессии движение народ­ного сопротивления распространялось как вширь, так и вглубь, охватывая все новые районы страны и все новые социальные группы. Никого на Западе собы­тия в Афганистане тогда не волновали, ведь тради­ционно это государство находилось в сфере геополитического влияния СССР. Зато советское руководство было чрезвычайно обеспокоено угрозой скорого паде­ния коммунистического правительства в Кабуле. Оно опасалось, что в результате победы исламских фундаменталистов могут начаться волнения среди мусуль­манского населения азиатских советских республик — Узбекистана, Таджикистана, Туркмении.

Первой реакцией советского руководства явилась отправка в Афганистан нескольких сотен военных со­ветников. Одновременно оно предложило Тараки уб­рать ненавистного народу Амина и прекратить мас­совые репрессии. Однако Амин отреагировал на изменение ситуации быстрее. 14 сентября 1979 года его сподвижники захватили президентский дворец. Тараки во время штурма получил тяжелые ранения и через три дня умер. Казни и экзекуции недоволь­ных приобрели еще больший размах. Людей теперь уничтожали целыми кишлаками. Было ясно, что ре­жим Амина обречен.

2 декабря того же года в Кабул с деликатной мис­сией прибыл генерал-лейтенант КГБ Виктор Папутин. Он должен был попытаться уговорить Амина добро­вольно уступить власть Бабраку Кармалю, к тому времени уже лишенному поста вице-президента и работавшему послом в Чехословакии. Амин категори­чески отказался сделать это. Подобный вариант пре­дусматривался. Более того, независимо от согласия или несогласия диктатора на уход в отставку, в лю­бом случае считалось необходимым ввести в Афга­нистан советские войска, которые могли бы своей мощью поддержать правительственную армию в ее борьбе с повстанцами. Поэтому Папутин начал убеж­дать Амина обратиться к СССР с официальной прось­бой о введении войск. Амин против военной помощи не возражал, но не хотел публично просить ее у мо­гущественного северного соседа.

25 декабря 1979 года на авиабазе Баграм, в 50 км севернее Кабула, начали приземляться транспортные самолеты Ил-76, Ан-22 и Ан-12 с личным составом и бронетехникой 105-й гвардейской воздушно-десант­ной дивизии. Высадка продолжалась трое суток. Тем временем Амин, чрезвычайно обеспокоенный пробле­мой своей безопасности, укрылся в пригороде столи­цы, в хорошо укрепленном дворце Дар-уль-Аман (или Тадж Бек). Папутин приехал туда и еще раз попы­тался уговорить Амина уйти в отставку, а перед этим опубликовать просьбу о советской военной помощи. Разговор принял резкий характер и телохранитель Амина застрелил Папутина.

Не оставалось ничего другого, кроме как убрать Амина силой. Вечером 27 декабря спецгруппа КГБ в количестве 50 человек ворвалась во дворец и убила Амина. Одновременно другие спец­группы вместе с людьми из фракции Парчам убивали либо брали под арест высокопоставленных офицеров и чиновников аминовского режима. А части 105-й дивизии ВДВ входили в Кабул и занимали все стра­тегически важные пункты. Получив сигнал о начале переворота в Кабуле, вторжение в Афганистан про­извела 40-я армия. Ее 66-я и 357-я мотострелковые дивизии выступили из Кушки на Герат и далее через Фарах на Лашкарган. 201-я и 360-я дивизии из Тер­меза прошли в Мазари-Шариф, и затем на юг, к стра­тегически важному туннелю на перевале Саланг, а также на восток, к городу Файзабад. Во многих мес­тах афганские войска пытались оказывать сопротив­ление, но надолго их не хватало. В районе города Кан­дагар обе колонны советских войск замкнули кольцо.

Президентом Афганистана стал Бабрак Кармаль. Он освободил почти всех политических заключенных, реабилитировал жертвы аминовского террора, более мягко проводил реформы. Тем не менее, народ счи­тал его простой марионеткой в руках «шурави» (со­ветских инструкторов и командиров). Партизанская война, поначалу на какое-то время утихшая, посте­пенно разгоралась с новой силой. Правительственные войска, милиция (Царандой) и органы госбезопаснос­ти (Хад) вели ожесточенную борьбу с ними. Советс­кие части контролировали города, авиабазы, важней­шие промышленные предприятия и дороги.

К февралю 1980 года численность «ограниченно­го контингента» достигла 85 тысяч человек, а к нача­лу 1984 года — 135 тысяч. В середине 1985 года об­щая численность советских войск в Афганистане составляла уже 150 тысяч человек. Из них около 75% относились к боевым частям, а 25% — к частям ты­лового обеспечения и военным инструкторам при афганской армии. Кроме того, в Туркестанском военном округе находился резерв в количестве примерно 50 тысяч военнослужащих, за счет которого восполня­лись потери в убитых, раненных, пленных, дезертирах и производилась замена солдат, увольняемых в запас. Увеличить группировку свыше 150 тысяч не представлялось возможным из-за трудностей ее снаб­жения. Дорожная сеть в Афганистане плохо развита, кроме того, растянутые коммуникации постоянно под­вергались нападениям партизан. Достаточно сказать, что за 9 лет (январь 1980 г. — январь 1989 г.) они уничтожили на дорогах около 12 тысяч грузовых ав­томобилей и автоцистерн, более тысячи бронетранс­портеров и боевых машин пехоты.

Советский контингент в Афганистане состоял из 8-й мотострелковых дивизий, 105-й (Венской) воз­душно-десантной, двух-трех полков 103-й (Витебской) дивизии ВДВ, двух бригад спецназа и двух подразделений погранвойск. Вследствие вывода танковых и ракетных полков все мотострелковые дивизии были укомплектованы не полностью. Семь мотострелковые дивизий из восьми располагались вдоль кольцевой афганской дороги Кушка — Герат — Кандагар — Газни — Кабул — Мазари-Шариф — Термез. На авиабазах Баграм, Шинданд и других (всего 12 аэродро­мов) находились 2 авиационные дивизии (270 боевых самолетов) и 4 полка боевых вертолетов (около 250 машин Ми-8 и Ми-24). С аэродромов Туркестанско­го и Среднеазиатского военных округов их поддержи­вали еще 2 авиадивизии. Кроме боевых, советские войска располагали в Афганистане примерно 350 транспортными вертолетами.

Афганская армия, насчитывавшая сначала 90 тысяч человек, в результате больших потерь и массово­го дезертирства (до 20 тысяч в год) за 5 лет сократи­лась более чем вдвое. К 1986 году она насчитывала около 40 тысяч человек в сухопутных войсках и 7 тысяч в авиации (150 боевых самолетов и 30 боевых вертолетов). Правда, к ним надо прибавить 30 тысяч милиционеров, 35 тысяч сотрудников Хад (ГБ), не­сколько тысяч пограничников (5 бригад) и коммандос (4 бригады).

Афганская армия состояла из 11 пехотных, 3 тан­ковых и 2 мотострелковых дивизий, объединенных в 3 корпуса (Кабульский, Кандагарский и Гардезский).

Из-за большой нехватки личного состава дивизии правительственных войск фактически являлись бри­гадами, примерно по 2500 человек в каждой. Прави­тельство пыталось увеличить армию путем продления сроков службы, снижения призывного возраста до 16 лет и насильственной мобилизации, но без особого ус­пеха. Уровень профессиональной подготовки афган­ских офицеров являлся низким, вести самостоятельные операции против партизан (без помощи советских инструкторов и поддержки советских войск) они были неспособны. В армии ощущалась большая не­хватка унтер-офицерского состава, а также специа­листов, умеющих грамотно владеть современным оружием. Большинство афганских офицеров принад­лежало к фракции Халк. Поэтому усиление фракции Парчам вызывало у них недовольство. Некоторые даже переходили на сторону повстанцев. Сомнения в надежности летчиков привели к тому, что на афганских самолетах и вертолетах пилотами чаще всего ле­тали советские офицеры. Короче говоря, чем дальше тем больше основная тяжесть борьбы с повстанцами ложилась на плечи советской армии.

Так, неожиданно для себя, советское военное и политическое руководство столкнулось с проблемой партизанской войны. Как всем известно, решить эту проблему оно не смогло. Наоборот, именно афганская война стала тем катализатором, который ускорил и углубил экономический, а затем и политический кри­зис в СССР, завершившийся распадом огромного го­сударства на 15 независимых республик.

Организация и тактика действий афганских партизан

История свидетельствует, что афганцы свободо­любивы и фанатично преданы своим религиозным и культурным традициям. Они убеждены, что каждому моджахеду («борцу за веру»), павшему в борьбе с без­божниками-коммунистами, уготовано место в раю. Кроме того, любой афганец считает участие в войне лучшим способом подтверждения своего мужества и приобретения популярности («высокого рейтинга») среди соплеменников.

Так же, как и все афганское общество, силы аф­ганских повстанцев были разобщены этнически, географически, конфессионально. Многочисленные по­пытки различных групп сопротивления объединиться не смогли устранить разделения их на две главные группировки: исламских фундаменталистов и умерен­ных националистов. В первой из этих группировок ве­дущую роль играли три партии: «Хезб-и-Ислами» под руководством Хекматиара; одноименная партия под руководством Халеса; «Джамиат-и-Ислами» под ру­ководством Раббани (последняя была влиятельна в ос­новном среди таджиков и отличалась высоким профес­сионализмом своих полевых командиров).

Сторонников умеренных националистов было боль­ше, чем исламских ортодоксов. В их группировке наи­большим влиянием обладали тоже три партии: «На­циональный исламский фронт» (лидер — Гайлани); «Харакат-и-Енкелаб-И-Ислами» (лидер— Мохаммади); «Джабха-Неят-и-Мелли» (лидер — Моджадади).

Обе указанные группировки объединяли мусуль­ман-суннитов. Но 10-15% населения Афганистана со­ставляют мусульмане-шииты, проживающие преиму­щественно в центральных и западных провинциях. У них имеются свои собственные партии, которые пы­таются следовать идеям лидера иранской революции аятоллы Хомейни. Суннитское большинство афганцев относится к учению иранского пророка резко отрица­тельно.

Как бы там ни было, именно названные партии и группировки представляли силы афганского сопротив­ления в Пакистане, Китае, Иране и во всем осталь­ном мире. Главным каналом поставок оружия и сна­ряжения для повстанцев являлся Пакистан. Там же размещалось большинство учебно-тренировочных центров. Поэтому боевые возможности отдельных отрядов сильно зависели от характера взаимоотноше­ний представлявших их партий с властями этого государства.

Реальной силой в афганском сопротивлении обла­дали полевые командиры. Среди них наибольшую из­вестность получили четверо. Это Ахмад Шах Масуд, таджик, командир объединенных отрядов в долине Панджшер на северо-востоке страны. На севере и се­веро-западе господствовал Измаил Хан, узбек, бывший капитан королевской армии. В самом Кабуле и в его окрестностях прославились «городские партизаны» Абдул Хака. На юге и юго-западе объединенные силы партизан возглавлял Амин Бардак. Кроме перечислен­ных, в Афганистане действовали еще примерно 200-250 региональных командиров, в своем большинстве независимых от кого-либо. Общая численность бой­цов афганского сопротивления в разные периоды вой­ны колебалась между 120 и 200 тысячами человек.

Вооружение партизан поначалу (в 1979-81 годах) состояло, в основном, из старых русских, английских и немецких винтовок, нередко времен мировой войны 1914-18 гг., а также из охотничьих ружей. Позже, благодаря поставкам из Египта и Китая, переходу на сторону повстанцев подразделений правительствен­ных войск, захвату трофеев на поле боя, закупкам у международных торговцев оружием, партизанские отряды получили вполне современное вооружение советской, китайской, американской конструкции. Наиболее часто встречались следующие модели: пи­столеты-пулеметы ППШ-41; автоматы Калашникова АК-47, АКМ, АК-74; штурмовые винтовки М-14 и М-16; снайперская винтовка СВД; ручные пулеметы РПД, РПК, ПК; ручные гранатометы РПГ-2 и РПГ-7; станковые пулеметы СГ-43 и СГМ; крупнокалибер­ные пулеметы ДШК (12,7 мм) и КПВ (14,5 мм); ручные гранаты РГ-42, РГД-5, РКГ-3; минометы калибром 57 и 82 мм; безоткатная пушка 82 мм; 23 мм автоматическая зенитная пушка; китайская система залпового огня (калибр 107 мм, дальность поражения до 8 километров); ручные зенитные ракеты СА-7 (Игла-1) египетского и китайского производства, «Стингер» производства США. Противопехотные и противотанковые мины были преимущественно китайского, египетского, итальянского, пакистанского про­изводства.

Афганское движение сопротивления существенно отличалось от аналогичных движений в других стра­нах тем, что у него никогда не было единого коман­дования и единого стратегического плана боевых дей­ствий. На региональном уровне существовали три основные концепции ведения войны:

1. На юге и юго-востоке страны воевали оседлые и полукочевые племена, а также жители горных се­лений. Боевыми отрядами здесь командовали местные шейхи, которых всецело поддерживали мусульманс­кие священники (муллы). Военные операции обычно проводились после уборки урожая, т.е. между авгус­том и декабрем. Каждую предстоящую операцию об­суждали всем отрядом и план ее принимали только в случае согласия всех бойцов без исключения. Главным видом боевых действий являлись ночные атаки на опорные пункты правительственных или — значитель­но реже — советских войск. После очередного нале­та бойцы расходились по своим домам до следующего раза. В бою они вели себя очень смело, но в чисто во­енном отношении безграмотно, поэтому несли боль­шие потери.

2. Концепция Измаил Хана (север и северо-запад) сводилась к тому, чтобы иметь в каждом кишлаке хо­рошо вооруженный и обученный отряд, численностью 200-300 человек, всегда готовый к сражению. По су­ществу, это была концепция активной самообороны, так как такие отряды вели борьбу только в окрестно­стях своих селений, не удаляясь от них слишком да­леко (максимум — на расстояние 15-20 км).

3. Ахмад Шах Масуд (северо-восток) воевал мас­штабнее и успешнее всех остальных. Его концепция опиралась на опыт войн коммунистов в Китае и во Вьетнаме. Масуд создал отряды трех типов: а) отря­ды самообороны в каждом кишлаке, состоявшие из ме­стных жителей; б) отряды, действовавшие только в пределах своих постоянных участков (примерно так же, как отряды Измаил Хана). В них было по 30-40 человек (обычно молодежь) с легким стрелковым во­оружением. Эти люди отличались хорошей военной и идеологической подготовкой. В каждом отряде имел­ся исламский «политкомиссар»; в) мобильные отряды опытных бойцов, действовавшие на значительном уда­лении от своих баз, в том числе направлявшиеся для поддержки местных сил самообороны. Такие отряды имели самое лучшее вооружение, в том числе тяже­лое стрелковое (безоткатные пушки, минометы и т.д.). Общая численность отрядов третьего типа составляла в разгар афганской войны примерно 4 тысячи че­ловек.

4. Концепция городской партизанской войны (в Кабуле, Герате, Кандагаре и других относительно крупных городах страны). В одном интервью, данном им в Пешаваре (Пакистан), Абдул Хак так изложил эту концепцию: «В городе партизаны пользуются прежде всего взрывчаткой и пистолетами. Из-за по­стоянных проверок на улицах и обысков невозможно применять другое оружие. Партизаны взрывают скла­ды с горючим, скопления грузовых автомашин, казармы, правительственные учреждения. Кроме того, мы разрушаем электросети, государственные промышленные предприятия, опорные пункты советских и ма­рионеточных войск, совершаем диверсии на аэродро­мах. Часто наши операции поддерживаются огнем ми­нометов или систем залпового огня, расположенных вне города».

* * *

Можно выделить три основных типа боевых дей­ствий афганских партизан:

а) Оборона горных долин и кишлаков

Перед советским наступлением на долину (на киш­лак) партизаны эвакуируют в горы все население. Так, во время одного наступления в Панджшере было эвакуировано 35 тысяч человек. У входа в долину (на подступах к кишлаку) они устанавливают минные заг­раждения, управляемые фугасы, сооружают препят­ствия, затрудняющие движение бронетехники. Глав­ную дорогу обычно оставляют открытой, чтобы иметь возможность атаковать с флангов и с тыла.

Огневые средства поначалу были представлены только легким стрелковым вооружением. Но посте­пенно они усиливались минометами, станковыми и крупнокалиберными пулеметами, автоматическими зенитными пушками, реактивными установками зал­пового огня. Это оружие находилось в земляных ук­рытиях, от артиллерийского огня и воздушных бом­бардировок моджахеды обычно прятались в скалистых пещерах. Там же располагались их склады боеприпа­сов.

б) Засады против колонн снабжения

Главной целью этих засад были, как правило, ав­тоцистерны с горючим. Охрана таких колонн обычно состояла из двух танков (Т-54, 55, 72), двух бронет­ранспортеров и взвода мотострелков. Сначала колон­ну останавливали в удобном для нападения месте взрывами мин или управляемых фугасов. Затем открывали огонь из гранатометов по танкам и БТР, а из ручных пулеметов и минометов по автоцистернам и грузовым автомобилям. Снайперы в это время унич­тожали тех, кто пытался организовать оборону (офи­церов, пулеметчиков). Крупнокалиберные пулеметы прикрывали моджахедов от советских боевых верто­летов, прилетавших на выручку попавшей в засаду колонны. Для получения поддержки с воздуха при на­падении на колонну требовалось, как минимум, 20 минут. Поэтому во многих случаях моджахеды успевали нанести огневой удар и начать отход до появле­ния вертолетов над местом боя.

в) Блокада опорных пунктов и гарнизонов

Тактика блокады заключалась в изматывании про­тивника минометными и ракетными обстрелами по но­чам, огнем снайперов в дневное время, установкой противотанковых мин на дорогах и противопехот­ных — на тропах. Минометы и ракетные установки партизан не имели постоянных позиций, а каждый раз меняли их. Блокада имела успех только в отношении войск кабульского режима. Нередко они не выдержи­вали и либо уходили со своих позиций в расположе­ние главных сил, либо сдавались в плен. Советские войска отвечали на ночные обстрелы артиллерийским огнем, воздушными бомбардировками партизанских позиций, а также рейдами подразделений спецназа.

г) Нападения на города

Иногда партизаны сосредотачивали крупные силы (до 20-25 тысяч человек) в окрестностях Кабула и еще нескольких важнейших городов (таких как Герат, Кандагар, Джелалабад, Хост) и производили мощные огневые налеты. Они вели огонь по местам располо­жения советских и правительственных войск из мино­метов, безоткатных и автоматических пушек, многоствольных реактивных установок, крупнокалибер­ных пулеметов. Под прикрытием этого огня мелкие группы партизан пытались проникнуть в городские кварталы, уничтожая на своем пути солдат и военную технику противника, разрушая его укрепления и ком­муникации. Как и блокада, этот вид боевых действий являлся относительно успешным только против войск кабульского правительства.

* * *

Слабыми сторонами партизан были следующие: низкий профессионализм командиров, неумение эф­фективно использовать современное оружие, плохая медицинская помощь раненым.

В большинстве отрядов не хватало младших ко­мандиров, имевших тактическую подготовку. Поэто­му допускались многочисленные ошибки, например, безрассудные атаки «в лоб», сопровождавшиеся боль­шими потерями. А если на тропе, по которой в отряд доставлялись продукты питания и боеприпасы, появ­лялся советский заслон, то партизаны предпочитали вступать с ним в бой, вместо того, чтобы просто сме­нить маршрут.

Безграмотные в своем большинстве партизаны имели крайне туманное представление о таких вещах, как баллистическая траектория или динамика взры­ва. Поэтому они редко когда правильно пользовались минометами и реактивными установками. Расход снарядов к ним был непропорционально велик по сравнению с результатами огня. Не умели они само­стоятельно изготавливать мины и гранаты, грамотно ставить минные заграждения и фугасы.

После тяжелых ранений выживало очень малое число партизан. А от ранений средней тяжести боль­шинство становилось инвалидами. Это объясняется тремя причинами. Во-первых, нехваткой в отрядах врачей, медикаментов, инструментария. Во-вторых, привычкой афганцев стойко переносить самые тяже­лые ранения и ожоги, вследствие чего они либо вооб­ще не обращались за помощью к врачам, либо дела­ли это слишком поздно. В-третьих, плохим уходом за ранеными, антисанитарией, несоблюдением предпи­санного раненым режима.

Тактика действий советских войск против партизан

Советские войска в Афганистане решали следую­щие оперативно-тактические задачи:

а) Осуществляли оборону своих гарнизонов и опорных пунктов. С этой целью вокруг гарнизонов (военных городков) создавали кольцо минных полей, ставили проволочные заграждения и средства сигна­лизации. Все подступы простреливались из артилле­рийских орудий, систем залпового огня, пулеметов и минометов. Внутри периметра обороны были постро­ены укрытия для личного состава, техники, складов, защищавшие от ракетно-минометных обстрелов. Эти меры обеспечивали надежную защиту от партизан, но значительно ограничивали мобильность войск. Им приходилось выдвигаться по узким извилистым про­ходам среди собственных мин, нередко — под огнем моджахедов.

б) Защищали свои коммуникации. Так, вдоль глав­ной транспортной магистрали, дороги (и трубопрово­да) Термез — Саманган — перевал Саланг — Шари-кар — Кабул, через каждые 3-5 километров были расположены блокпосты. Они имели различное вооружение, например, на равнинных участках дороги основную силу каждого из них составляли три закопанных в землю танка. На горных участках вместо танков могли стоять БМП или же бронетехника во­обще отсутствовала. Личный состав (обычно один стрелковый взвод) был укрыт за каменными (в горах) либо земляными оборонительными сооружениями. На подступах к блокпостам ставились противопехотные мины. В случае нападения партизан на блокпост его командир немедленно обращался по радио за поддер­жкой — воздушной, артиллерийской (все окрестнос­ти заранее пристреливались) или живой силой.

Аналогичным образом охранялась дорога (и тру­бопровод) Кушка — Герат — авиабаза Шинданд в за­падной части страны. Для затруднения действий партизан вдоль обеих дорог были постепенно разру­шены все близлежащие селения и отдельно стоящие постройки.

в) Охраняли транспортные колонны на марше. Как уже сказано выше, типичное охранение состояло из двух танков или боевых машин пехоты, двух бронет­ранспортеров и одного взвода мотострелков. Практи­ка показала, что такого охранения было мало. Тогда к проводке колонн стали привлекать подразделения спецназа или десантников. Они высаживались с вер­толетов по обе стороны дороги впереди движущейся колонны и если партизаны пытались устроить заса­ду, то сами попадали в нее. Элемент внезапности ус­транялся, колонна подходила в полной готовности к бою, а по радио тем временем вызывалось подкреп­ление. Десант затем снова садился в вертолеты и перебрасывался еще на несколько километров вперед. Этот способ оказался весьма эффективным средством охраны конвоев.

г) Осуществляли артиллерийские обстрелы и воз­душные бомбардировки партизанских опорных пунк­тов в горах и селениях. Самолеты Ту-16 и Су-24 сбрасывали бомбы с большой высоты (до 12 км). Штур­мовики Су-25 и вертолеты проводили неожиданные налеты на малых высотах, используя при этом свои пушки и ракеты. С вертолетов, кроме того, часто сбрасывались специальные мины на горные тропы и перевалы, через которые проходили пути снабжения партизанских отрядов.

Артобстрелы производились по площадям. Основ­ными средствами были системы залпового огня БМ-21 и БМ-27 (220 мм реактивные снаряды), 122 мм га­убицы Д-30, 76 мм горные гаубицы М-69, 100 мм противотанковые пушки, 240 мм минометы. Именно в результате воздушных налетов и артобстрелов име­ли место значительные жертвы среди гражданского населения, не участвовавшего в боевых действиях (женщины, дети, старики).

д) Массированные наступательные операции с це­лью уничтожения отдельных партизанских отрядов, их укрепленных баз, тылового обеспечения. В основном, такие операции проводились против формирований Ахмада Шах Масуда в долине Панджшер (9 «гене­ральных» наступлений!). Каждому наступлению пред­шествовали мощные артобстрелы и ракетно-бомбовые удары авиации. Например, во время 7-го наступле­ния производилось до 100 бомбардировок в день. За­тем шли танки, за ними БМП и БТР с мотопехотой. На господствующих высотах по сторонам от главной линии наступления с вертолетов высаживались стрел­ковые подразделения, прикрывавшие движущиеся внизу войска от огня с флангов.

Однако результат, как правило, оказывался мини­мальным. Партизаны успевали уходить от ударов не­поворотливой военной машины. Чтобы сделать невоз­можным их возвращение на прежние места, советские войска разрушали оставленные жителями кишлаки и хутора, оросительные сооружения, уничтожали скот и посевы, вырубали сады.

е) Операции по прорыву блокады осажденных со­ветских и афганских гарнизонов (преимущественно в пограничных с Пакистаном провинциях Пактия, Кунар, Забуль). Они проходили достаточно успешно. Практически всегда колонны грузовиков и автоцистерн достигали своего места назначения, доставляя осажденным боеприпасы, продукты питания, медика­менты, свежий личный состав. Потери на марше не превышали допустимых пределов, так как колонны отправлялись в путь внезапно и с учетом разведданных о местах расположения партизан, с воздуха их при­крывали боевые вертолеты, в составе конвоев имелось много бронетехники и мотострелков.

ж) Операции подразделений спецназа. К ним от­носились: засады на караванных и горных тропах, а также их минирование; уничтожение складов оружия и боеприпасов; ликвидация штабов и отдельных по­левых командиров (в том числе на территории Паки­стана). Эти действия были достаточно успешными, од­нако они стали проводиться только с 1985 года. Ранее подразделения спецназа использовались не по назна­чению: охраняли авиабазы, высшее командование, даже некоторые транспортные колонны; штурмовали партизанские опорные пункты; поддерживали высад­кой с вертолетов на прилегающие высоты наступаю­щие мотострелковые и танковые части.

* * *

Война выявила ряд слабых сторон в действиях со­ветских войск:

- Личный состав (и солдаты, и офицеры, и генера­лы) совершенно не был подготовлен к боевым действи­ям в горах и горных долинах. В то же время специальные горнострелковые войска в Афганистан не вво­дились;

- Личный состав не был готов и к войне с партиза­нами. Приобретаемый опыт в большинстве случаев оставался невостребованным, так как постоянно про­исходила замена бойцов и командиров, отслуживших установленные сроки, на необстрелянное пополнение;

- Необходимые решения принимались в большин­стве случаев слишком медленно. Так, артиллерийская поддержка частей, атакованных партизанами, обыч­но начиналась не раньше, чем через час после этого. Боевые вертолеты и самолеты прилетали к месту боя с опозданием в 2-3 часа. Мотострелки являлись на вы­ручку транспортных колонн тогда, когда уже все было кончено;

- Связь и оперативное взаимодействие между раз­личными видами войск (мотострелками, артиллерис­тами, танкистами, десантниками, авиаторами) были налажены плохо;

- Младшие офицеры (командиры взводов и рот) в своем большинстве отличались склонностью к шаб­лонным действиям «по уставу», отсутствием изобре­тательности, медлительностью, стремлением избегать ответственности за принятие рискованных решений.

В сочетании со всем вышеперечисленным это при­водило к тому, что даже гвардейцы-десантники (са­мые боеспособные советские солдаты) попадая в за­саду, погибали целыми отделениями и взводами.

Качество снаряжения и сложной военной техники (такой как вертолеты, самолеты, бронетехника, сред­ства наблюдения и связи) оставляло желать много луч­шего.

Моральное состояние военнослужащих, вынужден­ных сражаться и погибать на чужой земле неизвестно ради чего, с каждым годом становилось все хуже. Среди личного состава широко распространились такие явления как пьянство, наркомания, азартные игры, спекуляция на «черном рынке», контрабанда. Многие солдаты в результате пребывания на войне приобре­тали психические расстройства.

По официальным данным в Афганистане погибло около 14 тысяч советских солдат и офицеров, пример­но 50 тысяч получили ранения. По неофициальным сведениям, число погибших составило 40-45 тысяч, раненых до 130 тысяч.

Заключение

К началу 1989 года итоги девятилетней войны в Афганистане выглядели следующим образом. Кабуль­ский режим с 4 мая 1986 г. возглавлял Наджибулла, бывший руководитель службы госбезопасности ХАД. Он контролировал города, рудники по добыче полез­ных ископаемых и примерно 8% селений (кишлаков). От четырех до шести миллионов афганцев находилось в лагерях беженцев на территории Пакистана и Ира­на. В результате военных действий погибло не ме­нее 900 тысяч афганцев. Число инвалидов и больных не поддается никакому учету.

Радикально изменить ситуацию в свою пользу не удавалось ни той, ни другой из противоборствующих сторон. Афганистан стал для СССР настоящей «чер­ной дырой», в которой бесследно исчезали гигантские средства. По оценкам западных экспертов, афганская война обошлась советскому государству в 80 милли­ардов долларов! Таких расходов централизованная со­ветская экономика, полностью исчерпавшая свои воз­можности, больше нести не могла. По существу, в СССР начался экономический кризис, повлекший за собой кризис внутренней политики. В стране возник­ло и с каждым днем усиливалось недовольство наро­да бессмысленной войной.

Пришлось публично признать, что «первоначаль­ные цели, провозглашенные ДНПА, не были достиг­нуты. От них отказалась сама партия, само револю­ционное правительство. А если так, то присутствие советских войск в Афганистане теряет свой смысл» (газета «Советская Россия»). И дело завершилось выводом советских войск в феврале 1989 года.

По материалам брошюры Г. Брудерера «Афганская война», 1989 г.


1

1

1

1

1

1



Взято с http://afg-hist.ucoz.ru
1

Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.




Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 271 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (0)


 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.





                
  ВЫКУП (S. Zhiltsov)


























Афганистан. Ещё о пленных. (запоздалый фоторепортаж)

Сергей Жильцов

В последние дни перед выводом войск из Афганистана на заставе соседнего подразделения боец пошел за водой, что-то там не поделил с местными и они его взяли в "плен".

Этой теме был посвящен мой репортаж, который позже опубликовала газета "Неделя" (№ 4 за 1989 год)   








Записка из плена





Пришлось выкупать "военнопленного", что, на моей памяти, не в первый раз.. Иногда приходилось выкупать и оружием, и боеприпасами, и гуманитарной помощью.

Все фото, что остались.. Может, кто-то увидит себя.

1 . Сперва пейзажи. Чарикарская "зеленка".












2. Колонна остановилась. Тут же повылезали "духи".














3. Бойцы спешились. Кому положено, готовятся к "переговорам". Но и "тамошние переговорщики" рядом.























4. Через какое-то время всё смешалось, где свои, а где чужие было не разобрать.











5. Теперь - достаем из БТРа коробки с "афонями"... (Ксероксов у нас не было :) )














6. Переговоры вошли в финальную фазу. "Военнопленный" отпущен.








А могло бы быть и так:





+




























 Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.


Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 328 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (0)


 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.
1



Рассказы для друзей. Афганистан.


Ю. Яковлев


Про любовь на войне.

В тот вечер басмачи нас не обстреливали. Застава, или «загранобъект погранвойск на территории ДРА», располагалась высоко в горах, на склоне ущелья, на перекрёстке караванных троп. Там внизу, под нами, шумела прозрачная река и виднелся мостик возле кишлака. Чуть правее, на крутом склоне за речкой, в пещере, за арчой (это такой можжевельник) была позиция пулемета ДШК, из которого они били по нашим вертолётам короткими очередями утром со стороны восходящего из-за гор солнца, чтобы мы не могли их засечь по вспышке. Крупные пули не свистели, а шипели, как проносящиеся с огромной скоростью камни.

Был тихий весенний вечер. Пахло чабрецом и ещё разными цветущими травами, запах которых смешивался с запахом горящих дров. В соседней землянке готовили ужин. Все офицеры – два капитана и один старший лейтенант – собрались в штабной землянке, где единственным развлечением, после прочтения двух имевшихся книг и старых журналов «Огонёк», была игра в «шиш-беш», в которую все уже играли автоматически, думая о чём-то другом.

Вот заговорили о своих любимых женщинах, которые ждали их в Союзе. Капитан разведчик, по имени Женя, показал фотографию своей жены. С первого взгляда была видна яркая и заметная всем красота.

– И что, ты надеешься, что она сейчас с такой внешностью и одна? – спросил Саня, командир заставы, капитан.

– А что ты ей подарил на восьмое марта в прошлом году? – поинтересовался «зампобой» (заместитель по боевой части), старший лейтенант.

– Я ей подарил голубой пеньюар, дома ходить.

– Так вот сейчас с неё кто-то снимает этот пеньюар, – продолжил капитан, глядя в глаза разведчику Жене. Уж очень ему хотелось вызвать муки ревности.

– Это вы от зависти. Да, красавица. Но мне лучше есть торт сообща, чем дерьмо в одиночку, – спрятался он за спокойным цинизмом, хотя на самом деле так не думал.

– Да, а пеньюар снимают, уже сняли, – продолжил старший лейтенант, желая всё-таки вывести Женю из равновесия.

– А вы молча кушайте, что дают, торта вам не хватило.

– Ладно, – решил примирить всех капитан. – Некрасивых женщин не бывает.

– А что, как говорят, бывает мало водки? – поинтересовался «зампобой».

– Нет, бывает мало Афгана. Когда здесь долго посидишь – все красавицы.

Через несколько дней разведчика Женю ранили. Ранения бывают, как в кино, – в руку или в ногу, когда всё быстро заживает и герой уже заглядывается на молоденьких санитарок в госпитале. А бывают и другие, когда пуля разбивает мочевой пузырь, и раненый ходит с привязанным на боку мешочком, куда всё скапливается, и тогда он смотрит на санитарок совсем другими глазами.

У Жениной судьбы был выбор – ангел-хранитель распорядился по-своему. Пуля попала в висящую на поясе спереди гранату «Ф-1» и рикошетом прошила ногу. Судьба явно готовила его для любовной истории.

Женю отправили лечиться в госпиталь, в Союз. Вы думаете, подошла к симпатичному капитану, геройски раненному в геройское место, молодая медсестра, и всё началось?

Да, подошла, да, молодая, да, обнажила герою «крутую задницу», как сказали бы теперь, сделала укольчик и ушла. Обычная до банальности любовная история не состоялась.

А к герою-разведчику срочно приехала жена-красавица. Сняла хороший номер в гостинице. Но Женю не отпустили в город: рана не зажила, да ещё и на костылях. Чтобы ничего не случилось, – отказать всегда легче, меньше ответственности.

Вечером жена подогнала такси к ограде госпиталя, и наш разведчик перебросил через высокий забор костыли, а потом и сам, с божьей помощью, перелез. У них была чудесная любовная ночь – весенние ночи в Средней Азии тихие и уже теплые.

С рассветом Женя вернулся через тот же забор в госпиталь, никто не заметил его отсутствия. Целый день спал, а вечером – опять через каменный забор к своей любимой.

Когда возвращался, злые охранники изловили героя и повели «на допрос» к начальнику госпиталя.

– Я тебя выпишу недолеченным, – пригрозил начальник госпиталя. – Ты мне тут заразу всякую принесёшь, бегаешь по разным бабам.

– Я не по бабам, я к любимой жене.

И тут прозвучала фраза, поразительная по своей логике.

– Не ври. К своей жене на одной ноге через двухметровый забор не бегают!



1

1



Рассказ капитана Пенягина. (Рассказы для друзей. Афганистан. Ю. Яковлев)

Вы умеете приседать на одной ноге «пистолетиком», вытянув вторую ногу вперёд?

А он умел, при своих 90 кг веса делал это каждый день. В туалете. Нога плохо сгибалась в коленном суставе. После ранения. Это врачебная тайна? Да ему всё равно, он умер в этом году. Жалко, первыми уходят те, кто знал о войне больше других. Да, больше всего знали о войне офицеры в звании от лейтенанта до подполковника. Они вели эту войну. Может, и полковники с генералами тоже воевали, но больше на карте в штабах, мы их не видели на той войне. Особенно в самых забытых богом местах. И рядовые знали о войне, но у них свой взгляд на неё, часто ограниченный их функциональными обязанностями. Правду говорил один ветеран Отечественной войны: «Все бежали – и я бежал, все стреляли – и я стрелял…» Так честнее, чем пересказывать книги о направлении главных ударов и замыслах полководцев. Хотя бывает и так, что и офицер ничего не понял, а рядовой узнал и понял всё о войне. Недавно я сказал немолодой уже женщине, что служил в Афганистане, она заулыбалась и с пониманием предмета произнесла: «Я знаю, вы там варили суп из маковой соломки и жарили пирожки с гашишем»! У кого-то и такой рассказ имел место. У каждого был свой Афган.

Мы сидели с Пенягиным в землянке на стульях, сколоченных из снарядных ящиков. Крыша землянки была сделана неудачно, летом дождей не было, а зимой она протекала.

На потолке натянули полиэтилен, по которому капли дождя стекали в подставленный металлический ящик – «цинк» из-под сигнальных ракет. Ещё по натянутому полиэтилену бегала крыса, барабаня лапами, а два раза проползала змея. А трогать их нельзя было, чтобы не пробить натянутую пленку. Крыса, пользуясь неприкасаемостью, показывала нам зубы. Такой вид снизу. Оскал или улыбка – не поймёшь. На стене под потолком были чёрные пятна – это разведчик так уничтожал фаланг или скорпионов. Вытаскивал пулю из патрона, вставлял туда пожёванную бумажку и стрелял из автомата в насекомых.

Пенягин рассказывал, как его ранили.

Служил он тогда не на горном участке Афганистана. Это из других округов офицеров присылали в Афган на два года, а в Среднеазиатском пограничном округе офицеры ездили «за речку» как в обычную командировку. Расположились они своей заставой ММГ (мото-маневренной группой) в безводном месте. И ездили на автомобиле ГАЗ-66 с прицепной бочкой за водой к реке. Это был риск попасть на мину, но надеялись, что расстояние до своих совсем небольшое. И вот Пенягин поехал старшим за водой. Когда возвращались, бойцы попросили остановиться возле бахчи, поменять парочку арбузов на имеющиеся у них мыло или соль. Он запретил останавливаться, и, объезжая лужи, в которых стали часто ставить мины, на полном ходу они поехали к себе на базу. Когда проезжали мимо бахчи, попали в засаду. Первые пули разбили ветровое стекло автомобиля. Одна пуля попала в колено капитану. Осколок стекла угодил в лоб водителю, потекла кровь на глаза, и он от испуга на ходу выпрыгнул из машины. Пенягин упал руками на тормоз и сцепление и заорал что было сил: «Назад в машину»! Этот крик подбросил водителя с дороги, машина ещё не остановилась, а он уже запрыгнул на своё место и нажал на газ.

В это время в кузове под тентом бойцы вели свой бой. Пулемётчик сквозь брезент на звук выстрелов выпустил длинную очередь. Повезло, что в кого-то попал, и это вызвало замешательство у басмачей в самый опасный момент. В уходящую машину они выстрелили из гранатомета. К счастью, граната попала в деревянную часть кузова, струя рассеялась, обожгла и ударила ниже спины бойцу, который отстреливался, высунувшись из-под тента над кабиной в передней части кузова. (А почему «к счастью»? Потому что попадающая в железную деталь граната образует струю из расплавленного металла и твердых частиц, которые убивают. А так – только синяк и ожог.)

Пенягин закончил рассказ со своей обычной улыбкой на добром лице:

– Вот теперь в туалет ходить неудобно, а в гору по тропе – так даже меньше устаёшь.



1

1



Лопата. (Рассказы для друзей. Афганистан. Ю. Яковлев)

Такую кличку ему дали бойцы ДШМГ. На самом деле он майор Шевчук, начальник штаба десантно-штурмовой маневренной группы Московского погранотряда. А ещё там был опытный сержант, из Москвы, высокий крепкий парень, фамилию уже и не помню, но звали его Гена, ну и кличка, конечно, «Крокодил». Вот, после того боя он собрал бойцов, и они постановили: кличку «Лопата» больше не использовать. А почему, собственно, «Лопата»?

Всегда заставлял бойцов окапываться, а на Памире это проблематично.

Однажды нашли место, где можно окопаться на краю обрыва, под которым была осыпь из мелких камней, и далеко внизу шумела горная река. Но этот участок оказался древним заброшенным кладбищем. Один, как бы сейчас сказали, «продвинутый» солдат, из городских, собрал добытые при раскопках желтые черепа и сложил на краю обрыва в большую пирамиду.

– Что это за безобразие? – спросил Шевчук у бойца.

– Это «Апофеоз войны». Художник Верещагин.

– Вот ты у меня получишь на орехи, вместе с Верещагиным. Местных не наблюдаете?

– Нет.

Шевчук подошёл к страшной пирамиде и начал сапогами сталкивать черепа с обрыва. Черепа прыгали по осыпи с сухим стуком, как пластмассовые шары, и их уносила река. Это не было страшно. Вот только потом, после Афгана, это снилось уже в качестве кошмара.

А тот бой был на год раньше. ДШМГ высадили на вертолётах в местность не такую, как у нас на Памире, а с более пологими горами. Надо было ловить банду «Инженера Башира», который получил из Пакистана ракеты класса «земля-земля» для обстрела советской территории.

Ошиблись с местом высадки на несколько километров. И это стало известно бойцам. Дело уже шло к вечеру, и было принято решение перебазироваться утром в точку, обозначенную на штабных картах. Шевчук поставил задачу окапываться. Бойцы возмутились: завтра уходить, а тут приказ рыть окопы. Они начали ворчать и лениво ковыряться лопатами, – можно и без окопов залезть в спальники. Шевчук рассердился и, проходя по позициям, чуть ли не пинками подгонял «войско». К ночи добился своего: все вырыли окопы.

Собрались отдыхать.

В этот день у фельдшера группы был день рождения. Солдаты решили отметить его салютом. Ровно в 12 ночи, сделать вид, что кому-то что-то показалось, и открыть стрельбу. Сигнал к стрельбе – граната, брошенная фельдшером. Настала полночь. Фельдшер вытащил чеку из гранаты и выглянул из окопа. Но бросать гранату было нельзя, к ним двигалось большое вооруженное подразделение. Все решили, что это «сарбозы», афганские солдаты, которые тоже участвовали в операции. Фельдшер всегда оказывал им медицинскую помощь.

– Сарбозы, раненые аст (есть)? – крикнул он.

– Шурави сарбоз, сдавайсь, – услышал в ответ, и гром выстрелов.

– Ну, нет раненых, так будут, – сказал фельдшер и бросил свою гранату.

Многие бандиты были под воздействием наркотиков и пошли прямо через боевые порядки застав. Некоторые из них падали перед окопами, но многим удавалось прорваться в темноту.

Бойцы Селищев и Фёдоров сидели в своём окопе, когда началась стрельба. Сначала подумали, что это «праздничный салют» в честь фельдшера.

– Посмотри, что там происходит, – попросил Фёдоров. Селищев встал и выглянул через бруствер.

– Ну что там? Почему молчишь? И голову опустил. Тебе плохо? – Фёдоров сам встал и повернул к себе Селищева. И увидел пулевое отверстие на лбу у товарища и остекленевшие глаза. В это время над бруствером окопа появились три басмача, которые стреляли на ходу. Фёдоров в оцепенении закрылся телом Селищева, но сразу опомнился, оттолкнул мёртвого друга, закричал и длинной очередью скосил бандитов. Более двадцати моджахедов остались лежать перед нашими позициями. Остальные ушли в темноту, в сторону гор. После этого боя Фёдоров стал терять сознание, если офицеры повышали на него голос. Все это знали и старались общаться с ним спокойно.

Старший лейтенант Мартьянов стрелял из своего окопа, когда граната взорвалась рядом, за бруствером. Он потерял сознание, а пришёл в себя через 15 минут. Собирался в отпуск, поэтому отказался от госпитализации. Через несколько месяцев я его встретил в вертолёте. Он держался за голову, а глаза были красного цвета. После стрельбы контузия дала о себе знать. Подлечили, отправили служить в Хорог, на Памир. Там тоже ему не очень повезло. Басмачи начали обстреливать дорогу на советской территории. Мартьянов во главе группы на БТРах выехал к месту обстрела. Дорога была памирская, вдоль реки Пяндж. Спешили, задели за скалу, и БТР упал с крутого склона в реку. Мартьянов остался жив. После госпиталя его отправили служить в Прибалтику. Где он сейчас? Никто не знает.

Столько было интересных людей, всех и не вспомнишь. Вот разведчик Юрий Шутов, майор Шутов.

– Я здесь не ем рыбу.

– Здесь, «за речкой», выбирать не приходится, – говорю ему, – всё лучше, чем консервы.

– Нет, рыбу не ем.

– Религия не позволяет?

– Нет, воспоминания. Река прибила к берегу труп неизвестного афганца. Мы вместе с представителями местной власти стали его вытаскивать. У него была проломленная голова, видны мозги. Когда его оторвали от воды, большая рыбина выпрыгивала вслед за ним и продолжала есть мозги. Как в фильме ужасов. Не ем рыбу.

– Главное, чтобы она нас никогда не ела, – заметил Шевчук. Бывшая «Лопата». Сколько он спас людей, заставив окопаться бойцов перед тем боем? Да, надо знать, что лопата спасает бойцов. Конечно, и умелый санитарный инструктор, и вертолётчики, и опытные умные командиры спасают. И ангел-хранитель. Но и лопата – тоже. Кого не спасёт – того в последний путь проводит.



1

1



Вертолётчик Саня Петренко. (Рассказы для друзей. Афганистан. Ю. Яковлев)

Я не помню, как мы с ним познакомились. Может, в офицерской «приезжке» – комнате для приезжих офицеров в Калай-Хумбе, а может, в вертолёте при частых моих перелётах по заставам ММГ и ДШМГ (мото-маневренных групп и десантно-штурмовых маневренных групп), разбросанных по ущельям Афганистана для прикрытия дальних подходов к нашей границе.

У Сани была открытая приветливая улыбка и тёмно-карие глаза на молодом лице.

Вертолётчики в Афгане – это уважаемые люди. Особенно, которые летали на МИ-8. Это был незаменимый вертолёт. Тем более что на нашем горном участке, где дорог не было, только караванные тропы. Он и грузовик: привозил дрова, и еду, и боеприпасы. Это и военная техника: мог нанести ракетно-бомбовый удар, поддержать с воздуха, и, может, самое важное, – это и скорая помощь, чтобы спасти раненых. Это и наш «Чёрный тюльпан» – забирал «двухсотых». В горных условиях вертолётчики летали мастерски. Часто садились, зависая над скалами, цепляясь только одним колесом за камни. На нашем участке запомнились такие фамилии: Кашин, Быков, Помыткин, Имангазиев, Райков. Цыплёнков с Восточного округа. Да много их было, настоящих героев. Иногда их внешность была обманчива.

Вот Быков, невысокого роста, с простым славянским лицом, говорит офицерам: «У вас тут шиповник растет, насобирайте, буду пить отвар, врачи рекомендуют». А в небе он «отважный сокол». Когда в горах наши попали в засаду, ещё продолжался бой, были убитые и много раненых, он будничным таким голосом сказал в эфире: «Не поминайте лихом, иду на посадку за ранеными». И забрал их, хоть и получил пробоины в корпусе вертолёта от пуль и осколков гранат.

Так, я хотел рассказать о Сане Петренко.

Был туман в горах. Может, это просто низкие облака, высота над уровнем моря – 2000 метров. Какое там было море поближе? Индийский океан? Туман, вертолёты не летают.

Сижу на «точке» Пашар, которая разместилась на гребне скалы возле одноименного кишлака. Уже две недели не могу улететь, а надо попасть на высоту 3600, «Чашм-Дара». Уже и продукты заканчиваются, а вертолётов нет. Ночью выпало много снега. А утром раздался гул моторов пары МИ-8. Прозвучала обычная команда: «Борты! Объект к бою, разгруз-погруз команда на площадку!»

Прилетел Саня. Я схватил свой рюкзак и автомат и попросил его высадить меня на «Чашм-Даре» Он согласился – будут пролетать мимо. На «Чашм-Даре» попытались сесть, но вертолётная площадка была не почищена, лежал глубокий лёгкий снег, который сразу взлетал вверх, и вертолёт тонул в снежных потоках. Саша повернулся ко мне.

– Сесть не можем, летим в Союз, в город Пяндж.

– А назад?

– Назад – не знаю, когда.

– Так положите меня на место, где взяли.

– Топлива мало, если сделать ещё одну посадку, может до Пянджа не хватить. Но есть вариант, если прыгнешь на Пашаре на ходу в сугроб метров с четырёх.

– Хорошо, прыгну.

Я снял с себя рюкзак и автомат. Рюкзак тяжёлый: вещи, боеприпасы, а автомат – стальной. Думаю, в полёте они меня обгонят и упадут первыми. Поэтому выдерну их из вертолёта во время прыжка. Я ошибся, они летели за мной и попали по спине в момент приземления.

Вертолёт нырнул в ущелье и скрылся за скалой. И тишина. Только кто-то из бойцов тихо хихикал на посту.

Следующий раз была весна, и мы с Саней летели на «Шхаро», где в то время басмачи стреляли по каждому вертолёту. Пошли на снижение, Саша поворачивается и с хитрым лицом говорит:

– Стреляют, может, опять прыгнешь, чтобы не садиться?

– Без снега, надо пониже пролететь.

– Ну давай, пора.

На этот раз я рюкзак надел на спину, а автомат взял в руки. И открыл дверь.

– Стой, стой! – закричал Саша. – Я пошутил. Высота ещё 200 метров, я подсяду за скалу.

– Хорошие шутки, а если бы я не посмотрел и прыгнул?

И ещё запомнился эпизод. Многое забылось, особенно фамилии, названия рек и кишлаков. А вот это запомнилось. Новый 1986 год. Объект «Калай-Куф». Переводится как «Крепость на реке Куф». Говорят, была крепость, но камни растащили на строительство домов в кишлаке. 30 декабря, идёт мокрый снег. Надежды на вертолёт нет никакой. А у меня есть разрешение съездить на Новый год к жене и четырёхлетней дочке в город Хорог.

Пошли мы со старшим лейтенантом Гурьевым за ёлкой-арчей.

Арча – это такой можжевельник, похожий на ель. Сказал об арче, отвлекусь и про Гурьева. Боевой офицер, участвовал в операциях, не боялся ходить в головном дозоре. Перед заменой его хотели и наградить. Но у него в подразделении трое бойцов-разгильдяев выменяли на мыло у афганцев наркотик: опиум-сырец («чарс» они его называли) и накурились до невменяемости. Разгильдяев-наркоманов отправили в Союз с «лишением льгот», которые потом всем таким восстановили. Гурьев уехал по замене из Афганистана без наград, но с выговором в личном деле. Поэтому награды там – дело случая. Могли наградить, когда надо было наказывать, и наоборот. Главными наградами были жизнь и здоровье. Когда я только приехал на два года в те края, там провожали одного офицера в Союз. Он уже прослужил в Афгане два года, лицо было чёрное от загара, худое и с усами (фильтры от пыли, как говорили). Такими там все становились. Он посмотрел на меня, ещё бледнолицего.

– Ты, наверно, хочешь здесь получить награды и звания?

– Нет, я не об этом мечтаю.

– А о чём?

– Хотел бы за два года не быть убитым, раненым, контуженым и не заболеть желтухой.

– Ты слишком много хочешь! – и они все стали смеяться.

И вот с Гурьевым мы выбрали ёлку-арчу.

Подняли нижние ветки, чтобы срубить, а там прикреплена противопехотная мина, и оттяжка спуталась под снегом. За пять лет войны уже было много таких потерянных мин. Мы решили её не трогать, срубили другое дерево, а к этому потом послали сапёра.

Бойцы стали наряжать «ёлку». Связисты разобрали конденсаторы, достали алюминиевую фольгу, сделали из неё украшения, начистили до блеска гильзы разного калибра, колпачки от мин. А мне так хотелось домой! Но продолжал идти сильный мокрый снег. Вдруг связист сообщает, что вышел на связь вертолёт, он у входа в ущелье, не может залететь по погодным условиям. И это оказался Саша Петренко.

Я поздоровался с ним и попросил.

– Забери меня, Саня, домой на Новый год, если сможешь.

Пауза.

– Ты очень хочешь домой на праздник?

– Ну как тебе сказать. Не рискуй, конечно.

– Будь готов, сейчас прилечу.

А снег продолжал идти, гор не видно. Сквозь снег послышался звук мотора, и из снежной мглы появился вертолёт. Подсел, выгрузили посылки и письма бойцам, забрал меня и взлетел в снежную круговерть. В кабине было прохладно, а по Саниному лицу от напряжения тёк пот. Он шёл по ущелью буквально на ощупь.

Я успел к Новому году. Какой был замечательный праздник! Ёлка, молодая веселая жена Лена, и подарки от Деда Мороза дочке, и торт со взбитыми сливками, ещё теплый, и шампанское. А если посмотреть с улицы – то окно запотевшее на кухне, – значит, уют и готовят что-то вкусное, и разноцветные огоньки в комнате, где ёлка. Спасибо Саше.



1

1



Смелым быть просто. (Рассказы для друзей. Афганистан. Ю. Яковлев)

После этого боя в горах замполита Г-ва перевели из Афганистана в Союз, подальше от своих сослуживцев. Знали, что его не простят. Ещё утром его предупредил по радиостанции разведчик Долгов, что басмачи в эту ночь готовили свою засаду на тропе, ниже нашей заставы. А он это скрыл от других офицеров. Поставил жизни подчинённых под угрозу. Хотел сам стать «великим полководцем» и победителем, внезапно зайдя в тыл к противнику на помощь головному дозору. Тут и почёт, и награды. Да вот заблудился в темноте среди крутых скал и, когда начался бой, не смог спуститься к реке.

Был тихий вечер, какие бывают на Памире ранней весной, когда пахнет талым снегом, мокрым брезентом и оружейным маслом. Маслом всегда пахнет – автомат всегда при тебе.

Капитан Гена Цеханович вместе с прапорщиком Костей Ямщиковым готовились к выходу в ущелье, где возле речки планировали организовать засаду на басмачей. Они вместе с двумя тройками бойцов будут идти первыми – в «головном дозоре». Все надели белые маскировочные халаты. Волнение, сборы, побольше боеприпасов, гранат.

Вот они уже идут по тропе вниз, вдоль ручья. Впереди три солдата, затем Гена с Костей. Гена высокий, худой, когда улыбается – лицо становится задорным, как у мальчишки. Костя – с очень короткой прической. Отчаянный воин, всегда готов побеждать. В Союзе очень часто дрался и попадал в милицию. Его в Афганистане несколько раз представляли к боевым наградам, но как съездит в отпуск, так за ним приходит сообщение из милиции, и награду отменяют. Он это объяснял своей отзывчивостью. Вот опять приехал из отпуска с синяком на спине, по форме – чёткий отпечаток обуви с рифлёной подошвой.

– Да, – говорит, – вижу, бьют втроём одного, я сразу и вмешался.

Простой парень из Поволжья. Жалко, что его потом серьёзно контузило бандитской гранатой. Я видел в санчасти деревянный подоконник возле его кровати, весь погрызенный, как бобром. Это у него так болела голова, что он хотел отвлечь боль на свои зубы.

Он учил, как просто быть смелым на войне.

– Смерть и ты – это несовместимые понятия. Пока есть ты, нет смерти, а когда есть смерть – тебя уже нет.

– А если у меня ещё жена и дочка?

– Да, конечно, им ты можешь капитально подгадить своей смертью. Как и я родителям.

А Гена из Белоруссии. Кто-то его спросил, чтобы он делал, если бы басмачи были у него на родине.

– Я бы не сидел сейчас здесь, в землянке, а гонял бы их по лесам и болотам.

Вот они спустились ниже, к ущелью, где снег уже растаял. Гена дал команду снять маскхалаты. Ещё несколько минут ходьбы, и показался из темноты дувал одиноко стоящего дома. И тут началось. Два пулемета, десятки автоматов и винтовок «бур» открыли огонь по головному дозору. Первые три бойца успели ответить автоматным огнем, бросить гранаты в противника и залечь среди камней. Но прятаться возле ручья было негде. Басмачи стреляли, кидали гранаты, скатывали сверху огромные камни и орали: «Шурави сарбоз, сдавайсь»! (Откуда только слово такое узнали, лингвисты хреновы!)

Цеханович упал среди камней, стал лихорадочно соображать, какое найти правильное решение. В это время пуля попала в камень возле лица. Прятаться было негде, и он инстинктивно повернул лицо в другую сторону. Но и там пуля высекла искры из камня.

– Костя, надо отходить, нас здесь перестреляют.

– Теперь нельзя уходить, в первой тройке бойцов есть раненые.

– Но на месте оставаться нельзя – слишком большая плотность огня.

– Свяжемся с базой, попросим помощи.

– Пуля попала в радиостанцию.

– А где наш пулеметчик? – спросил Гена у связиста.

– По закону подлости у него заклинило пулемёт, камушек попал или осколок.

В наступавшие паузы в стрельбе было слышно, как кричал рядовой Головченко из первой тройки. Лучше бы он матом ругался. Ему гранатой или очередью из пулемёта оторвало руку, и над ущельем слышался его жуткий крик: «Мама, мамочка! Неужели я умираю?»

И опять: «Мама, мамочка!» И очереди из пулемёта на звук его голоса.

– Ну раз нельзя оставаться на месте и отступать нельзя, один выход – пойдем наступать, прикроем раненых, – предложил Константин.

– Да, только уничтожим вот этого, что высовывается из-за камня, в пятнадцати метрах от нас, стреляет и прячется.

Дождались, когда он высунется, и уничтожили его из двух автоматов. Потом пошли в атаку: один прикрывает огнём, другой делает перебежку. Константин чуть выше, а Гена на нижней тропе. К Косте под ноги скатилась граната, и он прыгнул вниз, попал на спину капитана. Гена закричал и начал с ним бороться, думал, что пытаются живьём взять. Рядом взорвалась очередная граната, но осколками не задело.

Подполз фельдшер Трохимчук.

– Товарищ капитан, я поползу к Головченко, окажу помощь.

– Подожди, пробьёмся, там двумя пулемётами с флангов басмачи не дадут тебе прохода.

– Он ждёт помощи, я фельдшер, я обязан, – и пополз вперёд. Его все начали прикрывать огнём, он даже дополз до раненого, но когда развернул в темноте белые бинты, их стало хорошо видно, и пуля вошла ему в грудь.

В это время граната попала рядовому Перцову в капюшон зимней куртки. Он слышал, как там шипит горящий запал. Его рука изогнулась невероятным образом, схватила гранату и выбросила в камни, где и произошёл взрыв.

Басмачи начали уходить, услышали, как с соседнего объекта бежала большая группа бойцов выручать своих. Они пускали ракеты и стреляли перед собой, чтобы не попасть в засаду.

К этому времени Головченко умер, а Трохимчук был ещё жив и спокойно сказал, что рана у него слишком серьезная, можно не тратить на него бинт.

Через год один из басмачей перешёл на сторону власти и рассказал нам, что их было тогда восемьдесят человек, и удивился, что в такого высокого капитана не попали. Гена улыбнулся:

– Неудобно было стрелять: я, когда лежал, сгибался буквой «Г». А в букву «Г» не знаешь, как целиться, вдоль или поперёк.

Потом Гена был в отпуске. Вернулся в Афганистан, рассказал, как первый раз в жизни потерял над собой контроль. Заехал в Москву, где на улице Парковой был «чековый магазин» – там продавали иностранные товары за чеки «внешторга», и там можно было купить подарки друзьям и родным. Походил по магазину, посмотрел, как упитанные и бледнолицые сотрудники посольств тратят огромные деньги, а худые и загорелые воины-интернационалисты пытаются что-то купить на свои небольшие сбережения. Выходит он на улицу, и к нему подкатывается модный парень: «Командир, продай чеки».

– И тут, – говорит Гена, – так стыдно, я его схватил, повалил на землю, начал трясти. «Там люди воюют, а ты здесь чеки сшибаешь, гад!» Потом опомнился, отпустил его, извинился, тот ему в ответ: «Ну не хочешь продавать, так не продавай». И убежал.

– Гена, так у тебя послевоенный синдром! – говорю я ему.

– Какой послевоенный, война ещё не кончилась.

– А больше ты ничего странного за собой не заметил? Ну, может, сны повторяющиеся?

– Нет. Но знаешь, смотрел фильм про Отечественную войну, там люди гибли, а у меня слеза навернулась, как у старушки.

– Ну вот видишь, приедет доктор, на следующий отпуск пропишет валерьянку.

– Лучше сто грамм коньяка.

– Можно и двести, чтобы вернуться в мирную жизнь.



1

1



Где-то в ущелье Дарваз. (Рассказы для друзей. Афганистан. Ю. Яковлев)

Вечером подул ветерок, и москиты перестали кусаться. Хуже москитов только земляные блохи, которые залезают под одеяло и не дают спать. Можно поспорить, конечно, кто из кусающихся в Афганистане был хуже всех. Но москиты – маленькие, светлые, в отличие от комара, подлетают без звука, кусают – не чувствуешь, но потом чешешься до крови.

Но и блохи – тоже сволочи кусачие и бесшумные. Один лейтенант-«двухгодичник» (были такие, призванные в армию после института), на постоянном посту, прикрывающем заграничную заставу с господствующей высоты, изобрел эгоистичный способ защиты от блох. Он вечером раздевался, залезал на стол и давал команду «отбой» солдатам. Бойцы ложились в спальники. Он ждал на столе, когда блохи разойдутся по вкусным отдыхающим солдатам, затем сам, как блоха, прыгал в свой спальник и быстро застёгивался. Говорил, что помогало.

Был вечер, мы сидели в такой вот беседке: вокруг снарядные ящики с землёй – защита от пуль и осколков, скамейки – из снарядных ящиков, стол – из снарядных ящиков, игра на столе «шиш-беш» – из снарядного ящика, сверху натянута маскировочная сеть – из снарядных ящиков? Нет, обычная сеть.

Офицеры были собраны с разных районов Афганистана для усиления на период проведения крупной боевой операции. Это называлось «сводная десантно-штурмовая группа», или «сбродная», как иногда сами её называли.

Разговор начался, как в детских стихах: «А у меня в кармане гвоздь, а у вас»? Откуда гвоздь в кармане у офицера в Афганистане? Не было гвоздя.

Кто-то позавидовал, что у нас на высокогорном участке много вкусной воды. А у них в пустыне – красноватая вода, из-за которой в первую неделю службы все страдают от поноса, потом организм привыкает. К чему он только не привыкает! Зато никакие проверяющие начальники никогда не приезжают. Кому хочется обдристаться?

– А к нам сюда в горы тоже никто не приезжает. Стреляют, и дуканов нет, чтоб что-то купить, – сказал майор

– Обдристаться – это совсем не страшно, – поддержал «культурный светский» разговор капитан и рассказал о том, как у них офицер от страха потерял дар речи. Во время боестолкновения выскочил из-за угла дома и стрельнул в басмача, но автомат только щёлкнул – патроны кончились. Басмач усмехнулся и поднял свой автомат, но кто-то из наших бойцов срезал его из-за дувала. А офицера увезли в госпиталь восстанавливать речь. Восстановили. Молодые санитарки быстро восстановили. Они любят разговорчивых.

– Давайте о чем-нибудь повеселее, – помрачнел майор. – Я вам расскажу весёлую историю.

Это случилось на пограничной заставе в Туркмении. Пограничный наряд – два солдата и сержант с собакой – шли по границе. Ночь, жара, вечное недосыпание. Осталось до стыка с соседней заставой совсем немного. Сержант решил отдохнуть.

– Вы идёте до стыка, докладываете оттуда на заставу, а я посплю немного здесь. Собака будет меня охранять.

Так и сделали. Двое бойцов ушли, а сержант отпустил с поводка собаку и лёг на траву под куст. Минут через двадцать он проснулся и через прищуренные глаза увидел сидящую рядом собаку. Собака обычно убегала, когда он пытался брать её на поводок. Сержант решил схитрить: длинный брезентовый поводок был в руке, и его легко можно было набросить на собаку. Собака оказалась неестественно сильной и резвой. Потащила нарушителя пограничной службы по траве и камням. Он присмотрелся уже широко открытыми от ужаса глазами и увидел, что поймал гиену. Пришлось быстро отпустить один конец поводка. Тут и смущенная собака вернулась к сержанту. Почему не гавкала? Не ответила.

– Так в Туркмении нет гиен, – усомнился кто-то из офицеров.

– Есть, достаточно.

– Гиены – это маленькие такие собаки?

– Нет, это шакалы, а гиены – большие.

– А у нас на заставе тоже был смешной случай, – сказал капитан. – Я разрешил наряду досмотреть кино. Привезли фильм: «Миллион лет до нашей эры». Там про всякую нечисть, которая обитала на земле миллион лет назад. Только вышли в дозор – сразу бегут назад и орут: «Динозавры на границе»! Рассказывают, что на контрольно-следовой полосе обнаружили огромные следы, посветили фонарем и в темноте увидели мохнатое чудовище со светящимися глазами. Сажусь на машину, едем на границу. В свете фар вижу двух верблюдов. Пришли из Афганистана, первый раз на этом участке границы. А следы у них действительно огромные.

Началась стрельба на одном из постов. Майор выглянул наружу.

– Ох уж эти боевики из «сбродного» ДШ! Лупят трассирующими пулями. Себя обозначают и пшеницу в поле возле кишлака могут поджечь. Передайте им, что ещё один бесцельный выстрел – весь объект будет сидеть в окопах до рассвета.

Наступила тишина.

– Завтра постреляют. Завтра уйдём в горы вытеснять басмачей за перевал.



1

1



Дезинформация. (Рассказы для друзей. Афганистан. Ю. Яковлев)

– Какая это дезинформация? – Кричал на меня полковник. Его лицо покраснело, вытянулось. «Дыня созрела»,– подумал я, глядя на его голову. Его не любили в контрразведке за природную глупость, странным образом сочетавшуюся с мелкой хитростью. Голова у него была удлинённая в горизонтальном направлении, как среднеазиатская дыня. Меня просили его ближайшие подчинённые привезти из Афганистана кепку шестьдесят третьего размера от нововведенной формы «афганки». Хотели, чтобы на его «дыню» налезла. С трудом нашли на складе.

– Это дезинформация? – распалялся он.

– Ну назовите по-другому, – пытался оправдываться я.

– Дерьмо это, а не дезинформация! Дезинформация должна быть заранее подана нам на утверждение, согласована в Москве с Генеральным штабом, оформлены все письменные документы. И тогда мы были бы все награждены! А мы бы и вас не забыли! А так – одна самодеятельность и безобразие!

Зачем я ему сказал об этом при докладе по оперативной обстановке? Лучше бы молчал. Я и так многое не докладывал, зная, как могут испортить дело или судьбу людей неадекватной реакцией вот такие дынеголовые большие начальники.

Все началось ещё поздней осенью. Высаживаюсь с вертолёта в ущелье реки Куфаб, где стоял маленький гарнизон. Вместе с прикомандированными миномётчиками всего семьдесят человек. Встречаюсь со своим товарищем из разведки, Юрой Шутовым.

– С первым горным снегом вас! Как обстановка в горах?

– Да, имеются нехорошие сведения. Хотят наш объект уничтожить, захватить склад с оружием. Отчитаются в Пакистане о своей боевой активности и получат за это очередную порцию денег. Знают, что мы не проводим операций в горах в зимнее время. Наглеют, по ночам строят огневые позиции для ДШК вокруг объекта. Днём мы их разрушаем из СПГ (гранатомёт), а ночью они опять восстанавливают. Начать наступление хотят уничтожением вертолёта при посадке.

– Ты докладывал командованию? – спросил я.

– Да, но они считают, что это дежурная информация, ничего необычного. Да и снег уже идёт.

– Что будем делать, тёзка? Может, напугаем какой-нибудь дезой? Кого они боятся?

– Среди них ходили страшные слухи о жестоком афганском спецназе из Кабула.

– Заставим их поверить, что в строгой тайне готовится зимняя операция с использованием этого спецназа.

– Да, я попрошу местного ХАДовца (ХАД это служба безопасности), не очень надёжного сотрудника, тайно подготовить места в школе для ночевки 500 человек спецназа из Кабула, – предложил Юра.

– А я буду встречаться со своим помощником из числа афганцев, у которого брат в банде, и объясню его задачи в период операции. Не выдержит, предупредит брата. Чтобы у басмачей была объёмная информация из разных источников, ещё должен «проговориться» в беседе со старостой кишлака переводчик-таджик на другом объекте, в верхней части ущелья. И опросы местных жителей активизируем с главной темой: где будут зимовать «моджахеды».

После разговора пошёл на наш пост, возвышающийся над кишлаком, поставил на крышу землянки две большие блестящие банки. Это означало, что с наступлением темноты встречаемся с афганцем с позывным «Южный» в условном месте.

– Зачем вы устанавливаете эти банки, товарищ капитан?– интересуются бойцы на посту.

– Вы, главное, не убирайте, – посмеялся я. – Вот пойду на верхний пост и буду их сбивать из снайперской винтовки.

– Ну вы нас хоть предупредите по телефону, мы спрячемся.

– Обязательно предупрежу.

Встреча, как и планировалось, состоялась в полной темноте, какая обычно бывает в горных кишлаках.

Выполнили с Юрой все, что намечали, и стали ждать, что получится.

Через две недели разведчик встречает меня словами из мультика.

– Ура, заработало! Бандиты не только отменили нападение большими силами на объект, а ушли в соседнее ущелье на зимовку. Но там «кормится» местная бандгруппа, которая не желает делиться продуктами с пришельцами. Между бандами возник конфликт, и они уже неделю воюют между собой. А у нас тишина настала. Неожиданный результат! Достойный наград!

Да и мы сами тоже красавцы, когда живые! Это главное.

– Конечно, но всё-таки приятно, что мы что-то умеем в оперативной работе!

– За это и выпьем! Я тут привез из Союза разрешённые литры и даже колбаску копчёную. Вот это награда! Зови офицеров на ужин.

И чёрт меня дернул доложить это дынеголовому! Хорошо хоть выговор не объявил. А вот мой непосредственный начальник наградил денежной премией в размере тридцати рублей. Немножко смешно, но тоже приятно.



1

1



Его звали Зурон. (Рассказы для друзей. Афганистан. Ю. Яковлев)

Рядом шумела чистая горная река Куфаб. Она бежала вниз к реке Пяндж, в сторону Союза. На её берегу сидел пожилой афганец.

Это был Зурон. Связанный по рукам и ногам, привязанный грубой верёвкой к вбитому в землю колу. Афганцы такой верёвкой привязывают свою скотину. Зурона поймали местные жители. Хотя, опасаясь мести басмачей, расскажут своим землякам, что это сделали мы, «шурави».

Новая народная власть построила в кишлаке школу. Прислали из Файзобада учителей. Школа такая себе, без стекол в окнах, в зимнее время ученикам объявлялись длинные каникулы. А как потеплеет, по горным тропам к школе шли ученики. Да вот в банде Зурона оказались «настоящие мусульмане» ваххабиты. В Афганистане я впервые услышал про ваххабитов и сначала решил, что это просто люди из банды некого Абдул Вахоба, был и такой в этих горах.

Зурон решил, что учителя в школе преподают неправильно, не так, как он своей лысой головой понимает ислам. Банда сделала налёт на школу. Восемь учителей были схвачены, приведены к реке, где Зурон лично перерезал им горло. А такой благообразный старичок! Я даже убрал часть фотографии, на которой видно нас с солдатом – переводчиком, из советских таджиков, и связанного телохранителя Зурона. Всякое бывает: кто-нибудь разместит в интернете или СМИ фотографию с комментариями, что советские чекисты издеваются над стариками.



1

1



Люди и звери. (Рассказы для друзей. Афганистан. Ю. Яковлев)

Если начинался обстрел, то чаще это происходило на закате. Бандиты знали, что с наступлением темноты могут уйти по ущелью. Или в первой половине ночи. И уже так повелось, что офицеры, которые служили на этом объекте в афганских горах, ложились спать очень поздно. Ходили на проверки постов или играли в «шиш-беш», так там назывались нарды. Сверху нас прикрывал маленький пост, назывался «Микрон». Старшим там был офицер-«двухгодичник», были и такие в нашей армии. Высокий симпатичный лейтенант, кандидат в мастера спорта по борьбе самбо. Тёмным безлунным вечером звонит по телефону командиру объекта.

– Товарищ майор, часовой доложил, что камушки посыпались с осыпи; у меня автомат с ночным прицелом, я вышел из землянки, посмотрел, а на тропе сидят пять вооруженных душманов!

– Ну так расстреляй их!

– Не могу, товарищ майор, я их вижу, а они меня нет, это как убийство.

Майор отнесся к этому с пониманием – уже третий год на войне.

– Хорошо, гранату сможешь в них бросить?

– Сейчас попробую.

Через некоторое время раздался взрыв. Потом доклад по телефону.

– Они услышали, как я ходил звонить, и стали уходить по тропе. Я им вслед бросил гранату.

В его голосе звучала радость, что не пришлось убивать.

Мы стали обсуждать, как в наших людях глубоко сидит заповедь «не убий», и что это нормально.

– Душманов нельзя жалеть,– сказал майор, – они под Чатнивом убитым из засады бойцам разрезали горло и язык вытаскивали. Им что овцу зарезать, что человека. Не зря у них идёт 1365 год. Жестокое Средневековье.

– Мы же не они, у нас 1985 год.

Все с этим согласились. Кто-то пропел появившуюся в тех краях песенку: «Здесь в сердцах уживаются ярость и жалость, и по-прежнему в душах надежда жива». Жалость.

Однажды группа с объекта вышла организовать засаду к мостику через горную речку и по пути движения наткнулась на крупную банду, которая шла в соседний кишлак. Головной дозор был из опытных бойцов. Бросили по гранате, открыли огонь по вспышкам выстрелов и отступили вместе с основной группой, на объект. Без потерь. У молодого офицера в горячке после боя появилась идея обстрелять кишлак из 120 мм миномета. Но опытные офицеры сразу ему объяснили, что этого делать нельзя. Мы не звери.

– Стрельни и садись сразу писать объяснительную. А завтра пойдешь объясняться со старостой села и местными властями по поводу убитых или раненых мирных жителей.

Обработали тропы из ЗУ-23 и на этом успокоились. Да, афганское население было для нас людьми. По кишлакам били очень редко. А по городам – никогда. Люди и на войне – люди.



1

1

 Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.




Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 250 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (0)


 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.














  Getty Images/
                      Philippe FLANDRIN 


                (Base Jawer, Paktia province on May 31, 1985 in Afghanistan)







































































































































































































































































































































 Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.


Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 240 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (0)


 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.
1

1



Гибель разведгруппы №724 «Каспий» у кишлака Дури в Афганистане

Goodwin

28 октября 1987 года разведгруппа старшего лейтенанта Олега Онищука получила задание выдвинуться в район кишлака Дури в провинции Заболь, вблизи границы с Пакистаном для уничтожения каравана. Группа в количестве 16 человек вышла с базы в шесть часов вечера и за два ночных перехода в сорок километров достигла места засады.

В ночь с 30 по 31 декабря была обнаружена колонна из трех грузовых «мерседесов», двигавшихся с интервалом километр-полтора. С расстояния в девятьсот метров разведчики из гранатомета подбили головную машину и огнем из пулеметов расстреляли головное охранение. Онищук провёл досмотровые действия разгромленного каравана и частично вынес оружие к месту размещения группы.

Однако, большая часть тяжёлого вооружения осталось на подбитой машине, о чём было доложено командованию отряда. Прибытие вертолётов было намечено на 6.00 часов утра и группе было разрешено остаться до утра. Это была первая грубая ошибка в большой череде последовавших за этим трагических событий. Группа СН не должна оставаться вблизи места проведения засады и в целях безопасности должна была быть удалена в безопасный район или эвакуирована в ППД. Тем более, что рядом с местом засады находился сильно укреплённый район и командование не могло об этом не знать.

Не дождавшись прибытия группы поддержки, где-то в 5.30 утра Онищук решил самостоятельно досмотреть автомобиль. Это была вторая и самая трагическая ошибка, стоившая жизни 11 из 16 разведчиков группы. Ночью «духи» у машины устроили засаду, а крупные силы подтянули и расположили на горе, напротив места расположения днёвки.

И опять — полная беспечность! Никто из оставшихся на горе разведчиков не удосужился посмотреть в бинокль на возвращавшихся или хотя бы пообщаться с ними по рации. А ведь старшим там был оставлен офицер мл. лейтенант Константин Горелов (впрочем будем к нему снисходительными, т.к. он был всего  лишь переводчиком роты и не имел специальной подготовки). Это уже ошибка номер четыре. Заметили, что к ним идут бородатые мужики, а не свои ребята, слишком поздно, в результате в живых осталось пять человек.

Вертолёты по расхлябанности командования отряда прибыли в 6.50 позже обещанного срока, когда основная часть группы была уничтожена. Это пятая и последняя трагическая ошибка. Потому как Онищук, отправляясь на досмотр, был уверен, что с минуты на минуту появятся вертолёты и прикроют его с воздуха. Героизм, проявленный в том бою, уже не мог спасти положение…

О последнем бое группы старшего лейтенанта Олега Онищука было много споров еще в Афгане, да и сейчас не подведена общая черта. Одни считают, что причина гибели группы разведчиков во время операции по взятию каравана — преступная медлительность командования, другие ищут ответ в роковом стечении обстоятельств, третьи придерживаются мнения, что командир группы сам допустил небрежность. Есть ли необходимость приукрашивать, припудривать и тем самым обезличивать героически сражавшуюся группу? Боевую задачу она выполнила, и этим сказано все. Пусть гибель Онищука и десяти его подчиненных послужит горьким уроком для всех разведчиков СН.

Далее приведены свидетельства очевидцев и сослуживцев

Младший лейтенант Константин ГОРЕЛОВ, переводчик 2-й роты:

— Я не верил, что Олежка мог погибнуть. В него все верили как в бога. Он, случалось, после выполнения задачи вытаскивал группу из таких ситуаций, что просто уму непостижимо. В двадцати трех выходах, из которых одиннадцать результативных, он не допустил потерь личного состава, исключая последний выход. Ему завидовали. Называли везучим. А он ночами над двухкилометровками сидел, схемы вычерчивал, «любые возможные и невозможные варианты «проигрывал». У него всякая операция на трезвом расчете строилась.

Замполит роты старший лейтенант Анатолий АКМАЗИКОВ:

— Грамотный был офицер. Есть хорошие практики или теоретики. В Олеге, прекрасно сочеталось и то и другое. Своим опытом великодушно делился с другими офицерам. Бывало, перед боевым выходом подсядет ко мне и детально расскажет, где и по какому мандеху (оврагу) можно пройти, где лучше отсидеться днем, а ночью выйти на равнину. Мятежникам и в голову не придет, что группа именно на равнине.

Младший лейтенант Константин ГОРЕЛОВ:

— В первую ночь караван не обнаружили и в три часа утра ушли на дневку, километров на пять южнее, ближе к укрепрайону мятежников. Это характерный тактический прием Онищука. Такими неординарными решениями он добивался выполнения боевой задачи и сохранял личный состав от потерь. Дневали в складках местности. Обнаружены не были.

На следующую ночь снова вышли на место засады, вопреки тому, что в ночь с четверга на пятницу, обычно, проводка караванов не осуществляется. Так как в пятницу по Корану джума — выходной. Но мятежники могли этим воспользоваться, и Онищук решил исключить эту возможность. Но, и в эту ночь каравана не было. Снова дневка среди сопок. Снялись с дневки в 19-00 тридцатого октября. Расстояние в пять километров преодолели минут за 40 — 50 и около двадцати часов снова организовал засаду. Вскоре увидели фары автомобиля. Караван!.. Три машины, первым шёл здоровенный трёхосный «Мерседес». Онищук из АКМ, оснащённого прибором ночного видения, «снял» водителя с довольно внушительного расстояния, метров с 700. Машина остановилась. Другие машины дали дёру. С охраной, не ожидавшей нападения, больших проблем не было. Группу сопровождения и прикрытия каравана, попытавшуюся было отбить машину, рассеяли с помощью двух прилетевших «горбатых» (вертолёт Ми-24).

Капитан Валерий УШАКОВ:

— Олежка был одержимо нацелен на результат, как никто другой. Считал делом чести любой выход проводить результативно. А сразу он мне не понравился. Гонористым показался. Стремился быть во всем первым.

Однажды даже заявил: «Спорим на ящик минералки, что наша команда у вас в футбол выиграет?» — завел, что называется, с полуоборота. Азартно играли. И его команда выиграла. А минералку пили вместе.

Майор А. БОРИСОВ, командир батальона:

— В гибели группы отчасти есть вина самого Онищука. Существует приказ: досмотр «забитого» каравана производить по прибытии досмотровой группы, в светлое время суток. Онищук этот приказ знал, лично расписался, но в этот раз его не выполнил. Ночью сходил к подбитой машине с частью группы, произвел досмотр. Вернулись благополучно, вынесли тридцать единиц стрелкового оружия. Но, при этом Онищук подверг разведгруппу лишней опасности. Благо дело, что у мятежников не было прицелов ночного видения.

Капитан Валерий УШАКОВ:

— Когда Онищук доложил, что «забил» машину, батальон охватило приподнятое настроение. Все давно ждали такого результата. Сообщили об этом в штаб полка. Всем не терпелось узнать, что в этом большом трехосном грузовом «мерседесе». И хотя приказа на досмотр Онищуку никто не давал, однако несколько раз его запрашивали. Разговор был приблизительно такой:

— Что «забил»?

— «Мерседес».

— Молодец. Духи не обстреливают?

— Уже нет.

— Это хорошо. А что в машине знаешь?

— Нет.

— А то начальство беспокоится. Ну ладно, утром в 6-00 придут «вертушки», заберут.

Желание узнать, что в машине, охватило Онищука. Вот он и пошел. Эх, Олежка, Олежка, горячая голова!.. Помню, лежали мы с ним в Кандагарском госпитале с гепатитом. Выписались досрочно, в аккурат за два дня до этого злосчастного выхода. Олег ещё был очень слаб. Я убеждал его не ходить в этот раз. А он в ответ пошутил. Мол, у нас скоро встреча выпускников школы, а у меня наград маловато. Тем более что у меня жена — одноклассница. Должна же она мной гордиться.

Рядовой Ахмад ЭРГАШЕВ:

— За несколько часов до «забития» каравана у командира группы был сильный приступ. Болела печень. Он ничего не ел, его выворачивало наизнанку, временами терял сознание. Мы старались, хоть чем ни будь помочь. И когда ему стало полегче, накормили диетическим паштетом, собрав последние баночки, у кого ещё остались.

Напоили чаем. О том, что болен, старший лейтенант, Онищук радировать запретил.

Корреспондент:

— Почему Онищук утром, не дожидаясь досмотровой группы, вторично пошёл досматривать «забитую» машину?

Младший лейтенант К. ГОРЕЛОВ:

— Онищук все рассчитал. В пять тридцать выслал прикрытие из четырех человек: двух пулемётчиков (рядовой Яшар Мурадов, рядовой Марат Мурадян) и двух автоматчиков (рядовой Михаил Хроленко, младший сержант Роман Сидоренко). Задача группе: расположиться на близлежащей к машине господствующей высотке и в случае необходимости прикрывать досмотровую группу. В пять сорок-пять Онищук с пятью бойцами выдвинулся к машине. Меня с пятью бойцами в числе которых были радисты Николай Окипский, Миша Деревянко, пулеметчик Игорь Москаленко, сержант Марих Нифталиев, рядовой Абдухаким Нишанов, оставил на прежнем месте и поставил задачу наладить связь с батальоном, а в случае необходимости поддержать огнем.

Идти до машины минут пятнадцать. В шесть ноль-ноль прилет «вертушек». Так было в прошлый раз, когда группа Онищука захватила автоматическую пушку «Эрликон». Пошли налегке. Взяли только по одному боекомплекту. Это на десять — пятнадцать минут хорошего боя.

В шесть ноль-ноль мятежники атаковали. Казалась, они прут отовсюду.

Рядовой Михаил Деревянко:

— Мы поддерживали выдвинувшуюся группу огнем, как могли. Под огневым прикрытием ДШК и ЗУ стрелявшим из кишлака, безоткаток бивших из «зеленки», «духи» валили в полный рост, несмотря на то, что наш пулеметчик рядовой Игорь Москаленко косил их пачками. Он им здорово мешал, и снайпер снял Гошу, ударив прямо в область сердца. Он прохрипел: « Мужики-и-и», и завалился на пулемёт. Гоша погиб, не обронив ни капли крови от остановки сердца, вызванной болевым шоком. Я закрыл ему глаза.

В шесть пятнадцать с группой было покончено. Прошло сорок минут боя. А «вертушек» все еще не было…

Капитан В. УШАКОВ:

— Гибели группы Онищука способствовали действия командира вертолетного отряда майора Егорова и бывшего командира батальона А. Нечитайло. Когда ночью Онищук доложил о «забитии» каравана, командир батальона А. Нечитайло отдал майору Егорову приказ о вылете «вертушек» с досмотровой группой в пять тридцать с прибытием в заданный район в шесть ноль-ноль. Однако, под впечатлением успеха, оба забыли расписаться в книге распоряжений. Дырки под ордена кололи и обмывали суки… Свидетелей тому полно. Только об этом не пиши, не хочется позорить батальон.

Снайпер третей роты сержант Нифталиев:

— Группу Онищука свои же и погубили. Онищук ночью вызвал «сушки» (самолеты) для «зачистки» района. Из ЦБУ подтвердили, что самолеты будут. А прилетели только два «горбатых» (вертолеты Ми-24). Попугали «духов» НУРСами и все.

Когда «забили» караван, из батальона к Онищуку вышла бронегруппа в составе роты. Но ее комбат почему-то вернул и приказал нам ждать «вертушки» до утра. Если бы вовремя подошло подкрепление, все были бы живы.

Герой Советского Союза капитан Ярослав ГОРОШКО:

— Тридцать первого октября в пять-двадцать я со своей группой бегал по взлетке в надежде найти запускающиеся «вертушки». Потом бросился будить летчиков матом и пинками. Те хлопали ничего не понимающими глазами. Оказывается, команда на вылет им не отдавалась. Пока нашли Егорова, пока связались со штабом ВВС и получили разрешение на вылет, пока прогрели «вертушки», время вылета давно прошло. Эх, да что там говорить! Боевые Ми-24 вылетели только в шесть сорок. А эвакуационные Ми-8 в семь двадцать.

Командир батальона майор А. БОРИСОВ:

— В пять пятьдесят-девять от радиста группы Онищука последовало сообщение: мятежники не обстреливают, все тихо. А в шесть ноль-ноль их атаковали силами около двухсот человек. Если бы Онищук не пошел досматривать машину, а остался на месте засады, то группа отбилась бы до прихода «вертушек». Потери, конечно, могли быть, но минимальные.

Начальник штаба майор С. КОЧЕРГИН:

— Онищук — парень геройский. Вчетвером бросился выручать товарищей на высотке, оставив сержанта Исламова и рядового Эркина Салахиева возле машины, прикрывать отход. Но добежать они так и не успели. Душманы прямым попаданием из гранатомета убили рядового Михаила Хроленко, погиб младший сержант Роман Сидоренко. Пулеметчики рядовой Яшар Мурадов, рядовой Марат Мурадян, расстреляв все ленты, отбивались гранатами. Вокруг них были разбросаны куски мяса мятежников. И все же их расстреляли почти в упор. Заняв высоту, «духи» стали расстреливать карабкающихся по склоку разведчиков. Погибли рядовые Олег Иванов, Саша Фурман, Таир Джафаров. Последним видели Онищука.

Герой Советского Союза капитан Я. ГОРОШКО:

— В момент посадки вертолета «духи» нас обстреляли. Был смертельно ранен рядовой Рустам Алимов. Пуля влетела сквозь блистер вертолета и ударила в шею. Один из бойцов, прижав ладошку к ране, пытался остановить бившую фонтаном кровь. Пришлось срочно эвакуировать сразу двоих. До госпиталя Рустам не долетел. Через несколько минут он умер, прямя в воздухе.

Когда моя группа десантировалась, под прикрытием огня, мы бросились разыскивать группу Онищука. Одного за другим обнаружил несколько трупов наших ребят. Онищука среди них не было.

И тут я увидел группу людей в нашей разведформе. Обрадовался, что часть ребят жива. Был уверен — Онищук не мог погибнуть, даже захватил с собой пять писем для него от жены и матери.

Духи обстреливали с трёх сторон. Пытаясь пересилить грохот боя, что было сил, закричал:

— Олег, не стреляйте. Это Горошко. Мы вас вытащим.

В ответ прогремели автоматные очереди. А когда я увидел мелькающие бороды, переодетые в нашу форму — всё понял… Такая ненависть охватила меня. Готов был зубами рвать их поганые глотки.

Ребята лежали на склоне горы, цепочкой вытянувшись от машины к вершине горы. Это о них поётся в песне «… и пошла ему пуля, со склона навстречу, в полет». Слышал такую? Про них песня…

Онищук не дошел до вершины каких-то тридцать метров. «Тридцать метров меж ночью и днем…» Он лежал, зажав в руке нож, истерзанный, исколотый штыками. Над ним надругались, забив рот куском его же окровавленного тела. Ему «хозяйство» отрезали и засунули в рот.

Я не мог на это смотреть и ножом освободил Олегу рот. Таким же образом эти сволочи поступили и с рядовыми Мишей Хроленко и Олегом Ивановым. Марату Мурадяну — отрезали голову.

Корреспондент:

— Онищук подорвал себя и окруживших его душманов последней гранатой?

Герой Советского Союза капитан Я. ГОРОШКО:

— Не могу утверждать то, что Олег подорвал себя последней гранатой. Возможно, швырнул ее в этих гадов, а может, пуля срезала раньше, и он не успел выдернуть кольцо. Нет, не последней не предпоследней — никакой гранатой он себя не подрывал. Я же его труп видел… Изуродован крепко, но следов характерных взрыву гранаты на нем не было.

Корреспондент:

— Кто-нибудь видел, как погиб Онищук?

Младший лейтенант К. ГОРЕЛОВ:

— Гибели Онищука не видел никто. Нас разделяло метров восемьсот. И последнее, что мы видели, это спину Онищука, в одиночку карабкающегося к вершине.

Корреспондент:

— Кто слышал, что Онищук в свою последнюю секунду жизни выкрикнул: «Покажем гадам как умирают русские»?

Младший лейтенант К. ГОРЕЛОВ:

Этого никто не слышал. На таком расстоянии, да ещё в грохоте боя услышать было не возможно. Да и кому он мог кричать? Исламову, оставшемуся у подбитого «мерса» и подорвавшего себя гранатой? Салахиеву, умершему от ран? Или погибшим ещё раньше солдатам с которыми Онищук шел на помощь головному дозору? И вообще, Олег был украинец.

Корреспондент:

Абдухаким, исходя из материала газеты «Красная звезда», Вы являетесь единственным очевидцем гибели Онищука и Исламова. Расскажите, пожалуйста, подробней.

Рядовой Абдухаким Нишанов:

— Как погибли Онищук и Исламов, я не видел. Они погибли в разных местах. Онищук — на сопке, Исламов у подбитой машины. Последнее что видел — группа, идущая к машине, растянулась цепочкой и, не дойдя метров пятьдесят до машины, была атакована «духами». «Духи» выползали отовсюду и стреляли, стреляли, стреляли… Затем, Онищук побежал на сопку, выручать группу прикрытия. Больше я его не видел. Но я услышал, как Онищук пронзительно закричал. А что он кричал, я не расслышал.

Корреспондент:

— Возможно, у Вас была слуховая галлюцинация. Просто Вы хотели услышать его голос, знать, что лейтенант жив?

— Нет, я точно слышал его крик.

Рядовой Николай Окипский:

— По нам били из «безоткаток» и минометов, ДШК и стрелкового оружия. В этом грохоте ничего нельзя было расслышать, хоть кричи в самое ухо. Не слышал я и прилёта «вертушек». И только, когда они прошли перед самым носом, увидел их. Одна «вертушка» села возле нас. Мы вчетвером загрузили оружие, имущество и зашли на борт. Младший лейтенант Горелов требовал от экипажа подлететь к подбитой машине — забрать раненых. Они его не слушали. Я тоже просил их и хотел выпрыгнуть из «вертушки». Но, бортмеханик меня выдернул из проёма и захлопнул дверь. При этом механик орал: «Я ещё жить хочу! Я не хочу пулю в челюсть!» Почему именно в челюсть?.. Я готов был всадить ему пулю в другое место. Ребята меня удержали… Мы улетели. Вторая «вертушка» ушла пустой.

Горелов, тоже блин…! Надо было нам идти Онищука выручать, а он — связь, держать связь, вести огонь… Обосрался сука… Я лучше уйду, а то такого наговорю!..

Старший лейтенант А. АКМАЗИКОВ:

— Ребята из группы Онищука, оставшиеся в живых, пережили тяжелую психическую травму. Проявляется это у каждого по своему, но «крышу» рвёт конкретно. Вот, например, Костя Горелов два месяца после этого заикался. Как можем, пытаемся вывести ребят из этого состояния.

Понять рядового Окипского можно — любили солдаты своего командира. Но, в этом случае, он неправ. Костя Горелов действовал грамотно: его группа обеспечивала связь с батальоном, сдерживала противника огнём. И это под долбёжкой прямой наводкой из «без откатки» и плотным огнём… А попытка пойти на выручку Онищука была обречена. В общем, если бы не Костя — «духи» всех бы положили.

Рядовой А. НИШАНОВ:

— Да что говорить. Подполковник Олийник пишет в «Красной звезде»: «Бой 31 октября до сих пор перед глазами, — рассказывал мне кавалер ордена Красной Звезды А. Нишанов, один из немногих, оставшихся в живых». А какой  я «кавалер», если нет у меня этого ордена. Не награжден… Да и не говорил я с ним — не дали… Олийник сказал, мол, встретимся в Хайратоне — всё расскажешь. Мы уже месяц стоим в Хайратоне, 28 мая границу пересечем. А где он? Понаписывал вранья! В Союзе увижу — в морду плюну.

Младший лейтенант К. ГОРЕЛОВ:

— Больно читать неправду. Пишут, будто вокруг Онищука было семь трупов мятежников. Вокруг Исламова — чуть ли не гора. Сколько они убили, видели только те, кто уже никогда не сможет нам об этом сказать. Тело Онищука первым обнаружил Горошко. Нифталиев грузил тело Исламова в «вертушку». В тот момент душманов вокруг них не было. Да и не могло быть, так как «духи» никогда не оставляют своих убитых и раненых. А время для этого у них было.

Корреспондент:

Почему же Онищук, зная о том, что рядом мощнейший укрепрайон, насчитывающий две с половиной тысячи мятежников, не уничтожил машину, а после этого не ушел из района?

Командир батальона майор А. БОРИСОВ:

— Дело в том, что после каждого боевого выхода командир составляет детальный отчет. И так уж заведено, что больше ценится результат, который можно пощупать руками или увидеть глазами. То есть либо доставить захваченный караван, либо сфотографировать и потом уничтожить. А это может сделать только досмотровая группа. Получается замкнутый круг. Да, Онищук мог взорвать машину и уйти без потерь. Но, скажем прямо, ему бы просто не поверили. А результат был бы квалифицирован как слабый. Вот и рискнули ребята жизнями ради никому не нужной показухи и парадности. Считаю, что установку и приказы на досмотр караванов надо пересмотреть.

Начальник штаба батальона майор С. КОЧЕРГИН:

— Я все приказы и инструкции выполняю от буквы до буквы. И требую от подчиненных того же. Хотя иногда заведомо знаю, что это пользы не принесет. Тактика боевых действий, разработанная по борьбе с караванами, нуждается в серьезных изменениях. Мы напрочь забыли опыт партизанского движения в годы Великой Отечественной войны. Зато с ним хорошо знакомы душманы. Как-то десантники захватили книги «Партизанское движение в Белоруссии» на пушту и дари. Так неужели партизаны, атаковав вражескую колонну, сидели и ждали подкрепления, чтобы вывезти трофеи. Нет. Взяли самое ценное, что можно унести. А остальное уничтожили и тут же отошли, исчезли, растворились.

Поверили бы Онищуку? Лично я и офицеры батальона поверили бы. Но отстоять онищуковский результат перед вышестоящими штабами не смогли бы.

Случай с группой Онищука не единичный. Но дальше так продолжаться не может. Не должно такого быть!

Корреспондент:

— Не боитесь смелости своих суждений?

Начальник штаба батальона майор С. КОЧЕРГИН:

— Боюсь… Духи всё пугали. Всё ставки за наши головы поднимали — не боялся. А своих боюсь. Мне ведь ещё служить, а за такую правду по голове не погладят.

Корреспондент:

— Почём нынче головы?

Начальник штаба батальона майор С. КОЧЕРГИН:

— После этого памятного боя, в ходе которого было убито около 160 мятежников и их главарь Мулло Мадад, душманы поклялись на могиле главаря отомстить. И даже листовки выпустили, в которых зелёным по белому написано:

— за голову солдата — 20 тысяч долларов;

— за голову офицера — 40 тысяч долларов.

Корреспондент:

— Откуда Вам известно количество убитых душманов, ведь они не оставляют трупы?

Начальник штаба батальона майор С. КОЧЕРГИН:

— Эту информацию кропотливо собирает наш особый отдел и ХАД — служба госбезопасности Республики Афганистан.

Корреспондент:

— Что вам нравилось и что не нравилось в Онищуке?

— Не нравилось? Пожалуй, многим был не по душе максимализм Олега, требовательность и избирательность к себе и окружающим. Онищук обо всем имел свое особое мнение. Но никому его не навязывал. Между Олегом и его подчиненными сложились особые отношения. Уважали его солдаты. И в бою он на них не оглядывался. Знал, не подведут и в спину не выстрелят.

Любил готовить. Иногда как состряпает, что-нибудь — объедение. Украинец, он и в Шахджое — украинец (кишлак Шахджой — расположение 7-го батальона). Нравилось ему делать людям приятное.

Олег был однолюбом. С теплой нежностью отзывался о своей жене и дочерях. В сентябре 1987 г. у них родилась вторая дочь. Олег светился от радости. Вот только не увидел он своей дочурки…

Замполит батальона майор Юрий СЛОБОДСКОЙ:

— Из песни слов не выбросишь: «…третий тост, помолчим, кто пропал, кто пан…». Низкий поклон всего батальона вам, ребята, семьям и родителям вашим.

Список погибших разведчиков группы № 724 «Каспий»:

ДЖАФАРОВ Таир Теймур-оглы (23.06.1966 — 31.10.1987)

ИВАНОВ Олег Леонтьевич (17.04.1967 — 31.10.1987)

ИСЛАМОВ Юрий Верикович (05.04.1968 — 31.10.1987)

МОСКАЛЕНКО Игорь Васильевич (18.12.1966 — 31.10.1987)

МУРАДОВ Яшар Исбендияр-оглы (16.11.1967 — 31.10.1987)

МУРАДЯН Марат Бегеевич (18.07.1967 — 31.10.1987)

ОНИЩУК Олег Петрович (12.08.1961 — 31.10.1987)

САЛАХИЕВ Эркин Искандерович (04.08.1968 — 31.10.1987)

СИДОРЕНКО Роман Геннадьевич (21.02.1967 — 31.10.1987)

ХРОЛЕНКО Михаил Владимирович (10.11.1966 — 31.10.1987)

ФУРМАН Александр Николаевич

Старшему лейтенанту О.П. Онищук и младшему сержанту Ю.В. Исламову (посмертно) присвоено звание Героя Советского Союза. Я.И. Муратов и И.В. Москаленко были посмертно награждены орденом Ленина. Остальные погибшие – награждены орденом Красного Знамени.

Часть материала заимствовано мною с сайта http://www.ser-buk.com Сергея Буковского, написанного им в мае 1988 года в Афганистане, но недавно впервые опубликованного в полном варианте, без изъятий военной цензурой, действовавшей при горбачёвской «гласности».

Описанная здесь трагедия произошла 31 октября 1987 года. Но ещё в 1986 году отец погибщего рядового Сидоренко написал Горбачёву о бесчеловечности и незаконности отправки 18-летних мальчишек на афганскую войну. Горбачёв отмолчался. Для него, как вообще для многих, прорвавшихся к власти морально невменяемых индивидов, жизнь людей ничего не стоит. Он предпочёл почти пять лет убивать и калечить  детей, но не прекратил эту бессмысленную войну и даже не приказал военным властям комплектовать 40-ю армию из «солдат удачи», отслуживших срочную службу, если уж эта война была ему так необходима, а продолжал отправлять на неё призывников — вчерашних школьников. О какой в этом случае морали и нравственности можно говорить вообще? На подобную бесчеловечность нормальные люди не способны в принципе!

В гибели ребят военная прокуратура признала вину комбата Нечитайло, но в связи с подписанием Горбачёвым указа об амнистировании всех лиц, совершивших военные преступления в Афганистане, к уголовной ответственности он привлечён не был.



Панорама пункта постоянной дислокации военного городка с условным названием «Шахджой». Провинция Заболь. В нем размещались около 1400 человек:
— 3-й батальон (без одной роты) 317 парашютно-десантного полка;
— 186 отдельный отряд специального назначения;
— 4 вертолетный отряд 205 отдельной вертолетной эскадрильи (вертолетная площадка «Коверкот»);
— 276 отдельная рота аэродромно-технического обеспечения;
— 147 гарнизонный узел тропосферной связи;
— 9 артиллерийская батарея 1074 артполка;
— разведывательный пункт оперативно-агентурной группы "Калат”.
Начальником гарнизона был командир парашютно-десантного батальона.





Старший лейтенант Олег Петрович Онищук
Командир группы старший лейтенант Олег Петрович Онищук родился в 1961 году в селе Путринцы Изяславского района Хмельницкой области. Закончил Киевское высшее общевойсковое командное училище.
С апреля 1987 года воевал в Афганистане в составе 186-й ооСпН. Группа Олега Онищука захватила несколько караванов с оружием, в том числе: зенитную установку «Эрликон» с двумя тысячами снарядов, 33 автомата, ручной пулемет, КВ радиостанцию, 42 мины. К концу лета 1987 года, за полгода пребывания в Афганистане, он уже имел в активе десять боевых операций и стойкую репутацию «везунчика», был награжден медалью «За боевые заслуги» и орденом Красного Знамени.





Разведгруппа №724 «Каспий».
Трофейное вооружение, захваченное в душманском караване группой старшего лейтенанта О. Онищук. Шахджой, провинция Заболь. Лето 1987 года.




1



Пулеметчик ИСЛАМОВ ЮРИЙ ВЕРИКОВИЧ. Посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

1



Старший лейтенант Александр Зайков:

«Короче в 20 часов забил машину, досмотрел, достал стволы, короче, всё, что в ней было, но что-то там ещё оставалось. Вызвал "грачей", но их не дали, а на 6-00 было снятие вертушками.

В 5-30 пошёл ещё раз досмотреть уже по свету. А место там такое, рядом укрепрайон, кишлачная зона. Духи к утру подтянулись, сделали засаду возле машины. А когда Олег пошел, ударили по блоку с двух сторон, сбили блок, обошли и его вместе с 7-ю мужиками забили с горки.

Вертушки подошли только в 6-50, когда всё было кончено. Приземлились прямо на головы духов, те бежать в наших куртках и головных уборах. Наши подумали, что это свои спаслись.

Короче издевались над телами как хотели. Трое из них подорвались гранатами, в том числе и Олег. Его забили - через грудь очередь, челюсть снесена и штык в голову».



1

1



Из письма А.Эргашева родителям Яшара Мурадова:

"...я вам напишу, как было. Наша группа из 16 человек 26 октября 1987 года ночью вышла на задание. Первую ночь мы прошли 25 км. Но, короче. 30 октября в 20.00 мы "забили" караван. Потом мы по рации передали, что караван "забили" дайте нам подкрепление. Командир группы ст. л-т Онищук передал по рации, чтоб нам МИ-29 отправили, местность обрабатывать.

Вместо МИ-29 нам дали "вертушки" МИ-24. А ночью "духи" нас обстреливали из стрелкового оружия. Ст. л-т Онищук передал: "Нас обстреливают". После этого к нам выехала "дежурная броня". Только выехала - к-н Горбунов вернул "броню" обратно.

Потом Онищук опять передал по рации, чтоб в 6.00 утра "вертушки" были.

Комбат сказал: "Будут".

Потом утром в 4.00 Онищук 4 человека отправил на переднюю сопку, чтоб прикрывать группу.

Онищук опять в 5.45 утра по рации передал - четыре МИ-8 и два МИ-24, потому что "мерседес" был гружён оружием и боеприпасами.

Перед тем, как идти на досмотр каравана, Онищук опять по рации просил "вертушки". Тогда сказали, что "вертушки" уже поднялись к нам. Онищук потом с собой 5 человек взял: мл.с-та Исламова, ряд. Джафарова, ряд. Салахиева, ряд. Фурман, ряд. Иванова. А впереди, на горке, на прикрытии сидели мл. с-нт Сидоренко, ряд. Мурадян, ряд. Хроленко, ряд. Мурадов. Группа из 6 человек со ст. л-том Онищук только дошли, а там уже перестрелка пошла.

Бой начался в 6.05 утра 31 октября 1987 года. Мы уже не надеялись на помощь, потому что вертолёты прилетели только в 7.00 утра, когда бой уже кончался.

...Здесь вина только комбата, к-на Горбунова, командира эскадрильи. Если помощь во время была бы, все живыми остались бы".



1

1



Неофициальная версия (Материал из Википедии).

В течение времени, прошедшего с момента уничтожения первой машины, старший лейтенант Онищук неоднократно отправлял подгруппу досмотра к уничтоженной машине для переноски трофеев. В результате нескольких удачных переходов потерялась бдительность как командира, так и его подчинённых.

Охранению противника оставшихся двух машин каравана удаётся незамеченными подкрасться к подбитой машине и, воспользовавшись темнотой и численным превосходством, уничтожить подгруппу досмотра (6 человек) холодным оружием («перерезали» — по тексту автора версии).

Онищук не организовал взаимодействие с подгруппой досмотра и не держал её на постоянной радиосвязи периодическими запросами о состоянии обстановки, поэтому вовремя не обнаружил потери подчинённых и нарастающей угрозы. Переодевшись в форму убитых разведчиков, противник стал подниматься по склону вверх в направлении позиции занимаемой Онищуком и его подгруппой в составе 5 человек. В связи с потерей бдительности и ожиданием подхода подгруппы досмотра противнику удаётся подойти к позиции Онищука вплотную и в коротком бою убить разведчиков.

Подгруппа обеспечения, находившаяся на вершине горы, не вмешивалась в бой, поскольку позиция Онищука и его подгруппы находилась для неё в непросматриваемом мёртвом пространстве, и они не могли поддержать её огнём, а также потому что темнота не позволяла увидеть происходящее внизу.

В результате того, что подгруппа обеспечения не вступила в бой, превосходящий по численности противник её не заметил, что сохранило жизнь военнослужащим.

Группа капитана Горошко, прибывшая подкреплением на вертолётах, эвакуировала подгруппу обеспечения и забрала только 8 тел убитых разведчиков. Оставшиеся 3 тела убитых разведчиков были найдены бойцами подкрепления, прибывшими к 9:00 на бронетехнике.

По свидетельству офицеров и солдат подкрепления, прибывшего на бронетехнике, производивших более тщательное обследование местности, убитые разведчики не успели принять бой и дать должный отпор, о чём свидетельствовало малое количество отстрелянных гильз. Автоматчики успели отстрелить 10-15 патронов. Пулемётчики не более 30.

По их показаниям, находившиеся на дистанции 800-1000 метров на вершине горы выжившие военнослужащие из подгруппы обеспечения не могли оказать огневую поддержку, поскольку позиция Онищука для них не просматривалась, и они не могли знать всех подробностей боя.

Данная неофициальная версия озвучена компетентным в данном случае Ковтуном Владимиром Павловичим. Ковтун служил офицером в 7-м омсб и по прибытии Онищука в батальон передал ему свою должность («заменщик» по должности). Ковтун неоднократно выходил с Онищуком на место засады у кишлака Дури и инструктировал его на предмет проведения засадных мероприятий. После произошедших событий Ковтун встречался с Горошко для уточнения обстоятельств трагедии и собирал письменные показания выживших военнослужащих и военнослужащих подкрепления.

Согласно версии Ковтуна большие потери противника, гибель командиров моджахедов, а также обстоятельства гибели Онищука и Исламова в официальной версии — ставятся под сомнение.



1



Слева пулеметчик Игорь Москаленко орд. Ленина (посмертно), справа Олег Иванов орд. Красного Знамени (посмертно), оба героически погибли 31 октября 1987 г. в составе разведгруппы "Каспий " 186 ООСпН. Потери группы в бою у кишлака Дури тем утром составили 12 человек.

1



Старший лейтенант Олег Онищук
1



В автомате остался последний патрон...

Растянувшись цепочкой, разведчики двигались молча: экономили силы. Впереди – дозорные, за ними командир группы старший лейтенант Олег Онищук, рядом радист рядовой Н.Окипский, затем младший сержант Ю.Исламов и остальные – «боевые тройки». Замыкал цепочку рядовой И.Москаленко, ни на миг не снимавший рук с висящего на шее пулемета.

Позади осталось много километров пути. Судя по карте, они уже приближались к цели – кишлаку Дури, близ которого была намечена засада.

Ночью в горах очень легко заблудиться. Поэтому офицер Онищук время от времени всматривался в карту-двухкилометровку, сверялся с компасом. Ориентир – Полярная звезда. Сто шагов прошли – взгляд на небо, на карту, компас. И снова – сто шагов в темноте.

Наконец в бинокль Онищук различил силуэты дувалов кишлака, редкие деревья. «Вышли к караванной тропе», – понял офицер. Теперь надо быстро и бесшумно рассредоточиться, занять огневые позиции. Едва «тройки» разбежались по указанным направлениям, наблюдатель рядовой О.Иванов подал условный знак – «Вижу машины».

В звонкой тишине нарастал шум моторов, тьму разрезали лучи фар, приглушенные светомаскировкой. «Караван из трех грузовиков, – по характерному звуку определил Олег Онищук. – Подпустим ближе». Об обнаружении каравана он доложил на командный пункт. Приказал подчиненным:

– Огонь открывать по моей команде.

Район, куда забрались разведчики, был одним из самых глухих в провинции Забуль. Рядом – граница с Пакистаном, за которой находились основные силы оппозиционной группировки «Движения исламской революции Афганистана» (ДИРА). Ставленник самого лидера ДИРА Наби Мохамеди – мулла Мадад превратил эти места в свою вотчину, разбойничал на единственной дороге, ведущей в Кабул. Мятежники вели охоту и за самолетами. Мулла Мадад нередко лично расправлялся с жертвами. Пытки, издевательства заканчивались одним – пленника обливали бензином и поджигали…

Главным делом Мадада была проводка через границу караванов с оружием. Находившиеся в этом районе афганские войска и пограничники не успевали вести борьбу с многочисленными караванами. На помощь им пришел советский десантный батальон под командованием кавалера ордена Красной Звезды подполковника А.Нечитайло. Десантные группы на вертолетах появлялись всегда внезапно, уничтожали караваны в самых неожиданных местах.

Мятежники усилили охрану караванов, повысили их мобильность. Самые ценные грузы – с ПЗРК и взрывчаткой – сопровождал, как правило, лично мулла Мадад с отрядом почти в двести человек.

В ночь на 31 октября 1987 года именно такой отряд под усиленной охраной пересек границу Афганистана и углубился в провинцию Забуль. Путь ему преградила разведгруппа офицера Онищука…

В батальоне Онищука называли везучим. И не без основания: за те считанные месяцы, что молодой офицер находился в Афганистане, он уже побывал в десяти засадах. И десять раз уничтожил караваны, большие и малые. Таких результатов прежде не добивался никто.

В бою может повезти раз, другой. Но когда в третий раз командир выходит победителем – это уже говорит об опыте, командирском таланте. Этими качествами и отличался офицер Онищук.

Он строго придерживался главного правила разведчиков Великой Отечественной войны – дважды одной тропой не ходить. Над каждой схемой караванного маршрута сидел часами, с карандашом в руке прикидывал возможные пути подхода к нему, место для засады, состав группы. Тщательно готовил людей к поисково-засадным действиям.

Все знали, что в группе Олега Онищука самые длинные переходы, самые большие нагрузки. Но каждый десантник в роте мечтал хоть раз сходить в засаду под его командованием. Однако Онищук брал только «учеников»; так он называл тех разведчиков, которых сам в свое время готовил в учебном подразделении.

Так уж получилось, что в Афганистане после «учебки» офицер принял под начало разведгруппу, костяк которой составили курсанты из его бывшего учебного взвода – младшие сержанты Ю.Исламов и Р.Сидоренко, рядовые Я.Мурадов, И.Москаленко, Э.Салахиев, О.Иванов, А.Джафаров, А.Фурман, М.Мурадян, М.Хроленко... Каждый в бою стоил троих.

...Группа удачно занимала боевые позиции. У всех была уверенность в том, что и 11-й караван будет уничтожен.

Но разведчики не знали, что в район засады мятежники стянули силы для захвата афганской военной колонны, высланной на помощь бронегруппе и застрявшей на минном поле…

В том бою в живых остались единицы из группы Онищука. Один из них, рядовой А.Нишанов, рассказал следующее: «С первых минут мы подбили машину, подожгли вторую. Мятежники отошли. Затем, перегруппировав силы, стали нас окружать. Старший лейтенант Онищук приказал держаться до подхода резервной группы. И мы держались, но силы были неравные, на исходе боеприпасы. Каждая «тройка» сражалась в окружении…»

Когда мятежники подступили к месту, где оборону занимали Онищук и Исламов, старший лейтенант поднялся во весь рост и крикнул: «Покажем гадам, как умирают русские!» С ножом в одной руке и гранатой в другой он ринулся на мятежников. Потом прогремел взрыв...

Пара Ми-8 под прикрытием звена вертолетов огневой поддержки шла на предельно малой высоте. Это была уже вторая попытка пробиться к кишлаку Дури, где вела бой группа Онищука. В первом заходе вертолеты подверглись сильному обстрелу из «зеленки». Машины с десантом отвернули. Вертолеты огневой поддержки обрабатывали местность.

«Еще потеряли минут тридцать, – с досадой подумал капитан Ярослав Горошко. – Почему же молчит рация Онищука?»

Чем ближе было каменистое плато, где обнаружили караван, тем больше тревога за друга охватывала Горошко. Было ясно, что группа нарвалась на превосходящие силы мятежников. Это подтверждали и скудные доклады «Каспия». Их было немного.

Спустя полчаса после первого доклада радист открытым текстом передал: «Ждем подкрепления. Нас атакуют со всех сторон...»

Вот и заметный ориентир – догорающий остов машины. Весь склон усеян телами моджахедов. Но где группа Онищука?

– Товарищ капитан, не наши ли? – тронул за плечо офицера рядовой Р.Алимов, сидевший с пулеметом у открытой двери вертолета.

Горошко и сам успел заметить густую цепочку людей, одетых в куртки десантников. Но почему они так спешат к оврагу? И что за обнаженные тела на мелькающих высотах? Внезапно лицо Ярослава окаменело: он мельком увидел бороды убегающих. Значит, с погибших ребят сняли форму.

– Гранаты к бою! – скомандовал офицер Горошко.

Десантники один за другим на ходу покидали вертолет, метали гранаты в овраг, где скрывались душманы. И едва затихли разрывы, решительно бросились вниз.

«Я пришел в себя спустя два часа, – вспоминал потом капитан Горошко.– В автомате остался последний патрон. Но мы сполна отомстили за гибель боевых друзей...»

За этот бой два боевых товарища, два друга, два земляка получили звание Героя Советского Союза. Онищук – посмертно.

«Старший лейтенант О.Онищук родился 12 августа 1961 года в селе Путренцы Изяславского района Хмельницкой области. Украинец. Окончил Киевское высшее общевойсковое командное училище имени М.В.Фрунзе. Женат, отец двух дочерей.

С апреля 1987 года выполнял интернациональный долг на территории Афганистана. Зарекомендовал себя смелым и решительным офицером: из 11 боевых выходов все были результативными. 31 октября 1987 года в районе три километра восточнее кишлака Дури группа, которой командовал старший лейтенант Онищук, обнаружила караван и смело вступила в с ним в бой. На рассвете десантники были окружены превосходящими силами мятежников численностью до двухсот человек, которые выдвигались для нападения на афганскую военную колонну. В жестоком неравном бою коммунист старший лейтенант Онищук, проявив образец мужества и героизма, подорвал себя гранатой, уничтожив при этом семь мятежников...»

Так был описан подвиг офицера О.Онищука в представлении его к награде (посмертно).

«Командир роты капитан Ярослав Павлович Горошко родился 4 октября 1957 года в селе Борщевка Лановецкого района Тернопольской области. Украинец. В 1976 году призван на действительную военную службу. В 1977 году поступил в Хмельницкое высшее артиллерийское командное училище имени маршала артиллерии Н.Д.Яковлева. Член КПСС. Женат, имеет двух сыновей.

В 1981 году по личному желанию был направлен в Афганистан для оказания интернациональной помощи народу этой страны. За мужество и героизм награжден орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу». С февраля 1987 года второй раз был направлен в Афганистан. Руководил действиями подразделения в сорока боевых выходах. Был контужен 23 сентября 1987 года, но продолжал управлять ротой до конца боя. 31 октября 1987 года группа под командованием капитана Горошко вышла на помощь разведгруппе старшего лейтенанта Онищука, вступила в жестокий бой с превосходящими силами мятежников, уничтожив огнем и в рукопашном бою более 20 мятежников, и вынесла с поля боя тела погибших разведчиков из группы офицера Онищука».

Такова краткая характеристика отважного офицера Ярослава Горошко для представления его к званию Героя Советского Союза.

С 1993 года, после окончания Военной академии имени М.В.Фрунзе, он проходил службу на должности начальника разведшколы в ПрикВО. Но, к сожалению, во время занятий по боевой подготовке случилась трагедия.

Ярослав Горошко погиб 8 июня 1994 года. Похоронен в родном селе.

Короткие, но яркие жизни прожили два моих земляка. Они остались в памяти сослуживцев навсегда.

Гвардии полковник в отставке Алексей ЦЕРКОВНЫЙ, участник боевых действий в Афганистане



1

1

 Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.


Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 332 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (1)


 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.














                  345 ГВ. ОПДП. БАГРАМ. 6                                                                                            
                                                                                  (A. Efimchenko)



























Своя война, свои воспоминания — Олег Владимирович Декин.

— В Фергане мы прошли очень хорошую подготовку — и огневую, и саперную, и другие. Помимо места дислокации учебного полка, у нас были оборудованы специальные учебный и горный центры, где много тренировались. Все было максимально приближено к боевым условиям. Даже военные игры проходили совместно с курсантами Рязанского училища.

В Афганистан прилетели в августе. Он встретил их раскаленным зноем и ощущением распространившейся повсюду тревоги. Именно здесь, выбравшись из самолета и услышав приветствие дембелей, он попросил у друга сигарету. Хотя раньше не понимал этой глупой и вредной привычки…

Помимо физической выносливости, специфических военных навыков не менее важен на войне психологический настрой и понимание, за что ты проливаешь свою кровь.

— У нас тогда не было ощущения, что это какая-то не такая война с идеологической точки зрения, — признается Олег Владимирович. — Нам говорили, что защищать Афганистан — все равно, что защищать одну из наших советских республик — южный рубеж, на территории которого американцы хотели разместить свои военные базы. Мы верили, что оказываем интернациональную помощь афганскому народу. Я был направлен в отдельный Гвардейский Краснознаменный ордена Суворова 3-й степени 345-й парашютно-десантный полк, где и прослужил до демобилизации.

Этот знаменитый полк с 1980 г. по 1989 г. участвовал более чем в 240 боевых операциях в Афганистане. Конечно, ему, как и всем участникам афганских событий, довелось немало повидать и перенести на этой войне. Сегодня спустя столько лет многое не воспринимается так остро, ведь, как известно, время лечит. И потому, наверное, в памяти больше остаются какие-то отдельные эпизоды…

К примеру, первая встреча с афганскими боевиками…

— Сослуживцев по призыву в роте скосил гепатит, и мне пришлось взять на Ургун ПК и дополнительный БК. Очень тяжело, ноги подгибались. И мы с нашим снайпером Саней Белоусом шли в разведдозоре и препирались громко, на все ущелье, кто понесет РДВ — специальный рюкзак для воды, литров 12. Пока спорили, не заметили, как свернули за поворот и наткнулись на двух "духов”. Они, видимо, тоже не ожидали нас встретить. Мой напарник не растерялся, кричит им: "Дриш, фаери мекунам!” — что означает: "Стой! Стрелять буду!”. А я направил на них оружие и тоже ору: "Дрищ”. Не знал языка, ведь это моя первая крупная операция. Оружие у "духов” было в стороне, у скалы, а они у костерка. Добежать не успели бы, они даже дергаться не стали…

А психическая атака, которую устроили нашим бойцам духи в том же бою!

— Это было во время главного мусульманского праздника, Рамазана, когда погибнуть на войне для мусульман считается счастьем — согласно вере сразу попадешь в рай. Они шли на нас молча, стреляли с пояса, не целясь. Мы стреляли, знали, что попадаем, не могли не попадать. А они, как заколдованные, шли по виноградникам, волна за волной, и не падали… Вот где действительно было жутко.

Но самые страшные сражения — это "Крест”.
Там от девятой роты действительно, как в известном фильме, почти никого не осталось.

И как раз "с перепугу” вшестером разгромили банду афганцев в 20 человек.

Вертолетчик на Мазари-Шариф, пролетая над "духовскими” позициями, предложил украсть у них ДШК. Зависли. Духов не видно. Двое парней налегке, без оружия, десантируются и бегут к пулемету, и в это время из крытых щелей и окопов как тараканы начали выбегать духи. Нас шесть бойцов в "вертушке”, у двоих по два автомата, а духов даже навскидку не знаем сколько — рассмотреть пыль от "вертушки” мешает. Но ВДВ своих не бросает.
Выпрыгиваем, бежим в пыли, ничего не видно. А те двое уже несут пулемет в вертолет. Принесли, а вертолет поднялся и улетел. Пыль осела. Стоим с духами друг против друга. К счастью, у многих духов не было с собой оружия. На их плечах заскочили в окопы и — гранатами в крытые щели. Вопрос стоял ребром: либо они нас уничтожат, либо мы их.

А вообще, я всегда помнил девиз десантника: твой выстрел — первый, и в цель.

Вспоминаются и минные поля, которые приходилось неоднократно преодолевать. И все зависело только от осторожности и внимательности каждого бойца.

И, конечно же, чувство жажды…

— Часто не хватало в горах воды. Раз сидели на блоке, когда взяли тюрьму в Дехмикини, и у нас закончилась вода. А ниже нас прапорщик со взводом обосновался на небольшой полянке в какой-то траве, похожей на папоротник. Так вот: спустились к ним через три дня, а он изжевал всю эту траву — так хотел пить! Часто после очередной тренировки вспоминаю это, и пью, пью, пью…

Взаимоотношения с местным населением складывались по-разному. Были такие, кто смотрел с ненавистью, с палками кидался, технику разбивал. А кто-то в безводном районе с пиалой воды встречал.

https://tomsk.bezformata.com































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































В плену. (Как относились к военнопленным и перебежчикам в Афганской войне).

В. Снегирев

В декабре 1991 года, проделав в компании с двумя британскими фрилансерами долгий путь через заснеженные перевалы — от таджикского селения Ишкашим до афганской провинции Тахар, я оказался в глухом ущелье на секретной базе главного партизанского командира Ахмад Шаха Масуда. Это и была цель нашего, как отсюда видится, почти безумного путешествия «с билетом в один конец».

Британцы согласились стать посредниками в моих предстоящих переговорах с вождем моджахедов об освобождении содержавшихся у него советских пленных. Они также выступали гарантами того, что Масуду мое пребывание в его лагере ничем не грозит. За все годы войны «лев Панджшера» впервые принимал у себя «шурави» — так называли нас, советских. Прежде советские только и делали, что охотились за этим неуловимым «духом», придумывая самые изощренные способы, как приблизиться к нему вплотную и уничтожить.

Теперь 40-й армии уже не было в Афганистане, но в Кабуле все еще правил наш ставленник доктор Наджибулла, который продолжал эту бесконечную охоту на Масуда, над ущельем с грохотом проносились его штурмовики, и тогда все мы переходили из прислоненного к горному склону домика в пещеру — вход в нее находился за ширмой прямо в той комнате, где нас поселили.

Несколько дней окружение Ахмад Шаха пристально изучало меня и содержимое моего рюкзака, потом, глубокой ночью, появился сам командир, и мы приступили к нелегкому разговору. Еще спустя какое-то время в сопровождении его телохранителя я поехал в соседний кишлак, где жили пленные.

Телохранителем, как вскоре выяснилось, был бывший советский солдат Николай Б. (Захвачен в плен в 1982-м в районе Баграма, когда командир отправил его за водкой. Был ранен. В плену принял ислам, выучил язык, получил имя — Исламуддин, стал самым доверенным охранником у Масуда).

Пленных было трое: сибиряк Сережа Фатеев (Ахмадзаир), молдаванин Леня Вылку (Азизулла), украинец Витя Назаров (Мухаммадислам). Под стражей их держали кого шесть лет, кого пять. Долго. Днем разрешали свободно бродить по кишлаку и даже играть в футбол с местными мальчишками, ночью запирали на замок.

Изможденные бледные лица. Боль в глазах. Они давно потеряли всякую надежду на спасение. Одеты были в старенький камуфляж, двое отрастили бороды, только сибиряк Сережа был без бороды и, возможно, от этого выглядел хуже других.

На Николая Б. они посматривали с презрением. Тот сидел неподалеку, поигрывая новеньким калашом, и делал вид, что ему все происходящее безразлично. Хотя на самом деле внимательно слушал.

Каждый поведал мне свою историю: Фатеев, будучи раненым, был захвачен в бою, двое других ушли в горы сами, якобы спасаясь от тех жутких нравов, которые царили в «ограниченном контингенте». Думали: сдадутся партизанам, те переправят их в Пакистан, а оттуда они уйдут на Запад. Не получилось. Застряли здесь и думали теперь — это на всю оставшуюся жизнь.

Вместе с письмами от родных я привез им надежду. Масуд в ходе переговоров не стал выдвигать никаких особых условий в обмен на свободу для этих ребят, просто требовалось время для того, чтобы согласовать сроки и какие-то технические детали.

Поскольку все это происходило в преддверии Нового года, то, прощаясь, мы подарили мальчишкам транзисторный радиоприемник, электрические фонари с запасом батареек, а еще я купил четыре одинаковые фарфоровые кружки с нарисованными на них тюльпанами. Три отдал Сереже, Вите и Лене, а четвертую оставил себе: «Вы эти кружки не потеряйте, держите поближе. Когда вас освободят, я встречу каждого в Москве, и мы сдвинем их с чаем или с чем-нибудь покрепче».

Уходя, обернулся. В глазах у парней стояли слезы.

Потом были еще две встречи — в окрестностях Кундуза, уже во владениях другого местного командира — из т. н. «непримиримых». Два украинца: Саша Левенец (Ахмат) и Гена Цевма (Никмохаммад). Эти тоже, как они сами рассказали, стали когда-то дезертирами, ушли в горы, спасаясь от дедовщины. Левенец покинул часть на пару со своим приятелем Валерием Кусковым, оба почти сразу приняли ислам, взяли в руки оружие и воевали против своих. Кускова вскоре убили. Цевма работает у своего командира шофером. Александр все еще сражается — теперь с войсками Наджибуллы.

Оба в разговоре со мной категорически отказались возвращаться на родину, несмотря на то что в Союзе уже тогда была объявлена амнистия для всех нарушивших присягу «интернационалистов» независимо от совершенных ими преступлений.

Левенец: «Я не верю вам. Я нарушил закон и заслуживаю смерти. Меня обязательно убьют, если я вернусь».

Цевма: «Я почти десять лет не видел папу и маму. Но как я вернусь? Женился здесь. За меня хозяин большой калым заплатил».

Итого: четверо из шести встреченных мною солдат оказались вовсе не пленными, а перебежчиками. Но тогда я, честно говоря, не придал этому особого значения, подумал — случайность.

Потребовались новые путешествия в Афганистан, новые судьбы, чтобы понять: никакая это не случайность.

***

За годы той войны я ни разу и нигде не слышал этого слова — «пленный». Оно как бы было исключено из лексикона. Табу!

Пленных в Советской армии не существовало со времен Сталина. Никто и нигде не учил солдат, как им следует себя вести в безвыходной ситуации.

Нет, вру, в «ограниченном контингенте» широко гулял неписаный совет: последний патрон оставь для себя, а коли попадешь к «духам», то они с тебя, живого, шкуру станут сдирать.

Кстати, многие так и поступали, когда оказывались в безнадежном положении. Отстреливались до последнего, гранатой взрывали и себя, и моджахедов, в плен не сдавались. Это одна сторона медали, вполне достойная воина и лично у меня вопросов не вызывающая.

Но была еще и другая.

В Афганистане не существовало традиционной линии фронта, бои, засады, крупные и мелкие операции с обеих сторон происходили повсеместно — в городах, кишлаках, на дорогах, в глухих ущельях и даже на базарах. Боец мог угодить в лапы к противнику, просто отойдя от своих на пять метров, чтобы купить в дукане сигарет или справить в кустах нужду. Что, кстати, и случалось очень часто. Дальше все зависело от множества обстоятельств. Какой командир контролирует данный район? Если он из умеренных, то был шанс, что бедолагу затем переправят в Пакистан, а там — это тоже было — его заметят и спасут представители Красного Креста, а затем (если сильно повезет) парень окажется в Америке или Канаде. Если же командир из «непримиримых», то почти наверняка попадешь в яму, кандалы, издевательства — шансов выжить практически не оставалось.

Поскольку война считалась необъявленной, то есть ее как бы и не было, то и не было никаких договоренностей с противником насчет пленных. Иногда, правда, удавалось на месте уладить дело: мы вам отдаем десяток ваших «духов», а вы нам возвращаете нашего солдатика.

Структура 40-й армии изначально не предусматривала никаких служб и подразделений, которые бы занимались поиском и освобождением тех, кто случайно или в ходе боя оказывался «по ту сторону». Да, были особисты, иначе говоря, офицеры 3-го управления КГБ, но и они, если и занимались этим делом, то ближе к концу войны и без особой охоты.

Надо признать горькую истину: судьба большинства пленных — именно пленных, а не перебежчиков — была ужасной. Единицы из них избежали гибели.

Был только один способ спастись: принять те правила, по которым живут афганцы, выучить их язык, обычаи, законы, делить с ними кров и стол.

Забытые (а иногда и преданные своими), спасая себя, они отправились по течению чужой и казавшейся им вначале жуткой жизни, а потом сами не заметили, как стали частью потока.

С Колей Б., бывшим телохранителем Масуда, спустя десять лет (он уже вернулся домой на Кубань вместе с женой-афганкой) мы поехали «за речку» в очередную поисковую экспедицию. И там, в страшно далеком от всего цивилизованного мира ущелье Порион, где Коля когда-то содержался в «духовской» тюрьме, нашли останки советского солдата — его забил ногами другой советский солдат, выполняя приказ моджахедов и, выходит, спасая собственную жизнь. Коля помнил тот случай, на его глазах все это происходило. И я спросил его, когда мы собрали в целлофановый мешок истлевшие кости:

— Правильно ли я понял, что в неволе человек либо сразу погибал, либо, если выживал, то становился рабом и обратного хода не было? Как раб должен был себя вести?

— Правильно, — после некоторого раздумья выдохнул Коля Б.

А потом пытался закурить, ломал спички, одну за другой, одну за другой, бросил… Отвернулся. Плечи его вздрогнули.

Мы с Колей много тогда беседовали. Я спросил его: а зачем наших солдат истязали? С какой целью? Какие такие тайны хотели от них узнать?

— Меня эта беда обошла стороной. У Масуда пленных не пытали, но это наших. А вот своих, афганцев, которые против него воевали, не жалели. Помню, захватили врасплох 14-ю бригаду в Панджшере, больше тысячи человек. И расстреляли буквально всех, река от крови красной была.

А вот у Гульбеддина (это как раз был один из самых радикальных вождей моджахедов — В. С.) пытки были ох изощренные. И водой, и электричеством, и дубиной по голым пяткам. Не тайны выведывали, а просто таким образом свою ненависть проявляли.

***

Да, хоть и горько это признавать, но надо — хотя бы для того, чтобы уроки извлечь для будущего.

Наверное, ни в одной современной армии мира не было столь большого числа перебежчиков, как в «ограниченном контингенте».

Бежали от дедовщины, от поборов и побоев, от тяжелейших условий службы (особенно в первые годы — жизнь в палатках, грязь и пыль, массовые инфекционные заболевания). Покидали расположение своих частей, попадаясь на махинациях с продажей афганцам военного имущества, горючего, тушенки и сгущенки (откуда ей было взяться в дуканах, как не с армейских складов). Уходили в горы, поняв, что воевать придется не с американцами, как им обещали политработники, а с местными крестьянами.

Алексей Оленин (Рахматулла) едва не угодил под трибунал, будучи задержанным за продажу афганцам дизельного топлива. Ушел к моджахедам.

Сергей Красноперов (Нурмохаммад) был уличен в торговле военным имуществом. Тоже бежал и до сих пор живет недалеко от Герата.

Николай Выродов (Насратулла) добровольно сражался на стороне «духов» и даже отличился так, что самый страшный из них, Гульбеддин Хекматьяр, приблизил его к себе, сделав телохранителем.

В январе 86-го майор-особист 101-го полка познакомил меня с солдатом по имени Алексей, который год провоевал против нас. Та же история: попался на продаже солярки, бежал, вербовку моджахеды закрепили «на крови», предложив из гранатомета подбить санитарную машину. Его с трудом вытащили из банды, теперь сидел на гарнизонной «губе», ждал решения трибунала.

В ходе одной из панджшерских операций продвижение наших войск в ущелье было надолго остановлено огнем из крупнокалиберного пулемета, который вел некто Костя бородатый, бывший советский солдат, воевавший теперь у Масуда. Откройте книгу про лучшего командарма-40 Виктора Дубынина — там об этом есть.

И даже офицеры, случалось, изменяли присяге. Самый известный случай связан с переходом к противнику начальника полковой разведки подполковника Николая Заяца. Мотив был следующий: якобы этот Заяц в ходе одного из рейдов самолично расстрелял двух сотрудников афганской службы безопасности. Испугавшись возмездия, он угнал бронемашину и на ней ушел к партизанам. Они же, впрочем, его и кончили, когда поняли, что в поисках такой важной птицы «шурави» будут готовы в пыль размолотить все окрестные горы.

И вот теперь у меня вопрос к тем, кто говорит, что СССР разрушили перестройка и Горбачев.

А разве был шанс сохраниться стране, которая имела такую армию?

Когда я по поручению Комитета афганских ветеранов (его возглавлял мой самый близкий друг Руслан Аушев) стал заниматься судьбой пленных и без вести пропавших, то вначале даже не представлял, какой тяжелый груз взвалил на свои плечи.

Как, вернувшись из очередной поисковой экспедиции в Афганистан, буду смотреть в глаза матерям, чьи сыновья значились в списке пропавших без вести? Они каждый раз ждали меня, караулили у входа в Комитет, надеялись, что найду их сыночков, хоть что-то узнаю про их судьбу. Письма этих несчастных женщин я и сейчас не могу читать без волнения и досады на самого себя. Ведь только единицы нашлись живыми из того длинного списка более чем в триста фамилий.

***

Отчего же наше огромное государство в конце XX века с таким равнодушием отнеслось к своим попавшим в беду солдатам?

Возможно, ответ кроется в том, что и сама 40-я армия, и все мы оказались в заложниках у бесчеловечной, бездушной системы.

Жизнь каждого человека выше идеологии, выше веры, выше т. н. «интересов государства» — только осознав эту истину, мы можем считать себя цивилизованным людьми.

Нет никакого «интернационального долга», а есть долг перед каждым человеком, которого государство посылает от своего имени воевать.

Только спустя два года после возвращения частей и соединений «ограниченного контингента» в родные казармы, с началом распада системы спохватились: а как же это мы оставили «за речкой» своих парней?

Да и то вначале об этом вспомнили наши эмигранты, например художник Михаил Шемякин, создавший в Штатах комитет по спасению советских пленных. Он пожертвовал на выкуп несчастных часть своих средств и даже лично совершил путешествие в зону пуштунских племен, где встретился с Хекматьяром и просил его пощадить солдат.

Потом и у нас зашевелились, правда, вначале это в основном были лица, желавшие на горячей теме сделать себе имя для политической карьеры. И ведь некоторые сделали.

Что же касается тех ребят, которых я с помощью британских журналистов нашел в 91-м у Масуда, то все затем получилось так, как я им и обещал. Они вернулись. У трапа самолета в аэропорту Чкаловский мы достали из своих сумок чашки с тюльпанами — каждый свою. Водкой я запасся заранее.

И это была самая лучшая выпивка в моей жизни. Возможно, и в их жизни — тоже.











Ахмад Шах Масуд и Владимир Снегирев. Фото 1991 года















 Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.


Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 469 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (0)


 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.
1

1



От расстрела меня спасла только смерть Брежнева: история афганца-смертника.


На войну ушел "по блату"

…узнав о гибели друга в Афганистане, стал неистово писать рапорт за рапортом.

"Дурак, это не наша война, нечего тебе там делать. У тебя сын родился", – вспоминает Зинченко слова командира полка, который разрывал рапорты на его глазах.

На войну он отправился все равно. Дождался, пока командир уйдет в отпуск, и уговорил подписать рапорт его заместителя. Сергею нашли место командира разведвзвода.

Отец не стал чинить препятствий, просто попросил беречь себя и дал несколько советов. Один из них, пророческий, Сергей запомнил навсегда: "Помни, сынок: воевать ты будешь с душманами, а судить тебя будут за афганских граждан".

…Через 10 месяцев Иван Зинченко в качестве военного адвоката будет защищать своего сына Сергея Зинченко, приговоренного к расстрелу.


Анашу раздавали на улицах

Афганистан поражал советских офицеров с самого начала.

"Представьте, мужик пашет на корове реально деревянной сохой, а на рогах у этой коровы висит двухкассетный "Шарп", – рассказывает Сергей Иванович.

По его словам, в то время торговля была одним из главных занятий афганцев наряду с производством опиума и риса.

"Торговали все и всем. Там мы впервые увидели "Кока-колу" и "Фанту", импортную косметику. Анашу они раздавали на улицах в виде шариковых ручек и карандашей. Но своих подчиненных за анашу я "драл" конкретно", – честно признается Зинченко.

Сразу по прибытии к месту назначения в провинцию Газни взамен полушерстяного обмундирования в 60-градусном пекле ему выдали полевую одежду, оружие и отправили на первую операцию.

"Наш полк проводил набор в афганскую армию. Мы окружали кишлаки, выводили всех мужчин в возрасте от 18 до 60 лет и передавали их афганской армии. Им выдавали форму, оружие и размещали на ночлег", – рассказывает афганец.

Надо ли говорить, что на утреннем построении не было и половины "новобранцев".

"Это сегодня я понимаю, что мы заставляли тех людей воевать друг против друга. Один брат уходил к душманам, а второго мы хотели забрать в армию и заставить воевать против него. Это абсурд!" – вздыхает Сергей Иванович.

Сейчас он видит много абсурдного в той войне, на которую искренне рвался в 20 лет.

"Воевать с партизанами в горах, по меньшей мере, нелепо. Да, они дымом и зеркалами передавали друг другу знаки о нашем расположении. Но они великолепные бойцы. Плюс прекрасно ориентировались на своей местности.

Например, из-за проблем с водой там роют керизы – такие колодцы-туннели, до 100 метров глубиной. Эти керизы партизаны превращали в многоходовые туннели, прорывая ходы на глубине от 10 до 50 м. В них прятали оружие и прятались сами. Когда мы окружали кишлак, душманы ныряли в кериз и выходили уже где-то в поле или в горах и наоборот. В погоне за ними мы тоже проползали километры под землей. Ползешь, за очередным поворотом на секунду включаешь фонарик – никого нет, ползешь дальше. Бывало, зажигаешь фонарик, а напротив сидит один или несколько - и все целятся в тебя. Дважды я оказывался в такой ситуации, один раз сам успел выстрелить первым, второй раз у меня произошла осечка, и парень, который полз за мной, быстро оттолкнул меня и убил троих.

200 лет Афганистан был оккупирован Англией. Они им сделали шикарные дороги, но победить не смогли. И мы не смогли, и никто не сможет.

И наркоторговлю победить не сможем. Мы выжигали эти маковые и конопляные поля огнеметами. А толку…" - размышляет Сергей Зинченко.


Миллион афганей за голову

"Конечно, я помню свой первый боевой выезд. На БМП мы ехали проверять дозоры. Кругом темнота, в горах очень рано темнеет. Едем, все бойцы сидят на броне, ноги в люке. Я сижу с ними. Внезапно по дороге перед нами пулеметная очередь… Это были первые выстрелы, которые я услышал на той войне.

Не представляете, как мне хотелось спрятаться в люк! Но бойцы сидят, они уже привычные – и я сижу. Хотел закурить, сержант остановил: "Товарищ лейтенант, не курите, будут бить на бычок", – вспоминает афганец.

Больше старший лейтенант Зинченко никогда не хотел спрятаться в люк, доверился своему ангелу-хранителю.

"Возвращаемся как-то с операции. Я иду вторым в колонне на БРМ. Там люк открывается не в сторону, как в БМП, а поднимается, и за ним стоит командир. Я еду и переговариваюсь по специальному устройству: "Я Шкипер-1, возвращаюсь в Бухту". Вдруг перестаю слышать, понимаю: что-то случилось с устройством, и спускаюсь настроить. Через три минуты поднимаюсь наверх, а в люке на уровне груди… три дырки", – рассказывает Зинченко.

Подсчета боевым операциям командир разведроты не вел, просто старался честно выполнять свою работу. Перед советскими войсками стояла задача – уничтожение бандформирований.

"Без результатов у нас не было почти ни одной операции. Каждый выход – это минимум десять, а иногда и 150 трофейных стволов. При этом я никогда не убивал женщин и детей. Нашей целью были главари и исламские комитеты.

Вот, к примеру, полевой командир Кари Абдул Малек – мы с ним друг на друга охотились. Он был без ног, но очень грамотный главарь.

За голову командира полка он давал полтора миллиона афганей, за мою – миллион. Там все тогда было оценено, например, женщина стоила 50 тысяч афганей. Столько же стоила "Тойота"…", – вспоминает афганец.


Душманы за работу платили гонорары

Операции своего отряда по выявлению врагов командир планировал самостоятельно.

"У нас повсюду были агенты. Я и сам профессиональный разведчик. В основном мы ходили пешком по 20-30 км по ночам, ориентировались по звездам. Никаких приборов ночного видения у нас не было. Передвигались бесшумно, нашей разведроте для этого даже разрешили носить кроссовки", – рассказывает Сергей Иванович.

Однажды группа разведчиков задержала минера, который подорвал бронетранспортер – тогда погибли шесть советских солдат.

"Его взяли, когда он пытался сфотографировать взорванный БТР, заметили вспышку. Душманы выплачивали гонорары за доказательства "проделанной работы". Это могли быть фотографии взрывов, принимались также отрезанные уши, носы… Этого минера я расстрелял лично", – говорит Зинченко и признается, что это был единственный раз, когда он расстрелял врага не в бою.

Сегодня он сожалеет о каждом своем выстреле и откровенно анализирует события тех дней.

"Местное население относилось к нам как к захватчикам. К сожалению, всякое бывало. И порой наши солдаты и офицеры вели себя так, что по-другому и не скажешь. Я видел сумасшедшего комбата, который въезжал в кишлак на кресле, установленном сверху на БТР. Он сидел, как падишах, и заставлял всех ему кланяться. Не всегда наши вели себя достойно.Но я видел и наших вертолетчиков, которым душманы заживо отрезали поочередно пальцы, кисти, руки и ноги, а потом сняли кожу… После этого случая в разведроте пленных не было. И сами мы знали, что живыми сдаваться в плен нельзя. Всегда при себе была спрятана граната, совершить самоподрыв старались даже контуженные, если могли. Мы действительно считали их своими врагами. Никакой жалости не было", - тяжело вздыхает собеседник.


Ноги пришивал в шоковом состоянии

"Мы возвращались с очередной операции – и я посадил Геру, своего сержанта, на место командира, сам сел на место наводчика, потому что лучше стрелял. Фугас сработал как раз под местом командира: Гере оторвало ноги, меня выбросило на скалы", – рассказывает Зинченко.

То, что было дальше, он вспомнить так и не смог, передает рассказ по словам сослуживцев. После контузии Зинченко вскочил, в шоковом состоянии наложил сержанту жгуты, вызвал вертолет… "и бросился пришивать ноги". Накладывать хирургические швы учили в военном училище. Потом была перестрелка, после этого Зинченко потерял сознание.

"На следующий день я еще был приторможенный. Но опять была операция под Кабулом, и в сумерках мы попали в засаду. Моего снайпера киргизенка Моношева ранили в живот.

Мы чуть вырвались, сразу – в госпиталь. Занесли раненого, стоим ждем, выходит врач и говорит: "Кто киргизенка привез? Не довезли…"

Позже пришло письмо из госпиталя, что умер Гера, тромб оторвался", – вытирает слезы мужчина, а потом рассказывает о совершенно невероятном повороте судьбы. Тут действительно сложно сдержать слезы.

"Через много лег я стал искать родственников Геры в соцсетях, а ответил мне… он сам! Гера остался жить благодаря тому, что, как сказали врачи, я ему правильно наложил жгуты. Он передвигался на двух протезах, но жил и даже в гости ко мне приезжал. Он умер два года назад, и причиной стал оторвавшийся тромб…Как-то сидим у меня за столом, выпиваем за встречу, плачем. Я говорю: "Теперь у меня на сердце один шрам остался – киргизенок Моношев". Гера удивился и рассказал, что выздоравливающий Моношев выхаживал его в госпитале! Так я узнал, что сохранил жизни всем своим ребятам", - снова плачет, но уже от радости Сергей Иванович.

У него самого было две контузии. После второй отправили сначала в госпиталь, потом он должен был уехать на полтора месяца в санаторий.


Контуженный, я тебя в Кабул не пущу!

Командиру разведвзвода Зинченко присвоили очередное звание старшего лейтенанта и приставили к внеочередному званию капитана и к орденам Красной звезды и Боевого красного знамени.

Позади были почти 10 месяцев войны, впереди чуть больше года до окончания контракта, а после старлею уже предложили продолжить воевать в знаменитой "Альфе".

Он уже должен был отправиться в санаторий, но ему написали сослуживцы, что вслед за ним заболел начальник разведки, ранили командира роты, на спецоперацию отправили нового молодого взводного.

Не мог Сергей бросить своих солдат одних. Вернулся в Ташкент, пришел к подполковнику на пересылку и честно попросился: "Мне надо в Кабул!"

Подполковник, конечно, опешил: "Слышь, контуженный, тебе сказали ехать в санаторий? Едь! Я тебе вертолет дам! Но в Кабул не пущу!"

Зинченко это не остановило. Он показал подполковнику письмо, пригрозил, что перейдет границу пешком, и в заключение угостил бутылкой "Беловежской". Полковник сдался…

Так Сергей Зинченко оказался на операции, на которой не должен был быть и которая стала роковой не только для него.


Это означало, что мы должны их расстрелять

Вспоминая хронологию того дня и всего, что ему предшествовало, Сергей Зинченко снова не раз будет благодарить своего ангела-хранителя.

"Охотились за чем-то очень важным, то ли документами, то ли бандой. Мы устраивали отвлекающий маневр, стреляя в небо. В это время батальоны должны были заблокировать нужный кишлак. Но они ошиблись с локацией, в горах это бывало.

Операция сорвалась. Командир полка поехал отдыхать, мне приказал найти оружие, чтобы хоть что-то принести для отчетности.

Как обычно, мы вывели всех мужчин из кишлака. Всех подозрительных отправили на фильтрационный пункт, где были и афганцы, и наши. Они проверили по базе, 32 оказались командирами батальонов и взводов. Мы начали их допрашивать, чтобы узнать, где спрятано оружие. Обычная процедура.

Так случилось, что по вине нашего замполита во время этого допроса засветили агента-афганца. Агенты нам очень помогали. Их вербовали, внедряли в банды, проводилась огромная работа.

Конечно, если духи их обнаруживали, вырезали всю семью. Наш парень стоял в капюшоне, чтобы его не опознали. Я общался с ним через переводчика. Подошел замполит и просто по дурости открыл капюшон. Мы зашипели на замполита, а душманы – между собой. Понятно, что парня в живых они бы не оставили.

Мы решили спасти пацана. Начальник агентурной разведки так и сказал мне: "Эти душманы не должны доехать до афганского КГБ, потому что там их, скорее всего, отпустят". Это означало, что мы должны их расстрелять по дороге…

Мы посадили их сверху на БМП и повезли в сторону Газни. По дороге на первом БМП закипел двигатель, душманы, не сговариваясь, стали прыгать сразу со всех машин и нырять в керизы.

Все произошло внезапно, мы с взводным даже не успели отдать команды, как солдаты начали хаотично стрелять. Стреляли в убегающих.

После трупы афганцев сбросили в три колодца. Я дал команду взводному бросить в каждый колодец по пол-ящика взрывчатки.

Он два кериза взорвал, а на третий, как потом оказалось, пожалел взрывчатку…"


Брежнев приказал наказать виновных

Через агентов пустили слух, что все захваченные командиры сбежали в Пакистан. Но тот самый кериз с телами, который не взорвали, обнаружил пастух.

Душманы все поняли и в отместку заставили старейшин кишлака, в котором проводилась операция, идти в Кабул на прием к Бабраку Кармалю и заявить, что советские войска расстреляли мирное население.

"Мы могли убивать их сотнями, но только в бою. А здесь, если не разбираться в ситуации, получалось, что мы их забрали из дома", – уточняет Сергей Иванович.

В ситуации не просто не стали разбираться, ее перевернули в угоду политическим событиям. Афганский лидер как раз в это время собирался с визитом в СССР. По свежей памяти он припомнил этот случай Брежневу. Генсек дал слово разобраться и наказать виновных.

Закрутился чудовищный маховик, в жерновах которого одни должны были получить новые звезды на погоны и ордена, а другие – самое справедливое наказание без шансов на помилование.

"Следователи приехали из Москвы, но наше руководство все равно до последнего меня уверяло, что просто пройдет показательное расследование, с моих погон снимут звездочку, и все уляжется. В этом был уверен и мой первый адвокат. Если честно, я тоже в это верил", – восстанавливает в памяти события тех дней Сергей Иванович.

Зинченко продолжал принимать участие в боевых операциях, а в перерывах ездил в Кабул на допросы. Ситуация усугублялась тем, что вследствие контузии он долгое время почти ничего не помнил.

"Я забыл многое. Например, я знал в совершенстве английский, но так и не вспомнил", – рассказывает афганец.

Подробности рокового дня он все-таки смог восстановить, но не сразу.


До суда мне предлагали организовать побег

7 марта Сергея вызвали свидетелем в Ташкент, где продолжалось следствие. Он прилетел с планами отметиться у следователя и слетать в Минск поздравить маму с 8 марта, а 10-го вернуться на допрос. Но его задержали сразу по прилете…

Отцу "по своим каналам" передали, что дело серьезное, и тот бросился спасать сына. Иван Зинченко, заняв место защитника, потребовал проведения множества экспертиз, вплоть до баллистических, чтобы установить траекторию полета каждой пули. Он хотел доказать, что его сын все делал правильно. Прежде всего, для себя.

Всего по делу "о стихийном расстреле" судили четверых офицеров.

"Единственное, что нам удалось, это отвоевать солдат. Мы все взяли на себя. Тем не менее бойцы честно признавались, что команды "Стрелять!" не было. Правда, эти показания, как и много других фактов, доказанных экспертизами, потом куда-то исчезли", – делится Сергей Иванович.

Позже его отец укажет на 60 ошибок и искажений в протоколе судебного заседания. Это не удивительно, дело подгонялось для отчета сразу двум главам государств.

Но даже на суде и Сергей, и его отец были уверены в том, что во всем разберутся.

"Я до последнего верил, что все закончится – и я вернусь в полк. Начальник ташкентского изолятора оканчивал курсы КГБ, которые курировал отец. Он еще до суда предлагал организовать мой побег, но отец выбрал законный путь. Не знаю, жалел ли он об этом после", – размышляет Зинченко.

Суд был закрытым. Тот самый замполит выступал свидетелем и говорил заученным текстом, в котором не было ни истории о том, как из-за его оплошности с агентом все началось, ни о том, что Зинченко получил приказ "их надо уничтожить, иначе парню не жить" от вышестоящего начальства. Естественно, вышестоящее начальство тоже предпочло списать все на личную инициативу Сергея и его сослуживцев.

"Кроме папы, еще один адвокат вел юридическую линию моей защиты. Вместе они доказали, что операция с военной точки зрения была проведена правильно", – рассказывает Сергей Иванович.

Аргументы адвокатов, как и солдат, которые на суде признавались, что стреляли, не дождавшись команды, никто не собирался принимать во внимание.

Всех четырех офицеров приговорили к высшей мере наказания.

"После оглашения приговора нам сразу надели наручники. Помню, я тогда в отчаянии поднял руки и крикнул замполиту: "Я выйду и надену эти наручники на тебя!" – и сегодня афганец уверен, что майору тогда достаточно было просто рассказать, как все было на самом деле…


Мама сказала, что сожжет себя на Красной площади

Приговор огласили в мае 1981 года, в июне в армии объявили, что он приведен в исполнение. Громкий процесс, взятый на контроль генсеком, требовал логического окончания.

На самом же деле реально расстрелять офицеров не давал настойчивый защитник Иван Зинченко.

Он неустанно писал апелляции и касационные жалобы, на время рассмотрения которых исполнение приговора вынуждены были откладывать.

Родители Сергея сражались с обрушившимся на них горем каждый по-своему. Отец не только требовал пересмотреть дело и разобраться с жалобами. Используя свои связи, он дошел до Андропова.

Мама собрала матерей других ребят и поехала в Кремль, где они добивались встречи с Брежневым. Принял их начальник генштаба, и женщины заявили, что сожгут себя на Красной площади, если армия не заступится за их детей и не позволит разобраться в том, что произошло на самом деле.


Расстреливали во время обеда

Ожидая своей участи, Сергей полгода провел в камере смертников в узбекском Навои.

"Это помещение 3 на 3 метра с откидными нарами на цепях. Стены шириной сантиметров 50, специально обработаны, чтобы на них не оставляли надписей. На окнах одна за другой три решетки разной толщины. В каждой камере по два приговоренных к расстрелу. Одного смертника держать нельзя. Со мной сидел 19-летний парень. Он был совершенно безграмотный, я его учил писать и читать. Воспользовавшись его наивностью, на него свалили убийство, которого он не совершал, но за которое был расстрелян".

Зинченко вспоминает, что расстрельная команда обычно приезжала во время обеда.

"Устанавливали раздачу еды – и тут кого-то уводили. Мы ложились на пол и слышали отзвуки ударной волны. Наши камеры находились в подвале, а расстреливали, видимо, еще на уровень ниже…

К смертникам в тюрьме отношение было особое с давних времен. При помощи "удочек" из газетных полосок, склеенных хозяйственным мылом, капроновой нити из распущенных носков, пуговицы и скрепки в наши камеры через все решетки "прокладывали дорогу". По ней сверху передавали "малявы" и продукты.

Поскольку "дорога" была толщиной с мизинец, печенье толкли и делали мини-колбаски, очень мелко нарезали и колбасу.

По "дороге" уходили и наши письма, я передавал наверх свои стихи.

Начальник "подвала" тоже оказался папиным учеником. Возможно, поэтому ко мне хорошо относились все охранники. Папа, как защитник, приезжал раз в две-три недели. После встреч с ним меня не досматривали, и я мог кое-что пронести".

В камере смертников Сергей Зинченко отмечал свое 25-летие. В подарок приговоренному к расстрелу разрешили свидание.

"Приехали мама с сыном. Мы сидели за стеклом друг напротив друга, а рядом со мной сидел прапорщик, и моя левая рука была пристегнута к нему наручниками. Мама заметила, что одной руки нет на столе, и заволновалась: "Что у тебя с левой рукой, почему ты ее не поднимаешь?"

Я тихо прошу прапора: "Отстегни, мама просит руку показать". Он отстегнул. Я поднимаю руку, улыбаюсь. А на запястье след от наручников…" – снова тяжело вздыхает Сергей Иванович.

Представить чувства матери, которой разрешили последнее свидание с сыном перед расстрелом, так же сложно, как и понять, откуда вообще родители Сергея брали силы, чтобы не отступиться даже после того, когда приговор был уже вынесен.

Кто мог осмелиться помочь им в деле "Брежнев против офицеров"? Как тут не вспомнить про ангела-хранителя…


В камере смертников сошел с ума

10 ноября 1982 года умер Генеральный секретарь СССР Леонид Брежнев. 17 ноября, в ответ на очередную апелляцию адвоката, смертный приговор Сергею Зинченко и его сослуживцам был отменен.

Кто из осужденных мог обрадоваться приговору в десять лет заключения? Только тот, кто вместе с этим приговором получил в подарок жизнь!

Всех четверых приговорили к разным срокам наказания. Самый маленький – 2 года условно – получил тот самый взводный, который пожалел взрывчатку. Вероятно, повлияло то, что в камере смертников он сошел с ума. Зинченко получил 10 лет общего режима.

"Конечно, мы были рады. Даже решили больше не писать жалобы и дождаться амнистии", – еще раз эмоционально переживает драматические минуты Сергей Иванович.

Благодаря стараниям отца вскоре заключенных военнослужащих перевели отбывать сроки по месту жительства.

Навои – Ташкент – Воронеж – Саратов – Оренбург – Витебск… Тридцать шесть суток Сергей шел этапом в Минск.

"Этап был страшнее камеры смертников", – поражает он и рассказывает о "зэковозках", в которые вместо 10 человек с помощью служебных собак вмещали сорок.

О жутких многочасовых наказаниях вроде "на корточки, руки за спину и палкой по спине".

О сутках в поездах практически без еды и воды…


Вместо эпилога

…Из тюрьмы Сергей Зинченко вышел по УДО через 3,5 года. Признается, что уже не было сил страдать из-за предательства жены, которая бросила не только его, но и трехлетнего сына.

Причем бросила изощренным способом, "передала" мальчика, как бандероль, знакомой, летевшей в Минск, заверив, что там его уже ждут бабушка с дедушкой.

Конечно, они были рады внуку. К слову, мама о ребенке больше не вспомнила. Сашу воспитывал отец.

До сих пор не все однополчане, услышавшие в 82-м году, что Зинченко с товарищами расстреляли, знают то, что на самом деле приговор не был приведен в исполнение. И, встретив Сергея Ивановича, не стесняясь, плачут от радости.

Московские следователи, которые вели "расстрельное" дело, действительно получили за него ордена, а судья-майор – звание подполковника. Правда, после смерти Брежнева и отмены приговора все пришлось вернуть…

Что стало с остальными участниками этого дела, Сергей Иванович не знает. Вспоминая события тридцатилетней давности, он то и дело прерывается и рефреном, со слезами на глазах повторяет: "Я жалею о том, что убивал".

"Я делал все, что должен был. Но мне стыдно, что я тогда не понял бессмысленности той войны", – будто оправдываясь, признается афганец.

Нам ли его судить…

Взято с: https://sputnik.by/society



1



Сергей Зинченко во время командировки в Афганистан

1



Сергей Зинченко (на БТР в центре) после операции

1



Вот такую баню из мрамора солдаты построили в своей части. Сергей Зинченко в центре

1



Фото сделано во время боевой операции, когда вертолеты обстреливают "духов" в горах

1



Афганские агенты помогали советским войскам, но их имена держали в секрете

1



После госпиталя Сергей полетел в Минск, чтобы увидеть сына

1

 Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.


Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 238 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (0)


 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.














             Afghan Media Resource Center 

                                                  (Panj Shir, Afghanistan. 1988-08)






































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































 Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.


Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 304 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (0)


 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.
1



Представитель Freedom Нousе Людмила Земелис-Торн с узниками Бадабера: Николаем Шевченко, Владимиром Шипеевым и Михаилом Варваряном. Август-сентябрь 1983 года

1



 
ВОССТАНИЕ В БАДАБЕРЕ: ПОДВИГ ПРИКАЗАНО ЗАБЫТЬ?

В этом году исполнилась очередная годовщина события, которое до сих пор остается кровоточащей раной в истории афганской войны. 26 апреля 1985 года горстка советских военнопленных, заточенных в пакистанском лагере Бадабер, сумела захватить оружейный арсенал моджахедов и целые сутки вела бой с превосходящими силами противника. А когда кончились патроны, восставшие подорвали себя, завоевав свободу ценою жизни. Вместе с ними взлетело на воздух огромное количество боеприпасов, предназначавшееся для войск мятежников. Этот жертвенный подвиг, по сути, спас многих солдат и офицеров 40-й армии от гибели. Сколько было участников восстания, и какие они носили имена, доподлинно до сих пор никто не знает. Их поиском много лет занимается Комитет по делам воинов-интернационалистов, возглавляемый Героем Советского Союза генералом Русланом Аушевым. Главная задача, которую он ставит перед каждой поисковой экспедицией, выезжающей в Афганистан, установить имена героев, поднявших восстание в душманском плену на территории Пакистана в лагере Бадабер.

Все эти годы считалось, что свидетелей этого подвига вообще не осталось в живых. В 2006 году сотрудникам Комитета воинов-интернационалистов удалось разыскать человека, который был свидетелем той далекой драмы…

КОРАН ПОД ДУЛОМ АВТОМАТА

Носиржон Рустамов оказался в плену на восьмой день службы в Афганистане. В октябре 1984 года, когда их мотострелковый полк был на боевом выходе, отделение Рустамова заняло блок-пост возле кишлака Чорду, чтобы перекрыть горные тропы, ведущие к аэродрому. Той же ночью на них напало больше тридцати моджахедов. Для многих, в том числе и для Носиржона, это был первый и последний бой. От девяти бойцов осталось трое - Рустамов и еще двое солдат-азербайджанцев, имена которых он не запомнил. Они спустились на равнину и до утра решили отсидеться на картофельном поле, так как не знали, в какой стороне свои.

- Мы думали, что утром к нам придут на выручку - стрельбу в горах слышно далеко, ­вспоминает Рустамов. - Но на рассвете нас окружили моджахеды и пинками погнали к полевому командиру Парвону Маруху. Он заставил нас раздеться, чтобы проверить, кто из нас был мусульманином, а кто нет.

Азербайджанцев Рустамов больше не видел, а его самого отправили в Пешавар, где были учебные базы моджахедов, замаскированные под лагеря афганских беженцев. Дорога через перевал заняла семь суток - шли по ночам, днем отсиживаясь в пещерах. В Пешаваре Рустамова представили лидеру партии ИОА (Исламского общества Афганистана) Бурхануддину Раббани, предки которого были из Самарканда.

- Он задавал вопросы на узбекском языке, - вспоминает Рустамов, - и потом дал команду разместить меня во дворе инженера Аюба, где я должен был изучать основы ислама. Четыре недели я учил Коран под дулами автоматов, а потом мне завязали глаза и отправили в лагерь Зангали - туда, где через несколько месяцев началось восстание ...

Из досье «Совершенно секретно»: На территории Пакистана в 1984 году существовало несколько лагерей афганских беженцев, в которых были организованы учебные центры для подготовки моджахедов. Учебный центр имени святого Халеда ибн Валида размещался в лагере рядом с аэродромом Бадабер, откуда в 1960 году в сторону советской границы взял курс самолет-шпион «У-2», пилотируемый американским летчиком Пауэрсом. Эта база принадлежала партии «Исламское общество Афганистана», начальником центра был майор пакистанской армии Куратулла, имевший шесть американских советников. Каждые полгода учебный центр выпускал 300 моджахедов. Общая площадь базы - полтысячи гектаров, на ней, кроме палаточного лагеря, имелось еще несколько складов с оружием и подземные тюрьмы. О том, что в этих казематах держали советских военнопленных, знало только несколько человек. Всем пленникам, независимо от национальности, давали мусульманские имена. И силой заставляли изучать законы шариата.

Повязку с глаз ему сняли в подвале, где, кроме Рустамова, держали еще двух пленников - офицеров армии ДРА. Через неделю в камеру к Носиржону спустился начальник охраны по имени Абдурахмон, никогда не расстававшийся с плеткой, в хвост которой были вплетены кусочки свинца.

Он предложил ему перейти в соседнюю камеру к пленным «шурави», чтобы веселее было, но Рустамов отказался, поскольку очень плохо говорил на русском языке.

Так он узнал, что в лагере, кроме него, находятся еще десять советских военнопленных. Все они занимались строительством крепостных стен из глины, которую тут же месили босыми ногами, закладывали в формы и после обжига получали кирпичи. Пленные глазели на Носира с интересом, пытались его расспрашивать, но он не понимал и половины из того, о чем они говорили.

- Потом в камеру пришел мулла и спросил, почему я не иду к русским, - вспоминает Носир. - У тебя будет свободный режим, как у них. Они готовятся к джихаду, и ты тоже можешь стать моджахедом.

Мулла, как выяснилось, пудрил мозги Рустамову, потому что в считанные дни в лагере должен был появиться Раббани. Надо было показать лидеру ИОА, что земляк его предков уже готов встать под зеленое знамя ислама. Но не вышло. Когда приехал Раббани и потребовал его к себе, Рустамов заявил своему духовному отцу, что его джихад - это молитва, а слово сильнее пули. Пораженный мудростью пленного, Раббани не нашелся, что ответить, и приказал по-прежнему держать того за решеткой.

А вечером охрана жестоко всех избила. Ее начальник Абдурахмон прошелся своей страшной плеткой по каждому, разрывая в кровавые клочья рубахи. Рустамов стонал от боли, когда к нему в камеру приволок свой матрас Исломутдин. Блестя хитрыми глазами, он сказал, что ему поручено обучать непокорного узника Корану, персидскому и арабскому языкам. Общались они на фарси, который Рустамов уже немного знал.

Именно Исломутдин и шепнул Рустамову, чем вызвано зверство караула - одному из советских пленников удалось спрятаться в цистерну водовозки и сбежать из лагеря. И сейчас со дня на день надо ждать инспекции пакистанских властей, которые не хотят быть втянутыми в войну с Советским Союзом. Если они найдут на территории лагеря пленников, то обязательно передадут их нашему посольству.

- Инспекция была, - говорит Рустамов, - но нас Раббани приказал спрятать в другом месте, а как только проверка закончилась, всех пленных снова вернули в лагерь ...

Очевидно, весть о том, что на территории Пакистана в лагере под Бадабером удерживают советских узников, все-таки просочилась дальше Исламабада. Рустамов считает неслучайным тот факт, что, буквально через месяц после бегства одного из них, в лагерь попадает очередной советский военнопленный ...

МАТЧ СМЕРТИ

С первого дня, как за спиной новичка хлопнула дверь тюремной камеры, пленные почему-то сразу воспрянули духом. Физически крепкий и выносливый, высокого роста, с прямым и пронзительным взглядом, он всем своим видом внушал страх моджахедам, дерзил им, всячески демонстрировал перед ними свое превосходство. Рустамов никогда не слышал русского имени этого человека, но в тюрьме его все называли Абдурахмоном.

- Он был старше всех нас лет на десять, - вспоминает Рустамов, - и вел себя, как офицер, никого не боялся…

Первое время Абдурахмон ото всех скрывал, что в совершенстве владеет приемами восточных единоборств. Но умение это требует ежедневных утомительных тренировок, без которых мастерство быстро улетучивается. И вот однажды, не выдержав, просто так, даже как-будто бы на спор, он предложил одному из охранников ногой разбить лампочку на потолке. Или хотя бы дотянуться. Тот, как ни старался, ничего не смог сделать. Неудивительно ­лампочка висела на высоте двух с половиной метров.

И тогда Абдурахмон показал то, что, наверное, было не по силам даже легендарному Брюсу Ли: сев на корточки и сжавшись, как пружина, он, выпрямляясь, ногой в прыжке виртуозно ударил в лампочку и та, взорвавшись сотнями стеклянных брызг, осыпалась прямо на голову опешившему охраннику.

Со всего лагеря набежали моджахеды, чтобы посмотреть на странного русского пленника.

- Ну что, повторить? – угрожающе ухмыляясь, спросил у них Абдурахмон.

Пришел начальник охраны и, теребя хвост плетки, распорядился заковать Абдурахмона в кандалы. На всякий случай.

Рассказывая об этом, Рустамов вспомнил еще одну важную деталь, характеризующую непростую обстановку в лагере. Накануне восстания, буквально за несколько дней, Абдурахмон вызвал на поединок командира охраны лагеря. По иронии судьбы, того тоже звали Абдурахмоном. Упитанный и крепкий, никогда не расстающийся со своей свинцовой плеткой, он держал в страхе весь лагерь. Абдурахмон предложил ему померяться силами с условием, что если он одержит победу, русские получат право сыграть в футбол с моджахедами. Если нет, то он готов выполнять любые условия охраны - носить кандалы, сидеть в камере и т .д.

Схватка была короткой. Абдурахмон, пользуясь случаем, решил отомстить лагерному надзирателю за всех сразу, и бросил командира моджахедов через себя с такой силой, что тот даже заплакал от боли и стыда. Наши пленные, стоявшие на незначительном у далении от места поединка, стали подпрыгивать и рукоплескать от радости, как дети. Они впервые почувствовали свое превосходство над этим мрачным лагерем и теми, кто здесь их держал.

Отряхнувшись от песка и вытирая кровь со щеки, начальник охраны поднялся с земли и спросил с ненавистью:

- А вдруг вы разбежитесь во время матча?

- Смотрите сами не разбегитесь, - по-русски ответил ему Абдурахмон, и потом уже на фарси добавил, что это в их планы пока не входит.

На футбольный матч болеть за моджахедов собрались почти все курсанты учебного центра. Видимо, это и было целью Абдурахмона - посчитать, какое количество может представлять их вероятный противник, когда в лагере поднимется восстание. За наших болеть было некому, кроме Рустамова, которого не взяли в команду, так как он не умел играть в футбол, и Исломутдина - тот сам не хотел выступать против моджахедов.

Несмотря на то, что нашим изможденным и измученным игрокам не дали возможности даже потренироваться, футбольный матч закончился с разгромным счетом 7:2 в пользу советских военнопленных. Четыре мяча забил лично Абдурахмон. Это был действительно знаменательный матч, как легендарная игра истощенных и ослабленных спортсменов киевского «Динамо» с командой фашистов в оккупированной столице Украины в 1941 году. Которая тоже закончилась победой наших футболистов.

После этого случая моджахеды, не вынеся морального поражения, ужесточили условия содержания наших пленных. Они словно что-то предчувствовали. А в камеру к Рустамову перевели еще одного - казаха по имени Канат. Тот сошел с ума от ежедневных издевательств и тяжелой работы, выл по собачьи, грызя стены и рвясь на свободу. Жить ему оставалось три дня.

ШЕСТЬ ЧАСОВ СВОБОДЫ

Примерно за полтора месяца до восстания в лагерь завезли большое количество оружия - в основном, это были ракеты для реактивных минометов, и гранаты для гранатометов, а также автоматы Калашникова, пулеметы, пистолеты ТТ - всего 28 грузовиков. Абдурахмон, подставляя плечо под ящик с выстрелами для гранатометов, подмигнул:

- Ну что, мужики, теперь есть чем воевать ...

Автоматов они тогда выгрузили - на целый полк. Только стрелять нечем - боеприпасы должны были завести позднее.

Каждую пятницу моджахеды заставляли их чистить завезенное в лагерь оружие, хотя особой необходимости в этом не существовало - переложенное вощеной промасленной бумагой, оно могло храниться здесь вечно. Кто-то из наших тогда заметил, что по пятницам, в святой для мусульманина день, в крепости, кроме охраны, никого не оставалось - моджахеды уходили на молитву в мечеть. Возможно, это обстоятельство и натолкнуло Абдурахмона на мысль, что именно пятница - самый удобный день для восстания.

Осталось только дождаться, когда завезут боеприпасы.

Рустамов помнит, что прошло четыре или даже пять пятниц, прежде чем пригнали грузовики с ящиками, набитыми патронами для ДШК и автоматов. Разгружая их, наши не могли скрыть радости, что наконец-то дождались боеприпасов. То есть морально они давно уже были настроены на выступление против моджахедов. Не хватало только повода.

Поводом для восстания послужил факт надругательства моджахедов над пленным по имени Абдулло, который имел свободный режим содержания и мог возвращаться в камеру, когда хотел. Он был электромонтером, хорошо говорил на дари, и имел много друзей среди курсантов лагеря и некоторых командиров. Кстати, накануне восстания в лагере был очередной выпуск, и праздник по этому случаю затянулся допоздна. Абдулло, вернувшись в камеру в полночь, пожаловался Абдурахмону, что над ним надругались, и тот получил долгожданный повод для выступления против моджахедов.

На следующий день, во время послеобеденной молитвы, когда в крепости оставался один охранник (обычно их было двое - у ворот, и на крыше склада с оружием), внезапно пропало электричество в мечети - перестал работать бензогенератор, который был на первом этаже помещения, где содержались наши пленные. Охранник спустился с крыши ­проверить, что случилось. Подошел к генератору, и был тут же оглушен Абдурахмоном. Он завладел его автоматом, запустил генератор и дал ток в мечеть, чтобы моджахеды не догадались, что происходит внутри крепости. Другие восставшие в это время заблокировали ворота, придушив и затащив вовнутрь второго охранника.

Абдурахмон выстрелом сбил замок с дверей арсенала, и наши стали затаскивать на крышу оружие и ящики с боеприпасами. Руководитель восстания всех предупредил, что если кто-то попытается сбежать, то он его лично пристрелит. Среди восставших не было только Абдулло. С утра его вызвали к начальнику лагеря, и он не вернулся к моменту начала восстания. Из камер выпустили на свободу офицеров афганской армии, которые тут же присоединились к восставшим. Правда, Рустамов утверждает, что на крыше видел только русских.

Исломудин, помогавший таскать ящики с патронами на крышу, выбрал удобный момент, и незаметно ускользнув, сбежал к моджахедам сообщить, что русские подняли восстание. В это время Абдурахмон выпускал из ДШК длинные очереди над мечетью, требуя от моджахедов отпустить Абдулло.

- Тра-та-та-та, - Абдулло! - воспроизводит очереди пулемета и крики Абдурахмона Рустамов. - Тра-та-та-та, - Абдулло! - Он долго так кричал, но Абдулло они все-таки отпустили.

Восставшие встретили его радостными криками. Тот взял автомат, занял свое место на крыше среди остальных и сел набивать патронами магазин.

Моджахеды испугались, что русские сейчас потребуют привести к себе на крышу Исломутдина и Рустамова, и, пробравшись с тыльной стороны в крепость, вытащили их и еще двух «бабраковцев» из подвала и заставили ползти в поле, где уже была приготовлена глубокая яма. Потерявший рассудок казах по имени Канат остался в подвале. Он погибнет, но будет единственным, чье тело останется целым. Всех остальных после взрыва будут собирать по кусочкам.

- Мы сидели в яме и слушали звуки выстрелов, пытаясь понять, что происходит, ­говорит Рустамов. - Выглядывать было опасно. Я сидел молча, а Исломудин ныл, что его теперь точно расстреляют, крутил в руках четки и молил Аллаха о спасении.

По версии Рустамова, восстание длилось всего несколько часов, так как Абдурахмон объявил всем, что лучше умереть в святой для мусульманина день - пятницу, когда аллах принимает в рай всех правоверных. В 16 часов в лагерь приехал на джипе Раббани и стал уговаривать восставших сложить оружие, обещая выполнить все их требования ­пригласить советского посла и представителей Международного Комитета Красного Креста.

Но моджахеды к этому времени уже начали вести штурм арсенала. Среди них появились первые потери, и никто из них Раббани уже не подчинялся. Стояла отчаянная стрельба, минометные разрывы перемежались очередями из крупнокалиберного пулемета и треском автоматных очередей. Наши пытались выйти в эфир с помощью радиостанции, захваченной у моджахедов, но принял ли кто их сигнал о помощи, мы вряд ли когда узнаем. Наверное, все-таки нет.

В 19 часов, по приказу Раббани, моджахеды подкатили пушку, и Абдурахмон, не дожидаясь ее выстрела, подорвал арсенал ручной гранатой. Рустамов не видел, как это было, но утверждает, что взрыв случился на закате, так как их потом всю ночь заставляли разбирать завалы и хоронить погибших. На следующий день его и Исламутдина перевели в другой лагерь ...

Досье «Совершенно секретно»: Из донесения главному военному советнику в Афганистане генералу армии Саламанову Г И: «23 мая 1985 года из Пакистана прибыл агент ... , имевший задачу добыть данные о происшествии в лагере афганских беженцев Бадабера. О выполнении разведывательного задания источник доложил следующее: 26 апреля в 21:00, когда весь личный состав учебного центра был выстроен на плацу для совершения намаза, бывшие советские военнослужащие сняли шесть часовых у складов артвооружения (АВ) на сторожевой вышке и освободили всех пленных. Полностью реализовать свой замысел им не удалось, так как из числа советских военнослужащих по кличке Мухаммад Ислам в момент восстания перебежал к мятежникам.

В 23:00 по приказу Б. Раббани был поднят полк мятежников Халеда-ибн-Валида, позиции пленных окружены. Лидер ИОА предложил им сдаться, на что восставшие ответили категорическим отказом. Они потребовали выдачи сбежавшего солдата, вызвать в Бадаберу представителей советского или афганского посольств.

Раббани и его советники приняли решение взорвать склады АВ и уничтожить таким образом восставших. В 8:00 27 апреля Раббани приказал открыть огонь. В штурме, кроме мятежников, участвовали артиллерийские подразделения и боевые вертолеты пакистанских ВВС. После нескольких артиллерийских залпов склады АВ взорвались. В результате взрыва погибли: 12 бывших советских военнослужащих (имена, звания не установлены); около 40 бывших военнослужащих ВС Афганистана (имена не установлены); более 120 мятежников и беженцев; 6 иностранных советников; 13 представителей пакистанских властей. По данным источника до правительства Зия­уль-Хака доведено, что восставшие пленные сами подорвали себя на складах АВ.

Полковник Ю. Тарасов. 25 мая 1985 года. (Из очерка журналиста «Красной звезды» А. Олейника «тайна лагеря Бадабера»)

«МАМА, Я УСТАЛ»

Освободился Носиржон Рустамов из афганского плена в 1992 году, когда в Исламабад в составе российской делегации прилетали Руцкой и Хасбулатов. Его забирал отец, которого сейчас уже нет в живых. Рустамов к тому времени свободно разговаривал на всех языках Центральной Азии - дари, пушту, урду. Коран читал на арабском и знал его наизусть. Единственное, что он тогда взял с собой в дорогу, был паколь - традиционный головной убор у жителей северных провинций Афганистана. Тот самый, в котором на всех портретах изображают Ахмад Шах Масуда. Однако до Узбекистана паколь этот Рустамов так и не довез. Руцкой выпросил его в аэропорту на память о мятежном Афгане, в котором сам когда то побывал в неволе.

Найти бывшего военнопленного спустя 15 лет удалось только при содействии спецслужб республики и бывшего подполковника КГБ СССР Музаффара Худоярова, который много времени и сил потратил, чтобы вытащить Рустамова из нищеты и вернуть его к нормальной жизни.

Дело в том, что после освобождения из плена, Носиржон долгое время мыкался без работы, голодал и однажды вляпался в неприятную историю, попытавшись обменять на хлеб краденый электросчетчик. Из тюрьмы он вышел только в 2006 году, поэтому о его участии в восстании наших военнопленных Рашиду Каримову, заместителю руководителя международного отдела Комитета по делам воинов-интернационалистов, удалось узнать лишь недавно. Да и то роль Рустамова в этих событиях была под сомнением - он утверждал, что находился не в Бадабере, а в лагере под названием Зангали. Что и вызвало поначалу путаницу. Мы тогда не знали, что этот лагерь у местных жителей именно так и назывался.

На снимках предполагаемых участников восстания, отправленных ему для опознания, Рустамов вообще никого не вспомнил. И тогда автор этих строк рискнул отправиться к Рустамову в Ферганскую область. Состоялась эта поездка в апреле 2007 года, заодно Комитет поручил мне отвезти юбилейные медали для наших узбекских ветеранов-афганцев.

И вот мы с Рустамовым во дворе его небольшого дома. Он снимает с себя пиджак, надетый на голое тело. Афганский плен оставил у него на каждом плече печати татуировок. Слева - пышная роза в обрамлении латинских букв: «AFGНANISTAN». Справа - рука с факелом, под которым много лет назад было выколото по-русски: «Мама, я устал».

- Эту наколку мне Коля из Панджшера сделал, - гордо поворачивается он ко мне правым плечом. Правда, русские буквы давно уже заштрихованы чьей-то иглой. Когда и кого он об этом попросил, Рустамов не говорит. Сам я не спрашиваю, ПОСКОЛЬКУ понимаю, что провести восемь лет среди моджахедов с русским словом «мама» на правом плече не смог бы никто.

- В Бадабере наколки делал? - пытаюсь уточнить.

- Нет, в Джелалабаде, после восстания. Коля в Бадабер не был. Он Америка поехал.

Говорил, там родственники ждут ...

Я достаю ноутбук и ставлю диск с фильмом французских документалистов, в котором Ахмад Шах Масуд по-отечески наставляет долговязого русского парня в зеленой вязаной кофте. Тот пожимает всем руки и, кланяясь, поворачивается к навьюченному узлами ишаку - самому популярному транспортному средству в Панджшерском ущелье. У Рустамова захватывает дух:

- Вот он, Коля! Коля из Панджшера ... - как заклинание, снова повторяет он и переходит на узбекский, торопясь мне что-то объяснить. Затем достает из кармана мятую пачку с сигаретами и идет во двор. И тут до меня доходит, что в этом парне на ишаке Рустамов узнал Колю, который наколол ему факел на правое плечо в лагере под Джелалабадом в 1986 году.

Тут впору закурить и мне. Потому что на экране ноутбука в душманских шароварах и вязаной зеленой кофте по Панджшерскому ущелью разгуливал Николай Саминь. По списку пакистанской стороны, переданному нашему МИДу в начале 90-х, он якобы погиб при восстании советских военнопленных в лагере Бадабер 27 апреля 1985 года.

Если же верить Рустамову, то получается, что Саминь не только не участвовал в восстании, но даже в Бадабере никогда не был. Так кто же там был, кроме Рустамова?

ФОТОГРАФИЯ ИЗ БАДАБЕРА

Ключом, открывшим Рустамову дверь в прошлое, оказалась фотография, сделанная в том самом Бадабере, которую в Комитет передала американская комиссия по военнопленным еще в начале 90-х годах: в брезентовой палатке от палящего пакистанского солнца укрылись три унылые фигуры в одинаковой униформе песочного цвета и женщина в шелковой юбке - с педикюром и шариковой ручкой. Вид для мусульманской страны, мягко говоря, довольно вызывающий. Рядом с ней – советские военнопленные – три человека.

- Это Абдурахмон! .. - уверенно тычет пальцем в снимок Рустамов, указывая на Николая Шевченко. - А это Исломутдин! Он перетаскивает палец на улыбающегося бородача. – Исломутдин мне наколку сделал на груди, когда нас после восстания перевели в джелалабадский лагерь!..

- А это - Абдулло, монтер! – Рустамов тычет пальцем в третью фигуру на снимке. Я переворачиваю фотографию и читаю фамилию третьего военнопленного – Басаев. Почему Басаев? Такого человека нет в нашем списке пропавших без вести.

В центре снимка - Людмила Торн, бывшая советская гражданка, приехавшая в Пакистан от лица американской общественной организации «Freedom Нous» и - наши афганские пленники. Человек, сидящий слева от нее, представился тогда Арутюняном, а тот, кто справа - Матвеем Басаевым. Как потом оказалось, это были вымышленные фамилии. Арутюнян на самом деле был Варваряном, а Басаев - Шипеевым.

Значит, они решили обмануть американскую журналистку? Зачем? Это же единственная возможность подать сигнал своим родственникам, которые там, в Союзе, страдают от неизвестности. Может, ребятам внушили, что их семьи будут преследовать власти? Плен, согласно воинского устава, приравнивался едва ли не к измене Родине. «Если же я нарушу свою клятву, ­гласил в то время текст воинской присяги, - то пусть меня покарает всеобщая ненависть и презрение трудящихся ... »

Единственный, кто не стал скрывать свою фамилию - угрюмый бородач в глубине палатки. Это был Николай Шевченко, завербованный Киевским областным военкоматом для работы водителем в составе ОКСВ в Афганистане. По данным Комитета, захвачен в плен отрядом Исмаил Хана на трассе Термез - Герат в 1982 году.

В ногах у Людмилы Торн лежит магнитофон, на который она записала тогда интервью с нашими пленными. О чем они ей говорили, мы узнали спустя 25 лет, когда по просьбе Руслана Аушева американцы передали нам записку, в которой подробно рассказывается про каждого, с кем 30 августа 1983 года удалось встретиться журналистам из США. Итак, слово Людмиле Торн:

« Во время моей поездки в Пешавар в августе-сентябре 1983 года, я побывала также и в лагере Бадабер. Это было утром, во вторник 30 августа, и там я разговаривала с Михаилом Арутюняном, Николаем Шевченко и Матвеем Басаевым (чье настоящее имя, как недавно сообщил мне Рашид Каримов, было Владимир Шипеев).

Я поехала в лагерь с группой телеоператоров одной из информационных программ, пользующейся большой популярностью. Как только мы приехали в лагерь, находившийся на отшибе, сразу же стало ясно, что он использовался в качестве склада вооружений и боеприпасов. Везде, куда бы я ни посмотрела, я видела минометы, винтовки, гранаты и ящики с патронами и другими боеприпасами. Абдул Рахим (Abdul Rahim), представитель партии «Джамиат» (Jamiat), который сопровождал нас, потребовал, чтобы никто не курил.

Он провел нас в большую палатку, в которой находились 5-6 моджахедов, сидевших на полосатом одеяле, а также трое молодых людей, которые явно не были похожи на афганцев. Они были одеты в брюки и рубашки защитного цвета. На них не было обуви, поскольку было очень жарко. Когда мы начали говорить по­-русски, то мне пришлось быстро всё переводить на английский язык.

Самому молодому из группы, Матвею Басаеву, было 19 лет, хотя он выглядел еще моложе. У него были коротко остриженные волосы и большие голубые глаза. Родом он был из Чебоксар. 24-летний Арутюнян был из Еревана, а 26-летний Шевченко – из Киева.

Шевченко сразу сообщил нам, что находился в Афганистане в качестве гражданского специалиста. Он был водителем небольшого грузовика, на котором развозил продукты и сигареты для воинских частей. Николай был женат, дома у него была маленькая дочь. По словам Николая, он поехал в Афганистан, чтобы заработать немного денег для своей семьи. Кроме того, добавил Шевченко, он думал, что в этом была некая «романтика». Но всё оказалось не так, его захватили в плен партизаны, когда он сидел в своем грузовике в районе Герата. Шевченко признался мне, что в момент пленения был выпивши. Неожиданно его ударили по голове, а когда он пришел в сознание, то обнаружил себя привязанным к столбу, а вокруг стояли моджахеды.

Вполне объяснимо, что Николай хотел вернуться домой, и я стала убеждать Рахима попытаться обменять его на кого-нибудь из пленных афганцев. На тот случай, если бы это сделать не удалось, Шевченко передал мне записку (копия прилагается), содержавшую просьбу о предоставлении политического убежища в США. Вместе с тем, он все время говорил в телекамеру: «Я просто хочу вернуться домой».

Арутюнян работал на строительстве в Кабуле. Он сознался в том, что продавал строительные материалы (например, асфальт и бетон) местным афганцам. Он знал, что если его поймают на этом, то посадят в тюрьму, однако совесть его по этому поводу не мучила. Кроме того, у Арутюняна, произошел какой-то серьезный конфликт с его старшим лейтенантом. Однажды, когда их колонна попала в засаду, устроенную моджахедами, он скрылся, оставив свою часть.

Арутюнян сказал нам, что война в Афганистане была ужасной, и он не мог больше этого выносить. «А афганцы оказались нормальными людьми, совсем не такими, как нам рассказывали», сказал он, добавив: «Им надо дать возможность самим решить свои проблемы». По словам Арутюняна, в Советском Союзе он был православным христианином, однако теперь стал мусульманином, и его новое имя было Мохаммад Ислам. Казалось, он говорил искренне, но, учитывая обстоятельства, я не могла понять, можно ли полностью верить таким заявлениям.

Матвей Басаев служил в аэропорту Кабула. Он ушел с поста, прослужив всего месяц. «Это было глупо», сказал он, хотя причиной его ухода из части была дедовщина. «Они плохо со мной обращались, и однажды я просто ушел в какую-то деревню неподалеку», сказал он.

У Матвея было приятное невинное лицо, и я представила, как все произошло. К тому времени он находился среди бойцов афганского сопротивления уже восемь месяцев. Он сказал, что тоже считает себя мусульманином, добавив, что хотел бы остаться с моджахедами. Однако эти слова звучали неискренне. Несколько раз я незаметно вставляла в свои реплики вопрос на русском языке о том, правда ли это. Он пристально посмотрел на меня и ничего не сказал. Я чувствовала, что Матвей говорил то, что от него хотели услышать люди, взявшие его в плен. Это было нужно ему для того, чтобы выжить.

Позже в итальянском журнале я видела фотографию Матвея, Арутюняна и еще одного пленника, которого я не узнала. Мне кажется, волосы были у Матвея выкрашены в черный цвет. Моджахеды часто прибегали к этому, чтобы советские военнопленные не выделялись среди местного населения. Меня поразило известие о взрыве в лагере Бадабер, который произошел меньше, чем через два года после моего приезда туда. Абдул Рахим не сказал мне сразу, что трое солдат, с которыми я разговаривала, погибли».

Далее Людмила Торн обвиняет советское правительство, которое, по ее словам, в какой-то степени было виновато в бадаберской трагедии. Программа про этих пленников вышла в эфир в сентябре 1983 года, и ее посмотрели миллионы телезрителей на Западе. В том числе, конечно же, советские дипломаты в посольстве СССР и в консульстве. Американская журналистка недоумевает, почему никто в Москве не постарался вызволить ребят из неволи, обменяв их на пленных моджахедов. Но кто знает – может, именно после этой программы как раз и было принято в Кремле секретное решение - разработать операцию по освобождению наших пленных из пакистанской крепости под Пешаваром?

МЯТЕЖНИКИ – СКОЛЬКО ИХ БЫЛО?

Итак, Носиржон указал нам на тех участников восстания, которых он знал лично. Это Варварян, Шипеев и Шевченко. А вот фамилии участников восстания в лагере Бадабер, переданные в 1992 году представителем пакистанского МИД Ш.Ханом комиссии А.Руцкого:

1. рядовой Васьков И.Н.
2. рядовой Зверкович А.А.
3. младший сержант Коршенко С.В.
4. ефрейтор Дудкин Н.И.
5. рядовой Левчишин С.Н.
6. рядовой Саминь Н.Г.

Этот же список Комитет получил от американской комиссии по военнопленным и пропавшим без вести, однако позже, уже после моей статьи в «Труде» в 2007 году, Людмила Торн прислала нам важное уточнение: кроме указанных выше, погибшими в Бадабере следует считать еще двоих, которых в этом списке почему-то не оказалось. Это Равиль Сайфутдинов, захваченный в плен в провинции Балх, и Александр Матвеев, пропавший без вести в провинции Бадахжан летом 1982 года. Эти двое вместе с Николаем Дудкиным в декабре 1982 года передавали в Пешаваре обращения о предоставлении политического убежища на Западе одному из иностранных корреспондентов. Для них это был, наверное, единственный способ выжить. Позже этот корреспондент сообщил, что выехать из Пешавара они не смогли, погибнув при взрыве 27 апреля 1985 года.

Получается, что на момент восстания в Бадабере находилось 12 советских военнопленных, трое из которых – Варварян, Рустамов и Бекболатов, в мятеже участвовать не стали.

Если к этому списку добавить еще двух - ­Шевченко и Шипеева, то как раз получится те самые 10 человек, которых насчитал на крыше арсенала другой свидетель, с кем мы встречались в Афганистане три года назад. Но по словам Рустамова, Николая Саминя («Колю из Паджшера) он встретил уже после восстания, когда его перевезли в Джелалабадский лагерь. То есть Саминь в восстании тоже не участвовал. А кто же был тот, десятый, которого нет в списке, но на которого показывают другие свидетели – из афганцев? Ведь именно он и оказался тем самым таинственным руководителем восстания, чье имя никому неизвестно до сих пор.

Единственное, что у военных экспертов вызывает справедливое сомнение – роль Николая Шевченко, как руководителя восстания, которого Рустамов называет Абдурахмоном. Мог ли простой гражданский водитель так умело организовать оборону, кто его научил пользоваться радиостанцией, знал ли он диверсионную работу и восточные единоборства? Тем более, что по агентурным донесениям и данных из других источников, руководителем восстания был человек, который появился в лагере буквально перед тем, как туда привезли большую партию оружия для моджахедов, в том числе и ракеты для «Стингеров».

Бывший офицер армии ДРА Голь Мохаммад провел в тюрьме Бадабера 11 месяцев. Этого времени было достаточно, чтобы запомнить лица некоторых советских узников. Именно он находился в камере вместе с Рустамовым и опознал его на фотографии, которую в 2006 году мы привезли ему в Кабул.

- Моджахеды держали их в одном помещении с нами - русских было 11 человек. Двое - самые молодые были заключены с афганцами в одной камере, а остальные девять находились в соседней. Им всем дали мусульманские имена. Но я могу утверждать, что одного из них звали Виктор, он был с Украины, второго - Рустам из Узбекистана, третий был казахом по имени Канат, а четвертого из России звали Александром. Пятый пленный носил афганское имя Исламутдин. Советских и афганских военнопленных держали в разных комнатах, а самое большое помещение тюрьмы было отведено под склад боеприпасов.

Когда началось восстание, мы находились снаружи тюрьмы, и видели, как русские, обезоружив охранника, стали выносить на крышу ящики с боеприпасами и занимать круговую оборону. В это время один из них, по имени Исламутдин, совершил предательство - он успел сбежать и предупредить моджахедов. Те заблокировали выход из крепости, и начался бой, продолжавшийся до самого утра. Восставшим предлагали сдаться, но они подорвали себя вместе с арсеналом, когда стало ясно, что сопротивляться дальше бессмысленно.

Двое из русских пленных - Рустам и Виктор, остались в живых, потому что в момент восстания находились в другой камере и моджахеды их вывели из крепости, чтобы они не присоединились к восставшим».

Голь Мохаммад утверждает, что этих двоих вместе с пленными афганцами потом расстреляли за крепостной стеной. А Исламутдину, перебежавшему к моджахедам, они сохранили жизнь. Его потом видели в другом лагере, откуда все предатели уходили на запад.

По словам Голь Мохаммада, руководителем восстания был человек по имени Файзулло.

В нашем альбоме он указал на фотографию сержанта Сергея Боканова, пропавшего без вести в провинции Парван в апреле 1981 года. Однако его не было в списке, переданной российскому МИДу пакистанской стороной в 1992 году, который стал основным документом, свидетельствующим о подвиге этой горстки храбрецов.

Хорошо помнит Голь Мохаммад рослого пленного по имени Абдурахман, но в альбоме его фотографии он не нашел. Всего восставших, по утверждению Голь Мохаммада, было 9 человек - после бегства предателя Исламутдина. Бывший афганский офицер утверждает, что он сам и еще четверо афганцев находились вместе с русскими, и поэтому до мельчайших подробностей помнит детали этой трагедии, продолжавшейся до утра 27 апреля, когда у восставших закончились патроны.

Когда наступило временное затишье, один из русских, тяжело раненный в ногу, стал уговаривать Файзулло принять условия капитуляции, выдвинутые Раббани. Файзулло в ответ на это направил на паникера автомат и застрелил его на глазах у всех. Восставшие понимали, что моджахеды никого из них не оставят в живых, и приняли решение подорвать себя вместе с арсеналом. Они стали раскрывать ящики с ракетами, но перед тем, как бросить туда гранату, Файзулло подозвал к себе афганцев и объявил им, что те могут уходить, так как сейчас тюрьма вместе с арсеналом взлетит на воздух. Он им дал несколько минут, чтобы они успели уйти на безопасное расстояние, но, выбравшись за крепостные стены, сразу же попали в руки моджахедов. Их переправили в другой лагерь вместе с узбеком Рустамом, Виктором и Исламутдином. Дальше их дороги разошлись, и что с ними стало, Голь Мохаммад не знает.

Бывший офицер армии ДРА считает, что если бы не подвиг пленных «шурави», то его давно бы уже бросили на съедение собакам. Афганцев, воевавших на стороне правительственных войск, моджахеды убивали со звериной жестокостью. Именно Голь Мохаммад дал ключ к нашему расследованию, когда мы показали ему фотографию Людмилы Торн с советскими узниками Бадабера, переданную Комитету американской комиссией по военнопленным и пропавшим без вести.

Бородатый пленник, ухмыляющийся в объектив, оказался тем самым Исламутдином, который перебежал к моджахедам в первые минуты восстания и предупредил их о заговоре русских ...

ПОДВИГ, КОТОРЫЙ ПРИКАЗАНО ЗАБЫТЬ?

В этой истории еще рано ставить точку. Спустя двадцать два года после восстания Рустамов опознал в Голь Мохаммаде офицера-«бабраковца», сидевшего вместе с ним в одной камере. Уже одно это обстоятельство служит основанием для того, чтобы прислушаться к голосам обоих свидетелей. Они говорят о подвиге, который остался в сердцах простых людей, но не нашел места в историографии афганской войны. Комитет по делам воинов-интернационалистов дважды выступал с ходатайством о награждении участников восстания в лагере Бадабер, но кроме президентов Казахстана, Белоруссии и Украины, этот призыв больше никто не услышал. Министерство обороны России свою позицию прокомментировало просто - «по прошествии 20 лет, трудно объективно оценивать те события и конкретные личные заслуги их участников». Это значит, что если есть информация об этом подвиге, то она закрыта. А свидетели, считается, в живых остаться не могли. Из всего «бадаберского» списка героев, представленных для награждения генералом Аушевым, чиновники из Минобороны выбрали только одного – Сергея Левчишина. Для остальных, видимо, не хватило орденов.

                                                                                                           Евгений Кириченко, военный журналист.

Всего же на сегодняшний день известны следующие имена узников Бадабера, поднявших восстание в лагере:
1. Белекчи Иван Евгеньевич, 1962 г.р., Молдавия, рядовой,
2. Васильев Владимир Петрович, 1960 г.р., г. Чебоксары, сержант
3. Васьков Игорь Николаевич,1963 г. р., Костромская область, рядовой;
4. Дудкин Николай Иосифович, 1961 г. р., Алтайский край, ефрейтор;
5. Духовченко Виктор Васильевич, 1954 г.р., Запорожская область, моторист-сверхсрочник;
6. Зверкович Александр Николаевич, 1964 г.р., Витебская область, рядовой;
7. Кашлаков Геннадий Анатольевич, 1958 г.р., Ростовская область, младший лейтенант;
8. Коршенко Сергей Васильевич, 1964 г.р., г. Белая  Церковь, младший сержант;
9. Левчишин Сергей Николаевич, 1964 г.р., Самарская область, рядовой;
10. Матвеев Александр Алексеевич, 1963 г.р.. Алтайский край, ефрейтор;
11. Рахинкулов Радик Раисович, 1961 г.р., Башкирия, рядовой;
12. Сабуров Сергей Васильевич, 1960 г.р., Хакасия, лейтенант;
13. Шевченко Николай Иванович, 1956 г.р., Сумская область, вольнонаемный водитель;
14. Шипеев Владимир Иванович. 1963 г.р.. г. Чебоксары, рядовой.

Со времен восстания никто из отечественных дипломатов или военных в Бадабере так и не побывал.



1

1






 Людмила Торн: Я уже два года старалась устроить эту поездку. Я принимаю участие в таком проекте, он называется Радио Свободный Кабул. Этот факт мне помог приехать, потому что у меня уже контакты возникли в Пакистане с моджахеддинами. И я поехала, как вы, может, знаете 3 февраля в Афганистан и там была почти 3 дня.

Корр.: Какова была цель вашей экспедиции, и кто был вместе с вами?

Людмила Торн: Я уже с самого начала этой несправедливой войны подумала, как и многие русские люди, что делают советские солдаты в Афганистане, почему им там надо умирать, за что? Я знала, конечно, что у этих солдат нет выбора, им приходится либо умирать за то, во что они не верят, или сначала, когда повстанцы не брали живых пленных, их убивали. Это тоже было ужасно. Я решила дать возможность солдатам передать их мысль, чтобы мир услышал их голоса и чтобы люди поняли, в каком очень тяжелом положении они находятся. И, слава богу, мне удалось это сделать. Я поехала с телевизионной группой - с Эй-Би-Си, которые засняли все, и программу показали в Америке 17 февраля.

Корр.: Какое впечатление произвела на вас встреча с этими советскими солдатами? В каких условиях они содержатся в лагере повстанцев?

Людмила Торн: Я разговаривала с семью солдатами. Шесть из них сами перешли. Как один молодой солдат мне сказал, Сергей Мещерляков, когда я его спросила: "Сережа, почему советские солдаты сдаются?". Он сказал: "Поймите, мы не сдаемся, мы переходим по собственному личному убеждению, что это несправедливая война, это бессмысленная война, и мы не хотим умирать за эту несправедливость". Их содержат хорошо, гуманно, не так, как содержат пленных моджахеддинов коммунисты и армия Бабрака Кармаля. Они едят то же, что моджахеддины едят. Четверо из солдат, с которыми я разговаривала, изучают сейчас Коран и религию ислам и фарси. Четверо уже хорошо болтают на фарси. И эти четверо очень хотят приехать в Америку. Один солдат закричал, когда я уезжала: "Людмила, возьмите меня с собой! Я не хочу возвращаться в Советский Союз". Они понимают, что с ними может там быть. А седьмой мальчик, 19-ти летний Мансур Алладинов из Ташкента, он сам не перешел, его взяли в плен 5 января этого года. Он доставлял почту.

Корр.: Эти шесть солдат, которых вы назвали, сдались в плен организованно, все вместе, я имею в виду: или каждый сам по себе, не сговариваясь с остальными?

Людмила Торн: Нет, они сдались в разных местах, в разное время. Александр Жураковский перешел 16 марта 1982 года. Это молодой солдат из поселка Пологи. Валерий Киселев перешел 14 февраля 1982 года. Сергей Мещерляков и его друг Гриша Сулейманов пришли вместе. Это было ночью с 3 на 4 июня 1982 года, и два других солдата - рядовой Федор Хазанов и Акрам Файзулаев - тоже вместе перешли в середине мая 1982 года.


1



Несломленный! Николай Шевченко в лагере Бадабер (Зангали). Пакистан. Фото августа-сентября 1983 года

1

 Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.


Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 212 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (0)


 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.














                                              278-й ОДКБр  (O. Beregov)





























В 1979 году Пилипенко Александр Владимирович  был призван в ряды Советской армии. По окончании "учебки" получил специальность "командир инженерно - сапёрного подразделения ". В звание сержанта успешно отбыл в войска, в город Каунас (Литва). 

Вскоре в его воинскую часть пришла разнарядка о формировании новой роты  для отправки в Афганистан, необходимы были сапёры. Там и  продолжилась служба Александра.
В Кашире формировался Дорожно-Комендантский батальон. В течении месяца, было сформировано четыре роты. Солдаты жили в палатках. Получили новую технику от Горьковского автозавода, обкатали  её и, спустя определённое время, погрузились и отправились на юг, в Афганистан. Ехали двумя эшелонами в разное время. Первого июня пересекли границу с Афганистаном, и СССР остался позади.
"Пугала неизвестность. В то время  мы не понимали, что такое Афган" - вспоминает Александр.

Первые потери батальон понёс сразу же после пересечения границы. В первый же день, до начала марша. Во время обстрела погиб один из солдат – Химич В.Н. Второй солдат был тяжело  ранен, его отправили в госпиталь. В часть он так и не вернулся, судьба этого бойца осталась неизвестна...
 
На место службы прибыли к вечеру. Поутру получили первые впечатления – от природы. Высеченные горы, никакой растительности. Но больше всего поражали рисовые поля, расположенные по склонам гор с таким расчётом, чтобы вода заливала их постоянно. И крестьяне, пашущие на быках пересохшую глину деревянными сохами.

Так начался первый день у советских ребят. Обычная служба. Потихонечку обустраивались, знакомились, привыкали к местности, климату. Солдаты теряли сознание в строю из-за невыносимой жары. И температура с каждым днём только лишь возрастала. Но молодые организмы быстро адаптировались.

Большинство солдат заболели желтухой. В первые дни этой болезни пропадает аппетит. Довольно быстро эта участь постигла и Александра. Его отправили в госпиталь в Пули - Хумри. Огромный горизонт с госпиталем, складами, находящийся в шестидесяти километров от места расположения части. Четыре дня пробыли в Пули – Хумри. После чего солдат перевезли на вертушке в Термезский госпиталь. "Здесь мне захотелось кушать, но это было не реально". Госпиталь был переполнен. В помещении не хватало мест для солдат и кровати размещали на улице. Еду выдавали через маленькое окошко – один раз в день. На всех не хватало.
После мучительных дней в Термезе, бойцов  отправили в Самаркандский госпиталь. Госпиталь оказался достойнее предыдущих, если не брать во внимание, что ребята с болезнями Боткина и тифа лежали в одной палате. Бойцы  умудрялись болеть двумя этими болезнями одновременно. После госпиталя последовала пересылка вертолётом в Пули – Хумри, и на попутной колонне в часть. 
   
"Через дорогу от наших палаток находилась старая крепость. Под глухой стеной, мы огородили колючкой часть территории. Поставили бензовозы. Получилось  подобие склада ГСП (горючего смазочного материала), поставили караульных, " – рассказывает Александр.   
– "Однажды ночью я был разводным, и мы с караульным  пошли менять смену. Во время пересменки с крепости была выпущена пулемётная очередь, она прошла так близко  от моего левого уха, что я почувствовал её горячий ветер". К счастью, в этот вечер никто не пострадал, но ночь оказалась бессонной...
Через определённое время началась стрельба. Рисовое поле - единственное место, где можно было укрыться от свинцовых пуль. Холодные ночи. Лезть в воду у солдат не было никакого желания, но выбора не оставалось.
На подмогу к нам прибежали лейтенант и двое ребят из пехоты. Их батальон базировался рядом с нашим. "Ребята прибыли в Афган раньше нас, это сказывалось на их опыте".

Р. Сытник



















































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































Трагедии на Саланге

Автор: Валерий

35-я годовщина трагедии на Саланге 3 ноября 1982 года В этот день произошла самая массовая одновременная гибель советских солдат за всё время нахождения в Афганистане контингента советских войск. Главной особенностью этой потери стала её небоевая причина - произошло отравление личного состава выхлопными газами техники. Подобные единичные случаи в Афганистане происходили ранее и будут происходить позднее, но это была вторая массовая гибель людей именно на одном определённом участке, произошедшая из-за особенностей места происшествия и отсутствия элементарной службы регулирования движения на одном из самых ответственных и опасных отрезков дороги стратегического значения. Перевал Саланг - перевал в горах Гиндукуш, связывающий северную и южную часть всего северо-востока Афганистана.

В районе перевала в 1970-е годы советскими специалистами и рабочими был проложен горный тоннель сквозь скальный массив протяжённостью около 2700 метров. Тоннель не был обеспечен системой мощной вентиляции и в нём периодически происходили несчастные случаи с отравлениями людей выхлопными газами от работающей техники. 24 февраля 1980 года произошла первая массовая гибель советских военнослужащих, когда в результате дорожно-транспортного происшествия в тоннеле произошла остановка колонн 2-й зрбр, 186-го мсп и техники некоторых других частей. В результате скопления работающей техники произошло отравление нескольких десятков военнослужащих, в результате чего скончалось 19 человек. Никаких выводов из этой трагедии сделано не было и она повторилась спустя 2,5 года.

3 ноября, около 12.00 (кабульское время) в тоннеле находились: колонна автомобильной роты 221-го обмо ВВС, следовавшая из г. Кабул в г. Пули-Хумри провинции Баглан для заправки, состоявшая из примерно 40 пустых наливных цистерн; колонна из состава 177-го мсп, 1074-го ап и 1003-го обмо 108-й мсд следовавшая из г. Баграм провинции Парван в г. Пули-Хумри провинции Баглан, в количестве около 20 автомобилей; около 10 автомобилей из состава 762-го орвб МА и некоторых других частей, а также около 100 грузовых автомобилей и автобусов с афганскими военнослужащими и гражданскими лицами. В центре тоннеля произошло столкновение грузового автомобиля КамАЗ автомобильной роты и афганского автомобиля, в результате чего произошёл затор движения. Тоннель в считанные минуты заполнился выхлопными газами от работающих двигателей.

Уже после случившегося дорожно-транспортного происшествия, в тоннель вошла сводная колонна 103-й гв. вдд в количестве около 30 автомобилей и бронетранспортёров, следовавшая за боеприпасами из г. Кабул в г. Термез Узбекской ССР. Все советские воины оказавшиеся в тоннеле, приняли самоотверженное участие в спасении товарищей и афганских граждан, но большинство из тех, кто находился вблизи центра тоннеля - погибли в результате отравления выхлопными газами.

Общее количество погибших советских военнослужащих составило 64 человека. Количество погибших афганцев неизвестно, но предположительно это число составляет 112 человек. В некоторых западных источниках содержится недостоверная информация о том, что трагедия произошла в результате взрыва бензовоза и последующего пожара, в результате чего погибло якобы от 1500 до 2700 человек. В российских источниках также время от времени приводится недостоверная информация о том, что якобы трагедия явилась результатом "диверсии" душманов. Во всяком случае, эта версия активно ходила в среде солдатских слухов, а также служила частичным оправданием нелепой гибели военнослужащего в официальном уведомлении по месту жительства или призыва.

Погибли 3 ноября в результате отравления угарным газом в тоннеле перевала Саланг провинции Баглан:

1. лейтенант Анисимов Анатолий Михайлович - помощник начальника отдела материально-технического обеспечения
2. младший сержант Алимов Рахматулло Курбанович
3. младший сержант Холбеков Янгибай Мустанович
4. рядовой Зазарашвили Баграт Одарович
5. рядовой Ишмухамедов Арифжан Туйчиевич
6. рядовой Кегеян Юрий Ардавасович
7. рядовой Куценко Владимир Николаевич
8. рядовой Мелишкевич Андрей Станиславович
9. рядовой Хангельдыев Марат Гельдиевич
10. рядовой Худойкулов Джанги Кенджаевич
11. прапорщик Литвин Иван Сергеевич - начальник аптеки 221-го обмо ВВС
12. младший сержант Ваарпуу Райво Эвальдович - 221-й обмо ВВС
13. рядовой Баланов Иван Валентинович - 221-й обмо ВВС
14. рядовой Бородин Анатолий Анатольевич - 221-й обмо ВВС
15. рядовой Голованов Геннадий Иванович - 221-й обмо ВВС
16. рядовой Дурнев Сергей Анатольевич - 221-й обмо ВВС
17. рядовой Кузнецов Виктор Сергеевич - 221-й обмо ВВС
18. рядовой Кузьмицкий Алексей Владимирович - 221-й обмо ВВС
19. рядовой Мурадов Алишер Хабибулаевич - 221-й обмо ВВС
20. рядовой Мухачёв Николай Аркадьевич - 221-й обмо ВВС
21. рядовой Залов Али Ахад-оглы - 177-й мсп 108-й мсд
22. рядовой Казаченко Александр Николаевич - 177-й мсп 108-й мсд
23. рядовой Санкин Иван Петрович - 177-й мсп 108-й мсд
24. рядовой Эскендаров Якуб Сейфуллахович - 177-й мсп 108-й мсд
25. старший сержант Темиров Казбек Солтанович - 1074-й ап 108-й мсд
26. сержант Ахматханов Саид-Магомед Тагирович - 1074-й ап 108-й мсд
27. младший сержант Васильев Виктор Петрович - 1074-й ап 108-й мсд
28. младший сержант Марданян Меружан Генрикович - 1074-й ап 108-й мсд
29. рядовой Геворгян Гурген Гришаевич - 1074-й ап 108-й мсд
30. рядовой Немцов Николай Петрович - 1074-й ап 108-й мсд
31. рядовой Цецхладзе Роланд Малшевич - 1074-й ап 108-й мсд
32. младший сержант Туйкулов Учкужан Маматович - 1003-й обмо 108-й мсд
33. рядовой Агажанов Агажан Сапаркеличович - 1003-й обмо 108-й мсд
34. рядовой Ибрагимов Акбар Кабилович - 1003-й обмо 108-й мсд
35. рядовой Мовлаев Сулеман Али-оглы - 1003-й обмо 108-й мсд
36. рядовой Наумов Владимир Александрович - 1003-й обмо 108-й мсд
37. рядовой Николишвили Александр Несторович - 1003-й обмо 108-й мсд
38. рядовой Номазов Кулмурат Абдимажитович - 1003-й обмо 108-й мсд
39. рядовой Остапенко Николай Леонидович - 1003-й обмо 108-й мсд
40. рядовой Сиразетдинов Рафик Мидхатович - 1003-й обмо 108-й мсд
41. рядовой Терегулов Радик Рафаилович - 1003-й обмо 108-й мсд
42. рядовой Усманов Рамис Равильевич - 1003-й обмо 108-й мсд
43. лейтенант Байназаров Абдимумин Ахмедович* - командир автв 118-го оавтб 159-й одсбр
44. сержант Омельянчук Леонид Иванович - 118-й оавтб 159-й одсбр
45. рядовой Тишаев Изатулла Мамадалиевич - 118-й оавтб 159-й одсбр * в ВКП отмечен также как Бойназаров Абдимумин Ахмедович, погибший 3 октября
46. прапорщик Соколов Валерий Павлович - старший техник 3-й автр 466-го оавтб 159-й одсбр
47. рядовой Алимжанов Хасанбай Абиджанович* - 466-й оавтб 159-й одсбр
48. рядовой Арипов Муродил Расулович - 466-й оавтб 159-й одсбр
49. рядовой Ахранкулов Анвар Рахманович - 466-й оавтб 159-й одсбр * по ВКП погиб 6 ноября
50. рядовой Вовк Владимир Григорьевич - 863-й оавтб 159-й одсбр
51. капитан Судникович Александр Николаевич - инженер отдела 342-го УИР
52. лейтенант Морозов Олег Константинович - командир автв 342-го УНР
53. ефрейтор Товстограй Игорь Алексеевич - 2018-й осмб 1154-го УНР 342-го УИР
54. рядовой Черданцев Владимир Анатольевич - 1715-й овсб 1124-го УНР 342-го УИР
55. майор Заболотный Леонид Васильевич - начальник автомобильной службы 45-го оисп
56. рядовой Кумаритов Мераб Черменович - 45-й оисп
57. рядовой Лисаковский Андрей Степанович - 45-й оисп
58. младший сержант Сохибов Махсатуло Амонович - 762-й орвб МА
59. рядовой Величко Владимир Николаевич - 762-й орвб МА
60. рядовой Меркулов Виктор Анатольевич - 762-й орвб МА
61. лейтенант медицинской службы Тулин Шамиль Мунирович - начальник медицинского пункта 62-го осадн 103-й гв. вдд
62. гвардии рядовой Кравченко Игорь Сергеевич - 357-й гв. пдп 103-й гв. вдд
63. майор Малышев Валерий Иванович - заместитель командира 3-го тпб 276-й отпбр по технической части
64. старший лейтенант Красовский Михаил Александрович - начальник отдела хранения бронетанковой техники 3553-го склада бронетанкового имущества 40-й общевойсковой армии


* * *


Александр Могильников.: С 3 октября 1983г. по 13 ноября 1984г. я был помощником начальника опергруппы армии по автомобильной службе на перевале Саланг. Собственно, опергруппа и была создана из-за ЧП в тоннеле. При встречном движении произошла авария, из-за загазованности погибли люди.

После этого движение было только односторонним - сутки с севера на юг, сутки с юга на север, по времени - начало движения в 9:00, заканчивали в18:00.Тоннель проходили тридцатками (одновременно 30 машин), спереди и сзади тридцатку сопровождали УАЗ-469 дорожной бригады. На северном и южном порталах тоннеля дежурили 2 эвакогруппы (бортовой тягач Зил-131 и гусеничный БТС).

Наш личный состав обязательно имел противогазы с гопкалитовым патроном. Перед проходом тоннеля обязательный инструктаж по использованию гопкалитового патрона в условиях загазованности (моя прямая обязанность). При сильной загазованности (определяли по четвёртой лампе освещения тоннеля) - если её не видно, проход колонн останавливали на 30 минут.

Штатная вентиляция была сделана нашими метростроевцеми, можно сказать, на века. Работала она нормально, но во время боевых действий нагрузка на тоннель возросла десятикратно, никто не предполагал такой грузопоток.

Кстати, тоннель обеспечивала электроэнергией электростанция с четырьмя мощными морскими двигателями (одновременно работали два, два обслуживались), охлаждались горной водой прямым потоком - на выходе у нас была 24 часа в сутки горячая вода. Было построено рядом ниже с электростанцией помещение ("БАНЯ"), где внутри из трубы диаметром 60-80 см текла эта горячая горная вода из двигателей. Весь личный состав нашего гарнизона там мылся и стирался, афганцы (рота трудармии) также там мылись и стирали свою одежду. Вентиляционные установки (шахты) обслуживала бригада 3-5 человек из афганцев. Начинали работу они в 8:00.

И ещё важная деталь - естественный поток воздуха продувал тоннель с севера на юг. Когда случилась катастрофа в тоннеле в ноябре 1982 года, те люди, кто эвакуировались в сторону Северного портала - выжили, погибли те, кто направился к Южному порталу...

Ещё - перед полным закрытием тоннеля в 19:00 с северного портала отправлялась группа 3-5 человек сапёров с собакой для полного обследования тоннеля и вентиляционных шахт от минирования, шли пешком до южного портала, обратно возвращались на уаз-469 дорожной бригады. После этого входы в тоннель с обоих сторон блокировали БТРы...

Вот как-то коротко о тоннеле Саланг, где я служил 13 месяцев...


* * *


игорь м.: Да именно так и было. Не было команды заглушить двигатели, потому что не знали точно, что произошло и думали что это нападение. И вообще сзади и в середине колонны не знали что творится спереди, почему встали. После этого потери наших войск в ДРА засекретили и в службе "ПАЛ" (паталого-анатомическая лаборатория) в Термеза изъяли книгу потерь, которая там велась. До этого эту книгу засекретили, когда наш разведбат попал в засаду и понёс большие потери.
























 Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.


Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 986 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (0)


 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.
1

1



С любимыми не расставайтесь ...

АЛЕСИН Вячеслав

  Ну вот и настало время самому взяться за написание мемуаров. Нет, не для того, чтобы рассказать, какой я был герой за неполные 3 месяца службы в Афганистане. Просто, порывшись вдоволь в последнее время по афганским сайтам (ну что поделаешь, не отпускает эта тема), хочется рассказать о тех событиях, которые описаны сухим языком армейских сводок и участником которых был я сам. Да еще о той бестолочи, что зовется человеческой судьбой и как она может с нами обойтись.

  Коротко о себе. Призвался я в теперь уже далеком ноябре 1978-го, после окончания Алма-Атинского Энергоинститута, не имевшего военной кафедры. Призвался на 1,5 года,согласно существовавшего тогда порядка, в простые солдаты. Первый год прошел как у многих тогдашних срочников. Сначала полгода учебки в пгт. Гвардейский, который многие называют Отаром по названию ближайшей ж/д станции, потом еще полгода там же, но уже в медсанбате связистом, где у меня ну совсем не заладились отношения с начальником штаба. В связи с последним, весть о переводе всех "умников”, гордо носивших на своих ХБ синие "поплавки”, честно заработанные учебой в ВУЗ-ах нашей необъятной Родины, в линейные части из показательной Отарской учебной Дивизии была для меня сущим спасением. Я был готов ехать куда угодно. ”Куда угодно” оказалось родной Алма-Атой, куда я попал благодаря простой задушевной беседе с сержантами-"покупателями”, прибывшими в нашу дивизию за "молодыми” и поселившимися в расположении нашей роты. Они и порешали мое назначение в гвардейскую 77800 со своим старлеем. Тот и не ведал, что везет в Алма-Ату алма-атинца, да еще и майского дембеля.

  На новом месте я стал воплощать свой талант художника, оформляя Ленинскую комнату роты связи. Оформлял не спеша, чтобы до дембеля хватило. Честно скажу, служил в режиме пятидневки 5 дней служу, 2 дня дома. В общем не служба, а разврат….

  Так продолжалось до 26-го декабря 79-го. Той ночью наш полк неожиданно был поднят по боевой (!!!!!) тревоге. Старшина роты, простой русский парняга Паша Утышев, ходил по казарме и бодро приговаривал, попинывая нерадивых "молодых”: "В Иран едем, воевать будем!”. Почему то тогда потенциальной ”горячей точкой” считался Иран, где недавно скинули шаха и у власти во всю располагался имам Хомейни, первым делом выгнавший из своей весьма мусульманской страны совсем еще скромных в те времена американцев.

  Растащили оружейную комнату, забыв впопыхах гранатомет, потому, как приписанный к этой "шайтан-трубе” рядовой Коля Фокин и не ведал, что он гранатометчик, а не мастер по починке офицерских телевизоров. Потом побежали всей ротой в автопарк к своим КШМ-кам (Командно-Штабная машина). Там я, впервые за полтора месяца службы в части, увидел свою ”Чайку”, КШМ на базе БТР 50ПБ, которой предстояло стать моим домом на ближайшие три месяца. А по центральной полковой аллее от КПП одна за другой шли городские маршрутки-РАФики, завозившие в расположение полка запасников-"партизан”. Пару дней, мы слонялись между столовой, автопарком и казармой. "Партизаны” безбожно в открытую пьянствовали, да и нас никто особенно не допекал. Потом короткий марш до пос. Энергетический, погрузка на платформы, пьяные прощания "партизан” с женами и детишками и……. И короткий звонок отцу со станции Алма-Ата-1. Это от бати я впервые услышал слова "Афганистан” и "интернациональная помощь”. Ведь мы свято верили, что едем на учения в Узбекистан, куда полк уже выезжал весной того же 79-го. А отец мне про заявление ТАСС о судьбоносном решении престарелого советского руководства ввести войска в неведомый Афганистан….. И уже совсем дрогнувшим голосом: "Славка, вас наверное туда засылают, ты уж там”…. А откуда мне было все это знать, если за пару недель до тревоги якобы для инвентаризации были изъяты все радиоприемники и телевизоры, а почта чудесным образом перестала приходить? Работали "соответствующие органы”, ой как работали….

  Чем дальше по Узбекистану шел наш эшелон, тем становилось тревожнее, не выходил из головы прощальный разговор с отцом. Навстречу все чаще попадались такие же как и наш эшелоны – пять-шесть плацкартных вагонов для личного состава и десятка полтора платформ для техники. Только встречные были похожи на Летучих Голландцев – они были пусты, в вагонах ни души, а на платформах, где еще недавно, на радость станционным пацанам, красовалась техника, валялись деревянные брусья и остатки крепежной проволоки тоскливо раскачивались то ли от встречного ветра, то ли в такт перестуку колес. Сравнение этих поездов с мертвым кораблем пришло на ум внезапно и так же, как и древних моряков, видевших корабль призрак, меня мутно давила одна и та же мысль. Неужели и нам предстоит вот так же как и недавним обитателям встречных, раствориться в непонятной бездне?.....

  Термез и вовсе напоминал прифронтовой город из кино. Вся станция была забита военными эшелонами, на перроне сплошь военные. Дааа… Неслабые учения намечаются…

  Разгружались прямо в новогоднюю ночь. Не было в моей жизни более "романтичного” Нового Года. Да и не надо….. Согнали технику с платформ, построились в шеренгу, ждем чего-то. Тут команда "Сомкнуться кольцом”. В середине оказался чужой полковник и наши штабные. Он то и благословил нас на скорый переход границы с целью оказания интернациональной помощи братскому афганскому народу и о необходимости соблюдать при переходе границы дисциплину, т.к. передовые части были обстреляны и понесли первые потери. Срочники дисциплинированно молчали, похмельные "партизаны” недовольно завыли. Кто-то даже предложил полковнику сходить на х.. вместе с интернационализмом. Служивый никак не отреагировал на предложение, только тихо, задумчиво, как бы для себя, произнес: ”На х.., не на х.., а воевать придется…..”

  Потом короткий марш и расположение в песках под Термезом, где за парой невысоких барханов была видна Аму-Дарья, ставшая вскоре просто "речкой”, и, которой было суждено на долгие 9 лет разделить судьбы шестисот двадцати тысяч советских парней на "до” и "после” этого простого, знакомого со школьной скамьи географического названия….

  Уже на следующий день в полку появились лохматые по тогдашней моде гражданские специалисты, по-скоморошьему одетые в не по размеру пригнанную военную форму старого "гимнастерочного” образца. Они в спешном порядке пытались хоть как-то привести в порядок далеко не безупречную технику "придворного” алма-атинского полка, регулярно принимавшего участие в показных парадах на площадях столицы Казахстана.

  Один из таких "спецов” установил на борт моей "Чайки” новую Р-111 и у меня стало аж 3 рабочие радиостанции из пяти против двух, что были установлены на такой же машине, которой командовал мой друг Олег Михайленко. Как выяснилось позднее, это и определило мое участие в событии, ради которого написаны эти строки.

  Вечером 3-го января нас, начальников КШМ, собрал нач. связи полка капитан Саенко, который объявил о завтрашнем переходе границы. Нам были выданы радиоданные и наши машины были распределены по подразделениям полка. «Нормальным» достались привычные для военного уха позывные, "Рубежи” и "Грозы” а мне, как по заказу, «приклеили» позывной "Малина 81”. Что к чему?.... Моя КШМ-ка была закреплена за командиром полка подполковником Смирновым. Несмотря на то, что в роте были две абсолютно новые КШМ-ки на базе БМП, комполка не любил передвижение на гусеничной технике, делая предпочтение более комфортабельному БТР-у.

 Уже ночью экипажи получили боекомплект – по два автоматных рожка на ствол плюс по два ящика гранат и по ящику сигнальных ракет на машину. Гранаты были странным образом поделены в пропорции 50/50 на оборонительные и наступательные. Почему-то язвительно представился мой бравый экипаж, лихо переходящий от атаки к обороне и применяющий то Ф-ки, то РГД в зависимости от тактики и стратегии предстоящей компании. Сам я даже не представлял, как обращаться с этими штуками. С автоматом АК74 был знаком "куда лучше” – за год безмятежной службы выпустил аж 9 патронов (3 к принятию присяги и 6 в отарском медсанбате), получая за свою стрельбу неизменные зачетные "четверки” без проверки результатов этой пальбы.

  4-го января предрассветная тишина спящих барханов была нарушена ревом почти разом запустившихся сотен моторов. Кристально чистый воздух наполнился синим смрадом работающей техники. Гвардейский Выборгский орденов Ленина и Александра Невского Краснознаменный 186-й мотострелковый полк пошел к переправе…..

  Первой ушла разведрота, примерно через полчаса 1-й МСБ. Комполка шел со 2-м МСБ. Практически сразу же, как колонна стала вытягиваться в ленту, связь у меня пропала, кое как слышал только соседей, 1-й и 3-й МСБ. Разведрота, "колесные”подразделения и техзамыкание отзывались тоскливым шуршанием в наушниках. Ситуация была ясна как то январское утро радиостанция, предназначенная для работы на ходу, в колонне, оставалась неисправной. Смирнов начал отчитывать Саенко и потребовал разобраться. Но кому, как ни начальнику связи полка, было знать о состоянии техники в роте? Однако капитан Саенко был тот еще артист! Он приказал мне через перегородку, разделявшую командный и радио отсеки вылезть "на броню”, где, размахивая перед моим носом своим ПМ-ом пообещал расстрелять меня в придорожных кустах. Весь этот спектакль проходил на глазах ошалевшего погранца, как будто сошедшего с агитационной открытки, застывшего с автоматом наперевес прямо напротив полосатого столба с надписью СССР. Расстрел был отложен до худших времен, а командир полка, матеря Саенко, перешел в шедшую следом БМП-эшную КШМ, где со связью было все в порядке. Ко мне подсели два штабных майора и мы зашли на понтон…..

  Что было потом? А потом был Нахрин с мятежным афганским артполком и растерзанными советниками, спуск с перевала без тормозов, закончившийся столкновением со скалой за 50 метров до моста через пропасть, Таликанский обстрел колонны полка 12-го января с первой потерей нашей роты (погиб водитель Турсунбек Худайбердыев по прозвищу "Автобат”), ночные догонялки полка колонной из четырех, только что отремонтированных, машин, неудачный поход на Файзабад с его завалами и промоинами….. И сводки, еженедельные сводки о потерях. Странное, тупое чувство владело мной, когда я передавал их в штаб Армии. Цифры, фамилии…. Все это будто не касалось меня. Мой мир заключался в тесном, насквозь промерзшем радиоотсеке, освещенном тусклой бортовой лампочкой и сигнальными "глазками” радиостанций. Днем я видел лобовые стекла расстрелянных грузовиков, оплавленные дырки от "коммулятивов” на бортах БМП и БТР-ов, притащенных откуда то на буксирах. А вечером…. Честно говоря, не задумывался, что за каждой цифрой скрыта ЖИЗНЬ, такого же, пусть и незнакомого мне пацана….. Я просто диктовал положенные передо мной тексты. Все как бы шло помимо меня, я наблюдал это со стороны. То, что приключалось со мной это было мое. А другие… До сих пор не могу объяснить это чувство. Все- таки человек жутко субъективное создание. Перед ним может происходить что угодно, катастрофы, болезни, смерти близких и не очень людей, но он свято будет верить, что сам он вечен, что все плохое с легкостью минует его самого, оставив лишь след в его богатой на жизненные воспоминания памяти.

  В середине февраля я остался один. В том смысле, что мой друг, Олег Михайленко, улетел в командировку в Союз за новой машиной взамен вдребезги разбитой еще во время переправы через "речку”, когда в его "Чайку” на всем ходу врезался танк. Я, плача, стоял на краю вертолетной площадки, мои плечи еще хранили крепкое пожатие друга, а МИ-8 уносил его, пусть и не надолго, на спокойную Родину, которая была всего в 100 км от меня. Никто из окружавщего солдатского братства не был мне так близок, как Олег. Ведь мы с ним жили в одном доме, учились в одной школе, потом 5 лет в Энергоинституте, и, самое главное, год в Отаре были рядом. А после той злополучной аварии Олег, оставшись "безлошадным”, помыкавшись по экипажам, в конце концов пристал к моему. Родственная душа, человек, который был единственной опорой для меня в то время, просто близкий, кому можно было доверить самое сокровенное, кто понимал меня тогда и кого понимал я….

  Тоска была неимоверная, поэтому весть о предстоящем марше из порядком надоевшего Кишима на Кабул была скорее радостной, чем тревожной. Хотя к тому времени "духи” (а мы их тогда еще называли басмачами) уже просекли, что значит КШМ, в первую очередь выбирая их из общего стада цвета "хакки”, редкий марш обходился без обстрела. В "одном” месте уже зудело, скорее хотелось вырваться из плена снежного файзабадского "горлышка” и увидеть бесконечные апельсиновые ряды кундузских лавок. Сдав место расположения какому-то полку, прибывшему аж из Чехословакии (вот "повезло” кому то!), мы потихоньку начали выдвигаться. Уже оказавшись в Кундузе, на одном из сеансов радиосвязи я услышал Олега. Он вернулся из Союза и ждал нас в Пули Хумри, который армейские острословы быстренько переименовали в Хули Помри. Радость предстоящей встречи с другом подогревалась, тем, что меня, с его слов, ждал сюрприз. Когда мы наконец-то встретились, не скрою, было место и слезам, за которые и сейчас не стыдно. Кто знает, что такое друг в Афгане, тот многое знает…..

  А сюрприз оказался не сюрпризом, а Сюрпризищем! Бутылка водки!!! Правда сначала их было три. Дело в том, что в последний день пребывания в узбекском городе Карши (где кстати Олег жил энное время, когда там служил его отец) наш ротный, капитан Курушин, решил напоследок побаловать Олега сотоварищи и сводить откомандированную в Союз команду в городскую баню. Ротный расплачивался, бойцы загружались в свеженькую, только что полученную, "Чайку”, когда к ним (солдатам) подошел незнакомец, сразу признавший в них по хоть и отмытым, но все-таки весьма "кирзовым” физономиям, представителей  славной 40-й Армии. Он быстренько сбегал в ближайший продмаг и принес три бутылки водки и несколько блоков "Примы”. Слабые возражения пацанов типа "не надо, дядя” были безапелляционно погашены словами "Берите-берите, я в 68-м в Чехословакии был, знаю я про этот интернационализм”. На погрузке подарков бравая команда и была замечена ротным. Но пока он бежал за трофеями, водка чудесным образом исчезла в несчетных "загашниках” "Чайки”. Всю дорогу ротный предлагал почетную капитуляцию, но экипаж, все как один, ушел в полный "отказняк”, утверждая, что, в лучшем случае, ротному померещилось такое количество божественного напитка. К слову сказать, капитан Курушин был скорее радиоинженер в погонах нежели завзятый строевик, и его интеллигентная манера разговаривать с подчиненными никак не подвигла последних к добровольной сдаче упавшего с неба счастья. По приезду в Пули-Хумри к экспроприации была подключена "тяжелая артиллерия” – начальник связи полка капитан Саенко. Тот, не долго думая, вызвал Олега и разрисовал ему радужную картину рытья окопов до самого дембеля, если тот добровольно не сдаст подарок. Правда был предложен альтернативный вариант: две бутылки Саенко, одна "хрен с вами”. Бойцы держали совет и, зная крутой нрав нач.связи, согласились на паритетное предложение. Слово Саенко сдержал, и третья бутылка осталась за ее законными обладателями.

  Я добрался до Пули-Хумри где-то 20-го21-го февраля и сразу же был получен приказ: 23-го февраля, в День Советской Армии выдвинуться на Кабул. Праздник решили отметить накануне, 22-го. Под тушенку с луком распили столь трудно доставшуюся бутылку, поболтали, повспоминали, за завтрашний марш тоже "хлопнули”. Когда уже стемнело, стало ясно, что не мы одни отмечали завтрашнее торжество. Сначала редко, потом чаще и чаще туманную темноту неба стали пронзать красно-зеленые штрихи трассерных очередей. На предложение повеселиться откликнулся КПВТ из пули-хумринского госпиталя, взвились сигнальные ракеты, по которым пытались вести прицельную стрельбу все, кто располагал хоть каким-нибудь видом свето-стрелкового вооружения. Трассера уходили за низкие облака, оставляя лишь размытые цветные ореолы, расцвеченное небо напоминало праздничные салюты, которые закатывал наш полк по революционным праздникам в такой уже далекой Алма-Ате… Но только напоминало…. Не было восхищенных криков полусонных детишек, восседавших на плечах своих, когда-то служивших отцов, не было прильнувших к сильным плечам своих защитников жен и еще не жен. Было несколько тысяч немытых, истосковавшихся по праздникам, по беззаботности и легкости их отмечания, взрослых и не очень мужиков, единственным средством развлечения которых было настоящее оружие, созданное совсем не для увеселения. Созданное УБИВАТЬ! А на земле всполохи этого праздничного фейерверка высвечивали мрачные силуэты техники, готовой завтра наматывать на свои колеса и гусеницы новые и новые километры афганских дорог.

  На этот раз мечта подполковника Смирнова сбылась, он расположился в новой олеговской КШМ-ке. Ну а мне предстояло идти с 3-м МСБ, боевые машины которого были распределены между колесной техникой полка. После таликанской бойни, где незащищенные "колеса” попали в ловушку прямо на дороге, мы поумнели, вот только это "поумнение” стоило 12-ти человеческих жизней.

  День прошел без приключений, шли да шли. Уже примелькавшиеся пейзажи крохотных дехканских делянок, бесконечные ряды лавок больших и не очень кишлаков и "г’ори, г’ори, г’ори”……, вспоминались слова из вечно любимого "Мимино” …. Олег, шедший далеко впереди, передавал, что прошли какой-то жутко длинный тоннель. Мы же все карабкались по раскатанным "в лед” шедшими впереди машинами cерпантинам. Вместе с нами поднималась ашхабадская бригада ПВО. Машины таскало из стороны в сторону. Несмотря на приказ не высовываться из люков и усиливающийся мороз, большинство торчало по принципу "одна нога здесь другая там”. Я не был исключением. Будут стрелять или нет это еще вопрос. А вот улететь в пропасть с, похожей на каток, дороги, сидя в законопаченной бронированной банке, шанс был, и немаленький. Глотая ртом морозный, разряженный горный воздух, я все время думал о водителе нашей 603-й, Юрке Токареве. Каково ему сейчас высматривать в узком квадрате маршевого окошка БТРа контуры обледенелой дороги, стены противолавинных галерей, ловить каждое движение впереди идущей машины? А мальчишке девятнадцать лет, восемнадцать из которых он прожил в степном казахстанском совхозе под Целиноградом, и афганские горы первые горы в его жизни…..

  В сумерках подошли к тоннелю. Уже позже, по прошествию лет, я узнал, что благодаря расположению на высоте 3500 метров над уровнем моря и длине в 2700 метров тоннель на Саланге занесен в книгу рекордов Гиннеса. Передо мной же зияла выделяющаяся в свете горящих над входом прожекторов тусклая туманная дыра из которой лениво выходил не то пар, не то дым. Колонна стояла, я, буднично, раз в полчаса докладывал ком. полка через Олега, что движения нет. Cвязь была, как говорят связисты, "на троечку”, от походной АЗИ (антенна зенитного излучения) в горах не всегда было много толку.

  Около 22-00 в тоннеле раздались первые выстрелы. На усиливающуюся в тоннеле стрельбу, ни c того ни c сего, короткой пулеметной очередью огрызнулся БРДМ охраны тоннеля. И началось…… Пальба поднялась нешуточная.

  Я выскочил из машины, а стояла она второй от входа в тоннель, и побежал в сторону группы офицеров, стоявших возле того злополучного БРДМа. После короткого уставного представления и просьбы пояснить ситуацию услышал короткое: "В тоннеле засада, идет бой”. Для передачи такой "новости” "троечки” было не достаточно.

  Ободрав в кровь ладони, я, вручную, (ну неродной он был на моей машине, просто был  воткнут в штатное отверстие и изнутри машины не поднимался!) вытащил "телескоп”, одну растяжку воткнул в снежный сугроб на краю дороги, вторую привязал к двухручной пиле (жутко полезная в Афгане вещь, а пригодилась!) и швырнул в темноту. Дал настройку. Связь была почти идеальная! Доложил… В ответ от Олега – "Будь на связи”….

  В это время кто-то начал колотить по моей броне. Высунувшись из люка, я увидел какого-то бойца. Он истошно орал, чтобы я заводил машину и гнал в тоннель вывозить оттуда людей. По-солдатски доходчиво, не совсем цензурно, объяснил ему, что стою на связи и срываться с места по приказу неизвестно кого не собираюсь. Пришлось даже автоматом его припугнуть и послать по известному адресу. Боец, высказавшись в том же стиле, что думает обо мне и моей родне, растворился в темноте. Позже, уже на "на гражданке”, выпивая в компании таких же, как и я, первых "афганских” дембелей, выяснилось что ночным крикуном оказался еще один мой однокашник по Энергоинституту Сашка Тимошин. Мы 5 лет в одной компании куролесили, а в ту ночь не узнали друг друга! Его термезский полк нес комендантскую службу по трассе Хайратон-Кабул, вот и столкнула нас судьба на Саланге нос к носу.

  По очереди в течение 10-15 минут на меня выходили Олег, нач. связи и ком полка. Я им коротко о том, что услышал от охраны тоннеля, они мне – "Будь на связи”… Наконец я услышал в наушниках незнакомый голос:

  – Кто у аппарата?

  – У аппарата сержант Алесин.

  – Офицеры на борту есть?

  – Никак нет, ст. лейтенант Полянский (а он был старший машины, не помню его должности, кажется ЗНШ батальона) – отсутствует.

  – Сержант, с Вами говорит начальник штаба армии полковник Гришин (мне до сих пор мерещится эта фраза, но в тот день полковник действительно сопровождал наш полк). – Я даю Вам 20 минут на выяснение обстановки и жду доклад…..

  Ну вот, Слава, вылазь из-под своего панциря и ….. Приказ, товарищ сержант. Приказ… Напялил противогаз (а он был бессилен против угарного газа, это я потом узнал), АК на плечо, и в тоннель.

  Там творилось что-то невообразимое. От наполнившего тоннель дыма не было видно противоположной стены. Попадавшиеся навстречу люди были похожи на размытые тени. Кто-то брел к выходу, хватаясь за бетонные стены, кто-то ползал, ошалело матерясь, кто-то уже и не ползал….

  Дышать становилось все труднее, я сорвал противогаз. Стало легче. Наконец добрался до места из-за которого и разыгрался весь этот кошмар. Все было просто как армейский устав – где-то посередине тоннеля заглох танк, а в него врезался грузовик. И почти три часа утрамбованная колонна стояла в тоннеле не выключая двигателей.

  Отравившийся угаром прапорщик-ракетчик застрелился, одурманенные люди на одиночный выстрел ответили перестрелкой. Не было в тоннеле никаких "духов”. СВОИ СТРЕЛЯЛИ В СВОИХ! В панике начали дергать технику, кто-то попал "под раздачу" и по этой причине.

  Разузнав что к чему, я попер обратно – доклад то ждут. На дороге увидел нашего офицера (судя по форме), лежавшего ничком. Приложил пальцы к сонной артерии, пульс был, жив бедолага. Вокруг никого, попытался взвалить его на себя. Тяжелый блин, да и я далеко не "Рэмбо”. Пока возился, краем глаза заметил бородача, быстро идущего к выходу. Наверное это был водитель одной из афганских "бурубухаек”, благополучно забурившихся в тоннель вместе с нами. Жестами показал ему, дескать помогай, не нам одним интернационализм проявлять на твоей земле. Не отказал, сознательный оказался, а может автомата испугался. Вдвоем взвалили ракетчика и поволкли. Я еще и его автомат прихватил, старенький АКС.

  Два автомата, противогаз, вывалившийся из сумки и мотающися между колен, угар и высокогорье начали делать свое дело – я стал уставать. Отдал один автомат помощнику, стало легче, понесли дальше. Пройдя метров 50, мельком взглянул на афганца. Автомата у него не было. Моего автомата! Ведь это его я отдал впопыхах. У меня на плече болтался чужой….. Опять же жестами: "куда дел?”, в ответ характерный взмах руки в глубь тоннеля, мол: "где ты дал, там я и оставил”. Стало не по себе… Что делать? Бросить нашего из-за автомата на глазах у бородатого, или, спасая человека, двигать дальше, навстречу свежему воздуху и трибуналу? Я выбрал второе…..

  Уже когда в тумане зазияла черная дыра выхода из тоннеля, нам навстречу попались бегущие навстречу бойцы. Я передал им нашу ношу, хлопнул по плечу афганца и….. побежал обратно, искать автомат. Все тоннельные галереи были похожи одна на другую. Сколько я бежал не знаю, автомата не было. Начала кружиться голова, во рту усиливался сладковатый привкус, мысли пошли куда-то вразброс. Начала преобладать одна: "вертай обратно, Слава, пока тебя самого вытаскивать не пришлось”….. Выходил из тоннеля уже по стенке, как те, кто попадался мне, когда я только вошел туда.

  На выходе кто-то повалил меня в снег, рванул ворот ХБ. Меня рвало, я жевал снег и вновь блевал….

  Добрался до своей КШМ-ки, вышел на связь и попытался описать все увиденное. Язык явно был не в ладах с мозгами, я понимал, что нес какую то охинею про трупы, разбитую технику, афганского шофера….. Короче полный бред. От меня ждали четкого доклада, а я…. С трудом успокоив меня, поняли в чем дело и велели найти кого-нибудь из офицеров. Долго искать не пришлось, сам собой появился весь в копоти и не на много отличавшийся от меня по степени восприятия окружающего ст. л-т Полянский, который все это время тоже был в тоннеле. С грехом пополам и он втолковал о случившемся. Был дан приказ движения не продолжать, ждать распоряжений. Около двух ночи Полянскому было приказано выяснить наши потери.

  Метрах в пятидесяти от тоннеля стояло здание дизельной электростанции, единственное теплое место на перевале. Туда нам со старлеем и посоветовали сходить офицеры из охраны тоннеля. Тусклые лампочки, горевшие в машинном зале электростанции, освещали жуткую картину. Рядом с бредившими живыми людьми лежали неприкрытые трупы с начинающими чернеть лицами (явный признак отравления угаром), были "огнестрельные” и передавленные колесами и гусеницами. Наших "краснопогонных 200-х” мы насчитали 16 человек. Сколько было ракетчиков не знаю. Уже пробиваясь к выходу я услышал плач. Плакал афганский мальчишка лет 14-ти. Возле него лежал бородач с восковым лицом, почерневшими глазами и чуть приоткрытым ртом. Он был мертв….. Это был, тот самый, что еще несколько часов назад помогал мне тащить нашего офицера…….

  Утро было прекрасным настолько, насколько только может быть утро в зимних горах. Ярчайшее солнышко, искрящийся в его лучах снег! И только строго по-военному разложенные кучи амуниции у входа в тоннель напоминали о вчерашнем. Шапки, противогазы, оружие… Голова трещала как с хорошего бодуна, то ли от высокогорья, то ли от недосыпа, то ли от вчерашней отравы, то ли от всего вместе взятого. Мутно давила одна и та же мысль – "АВТОМАТ”…

  Я побрел к куче оружия, прихватив подобранный вчера АКС, надеясь на авось. Офицеры стоявшие рядом встретили меня весьма не дружелюбно – еще бы, оружие потерял. Один из них правда спросил :

  – Постой, а это у тебя что? – и ткнул пальцем в мою вчерашнюю находку.

  – А это я вчера в тоннеле подобрал.

  От группы офицеров отделился высокий лейтенант с бледным лицом и произнес:

  – Ну-ка, Ну-ка… Да это же мой! Выходит это ты меня вчера оттуда вытащил?

  – Выходит я…

  Офицеры подобрели и разрешили мне порыскать в автоматной куче. И….. О Чудо! Вот он, мой родной. Быстренько пройдя элементарную процедуру на предмет соответствия наличию, я уже через 5 минут сидел на корме моей "Чайки ", нежно поглаживая вчерашнюю потерю. Сценарий предстоящих объяснений "особистам” начал тихо умирать (благо хватило ума не рассказать вчера никому про потерю оружия), и мной овладело чувство жуткой "расслабухи”. Вчерашняя ночь заняла свое место на полочке памяти, а вокруг благоухало горное утро.

  Вспоминалась родная Алма-Ата, Медео с мирными безобидными горами и его катком, известным на весь мир, где я проводил каждое свое студенческое воскресенье с той, которой не было сейчас рядом. Ее не было не просто географически, глупо было бы надеяться на ее присутствие здесь, на Саланге, ее просто не было со мной … Я по-прежнему любил ее и,  мысленно, разговаривал с ней. Разговаривал не только сейчас, откинувшись спиной к похожему на боевую БТР-овскую башню, только без ствола, корпусу бензо-генератора, подставив свою помятую физиономию утреннему солнышку и сощурившись от кайфа продолжения жизни, разговаривал морозными ночами, желая ей спокойного сна, глядя в темноту чужого неба, вспоминал ее, когда "духовские” пули долбили по броне моей 603-й или когда, торча из люка идеальной мишенью, рыскал прожектором по дувалам, заблудившись на ночном марше. Наверное о ней я думал даже чаще, чем о своих "стариках”. Хотя какие они были "старики”, я сейчас – их тогдашний одногодок. А вот отца уже год как нет…….

  В прищур заметил одинокого бойца, бредущего вдоль колонны в сторону тоннеля. Коля Фокин, и опять без гранатомета! Детское пухленькое лицо доброго мультяшного персонала, ленноновские кругляшки очков на нем….

  – Фокин, ты куда? – окрикнул я его.

  – Туда – Коля абстрактно махнул в сторону зияющей тоннельной пасти.

  Выяснилось, что Коля потерялся ночью, отстав от машины, в которой ехал, отлучившись по нужде. Ночевал черте-где, у танкистов. Я был добрый "дед”, тиранить "молодых” не входило в мои моральные устои и я великодушно принял отставшего бойца в свой экипаж. Доложил о "находке” начальству. Саенко, согласно традиции, пообещал расстрелять Фокина как только увидит, ведь тот уже числился среди без вести пропавших.

  Около 16-00 дали команду на движение. Опять в тоннель…. Кто-то сказал, что лучшим подручным средством от угара является обоссанная тряпка, плотно прижатая к носу. Помочившись на запасные портянки и соорудив из них нечто среднее между респиратором и хирургической повязкой мы двинули в тоннель.

  Завелся только один двигатель. Позже выяснилось, что во время подъема на Саланг второй "движок” перегрелся. (К слову, второй заклинит под Чарикаром и мы дойдем до Кабула на еле дышащем и наспех починенном "перегретом”. Там, под Кабулом, мы поставим на нашу машину два новых движка. Персональное дело комсомольца Юрия Токарева о выходе из строя боевой техники будет вынесено на обсуждение комсомольского собрания роты, но он будет оправдан, а в день моего возвращения в Союз Юрка станет водителем КШМ командира полка).

  Оказалось, что дорога в тоннеле сначала немного идет на подъем, а примерно после  середины – на спуск (то-то вчера бегать было трудно). На подъеме мы заглохли. Полянский не растерялся и дал отмашку идущей сзади БМП толкать нас. Водитель БМП оказался просто асом. Мягко, почти без толчка он потащил нас впереди себя. Миновав верхнюю точку тоннельной дороги, наш БТР разогнался по инерции и, после нескольких Юркиных попыток завестись "с ходу”, завелся.

  Выход из тоннеля встречал нас фантастически нереальной картиной. Каждый Охотник Желает Знать Где Сидит Фазан… По мере приближения, выход из этой проклятой норы увеличивался в размере и менял свой цвет. От кроваво-красного, как напоминание о вчерашней трагедии, до нежно сиреневого как знак, чего-то светлого и уже совсем не страшного. Эту игру света подарил нам на прощанье тот самый газ-убийца, что душил нас вчера в тоннеле.

  Вскоре после выхода стемнело. Ехали молча. И вдруг Коля Фокин неожиданно предложил:

  – Товарищ сержант, можно я стихи почитаю?!!!!........

  – Ну давай, Фокин, порадуй – вяло отозвался я.

  И Коля начал читать…. Добродушное, совсем детское, Колино лицо становилось то серьезным, то светлым, то совсем уже "нездешним”. Каждый из нас думал о своем….. А Коля читал…. Читал наизусть Ахматову, Гумилева, Цветаеву! И наконец…..

 

   Как больно, милая, как странно,

   Сроднясь в земле, сплетясь ветвями -

   Как больно, милая, как странно

   Раздваиваться под пилой.

   Не зарастет на сердце рана,

   Прольется чистыми слезами,

   Не зарастет на сердце рана -

   Прольется пламенной смолой.

 

   - Пока жива, с тобой я буду -

   Душа и кровь нераздвоимы, -

   Пока жива, с тобой я буду -

   Любовь и смерть всегда вдвоем.

   Ты понесешь с собой, любимый,

   Ты понесешь с собой повсюду,

   Ты понесешь с собой повсюду

   Родную землю, милый дом.

 

   - Но если мне укрыться нечем

   От жалости неисцелимой,

   Но если мне укрыться нечем

   От холода и темноты?

   - За расставаньем будет встреча,

   Не забывай меня, любимый,

   За расставаньем будет встреча,

   Вернемся оба - я и ты.

 

   - Но если я безвестно кану -

   Короткий свет луча дневного, -

   Но если я безвестно кану

   За звездный пояс, млечный дым?

   - Я за тебя молиться стану,

   Чтоб не забыл пути земного,

   Я за тебя молиться стану,

   Чтоб ты вернулся невредим.

 

   Трясясь в прокуренном вагоне,

   Он стал бездомным и смиренным,

   Трясясь в прокуренном вагоне,

   Он полуплакал, полуспал,

   Когда состав на скользком склоне,

   Вдруг изогнулся страшным креном,

   Когда состав на скользком склоне

   От рельс колеса оторвал.

 

   Нечеловеческая сила,

   В одной давильне всех калеча,

   Нечеловеческая сила,

   Земное сбросила с земли.

   И никого не защитила

   Вдали обещанная встреча,

   И никого не защитила

   Рука, зовущая вдали.

 

   С любимыми не расставайтесь,

   С любимыми не расставайтесь,

   С любимыми не расставайтесь,

   Всей кровью прорастайте в них, -

   И каждый раз навек прощайтесь,

   И каждый раз навек прощайтесь,

   И каждый раз навек прощайтесь,

   Когда уходите на миг!

 

  Трясясь в прокуренном вагоне……

  Никто из нас не знал, куда нес нас восьмиколесный прокуренный вагон №603. Что-то было неправильное в соседстве великих стихов о любви и того, что довелось нам пережить всего день назад. А может наоборот, это и была единственная на то время правота?

 

  p.s. После дембеля я перестал любить горы. Даже проезжая в автобусе по медеусскому ущелью в компании весело щебечащих сверстников и сверстниц я постоянно бросал взгляды на горные карнизы вдоль дороги. И до сих пор от запаха выхлопа работающей на морозе дизельной техники что-то сжимается у меня внутри…….



1

1

 Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.


Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 258 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (0)


 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.














  Getty Images/Patrick ROBERT

















































































































































































































































































































































































































































































































































 Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.


Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 245 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (0)


 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.
1

1




Военная хроника. СЕВЕРНАЯ ДОРОГА



А.Шипунов



Каждой засаде Кандагарского отряда специального назначения на караван противника предшествует подготовка разведгруппы. Выход будет длиться трое суток. Действуем автономно, поэтому все необходимое приходится нести на себе.

Сборы подгруппы минирования проходят перед ротной палаткой. Командир взвода определяет численный состав, назначает старшего, а также указывает тип и количество минно-взрывных средств. Если это «новинка инженерной мысли», проводит дополнительный инструктаж по правилам применения, напоминает о недопустимости попадания изделия в руки противника. Далее мы самостоятельно готовимся к боевому выходу.

Минеров в составе разведгруппы двое или трое, обычно наши заряды одинаковы. Каждый из подрывников представляет равную по огневой мощи боевую единицу. Самое распространенное вооружение — мины осколочные направленного действия. МОН-50 — легкая, простая в обращении, эффективная. Управляем подрывом по проводам при помощи подрывной машинки. Специальный компактный прибор имеет шток. При ударе по нему вырабатывается электрический импульс, который за доли секунды передается на детонаторы. Внутри капсюля разряд в мгновение раскаляет тонкий металлический мостик, вставленный в воспламенительную головку из инициирующего взрывчатого вещества повышенной мощности. Молниеносная реакция продолжается, детонирует пластит в корпусе мины, выбрасывая впрессованные в него осколки в определенный сектор.

Наша задача во время «дневки» — перекрыть опасные направления на подступах к разведчикам. Ночью, если условия будут подходящими, на нас лежит ответственность за установку зарядов на обочине. Необходимо замаскировать и направить мины на транспорт противника, при возможности поразить его. Десять дней назад вблизи от северной оконечности кандагарской «зеленки» мы впервые успешно сработали, остановив подрывом три автомашины.

 «Будь готов»

Я готовлюсь к «войне» так. В первую очередь осматриваю личное оружие. Обязательно потрошу снаряженные автоматные магазины. Контейнеров четырнадцать. Сдвигаю металлическую крышку с нижней стороны. Достаю пружину. Обмотав конец автоматного шомпола бумагой для чистки оружия, удаляю изнутри «рожков» жирный слой пыли. Бегло осматриваю побывавшие в деле патроны, неподходящие без раздумья заменяю новыми. После моей профилактики остается цинк зарядов, пригодных только на первый взгляд. Позже их расстреляют на стрельбище или уничтожат. Такое щепетильное отношение — не прихоть, а расчет на то, что ночью в районе, население которого относится к нам крайне враждебно, мой автомат меня не подведет. Предпочитаю в этом не рисковать.

Два магазина набиваю патронами с трассирующими пулями. Пригодиться они могут в исключительном случае. В ночном бою разбираться, каким видом патронов заряжаешь автомат, нет возможности. Выстрел пулей с горящим в задней части пиротехническим веществом демаскирует позицию. Трассы огней, уходящих от стрелка, четко указывают противнику его местонахождение. Поэтому «специфические» магазины сразу убираю на самое дно правого кармана ранца десантника.

Далее, получив на инженерном складе все необходимое, мы уходим на территорию ротного собачника. Разматываю катушку с двужильным саперным проводом. Шагами измеряю его длину, проверяю целостность изоляции в местах скрутки. Далее подключаю электровзрывную цепь к подрывной машинке, перевожу рычаг прибора в походное положение, резко нажимаю на шток. Загоревшийся индикатор показывает целостность линии. Заново зачищаю и тщательно скручиваю в пучок медные жилы на каждом из концов. Аккуратно накручиваю кабель на вырезанную из фанеры в форме буквы «Н» основу. Катушка готова.

Исправность электродетонаторов проверяю аналогичным способом. Убеждаюсь в том, что рычаг переключателя режимов работы подрывной машинки находится в походном положении, красные сигналы на приливах закрыты. Боец нашей роты в этом месяце лишился глаза — при проверке детонатора оставил переключатель в боевом положении. Ремесло подрывника требует особой подготовки. Работа с веществами, способными, вспыхнув, выделить за доли миллисекунды колоссальное количество энергии, а попросту взорваться, требует осознанного понимания того, что ты делаешь. Мелочей здесь нет. Неосторожность не прощается. Детонатор опускаю в неглубокую 30-сантиметровую яму, отрытую возле тыльной глухой стены вольеров для собак. В момент пуска укрываюсь за углом строения. Этого требуют меры безопасности при проведении взрывных работ. Детонатор может оказаться бракованным, или тестирующий прибор может выдать сигнал, превышающий пороговое значение. Удар по штоку, все в порядке, — вспышка светодиода указывает на исправность.

Для того чтобы при управляющем сигнале о подрыве одновременно сработало несколько зарядов, необходимо соединить их участковыми отрезками из детонирующего шнура. Сантиметровая в диаметре трубка из высокобризантного взрывчатого вещества в красной полимерной оболочке — это уже маленькая бомба. Скорость передачи детонации — до девяти тысяч метров в секунду. Работа со шнуром — самая деликатная в моих сборах. Обрезать нужный по размеру отрезок необходимо только за один рез. Далее на обоих концах креплю по детонатору. Осторожно скрутив метровые смертоносные куски в кольца, отправляю их на временное хранение в ранец.

У каждого разведчика в боевой экипировке имеется сигнальная пиротехника. Порядок ее использования строго оговорен. У меня два реактивных сигнальных патрона. Одна из ракетниц вставлена в карман нагрудника, вторая размещена в кармане ранца десантника. На самое дно рюкзака вместе с минами положены наземные сигнальные патроны: дым оранжевого цвета для обозначения посадочной площадки вертолета и обозначения себя для авиации днем; патрон красного огня для обозначения позиции ночью, если группа вступила в бой и необходима поддержка с воздуха. Когда авиация прибывает в район и докладывает командиру спецназовцев о готовности к работе, бойцы обозначают местонахождение группы, разбросав от себя по периметру горящие факелы. Далее офицер, привязывая летчиков к своим позициям, указывает цели.

В ночном бою нам пригодятся осветительные средства. После завершения скоротечного, в две-три минуты, шквального огневого налета во второй части боя необходимо уничтожить оставшихся в живых проводников каравана. Командир дает команду на пуск. Каждый из разведчиков имеет реактивные осветительные патроны. Обычно я беру две штуки. Мощные 40-мм заряды требуют направляющей при производстве выстрела. Корпус цилиндрического заряда размещаешь вдоль ствола автомата, обхватываешь ладонью и прижимаешь к нему. Оцинкованный цоколь упираешь в выступающую часть на цевье оружия. Рывок за капроновый шнур, и выброшенный на пятьсот метров вверх горящий факел, опускающийся на парашюте, на несколько секунд освещает поле боя. Важен угол стрельбы из РОП. Сорок-шестьдесят градусов — и будет подсвечена местность в районе цели. В одном из первых ночных боев, получив команду, я отправил заряд над собой, осветив тем самым и позиции группы. Это приостановило наш огонь на несколько секунд. Всем пришлось пригнуть головы за сложенные из камней брустверы окопов.

Все элементы моей экипировки имеют свое, строго отведенное им, место и располагаются в определенной последовательности. С закрытыми глазами смогу отыскать нужный мне предмет. Этот наработанный порядок стараюсь не менять. Яростная скоротечность боя в засаде, внезапность его начала редко дают шанс исправить упущенную возможность. Поэтому во время сборов я все должен сделать, как должно. Дальше будет, как бог даст.

Старшина роты прапорщик Яджан принес полученный им на продовольственном складе сухой паек. Распаковываем коробки, сортируем их содержимое. Мясные консервы в 125-граммовых банках, сгущенное молоко, кусковой сахар, шоколад, галеты мы используем во время выхода. Пачки супа-концентрата, приправы, чай, таблетки сухого горючего оставляем в расположении.

Теперь займусь водой. По опыту, я уверен, хватит двух фляг. Вернее, этим можно обойтись. На дворе конец января, ночные температуры отрицательные. В горах даже здесь, на самом юге Афганистана, кое-где лежит снег, будет глубоко за ноль. Днем же, в полдень, плюс пять градусов. Перепад очень большой, стресс для организма сильный, но дополнительного количества жидкости ему не понадобится. Весь предшествующий разведывательному выходу день пытаюсь напиться впрок. Каждый час выпиваю по литру напитка из заваренной в кипятке верблюжьей колючки.

Помимо специальной плащ-палатки «Дождь», половину которой можно надуть, изолировав тело от ледяных камней, беру тонкое шерстяное одеяло из шерсти верблюда и короткий обрезок маскировочной сети только для того, чтобы укрыть мины. В каптерке я получаю горное обмундирование: шерстяной свитер, высокие, до колен, шерстяные носки, брезентовый комбинезон, куртку с капюшоном. Дополнительно к нему — комплект зимнего полевого обмундирования. Брюки с ватной подкладкой на время марша я при помощи лент-завязок приторочил сверху к ранцу. Теплую куртку надеваю на себя, пуговицы на ней не застегиваю для того, чтобы оставить свободным доступ к нагруднику, а также, чтобы проще было быстро скинуть ее при необходимости. Обут я в армейские ботинки с высоким берцем, на голове — мягкий, утепленный десантный шлем. Недолгие сборы закончены, подгруппа минирования ждет команду о выдвижении к месту подготовки всей разведгруппы.

Сумеречная зона

Регион, в который выходит разведгруппа 3-й роты 173-го отдельного отряда, находится в ста километрах строго на север от Кандагара. Уезд Шан-Вали-Кот — это горный район. Массивные отроги чередуются с территориями, покрытыми небольшими сопками. Зона малонаселенна. Расстояния между кишлаками большие. Дороги грунтовые. Место высадки предельно удалено от батальона. Поэтому способ доставки спецназовцев в район только воздушный.

Тридцать минут звено вертолетов — две «восьмерки» с десантом на борту и два вертолета огневой поддержки, — рассекая лопастями воздух, движется в глубь Афганистана. В салоне транспортной машины тепло. Мы сидим на откидных сиденьях вдоль бортов. На дюралевом полу в центре транспортной кабины среди наших ранцев, опираясь на откинутые сошки, стоят два пулемета Калашникова. Мощный, маневренный пулемет с прицельной дальностью стрельбы до полутора километров позволит нам в случае необходимости сдерживать противника на средних и больших дистанциях. Ближний бой исключает безопасную эвакуацию и ограничивает применение авиации. Ее поддержка необходима для отражения атак многократно превосходящих сил боевиков. ПКМ — простое в эксплуатации, надежное, безотказное оружие. Его работа остужает пыл даже самых горячих бойцов «за веру». Ленточное питание позволяет вести интенсивную стрельбу в напряженные моменты схватки. Без него спецназовцам в горах Афганистана — никуда! Личное оружие я не выпускаю из рук. Расположив автомат промеж ног, уперев откинутый приклад в пол, придерживаю ствол рукой. Наступает время сумерек. Сейчас все зыбко. Горизонт размывает дымка, горы вокруг нас четко видны. Контрастность красок склонов усиливается, бежевые оттенки меняются на ярко-розовые. Провалы ущелий заливаются чернильной темнотой. Через несколько минут нас высадят на территории противника, где все будет против нас. Весь выход мы будем чувствовать себя на грани — в сумеречной зоне.

Засада с ходу

Ревущая многотонная машина зависла над поверхностью на высоте человеческого роста. Успеваю отметить, что высоко, соскакиваю с обреза, слышу треск лямок рюкзака, но удара не чувствую. Заставляю себя тут же двигаться вперед. Укрываюсь за большим камнем, изготавливаюсь к стрельбе. Товарищи занимают круговую оборону. Полчаса после десантирования ждем наступления полной темноты. В этой глуши маловероятно, что звук подсаживающегося вертолета услышали и нашу высадку засекли.

Командир группы — старший лейтенант Александр Паршин, рослый, спортивного телосложения, с пышной шапкой волос, даже в мороз его голова не покрыта головным убором, хорошо подготовленный, опытный, уверенный в себе офицер. Москвич, обладает яркой индивидуальностью и отличным чувством юмора. Подтверждением этому служит намотанный вокруг его шеи шарф «фанатская роза». Не думал, что могу радоваться, глядя на клубные цвета «Спартака». Сейчас он и старший головного дозора в ночные бинокли осматривают плато, по которому нам предстоит движение. Холодно, изо рта при выдохе валит пар. Небосклон окончательно почернел. По команде дозор вышел вперед. Выждав, когда он покроет первый участок и даст разрешающий сигнал — радиостанция тихо пискнула два раза, — Александр выводит группу в долину.

Так как кухни в разведывательном выходе нет, значит, и второй частью пословицы можно пренебречь. Стараюсь держаться ближе к начальству во время марша. Если офицер не дает особых указаний по порядку движения, занимаю место в ядре группы, сразу за радистами. Январская погода скверная, небо затянуто тучами. Низкая облачность скрывает звезды. Ночь особенно темна.

Старший лейтенант по плоскогорью выводит нас к дороге. Растянувшись по фронту на сто метров, садимся в неглубокое сухое русло. Об установке мин и не помышляем. Отчетливо слышен урчащий гул работающих двигателей. Это идет караван. Автомобили, пробирающиеся между сопок, петляющие по серпантину, пока скрыты от нас, но звук приближается. Готовлюсь к огневому налету. Снимаю теплую куртку. Достаю из ранца три снаряженных магазина и три пачки патронов, выкладываю их сверху на рюкзак. На нагруднике скидываю мягкие петли с деревянных пуклей застежек карманов для гранат. Проверяю, нет ли помех в секторе для стрельбы. Примеряю ствол автомата к брустверу и провожу им вправо-влево. Стрельбу буду вести с колен. Для этого расчищаю место перед собой, ладонями ощупываю поверхность земли вокруг себя, отодвигаю в сторону встречающиеся камни. Все, я готов. Изготавливаюсь, приклад упираю в плечо.

Лучи света фар вырвались из лабиринта холмов в долину. Грузовой автомобиль медленно движется вдоль нас, через две минуты на насыпь вползает второй. Оказавшись на открытом участке, водители гасят ближний свет фар. Внутри кабин темно, только мерцающий свет раскуриваемой сигареты выдает их присутствие. Охранения нет.

Командир дает противнику втянуться в сектор поражения, ждет, когда хвостовая машина поравняется с левым флангом. В басовитом тарахтении дизелей различимы металлические нотки. Два больших силуэта сейчас находятся напротив нас. На фоне сопок они кажутся большими темными глыбами. Выстрел!!!

Рой пуль, одновременно выпускаемых из двадцати двух стволов, впивается в них.

Бью по кабине одиночными выстрелами очень быстро. Оба глаза держа открытыми, целюсь по стволу интуитивно. Отстреляв магазин, на секунду согнувшись к земле, перезаряжаю автомат, распрямляюсь и вновь посылаю заряд за зарядом в остов машины. Сейчас перевожу свой огонь на капот по двигателю агрегата. Задача — не дать продолжить движение транспорту. Новый магазин — опять бью по кабине. Четыре пулемета Калашникова разведгруппы стреляют короткими, по три-четыре патрона, очередями. Мощный ПКМ, подавляя всякое желание к сопротивлению, насквозь прошивает корпуса машин. Заряды, попадая в стальные тормозные диски и детали двигателя, высекают искры, уходя с рикошетом в стороны вверх. Наш огонь не прекращаем, пока каждый из разведчиков не отстрелял по три-четыре магазина. Сопротивления не оказывается, транспорт стоит.

Паршин резко подает команду: — Отходим!

И все его «бандерлоги», «урки», спокойно, управляемо, ощетинившись стволами, отходят. Сто, двести метров. Перестроившись, со всех ног группа устремляется к горе. «Куканы», «команчи» не подвели!

Пристанище

Наше убежище — узкий, невысокий, но господствующий по высоте хребет. Один конец направлен на дорогу, сам кряж уходит от нее. До автомобилей метров пятьсот — это позволит нам с горки уверенно контролировать подступы к транспорту, если у «духов» появится желание отбить караван. Склоны крутые, подняться наверх можно только с торцов. Верхняя часть гряды узкая, шириной пять метров.

Теперь нужно окопаться. Первые полчаса работаем без остановок. Торопимся. Ножом разведчика скалываю на удивление мягкий грунт, сложенными ковшиком ладонями выгребаю глину наверх, укладываю на бруствер. Широкий клинок уперся в камень, только бы не плита. Окапываю препятствие, нахожу край. Отлично, просто валун. Скорость зарывания в землю радует. Минеров сегодня трое, за час мы отрываем метровый по глубине окоп. Такое защищенное убежище мне выпало устроить для себя впервые. Его надежность радует.

Пока мы готовили себе укрытие, поднялся ветер — легкий на вершине, усилившийся с высотой, разогнал низкие облака. Свет луны и ярких звезд осветил окрестности. С наших позиций отчетливо просматриваются силуэты фур. Две большие черные глыбы.

Старший лейтенант собирает досмотровую группу: пулеметчик, два разведчика, два минера и он сам. Объясняет порядок выдвижения. Назначает «старшего» из спецназовцев, остающихся на вершине. Объясняет порядок их действий в случае, если нам придется у машин принять бой. Задача подгруппы обеспечения — радистам связаться с батальоном, доложить, что подгруппа попала в засаду. Бойцам — огнем стрелкового оружия отсечь противника от нас. Расчету автоматического гранатомета дает особые указания: работать по нашим флангам, не допустить окружения, дать возможность отойти к горе и подняться в укрытия.

Досмотр

Полночь. Мы спускаемся налегке. Пулеметчик имеет одну патронную ленту в сто пятьдесят зарядов. У меня шесть снаряженных магазинов в нагруднике и один в автомате, четыре наступательных гранаты Ф-1. Мощная тяжелая «эфка», на мой взгляд, универсальна. И уж если дошло дело до ее применения, граната незаменима никаким другим типом.

Летом и осенью батальоном использовалась горная граната РГО, имеющая контактный взрыватель и срабатывающая после броска при касании препятствия. Но сложность применения — кидать ее нужно по определенным правилам, придавая кистью вращение, — заставляла бойцов пренебрегать ею. Позже не прижившуюся новинку за массовые нарекания сняли с вооружения. Наступательная граната РГД не рассматривается спецназовцами всерьез.

Досмотр начинаем с хвостовой фуры. Грузовик — старинный агрегат с кустарно выполненной кабиной, наверное, первых послевоенных выпусков. Здесь, в Афганистане, за ними закрепилось устойчивое название «барбухайка». Защитный длинный металлический кожух моторного отсека венчает трехлучевая звезда «Мерседес-Бене». Двери распахнуты. Они самодельные, изготовлены из дерева, покрыты резьбой, обрезы обиты тонким листовым металлом. Диван в кабине обшит атласной парчой, на свесах ткани — бахрома. Вся задняя стена над спинкой залеплена наклейками с арабскими текстами. Маленькое лобовое стекло разделено пополам металлической стойкой. Внутри салона негромко звучит этническая музыка, светодиоды магнитолы переливаются в такт мелодии. С пассажирской стороны на укрепленной на «торпедо» ручке подвешен за ремень Калашников. Второй поставлен на отомкнутый приклад в угол за сиденье водителя. Хозяев нет, следы крови в салоне отсутствуют. По сноровке, с которой они покинули опасное место, пожертвовав оружием, и по тому, как грамотно, укрываясь корпусом автомобиля под огнем, отошли без потерь, можно сделать вывод: бывалые, черти!

Высокие борта позволили плотно забить большой кузов: мешки, короба, корзины громоздятся друг на друге, взбираясь выше кабины. Двое спецназовцев забираются внутрь. Разгребая товары, пытаются добраться до дна, ищут оружие, спрятанное под вещами. Мешающие им предметы сбрасывают. Я занял позицию у тыльного борта, укрывшись за рамой. С намерением в случае необходимости прикрыть их поиски изготовился к стрельбе.

При падении от удара лопается фанерный короб, разбрасывая содержимое — блоки сигарет. Большая плетеная корзина, наполненная апельсинами, вываливается следующей. В кузове таких емкостей с десяток, с несколькими сотнями килограммов зимних фруктов. Оружия нет. Стало ясно — это фура торговцев. Во время войны на территории Афганистана действует комендантский час. Передвижение транспортных средств запрещено с пяти часов вечера до семи утра, никаких остановок и проверок. Нарушитель рискует попасть под огонь без предупреждения со стационарного поста или угодить в засаду спецназа ГРУ.

Досмотр закончен. Второй грузовик располагается неудобно для нас. В пятидесяти метрах от него начинаются небольшие холмы, их склоны рассечены неглубокими оврагами. В них легко укрыться противнику. Старший лейтенант предпочитает не рисковать попусту, дает команду на отход.

— Мы поднимаемся, — сообщает он, связавшись по рации с вершиной.

Возле меня лежит объемный мягкий тюк. Вспоров ножом его боковину, нахожу, что он набит сотней скатанных в тугие трубки мешков. Вытаскиваю один, раскрываю и собираю валяющиеся под ногами плоды.

— Через четыре часа, на рассвете, опять пойдем досматривать второй транспорт, тогда и наберем, — комментирует мои действия один из разведчиков.

Оставляю без внимания его замечания. Сейчас предпочитаю синицу в руках, чем журавля в небе.

— Все, пулеметчик на месте, отходим, — сообщает Паршин.

Двойка подгруппы досмотра переместилась к горе. Заняла позицию, расположившись на краю обрывистого склона невысокого холма. Мы отходим по степи, ориентируясь на их возвышенность. Движемся быстро, проходим под обрывом, огибаем сопку. Пулеметчики, нагоняя нас, замыкают движение. Вся подгруппа без промедления начинает подъем. Все время меня преследует мысль о том, что «проводники» не ушли далеко, а, затаившись, ждут, оценивая ситуацию. Тело напряжено в ожидании выстрелов в спину.

Наверху нас с нескрываемым весельем встречают товарищи. Хотя трофеев мало, все разведчики рады, что мы в безопасности и досмотр завершен.

Ночь

Окоп минеров находится в середине позиции спецназовцев, растянувшейся по всей узкой гряде. Спускаясь в него, я не могу не отметить того, какой окончательный вид придал нашему пристанищу командир отделения Игорь Ткаченко за время нашего часового отсутствия. Теперь эта квадратная, два на два, и глубиной в один метр яма — настоящая маленькая крепость. По всему периметру выложен пояс из огромных валунов. Каменный бруствер поднимает укрытие еще на пятьдесят сантиметров. Выкопать скрытно такое надежное убежище на горе, не используя специального инструмента, только ножом и кистями рук, — большой труд и большая удача. Достать нас в нем можно только прямым попаданием из миномета. Кругом степь, и «духам» нужно будет очень постараться, чтобы установить его в зоне недосягаемости нашего огня.

Я размещаю свой автомат, положив его по диагонали на угол окопа. Поднялся ветер, очень холодно. Весь небосклон усыпан яркими мерцающими звездами. Ночь будет морозной. Нужно подготовиться пережить до утра отрицательные температуры. Надеваю теплые ватные штаны из зимнего комплекта полевой формы спецназа. Надуваю три секции «Дождя». Располагаюсь на них полулежа, под плечи подставляю рюкзак десантника. Заворачиваюсь в шерстяное одеяло. Оставшейся половиной специальной плащ-накидки укрываюсь сверху. Отпив немного ледяной воды из фляги, кратко рассказываю сержанту о досмотре.

— Машина горит! — слышу приглушенный возглас из соседнего окопа.

Спешно скидываю с себя край накидки. Разрушив свою постель, добираюсь до края окопа. Навалившись грудью на камни, всматриваюсь вниз. От передового автомобиля вверх валит черный густой дым. С каждой минутой величина его шлейфа увеличивается. В клубах дыма кое-где появляются оранжевые языки пламени. С громким хлопком машина вспыхивает. Очевидно, во время боя легковоспламеняющееся содержимое переезжающего магазина было подожжено. Вытекающее из поврежденной топливной системы «барбухайки» топливо не оставило шанса пожару утихнуть. Среди ночи в провинции Кандагар, в уезде Шан-Вали-Кот, на северной дороге в течение часа полыхает огромным костром машина. Командир запросил эвакуацию.

Утро
 
Ожидая авиацию, офицер в бинокль рассматривает отдаленные горные отроги, определяет опасные направления. Вертолетное звено пришло на рассвете. Две «двадцатьчетверки», получив указания от Паршина, сразу атакуют дальние подступы к дороге. Делая заход   в сопки, бьют неуправляемыми реактивными снарядами по вершинам, вызывающим у командира опасение. Двадцать два разведчика, выполнивших задание без потерь, проворно спускаются с горы. Выходим к «мандеху» — месту нашего расположения во время ночного боя. Под ногами среди мелких камней вижу россыпи выгоревших до латуни отстрелянных гильз.

Транспортные вертолеты Ми-8 совершают посадку на дорогу сразу за машинами. Один из бортов тут же глохнет. Несущий винт прекратил вращаться. Концы длинных цельнометаллических лопастей покачиваются вверх-вниз по инерции. Из ведущего вертолета выходит летчик, направляется к Паршину. Это очень странно. Пять минут офицеры о чем-то совещаются. Что случилось? Старший лейтенант возвращается к нам, ставит задачу. Борт имеет повреждение, поэтому сейчас в батальон пойдет только одна «восьмерка». Она заберет одиннадцать бойцов. Оставшиеся спецназовцы будут прикрывать работу ремонтной бригады авиационных техников. Механики, которые будут производить замену неисправного блока, уже вылетели с Кандагарского аэродрома. После ремонта вертолет эвакуирует нас.

Жажда жизни

Провожая взглядом удаляющийся транспортный вертолет, я и Ткаченко поднимаемся на небольшую сопку. На соседней вершине, в сотне метров от нас, вижу вторую пару разведчиков. Приветствую их взмахом руки. Мой командир отделения родом из Днепропетровска. Через два месяца заканчивается срок его службы. Изменения в ходе проведения засады заставляют сержанта заметно нервничать. Эта тревога сродни клаустрофобии, когда чувства начинают властвовать над тобой, поглощают твою волю. Игорь — мой товарищ. Я уважаю его, поэтому пытаюсь успокоить. Видя, что он ждет поддержки, начинаю размышлять вслух:

— Сейчас светло. Нас десять, с нами командир. С воздуха нас оберегают, наматывая над районом гигантские круги, две боевые машины. Уйдут вертолеты только по замене на новую пару. Местность просматривается на несколько километров вокруг, неожиданно подойти противник не сможет. Район удаленный, вблизи нет крупных кишлаков и укрепленных районов. «Гостей» ждать неоткуда.

То, что чувствует Игорь, мне до конца непонятно. Мысли о конце службы не посещают меня. Моей войне длиться еще год. Целый год! Когда каждый день нескончаемо долог и может стать последним. Год на пределе сил делать то, что многим не сделать и за всю жизнь…

В январе у батальона было много работы. За месяц это третий для меня выход. Втянувшись, перестаешь уделять внимание переживаниям, отвлекающим от дел. Боевой выход становится твоей работой.

Здесь, в Афганистане, все очень зыбко, устойчивости нет, это сумеречная зона. Фантастический по красоте природный пейзаж нам не принадлежит, здесь мы чужаки. Привлекательная, яркая картинка экзотической страны за доли секунды искажается и становится источником агрессии и твоей смерти. Время от постоянного напряжения растягивается, все размыто. Это враждебная нам территория. Опасность исходит отовсюду, все обманчиво. Но я верю, что у Господа еще есть планы на меня, только я о них пока не знаю.

Пришедшие на смену Ми-24 привели с собой транспортную «восьмерку». Прибывшие в ней механики занялись ремонтом. С наших позиций до них три сотни метров. Техники постоянно снуют между двумя вертолетами. Резона оставаться лишний час на этом удаленном плато нет ни у кого из нас.

Зимнее афганское утро. Легкий мороз приятно бодрит. Солнечно. Сильный ветер гонит по небу редкие облака. При этом освещении краски расстилающегося передо мной пейзажа очень контрастны и ярки. Склоны холмов голые, ни единой травинки — нехоженые, непригодные для жизни места. Я срываю обертку с крошечной 15-граммовой плитки шоколада и с наслаждением поедаю его. Игорь с тоской смотрит вперед. С соседней возвышенности к нам переходит двойка. Паршин по радиостанции передал для нас приказ. Пулеметчику и одному из минеров оставаться на сопке, остальным вниз — грузить трофейное имущество в вертолет. Ткаченко с нескрываемой радостью торопливо собирается спускаться. Находясь у обездвиженного вертолета, он не будет в большей безопасности. Просто сейчас у него нет сил, противостоять этому величественному виду.

Боец, ставший теперь моим напарником, по национальности таджик. Спокойный, физически крепкий, выросший в сельской местности, он с детства привык к нагрузкам. Между нами завязывается разговор. Продолжая тему о доме, я спрашиваю и его. Реагирует спецназовец вяло:

— Я домой не спешу. — Видя на моем лице удивление, продолжает: — Ты откуда?

— С Дальнего Востока.

— Что у вас там есть?

— Как что?! Океан, Амур, горные реки, леса, вековая тайга!.. — Пулеметчик терпеливо ждет, когда я выговорюсь. Эмоции улеглись, я умолкаю.

— А у меня… вот это — кивком указывает вперед перед нами таджик. — Я живу в пятистах километрах от этого места…

Ремонтируемый вертолет запустился, лопасти несущего винта, раскрутившись, слились в единый диск. Командир группы приказывает спускаться, реагируем на команду мгновенно. Бросаю прощальный взгляд на сопки уезда Шан-Вали-Кот, в них также безлюдно.

Начинаем спуск, движемся быстро, почти бежим. Сейчас хочется одного — скорее покинуть эту долину. Приближаемся к транспортному вертолету, наши рюкзаки уже загружены. Офицер ждет нас возле посадочного трапа, жестами призывает поторопиться. И вот мы внутри. Салон забит уцелевшим содержимым «барбухайки». В вертолет загрузили все что смогли. Откидные сиденья опущены и прижаты к бортам, весь пол заложен мешками и коробками. Разведчики разместились сверху на тюках. Паршин захлопывает за собой сдвижную дверь. Машина отрывается от земли. Разгоняется над поверхностью вдоль плато параллельно дороге, поравнявшись с уничтоженными грузовиками, резко идет вверх, быстро набирает высоту. В иллюминаторы мы видим удаляющиеся остовы сгоревших машин. Через несколько минут с набранной высоты серпантин северной дороги теряется из виду в сопках уезда Шан-Вали-Кот.


1

1

 Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.


Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 197 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (0)


 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.











1


        Вот как – то так все и было 18
1
                                                                       (G.Girard/I.Kurashov)





























Афган – Навсегда


Р.Бикбаев


… Во время последней операции батальон наш понес серьезные потери. Только в нашей роте оставалось двадцать солдат. Пополнения из Союза не предвиделось, воевать, кому-то надо, и командир бригады принял решение пополнить первый батальон, за счет внутренних резервов. Из тыловых частей стали к нам переводить новых бойцов. В каждом подразделении, есть такие "орлы", от которых командиры, всеми правдами и неправдами, стараются, избавятся в первую очередь. Честно говоря, я и сам был такой, но дальше нашей роты, был только дисциплинарный батальон, а от него меня Аллах уберег. Вот такое героическое пополнение и прибыло в нашу роту.

   Доукомплектованной второй роте поставили новую задачу, принять участие в уничтожении отряда Ибрагим-бека. А поймать и уничтожить, этого Ибрагима, не так-то просто. Ибраги- бек, был в прошлом офицером советской армии, уроженцем Узбекской ССР, окончил Ташкентское ВОКУ (высшее общевойсковое командное училище), дослужился до звания "капитан" и должности командир роты мотострелкового полка. Вместе с Советской армией вошел в Афганистан, оказывать интернациональную помощь. Через месяц после ввода, дезертировал, перешел к моджахедам, и сформировал из дезертиров и перебежчиков, собственный отряд. Все тактические приемы, наших действий он знал, во всех правилах Советской армии, писанных и неписаных, разбирался прекрасно. Отряд его на боевых выходах действовал в форме Советской армии, и с советским стрелковым оружием. Резали они нашего брата беспощадно. Был ли он идейным перебежчиком, или привлекла его возможность повоевать на другой стороне и показать на что способен, я не знаю. Но афганские мирные колонны, и отдельные машины он грабил, как самый обычный бандит.

   Действовал его отряд в районах Афганистана, где проживали этнические узбеки. И все попытки его поймать проваливались. Вот по его душу нас и послали. К тому времени отряд Ибрагим-бека, пополнился местными уроженцами и насчитывал до сотни стволов.

   Должен вам сказать, что к самим духам, мы относились без особой злобы, да воевали, да стреляли, но всепоглощающей ненависти к ним не испытывали. Я лично, даже немного сочувствовал им, в конце концов, это мы пришли к ним с оружием в руках оказывать непрошеную интернациональную помощь, а не они к нам строить исламских халифат. Впрочем, эти мысли тогда я держал при себе, а стрелял по духам и мародерничал ничуть не хуже других.

   Но Ибрагим-бек это совсем другое дело, ну не хочешь ты воевать, так ради бога, сваливай из армии, закоси, приемов много было, но мальчишек то зачем резать? А раз ты сука по своим бьешь, то получи гад на полную катушку, той же монетой.

   Агентурная разведка установила место нахождение Ибрагим-бека, и вторая рота пошла на погрузку в вертолеты. Кроме нас участие в операции принимал разведбат мотострелковой дивизии и батальон царандоев (прим. автора царандой – войска госбезопасности ДРА).

   Вертолеты вышли в заданный квадрат и нанесли ракетный удар, по базе Ибрагим-бека, следующим заходом высадили нас. Было нас в роте сорок бойцов. Из десантного люка в цепь! С матом, перебежками вперед! Огонь! Со всех стволов мы открыли стрельбу, по духам, а сверху вертушки нас огнем из пулеметов поддерживают, сколько времени прошло точно не знаю, в бою счет другой, там время патронами в магазине измеряешь, да перебежками. Трясется от отдачи пулемет, ловишь в прицел, фигуры, как мишени. Огонь! Получи сука! Падает дух. А ты в прицел уже следующего ловишь.

   Быстро мы положили большую часть отряда Ибрагим-бека. Приказ: "Пленных не брать!", да мы и не брали. Знали и на трупах видели, как они над нашими пленными пацанами издевались. Останки разгромленной банды ушли вниз, в ущелье, в кишлаки, растворились среди мирного населения.

   Наши потери, семеро раненых, один тяжело. А вы как думали? Одни шуточки мы что ли, шутили? Нет, мы с помощью разэтакой матери, воевать умели, особенно если за живое задеть.

   Среди пяти десятков трупов, Ибрагим-бека не оказалось, но пару дезертиров, прикомандированный к роте особист опознал. Мы их подлюк, предателей поганых, отдельно прикопали, неглубоко, чтобы нам они не воняли, а горные шакалы до них добраться могли.

   Трофеи нам достались богатые, а главное съедобные, мешки с отборным длинно зернистым индийским рисом, специи всякие, большие кувшины с оливковым маслом, утварь, и тысячеголовое стадо овец. А рядом с бывшим душманским блиндажом, стоял, спокойно пощипывая травку, молоденький ослик. Его в качестве трофея я себе взял.

   Новый мой друг, пока мы оборудовали позиции, стоял рядом, а когда с его помощью я перевозил большие камни для строительства укреплений, против работы не возражал, знаменитое упрямство не демонстрировал. Все наши ребята его, за своего признали и взяли на довольствие. Черными сухарями и сахаром ИА был обеспечен, но он, вероятно, считал, что такая сладкая жизнь у него наступила, только благодаря моей дружбе, и ходил он за мной как собачонка.

   Наглухо мы с одной стороны заблокировали ущелье, а другой стороны выход закрывала рота из разведбата. Подтянулись царандои с ними наши советники, их прикрывали две роты мотострелков, и пошли чесать кишлаки, искать Ибрагим - бека и его духов. Все попала в капкан гадина!

   После боя, оборудования позиций, вкусного и сытного ужина, свежая вареная баранина с рисом, ротный стал распределять ночные дежурства. Новому пополнению он не особенно доверял, поэтому в ночные караулы определил солдат из старого состава роты.

   ИА пошел тащить службу на пост вместе со мной. Ночью в горах и летом холодно, обмундирование у нас летнее было, и я сильно продрог, но мой друг был рядом, я привалился к его теплому туловищу и согрелся. Желудок переваривал сытную пищу и довольно урчал, а я от усталости не то чтобы спал, но балансировал между сном и явью. Чую толкнул меня ослик, да как заревет! Я очнулся, и вижу, тени к посту крадутся, как крик ослиный услышали, так назад метнулись, я по ним стрелять из пулемета длинными очередями, весь магазин и выпустил. Тревога!!! Ребята прибежали с ними ротный, еще постреляли, только не видно никого, ушли гады. 

  – Эх, жалко ослам ордена не положены, – посетовал ротный, – а то бы я ИА обязательно представил.

  – А мне? – довольно улыбаясь, спросил я.

  – Тебе, за караул и хреновую стрельбу, по шее надо дать, – разозлился офицер, – да скажи спасибо ослу, что тебя спас, стыдись солдат и учись воин, у ИА как надо служить.

   Утром мы узнали, что духи Ибрагим-бека полностью вырезали мотострелковую роту, и прорвались.

  – Знаете, как вырезали? – возмущался ротный, рассказывая нам подробности, – Эти, говнюки, на посты одних молодых солдат поставили, бессменно стоять, а сами анаши обкурились, и спать, и офицеры с ними, молодые на постах под утро заснули вот их всех и кончили.  

  – Зарезали? – спросил мой приятель.

  – Нет, шомполами перекололи, – уточнил ротный, – прием есть такой в спецназе, бить шомполом в ухо, прут прямо в головной мозг идет, мгновенная смерть, даже ах, сказать не успеешь. – Ротный обвел нас глазами, и спросил, – все поняли, что будет, если на постах спать, да молодых до полусмерти дрючить?

   Поняли! Куда как понятно.

   Мы снялись с позиций, и двинулись в горы, искать и преследовать отряда Ибрагим-бека. Когда проходили кишлак к моему другу ИА, бросился чумазый мальчонка, обнял его за шею и плачет и смеется. Я его отгонять он ни в какую. А ИА облизал мальчонку, видать, раньше были знакомы. Жалко мне было друга терять, но не в бригаду же его тащить, еще пристрелит по дури какой ни будь идиот и, со слезами передал я ослика мальчонке, а ребята с роты отдали ИА последние куски сахара и сухарей.

   Отряд Ибрагим-бека, уничтожили с вертолетов. Уходя от преследования, он был вынужден двигаться днем в горах. Вот на горной тропе его вертушки и подловили, тропа узкая, с одной стороны отвесная скала, с другой обрыв, спрятаться негде. Ракетами и из пулеметов всех духов вертолетчики и уничтожили. Потом среди трупов предателей, было найдено и опознано, тело Ибрагим-бека. Допрыгался гад.

   Конечно, может быть, я и недостаточно знаю Священный Коран. Но по моему мнению, не видать предателям, в отличие от моджахедов, садов райских, и не узнать прелести гурий. Хотя решать, не мне, а Всевышнему, в день Последний.

   Наша рота вернулась в часть. И еще долго, пока была жива, в памяти это история, то в роте, когда надо было устно похвалить солдата за хорошую службу, говорили, что служит он, как осел, и уточняли, ИА…









(G.Girard)



















































































(I.Kurashov)




















































































































































Афганская война Алексея Федотова

22 октября 1987 около 11 часов вечера к КП батальона подошел местный житель и попросил встречи с командованием. Встреча тут же была организована. Житель заявил, что он участник одной из банд формирований, которая дислоцируется примерно в десяти километрах от нашей заставы в ущелье Яхауланг. Местный житель оказался опытным духом, провоевавшим в банде более шести лет, у него было оружие и боекомплект. Он сообщил, что стал "кровником" по случаю расправы членами банды, в которой он состоял, над его родственниками.

Кровный долг требовал от него действий, и он обратился к нами.

Как любой из его банды, он знал, что на территории нашей заставы в числе прочих есть разведподразделение, которое готово выполнить весьма серьёзные боевые задачи, в том числе и ту, которую он решил предложить.

К тому моменту наш разведвзвод помимо всего прочего уже имел на своём счету нескольких ликвидированных главарей банд, так что дух точно знал, кого брать в союзники.

Он заявил, что готов провести нашу группу к кишлаку, от которого духи будут возвращаться в свои казармы, находящиеся в двух километрах от того места. Он предложил нам обойти духовские посты и усадить нас на господствующие точки.

Предложение "кровника" было заманчивым. Оказаться на территории, контролируемой одной из банд формирований под командованием Суфи Паянды, с точным знанием места и времени движения противника входило в прямые боевые задачи разведвзвода. Но и риски были по полной.

Если бы дух завёл нас в засаду, разведвзвод мог бы понести тяжёлые потери. Но если он не обманывал - это могло бы быть серьёзным ударом по деятельности мятежников.

Встал непростой вопрос - поверить духу или нет. Задача усложнялась тем, что этого духа мы видели первый раз, он не был в числе осведомителей, а на принятие решения было всего час времени.

И командир батальона рискнул.

В разведвзвод поступила команда - "через час выходим на засаду", "подготовиться по полной боевой". О том, на что решился командир батальона, не должен был знать никто. Операция началась в полнейшей секретности, как от нашего вышестоящего начальства, так и от местных органов госбезопастности (ХАД). Риски утечки информации минимизировались по максимуму. Мы были "воробьями стреляными".

Вышли, как и положено, "по-тихому", в кромешную темноту, своим ходом. Комбат пошел с нами, взяв на себя непосредственное командование одной из трёх групп - группы захвата. Я, командир разведотделения со штатной рацией, как в большинстве подобных случаев, пошел вместе с ним его связистом. Две остальные группы - были группы прикрытия. В общей сложности выдвинулось 22 человека.

Пока шли, комбат лично держал "на мушке" духа, которого предупредил, что если засада, то его уложит первым. Через несколько часов вышли на задачу. Сели на глинистые сопки в уже выкопанные окопы, которые оставила до нас кундузская дивизия, безуспешно пытавшаяся взять духовские казармы.

Перед тем, как группам занять свои позиции, комбат сообщил, что залезли мы в самое пекло и не исключен вариант, что можем понести тяжёлые потери, так что действуем быстро, точно и слаженно. По команде отходим к нашей броне, которая подойдёт к кишлаку и будет ждать нас у дороги для отхода.

В предрассветной тишине группы заняли свои позиции. Сбежавший из банды дух был с нами в одном окопе. Как только забрезжил рассвет, он поднялся со своего места и метрах в десяти от нас со стороны духовской базы быстро вырыл одиночный окоп а затем вернулся.

Наши стволы смотрели в низлежащее ущелье в сторону кишлака, откуда должны были пойти бородатые. Окоп был не большой, но все семь человек группы уселись удобно.

Со стороны кишлака из разных дувалов в начало ущелья начали сходиться духи. Подходили по двое, по трое. Собралась группа человек в тридцать. Уже совсем рассвело, и видимость была хорошая.

Группа духов двинулась по ущелью в нашу сторону. Мы подпустили их поближе. Первым открыл огонь пулемётчик. Затяжное стрекочущее эхо начало метаться с одного горного склона на другой, мгновенно заполнив собой окрестные горы.

Внизу, в ущелье, в клубах земляной пыли всё смешалось.

Не успел я отстрелять третий рожок, как со стороны вражеской казармы по нам начали работать. Духи занервничали. Надо отдать им должное, их ни сколько не смутила дерзость и неожиданность нашего нападения, они включились мгновенно.

По станции слышу от одной из групп прикрытия, под командованием начальника разведки батальона, что по гребню в нашу сторону бегут около 10-12 человек, у них два гранатомёта и ДШК. Спрашивают: огонь открывать или нет. Передаю комбату, он командует: "пусть пройдут, себя не обнаруживайте".

Плотность атаки в нашу сторону начала нарастать с каждой минутой, мы уже открыли огонь по тем, кто бежал попавшим в засаду духам на выручку.

Подбегавшие наступали, наш ответный огонь их не сдерживал, дистанция сокращалась очень быстро. Они были уже на расстоянии около 100 метров. Взошло солнце и начало нас подслеплять.

От второй группы прикрытия пришло сообщение, что к нам бегут ещё две команды духов. Передаю командиру, он командует второй группе: "духов не пропускать, связать боем”. К этому моменту противник подошел ещё ближе, метров на семьдесят, плотность огня выросла настолько, что невозможно было поднять головы. Атакующие начали бить из гранатомётов. Волны песка, секущей каменной крошки и скрипящей на зубах пыли, накрывали разведчиков с головой после каждого духовского выстрела. Вести ответный прицельный огонь было не возможно. Что бы противник, не подошел в плотную и не забросал наш окоп ручными гранатами, мы начали вести стрельбу приподняв оружие на вытянутых руках над кипящем бруствером. Такой не свойственный разведчикам способ ведения стрельбы мы быстро переняли от находящегося с нами "духа-кровника”.

Но численное превосходство противника нарастало стремительно. Уцелевшие из попавшей в засаду группы духи, подползали к нам по склону со стороны ущелья. Нашу группу в 7 человек начали окружать плотным кольцом. От начала боя через каких-то 30-40 минут нас уже атаковали не менее 150 человек. Группы прикрытия также вели бои с другими мятежниками. Они уже не могли нас эффективно прикрывать.

Ещё несколько минут, и мы оказались бы в плотном окружении. Замыкание мятежниками кольца при таком численном превосходстве было лишь делом ближайшего времени. Броня к этому моменту ждала нас на дороге у кишлака, активно работая по противнику. Изначально зная численность мятежников, на тот момент находящихся в казармах, для прикрытия отхода разведчиков спланировали достаточно сильную бронегруппу из 10 бтэров, 3-х танков и 2-х МТЛБ с приваренными к ним сверху минометами. Командовал бронегруппой начальник штаба батальона. Танки работали по кишлаку, миномёты сдерживали подход духов со стороны казарм, но непосредственно препятствовать окружению нас духами они никак не могли. Они ослабляли напор врагов, но не останавливали его. Всё, как и прежде в подобных случаях, зависело от нас самих. В такие моменты, мышление и восприятие реальности работает иначе. Основой действий становиться не страх, а полученный ранее боевой опыт и не замутнённое видение общей картины боя, а также вера в то, что вернёмся без потерь. Порой, вспоминая этот эпизод боя, я не перестаю испытывать глубокое чувство уважения не только к смелости своего командира, но и к его профессионализму. Вокруг нас полно духов, нас прижали, что называется «хлеще не куда», кругом пыль, свист, грохот, на зубах песок, а он улыбается и спрашивает меня, как будто вокруг ничего этого нет: «Ну, что Дембель, уходить будем» и я ему также улыбаясь: «Так точно, товарищ майор, будем» и передаю ему наушники своей рации.

Дело было сделано, оставалось только уйти. Я напомнил комбату про артбатарею. Он взял у меня наушники и микрофон и сам дал команду: «Первый выстрел дымовой» с дальнейшей корректировкой от каждого разрыва.

Мы вызвали практически огонь на себя.

Вот он грозный бог войны.

Артбатарея сработала оперативно. Её гаубицы перекрыли бы наше положение еще на 6 километров, так, что точность огня для такого расстояния была максимальной. Орудия били точно по позициям духов, что проявляло высокий уровень профессионализма артиллеристов. В радиусе 100-150 метро от нас в небо начали взметаться снопы сухой глины, окутав нас плотным кольцом непроглядного занавеса и оглушительным гулом и свистом. Благодаря действиям артбатареи духи на какое-то время залегли, снизив интенсивность огня.

Первым по команде пошёл дух-кровник. Он знал местность, расположение минных полей и огневых точек. За ним пошла вся группа.

Мы выскакивали из окопчика по очереди в паузы между разрывами, отдав перед этим каждый по одной гранате комбату. Откидав все гранаты, он уходил последним.

Я бежал к кишлаку, прижимаясь к земле на максимальной скорости. За спиной разрывались снаряды нашей артиллерии, а под ногами поднимались фонтанчики от летящих в сторону отходящих разведчиков духовских пуль.

Преодолев простреливаемый участок, мы отправились в кишлак к тому месту, где полегли попавшие в нашу засаду духи. Надо было забрать их оружие. Каково же было наше удивление, когда там мы ни кого не обнаружили. Всё было чисто, ни полегших духов, ни их оружия. По дувалам не пошли, а пришлось быстро отходить обратно к броне, так как по нам открыли огонь из крупнокалиберного пулемёта. Духи лупили по нам уже с того самого места, откуда по ним били мы на момент начала боя.

К тому времени группам прикрытия уже удалось добраться до ждавших нас бтэров. Подтянулись и мы. Я нырнул в броню через десантный люк. По ней, как по консервной банке, блямкали пули. Все три группы были на месте, ни кого не забыли, ни кого не потеряли, все целы. Теперь домой.

Машины с разведчиками рванули на полной скорости в сторону Чаугани. За нами взревел, отгрохиваясь снарядами, прикрывавший наш отход танк и вся бронегруппа.

Нам в который раз нам повезло. Мы вернулись на заставу без потерь и без ранений.

У духов всё было значительно иначе. Но об этом мы узнали чуть позже, когда к полудню пришло сообщение, что в штабе армии перехватили шифровку в Пакистан от Ахмат Шах Масуда - "Несу потери" и координаты нашей засады.

Через две с половиной недели я ушел на дембель, успев поучаствовать ещё в некоторых событиях.

Автор рассказа - Федотов Алексей Петрович

Период пребывания в Афганистане - Апрель 1986 г. – ноябрь 1987 г.

Воинское звание - сержант.  Командир разведовательного отделения, в/ч 51863

1 РВ, 1 МСБ, 177 МСП, 108 МСД провинция Баглан, уезд Хинжан, н.п. Чоугани.

Правительственные и государственные награды - Медаль "За Отвагу”, медаль "За боевые заслуги”, знак ЦК ВЛКСМ "Воинская доблесть”, знак "За самоотверженный ратный труд в Краснознамённом Туркестанском военном округе”, медаль "70 лет вооруженных сил СССР” .



Река Андараб.

Мы подошли к берегу реки Андараб. Её предстояло пересечь во второй раз за текущие сутки. Первый раз это было в полной темноте глубокой ночью, когда разведвзвод шел на засаду к горному ущелью. Второй раз это нужно было сделать утром при возвращении на заставу.

По обоим берегам реки раскинулись плодовые деревья, а за ними стелились зеленеющие рисовые поля, поярусно занимающие часть долины. В этой её части река протекала через возделываемые участки плодородной земли, собрав вокруг себя как мирных жителей, занимающихся сельским хозяйством, так и воинствующих мятежников, делящих между собой зоны влияния и отрабатывающих войной деньги своих кураторов. Глинобитные жилые и хозяйственные постройки, называемые дувалами, были разбросаны в произвольном порядке по всей ближайшей окрестности, хаотично заполняя собой всю зеленую зону одноимённой долины Андараб. Мы находились на территории подконтрольной группам банд формирований в кишлаке Дахани Кава.

Река, как и прежде, бурлила и в меру шумела. Солнышко играло на её кудрявой поверхности искрящимися световыми зайчиками.

Нужно было преодолеть примерно двенадцатиметровый участок водной преграды. Один за другим разведчики стали входить в воду. Мой полусапог, скользнув по гладкому валуну, сам нашел устойчивое место в рельефе каменистого дна. Стопа и голень тут же ощутили студёную, непрерывно толкающую воду. Стихия норовила снести всё, что в неё попадало. На любой предмет или тело она оказывала безудержное, сметающее воздействие всей своей быстротекущей массой. Чем дальше мы отходили от берега и чем глубже погружались в воду, тем плотнее она толкала, и тем мощнее становился её напор.

Первая группа, в которой я был, прошла уже чуть более половины реки. Впереди оставался самый глубокий её участок. Комбат Валерий Вощевоз шел первым, я вторым, потом все остальные. Держась друг за друга внутренними сторонами локтей, мы являлись как бы звеньями одной непрерывной цепи. Мы всегда пользовались таким методом при переходе Андараба, если уровень воды доходил по пояс и выше. О том, чтобы пересечь её кому-то одному, не могло быть и речи. Она сметала любого, кто оказывался в ней, и дальше был шанс только плыть. Это была и остаётся сильная горная река.

Это хорошо знали и местные духи. Открыть огонь по пересекающим горную реку «шурави» для них было бы очень эффективным действием. По сути, переходящие оказывались в надёжной ловушке, скованные в своих действиях практически во всём. Они не могли быстро сменить позиции, им не за что было укрыться, они не могли вести прицельный ответный огонь. Это очень удобная ситуация для внезапного нападения.

И духи так и сделали, воспользовавшись сведениями о нашем пребывании на их территории от увидевшего нас двенадцатилетнего афганского пацанёнка. Его по недосмотру или из чувства гуманности отпустил кто-то из разведчиков другой группы, не доложив об этом командиру. Это и явилось причиной организации на нас засады при повторном пересечении реки.

Как только пересекающие реку разведчики двумя группами оказались в воде, по ним открыли огонь. В размеренно бурлящий шум горной реки стали стремительно ввинчиваться свисты пуль крупного калибра. С ближайших деревьев с восточной стороны посыпались перебитые веточки, и закружила листва. То там, то здесь на поверхность воды начал шлёпаться горячий металл, своим скользящим свистом до предела обостряя человеческие чувства. Все две группы мгновенно отпрянули назад к прикрывавшей их третьей. Те, кто был ближе к берегу спуска, рванули обратно на него. Кто-то открыл ответный огонь, пребывая в реке по пояс, а пулеметчик Владимир Ломакин, находясь на мелководье, тут же выложил из речных камней стрелково-пулеметное сооружение и стал вести огонь, лёжа в текущей реке. Я, находясь рядом с комбатом, также стал возвращаться обратно на берег.

С первых выстрелов своей атаки духи никого не зацепили, работали размеренно, ведя последовательную пристрелку нашей позиции. Из чего мне стало понятно, что они бьют с дальней дистанции над поверхностью зелёнки с какой-то возвышенности.

Сделав три, четыре шага в обратную сторону, я вдруг по не понятной мне до сих пор причине развернулся и пошел один продолжать пересекать реку. Мне удалось, удерживая равновесие, сделать несколько шагов, оставаясь по шею в воде. Следующий шаг не нашел опоры под ногой. Я понял, что началась глубина, и отпрянул назад. Противник продолжал вести огонь, заставляя уплотнять время для принятия решения.

Собравшись с духом, я с максимальным усилием оттолкнулся ногами от каменистого дна в направлении бурлящего потока. Меня тут же увлекло сильное течение. Гребки руками не помогали. Меня неумолимо стало тянуть ко дну. Около 30-ти килограмм находившегося на мне веса давали о себе знать. Несколько раз при полном погружении мне удалось оттолкнуться от дна ногами и вытолкнуть себя над поверхностью воды, вдыхая новые порции живительного воздуха. Но с каждым последующим погружением воздух большими светящимися пузырями выходил у меня изо рта, поднимаясь вверх перед моими не желавшими закрываться глазами. В очередное такое выныривание я предпринял попытку хоть как-то снизить тянувший меня вниз вес, попробовав выбросить свой автомат на берег. Я уже раскрутил его круговым движением над головой, и осталось только разжать державшую его за ствол кисть. Но в этот момент в моём сознании мелькнула чёткая мысль: "Если автомат не долетит до берега, это будет означать, что я его потерял, а разведчик не имеет право потерять оружие”. Вот такие были у меня установки. Мы ведь и сами не единожды искали оружие, потерянное другими бойцами. К себе я такую историю приложить не смог.

Поэтому я прижал свой АКС двумя руками к груди и обессиленный отдался потоку уносящей меня воды и воле божьей, при этом подумав обо всём происходящем: "Как некстати было бы остаться в этой бурной реке в Афганистане”.

Между тем, наверху шел бой. То, что в моём сознании растянулось в огромные незабываемые картины, на поверхности занимало быстро летящие секунды. Командир батальона видя, что от его связиста на поверхности воды остались только лишь плещущиеся руки, а потом и вовсе только торчащая из реки удаляющаяся антенна, продолжил отход к остальным разведчикам. Все так и решили, что меня они потеряли. А что им было думать, если они видели, что из воды торчит лишь одна антенна, то скрываясь, то появляясь в уносящем её речном потоке.

Но судьба распорядилась иначе.

Первое, что я увидел, очнувшись, это зеленую траву, в которую вцепились мои пальцы. Затем в мой слух ворвались пулемётные и автоматные очереди идущего сверху по течению боя. По всему телу пробежал сильный внутренний спазм, и лёгкие с желудком отрыгнули около литра речной воды. Ко мне вернулось сознание, и я понял, что я жив.

Моё тело река отнесла метров на стопятьдесят вниз по течению, и выбросило на повороте на мелководье, прибив к травянистому берегу. Течение полоскало меня как тряпку, надо было выбираться из воды.

Так я оказался на другом берегу.

Оценив обстановку и поняв, где нахожусь, я выбрался на берег и короткими низкими перебежками, чтобы не раскрыть себя противнику, побежал через рисовые поля и зеленку к дороге Хинджан-Бану. На ней должна была стоять наша бронегруппа. По пути следования я попытался выяснить, откуда противник вёл огонь по переходившей речку группе. И мне это, по моим выводам, удалось. Это был второй этаж дувала, находившегося примерно в шестистах метрах от места нашего перехода.

Миновав придорожную зеленку, я вышел к дороге практически точно на бронегруппу. Постучал прикладом в броню ближайшего БТЭРа. Верхний люк приоткрылся и из появившегося просвета на меня взглянули глаза начальника штаба батальона Николая Новикова, который меня уведомил следующим сообщением: "Федотов, ты чего там стоишь, залезай в броню, снаружи стреляют”. Я даже слегка улыбнулся от таких слов. Не став тратить время на объяснение обстановки, я рванул ко второй машине. Постучал в неё. Убедившись по моему голосу, что я не дух, мне открыл люк механик-водитель Михаил Камаринский. Он был в машине один. Прыгнув в кресло пулемётчика, в суматохе попросил Мишу зарядить КПВТ, он ответил, что всё заряжено. Найдя в прицеле цель, я нажал на правую кнопку электроспуска. В тот же миг в направлении окна второго этажа, ранее отмеченного мной дувала, отправились алые пунктирные ниточки бронибойно-зажигательных-трассирующих пуль. Первая коробка ушла по намеченному окну. Но я остро чувствовал, что мне этого мало. Во мне всё ещё с неимоверной силой бушевал речной водоворот. Механик-водитель в мгновение ока перезарядил вторую коробку. Её я распределил по крышам ближайших дувалов, немного зацепив при этом стоявшие рядом скирды соломы, от которых повалил густой белый дым, сработав в нашу пользу как дымовая завеса.

Как выяснилось позже, противник вёл огонь по разведчикам не только с этого места, а и с других мест тоже, но после тех алых ниточек, которыми я потрогал кишлак из крупнокалиберного пулемёта, стрельба со стороны духов прекратилась.

Через несколько минут прекратили стрельбу и разведчики. А примерно через полчаса разведвзвод всеми тремя группами подошел к броне. Все были целы. Нам в который раз повезло. Мы погрузились по машинам и отправились на заставу в Хинжан.

На заставе нас ждал заехавший к нам накануне вечером начальник штаба полка Валерий Большаков. Местные жители к тому моменту уже успели ему нажаловаться. Мол, стреляли разведчики по их дувалам не по делу, нанесли урон и следует принять меры. При этом, естественно, не упомянув о работавшей по нам из их кишлака огневой точке.

Утопая колёсами в серой пыли, БТЭРы разведки заехали в автопарк. Пока мы выгружались из машин, командир батальона подошел к ожидавшему нас начальнику штаба полка, доложил обстановку и обстоятельства произошедших событий.

Дождавшись пока мы разгрузим экипировку и боеприпасы, комбат приказал нам построиться.

И вот начштаба полка, прохаживаясь перед строем мокрых, грязных и не спавших разведчиков, командным голосом спрашивает: "Кто деревеньку сжег?” Я делаю шаг вперёд и отвечаю: "Я, товарищ майор.” И в ответ, к своему удивлению, слышу: "Тебе можно. Встать в строй.”

Почему к удивлению, да потому, что я ожидал наказания. Но командир батальона, как и положено боевому офицеру, отстоял своего разведчика, дав начальству объективную картину боя. И начальнику штаба полка не составило большого труда понять, что мои действия в тех обстоятельствах, позволили разведвзводу перейти реку Андараб без потерь.

Это был август 1987 года.

Через три дня после той переправы меня увезли в госпиталь с желтухой. Вода, попавшая мне внутрь из Афганской реки, дала о себе знать.

Надо заметить, обстреливали нас при переходе реки Андараб не единожды. Ведь переходили мы её десятки раз в любое время года, в том числе и при минусовой температуре зимой.

Буквально перед тем, как написать этот рассказ, я побывал в гостях у своего боевого товарища в Тольятти. И он за праздничным столом в День Защитника Отечества ещё раз напомнил и мне и своим родным, что именно я тот человек, который вытащил его из той же самой реки, только двумя месяцами раньше от выше описанных мной событий, когда мы возвращались с очередной операции. Это был его первый боевой выход и по нам тогда также открыли огонь, когда мы были на середине реки практически под стенами нашей заставы. Я вдруг отчетливо вспомнил, как дал ему руку и вытягивал его на берег вместе с его снайперской винтовкой.

Сергей этот эпизод бережет в своей памяти до сих пор, хотя многое из того, что было на службе в Афганистане, по своим собственным обстоятельствам пытается забыть.

Я этот случай, до его напоминания, помнил как проходной, само собой разумеющийся. И только теперь после встречи с Сергеем Дюмаевым у меня невольно провелась параллель с тем случаем, когда меня самого река вынесла на берег.

Кто знает, какие между событиями могут быть связи.

И что кому и как возвращается.

Командир разведывательного отделения 108 МСД сержант Алексей Федотов.























 Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.


Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 349 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (0)


 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.
1

1



"Масло съели - день прошёл.
Старшина домой ушёл.
Дембель стал на день короче,
Спи, старик. Спокойной ночи.
Пусть приснится дом родной,
Баба с пышною п...й,
Море пива, водки таз
И Устинова приказ
Об увольнении в запас.
До дембеля осталось ....................... ."







Демобилизация


А.Удовидченко


     Ещё в октябре как-то командир взвода мне рассказывал:

- Приезжал ротный, спрашивал, чем ты занимаешься? Я ему ответил, мол, к дембелю готовится – шапку ушивает… А он мне: зачем ему шапка? – в фуражке домой поедет (намекая на скорую мою отправку)…

     Но вот уже заканчивается вторая декада ноября, а я всё ещё здесь. Пару недель назад мимо моей заставы на колонне уже убыл мой зёма из Новооскольского района, служивший на «Бекеше» в 15-ти км от меня, по ту сторону перевала Мирза-Атбели. Около месяца уже не писал писем домой, волнуются, наверное.

- Давай, я тебе на дембель «старшого» присвою? – командир взвода всегда с уважением относился ко мне.

- Не, не хочу – погоны не красивые, - ответил я.

- Ну, давай, тогда на старшину приказ напишу?!

- Да нет, спасибо, товарищ старший лейтенант! Погоны я уже подготовил, не хочу возиться, переделывая их…

- Уйдёшь, а мне самому с молодыми ещё полгода воевать (замена взводному должна была прийти в апреле) – оставался бы сверхсрочно?!

- Да я бы не против, зимой «на гражданке» в селе делать особо нечего, да и весной на дембель идти приятнее, но контракт-то на год заключается… потом мне дослуживать одному?!

     Летом 1985-го наконец и на нашу заставу пришла цивилизация – был установлен бензиновый генератор мощностью 1кВт, благодаря ему вечером у нас теперь светила электролампочка вместо «Летучей мыши». К тому же теперь у нас появилась возможность «дома» смотреть фильмы (раньше для этого приходилось отправляться в гости на другие посты).

     В тот вечер, 19.11 в нашей землянке над запасным выходом, у которого располагалась моя кровать, была натянута простыня-экран. На втором ярусе, надо мной, лежал взводный – мы просмотрели один фильм, начался уже второй…

     Послышался рёв двигателя останавливающегося возле заставы БТРа – мы знали, что ротный сегодня ездил в полк. Послышался топот часового, вбегающего в землянку и доложившего о приезде командира роты. Взводный поднялся и пошёл встречать его.

     Все знали, что раз уж наши были сегодня в полку, то должны были привезти почту – я же больше писем ждал приказа о моём дембеле. Послышался гул отъезжающего БТРа, взводный возвратился, и, став одной ногой на мою кровать, залезая на второй ярус, как бы, между прочим, произнёс:

- Завтра тебе с вещами в полк.

     Как только фильм закончился, я ту же занялся подготовкой парадки – надо было погладить китель и брюки, остальное уже всё было готово:
- выстирана в бензине и начёсана массажной щёткой шинель;
- шапке, намоченной, а затем высушенной натянутой на 3-х литровую жестяную банку с подставленными по углам деревяшками, придана квадратная форма;
- в погоны вставлены изогнутые вставки;
- в петлицах не жёлтые (как положено по уставу) а белые танки (с полевых зелёных содрана краска и начищены до блеска);
- сапоги отутюжены раскалённой в буржуйке-печи кочерёжкой, набиты двойные каблуки.

     Утром за мной заехал БТР, в котором уже сидели два замкомвзвода нашей роты – башкир и молдаванин. Я запрыгнул с вещами на БТР, он тронулся, ребята с заставы по традиции выпустили по одному рожку со своих автоматов в воздух – так застава всегда провожала своих дембелей.

     В полк прибыли к полудню и сразу же беготня с обходным листом – библиотека, в которой никогда не был, ещё какие-то заведения и… последняя подпись – в особом отделе.

    Оставив перед дверью в кабинет свой дипломат, я постучался и вошёл к особистам, их было двое.

- А где вещи? – спросил один из офицеров.

- Там, за дверью.

- Заноси!

     Югославский дипломат с номерным замком и наклеенными блестящими буквами PULI-HUMRI, в котором были бритвенные принадлежности, мыло, зубная паста и щётка, большое банное полотенце и позолоченная цепочка с крестиком, купленная в дукане (аккуратно сложенная и приколотая булавкой к свёрнутому полотенцу, чтобы при проверке не нашли). Крестик я вёз в подарок родившемуся в моё отсутствие у среднего брата сыну, которому меня заочно избрали крёстным отцом. Плюс ко всем этим вещам маленькая записная книжка с адресами сослуживцев, которая так и называлась «Адреса друзей».

     Внимательно осмотрев мой небогатый багаж, один из офицеров поинтересовался:

- Ну, а где же блокнот с песнями и рисунками?

- А зачем он мне?! – адреса вот я записал, а песни я и так наизусть запомнил.

- Наверное, уже в письмах домой их все отправил за время службы?

- Да, нет. Не отправлял! – пытался откреститься я.

- Да ты не торопись с ответом, подумай хорошенько!

     Произнесено это было таким тоном и с таким взглядом, что я себя почувствовал стеклянным человечком, которого эти двое видят насквозь. И тут я вспомнил, как отправляя брату в письмах тексты песен об афганской войне, я нумеровал их. А однажды брат мне написал, что с такого-то по такой-то номер песен не получил. Ну, ясное же дело – особистов работа – вскрыли письма. Отпираться было бесполезно.

- Ну что, вспомнил? – настаивал особист.

- Ну, отправлял некоторые… - сознался я.

- Какие?

- Да я уже и не помню.

- Вспоминай! - сказал офицер и пододвинул ко мне стопку армейских блокнотов, видимо конфискованных у предыдущих дембелей.

     Отыскивая стихи и песни с более безобидным для нашего правительства текстом, я принялся изучать эти блокноты. Затем мне предоставили авторучку и несколько чистых листов формата А-4 с предложением написать объяснительную, в которой необходимо также рассказать о том, когда, где и с кем слушали по приёмнику «Голос Америки», о чём там говорилось, как мы с сослуживцами обсуждали услышанное???

     Мне не пришлось особо напрягаться – они сами мне продиктовали то, что я должен был написать. Всё это вылилось в четыре стандартных листа. За всю свою службу я лишь пару раз мимолётно пересекался с офицерами особого отдела. Откуда они всё это знают? Значит кто-то «стучал»? Но кто? Когда? Лёха, когда от дедовщины сбегал в полк?..

- Подписывай, сержант!

- Не буду! – заколебался я.

- Как «не буду»?! – а зачем тогда всё это писал?

- Вы заставили, я и написал.

- Подписывай, не дури. Если на гражданке ерундой заниматься не будешь, через пару лет вся эта писанина уничтожится.

- Какой ерундой?

- Ну, например, исполнять публично эти песни.

     Внимательно перечитав всё написанное своей рукой, поняв, что на моих сослуживцев тут никакого компромата нет, я подписал.

     Ночевать пришлось у разведчиков, которые полночи бряцали оружием и боеприпасами, готовясь к очередной боевой операции.

     Утром 21-го построили на плацу увольняющихся сегодня в запас – 13 бойцов. Прапорщик внимательно осмотрел каждого со строгой придирчивостью: накладные каблуки на сапогах оторвать, эмблемы в петлицах заменить на уставные, подстричься, шинель сзади расшить.

- Разойдись! Следующее построение через 2 часа.

     Не знаю, как другие, я же не стал ничего менять в своём дембельском прикиде, но при очередном построении всё же стал во второй шеренге.

- Та-а-а-ак… Видимо, мы не очень хотим побыстрее попасть домой?! – сделал заключение прапорщик, заметив, что большинство из нас проигнорировали его предыдущие замечания. - Что ж, очередное построение ещё через 2 часа.

- Товарищ прапорщик! – вмешался стоявший рядом с ним старлей. – Да пусть уже едут. Бог с ними!

- Да?! Ну смотри – ты старший – тебе решать!

      Мы с облегчением вздохнули и побрели к КПП полка, надеясь успеть сесть на какую-либо колонну, идущую на Хайратон. Нам повезло – к отправке готовилась колонна, почти полностью состоящая из молдован.

- Подбросишь до Союза? – заглянул я в кабину одного из КамАЗов.

- Конечно! – обрадовался солдат тому, что ему не придётся в дороге скучать одному.

Я положил шинель и дипломат на сиденье между мной и водителем, тот не сводил глаз с моего кителя.

- А что это за награды? – нерешительно спросил он, кивая на знаки «Молодогвардеец XI пятилетки» I и II степени.

- Значки комсомольские – я комсоргом роты был.

- А-а-а… я уже думал, что дважды Героя Советского Союза повезу – похожи очень!

     Взревели моторы, КамАЗы выстраиваются в цепочку перед КПП полка и затем по команде вереница машин, поднимая келагайскую пыль, выползает на дорогу Кабул – Хайратон. Прощай родимый полк! – начался отсчёт километров, разделяющих меня с родимым домом. Водитель мне попался резвый – не успели мы скрыться за первым поворотом, как он уже начал обходить машины своих сослуживцев, иногда встречным барбухайкам приходилось даже съезжать на обочину, уходя от столкновения. Суть этого манёвра мне стала ясна, когда мы прибыли в центр города Пули-Хумри – отрыв от колонны нужен был для того, чтобы сделать кое-какие покупки, не отстав от неё. Едва машина остановилась, как её тут же облепили бачата «Чё надо, шурави?». Засверкали их грязные пятки и, не успел я и глазом моргнуть, как в кабину были погружены четыре бутылки водки «Столичная», несколько блоков американских сигарет и упаковок восточных сладостей. Отсчитав пацанятам нужное количество мятых афганий, водитель вдарил по газам, влез в строй уже догнавшей нас колонны, мы двинулись дальше. 

     Внимательно смотрел в проплывающие мимо пейзажи, стараясь потвёрже их запечатлеть в своей памяти и мысленно навсегда с ними прощаясь – прощай Пули-Хумри, со своей быстрой речкой, прощай зелёнка Чашмайи-Шера, прощайте дуканы Работака, прощай перевал Мирза-Атбили… Здесь, у штаба танкового батальона, колонна остановилась. Мне же позарез надо было заскочить на следующую, свою, заставу – забрать оставленные там фотоплёнки и дневник, ещё раз обняться на прощание со своими ребятами. Пытаюсь объяснить это водителю-молдованину:

- Давай проскочим и подождём колонну у следующего поста!

- Нельзя, - говорит. – Командир заругает!

     Вот колонна наконец снова тронулась. Мои нервы на пределе – как же так, мне ведь обязательно надо заскочить на заставу, забрать самое, пожалуй, дорогое, что у меня было. На свой страх и риск водитель всё же поддался моим уговорам, попросив как можно быстрее справиться со своими делами.

     Я бегом взлетел на горку, забрал свои «драгоценные» вещи, быстренько пожал руки каждому бойцу и бегом вниз, к машине. КамАЗ рванул с места и мы опять услышали прощальные автоматные очереди.

     Прощайте, мужики! Сведёт ли судьба нас вновь когда-нибудь? Проезжая мимо выносного поста, где на горке у дороги стоял один из наших танков с экипажем, я попросил водителя дать длинный сигнал. Ребята догадались, что это я на колонне уезжаю на ДМБ – приветливо замахали мне руками, а потом, схватив автоматы, выпустили по одному рожку в воздух. Вот проезжаем обелиск Марату, сгоревшему полгода назад в танке, 15-ю заставу… За спиной остался крайний гарнизон нашего полка, проезжаем Айбак (сколько раз нам пришлось здесь повоевать!), как-то неуютно себя ощущаешь, находясь без оружия.

     Небольшая остановка на то, чтобы ребята пообедали, немного передохнули и снова в путь. Вот проезжаем между нависших скал Македонского ущелья, за которым резко открывается пустыня, оставляя позади горные вершины.

     Ну вот, наконец-то и Хайратон – колонна заворачивает в сторону, оставляя 13 дембелей на дороге. Куда дальше? – никто ничего не знает. Решили двигаться вперёд по дороге, там, впереди, должен быть мост через Аму-Дарью, а за ним и таможня, где нас будут «шмонать» и опять начнутся ненужные вопросы… Эх, гори оно всё синим пламенем! – я достал из дипломата свой дневник, в котором последние полгода в мельчайших подробностях описывал все наши боевые выезды. Как было бы здорово, спустя много-много лет, вновь перечитать его страницы! Но, вспомнив недавнюю беседу с особистами, я вырвал исписанные страницы общей тетради и поднёс зажжённую спичку…

     У самого моста, возле КамАЗа с тентованым кузовом переминался с ноги на ногу прапорщик. Увидев нас в парадной форме, он торопливо заговорил:

- Ребятки, вы сегодня переправляетесь? Давайте, быстренько-быстренько – граница вот-вот закроется на сегодня, придётся тут ночевать!

     Мы быстро погрузились в кузов автомобиля, замелькали пролёты моста, под которым несёт свои мутные воды Аму-Дарья, река-граница между Афганистаном и Союзом, между войной и мирной жизнью. Ещё более четырёх лет будет продолжаться эта война, но для нас она закончилась сегодня, прямо сейчас.

     …Нам вернуться сюда больше не суждено!

     21 ноября 1985-го около 17.00 по местному-времени я пересёк границу по Хайратонскому мосту. Таможня начала нас «шмонать» - вряд ли кто из дембелей может хорошими словами вспомнить  процесс прохождения таможни. Непроявленную фотоплёнку с памятными снимками тут же засветили и отправили в урну, три рулона проявленных фотоплёнок были «по-братски поделены» между мной и работниками таможни:

 – Это что? Твой гарнизон заснят панорамой? – спросил таможенник, просматривая кадры на фотоплёнке. – На кого работаешь?

 - На себя! - хмуро ответил я.

- Тебе сколько до дома ехать?» - не унимался он.

- Трое суток и – дома!

- Смотри! А то будешь года три добираться!

     Затем его внимание привлёк автоматный патрон (во время службы мы носили такой в пистоне брюк ХБ – вытаскивается пуля, высыпается порох, вставляется бумажка с личными данными и вновь пулю на место – чтобы в случае тяжелого ранения или смерти можно было установить личность бойца и подразделение, в котором он служит).

- Боеприпасы пытаемся провезти?

- Это амулет. Патрон пустой.

- А может там наркотики? – не унимался служивый.

     Я вытянул пулю и продемонстрировал, что там пусто.

- А фотоальбом же где твой?

- Хотел было дома сделать, да спасибо вам! – уже помогли! – зло ухмыльнулся я, кивая на обрывки фотоплёнки.

     Вот так встречала Родина своих героев. Но всё же мы особо не горевали по этому поводу, главное – мы возвратились в мирную жизнь! И пусть до дома ещё не одна тысяча вёрст – это не важно, доберёмся…

     КамАЗом нас также доставили в город на выплатной пункт, где я получил честно заработанные за годы службы 152 рубля. Ну а дальше уже сами – кто куда?! Из 13-ти уволившихся почему-то большинство решили лететь самолётом, я же, уговорив однополчанина-полкового пекаря, решил отправиться уже знакомым железнодорожным маршрутом. Наняв тут же дежурившее такси, мы отправились на ж/д вокзал. По дороге водитель узбек начал поносить нового Верховного, установившего сухой закон в стране, давая понять, как трудно в нынешнее время приобрести спиртное, при том ещё приходится переплачивать за него.

- Сколько? – своим вопросом я дал ему понять, что понял о его занятии подпольным бизнесом.

- Что сколько?

- Ну, сколько стоит бутылка водки?

- А-а-а… - обрадовался узбек. – Пятнадцать рублей.

     Выйдя из такси, я взял у таксиста две бутылки водки (чтоб в поезде было не скучно дорогу коротать) и протянул ему 30 рублей. На лице узбека появилась кислая мина.

- Что-то не так! – спросил я.

- Так, но… за то, что я привёз вас сюда, накинь хоть рублик!

     Билеты на проходящий «Душанбе-Москва» мы взяли без проблем. Уже стемнело, когда мы садились в свой вагон. Наши места оказались заняты, на наш вопрос относительно наших мест, таджик-проводник попросил потерпеть немного:

- Едут гости со свадьбы, устали, отдыхают, сейчас я вас где-нибудь пристрою.

- Послушай, на кой нам где-то пристраиваться, вот наши билеты, здесь указаны наши места – давай наводи порядок в своей хате.

     От такого хамского отношения всё нутро кипело. Вышли покурить в тамбур. Проводник часто мотался туда-сюда мимо нас, возможно, какие-то детали разговора нашего он мог услышать. Да мы к тому же разговаривали тоже громко.

- А может, давай ему по дыне настучим?! А то он припух слишком – люди с войны едут, устали… - предложил мой товарищ.

- Да нет, не педагогично. – ответил я. – Просто попросим бригадира поезда, чтоб навёл порядок с местами в нашем вагоне.

- Но ведь одно другому не мешает. – Не унимался друг. – Дадим в дыню, а потом, если не поможет, к бригадиру!

     Но возвратившись в вагон мы поняли, что ничего уже предпринимать не надо, проводник любезно проводил нас к свободным местам на нижних полках плацкартного вагона, предупредив при этом, чтобы мы вещи свои не оставляли без присмотра, а то, мол, видят, что солдаты едут из Афганистана, значит с импортными подарками, поэтому бывают случаи, когда воруют дипломаты. К утру пассажиров в нашем вагоне заметно поубавилось, мы познакомились с двумя дембелями ВВ-шниками из соседнего купе и начале «коротать» дорожку, благо мы предусмотрительно об этом позаботились ещё в Термезе.

     Здесь же я подружился с пятилетней Катюшкой, которая ехала до Гурьева с бабушкой. Девчушке видно понравилась военная форма и значки на ней, да и сама она была не из робкого десятка. Эта дружба мне потом выходила «боком». Расправившись с очередной порцией «коротания дороги» мы ложились отдыхать не взирая на время суток. Но мне отдохнуть никак не удавалось, потому что моя новая подружка начинала меня теребить за нос, требуя к себе заслуженного внимания. У меня в жизни не было сестрёнки, тем более ещё своих детей – я совершенно не умел общаться с маленькими детьми, поэтому я до сих пор недоумеваю, как у нас с нею могла зародиться такая дружба. Но когда настало время им с бабушкой выходить на своей станции, Катюшка плакала навзрыд и просила бабушку сесть обратно в вагон и ехать дальше с нами…

     На одной из станций мы наконец-то увидели настоящий родимый снег, выскочив на перрон мы радовались ему как дети – падали в снег, бросались снежками, просто осыпали друг друга – со стороны, наверное, это казалось странным. Им было не понять, как мы истосковались по настоящей русской зиме, по Родине.

     Через трое суток ранним утром я вышел на перроне ж/д вокзала г.Валуйки. Было больше 20-ти градусов мороза, так что я даже и не понял, то ли от мороза меня всего трясло, то ли от сознания того, что через пару часов я буду дома. Автобусом до Никитовки, решил зайти к новым родственникам (брат женился, пока я служил, и крёстным для своего сына заочно выбрал меня). Позвонил брату, который учился в совхозе-техникуме - не знаю как, но через час мы уже крепко обнимались. Встречи, встречи, встречи... то с одними, то с другими. До дома ещё 10 км по бездорожью и в этот путь мы с братом отправились уже ближе к вечеру. Слухи о моём возвращении опередили меня - на полпути нас встретил автомобиль, который нанял мой отец. Ему уже 52 - он выскочил из машины и начал в шутку отчитывать меня за то, что я так долго задерживаюсь в дороге. "Не переживай, батя, теперь я уже дома!" - ответил я. Мать встречала у калитки ворот - за миг той встречи многое можно отдать! Не помню, были ли слёзы в моих глазах?! А сердце готово было вырваться из груди - только в этот момент я осознал, что наконец-то… Я ДОМА !!!




1

1

 Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.


Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 243 | Добавил: shindand | Дата: 22.06.2018 | Комментарии (0)


  
"Сохраните только память о нас, и мы ничего не потеряем, уйдя из жизни…”






Поиск

Форма входа

Статистика



Copyright MyCorp © |