|
Вступление
| 
Воспоминания из 88-го. Посвящено водителям Афгана (редактировано).
Игаль
Вступление
Старые, с грязными тентами Камазы, на которых нас привезли, остались позади. Их водители с грустью смотрели нам вслед. Мы их понимали, может быть, немного завидовали.
Шел восемьдесят восьмой год. Жаркий майский день едва перевалил за полдень, на бесконечно высоком синем небе, как обычно в это время года, ни одной тучки.
Через мост придется идти своими ногами. Сотня солдатских сапог звонко отбивает ритм, поднимая с горячего асфальта тучи пыли. Несколько десятков метров советской земли и мы и на мосту. Тут проходит граница не только двух государств, но и своеобразный рубеж мирной жизни, которую мы тогда воспринимали как что-то нерушимое и вечное. Место, где заканчивается сказка о войне и начинается рутина, о которой мы мальчишки судили только по слухам. Никто из нас не подозревал, что эта жизнь совершенно не похожа на сложившийся у нас образ.
За спиной осталась полугодовая учебка водителей КамАЗов на юге Узбекистана. Уже немного окрепли на изнурительных физкультурных занятиях наши мышцы. Может быть, стали чуть увереннее в себе, научились стрелять, сносно водить машину, но в душе все еще оставались вчерашними школьниками. Какие события ожидали каждого впереди, не мог знать никто. То ли фары судьбы светили не так сильно, чтобы выхватить из тьмы будущего хотя бы самые очертания, то ли дорога жизни безбожно петляла, скрывая за каждым поворотом свои неожиданные сюрпризы.
Странное ощущение возникло на этом мосту. Вроде все вместе, но каждый углублен только в свои мысли. Даже обычные смешки и шутки, как неотъемлемая часть солдатского быта, выходили неестественно и криво. Внутри все перемешалось. Где-то бравада, где-то гордость, где-то сомнения и страх. Все понимали, что не каждому удастся вернуться обратно. Каждый по отдельности и все вместе понимали, что смерть, до сих пор воспринимавшаяся отдаленным неживым субстратом, вдруг обрела реальное лицо.
Большой железный мост через неспокойную пограничную реку Амударью, позади. Мы впервые ступили на пыльную Афганскую землю, недалеко от города, куда лежит наш первый военный путь.
Хайратон.
Первый рейс
К всеобщему удивлению, за нами прислали два самых обыкновенных КамАЗа (не бронированные машины, как можно было ожидать), правда в сопровождении зенитной установки, или как ее ласково называют золушкой или з-ушкой. По-солдатски, без лишних эмоций нас поприветствовал молодой лейтенант. На лицах водителей в машинах застыла одинаково хитрая улыбка. Нас пересчитали, проверили как цыплят.
- По - машинам! - первая команда на этой земле.
Ловко перемахиваем через задний бортик и через несколько минут размещаемся в еще более пыльных, чем в Узбекистане, машинах. Из-за клубов пыли, поднимаемых колесами, практически ничего нельзя рассмотреть вокруг. Мы с грустью смотрели назад, наблюдая, как удаляется мост и, уже едва видимая, полоска нашей земли, пока машины увозили нас в новую еще неведомую жизнь. После нескольких минут ухабистой дороги, наконец, выехали на узкое асфальтовое полотно. По пути стали появляться несуразного вида машины афганцев. Жутко старые развалюхи, чаще всего грязно-желтые легковушки и зеленого цвета грузовики, исписанные, тем не менее, с любовью закорючками непонятного языка.
Окружающая местность (то, что можно рассмотреть через дырявые тенты наших машин) выглядела очень скудной. В основном барханы песка с редкой пыльно-зеленой растительностью. Иногда у дороги встречались одинокие разноцветные, набитые всякой всячиной лавки – духаны. Дорога бесконечно петляла, пока снова не перешла в пыльную проселочную. По сторонам начали появляться знакомые зеленые ворота со звездами и невысокие бетонные заборы, ограждающие участки с одноэтажными деревянными жилыми модулями одинакового желтого цвета. В самом конце большого поселка машины остановились. Все, команда на выход. Заученными движениями перемахиваем через борт, разбредаясь по большому плацу.
Первое впечатление оставил большой во всю высоту здания тряпочный градусник с красной отметкой возле цифры тридцать семь и открытый кинотеатр с деревянными скамьями и бетонным экраном. Первое ощущение – опасность. У меня она проявлялась в виде постоянно существующей тяжести, давления в голове, которая, словно, проникла в мозг, в серце и напоминала с этого момента о себе всегда и везде. Первое построение на плацу. Первое напутствие командира батальона - комбата или «бати», как его ласково называли.
Ответственные командиры занялись нашим распределением по трем автомобильным ротам, роте связи и технической поддержки, входивших в состав батальона. Солдаты всех трех рот находились на момент нашего прибытия в рейсе. Первая возвращалась из Кабула, вторая из Пули-хумри, третья ходила в Джеллалобад. Для нас пока еще эти названия ни о чем не говорили.
Некоторое время спустя мы разошлись по своим модулям (так называли жилые фанерные постройки), пожав руки друзьям, которые попали в другие роты. И, хотя мы будем жить метрах в двухстах друг от друга, теперь у каждого будет своя жизнь и свои заботы. Стройные ряды двухэтажных кроватей всем знакомы еще с учебки. Осталось занять одно из пустующих. К всеобщему удивлению нам предлагают отдохнуть. Все равно больше делать нечего. Расправляю одну из кроватей с аккуратными острыми кантиками на одеяле.
- Стой, что ты делаешь! - окликает незнакомый солдат в тельняшке. В голосе скорее страх, чем угроза.
- Что не так? - развожу руками.
- Это место Макса. Вернее было его. Он погиб месяц назад. Мы договорились с ребятами в роте не трогать его кровать. - И добавил чуть тише: - или хотя бы в первое время не трогать.
Плохо, плохо, очень плохо — проносятся в голове мысли. Как меня угораздило? Не к добру это. Почему именно я решил расправить эту кровать? Быстро застилаю ее, отбиваю тапочками, как в учебке, кантики на одеяле, возвращая первоначальный вид. Теперь не до сна.
«Духи, вешайтесь!» - первые ласковые слова, услышанные нами там в первый день, многократно повторенные в разных местах, означали, что тут тоже есть дедовщина. Но это начнется потом, вечером, когда прибудет основной состав. А пока ... а пока есть время осмотреть окрестности, сходить в чековый магазин поглазеть на невиданные товары, посетить туалет, который к нашему опасению находился рядом с хлипким сетчатым забором, отделявшим нашу часть от чуждого мира. Песчаные барханы, начинающиеся сразу за сеткой, простирались на десятки километров и по нашим первым представлениям таили опасность.
- Неужели тут не стреляют? – спросил я как-то у худенького солдата в грязной старой форме. - Ведь в этих барханах можно спрятать целый полк. - Но он только пожал плечами, проходя внутрь вонючего помещения.
Незаметно наступил вечер. Тишину разрезал автомобильный гудок, слившись со вторым, третьим, двадцатым, превратившись в общий сигнал. А это значит, что вернулась первая колонна машин. И вернулась без происшествий. После того, как все машины выставили в парке недалеко от жилой части, вторая рота в полном составе выстроилась на плацу. Уставшие грязные солдаты стояли неровным строем, пока ротный докладывал комбату о том, что задание выполнено и колонна вернулась без потерь. Мы, с восторгом тогда смотрели на "стариков".
А дальше, когда солдаты сдали оружие и переоделись, началось знакомство, выяснение места жительства, землячества для того, чтобы как-то поделить между собой молодых. Из Крыма не оказалось никого из старослужащих, кроме одного татарина. Он входил в так называемую "Татаро-узбекскую мафию – землячество". Очень много татар проживало в Узбекистане и, учитывая сходность языка, находили много общего и дружили.
... Так Сергей Белоусов попал в это странное сообщество. Узбеки Иркен и Бек и татары Сейдамет с Гельмуратом оказались его "друзьями".
- Ты на КамАЗе-то ездить умеешь? – спросил его Сейдамет.
- Конечно. Закончил ДОСААФ и полгода учебки – Сергей говорит с гордостью.
- Там, в Крыму заканчивал?
- Угу.
- Классно. У меня родня живет недалеко от Симферополя. После армии и я туда перееду. Все равно татары в Крым вернутся. Это я тебе говорю - в голосе гордость и бравада. Молча киваю – спорить сейчас кажется неуместным. - На, угощайся, - протянул Сейдамет банку си-си (газированный напиток, что-то вроде фанты - примечание).
- Ух ты! Никогда такого не пил, тем более из банки. Я видел тут в магазине, только у нас чеков нет, а рубли не принимают.
- Ничего, получите еще свои чеки, - сказал Гельмурат, второй татарин, друг Сейдамеда. Обоим оставалось полгода до демобилизации.
- Ну что, будешь водилой на моем КамАЗе? – спросил Сейдамед дружеским тоном. Киваю.
– А почему с тобой, разве тут не по одному водителю?
- Да кто вас салаг в рейс одних пустит! – вмешался узбек Мурад. - Вы же половину машин разобьете.
- В первые два-три рейса все едут со старыми водителями – объяснил Сейдамет. - Посмотрите что к чему, научитесь колеса менять. Как станете "шарить" в своем деле, будете ездить сами. Но на тебя я надеюсь, - сказал серьезно Сейдамет, - ты едешь без второго водителя.
- То есть как? – не понял Сергей, а в голове уже пронеслись все возможные сценарии.
- Не бойся, часть дороги я буду с тобой в кабине. Ты едешь на КамАЗе с З-ушкой.
- С чем?
- Зенитная установка, сокращенно З-Ушка, иногда называют "золушка". Я зенитчик, ты водитель. Понятно?
- Классно. - Хотя подумалось – это опаснее, чем на обычном КамАЗе? Но спросить не решился.
Два последующих дня пролетели за распределением машин, их ремонтом и подготовкой к следующему рейсу. Естественно, молодым доставались старые машины. Дембеля должны были сделать свой последний рейс с молодыми водителями, пока еще на своих машинах. КамАЗ, который достался Сергею, оказался очень старым. Зенитная установка с высокими бронированными бортиками позади водительской кабины делала похожим ее на вагон бронепоезда. Сразу за ней, в конце кузова расположился большой бак для машинного масла.
- Не бойся, двигатель всего год после капремонта - сказал Сейдамет. - Машина хорошо бегает. Поменяй сейчас заднее колесо, нужно съездить набрать масло про запас на всю колонну. Ты хоть колеса менять умеешь? - Сейдамет заметил мое замешательство.
- Нет, на КамАЗе никогда не менял – признался. - А вот на жигулях несколько раз.
- Ладно, найди Андрея Голубева, пусть поможет. Он ездил на этой "ласточке" до тебя. Только скажи этому придурку, что это я просил. Пусть только не поможет. Я ему таких наваляю.
Замена первого в жизни камазовского колеса оказалась очень нелегким занятием, учитывая отсутствие умения, вес колеса, сбитую резьбу на болтах, и огромное количество пыли в автопарке. В некоторых местах ее барханы достигали высоты по колено. Как говорится - долго ли коротко ли, но последние сборы и приготовления были закончены. Остальная часть машин из роты с длинными кузовами, так называемыми шаландами, загрузилась на артиллерийских складах и тихо стояла в парке, где уже осели поднятые колесами тучи пыли. Уставшие за день подготовки солдаты разошлись по казармам отдыхать перед боевым рейсом - кому-то очередным, кому-то последним, а кому-то первым в жизни. Завтра в пять утра подъем.
Этот рейс выпал нам в город Пули-хумри, расположенный как раз посредине между Хайратоном и Кабулом. Сергей спал очень тревожно, постоянно просыпаясь и проверяя время. Неожиданно, среди приятного для большинства сна, прозвучала команда дневального "подъем". Сергей к этому времени уже не спал. Внутренние часы пробудили его за несколько минут раньше. Без суматохи и беготни солдаты оделись, поели в столовой, получили оружие, бронежилеты с касками и вещмешки, и через полчаса уже стояли на асфальтовом плацу перед напутствием комбата. Комбат, лет пятидесяти, чуть полноватый с начинающими седеть волосами, добрым, но властным лицом, чуть хромая, вышел на середину плаца. Вперед перед строем выдвинулся ротный. Спокойным голосом без выделывания, к которому мы привыкли в союзе, доложил комбату о готовности колонны на выезд.
- Осторожно, ребятки, - по-отечески сказал командир батальона. - Пусть каждый вспомнит свой первый рейс. Для всех он был трудным. Молодые еще ничего не умеют – обратился он к старослужащим, - помогите им. - Во время небольшой паузы "старики" дружески похлопывали молодых по спине. - Хорошего вам рейса.
Ротный рассказывал заученные правила в случае нестандартной ситуации.
– По возможности в бой не вступать, уходить на максимально возможной скорости с места происшествия. Если такой возможности нет, четные номера машин занимают оборону справа, нечетные слева. - Вперед, по - машинам.
Заиграл марш «прощание славянки», рота повернулась направо и, сделав по плацу маршевым шагом полукруг, проследовала в парк к машинам. Теперь эта мелодия на всю жизнь врежется в память и будет ассоциироваться для этих ребят только с одним, всегда напоминая об Афгане.
Колонна в определенном порядке, медленно, раздирая предутреннюю тишину ревом дизельных моторов, выползла из пыльного парка. Пара километров грунтовой дороги по территории советского военного города, и машины остановились на узенькой асфальтовой полосе, ожидая подтягивания хвоста колонны и тех замыкания. Три машины с зенитными установками служили для защиты колонны. З-ушка Сергея заняла свое место примерно в середине. Еще одна вначале, рядом с командиром роты, и одна шла с группой тех замыкания колонны, куда входили обычно три – четыре машины с опытными водителями для помощи тем, кто сломался в пути.
Наша рота, точнее колонна 2612, в которой было около тридцати машин, самые обычные гражданские КамАЗы с длинным кузовом, называемые шаландами или крокодилами, два "броника" (как называли КамАЗы с бронированной кабиной), да две машины связи в начале и конце колонны. Длинная вереница машин медленно приближалась к последней остановке перед выездом из Хайратона – ДП-401 (или дорожный пост 401). Связист принимает сводки по обстановке на дороге. Вроде все чисто, и первая машина дает сигнал на начало движения. Пост в виде нескольких небольших строений, спрятанных за бетонными глыбами, пройден. Солдаты на посту с безразличными лицами пропускали очередную вереницу машин. Колонна, медленно набирая скорость, уходила вглубь неведомой новичкам чужой территории, оставляя позади мирный городок.
- Осторожно, не залезай на обочину, - поправляет руль Сейдамет, - если не хочешь взорваться на мине.
- Дорога узкая очень – пытается оправдаться Сергей, - невозможно разъехаться со встречными машинами.
- Можно – спокойно говорит Сейдамет. - А если нет, то пусть они съезжают с дороги. На бачовские барбухайки вообще не смотри, езжай, там, где тебе удобно («бачами» мы называли местных жителей, также как и они называли нас. От слова бачА — человек, мужик. Прошлое уважительное – "шурави" кануло в лету. Барбухайка - машина – прим автора).
Однообразный желто — серый пустынный пейзаж за окном, наводил уныние и вызвал сонливость. Солнце уже успело подняться над горизонтом. Кабина КамАЗа буквально раскалилась от его безжалостных палящих лучей. Еще хорошо, что пустыню проезжали утром.
- Днем тут вообще пекло, хоть вешайся — Сейдамет помотал головой. От жары ужасно клонило в сон, к тому же, сказывалась усталость и невыспанность перед первым рейсом. - Эй, не засыпай – крикнул зенитчик, заметив сонные мигающие глаза Сергея. - Если ты меня убьешь, я тебя убью – выдал он чисто машинально словесный салат. - Сергей встряхивает головой, пытаясь разогнать сонливость. - В этом опасность пустыни – жара и однообразный вид за окном утомляет и усыпляет.
- Да, понял.
- Сними каску и бронежилет – советует Сейдамет. - Повесь его на открытое окно. Так от него будет больше толку и тебе легче без этой тяжести.
Без семикилограммового пластинчатого бронежилета и каски действительно дышать стало легче, правда, мешало чувство незащищенности. Но Сергей верил Сейдамету, который тут ездил уже полтора года.
Постепенно колонна замедляет скорость. Едем почти пять километров в час.
- Что случилось? - спрашивает Сергей, выглядывая в окно.
- Сейчас увидишь. - Машины одна за другой сигналят. - Нажми и ты — тихо говорит зенитчик.
По взгляду Сейдамета Сергей улавливает направление. Слева у дороги небольшая каменная плита. "Максим Горемыкин 1968-1988". Сергей тут же вспоминает расправленную кровать в казарме.
- Месяц назад погиб — в голосе напарника грусть.
- Что с ним случилось?
- Никто не знает точно. Нашли возле машины. Застрелен — Сейдамет говорит односложно, сдерживая ком, подступивший к горлу. - Из нашего призыва. Хороший был парень.
Умолкаем. Какое-то время едем молча. Только ровный шум мотора. Колонна снова набирает скорость. К счастью, через пятьдесят километров появились вдали очертания гор. Вот и ДП-402. Тут колонна поворачивает налево в сторону Пули Хумри и Кабула. Указатели говорят, что справа Мазари-Шариф. Считалось, что это самый мирный город в Афганистане. Такими же равнодушными взглядами, как на прошлом посту, провожают нас солдаты. Несладко им тут служить в пустыне.
Побитое ямистое асфальтовое полотно медленно поднимается вверх. В правом окне виднеется гряда голубоватых горных склонов. В левом удалялась унылая пустыня.
- Тут за поворотом будет кишлак, не останавливайся и не едь слишком медленно, а то бачата что-нибудь скрутят - (понятно, Сейдамет говорит это на армейском более доступном жаргоне).
Действительно, сразу за закругленным участком дороги появились зеленые деревья, незнакомый колючий кустарник. За убогими глинобитными, невысокими заборами, виднелись такие же убогие хижины. Несколько ржавеющих остовов легковушек непонятной марки, флегматичный ишак с запряженной телегой. На улице, если пространство между хижинами можно назвать улицей, возле стен, неподвижно сидели несколько стариков в чалмах с длинными редкими бородами. Сразу вспомнились кадры из фильма "белое солнце пустыни". Почему-то на лице появилась улыбка - может они смотрели его?
- Эй, на дорогу смотри! - окликает Сейдамет - не залезай на встречную.
Выправляю руль, рассматривая с другой стороны духаны, набитые всякой всячиной без разбора и порядка (Духан - магазинчик, лавка. Чаще всего, внутри металлического контейнера для перевозок, или в маленькой глинобитной постройке. – прим. автора). Маленький кишлак колонна миновала быстро и, к счастью, без проблем. Дальше дорога стала извиваться змеей, медленно поднимаясь вверх в горы. Хотя, их можно назвать только пригорками, не больше.
- Сейчас будем проезжать Ташкурганское ущелье - в голосе зенитчика обыденность. Слово «ущелье» как ни странно, вызвало неприятные ощущения.
Минут через пять колонна оказывается в середине огромного горного пирога, разрезанного пополам водой тысячи лет назад. Грандиозный, красивый и, в тоже время, устрашающий пейзаж. Отвесные острые скалы почти нависают метрах в ста над дорогой, давят своим размахом. Тут заметно темнее. Где-то там высоко между серыми камнями виднеется синяя полоска неба.
- Вот уж удобное место для нападения на колонну – осторожно обращаюсь к Сейдамету. По спине пробегает холодок. Но свое состояние не показываю.
Сейдамет спокойно пожимает плечами. Он тут проезжает уже пятидесятый или шестидесятый раз. Его спокойствие передается и Сергею. Тем более, если он не за зениткой, значит, опасности нет. Проехав ущелье, колонна замедлила скорость, остановилась.
- Что такое? – спрашиваю как можно спокойнее, хотя сердце бьется словно бежал стометровку. - Никто не говорил, что должна быть остановка.
- Ничего страшного – на лице напарника никаких изменений. - Тут река. Видишь, там, внизу. Надо бы воды набрать, охладиться после пустыни.
Большинство водителей выходят из машин, спускаются к горной реке. В бронежилете, с каской, как и остальные молодые солдаты, спускается и Сергей, захватив несколько фляжек. Около пятидесяти метров прыгания по большим валунам, напомнили ему его детство, когда по утрам, занимаясь бегом, он перепрыгивал очень похожие камни на берегу родного Черного моря.
Небольшая горная речушка с чистой, холодной, почти ледяной водой, приятно журчит, давая забыть о войне. Вокруг чудесная природа, как кусочек из иного мира, словно страница из другой книги, невесть как попавшая в эту страшную повесть. Сергей набирает прозрачную воду во фляги, успевая сделать несколько глотков, наслаждаясь ее вкусом. Но много не выпить. Ледяная вода сводит зубы и обжигает горло.
Вода в Хайратоне отвратительного вкуса и грязная. Для дезинфекции ее кипятят, что не улучшает ее вкусовые качества. Все боятся желтухи, которая тут как насморк у местных жителей. Во время рейсов с колонной едет и водовозка, она набирает воду в горах в чистом источнике. Остальные солдаты тоже набрали фляги и уже возвращаются к своим машинам. Вот и первая радость. Через пару минут впереди раздается протяжный сигнал. Пора в путь. Теперь ехать легче. Холодная вода разогнала пустынную жару и сняла сонливость. Правда, на улице и в кабине все еще жарко.
- Смотри, - говорит Сейдамет, - покажу как сохранить воду холодной даже в пустыне. - Он связывает две фляги вместе и вешает их за окно на боковое зеркало. - Секрет в том, что пока ткань, в которой находится фляга, будет мокрой, она будет охлаждаться воздухом. Так что, время от времени нужно только намочить ткань.
Снова дорога петляет и упорно тащит колонну вверх. Иногда навстречу едут бачовские барбухайки - вот уж точное название. То справа, то слева от дороги встречаются наши блокпосты – несколько больших бетонных кубов, накрытых маскировочной сеткой с торчащими наружу дулами пулеметов, или закопанный почти до самой башни танк. Растительности вокруг совсем немного, несмотря на горную местность. В основном каменистые, серые, неуютные склоны гор. Изредка можно встретить вдоль дороги навьюченных ишаков, погоняемых мальчишками.
- Через несколько километров поднимемся к малому перевалу. Называется "Олимпийский" – Сейдамет указывает куда-то вперед. - Дальше дорога пойдет вниз. Это примерно половина пути от Пули-Хумри.
- А почему этот перевал так назвали? — удивляюсь странному названию для Афганистана.
- А хрен его знает, - пожимает плечами Сейдамет. - Наши назвали. По местному у него другое имя. Да и какой он там перевал. Так, пригорки одни. Вот попадешь на Саланг, узнаешь, что такое перевал. Особенно зимой.
Зенитчик замолкает, наблюдая за окружающим. Дорога действительно выравнивается. С правой стороны остается одинокая небольшая воинская часть, похожая, скорее, на разросшийся блокпост. Вот и малый перевал. Асфальтовая полоска медленно наклоняется, менее надрывным становится гул мотора. Постепенно меняется пейзаж за окном. Пики гор отдалялись все дальше, и с левой стороны взору открылась великолепная долина, начинавшаяся от склонов, уходя вдаль, насколько хватало глаз. Все-таки, тут не хватает растительности. Как будто этот край обделили зеленью. Вдали видны несколько небольших глинобитных кишлаков.
Теперь двигатели снова ревели от набираемых на спуске оборотов. Горный тормоз КамАЗов малоэффективен, поэтому приходится постоянно притормаживать. Несколько десятков километров на спуске просвистели горячим ветром за окном, и колонна неторопливо въехала в город Пули-хумри. В отличие от маленьких кишлаков это был город, пусть, большей частью глинобитный и полностью одноэтажный, разрезанный пополам единственной асфальтовой дорогой, но количество жителей, скученность домов, количество духанов, какой-то особый уклад говорили о том, что это именно город.
- Смотри — показал налево Сейдамет. По дороге рывками от чихания двигателя, ехала желтая легковая машина, похожая на русскую двадцать первую волгу, с невероятным количеством народа внутри нее и снаружи. Люди висели на подножках, сидели на крыше, багажнике. Судя по лицам, это у них что-то вроде аттракциона. - Вот так они и ездят. - Мысленно отмечаю для себя, что большинство легковушек тут желтого цвета. - Смотри в боковое зеркало, чтобы бачата в кузов не запрыгнули, а то стащат все, что не прикручено и то, что можно открутить.
Местное население чаще всего не обращает на нашу колонну никакого внимания, кроме, духанщиков, приглашающих жестами посетить их лавки. Вот духаны тут отличаются от тех, которые мы видели по дороге. В Пули-хумри, если можно так выразиться, они специализированные. Почти не встретишь лавку, где еда и железяки лежат рядом. Если присмотреться, то чаще встретишь недружелюбные взгляды, особенно у детей и подростков. Все женщины в паранджах разных цветов. От черного до пестрого разноцветного. Не на чем задержать свое внимание.
Колонна благополучно проезжает городок. Еще каких-нибудь тридцать километров до нашей конечной точки сегодняшнего пути. Вид за окном почти не меняется - горный, каменистый, в большей части безжизненный пейзаж. Наконец, появляются бетонные кубы, разделяющие дорогу и чек-пост перед въездом в советский городок, имеющий одноименное название с Афганским городом.
Город удобно расположился на относительно ровной местности между гор, со звучным названием - Килагайская долина. На подъезде видно множество одноэтажных строений и знакомых модулей. Чуть правее ровная площадка для стоянки машин. Несколько автоколонн других частей уже стоят на своих местах. Видны костры. Голодным спазмом отзывается желудок. Весь день ничего не ели. Еще несколько минут и наша колонна выстраивается как по линейке в три длинных ряда. Вечерело. Жара уже спала, в воздухе стоял запах жареной картошки и тушенки.
- Неужели всего только двести пятьдесят километров проехали за весь день?
- Мы ведь очень медленно ехали. Да еще и с остановками — отвечает Сейдамет. Вздыхаю, расправляю затекшие конечности, разминаю шею. - Сними крышку воздушного фильтра, помой ее хорошо возле водовозки — указывает зенитчик. - В пхд-шке (ПХД — машина полевой кухни — прим автора) возьми жир и картошку. Тушенка у нас уже есть. - С трудом понимаю, что имел в виду напарник. Мне казалось невероятным, что в этой крышке, полной пыли и грязи можно что-нибудь готовить.
- Эй, чего тормозишь — высунувшись из окна, кричит с сильным акцентом Мурад-узбек. - Что, монтировкой подгонять надо?
- Научись сначала выговаривать слово монтировка - бурчу себе под нос, и иду к машине с водой.
Насколько это возможно отмываю крышку под струями холодной воды. Все вместе чистим картошку — голод, как говорится не тетка. Уже разведен огонь. Кипит в крышке масло. Готовкой занимаются татары. Запах жареной картошки с тушенкой сворачивает желудок в узел, наполняет рот слюной. Никто не обращает внимания на плотный дым от костров, заполнивший пространство между машинами. Чуть режет глаза, но сейчас не до этого. Все вместе садятся есть прямо из подручной сковородки. Почти идиллия. Вкус картошки с тушенкой просто изумительный. Неужели в полевых условиях можно так приготовить? Убирают, естественно, молодые.
Только сейчас замечаю, что наступила ночь. У затухающих костров слышны звуки гитары и песни.
- У вас нет гитары? - обращаюсь к татарам.
- Ты умеешь играть? - почти хором с разными акцентами спрашивает компания. Киваю.
- Сейчас принесу — Сейдамет исчезает во тьме между машинами.
Через пару минут возвращается с сияющим лицом и гитарой в руках. Еще со школы я сам научился играть на гитаре и петь. Очень нравился Высоцкий, Розенбаум, хотя знал песни на английском и итальянском языках. Постепенно количество людей возле костра увеличивается. Кажется, вечер удался.
Ротный собирает водителей перед сном, объявляя дежурство первого взвода. Это мой взвод. Стоять в карауле после тяжелого дня вовсе не прельщает, но делать нечего. Хорошо, что во взводе пятнадцать человек. Не так много придется стоять - прикидываю в уме несложное уравнение. Правда после того, как рота разошлась по машинам, старики объявили, что стоять на охране будут только молодые. А это уже по два с половиной часа. Снова молча киваю — мне стоять первому. Жутко хочется спать. Но караул в Афгане — совсем не то же самое, что в Союзе. Прежде всего, потому что от этого зависит твоя жизнь и жизнь остальных. Надеваю бронежилет, каску, закидываю за спину короткий автомат, и брожу между спящих машин и тлеющий костров.
Ночь в Килагайской долине нельзя назвать спокойной. Но человек постепенно привыкает ко всему. Время от времени тишину разрезали автоматные очереди или одиночные выстрелы. Понять, кто и откуда стреляет невозможно, если не стреляют трассирующими пулями, оставляющими ровный желтый след в ночном небе. Никто на эту стрельбу, ставшей неотъемлемой частью афганской ночи, не обращал ни малейшего внимания. Привык к ней и я, прижимаясь поначалу к машинам. Уровень адреналина постепенно снизился, снова потянуло в сон. Между выстрелами ночь кажется самой тихой и беззаботной на свете. Спят солдаты его роты и других частей, расположившиеся неподалеку.
Вторая задача караула следить, чтобы кто-нибудь из соседей не украл у нас вещи. К сожалению, воровство процветает. Чаще всего воруют для продажи. Берут все, что плохо лежит, но спросом пользуются запасные колеса. Продают бачам чтобы купить какую-нибудь безделушку — магнитные браслеты, часы, магнитофоны, косметику для подарка домой. Горькая правда Афганистана.
Далеко, в самом конце долины яркие вспышки разрезают мглу, видны клубы поднимаемой пыли. В небо одна за другой уносятся реактивные снаряды. Через несколько секунд воздух содрогается от громкого воя. Это наши. Установки «Град», или «Ураганы». Он пока не может их отличить. По разнице звука Сергей определяет примерное расстояние. Точно также несколько лет назад с крыши дома он смотрел салют на дни победы в его родном городе. И точно также приходил с опозданием звук. Далеко в горах видны огненные всполохи. Говорят, один залп накрывает площадь до четырехсот метров, как футбольное поле. Звук оттуда уже не доходит, слишком далеко.
Вот и закончилось время. Теперь разбудить бы сменщика — узбека Рашида — вечно грязного солдата. Сергей находит нужную машину. Узбек спит на сиденьях. Трудно сказать раскинулся он, свернулся калачиком или извернулся ужом между ручкой переключение скоростей и ручным тормозом. Во многих КамАЗах есть спальные отсеки в задней части кабины. Есть и в этой, но его занял «дед».
- Вставай, Рашид — трясу его за плечо. Узбек издает невнятное мычание, не приходя в сознание. - Вставай, твоя очередь заступать - тормошу сильнее. В его глазах полное отсутствие понимания. Пытаюсь за руку стянуть с сиденья наружу, но и это слабо помогает. Из спальника раздается гневный выкрик - «вставай, козел, убью на...» (дальше несколько узбекских ругательств). - Действует. Медленно, вяло Рашид вылазит из машины, едва удерживаясь на ногах.
- Автомат с бронежилетом не забудь, боевик, блин — мне эта ситуация уже надоела. Все, теперь спать. Краем глаза замечаю, что узбек привалился к кабине. - Не спи, баран! За людей отвечаешь - кричу прямо в ухо. От неожиданности сменщик подпрыгнул.
- Все, я проснулся. - Кажется, придется спать с одним открытым глазом. Полагаться на это чудо нельзя.
В " моей" машине нет спальника. Место на сиденьях занял татарин. В кузове лежит старый пыльный матрас. Несколько хлопков и спать. Хорошо, что ночью не видно поднятой с него пыли. Сейчас он показался самой мягкой постелью. Глаза просто слипаются. Ночь промчалась мгновенно. Даже показалось, что и не спал совсем.
На следующий день машины разгрузились на артиллерийских складах, заправились топливом. Обратный путь ничем не выделяется. Колонна движется чуть быстрее, чем в предыдущий день. Позади горы, полоска раскаленной пустыни. Наконец, и наш Хайратон. Доезжаем до части засветло. Проезжая мимо знакомых модулей первая машина дает гудок, за ней вторая третья. Сигнал перерастает в один протяжный радостный звук — все в порядке, все вернулись.
Машины оставлены на пыльной стоянке. Усталые водители выстраиваются на плацу. Как всегда их приветствует комбат. Командир роты четко докладывает о выполненном задании. Сдаются в оружейную комнату боеприпасы и бронежилеты. Остаток вечера уходит на ужин и стирку. У кого есть чеки, идут в магазин затариться колой, импортным печеньем и сигаретами. После того, как стемнело, все отправились в открытый кинозал смотреть фильм.
Вот и все. Первый рейс позади.
|
|
| Категория: Воспоминания из 88-го. Посвящено водителям Афгана (редактировано). Игаль |
|
|
| Просмотров: 851
|
|
|
|
"Сохраните только память о нас, и мы ничего не потеряем, уйдя из жизни…”
Статистика
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
