Афганистан 4 января 1980 года.

4.00. Афганистан встретил нас безветренной погодой, какие не часто бывают в середине зимы. Минус десять и почти никакого снега. Холодно. Включаю печку в своем ГАЗ 66. Хотя командир батареи Князев требует, чтобы при марше и водитель и старший открывали окна, я внутренне протестую против тупых приказов, позволяя механику-водителю рулить при герметизированной кабине.

Въезжаем на понтонный мост, чуть раскачивающийся под тяжестью советской армии. Моя машина зажата между двумя БМП-1, идущими по-боевому. Не страшно. Скорее интересно. Мерно катит стальные воды Амударья, по которой проплывают наши надежды. Вот и афганский берег. Между ногами рация – р-109. Постоянно прослушиваю эфир.

- Все нормально, приём, - отвечаю на голос капитана Князева, спросившего, нормально ли все. А что будет-то с сильнейшей армией мира, вторгшейся на территорию суверенного государства, которое может раздавить мизинцем. Но на тот момент и мне и всем в колонне плевать на такую чепуху. Если скажут, дойдем до Бенгальского залива. Вот и берег противоположный.

Справа пограничный пост афганцев. Национальный флаг на шесте, от которого веет безысходностью. Будка в черно-зелено-красных тонах афганского флага и рядом одинокий солдат в мышиной шинели отдает честь. Руку держит часов пять, пропуская колонну советских войск, иногда опуская её, чтобы привести в порядок кровообращение мышц. Стоит как оловянный солдатик, на бугорке из серой земли, смерзшейся до гранитной твердости. Лет ему не более восемнадцати. В глазах удивление и немного страха.

Мой внутренний голос также как и я зачарован страной и молчит.

Утро. Солнце еще не взошло, но светло и видна каждая трещинка на сером асфальте, уже подпорченном траками танков и другой бронетехникой. Людей не видно. Словно все вымерли от неизвестной болезни. Открыв пошире глаза высматриваем свою первую заграницу.

Дома бедные, как у нас на Украине времен развитого социализма и даже хуже, в основном, одноэтажные из глины. На крыше – доски, оббитые чем-то вроде гудрона. Некоторые обмазаны той же глиной, из чего делали стены. Стекол нет. Точнее есть, но такие маленькие, что хочется плакать от умиления. Бедность чувствуется в каждом порыве ветерка.

Марш надоедает и постоянно тянет вздремнуть. Снятся в основном бабы. Оттого член стоит, словно телеграфный столб. Монотонность пути въедается в кожу, и глаза как-то сами собой слипаются в коротком сне. Уже два часа, как наш 186 полк вошел в Демократическую Республику Афганистан. Ни цветов радости, ни торжественных речей командиров. Говорят, что они сами попросили нас о помощи, и мы, как бы в ответ на их просьбу оккупируем их страну.

Ела ли меня тогда совесть? Нет. Она притаилась где-то глубоко внутри, обещая когда-нибудь выйти из тени иных, овладевших мною тогда эмоций. Да. Чтобы Совесть, наконец, проснулась, потребовалось несколько долгих лет. Но у некоторых она до сих пор спит, а может и издохла давно. Но, скорее всего хозяин её просто удавил своими руками. Сам. Еще тогда, в далеком 1980 году. Чтоб не возникла неожиданно на каком-нибудь ветеранском форуме в честь вывода советских войск из ДРА. Лет, эдак, через двадцать.

Полк шел на город Тулукан. Это на севере Афганистана. Там восстал против нашего вторжения артиллерийский полк, получив соответствующее распоряжение Президента своей страны. Мы должны были его усмирить. Заодно освободить наших советников, к тому времени уже зарезанных. То есть мы должны были разгромить подразделение национальной афганской армии, Правительство которой попросило у нас военной помощи. Тогда это называлось – интернациональным долгом.

Шли двое суток и к исходу третьих, пройдя несколько населенных пунктов, взяли, наконец, Тулукан. Практически без боя. И стали табором на его окраине, неподалеку от расположения того самого восставшего артиллерийского полка. Встречавшихся по пути одиноких местных жителей в странных одеждах, мало походивших на мятежников, да и отношение к ним было в основном дружелюбное, провожали радостным помахиванием. Ну не стрелять же в каждого афганца!

Тогда впервые познал, что такое вши. Чесалось все, даже мозги. Про яйца – молчу, это святое. Но для вшей – самое любимое место для встреч между особями. При полном отсутствии каких-либо медикаментов, мы просто натирали тело тряпкой, смоченной в дизельном топливе. Способ давал облегчение на несколько дней. Но от воздействия нефтепродуктов на коже образовывались язвы, слишком медленно заживающие. И тогда менялась походка.

Так с мыслями о вшах и бабах, взяли город. Без боя. Не выходя из кабины. Нахрапом. Как наши отцы когда то Берлин. Искали, где в Тулукане рейхстаг – не нашли. А нашли бы – расписались. Как отцы. Позднее, прочитав воспоминания Смирнова О.Е. – командира нашего полка на тот период, узнал, что бои при взятии Тулукана были настолько яростные, что кровь стыла в жилах. Мда… чем дальше от войны, тем она краше.

Поздно ночью разбили табор в  чистом поле, расставили боевое охранение и спать. Хотя бы пару часов. Кое-как установили в офицерской палатке печку-буржуйку. Истопник обещал поддерживать огонь, так как до армии работал пожарником. Или хотел быть пожарником, уже и не помню таких подробностей.

- Дисевич, сука!

О, проснулся Князев, потому лирику сна оставляю на потом. Предаваясь реализму.

- Почему так холодно? – в каждой офицерской палатке, как правило, сидел истопник, в обязанность которого входило поддерживать огонь в буржуйке всю ночь. В их же обязанности входило – чистка сапог всех офицеров и прапорщиков подразделения, стирка личного имущества – трусов и портянок. Спали сии бойцы, как правило, с 10 утра и до обеда. Если везло. А порой и вовсе не спали. Или как придется. Чаще получалось, как придется….

В каждое подразделение выдавалась палатка из расчета на 10 человек. Плюс буржуйка. Дров не было, и поэтому топили, как правило, тем, что с****ят бойцы у афганцев. Везло, если бой проходил в районе кишлаков. Тогда пилили все, что поддавалось пиле. И в топку. Как партизана Лазо - японцы. Но боев не было. Стрельба отдельно взбесившегося командира батальона не в счет. А тепла хотелось.

Зима и в Афганистане зима. Холодно и зло. Минус десять на севере страны – не предел для метеорологов, творивших с погодой всё, что им вздумается. Иногда по ночам столбик термометра опускался ниже 20 по Цельсию. Тогда в палатке, жопа товарища становилась единственным теплым местом, к которому можно прижаться, чтоб унять озноб.

Особенно тяжело было вставать поутру. И просыпаться было гораздо хуже, если истопник засыпал в изнеможении. Ну, как сейчас. Меньшее наказание за сию провинность – смена истопника. А их, как правило, брали из числа наиболее непригодных к боевой работе. У нас таким и был Дисевич (убитый 11 мая 1980 года в Харе), посмевший заснуть в офицерской палатке под Тулуканом.

Разбуженные голосом командира, да и просто холодом, стали открывать глаза прапорщик Шатилов, я, командир огневого взвода (партизан, фамилии не помню), еще какой-то партизан – типа командир разведывательного взвода. И еще какой-то прапорщик, чью фамилию в мозгах стерло время.

- Эй, - Шатилов ногой ткнул в спину спящего солдата, но тому всё было по хрену.

- Ты чё, сука, - обалдевший от такого хамства Князев уже завизжал, словно электродрель, выдавая тона близкие к критическим. Старый капитан был страшен в гневе. А замерзший капитан со вшами был просто ужасен.

- Я товарищ капитан, - сонно прошмякал губами Дисевич, начиная понимать, где находится. И от того в его глазах не на шутку разжегся страх.

- Почему холодно, сучий потрох?

- Ой, - он тронул черными от грязи руками затухшую печь. – Ой, сейчас разожгу…

Часы показывали шесть. Хотя и пора было вставать, никто этого делать не хотел, требовалась накачка комбата.

- Господа офицеры, подъем. И к личному составу. Всех мыть, если найдете воду. Проверить оружие.

Пока Дисевич разжигал буржуйку, мы медленно вылезали из теплого шатра в мороз. Снег кое-где покрыл землю белой простыней. Но в основном под сапогами лежал мерзлый грунт, по твердости уступавший граниту лишь немного. Оцепление, выставленное вчера в ночь, возвращалось в расположение батареи. Партизаны, а в боевое оцепление ставили только их, тащили матрацы, мокрые с одной стороны. Скажите, какой дурак будет всю ночь спать на голой земле? Оружие, в основном АК-74, висело у них сзади, как крылья ангелов. Эта ночь прошла спокойно и, слава Богу. Или Аллаху. Впрочем, кому как.

- Батарея подъем! – заорал я, желая хоть как-то согреться, интенсивно размахивая руками. Немного воды, поставленной истопником на печку, согреется через пару часов. Не ранее. А до этого момента надо было хоть как навести на себе порядок. Поэтому – чесались. Все. А больше всех – уроженцы Кавказа. Их вши особенно уважали. За шерсть.

Просыпающаяся батарея медленно выползала из нор, куда их загнал мороз. Кто спал в кабине машины, кто в кузове, не имело значения – морды у всех были одинаково грязными.

За спиной нарастал шум. Оглянувшись, я заметил, как у палатки капитан Князев бегает за Дисевичем, пиная того ногами. Бьет сильно, не жалея сапог. Смотреть на зрелище было отрадно. Маленький командир батареи, ростом не более 160 сантиметров, пинками гоняет Дисевича, чуть выше его. Два, так сказать, клоуна большого цирка под названием Советская Армия. Вот и дождался Афганистан интернационалистов. Здравствуйте, девочки….

- Сука, бля, почему воды нет?

«Сука-бля» ускользая от жестоких пинков, кружа вокруг начальника, что-то жалобно отвечает, распаляя маленького капитана не на шутку.

- Ах ты, сука, уснул. Уснул? А если басмачи вырежут меня, кто командовать батареей будет. Ты, бля?

Батарея стояла в окружении пехотных рот. Развернутые минометы М-120 смотрели тупыми рылами во все стороны света. Если бы пришлось открывать огонь, неразберихи было бы на две траурные книги. Это поле мы заняли поздно ночью. На небе ни звезды. Привязаться к местности невозможно. Ни одного ориентира. Карты отличаются от реального рельефа, как Владимир Путин от Фиделя Кастро.

Когда рассвело окончательно, я определил точку стояния более менее точно, но такой привязки не учили в ТВАККУ, пришлось соображать самому. Расставил ДС-2 – дальномер, определил дальность до угла стены артиллерийского полка, четко обозначенного на карте, снял дирекционный угол буссолью и вот наша точка стояния. Мы на высоте 315. Оглянулся. На какой мы на хрен высоте? Вокруг ровное поле. На карте же рельеф скачет как лошадь галопом. То вверх, то вниз.

- Товарищ капитан, привязаться не могу.

- Так, - Князев подошел, посмотрел на мою карту и попытался сориентироваться на глазок. – Считаешь, это наши координаты?

Он практически отошел от вспышки гнева, которым предавался все чаще. У врачей это называется похмельный синдром.

- Вроде, похоже…

- Не верно. Мы вот здесь, - он ткнул пальцем на точку в километре от моей отметки.

- Так, я измерял расстояние и угол приборами, получается вот тут.

- А ты меньше им доверяй. Смотри, видишь дорогу, по которой мы шли?

- Ну…

- Бздну… Вот поворот дороги. Мы от поворота стоим метрах в пятистах. Видишь?

И верно… Место указанное Князевым действительно больше походило на истинное, чем то, которое я определил с приборами. М-да… Ну что тут скажешь…. Афганистан!

- Строиться батарея…

- Батарея строиться, - заорал сержант, плотный и нахальный, как десять грузин до войны с Россией 2008 года.

То, что собой представляла минометная батарея 1 батальона, требует отдельных слов. Партизаны времен Ковпака выглядели убедительней, чем то, что сейчас строилось перед комбатом. Черные руки и лица, грязные бушлаты, а сапоги – умри в болоте, мечтали о ваксе, как евреи о манне небесной. Давно небритые, воины с трудом разлепляли гноящиеся глаза, а постоянное желание почесать пах убеждало офицеров, что вши любят рядовых не меньше чем офицеров.

Совершенно иначе выглядели партизаны. Побритые, и даже в почищенных сапогах. Где они взяли крем, до сих пор не могу понять. Крепкие. Кое-кто пустивший жирок. Но в глазах понимание и чувство собственного достоинства. Этих на испуг не возьмешь. Это – солдаты. Те, кто переломит любую ситуацию в свою пользу. Когда они стоят вперемежку, отчетливо видна разница в самоуважении.

- Товарищи солдаты. Сейчас всем навести порядок на мордах лица. Помыться. Нет воды – обтереться снегом. Затем завтрак сухпаем. Можно разжечь костры, чтоб вскипятить воду. Один на взвод.

- Товарищ капитан, вас вызывает Перевалов, - подбежавший посыльный, поправив автомат и не дожидаясь ответа Князева, побежал обратно.

- Котов, продолжайте, - командир, с удовольствием почесал яйца, и направился одеваться для рандеву с начальством.

Я встал на место командира батареи. Ну, держитесь…, хихикнул мой внутренний голос.

А спустя час я шагал в сторону казарм разгромленного артиллерийского полка, поправляя автомат на плече. Рядом шло несколько партизан, благо день был погожий, войны не ожидалось, а приобрести трофей ой как хотелось. Трофеи… это слово не давало покоя не только мне, но всем интернационалистам, а посему шел я в сторону казарм достаточно быстрой походкой, в надежде, что и мне что-либо перепадет. Но, как говориться, где пройдет пехота, артиллерии делать нечего.

Если в двух словах, то казармы представляли собой увеличенные копии глинобитных домов граждан Афганистана. Плоская крыша, маленькие окна, узкая дверь. На полу, кое-где, лежали ковровые паласы, истоптанные нашими людьми из пехоты. Первым всегда достаются более ценные вещи.

Валялось пара палашей с хреновыми лезвиями. Пара штык - ножей времен первой мировой.  Но все это было не то. Журналы, с оторванными листами, были красочней наших, но, по сути – говно полное. И не на русском языке. А хотелось нечто такое, особенное. Например порно-журналы. Но, боюсь, такое давно разобрала пехота, первая оказавшаяся на территории артиллерийского полка.

Через пару часов возвращаемся в полном разочаровании.

Ближе к вечеру, неподалеку от расположения военного городка, вижу стоящие на земле вертолеты. Падающее солнце освещает группу наших военных в окружении бойцов спецназа ГРУ. Эти невысокие, широкоплечие, в непонятной мабуте парни, склонили к земле головы, что-то выискивая на ней. Суровые, заметил я, но такими и мы станем спустя пару месяцев. Я приближаюсь к этой группе. На меня ноль внимания. Все шарят глазами по земле. Лишь, когда до них остается не более десяти шагов, понимаю, в чем дело. Трупы никогда не пахли хорошо. Всегда тошнотворный запах.

Вижу, на земле валяются обглоданные кости. Не понятно чьи. Судя по разговору - тела наших военных специалистов. Файзулла Амин (на тот момент правитель Афганистана), когда понял, что его наше КГБ СССР обмануло, хитростью заставив подписать ОБРАЩЕНИЕ К СССР О ВОЕННОЙ ПОМОЩИ, приказал физически уничтожить ВСЕХ НАШИХ ВОЕННЫХ СПЕЦИАЛИСТОВ, находившихся в афганской армии. Резня шла повсюду. Лишь в тех подразделениях, СПЕЦИАЛИСТЫ которых были заранее предупреждены, обошлось без большой крови. Говорят, вырезали человек тридцать.

Но тогда, я видел не более 3-4 трупов. Чьи кости обгладали шакалы.

- Какие трусы, не помнишь?

- Черт его знает…,  похоже, он. Но вы же знаете, товарищ генерал, определить труп по трусам…

- Что определить, не видишь, трусы красные. Он это. Чувствую – он. Что жена мне скажет?

Пятидесятилетний (наверно) генерал покачал головой.

Вот такую, блин, интернациональную помощь, мы решили оказать средневековому народу, которого хотели заставить построить социализм. Но эти мысли не часто влезали мне в голову, во всяком случае, тогда. Ибо там, в Афгане, я, как и все остальные был одержим.

Вечерело. И весьма странно. Луна появиться спустя пару часов, а пока черная мгла медленно погружала землю в пустоту. Ни звезд, ни чего. Тоска и рутина. Путешествие в казармы артполка удовлетворения и трофеев не принесло. Проинструктировав боевое охранение, Князев предложил сыграть в карты, но из меня картежник, как из него Папа Римский. Отказавшись, решил побродить в округе, не заходя за периметр, и тут почувствовал, как кто-то приближается сзади. Еле слышимый удар ботинок о мерзлую землю, умело поставленной ступней. Я положил руку на кобуру, в которой притаился пистолет, в готовности выхватить его.

Ежедневно нам зачитывали приказы командования о бдительности с примерами, как в том, или другом подразделении Советской армии, вырезали солдат. То в одном полку вырежут всю палатку, то в другом – отставшего от части офицера, раскроят как тушку коровы. Страшно. 

Ко мне приближалось темное пятно, которое при дневном свете можно назвать человеком. Мышцы напряглись, в готовности к сопротивлению. Помирать под ножом мятежников не хотелось.

Резко обернувшись, я был готов пустить в ход пистолет.

Тулукан - Рустак

Чтобы окончательно не свихнуться на почве вшей, командование решило организовать помывку в городе Тулукан, в частности, в городской бане, где до нас парились басмачи. Именно так мы называли жителей Афганистана. Духами, как сейчас называют противников режима нынешнего Президента Карзая, мы кликали худых и голодных солдат. Тощих, как собственно и духи.

Оружие, ранее розданное, вновь собрали в ящики, бойцов посадили на машины и, под охраной БМП-1 повезли мыться. Знай об этом мятежники, они бы нам так голову намылили, что мало не показалось бы никому. От лагеря до бани было двадцать минут езды. Сущая ерунда для замученных вшами людей.

Баня представляла собой помещение 13 века, типа термы, с водой настолько теплой, что она не превращалась в лед лишь по причине нахождения в ней советских солдат, согревающих её своими телами. Серого цвета с мыльными кругами, она все же позволяла намылить хозяйственное мыло, так нелюбимое вшами. Не говоря, что все поголовно обрили головы и другие интимные места, соскребая волосы столь яростно, что Куликовская битва, стороннему наблюдателю, представлялась детской забавой.

Сама вода была мутная, словно ею уже пользовались как минимум все жители Тулукана и восставшего артиллерийского полка. С мыльными разводами, в которых сидели палочки Коха, медленно плывущие в сторону советских солдат.

При входе в баню стояло огромное зеркало, напротив которого сидел бородатый душман (а вы видели не бородатого душмана?), которого стриг парикмахер. Такой же не стриженный и не бритый как его клиент. В руках держа опасную бритву, он орудовал ею как заправский мясник.

- Побреемся? – предложил Кондратенков Вова, и тут же рассмеялся своей шутке.

- После тебя, - ответил я

- А где банщик? Вода же холодная. Как мыться? – возмутился Игорь Баранов, взводный из первой роты.

- Быстро…, - ответил кто-то за спиной.

Через эту пытку сауной прошли все бойцы первого батальона. Кроме тех, кто был чист: – командование полка и штаб батальона. Как им, скажите, это удавалось?

Первый рейд.

Приказ гласил: Силами первого батальона выдвинуться в сторону населенного пункта Рустак и уничтожить противника, захватившего город.

Что ж приказ как приказ. Надо взять поселок или как его там… типа города. А все города в Афганистане настолько убогие, что наворачивалась слеза. Выдвинулись. Где-то через десяток километров остановились в поле. Ждем. Впереди вспыхнула стрельба, но быстро затихла. Команд пока никаких не поступает. Связь держу с Князевым по радиостанции. Приладили маленькую – Р-126. Удобная и не занимает много места. Иногда дремлю.

- Товарищ лейтенант, смотрите, - водитель кивнул в сторону недалеко стоящих дуванов, расположившихся за широким полем непаханой земли, кое-где покрытой снегом. По краю поля в нашу сторону шла линия солдат в крысиного цвета шинелях. Человек тридцать. Над головой стали свистеть пули, высказывая свое мнение о нас.

- Кто это такие?

- Хрен его знает?

Я вышел из кабины и подошел к сгрудившимся офицерам первой роты, так же как и я наблюдающими за перемещениями в двухстах метрах от нашей колонны.

- Учения что ли у афганцев? – вставил свое слово Князев, только подошедший к основной группе зевак.

- Нет, это у них тренировка. К параду, - Косинов, командир первой роты, с кем нам и выпала доля брать Рустак, стоял тут же.

- Стреляют….

Над головой уже довольно отчетливо выли пули, не внося в наши ряды никакой сумятицы. Страха, как такового, не было. Чисто любопытство.

- А ну давай, Петров, пару снарядов по врагу, - приказал Косинов командиру БМП-1 уже развернувшему пушку в сторону афганцев.

А шли они действительно здорово. Ровные колонны, расстояние между бойцами 3-4 метра. Чувствуется чья-то опытная рука в их подготовке. Впереди командиры с чем-то в руках. Идут ровными рядами. Строй держат. И в этот момент раздался выстрел. Спустя секунду дерево разрыва выросло точно в шеренге наступавших. Затем еще один. Там же, но чуть левее. Видно, как осколки разрывают тела. Огонь усилился. Пара пуль прошила брезент ГАЗ-66. Высунувшаяся из кузова голова партизана недовольно прорычала: - Кто стреляет?

- Свои, - ответил кто-то из партизан, уже из пехоты. Все рассмеялись.

Спустя мгновение, от наступающих афганцев не остается и следа. Словно их и не было.

Позднее капитан Косинов напишет, что в процессе упорного боестолкновения с противником, было уничтожено 52 мятежника. А капитан Князев добавит в своем боевом донесении – а огнем минометов М-120 уничтожено еще 29 мятежников и 3 орудия ЗИС-3. Трупов мятежников никто не видел. Тем более орудий ЗИС-3 времен Второй мировой. Но это, под каким углом посмотреть. Но ведь могли быть у врага ЗИС-3? Могли. Так почему бы их не уничтожить?

Это случилось позднее. После Рустака.

Он подъехал настолько неожиданно, что Князев по-настоящему не успел испугаться. Начальник артиллерии подполковник Мартынюк вышел из УАЗа полный собственного достоинства, как всегда улыбающийся и одновременно сосредоточенный, как штык-нож готовый к рукопашной.

- Батарея смирно! – подскакивая, как оловянный солдатик, к прибывшему гостю, Князев изобразил на лице уверенность, свойственной советской армии. – Товарищ подполковник, батарея готовится к маршу. Командир батареи капитан Князев.

- Вольно, комбат, - по-отечески приветствовал Мартынюк капитана, неловко приложив ладонь к ушанке. – Тяжелый бой был?

- Они показались неожиданно, - Князев оседлал любимого конька, - и шли прямо на нас. Я приказал привести минометы в боевую готовность…

- Ясно… ясно, как Котов? – Мартынюк всегда интересовался молодыми офицерами, прибывающими в часть, особенно артиллеристами. По большому счету многие, как минометчики, так и чистые артиллеристы должны быть ему благодарны. Он не только настаивал на той или иной награде, но и делал все возможное, чтобы его офицеры после Афганистана переводились не в дальние гарнизоны СССР, а в Европу, где стояли советские войска.

- Нормально.

- Так, сколько ты сделал залпов?

- Выпустили около десяти мин, товарищ подполковник.

- Ладно. Работай, - и подполковник Мартынюк развернувшись покинул расположение первой минометной батареи.

Вскоре за этот «подвиг» капитану Князеву спустили 2 «Ордена Красной звезды» и шесть медалей «За Отвагу», чтоб он мог распределить их среди личного состава.

Первый опыт с состряпанным боевым донесением прошел на ура. Лгать было можно и нужно. Ибо таких боевых донесений и ждало командование полка. Именно это боевое донесение стало точкой отсчета в беспросветной лжи, отсылаемой наверх нижними чинами. Лгали все. И командиры рот, в своих донесениях, и политработники, командиры батальонов, и командир полка (будущей 66 бригады), готовя отчеты для высшего командования.

И самое важное. Эти боевые донесения никогда и никто не проверял на правдивость. Во-первых – было некогда. Во-вторых – некому. В третьих – а на хрена?

- Сынок, - говаривал мне отец тогда, когда мне не исполнилось и десяти лет, - офицеры, это каста Советской армии. Это белая кость. Более порядочных людей в мире не найти. Это самая настоящая элита и совесть нашей Родины, понял Игорёк?

- Пап, а как становятся офицерами?

- Их готовят в военных училищах, как то, которое заканчивал я.

- Ты тоже офицер?

- Был, сынок. Был – и он, как помню, надолго замолчал, затянувшись «примой».

Но вернемся в Афганистан, с его «тяжелыми» боями на севере страны и спросим, хотя бы у самих себя - а были ли бои?

Были. Не такие кровавые и не столь тяжелые. Погибали в основном от глупости. Учились воевать. Да и войск в Афган нагнали столько, что лишь сумасшедший пойдет против такой броневой группы в лоб. Но шли. Те, кому Родина была не безразлична. И это вызывало уважение.

Там же третья минометная батарея потеряла четверых.

При стрельбе из миномета главное не пропустить момент вылета мины из трубы. Для чего на его срезе установлен предохранитель, но в боевых условиях, или когда требуется интенсивный огонь, его снимали. И тут как всегда, начиналось самое интересное. Третья минбатарея и нарвалась на это самое.

Они вели огонь со шнура, это когда мина плавно опускается на дно трубы, а второй номер расчета дергает за спусковой шнур, приводя в действие боёк. В этом случае крайне сложно контролировать выход мины из миномета. Заряжающий, берет новую мину и заряжает её. А заряжание миномета осуществляется путем опускания её в трубу. А там еще не вылетела та, что была заряжена ранее. И – кирдык, разрыв, четыре трупа, столько же раненых.  Второй класс учебы на войне.

Однажды, совершенно случайно, мне в руки попалось боевое донесение командира полка Смирнова О.Е., который на основании поступивших рапортов подготовил свою бумагу высшим чинам Советской Армии. По этому пасквилю выходило, что 186 полк, неся тяжелые потери среди личного состава, ведя упорные, изнурительные, наступательные бои с мятежниками и все же сумел овладеть не только населенным пунктом Тулукан (который был взят практически без боя), но и населенным пунктом Рустак, Файзабад и еще много чего было взято и уничтожено. Одних орудий было пленено более 10 штук. Не считая боеприпасов и другой боевой техники мятежников. В том числе и пара танков. Но об этом подробней.

Наш танковый батальон, как и все, шел в единой колонне, пока не поступила боевая задача, кого-то там поддержать всей массой своих Т-64 имевшихся в полку. Выдвинулись. Идут. И вдруг, о боже! Навстречу Т-34 времен Отечественной войны. Мятежники? Ну как было упустить такую цель? По первому влупили так, что сорвало крышу, подбросив башню метров на пятьдесят вверх. Из второго, экипаж посчитал нужным драпануть, до того, как станут героями Афганистана посмертно.

Когда читал, думал, а был ли я там со всем полком, или не был. Участвовал ли во взятии Тулукана, Рустака, Файзабада? Я же был там внутри всего этого, а почитаешь, словно листаешь фантастический роман про войну, которой не было. Да. Если врать, то по крупному! В своё время Геббельс сказал, что если ложь повторять ежедневно, то она превратиться в правду.

А может этому учили в Академии Генерального штаба? Как правильно сказать. И не соврать, но и не сказать правды. Например, в боевом донесении написать не «вошли в населенный пункт Тулукан» а «захватили населенный пункт Тулакан». Догадались, в чем разница? Далее, написать не «вели бои» а «тяжелые, наступательные бои».  Так откуда взялись «тяжелые» потери в полку, утюжившему север страны? Отвечаю. Из-за халатности. Глупости. Из-за «дружественного» огня.

Там же под Тулуканом, авиа наводчик навел на наш батальон пару МИГов, пустивших снаряды (НУРСЫ) в нашу сторону. Итог: двое раненых. Оба ранения в жопу. Оба наших бойца получили награды за храбрость. Повезло пацанам. Про третью минометную батарею писал.

Еще один штрих. В боевых донесениях постоянно писали о количестве уничтоженного врага. Скажем, разогнали, именно это мы сделали под Тулуканом, мятежный артиллерийский полк, в полку около 2000 человек, а командир 186 полка пишет, было – УНИЧТОЖЕНО 2000 мятежников. А то, что они действительно разбежались по домам – ерунда. Не в счет. Или, как писали командиры рот, в том или ином бою было уничтожено 50 мятежников. Откуда такая цифра – 50? Кто проверял? Кто подтвердил? НИКТО! Главное – волшебство цифр. От этого зависело практически все. Награды, грамоты, уважение и т.д. А в СССР – квартиры, почет, должности, звания.

Вчитайтесь в наградные листы, погибших в Афганистане. Большего дебилизма мне в жизни читать не приходилось. Наградные, писанные под копирку, словно от этого зависело будущее того, кто эту ложь сочинял.

Сколько таких «афганцев» получили вышестоящие должности? ВСЕ! Но, спустя десяток лет им пришлось доказывать свое умение воевать в Чечне, где их громили, практически необразованные «полевые командиры» из числа бывших трактористов, секретарей комсомольских организаций, председателей колхозов и т.д.

Но продолжим…

Тем временем, разгромив атакующих мятежников с пушками ЗИС-3, которые никто так и не видел, двинулись дальше по дороге в Рустак. Но через пару километров опять движение застопорилось. А остановились мы неподалёку от вершины холма, с мелькавшими, на фоне неба, непонятными личностями в фуфайках. Можно было догадаться, что раз фуфайки - то наши, но догадываться надо мозгами, которые были заняты более важными делами – подготовкой боевых отчетов. Присмотревшись, заметили на вершине холма, в пятидесяти метрах выше, пулемет на треноге.

- Это АГС!

- Какой на хрен АГС, это американский М-60, - толпа постепенно пополнялась новыми знатоками стрелкового оружия. А размяться из кабин вышли практически все офицеры и прапорщики.

- Нет, похоже, это английский пулемет. Я такие видел на картинке. У него такая же тренога.

Общим собранием решили, что перед нами на высоте американский пулемет М-60. ****анули пару снарядов из БМП-1. Так, на всякий случай. Итог – один из партизан, оставленный на вершине холма в виде боевого охранения, получил легкое ранение в руку, и оба чуть не обосрались от страха. И это был не американский пулемет М-60, а наш АГС-17. Но и те партизаны также были представлены к правительственным наградам за мужество.

После взятия Рустака первым батальоном, и ДШР под командованием старшего лейтенанта Сергея Козлова, а взял он мост по дороге на Рустак, командир батальона Перевалов представил отличившихся офицеров и прапорщиков к Правительственным наградам (количество наград было строго ограничено, посему они спускались сверху из штаба полка).

Лейтенанта Гапаненка В. представили к Ордену Красной звезды, прапорщика Акимова к медали «За Отвагу». Но тут в бой вступили политработники. Или замполиты. Или полит.бойцы. Педерасты по жизни, одним словом. И главным забойщиком выступил капитан Киселев – замполит первого батальона.  На совещании капитан Перевалов составил список офицеров, выделив отличившихся в пока не столь кровавых боях.

Именно тогда лейтенант Гапаненок Витя со своим взводом расколошматил отряд мятежников, решивших вырезать русских палашами в конной атаке, в которой участвовало более сотни всадников.

Англичане, ранее пытавшиеся взять Афганистан, при виде конных афганцев, как правило, драпали с такой скоростью, что мелькали не только пятки, но и лысины британских вояк. Советские или шурави, драпать пока не умели, и стремились, используя преимущество в технике, валить врага интенсивностью огня.  Почти тридцать стволов, выкосили большую часть конников еще на подходе к двум БМП-1. Итог боя – более пятидесяти убитых, чьи трупы пересчитывали, как минимум, несколько вышестоящих командиров, не веря в столь удачный для 186 МСП, и первый батальон в частности, бой. Потери взвода Гапаненка составил один убитый, двое раненых. Счет, так сказать, пятьдесят к одному.

Орден Красной звезды – не та награда, достойного этого замечательного человека, но именно к нему и был представлен Гапаненок на совещании офицеров. И если бы в нашем батальоне не служил капитан Киселев, возможно и не стоило бы писать эту книгу. Но все получилось так, как получилось.

Чтобы передать сведения о награжденных в вышестоящий штаб, замполит Киселев лично вызвался донести сей список до командира полка Смирнова О.Е. По дороге, пока никто не видит, бравый офицер, надежда Советской армии, политический работник с идеалами коммунизма в мозгах, член КПСС, семьянин, да просто замечательный товарищ, вычеркнул из списка фамилию прапорщика Акимова и вписал в него свою. Затем, чтобы не нарушать общее количество наград, спущенных штабом полка в батальон, напротив фамилии Гапаненок вывел «медаль за Отвагу», а напротив своей – «Орден Красной звезды».

Всё! Операция закончилась положительно. Тем более, что его уже вписали в список офицеров, возвращаемых в Союз. И не надо рвать жопу, доказывая, что ты настоящий герой. Пусть рвут жопу прапорщики Акимовы и лейтенанты Гапаненки.

Слава Вооруженным Силам СССР.

*   *    *

Колонна шла сквозь какое-то афганское селение. Полуразрушенные домики справа и слева напоминали кладбище. Нас предупредили перед маршем, что при открытии огня противником, отвечать на него всей силой оружия. Очко сжималось до размера медного пятака. Умирать, а смерть уже посетила батальон, не хотелось. Всем.

Как всегда я сидел на месте «старшего» машины, с рацией на капоте и автоматом в руках. Темнело, но фары пока не включали. Расстояние между машинами составляло не более 10 метров. БМП и БТР шли вперемежку с ГАЗ-66 и Уралами.

Неожиданно я увидел солдата афганской армии. Он был без оружия, и, как мне показалось, не решался перебежать дорогу, скрываясь за углом дувана. Был ли это враг? Не уверен. До сих пор. На вид ему было лет двадцать, может чуть старше меня, на год или два. Крысиного цвета шинель была перетянута темным ремнем, давно не бритое лицо выдавало в нем дезертира.

И вот он побежал. Бежал, чудно выбрасывая колени, стараясь перебежать перед нашей машиной. Не оглядывался, втянув голову в плечи. Не знаю, что мной тогда руководило. Захватил азарт? Или это было что-то другое, только зарождавшееся глубоко внутри – безразличие к чужой жизни? Не знаю.

Я вскинул автомат и нажал на курок. Семь пуль вылетели из ствола, оставив изнутри отметины на лобовом стекле ГАЗ-66.  Осколки рассекли кожу на лице водителя. Тот, заорал, бросив рулевое колесо, прижал к лицу пальцы, сквозь которые проступила кровь.

А солдатик за окном неожиданно захромал, схватившись за бедро. Пуля от АК-74 – со смещенным центром тяжести и вызывает страшные ранения. И скрылся за дуван, оставляя на желтой земле черные капли крови. 

- Зачем? – спросило меня мое второе я, которому почему-то не позволил умереть.

До сих пор не могу дать ответа, на тот вопрос. Вот уже тридцать лет мне не дает заснуть тот случай, над которым насмехались все в батальоне, подшучивая над моей реакцией. Глупо всё произошло. Глупо.

Марш в Кабул.

Завшивевший, усталый от невозможности нормально выспаться, изнеможенный от кочевой жизни полк, пережив первые потери, как среди офицеров, так и среди солдат, готовился к маршу в Кабул. По меркам мирного времени это были страшные потери. Погибло человек десять и около тридцати получили ранения. И почти всех я знал лично. Большинство было убито по глупости. На войне, как мне пришлось убедиться, в основном и убивают по глупости. Или собственной, или командирской.

Тем временем солдаты проверяли крепления фаркопов, затыкали дырки в кузовах автомобилей, выстилая днище матрацами в несколько рядов, зашивали дыры в брезенте, используя для этого подручные материалы. Работали все, как правило, по очереди, меняя друг - друга в боевом охранении.

А я вспоминал вечер, проведенный пару дней назад с друзьями. Лешка Акимов и Игорь Свинухов пригласили меня в кабину «Урала» на бутылку шампанского. Шампанского! Советского. С французскими булочками. Ляпота….

Приволок меня Игорь, который решил проверить мою бдительность, тихо подкравшись со спины. Не удалось. Но свою долю адреналина я получил.

Мы сидели втроем, прижавшись бедрами друг к другу, в широкой кабине мощного тягача, и пили шампань солдатскими кружками, предварительно макая в них французские булочки, которые тут же отправляли в рот. И глотали их, практически не пережевывая. Говорили о дружбе и уважении. О спорте и законах механики. Затронули тему «гандонов» и их рейтинг в Советской армии. Совсем немного обменялись последними слухами.

Глубокомысленно извлекли наружу секретную информацию, о том, что командир полка Смирнов женат на дочке генерала. А посему выходило, что и он также станет генералом.

- А маршалом? – спросил Игорь Свинухов, замполит второй роты.

- А маршалом – ***. У того своих зятей, как у Котова вшей на яйцах, - загоготал Акимов. Заслуженный медицинский работник первого батальона.

Напомнив о пахе, я с удовольствием его почесал. А пока чесал, алкоголь всё глубже проникал в мозговые извилины. Раздражение спало, приятная истома окутала все тело. Хотелось прямо сейчас идти в разведку или в атаку. С Лешей Акимовым и Игорем Свинуховым. Отобрать у басмачей их полковое знамя, и принести Смирнову: - "Вот, товарищ подполковник, знамя мятежников. Отобрали в бою. А это значит – они расформированы".

- Игорь, а когда ты поднимешься в атаку, что будешь кричать? – подергивал меня Лёшка, сверкая круглыми, как у еврея, увидевшего кусок золота, подписанного Христом, глазами.

- За Брежнева! Ура!

- Неправильно, надо за Смирнова…

- Зачем?

- Как зачем, - от удивления, а он умел изображать удивление не хуже Райкина, - Закричишь «За Родину, За Смирнова», он услышит, и ты – командир батареи. Или орденоносец.

- Уж лучше за майора Титова…, - вставил Свинухов. – Не будет мозг долбать.

- Я за этого говнюка кричать не буду, - категорично заявил я.

- А за прапорщика Кикилева?

- Только если гарантирует добавку к хавке.

Посмеялись….

Но это было давно. А сегодня все подразделения готовились к маршу.   

Иногда, зная, что скоро покинем нажитые места, хотя на севере мы стояли не более недели-двух на одном месте, кое-кто из солдат сбегали в ближайшие кишлаки, где силой оружия или просьбами, а порой и тем и другим, уговаривали дехкан подарить им ту или иную безделушку, произведенную в Гонг-Конге. Речь о кассетных магнитофонах пока не шла. В основном ногтерезки, карты с голыми бабами, флаконами с духами.

Дехкане рады были избавиться от назойливых русских интернационалистов, призванных оказывать им помощь, но без зазрения совести, берущих все, что им хотелось. Ведь даже пожаловаться на «советских» было некому. Власть еще не взяли сторонники Парчама в свои руки, поэтому сторонники Халька, другого крыла коммунистической партии Афганистана, силы которых мы и громили на севере, при виде нас, стыдливо отворачивались спиной от беды подальше.

Явных случаев мародерства пока не наблюдалось, но тенденции ощущались с пугающей реальностью. То у одного, то у другого партизана я видел то новые часы, то ногтерезку, то простенький магнитофон SONY. И этот факт вызывал зависть. А тут подошли награды, которые требовалось распределить среди вшивых и изнеможенных бойцов Советской Армии, больше похожих на грабителей, с первых минут усиленно выполнявших интернациональный долг, который понимали по-своему.

Что такое тендер капитан Князев не знал. А знал бы, обязательно объявил бы его среди личного состава на лучший подарок «любимому командиру». Завистливо рассматривая ту или иную ногтерезку, Князев стеснялся отобрать кусок металла у партизан, зато смело раскулачивал срочников, отбирая даже то, что те снимали с трупов убитых мятежников.

Награды, спущенные сверху за его боевое донесение, где им, капитаном Князевым, было доложено, что огнем минометов батарея уничтожила аж 29 мятежников и 3 пушки ЗИС-3, вызывало в нем противоречивые мысли. Как же так, ведь именно он написал эту ложь в боевом донесении, а его, командир батальона Перевалов не наградил. Не наградил, сука, даже вшивой медалью. А теперь ему приходиться распределять награды среди партизан и прапорщиков, которые даже не стреляли в бою.

Несправедливо!

Старый капитан задумался, в уме просчитывая варианты. И тут в его голове родился план.