"Привет, та что не дождалась... Я знаю, что ты лишь мельком пробежишь глазами сквозь строчки, затем сожжешь письмо. Но я не злюсь, точнее пытаюсь не злиться. Домой не скоро, я успею все обдумать. Но по приезду, я уверен - тебе не стоит попадаться мне на глаза. Я буду слишком зол, чтобы простить тебе эти твои "гулянки"...

Я верил тебе, а ты как последняя подстилка, легла под него. Обидно больше всего то, что я узнал об этом от твоего брата. Я недолюбливаю его, но обязательно нажрусь с ним по приезду. Потом я приду к тебе. К твоему ублюдку. Буду вбивать его тупую голову в пол... Я сошёл с ума в этом пекле, от грохота выстрелов, гранат и артиллерии. Но это не главная причина моего сумасшествия. Главная причина - твоя измена...

Я даже сейчас не могу тебя обозвать. Ты - комок ласки и нежности, но увы уже не мой. Если Афган не заберет меня, я приеду и убью вас обоих. Потом я вряд-ли смогу жить, но что будет дальше посмотрим.

Передавай привет родителям, брату и "нашим" общим друзьям.

Ненавидящий тебя солдат, защищающий твой сон."

Это письмо, я нашел в нагрудном кармане парнишки, который погиб во время засады, пуля прошила горло, но на его лице был не страх, не смирение... На его лице была насмешка, он насмехался над смертью и судьбой.

После всей этой истории, я поинтересовался судьбой той девушки. Она получила этот залитый кровью клочок бумаги...

Она ревела на могиле, обрила наголо голову... Сошла с ума, как и ее бывший возлюбленный. Вскоре, она просто не смогла переносить жизнь. Она рассказывала своей матери, что ей снился тот парень, с простреленной шеей. Он говорил ей лишь одно "ненавижу". Вскоре, после появления снов, она в конец сошла с ума. Ее нашли повешенной, в сарае ее отца. На руке было вырезан личный номер, погибшего бойца...

Таким образом, война вторглась не только в жизнь солдата, но и в жизнь ее "родных" и "близких".

Вести Кабула

В период с 9 по 31 марта 1987 г. проводилась операция по уничтожению бандгрупп «инженера Башира», одна из которых обстреляла реактивными снарядами класса «земля-земля» Советский районный центр г. Пяндж.

В ночь с 8 на 9 марта 1987 г. мятежники бандглаваря Латифа обстреляли приграничный райцентр, но благодаря оперативным ответным действиям пограничников Пянджского погранотряда удалось быстро нанести ответный удар по местам пусков реактивных снарядов и предотвратить большие жертвы и разрушения на советской территории. По горячим следам была организована крупная операция возмездия по поиску и уничтожению пусковых установок и бандформирований, осуществивших эту дерзкую акцию.

Пограничники блокировали район обстрела, авиация десантировала десантно-штурмовые группы и во взаимодействии с наземными силами уничтожала противника. Особое мужество, героизм, братскую взаимопомощь проявили экипажи вертолетов. Так, 10 марта 1987 г. командир звена вертолетов «Ми-8» Зубко Михаил Николаевич под огнем противника осуществил высадку десанта и получил команду на эвакуацию раненых солдат. После погрузки раненых на борт вертолет был подбит выстрелом из гранатомета и загорелся. Майор М.Н. Зубко дал команду всем покинуть вертолет и, прикрывая огнем отход экипажа с ранеными, дал возможность товарищам занять выгодную позицию и удерживать ее до прилета на помощь других вертолетов. Рискуя жизнью, под сильным огнем противника экипаж подполковника А.К. Дубасова эвакуировал экипаж капитана М.Н. Зубко.

В операции по уничтожению участников провокационной акции против советских пограничников и обстрела г. Пяндж произошел такой случай. На путях отхода крупной группы душманов от нашей государственной границы был высажен десант. Вертолет капитана Н.В. Калиты для высадки десантников произвел посадку на тропе, которая перекрывала путь конной группе противника. Десантники выскочили из вертолета, и завязался бой. Противник обстрелял вертолет из гранатомета, при этом одна из гранат взорвалась в кабине. Все члены экипажа были ранены. Ведомый пары капитан А.В. Пашковский, пошел на выручку товарищей. Он произвел посадку рядом с вертолетом ведущего и с помощью десантников перетащил истекающего кровью капитана Н.В. Калиту в свой вертолет. Чтобы спасти машину, Пашковский решил лететь на предварительно проверенном вертолете Калиты. Своему правому летчику старшему лейтенанту В.Н. Шаповалову он приказал взлетать самостоятельно и прикрывать его до базового аэродрома. Взлет произвели нормально, однако бандиты успели выпустить еще две гранаты, одна из которых взорвалась в районе редукторного отсека и повредила гидросистему вертолета. Вторая, не разорвавшись, застряла в створках грузовой кабины. Капитан Пашковский, весь израненный, сумел довести поврежденную машину до аэродрома Пяндж. На аэродроме инженеры насчитали в машине более 50 пулевых и осколочных пробоин.

А вот что вспоминает об этой операции сам боевой летчик Александр Пашковский:

«В ночь на 9 марта 1987 года душманы обстреляли реактивными снарядами наш приграничный городок Пяндж. Били по больнице, но пострадали жилые здания, имелись человеческие жертвы. Дело в том, что тогда набирало силу объявленное 15 января национальное примирение, и кому-то этот процесс очень не нравился. Решили, что проще всего сорвать его обстрелом советского города, спровоцировать ответное выступление наших войск.

И вот эту банду, численностью до тысячи человек, с большими потерями противостояло афганское подразделение, предстояло окружить и обезвредить. Выбрасывая десант по кругу, мы не успели замкнуть кольцо, и в оставшуюся брешь в сторону гор бросилась часть окруженных. В первую очередь – так называемые «черные вороны», а по существу смертники, которые обеспечивают проход и прикрывают отход основных сил. На них-то при посадке мы и напоролись. Серьёзная была встреча: уже потом подсчитали, что душманы оставили вдоль арыка 90 убитых и еще 41 – под развалинами дома!

Только что прилетев с другого направления, я еще не знал как следует обстановку и поэтому был ведомым. Когда первая пара наших вертолетов высаживала десант, душманы внезапно открыли по ним огонь. Машина ведущего подполковника Александра Кортунова получила пробоины, но взлетела. При этом штурман и борттехник были ранены. Кортунов, обеспокоенный молчанием Калиты, своего ведомого, передает: «Что-то семнадцатый не взлетает». А Николай Калита – это мой друг, с которым мы вместе учились в Сызрани (он на год младше), а потом мы вместе же проходили переподготовку.

И вот поскольку в этой карусели я оказался к нему ближе всех, а экипаж его влип в историю, из которой мужиков надо вытаскивать, я посадил вертолет между семнадцатым и «духами», которые обозначили себя стрельбой вдоль арыка и в районе дома чуть подальше, и так, чтобы душманы оказались в секторе обстрела нашего пулемета, а грузовым люком – в противоположную сторону. По центру за пулеметом у меня сидит борттехник старший лейтенант Александр Сидоренко, а справа, где блистер открывается, с автоматом летчик-штурман капитан Виктор Шаповалов, и ведут огонь. Через грузовой люк выпрыгивают 17 афганских воинов-сарбозов; кстати, в этом ожесточенном бою наши афганские друзья погибнут все до одного. Наши потери будут – 18 раненых и один погибший.

Первое, что я увидал при подходе к месту высадки десанта – пылевая трасса, характерный хлопок и черный дым: это был выстрел из гранатомета по вертолету Калиты. Отлично запомнилась лошадка возле дерева, из под которого потянулась нитка трассы. Я передал вертолетам огневой поддержки: «Горбыли», давайте сюда!». Они подошли и стали обрабатывать позиции душманов. Глянул на вертолет Калиты - и пришел в ужас: винт вращается, но остекления нет, топливо бежит. Высаженный десант лежит и прикрывает головы руками, не в силах подняться. Самого командира тянут к нам его летчик-штурман и старший лейтенант Саша Сергеев и офицер из состава десанта. А их бортовой техник, старший прапорщик Анатолий Охрименко, лежит в своем черном комбинезоне под носовым колесом вертолета. И все это происходит, как в замедленной киносъемке.

Уже и вокруг нашего вертолета фонтанчики, и по корпусу, будто сыплется горох. Я опять кричу в эфир: «Горбыли», не дайте им голову поднять, тут все ранены!». Смотрю, три наших МИ-24 носятся кругами, лупят по душманским позициям. Поскольку у меня самого сектор обстрела небольшой и толку с меня мало, я принимаю решение и Калиту, и Охрименко принять к себе на борт, и выскакиваю за Толей – он вроде бы отстреливается и не видит, что за ним прилетели. Подбегаю к Охрименко и вижу, что у него всё лицо в крови. И тут понимаю, что обратно в свой вертолет я его просто не дотащу: и не смогу, и не успею. Веса в нем не меньше девяноста, а во мне было меньше семидесяти. И время потеряно: душманы меня уже засекли, и сейчас нас обоих накроют. Тогда я заскакиваю в вертолет Калиты, (не понимаю, откуда силы взялись!), и вижу, что приборы не работают, гидросистема тоже. У нас есть такая хитрая система, которая снимает нагрузку от несущего винта на ручку управления. Без нее усилие на ручку передавалось бы до полутора тонн. И вот эта гидросистема не работает, а работает только дублирующая. Картину эту дополняли разбитая ручка «шаг-газа» и кровь повсюду.

- Любой ценой хочу дотянуть до речки: за нею уже наша территория. Хватило бы только топлива и гидросмеси. И выхожу…прямо на город, так что пришлось пройти над Пянджем. За ним на аэродроме сажусь не на полосу, а чуть левее, на грунт, потому что на полосе стоит МИ-24. По тормозам – а вертолет катится: тормоза не работают! А «горбыль» этот уже рядом, и я в него вот-вот врежусь винтом, то-то будет мясорубка! Выключаю двигатель, убираю коррекцию и чувствую, как вертолет кренится влево: слава Богу, левое колесо оказалось пробитым, остановился. Пронесло! Теперь давай гасить горящий подсумок, - я его еще в полете всю дорогу гасил одной рукой: другой-то за ручку управления держался! И выбросить боялся: схвачусь, а патроны стрелять начнут. Так вот, пытаюсь я погасить подсумок, а огнетушитель… да, да, как обычно, не работает! Второй – тоже! И в авиации это бывает. Хорошо, в бачке вода оказалась!

Экипажу этого вертолета еще повезло: попавшая в него граната оказалась кумулятивной. Направленная струя взрыва прожгла броню и отрезала ногу командиру, повредила механизмы управления и вошла в аккумулятор, обесточив машину. Если бы винт остановился, заводиться было бы уже бесполезно. Калита потом рассказывал, что после удара хотел поставить ноги на пол, а пол провалился.

Загасив подсумок, вывожу из машины Толю Охрименко. Потом оказалось, что в нем было больше двухсот осколков – и металлических, и от остекления, я даже боялся, что он видеть не будет. Штурман вылез белый, как мел, хромает. А задрали штанину – рана. Мне потом говорили, что я тоже был белее снега. Когда прибежали доктора и забрали раненых, а летчики окружили вертолет (как это он долетел?!) я пошел застирать кровь. Думал, чужую: там в кабине все было в крови, а потом смотрю – у меня через штанину своя собственная сочится: тоже слегка зацепило, хотя когда и где – не помню, даже боли не чувствовал.

Мой вертолет пригнал и посадил следом летчик-штурман капитан Шаповалов. Потом старший начальник сказал ему: «Коли ты привел его без командира, то тебе и летать на нем командиром». Подхожу я к своему вертолету, а вокруг Николая Калиты уже доктора, и уже отрезают ногу, которая висела на коже. Сам он под капельницей. Над ним врачи колдуют, я подхожу утешить, что-то говорю, не помню что, потому что у самого в области желудка сильная режущая боль. Пока вел машину, старался не обращать на нее внимания, а тут подошел крючком согнутый, и пытаюсь еще шутить, что, мол, одна нога не страшно, и все такое. Ну, шуточки у нас были своеобразные, из области черного юмора, но в такой момент только они и могли вывести человека из нервного шока.

А тут приносят носилки, и Калиту надо на них уложить. Беремся втроем, и еще один за капельницу, а он грузный, здоровый. Где ноги – торчит один ботинок, жутковато! Я беру его под спину, и…вот этот момент я никогда не забуду! В полубессознательном состоянии Коля так склонил голову, так прижался небритой щекой и губами к моей руке, еще недавно такой сильный, а теперь такой беспомощный, что я… заплакал. Стыдно признаться, но слезы сами навернулись на глаза.

В больницу его увезли в ту самую, по которой били душманы, только вот снаряды прошли выше. А вечером я узнал, что для Калиты нужна кровь третьей группы. Я, конечно, первый кандидат на переливание: моя группа. Позвонил в подразделение, и нашлось еще пятеро бойцов с такой же. Приезжаем в больницу, а врачи первым делом берут нашу кровь на анализ. Мы возмущаемся: да что же вы время теряете! Так положено, отвечают. Тем более, что у Николая, оказалось, не только правую ногу отрезало, повредило и левую. Там в бедре сейчас такая дырка, что палец входит. Рука вся изувечена, да еще проникающее ранение кишечника. Словом, потеря крови колоссальная. Бойцов отвели на забор крови, а меня накормили пловом, напоили крепким чаем и положили на прямое переливание.

Мне могут сколько угодно говорить, что летчикам сдавать кровь не положено, она им самим нужна для боя, но когда друг на операционном столе, в критическом состоянии, тут мне никто не указ. После этого я еще летал три дня, а потом со своей раной ноги все-таки вынужден был лечь в госпиталь. Десять дней отлежал – и снова в строй».

За этот бой майор Александр Пашковский награжден орденом Ленина.

Взято с http://pv-afghan.narod.ru/index.htm