|
|
С любимыми не расставайтесь ...
АЛЕСИН Вячеслав
Ну вот и настало время самому взяться за написание мемуаров. Нет, не для того, чтобы рассказать, какой я был герой за неполные 3 месяца службы в Афганистане. Просто, порывшись вдоволь в последнее время по афганским сайтам (ну что поделаешь, не отпускает эта тема), хочется рассказать о тех событиях, которые описаны сухим языком армейских сводок и участником которых был я сам. Да еще о той бестолочи, что зовется человеческой судьбой и как она может с нами обойтись.
Коротко о себе. Призвался я в теперь уже далеком ноябре 1978-го, после окончания Алма-Атинского Энергоинститута, не имевшего военной кафедры. Призвался на 1,5 года,согласно существовавшего тогда порядка, в простые солдаты. Первый год прошел как у многих тогдашних срочников. Сначала полгода учебки в пгт. Гвардейский, который многие называют Отаром по названию ближайшей ж/д станции, потом еще полгода там же, но уже в медсанбате связистом, где у меня ну совсем не заладились отношения с начальником штаба. В связи с последним, весть о переводе всех "умников”, гордо носивших на своих ХБ синие "поплавки”, честно заработанные учебой в ВУЗ-ах нашей необъятной Родины, в линейные части из показательной Отарской учебной Дивизии была для меня сущим спасением. Я был готов ехать куда угодно. ”Куда угодно” оказалось родной Алма-Атой, куда я попал благодаря простой задушевной беседе с сержантами-"покупателями”, прибывшими в нашу дивизию за "молодыми” и поселившимися в расположении нашей роты. Они и порешали мое назначение в гвардейскую 77800 со своим старлеем. Тот и не ведал, что везет в Алма-Ату алма-атинца, да еще и майского дембеля.
На новом месте я стал воплощать свой талант художника, оформляя Ленинскую комнату роты связи. Оформлял не спеша, чтобы до дембеля хватило. Честно скажу, служил в режиме пятидневки – 5 дней служу, 2 дня дома. В общем не служба, а разврат….
Так продолжалось до 26-го декабря 79-го. Той ночью наш полк неожиданно был поднят по боевой (!!!!!) тревоге. Старшина роты, простой русский парняга Паша Утышев, ходил по казарме и бодро приговаривал, попинывая нерадивых "молодых”: "В Иран едем, воевать будем!”. Почему то тогда потенциальной ”горячей точкой” считался Иран, где недавно скинули шаха и у власти во всю располагался имам Хомейни, первым делом выгнавший из своей весьма мусульманской страны совсем еще скромных в те времена американцев.
Растащили оружейную комнату, забыв впопыхах гранатомет, потому, как приписанный к этой "шайтан-трубе” рядовой Коля Фокин и не ведал, что он гранатометчик, а не мастер по починке офицерских телевизоров. Потом побежали всей ротой в автопарк к своим КШМ-кам (Командно-Штабная машина). Там я, впервые за полтора месяца службы в части, увидел свою ”Чайку”, КШМ на базе БТР 50ПБ, которой предстояло стать моим домом на ближайшие три месяца. А по центральной полковой аллее от КПП одна за другой шли городские маршрутки-РАФики, завозившие в расположение полка запасников-"партизан”. Пару дней, мы слонялись между столовой, автопарком и казармой. "Партизаны” безбожно в открытую пьянствовали, да и нас никто особенно не допекал. Потом короткий марш до пос. Энергетический, погрузка на платформы, пьяные прощания "партизан” с женами и детишками и……. И короткий звонок отцу со станции Алма-Ата-1. Это от бати я впервые услышал слова "Афганистан” и "интернациональная помощь”. Ведь мы свято верили, что едем на учения в Узбекистан, куда полк уже выезжал весной того же 79-го. А отец мне про заявление ТАСС о судьбоносном решении престарелого советского руководства ввести войска в неведомый Афганистан….. И уже совсем дрогнувшим голосом: "Славка, вас наверное туда засылают, ты уж там”…. А откуда мне было все это знать, если за пару недель до тревоги якобы для инвентаризации были изъяты все радиоприемники и телевизоры, а почта чудесным образом перестала приходить? Работали "соответствующие органы”, ой как работали….
Чем дальше по Узбекистану шел наш эшелон, тем становилось тревожнее, не выходил из головы прощальный разговор с отцом. Навстречу все чаще попадались такие же как и наш эшелоны – пять-шесть плацкартных вагонов для личного состава и десятка полтора платформ для техники. Только встречные были похожи на Летучих Голландцев – они были пусты, в вагонах ни души, а на платформах, где еще недавно, на радость станционным пацанам, красовалась техника, валялись деревянные брусья и остатки крепежной проволоки тоскливо раскачивались то ли от встречного ветра, то ли в такт перестуку колес. Сравнение этих поездов с мертвым кораблем пришло на ум внезапно и так же, как и древних моряков, видевших корабль призрак, меня мутно давила одна и та же мысль. Неужели и нам предстоит вот так же как и недавним обитателям встречных, раствориться в непонятной бездне?.....
Термез и вовсе напоминал прифронтовой город из кино. Вся станция была забита военными эшелонами, на перроне сплошь военные. Дааа… Неслабые учения намечаются…
Разгружались прямо в новогоднюю ночь. Не было в моей жизни более "романтичного” Нового Года. Да и не надо….. Согнали технику с платформ, построились в шеренгу, ждем чего-то. Тут команда – "Сомкнуться кольцом”. В середине оказался чужой полковник и наши штабные. Он то и благословил нас на скорый переход границы с целью оказания интернациональной помощи братскому афганскому народу и о необходимости соблюдать при переходе границы дисциплину, т.к. передовые части были обстреляны и понесли первые потери. Срочники дисциплинированно молчали, похмельные "партизаны” недовольно завыли. Кто-то даже предложил полковнику сходить на х.. вместе с интернационализмом. Служивый никак не отреагировал на предложение, только тихо, задумчиво, как бы для себя, произнес: ”На х.., не на х.., а воевать придется…..”
Потом короткий марш и расположение в песках под Термезом, где за парой невысоких барханов была видна Аму-Дарья, ставшая вскоре просто "речкой”, и, которой было суждено на долгие 9 лет разделить судьбы шестисот двадцати тысяч советских парней на "до” и "после” этого простого, знакомого со школьной скамьи географического названия….
Уже на следующий день в полку появились лохматые по тогдашней моде гражданские специалисты, по-скоморошьему одетые в не по размеру пригнанную военную форму старого "гимнастерочного” образца. Они в спешном порядке пытались хоть как-то привести в порядок далеко не безупречную технику "придворного” алма-атинского полка, регулярно принимавшего участие в показных парадах на площадях столицы Казахстана.
Один из таких "спецов” установил на борт моей "Чайки” новую Р-111 и у меня стало аж 3 рабочие радиостанции из пяти против двух, что были установлены на такой же машине, которой командовал мой друг Олег Михайленко. Как выяснилось позднее, это и определило мое участие в событии, ради которого написаны эти строки.
Вечером 3-го января нас, начальников КШМ, собрал нач. связи полка капитан Саенко, который объявил о завтрашнем переходе границы. Нам были выданы радиоданные и наши машины были распределены по подразделениям полка. «Нормальным» достались привычные для военного уха позывные, "Рубежи” и "Грозы” а мне, как по заказу, «приклеили» позывной "Малина 81”. Что к чему?.... Моя КШМ-ка была закреплена за командиром полка подполковником Смирновым. Несмотря на то, что в роте были две абсолютно новые КШМ-ки на базе БМП, комполка не любил передвижение на гусеничной технике, делая предпочтение более комфортабельному БТР-у.
Уже ночью экипажи получили боекомплект – по два автоматных рожка на ствол плюс по два ящика гранат и по ящику сигнальных ракет на машину. Гранаты были странным образом поделены в пропорции 50/50 на оборонительные и наступательные. Почему-то язвительно представился мой бравый экипаж, лихо переходящий от атаки к обороне и применяющий то Ф-ки, то РГД в зависимости от тактики и стратегии предстоящей компании. Сам я даже не представлял, как обращаться с этими штуками. С автоматом АК74 был знаком "куда лучше” – за год безмятежной службы выпустил аж 9 патронов (3 к принятию присяги и 6 в отарском медсанбате), получая за свою стрельбу неизменные зачетные "четверки” без проверки результатов этой пальбы.
4-го января предрассветная тишина спящих барханов была нарушена ревом почти разом запустившихся сотен моторов. Кристально чистый воздух наполнился синим смрадом работающей техники. Гвардейский Выборгский орденов Ленина и Александра Невского Краснознаменный 186-й мотострелковый полк пошел к переправе…..
Первой ушла разведрота, примерно через полчаса 1-й МСБ. Комполка шел со 2-м МСБ. Практически сразу же, как колонна стала вытягиваться в ленту, связь у меня пропала, кое как слышал только соседей, 1-й и 3-й МСБ. Разведрота, "колесные”подразделения и техзамыкание отзывались тоскливым шуршанием в наушниках. Ситуация была ясна как то январское утро – радиостанция, предназначенная для работы на ходу, в колонне, оставалась неисправной. Смирнов начал отчитывать Саенко и потребовал разобраться. Но кому, как ни начальнику связи полка, было знать о состоянии техники в роте? Однако капитан Саенко был тот еще артист! Он приказал мне через перегородку, разделявшую командный и радио отсеки вылезть "на броню”, где, размахивая перед моим носом своим ПМ-ом пообещал расстрелять меня в придорожных кустах. Весь этот спектакль проходил на глазах ошалевшего погранца, как будто сошедшего с агитационной открытки, застывшего с автоматом наперевес прямо напротив полосатого столба с надписью СССР. Расстрел был отложен до худших времен, а командир полка, матеря Саенко, перешел в шедшую следом БМП-эшную КШМ, где со связью было все в порядке. Ко мне подсели два штабных майора и мы зашли на понтон…..
Что было потом? А потом был Нахрин с мятежным афганским артполком и растерзанными советниками, спуск с перевала без тормозов, закончившийся столкновением со скалой за 50 метров до моста через пропасть, Таликанский обстрел колонны полка 12-го января с первой потерей нашей роты (погиб водитель Турсунбек Худайбердыев по прозвищу "Автобат”), ночные догонялки полка колонной из четырех, только что отремонтированных, машин, неудачный поход на Файзабад с его завалами и промоинами….. И сводки, еженедельные сводки о потерях. Странное, тупое чувство владело мной, когда я передавал их в штаб Армии. Цифры, фамилии…. Все это будто не касалось меня. Мой мир заключался в тесном, насквозь промерзшем радиоотсеке, освещенном тусклой бортовой лампочкой и сигнальными "глазками” радиостанций. Днем я видел лобовые стекла расстрелянных грузовиков, оплавленные дырки от "коммулятивов” на бортах БМП и БТР-ов, притащенных откуда то на буксирах. А вечером…. Честно говоря, не задумывался, что за каждой цифрой скрыта ЖИЗНЬ, такого же, пусть и незнакомого мне пацана….. Я просто диктовал положенные передо мной тексты. Все как бы шло помимо меня, я наблюдал это со стороны. То, что приключалось со мной – это было мое. А другие… До сих пор не могу объяснить это чувство. Все- таки человек – жутко субъективное создание. Перед ним может происходить что угодно, катастрофы, болезни, смерти близких и не очень людей, но он свято будет верить, что сам он вечен, что все плохое с легкостью минует его самого, оставив лишь след в его богатой на жизненные воспоминания памяти.
В середине февраля я остался один. В том смысле, что мой друг, Олег Михайленко, улетел в командировку в Союз за новой машиной взамен вдребезги разбитой еще во время переправы через "речку”, когда в его "Чайку” на всем ходу врезался танк. Я, плача, стоял на краю вертолетной площадки, мои плечи еще хранили крепкое пожатие друга, а МИ-8 уносил его, пусть и не надолго, на спокойную Родину, которая была всего в 100 км от меня. Никто из окружавщего солдатского братства не был мне так близок, как Олег. Ведь мы с ним жили в одном доме, учились в одной школе, потом 5 лет в Энергоинституте, и, самое главное, год в Отаре были рядом. А после той злополучной аварии Олег, оставшись "безлошадным”, помыкавшись по экипажам, в конце концов пристал к моему. Родственная душа, человек, который был единственной опорой для меня в то время, просто близкий, кому можно было доверить самое сокровенное, кто понимал меня тогда и кого понимал я….
Тоска была неимоверная, поэтому весть о предстоящем марше из порядком надоевшего Кишима на Кабул была скорее радостной, чем тревожной. Хотя к тому времени "духи” (а мы их тогда еще называли басмачами) уже просекли, что значит КШМ, в первую очередь выбирая их из общего стада цвета "хакки”, редкий марш обходился без обстрела. В "одном” месте уже зудело, скорее хотелось вырваться из плена снежного файзабадского "горлышка” и увидеть бесконечные апельсиновые ряды кундузских лавок. Сдав место расположения какому-то полку, прибывшему аж из Чехословакии (вот "повезло” кому то!), мы потихоньку начали выдвигаться. Уже оказавшись в Кундузе, на одном из сеансов радиосвязи я услышал Олега. Он вернулся из Союза и ждал нас в Пули Хумри, который армейские острословы быстренько переименовали в Хули Помри. Радость предстоящей встречи с другом подогревалась, тем, что меня, с его слов, ждал сюрприз. Когда мы наконец-то встретились, не скрою, было место и слезам, за которые и сейчас не стыдно. Кто знает, что такое друг в Афгане, тот многое знает…..
А сюрприз оказался не сюрпризом, а Сюрпризищем! Бутылка водки!!! Правда сначала их было три. Дело в том, что в последний день пребывания в узбекском городе Карши (где кстати Олег жил энное время, когда там служил его отец) наш ротный, капитан Курушин, решил напоследок побаловать Олега сотоварищи и сводить откомандированную в Союз команду в городскую баню. Ротный расплачивался, бойцы загружались в свеженькую, только что полученную, "Чайку”, когда к ним (солдатам) подошел незнакомец, сразу признавший в них по хоть и отмытым, но все-таки весьма "кирзовым” физономиям, представителей славной 40-й Армии. Он быстренько сбегал в ближайший продмаг и принес три бутылки водки и несколько блоков "Примы”. Слабые возражения пацанов типа "не надо, дядя” были безапелляционно погашены словами "Берите-берите, я в 68-м в Чехословакии был, знаю я про этот интернационализм”. На погрузке подарков бравая команда и была замечена ротным. Но пока он бежал за трофеями, водка чудесным образом исчезла в несчетных "загашниках” "Чайки”. Всю дорогу ротный предлагал почетную капитуляцию, но экипаж, все как один, ушел в полный "отказняк”, утверждая, что, в лучшем случае, ротному померещилось такое количество божественного напитка. К слову сказать, капитан Курушин был скорее радиоинженер в погонах нежели завзятый строевик, и его интеллигентная манера разговаривать с подчиненными никак не подвигла последних к добровольной сдаче упавшего с неба счастья. По приезду в Пули-Хумри к экспроприации была подключена "тяжелая артиллерия” – начальник связи полка капитан Саенко. Тот, не долго думая, вызвал Олега и разрисовал ему радужную картину рытья окопов до самого дембеля, если тот добровольно не сдаст подарок. Правда был предложен альтернативный вариант: две бутылки – Саенко, одна – "хрен с вами”. Бойцы держали совет и, зная крутой нрав нач.связи, согласились на паритетное предложение. Слово Саенко сдержал, и третья бутылка осталась за ее законными обладателями.
Я добрался до Пули-Хумри где-то 20-го – 21-го февраля и сразу же был получен приказ: 23-го февраля, в День Советской Армии выдвинуться на Кабул. Праздник решили отметить накануне, 22-го. Под тушенку с луком распили столь трудно доставшуюся бутылку, поболтали, повспоминали, за завтрашний марш тоже "хлопнули”. Когда уже стемнело, стало ясно, что не мы одни отмечали завтрашнее торжество. Сначала редко, потом чаще и чаще туманную темноту неба стали пронзать красно-зеленые штрихи трассерных очередей. На предложение повеселиться откликнулся КПВТ из пули-хумринского госпиталя, взвились сигнальные ракеты, по которым пытались вести прицельную стрельбу все, кто располагал хоть каким-нибудь видом свето-стрелкового вооружения. Трассера уходили за низкие облака, оставляя лишь размытые цветные ореолы, расцвеченное небо напоминало праздничные салюты, которые закатывал наш полк по революционным праздникам в такой уже далекой Алма-Ате… Но только напоминало…. Не было восхищенных криков полусонных детишек, восседавших на плечах своих, когда-то служивших отцов, не было прильнувших к сильным плечам своих защитников жен и еще не жен. Было несколько тысяч немытых, истосковавшихся по праздникам, по беззаботности и легкости их отмечания, взрослых и не очень мужиков, единственным средством развлечения которых было настоящее оружие, созданное совсем не для увеселения. Созданное УБИВАТЬ! А на земле всполохи этого праздничного фейерверка высвечивали мрачные силуэты техники, готовой завтра наматывать на свои колеса и гусеницы новые и новые километры афганских дорог.
На этот раз мечта подполковника Смирнова сбылась, он расположился в новой олеговской КШМ-ке. Ну а мне предстояло идти с 3-м МСБ, боевые машины которого были распределены между колесной техникой полка. После таликанской бойни, где незащищенные "колеса” попали в ловушку прямо на дороге, мы поумнели, вот только это "поумнение” стоило 12-ти человеческих жизней.
День прошел без приключений, шли да шли. Уже примелькавшиеся пейзажи крохотных дехканских делянок, бесконечные ряды лавок больших и не очень кишлаков и "г’ори, г’ори, г’ори”……, вспоминались слова из вечно любимого "Мимино” …. Олег, шедший далеко впереди, передавал, что прошли какой-то жутко длинный тоннель. Мы же все карабкались по раскатанным "в лед” шедшими впереди машинами cерпантинам. Вместе с нами поднималась ашхабадская бригада ПВО. Машины таскало из стороны в сторону. Несмотря на приказ не высовываться из люков и усиливающийся мороз, большинство торчало по принципу "одна нога здесь другая там”. Я не был исключением. Будут стрелять или нет – это еще вопрос. А вот улететь в пропасть с, похожей на каток, дороги, сидя в законопаченной бронированной банке, шанс был, и немаленький. Глотая ртом морозный, разряженный горный воздух, я все время думал о водителе нашей 603-й, Юрке Токареве. Каково ему сейчас высматривать в узком квадрате маршевого окошка БТРа контуры обледенелой дороги, стены противолавинных галерей, ловить каждое движение впереди идущей машины? А мальчишке девятнадцать лет, восемнадцать из которых он прожил в степном казахстанском совхозе под Целиноградом, и афганские горы – первые горы в его жизни…..
В сумерках подошли к тоннелю. Уже позже, по прошествию лет, я узнал, что благодаря расположению на высоте 3500 метров над уровнем моря и длине в 2700 метров тоннель на Саланге занесен в книгу рекордов Гиннеса. Передо мной же зияла выделяющаяся в свете горящих над входом прожекторов тусклая туманная дыра из которой лениво выходил не то пар, не то дым. Колонна стояла, я, буднично, раз в полчаса докладывал ком. полка через Олега, что движения нет. Cвязь была, как говорят связисты, "на троечку”, от походной АЗИ (антенна зенитного излучения) в горах не всегда было много толку.
Около 22-00 в тоннеле раздались первые выстрелы. На усиливающуюся в тоннеле стрельбу, ни c того ни c сего, короткой пулеметной очередью огрызнулся БРДМ охраны тоннеля. И началось…… Пальба поднялась нешуточная.
Я выскочил из машины, а стояла она второй от входа в тоннель, и побежал в сторону группы офицеров, стоявших возле того злополучного БРДМа. После короткого уставного представления и просьбы пояснить ситуацию услышал короткое: "В тоннеле засада, идет бой”. Для передачи такой "новости” "троечки” было не достаточно.
Ободрав в кровь ладони, я, вручную, (ну неродной он был на моей машине, просто был воткнут в штатное отверстие и изнутри машины не поднимался!) вытащил "телескоп”, одну растяжку воткнул в снежный сугроб на краю дороги, вторую привязал к двухручной пиле (жутко полезная в Афгане вещь, а пригодилась!) и швырнул в темноту. Дал настройку. Связь была почти идеальная! Доложил… В ответ от Олега – "Будь на связи”….
В это время кто-то начал колотить по моей броне. Высунувшись из люка, я увидел какого-то бойца. Он истошно орал, чтобы я заводил машину и гнал в тоннель вывозить оттуда людей. По-солдатски доходчиво, не совсем цензурно, объяснил ему, что стою на связи и срываться с места по приказу неизвестно кого не собираюсь. Пришлось даже автоматом его припугнуть и послать по известному адресу. Боец, высказавшись в том же стиле, что думает обо мне и моей родне, растворился в темноте. Позже, уже на "на гражданке”, выпивая в компании таких же, как и я, первых "афганских” дембелей, выяснилось что ночным крикуном оказался еще один мой однокашник по Энергоинституту Сашка Тимошин. Мы 5 лет в одной компании куролесили, а в ту ночь не узнали друг друга! Его термезский полк нес комендантскую службу по трассе Хайратон-Кабул, вот и столкнула нас судьба на Саланге нос к носу.
По очереди в течение 10-15 минут на меня выходили Олег, нач. связи и ком полка. Я им коротко о том, что услышал от охраны тоннеля, они мне – "Будь на связи”… Наконец я услышал в наушниках незнакомый голос:
– Кто у аппарата?
– У аппарата сержант Алесин.
– Офицеры на борту есть?
– Никак нет, ст. лейтенант Полянский (а он был старший машины, не помню его должности, кажется ЗНШ батальона) – отсутствует.
– Сержант, с Вами говорит начальник штаба армии полковник Гришин (мне до сих пор мерещится эта фраза, но в тот день полковник действительно сопровождал наш полк). – Я даю Вам 20 минут на выяснение обстановки и жду доклад…..
Ну вот, Слава, вылазь из-под своего панциря и ….. Приказ, товарищ сержант. Приказ… Напялил противогаз (а он был бессилен против угарного газа, это я потом узнал), АК на плечо, и в тоннель.
Там творилось что-то невообразимое. От наполнившего тоннель дыма не было видно противоположной стены. Попадавшиеся навстречу люди были похожи на размытые тени. Кто-то брел к выходу, хватаясь за бетонные стены, кто-то ползал, ошалело матерясь, кто-то уже и не ползал….
Дышать становилось все труднее, я сорвал противогаз. Стало легче. Наконец добрался до места из-за которого и разыгрался весь этот кошмар. Все было просто как армейский устав – где-то посередине тоннеля заглох танк, а в него врезался грузовик. И почти три часа утрамбованная колонна стояла в тоннеле не выключая двигателей.
Отравившийся угаром прапорщик-ракетчик застрелился, одурманенные люди на одиночный выстрел ответили перестрелкой. Не было в тоннеле никаких "духов”. СВОИ СТРЕЛЯЛИ В СВОИХ! В панике начали дергать технику, кто-то попал "под раздачу" и по этой причине.
Разузнав что к чему, я попер обратно – доклад то ждут. На дороге увидел нашего офицера (судя по форме), лежавшего ничком. Приложил пальцы к сонной артерии, пульс был, жив бедолага. Вокруг никого, попытался взвалить его на себя. Тяжелый блин, да и я далеко не "Рэмбо”. Пока возился, краем глаза заметил бородача, быстро идущего к выходу. Наверное это был водитель одной из афганских "бурубухаек”, благополучно забурившихся в тоннель вместе с нами. Жестами показал ему, дескать помогай, не нам одним интернационализм проявлять на твоей земле. Не отказал, сознательный оказался, а может автомата испугался. Вдвоем взвалили ракетчика и поволкли. Я еще и его автомат прихватил, старенький АКС.
Два автомата, противогаз, вывалившийся из сумки и мотающися между колен, угар и высокогорье начали делать свое дело – я стал уставать. Отдал один автомат помощнику, стало легче, понесли дальше. Пройдя метров 50, мельком взглянул на афганца. Автомата у него не было. Моего автомата! Ведь это его я отдал впопыхах. У меня на плече болтался чужой….. Опять же жестами: "куда дел?”, в ответ характерный взмах руки в глубь тоннеля, мол: "где ты дал, там я и оставил”. Стало не по себе… Что делать? Бросить нашего из-за автомата на глазах у бородатого, или, спасая человека, двигать дальше, навстречу свежему воздуху и трибуналу? Я выбрал второе…..
Уже когда в тумане зазияла черная дыра выхода из тоннеля, нам навстречу попались бегущие навстречу бойцы. Я передал им нашу ношу, хлопнул по плечу афганца и….. побежал обратно, искать автомат. Все тоннельные галереи были похожи одна на другую. Сколько я бежал не знаю, автомата не было. Начала кружиться голова, во рту усиливался сладковатый привкус, мысли пошли куда-то вразброс. Начала преобладать одна: "вертай обратно, Слава, пока тебя самого вытаскивать не пришлось”….. Выходил из тоннеля уже по стенке, как те, кто попадался мне, когда я только вошел туда.
На выходе кто-то повалил меня в снег, рванул ворот ХБ. Меня рвало, я жевал снег и вновь блевал….
Добрался до своей КШМ-ки, вышел на связь и попытался описать все увиденное. Язык явно был не в ладах с мозгами, я понимал, что нес какую то охинею про трупы, разбитую технику, афганского шофера….. Короче полный бред. От меня ждали четкого доклада, а я…. С трудом успокоив меня, поняли в чем дело и велели найти кого-нибудь из офицеров. Долго искать не пришлось, сам собой появился весь в копоти и не на много отличавшийся от меня по степени восприятия окружающего ст. л-т Полянский, который все это время тоже был в тоннеле. С грехом пополам и он втолковал о случившемся. Был дан приказ движения не продолжать, ждать распоряжений. Около двух ночи Полянскому было приказано выяснить наши потери.
Метрах в пятидесяти от тоннеля стояло здание дизельной электростанции, единственное теплое место на перевале. Туда нам со старлеем и посоветовали сходить офицеры из охраны тоннеля. Тусклые лампочки, горевшие в машинном зале электростанции, освещали жуткую картину. Рядом с бредившими живыми людьми лежали неприкрытые трупы с начинающими чернеть лицами (явный признак отравления угаром), были "огнестрельные” и передавленные колесами и гусеницами. Наших "краснопогонных 200-х” мы насчитали 16 человек. Сколько было ракетчиков не знаю. Уже пробиваясь к выходу я услышал плач. Плакал афганский мальчишка лет 14-ти. Возле него лежал бородач с восковым лицом, почерневшими глазами и чуть приоткрытым ртом. Он был мертв….. Это был, тот самый, что еще несколько часов назад помогал мне тащить нашего офицера…….
Утро было прекрасным настолько, насколько только может быть утро в зимних горах. Ярчайшее солнышко, искрящийся в его лучах снег! И только строго по-военному разложенные кучи амуниции у входа в тоннель напоминали о вчерашнем. Шапки, противогазы, оружие… Голова трещала как с хорошего бодуна, то ли от высокогорья, то ли от недосыпа, то ли от вчерашней отравы, то ли от всего вместе взятого. Мутно давила одна и та же мысль – "АВТОМАТ”…
Я побрел к куче оружия, прихватив подобранный вчера АКС, надеясь на авось. Офицеры стоявшие рядом встретили меня весьма не дружелюбно – еще бы, оружие потерял. Один из них правда спросил :
– Постой, а это у тебя что? – и ткнул пальцем в мою вчерашнюю находку.
– А это я вчера в тоннеле подобрал.
От группы офицеров отделился высокий лейтенант с бледным лицом и произнес:
– Ну-ка, Ну-ка… Да это же мой! Выходит это ты меня вчера оттуда вытащил?
– Выходит я…
Офицеры подобрели и разрешили мне порыскать в автоматной куче. И….. О Чудо! Вот он, мой родной. Быстренько пройдя элементарную процедуру на предмет соответствия наличию, я уже через 5 минут сидел на корме моей "Чайки ", нежно поглаживая вчерашнюю потерю. Сценарий предстоящих объяснений "особистам” начал тихо умирать (благо хватило ума не рассказать вчера никому про потерю оружия), и мной овладело чувство жуткой "расслабухи”. Вчерашняя ночь заняла свое место на полочке памяти, а вокруг благоухало горное утро.
Вспоминалась родная Алма-Ата, Медео с мирными безобидными горами и его катком, известным на весь мир, где я проводил каждое свое студенческое воскресенье с той, которой не было сейчас рядом. Ее не было не просто географически, глупо было бы надеяться на ее присутствие здесь, на Саланге, ее просто не было со мной … Я по-прежнему любил ее и, мысленно, разговаривал с ней. Разговаривал не только сейчас, откинувшись спиной к похожему на боевую БТР-овскую башню, только без ствола, корпусу бензо-генератора, подставив свою помятую физиономию утреннему солнышку и сощурившись от кайфа продолжения жизни, разговаривал морозными ночами, желая ей спокойного сна, глядя в темноту чужого неба, вспоминал ее, когда "духовские” пули долбили по броне моей 603-й или когда, торча из люка идеальной мишенью, рыскал прожектором по дувалам, заблудившись на ночном марше. Наверное о ней я думал даже чаще, чем о своих "стариках”. Хотя какие они были "старики”, я сейчас – их тогдашний одногодок. А вот отца уже год как нет…….
В прищур заметил одинокого бойца, бредущего вдоль колонны в сторону тоннеля. Коля Фокин, и опять без гранатомета! Детское пухленькое лицо доброго мультяшного персонала, ленноновские кругляшки очков на нем….
– Фокин, ты куда? – окрикнул я его.
– Туда – Коля абстрактно махнул в сторону зияющей тоннельной пасти.
Выяснилось, что Коля потерялся ночью, отстав от машины, в которой ехал, отлучившись по нужде. Ночевал черте-где, у танкистов. Я был добрый "дед”, тиранить "молодых” не входило в мои моральные устои и я великодушно принял отставшего бойца в свой экипаж. Доложил о "находке” начальству. Саенко, согласно традиции, пообещал расстрелять Фокина как только увидит, ведь тот уже числился среди без вести пропавших.
Около 16-00 дали команду на движение. Опять в тоннель…. Кто-то сказал, что лучшим подручным средством от угара является обоссанная тряпка, плотно прижатая к носу. Помочившись на запасные портянки и соорудив из них нечто среднее между респиратором и хирургической повязкой мы двинули в тоннель.
Завелся только один двигатель. Позже выяснилось, что во время подъема на Саланг второй "движок” перегрелся. (К слову, второй заклинит под Чарикаром и мы дойдем до Кабула на еле дышащем и наспех починенном "перегретом”. Там, под Кабулом, мы поставим на нашу машину два новых движка. Персональное дело комсомольца Юрия Токарева о выходе из строя боевой техники будет вынесено на обсуждение комсомольского собрания роты, но он будет оправдан, а в день моего возвращения в Союз Юрка станет водителем КШМ командира полка).
Оказалось, что дорога в тоннеле сначала немного идет на подъем, а примерно после середины – на спуск (то-то вчера бегать было трудно). На подъеме мы заглохли. Полянский не растерялся и дал отмашку идущей сзади БМП толкать нас. Водитель БМП оказался просто асом. Мягко, почти без толчка он потащил нас впереди себя. Миновав верхнюю точку тоннельной дороги, наш БТР разогнался по инерции и, после нескольких Юркиных попыток завестись "с ходу”, завелся.
Выход из тоннеля встречал нас фантастически нереальной картиной. Каждый Охотник Желает Знать Где Сидит Фазан… По мере приближения, выход из этой проклятой норы увеличивался в размере и менял свой цвет. От кроваво-красного, как напоминание о вчерашней трагедии, до нежно сиреневого как знак, чего-то светлого и уже совсем не страшного. Эту игру света подарил нам на прощанье тот самый газ-убийца, что душил нас вчера в тоннеле.
Вскоре после выхода стемнело. Ехали молча. И вдруг Коля Фокин неожиданно предложил:
– Товарищ сержант, можно я стихи почитаю?!!!!........
– Ну давай, Фокин, порадуй – вяло отозвался я.
И Коля начал читать…. Добродушное, совсем детское, Колино лицо становилось то серьезным, то светлым, то совсем уже "нездешним”. Каждый из нас думал о своем….. А Коля читал…. Читал наизусть Ахматову, Гумилева, Цветаеву! И наконец….. Как больно, милая, как странно, Сроднясь в земле, сплетясь ветвями - Как больно, милая, как странно Раздваиваться под пилой. Не зарастет на сердце рана, Прольется чистыми слезами, Не зарастет на сердце рана - Прольется пламенной смолой. - Пока жива, с тобой я буду - Душа и кровь нераздвоимы, - Пока жива, с тобой я буду - Любовь и смерть всегда вдвоем. Ты понесешь с собой, любимый, Ты понесешь с собой повсюду, Ты понесешь с собой повсюду Родную землю, милый дом. - Но если мне укрыться нечем От жалости неисцелимой, Но если мне укрыться нечем От холода и темноты? - За расставаньем будет встреча, Не забывай меня, любимый, За расставаньем будет встреча, Вернемся оба - я и ты. - Но если я безвестно кану - Короткий свет луча дневного, - Но если я безвестно кану За звездный пояс, млечный дым? - Я за тебя молиться стану, Чтоб не забыл пути земного, Я за тебя молиться стану, Чтоб ты вернулся невредим. Трясясь в прокуренном вагоне, Он стал бездомным и смиренным, Трясясь в прокуренном вагоне, Он полуплакал, полуспал, Когда состав на скользком склоне, Вдруг изогнулся страшным креном, Когда состав на скользком склоне От рельс колеса оторвал. Нечеловеческая сила, В одной давильне всех калеча, Нечеловеческая сила, Земное сбросила с земли. И никого не защитила Вдали обещанная встреча, И никого не защитила Рука, зовущая вдали. С любимыми не расставайтесь, С любимыми не расставайтесь, С любимыми не расставайтесь, Всей кровью прорастайте в них, - И каждый раз навек прощайтесь, И каждый раз навек прощайтесь, И каждый раз навек прощайтесь, Когда уходите на миг! Трясясь в прокуренном вагоне…… Никто из нас не знал, куда нес нас восьмиколесный прокуренный вагон №603. Что-то было неправильное в соседстве великих стихов о любви и того, что довелось нам пережить всего день назад. А может наоборот, это и была единственная на то время правота? p.s. После дембеля я перестал любить горы. Даже проезжая в автобусе по медеусскому ущелью в компании весело щебечащих сверстников и сверстниц я постоянно бросал взгляды на горные карнизы вдоль дороги. И до сих пор от запаха выхлопа работающей на морозе дизельной техники что-то сжимается у меня внутри…….
|
|
