Стоянка № 2 Шармайхель.

Настолько удобное место, как для проживания, так и для обороны трудно было найти. С одной стороны – горы, но не высокие, так, метров триста, на которые весьма сложно взобраться. С другой стороны – река Кабул, настолько широкая, что берег противоположный был виден как узкая полоска земли. Именно на той стороне находился уезд Кама. Наша постоянная головная боль.

С тыла разрастались оливковые рощи, мгновенно заминированные саперной ротой, да так плотно, что вероятность прохода живым по минному полю из точки А в точку Б равнялась нулю.

На территории стояло несколько зданий – каменных, древней постройки. Там расположился штаб бригады, шестерки из числа писарей, все жополизы и конечно военная контрразведка. По периметру расставили танки и БМП-1. И практически на следующий день начали строить плац и трибуну – самые важнейшие объекты на территории части. Чуть позднее построили и третий по значимости объект – солдатский клуб.

К концу первой недели все палатки стояли ровными рядами. Перед палатками выложили голыши. Поставили зонтики для дневальных. Щит для «боевых листков». Плац с трибуной был готов. Можно было начинать воевать. И начали, ибо одной из первых операций на новом месте, была вылазка в уезд Кама, о котором уже упоминал, в гости к душманам. Здравствуйте, девочки….

Задача: окружить охеревших, от собственной безнаказанности бандитов (мятежники были на севере страны!) и, совместными усилиями с афганской армией (ни разу в жизни не встречал столько долбоебов в военной форме), уничтожить их всех, коих числилось в списках разведки более 600. Окружали их весьма оригинальным способом. Генерал Меримский, курировавший нас со стороны Генерального штаба ВС, уверенно заявлял, что при движении техники, если расстояние между машинами держать не менее 5-6 метров, ни одна сволочь из ловушки не вырвется. Но, честно говоря, сволочь и не собиралась никуда вырываться. Ведь это была ИХ ЗЕМЛЯ!

Первому батальону была поставлена задача, уже и не помню какая. Но мужественным голосом и с чувством собственного достоинства. А раз поставлена – надо выполнять!

И рано утром, когда петухи еще спали, мы все – т.е. 66 бригада, быстренько на БМП и БТР перелетели через мост, и влетели как угорелые на территорию уезда Кама, включавшего в себя, как минимум, десяток кишлаков, разбросанных на не менее чем десяток километров друг от друга.

Расположение уезда было тактически выгодным, исключительно для бандитов тем, что южная часть примыкала к горам, а горы в Каме начинались практически без предгорий. Сразу вверх. Тем временем, взяв уезд в плотное кольцо – остановились. Вылезли из кузовов. Заняли оборону в каком-то кишлаке. Расставили минометы. Поближе к БМП. Ждем.

Мой взвод, расположившись рядом с афганским строением, расчехлив стволы и поставив их в боевые стойки, выискивал цели, для чего на самой высокой сакле установили наблюдателей. Дидыка и Деревенченко. Но ближайшие дуваны стояли настолько плотно друг к другу, что увидеть, что за ними скрыто, не представлялось возможным. По традиции, которую не стали нарушать, обшарили весь дом в поисках трофеев.

Где-то вдалеке, когда взошло солнце, раздались несколько выстрелов, встревоживших нас своим звуком. А встали мы на краю кишлака, все еще продолжая работать (воевать) на технике, не имея помыслов преследовать противника в горах. Стояли двое или трое суток. От той операции помню лишь как мои бойцы, поймали петуха, сварили настоящий суп. Ели с удовольствием. Хотя и без картошки.

Рядовой Дисевич (убит 11 мая 1980 года), маленький, с автоматом за спиной, в каске, сапогах не по размеру, с подсумком, представлялся петуху, за которым он охотился, исчадьем его, петушиного ада. И в руки не давался. На ограниченном участке суши, среди растущих деревьев с тутой (шелковицей), Дисевич, уже изрядно набивший пузо этим экзотическим продуктом, и от того с синими разводами по всему лицу, упорно загонял петуха в угол, где бы мог схватить того за крылья и арестовать.

Ужас, читаемый в глазах петуха, не останавливал интернационалиста, а еще больше того подхлестывал. Я ставил в том сражении на Дисевича. Во-первых, мы все давно не ели куриного мяса, во-вторых – смотри во-первых.

Наконец петух схватку проиграл, устало упав грудью на желтую траву. А через час мы все попробовали суп из петуха, настолько вкусный, что не понадобилась ни приправа, ни соль, ни картошка, ни хлеб.   

Вокруг на деревьях росли плоды, но к ним мы лишь присматривались, хотя туту ели с удовольствием. Ни в тот день, ни в последующий, нам так и не поступила команда «к бою». И уже в бригаде, я открыв рот, слушал рассказы Вовы Кондратенкова, с упоением и взахлёб рассказывающим о бое, в котором тот принимал участие.

Он со своим взводом напоролся на духов (пора их уже так называть), и во встречном бою заставил их отойти в сторону гор. Попытка преследовать пехом, была пресечена начальником штаба батальона Олейничем, боявшемся, что взвод окажется в ловушке.

Вот описание того боя, сделанное одним из участников сражения за горы:

- Война – вещь гнилая. Как по содержанию, так и по сути. Война обнажает пороки, ранее дремавшие в человеке, превращая последних или в Героев или Трусов. Мало найдется людей правдиво говорящие о событиях, произошедших десятки лет назад, как и тех, кто напрочь забудет о минутах страха, держащего его душу в своих мохнатых лапах.

Афган – это память до смерти. Какой бы она ни была. И тащить этот крест суждено всем, вне зависимости от вероисповедания или национальности.

Так и у меня.

31.03 80 в провинции Нангархар у нас был первый выход пехом в горы. Самый первый среди всех подразделений 66 бригады. Никто не знал, что делать, никто не ставил боевую задачу, никто не проинструктировал, в каком темпе должны идти подразделения, куда выйти, какую держать дистанцию, на что обращать внимание.

Жара стояла под 60, первая рота, где я служил, растянулась, хрен знает насколько. Вокруг горы, узкая тропа вьется среди черных скал, настолько раскаленных, что плюнь на них – зашипят. Если, конечно, соберешь слюны. Глотка пересохла. Плечи оттягивает рюкзак весом за 20 килограмм. С непривычки кружиться голова, и в мозгах лишь одно желание – упасть в тень. И пошло все на хрен.

Мы вышли на какую-то сопку, за которой притаились духи. Тогда мы этого не знали, и шли как бараны, которых гнали на убой. Без разведдозора, без боевого охранения. Как всегда. Неожиданно начавшаяся война расколола наш мир на тысячи мелких осколков. Несколько пуль из автоматов отметились на наших телах кровавыми розами смерти.

Замочили заместителя командира 3-го взвода Гертера Тляна. Стальная пуля достала его в тот самый момент, когда он приказал своим бойцам занять оборону. Меня он успел оттолкнуть за гребень, чувствуя, что следующая очередь наша. Жаль, сам не успел упасть.

И почти сразу же рядового Кубинца Ивана – моих друганов, я же упал, подтолкнутый рукой друга на раскаленные камни, обжигающие тело сквозь тонкую материю маскхалата. И пули прошли мимо меня стороной.

Ответный огонь заставил духов попрятаться в расщелины, но несколько снайперов все же доставали нас, непривычных к бою в горах. Помню как дергался автомат в моих руках, выплевывая смерть в разряженный высотой воздух.

Тело Кубинца, пробитое пулями, упало в глубокую расщелину. Попытка вытащить его, могла привести к еще большим бедам.  Тогда с нами шел л-т Калиганов, но, как начался плотный огонь – исчез, до сих пор не понимаю, куда он мог деться?

Нас осталось на вершине 12 человек, я, мл с-нт Лаврушко, мл с-т Атабаев, мл с-т Сайфутдинов, сан инструктор мл с-нт - не помню фамилии и еще несколько рядовых пытавшихся спрятаться от смерти, но силы были неравны. Ведь это была их земля.

Свинец выбивал крошку из камней, за которыми мы скрывались от губительного свинца, порой зло отвечая на веские доводы противника. Высокогорье давило на сознание, вызывая слабость в мышцах. И если мы тогда и думали о чем-то, то лишь о глотке холодной воды.

Так мы "играли" в войну почти до 23 часов, а потом, когда поняли, что подкрепления не будет, догадавшись по крикам духов, что нас хотят взять в кольцо, стали отходить по ущелью, прикрывая друг - друга огнем.  Тяжело раненного рядового Соловея Серегу мы тащили по очереди, боясь сорваться в ущелье, а вот тело Гертера спрятали под камнями и стали уходить.

Шли долго, и лишь под утро увидели наших, которые шли на подмогу. Впереди замполит ст.л-т Шорников А.Н., за его спиной маячило человек тридцать. А нас отправили в тыл. На следующий день мы вновь взошли на ту высоту, нашли тело Гертера Тляна и принесли к подножью вершины. А Кубинца, упавшего в расщелину, доставать не стали, не смогли. И никто из командиров ничего не сделал, чтобы вытащить его тело. Так его останки и остались там в Афгане. Истлели от зноя.

Если бы это был сын Смирнова (командир 66 бригады), Олейнича (начальник штаба 1 МСБ) или Косинова (командир 1 роты), то они бы придумали как его вытащить, а так это сын какой-то тетки из Закарпатья. Пушечное мясо. И вместо его тела, отправили родственникам тело убитого духа. Гроб все равно запаян.

А Косинов эту дату не помнит, хотя это были первые серьезные потери его роты. ВОТ ТАК!

Кстати, тогда взводом АГС командовал л-т Заколодяжный Сергей, он и может кто-то еще и шли тогда с нами, но во всяком случае не в числе первых, и не в середине, а наверно ближе к концу цепочки, и видимо как и многие остальные выдохлись и вернулись обратно.

Двоих мы потеряли сразу и одного ранили, перед тем как мы собрались уходить. Куда делись остальные и л-т Калиганов, кто дал команду возвращаться, почему нас оставили одних, я так и не понял до сих пор.

 *  *  *

После той операции количество потерь у душманов увеличилось еще на пару сотен штыков. Также как и на севере, цифры брали с потолка. Исходя из количества потраченных боеприпасов. Наши потери составили – двое убитых, и несколько раненых.

Но так воевать было уже нельзя. Надо было слезать с кобыл, то бишь с БМП. И воевать также как и духи. Если мы хотели переломить ситуацию в свою пользу.

Но и вторая операция в пешем порядке, не пробила существенной бреши в наших порядках. Она проходила в Сурхруде. В том самом, чьи жители пытались протестовать против размещения на их территории наших полевых туалетов.

Это был непростой район. Примыкая к городу Джелалабад, из него частенько наведывались гости с гор, которые шугали местную власть по взрослому, но власть не была бы властью, если бы не решилась навести порядок.

Впервые в истории СССР, после Отечественной войны, конечно, подразделения советской армии начинали работать не в составе подразделений: взвод, рота, батальон, а в виде штурмовых групп, сформированных вполне разумно, по 15-20 человек. В каждой пара пулеметчиков, пара снайперов, 82 мм. миномет с расчетом, командир группы, как правило из пехоты, плюс пара офицеров (замполит обязательно, но этих вояк на всех не хватало).

Брали Сурхруд, также как и провинцию Кама, представлявший собой сеть разбросанных в предгорье кишлаков, полных душманского отребья, лобовой атакой. Именно там впервые вступили в бой, используя минометы, как метод убеждения. Сделали два выстрела в сторону гор. И до конца операции не встретили ни одного духа. Толи они нас не приняли за серьезных пацанов, толи калибр минометов был мал.

В связи с тем, что двигались ножками, и по горам, через пару часов условное разделение штурмовых групп, в идущем цепочкой первом батальоне, стерлось напрочь. Как при коммунизме стирается грань между умственным и физическим трудом. Где-то на высоте 2700 м, встретили локальное сопротивление противника в виде одиночного выстрела. Весь батальон залег, в ожидании боя. Душманы потешались над нами.

Но пронесло, ничего не произошло в ближайшие полчаса.

Двинулись далее, но как-то лениво. И спустя пару часов спустились с гор вполне довольные собой. Во всяком случае, мы были уверены, что духов хотя бы напугали. Погрузившись на технику, продвинулись чуть дальше по дороге и встали кольцом вокруг одного из кишлаков, где спешились и начали прочесывать дома. Не нашли не только противника, но даже жителей, боявшихся нас, как черт ладана. В общем, день прошел зря, если не считать пары, взятых взаймы у духов, древних магнитофонов «Sonyo».

Ни мне, ни моим бойцам выстрелить из автоматов так и не удалось. И это уже вторая сухая операция. Обидно!

- Товарищ лейтенант, а когда будем стрелять? – рядовой Деревенченко (убит 11 мая 1980года), прибывший в батарею вместе со своим братом из Казахстана, Кустанайская область, шел рядом со мной, таща мой вещмешок на своих плечах.

Из десятка рядовых, он был сильней многих физически, да и возрастом опережал большинство как минимум года на два. Его брат плелся чуть в стороне, сгибаясь под тяжестью плиты. Оба прибыли ко мне при формировании 66 бригады, и отслужили чуть более 3 месяцев. Далее я увидел рядового Бенисевича, вместе с Кравчуком (убит 11 мая 1980года) тащившими трубу от миномета. Далее – остальные наши.

- На твой век хватил, - ответил я, еще не зная, насколько буду прав.

Ближе к вечеру построились в колонны, загрузились и двинулись обратным маршем на базу. Из нашего батальона упорно повоевала лишь третья рота Кокимбаева. Вторая была на прочесывании, и уже в бригаде бойцы этой роты хвастались своими трофеями. А все остальные завидовали настолько откровенно, что половина трофеев, взятых второй ротой, на следующий день странным образом исчезла из их карманов.

Асадабад. Апрель.

Не успели вернуться с одной операции, готовимся к другой. Эта спланирована для очистки от духов района, примыкавшего  к Афганско-Пакистанской границе, у самой Линии Дюранда. Был такой министр внешних сношений в Великобритании, который придумал мульку, когда армия Её Величества получила от афганцев весьма чувствительный тычок по самолюбию ниже ватерлинии.

Мол, любая страна Мира, при желании перейти данную Линию в сторону Пакистана, получает в ответ объявление войны со стороны Великобритании. В нынешних условиях это означало – война с НАТО. Нам, рядовым военным, было все равно с кем воевать, но дипломатам…. 

Выдвинулись на технике и шли около 10 часов, с 4 утра и до ночи, стали табором непонятно где, ибо остановились в полной темноте. Как всегда. Где возможный противник - никто показать не может. Но на всякий случай привели в боевое положение минометы, сориентировав их по звездам. Не спим, потому, как спать нельзя. Ничего не понимаем, так как понять замысел командования, не выпив водки – невозможно.

Наконец (хорошее слово), пришел Князев с совещания.

- Приказ – ждать. Никому не спать. Противник там, - он указал рукой в одну из сторон света.

Ждать, так ждать. Вокруг ни огонька. Такой темноты я не видел никогда. Если ночь в Грузии хоть как-то освещалась звездами, то здесь было действительно как у негра в жопе. Одетые в маскхалаты песчаного типа (сеточка) мы чувствовали ветер, охлаждающий нашу кожу. Сели на землю, еще теплую от солнца. Затем легли. Затем – заснули. Все.

Проснулись, когда рассвет окрасил вершины гор розово-оранжевыми цветами, настолько яркими, что казалось ты, в этот миг, перенесся в фантастический мир братьев Стругацких.

Построились в колонны. Техника осталась на дороге. И двинулись на плато, на котором уже стояло несколько командирских машин, утыканных антеннами. В небе кружил ретранслятор, оставляя за собой конверсионный след.

Довольно часто мы перемещались именно в ротных колоннах, построившись по три. И этот рефлекс, привитый долгой службой, иногда превращался в трагедию.

Снова поставили задачу на выдвижение к району обороны батальона, где уже расположились мотострелковые подразделения. Я осмотрелся. На всех ближайших горах виднелись наши солдаты. Целый день прошел без движения. Стояли там, где и застала нас прошлая ночь.

Ближе к обеду Князев сказал, что меня вызывает Перевалов.

- Пойдешь в разведку.

Это было моим тайным желанием. Сходить в разведку за языком. Поэтому недолго думая, я бросился к месту, где стоял БМП командира батальона. Для чего пришлось преодолеть гору. К тому времени, возле него уже разместился старший лейтенант Кондратенко Володя.

- Куда нас?

- Не знаю. Сейчас Перевалов приедет, он у комбрига, и расскажет.

- Говорят, в разведку?

- Да, в Пакистан, - хмыкнул тот, тряхнув большой стриженой головой.

Рядом с ним стояло несколько коренастых бойцов из батальона. А вот и Перевалов быстрым шагом, как Петр 1 при строительстве города имени себя, приблизился к нам и сразу взял в карьер.

- Володя, вот здесь, - показал пальцем на карте, - место засады. Ты – группа захвата.

Он посмотрел на меня:

- Котов – группа прикрытия. Согласуйте вопросы взаимодействия. Рации р-126. Постоянно слушать эфир. Захватите второй комплект батареи. Я распоряжусь, чтоб выдали.

Говорил он по делу. Коротко и спокойно. От чего появилась уверенность, что захват произойдет. В течение получаса мы согласовали между собой все вопросы, связанные с выброской групп, место организации засады, пути отхода.

- Прикроет вас бронегруппа из трех БМП, которые будут располагаться в пяти километрах от вас, вот в этом районе.

Его палец вновь прополз по карте, указав место стояния БМП.

- Вопросы есть?

- Никак нет.

- Тогда отдыхайте. Всем спать до вечера. Ориентировочное время выдвижения – 19 часов ровно. То есть в полной темноте.

Мы развернулись, чтобы дать команду бойцам, ждавшим нас. Из всего батальона в группу вошли солдаты физически развитые, имеющие разряды по борьбе или боксу. Да просто физически сильные пацаны. Ибо задача была достаточно сложная. Через место засады сегодня в ночь должна была пройти  группа из Пакистана. Эта мысль грела душу.

Наша задача взять хотя бы одного языка. Всего аналогичных групп было пять. Мы были одной из них. В наиболее перспективные направления включили офицеров из группы «Тибет» КГБ СССР. Они размещались неподалеку от бригады, рядом с медсанбатом. В Шармайхеле. Внутри забора из колючей проволоки, на которые навесили пустые консервные банки.

С наступлением темноты расселись на БМП, и с погашенными огнями двинулись в путь в сторону Пакистана. Через полчаса по рации поступила команда на выброс, и мы стали вываливаться из отсеков бронемашин на дорогу, освещаемую лишь яркостью наших глаз.

Как и все, что делалось в Советской армии, т.е. через жопу, мы и в этот раз не посрамили ее основных постулатов. Ни ПНВ, ни биноклей НВ, которые были в штате любого пехотного подразделения, нами взято не было по причине вслух высказанной капитаном Косиновым:

- Потеряете, кто будет платить?

Напоминая десант дьяволов, выброшенный в самый центр рая, мы как слепые котята наощупь пытались выбрать наиболее пригодное для выполнения боевой задачи место. И лишь когда взошла луна, и стало светло, как днем, нам удалось расположить подразделения на позициях, наиболее точно отвечающих задаче, по которой мы здесь оказались.

Ждем.

Час.

Два.

Ничего не происходит. Давно доложили наверх о прибытии на место и готовности к операции. Моя группа, растянутая в цепочку, ведет наблюдение за местностью, от которой мы лежим, метрах в двадцати выше по склону горы. Сердце возбужденно постукивает в груди. Вдоль дороги утыканы валуны. И тишина.

Песчаная дорога исчезает за поворотом. Воздух осязаемо холодеет. Потеть перестаем окончательно. Ждем. Провал в памяти – наверно заснул. Смотрю по сторонам, спят практически все. Переползая от одного разведчика к другому бужу всех. Про себя мысленно матерюсь.

Ждем.

Хочется спасть так, как никогда ни до, ни после этого рейда не хотелось. Веки закрываются сами. Я щипаю себя за руку. Ноль реакции. На дороге показалась чья-то тень. Я поднимаю автомат. Тень исчезает. Кто это был и был ли? Голова тяжело падает на грудь. Уже никого и ничего не ждем. Просто спим.

Просыпаемся от храпа и света, бьющего в глаза. Смотрю на часы. Пять. Вижу Кондратенкова Володю. Он показывает на часы. Я согласно киваю головой. Здесь нам больше делать не чего. 

Через полчаса тем же путем возвращаемся на базу. Чтобы выспаться. Но уже легально. Капитан Олейнич – начальник штаба батальона, ближе к вечеру, говорит, что по данным разведки через наш пост просочилась группа духов. Мы клятвенно заверяем, что такого произойти не могло. Ибо не только не спали, но пристально наблюдали за дорогой, ведущей в Пакистан.

- Нет, товарищ капитан, мимо нас никто пройти не мог.

Мы же остались живы….   

Потом была снова Кама и снова Сурхруд. Но операции те, как бы не оставили след в моей памяти, посему их описание опускаю, ибо доверяю больше себе, чем хвастовству рядового и офицерского состава, чьими подвигами пестрит интернет.

Май 1980 года.

Пока, суть да дело, приблизились майские праздники. Политработники пригласили музыкальный коллектив из СССР. К тому времени соорудили типа клуба под открытым небом. Поставили скамейки. Опять же трибуну. Вывесили боевые листки. Провели пару партсобраний. Я, как комсомолец, участия в них не принимал. Только на совещаниях довольно часто стали упоминать об отношении офицеров к солдатским трофеям, требуя отбирать их, и не позволять расползаться по подразделениям чувству стяжательства и накопительства.

Начали выдавать заработную плату чеками внешпосылторга. Мне полагалось 230 чеков, из которых 50 шло на покупку сока для кавы.

Прапорщик Шатилов всегда ожидал нас, возвращающихся с операций, солдатским бочонком кавы. Кава – это такая дрянь, которая готовиться с помощью фруктового сока и дрожжей, которые покупались в полевом магазине за чеки. Закапывается все это в песок, но так, чтобы он не попал внутрь, для чего сверху натягивают бинты или марлю. При температуре песка в восемьдесят градусов, кава доходила до нормы за пару дней. И содержала в себе не менее 15-17 градусов чистого спирта.

К тому времени мы узнали, что срок службы в Афганистане идет год за два, что мы будем получать три оклада: два в чеках внешпосылторга, один пойдет на книжку в Союзе. И мысленно аплодировали такому решению Правительства.

По меркам средней зарплаты в СССР, мы становились высокооплачиваемыми специалистами. Командир взвода получал около 230 чеков, и еще 140 рублей шло на счета на Родине.

Как правило, каждый вечер заканчивался обильным кава-питием. Затем большинство участников процесса обязательно проблёвывалось. И это становилось традицией. Как стемнеет, включали аккумуляторы от ГАЗ-66, и начиналась игра в нарды или карты. Боевой работой практически не занимались, да и распорядок дня, и тем более температура, жара приближалась к 50 градусам, не позволяла совершать необдуманные поступки.

Практически тоже самое происходило и во всех остальных батальонах бригады. Это сейчас все уверенно утверждают, что боевая работа стояла на первом месте. Фигня! Второй батальон перебазировали в Асадабад вместе с частью танкового батальона и арт. дивизиона. Так до конца своей службы, они там и останутся.

Между боями мы охлаждались из трубы, изрыгавшей из себя тонны чистой, но технической воды, настолько холодной, что кожа покрывалась пупырышками. Труба находилась на задворках бригады, но, то место стало одним из самых любимых для офицерского корпуса. Загорали голышом, ибо стесняться было некого. И через месяц все окончательно почернели, отдаленно напоминая негров.

Числа эдак 3 мая нам всем выдали новую, горную, мабуту. Высокие ботинки на шнуровке. То есть переодели. Пока разнашивали одежду, видели завистливые взгляды офицеров и прапорщиков из других батальонов. Первый в бригаде считался горным батальоном со всей соответствующей атрибутикой. Даже прошел подготовку в горах Казахстана.

Вечерами, уже окончательно познакомившись друг с другом, играем в карты или нарды. У меня появился противник в лице Алика Мамыркулова. Он небрежным движением правой руки, бросающей кости, все чаще ставит меня раком в нарды. В переводе с армейского, это означает, что я проигрываю. Проигрыши выводят меня из себя. Возможно, сдают нервы. А в последнее время они сдают практически у каждого. Сказывается непривычная жара.

Температура, давно перевалив за пятьдесят, расшатывала нервную систему военнослужащих почти как кава, заставляя совершать поступки, несовместимые с высоким статусом советского офицера. Все чаще бьем солдат. Жестоко. В кровь. Одного бойца я чуть не придушил за невыполнение приказа. Наказать бойцов, кроме как кулаком, невозможно. «Губы» или гауптвахты нет. На наряды им плевать. Лишь операции поддерживают хоть какое-то подобие дисциплины.

Капитан Перевалов готовился в Академию Генерального штаба. Все об этом знали. Как и то, что 11 мая предстоит десантная высадка на вертолетах в тыл душманского сопротивления. Для чего пару раз потренировались в прыжках из МИ-8МТ, выезжая на аэродром, или прыгали с табуреток в песок.

Заодно готовились и к 9 мая. Тренировались ходить в строю. Пели песни. Как правило, после 6 вечера. Наблюдавшие за нами духи наверно тащились от любопытства, следя за перемещениями бригады внутри базы.

Несколько раз наведывался в медсанбат. Совсем недавно туда приехали молодые девчонки из Союза. Испуганные, я видел их в аэропорту, проезжая в Джелалабад на базар. Сегодня решил увидеть их поближе. Если удастся, познакомлюсь. Но, чувствую, природное стеснение вновь не позволит этого сделать.

Медики расположились рядом с группой «Тибет» КГБ СССР в пальмовой роще, между базой бригады и аэродромом. Медицинскую роту охраняло одно из подразделений бригады. Я спрыгнул с борта БМП, который подбросил меня до места, поправил автомат, который носил на приспущенном ремне. И стал делать вид, что оказался тут совершенно случайно.

Первую девчонку увидел выходящей из реанимационной палатки. Она была настолько красивая, что я в течение минуты не мог отвести от неё взгляд. Это была первая женщина, которую я увидел в Афгане за четыре месяца.

- Вы за медицинской помощью?

- Да, - глупо ответил я, продолжая пялиться на неё, как туристы на Пизанскую башню.

- Зайдите в приемную, - она улыбнулась, придав импульс моему члену, совсем не вовремя напомнившему о себе.

Подчинился. Вошел. Хотя войти хотелось совсем в другое место. И возможно она, это поняла. Еще раз улыбнулась. Сейчас уже не помню, как её звали, но с тех пор я был довольно частым гостем в медсанбате, хотя с ней так и не познакомился ближе.

Стеснительность, мать её….

9 мая вся бригада стояла ровными рядами на плацу, пристально всматриваясь в трибуну, на которой расположился, как мне тогда показалось, весь Генштаб Советских Вооруженных сил. Такого количества генералов я еще не видел. То, что это генералы подсказывала интуиция и необычные маскхалаты на их плечах. Звезд они не носили, но по важному виду и изрядному брюшку, они просматривались весьма отчетливо.

Командир бригады Смирнов был среди них равный среди равных. Он не мельтешил, в его поведении чувствовалась уверенность, словно уже тогда он примеривал к себе ту форму, которая окружала его на трибуне.

Отмаршировав в 1980 году праздники, только не падайте в обморок от смеха, в Афганистане мы, т.е. Советские войска, отмечали Великий день ПАРАДОМ (т.е. самим себе показывали какие мы непобедимые), затем был торжественный митинг. Тем временем слово передали туркмену с медалью Героя Социалистического труда на лацкане пиджака. То ли Первого секретаря какой-то области, то ли Второго секретаря той же области. В общем, справляли 9 мая по-взрослому. С гостями.  Помню, этот то ли туркмен, то ли таджик, стоя на трибуне что-то говорил по-русски, махая кулаком над головой, речи не понять из-за сильного акцента, но последние слова выступающего мы встретили громогласным УРА, ибо его слова - СЛАВА СОВЕТСКОЙ АРМИИ до сих пор стоят в ушах.

Вечером был праздничный концерт с участием полупьяных певцов и танцевального коллектива с бабами, выплясывающими перед нами всевозможные ПА, юбки вращались со скоростью пропеллеров, а мы глядели на обнаженные ноги, панамами прикрывая возбужденную плоть, и думали о Родине. А о чём еще солдату думать, кода перед ним пара стройных ног? Об уставе?

Получив ранее новую мабуту выстирали и оставили висеть на солнце. Типа американской формы - карманов, с непривычки, было не пересчитать, она лишь раздражала остальных. Горная мабута стягивала ляжки, а новые ботинки (смерть душманам) мы с трудом отрывали от горячего песка, погружаясь в него по щиколотку. Выбирать под размер было трудно. Получали, как это было всегда в армии, то что есть. Не обношенные ботинки жали ноги, но мы, не обращая внимания на мозоли, расхаживали по бригаде, видя завистливые взгляды офицеров других батальонов, коим не получалось погарцевать в непривычном для советского глаза, и не только советского, обмундировании.

Фальцевали в новой мабуте мы одни, остальных переодевать не стали. Впрочем, переодели и второй батальон, чуть позднее. В китайские кеды. Да не простые китайские кеды. А китайские кеды с красной основой (подошвой). Сам видел идущий второй батальон в горах на операции. Узкая линия красного цвета, по идее шутников из обеспечения, должна была пугать басмачей.

Продолжим о концерте. Певец (не Кобзон!) пел что-то о Родине и героизме советского народа, никто его не слушал, все таращились на баб. В той ситуации, лучше бы вывели на эстраду молодых девчонок, а они бы просто стояли бы, а мы на них просто бы смотрели. Польза от концерта была бы более весомой. Тот, танцевальный коллектив, представлял собой ДВУХ, лет сорока, теток. Но шухер в умах военнослужащих они точно навели. Их улыбки, походка, вращение тазом, лукавые взгляды, длинные косы, сапфировые сапожки, голосок, напоминающий звук весеннего ручейка, да просто их присутствие здесь, в центре войны воспринималось нереальностью, сном, бредом или еще чем-то из области психического расстройства.

После окончания концерта был типа фуршет. Как всегда, "сладкое" досталось офицерам штаба и замполитам, остальные лишь облизывались. Но, когда ночь овладела бригадой и умами младшего офицерского состава, на импровизированный стол, сколоченный из ящиков от мин, была вытащена бадья с кавой (брагой), три дня ожидавшая своей участи в горячем песке пригорода Джелалабада. Рецепт: 5 литров сока, плюс дрожжи, плюс сахар. Мешается в солдатском бачке и прикрытая марлей, закапывается в горячий песок. Три дня отстаивается, на четвертый - пьётся. И как пьётся! Удовольствие, скажу я вам, не слабое. Вначале закрываешь двумя пальцами нос. Затем делаешь большой глоток, таким образом, чтобы смесь проскользнула внутрь без задержки, а то вырвет. Выжидаешь секунд двадцать, если не возвращается – глотаешь остальное.

Незамысловатый праздничный стол украшала еда, получаемая офицерами по доп.пайку, куда входил:

- сыр - 300 гр.

- сгущеное молоко - одна 5 литровая банка на троих,

- и еще что-то, уж и не помню вкусное или нет.

Налитая в солдатскую кружку брага, бурлила от возбуждения, словно только что разлитое пиво, отличавшаяся от последнего напитка из хмеля более высоким градусом и более тяжелым похмельем. Организатором пьянок почти всегда выступал Князев, ибо лишь алкоголем он мог приструнить свой страх, окончательно взявший его в плен. Бражки было литров пять.

Процеженная сквозь марлю, по цвету она походила на сок, из которого и была приготовлена. Пожалуй, от сока она отличалась запахом, ласкающий нос лишь Князеву и Шатилову.

Большая часть зарплаты тратилась именно на разные соки, но скупали его не от жажды, а для производства алкогольного напитка. При температуре воздуха за пятьдесят, а песка за семьдесят, брага доходила дня за три. И отсутствие на грядущей операции начальника штаба Олейнича, скорее всего было вызвано переизбытком в организме последнего вышеназванного напитка.

На самом деле штаб батальона гулял. По взрослому. С пьянками и выездом в Джелалабад. Провожали в СССР капитана Перевалова. Возвращаясь – перевернулись. Судьба.

Кава была готова. Закус куплен, для чего двумя часами ранее я был откомандирован в Джелалабад с миссией купить: пиво, мяса, хлеба, еще пива, вина, а также (у летчиков) – водки. Шашлык подоспел. Прапорщик Шатилов шестерил за двоих, услужливо носясь от костра с шашлыками, который развел между последней (офицерской) палаткой и линиями туалетов, к столу, чтобы не пропустить очередной тост.

Пили водку и закусывали кавой. Затем пили пиво и закусывали водкой. Затем пили каву и закусывали и пивом и водкой. Иногда тошнило. Наверно, от жары. Превозмогая себя, опять пили водку, уже не закусывая ничем. Я пару раз рвался в медсанбат. Меня остановили, разоружили. Опять пили. И опять. Ближе к двенадцати ночи, я умер.

Мое тело перенесли на мою кровать и оставили там лежать.

Проснулся я 10 мая. Открыл глаза. Первая мысль. Где я? Снова закрыл. Открыл опять. Посмотрел на часы. Семь ровно, без двух минут. Посмотрел вправо, где спал Князев с открытым ртом, в который срали мухи, практически никого не стесняясь. Выдох дался с трудом. Вторая мысль – надо поссать. Пытаюсь встать. С третьей попытки это удается. Иду туда, где должен быть полевой туалет. Бригада спит. Кроме часовых. И наряда. Солнце потихонечку начинает жарить мозги. Как зомби, идущего на охоту, вижу Князева, выползшего вслед за мной. За ним двигается Шатилов. Такой же. Идут туда же куда и я. Смотрю на Князева. По-моему, он продолжает спать.

Дохожу до линии туалетов и делаю пи-пи. Возвращаюсь. Идущие вместе, но сзади – сделали это гораздо раньше. По дороге. Теперь двое идут, а один типа догоняет. Не заходя в палатку, идем на завтрак. В столовую, через камыши, расположенную в ста метрах от батальона. Такие же зомби из других подразделений медленно, но верно идут на запах пищи. Странно, еще пять минут назад, я плелся за Князевым и Шатиловым, а пришел в столовую первым. Чудеса.

- Товарищ лейтенант, чай будете?

- Да. Одну кружку в рот, вторую на голову.

Солдат приносит чай, от запаха, идущего из солдатского чайника, кружится голова. Я глубоко вдыхаю ароматный запах. Вижу Лешку Акимова. Судя по виду, 9 мая – не его Праздник. Он бодр и энергичен.

- Игорь, чё такой понурый?

- Голова…

- Болит?

- Если бы. Раскалывается…

- Поможет только гильотина.

- Лёш, таблеток никаких нет? – в моем голосе не столько просьба, сколько мольба.

Тот лезет в свой загашник с медицинскими снадобьями и достает таблетку.

- Цитрамон. И головы как небывало.

- Одной таблетки достаточно?

Подходят Князев, Косинов, Какимбаев, Мамыркулов, Шорников, Титов и др. и т.п.

Никто не ест. Пьют чай, сделанный Кикелевым. В душе все его благодарят. Но когда просят еще, и получают отказ – там же в душе посылают на ***.

- А где капитан Олейнич? – обвел взглядом присутствующих в столовой зомби старший лейтенант Кондратенков, только подошедший к палатке.

- Болен.

- А чем? – продолжает тот гнуть свою линию.

- А тебе не все равно? – удивляется Акимов. – Предположим поносом. Тебя устраивает?

- А где заразился….

- В Афганистане. Воздушно-капельным путем.

Пытаясь подавить смех, начинаем прокашливать глотки, в которых застрял чай Кикелева.      

- Я серьезно. Мне нужна карта района боевых действий.

- А вы что, до сих пор не получили карту? – грозно выспрашивает майор Титов, на тот момент самый главный в батальоне. – А вчера где вы были?

Вчера, когда выдавали карты, Кондратенков Вова был в медсанчасти, где завел себе любовь. Об этом знали практически все, кроме тех, кому знать это, было не положено. Майор Титов стоял в том списке первым.

- Я товарищ майор ремонтировал 236 БМП, - машина была смертельно ранена душманским фугасом 4 мая, и находилась на излечении в рембате.

- Что-то я вас там не видел.

- А я вас, товарищ майор…

И что интересно, ведь все знали, что ни тот, ни другой там не были.

- Это первый батальон? – посыльный из штаба бригады, только что подошедший в столовую, отглаженный и побритый рядовой, с лицом актера Видова, скорее спросил, чем утверждал.

- Что тебе, - на правах старшего, а с этим правом расставаться в течении дня он не собирался, ответил майор Титов.

- Построение офицеров перед макетом боевых действий в 10.00

- Свободен…

8.30. Еще полтора часа. А голова все не проходит. И не только у меня. Рассосан весь запас цитрамона. А впереди стоять на жаре и слушать… слушать… слушать… Но итог будет тот же. Операция без стрельбы. Без войны. Тоскливо. А так хочется совершить что-то героическое. Лечь грудью на пулемет. Или прикрыть ею сердце капитана Перевалова. Или упасть с гранатами под фашистский танк. Ладно. Потерпим.

10.00.

Перед огромным макетом, построенным прислугой из штаба бригады, стоят офицеры обхватывая стенд с будущим районом боевых действий полукругом. Кто-то пытается сравнить макет с картой, поворачивая её так и эдак. Кто-то тупо смотрит на макет, не понимая ничего.

- Товарищи офицеры….

Все замирают, насколько, это возможно, стараясь сохранять вертикальное положение тела. Голова продолжает болеть. Жара. Сверху массеть, но от зноя не спасает. Пот стекает по позвоночнику, потом по жопе и наконец по ногам. Щекотно. Чешешь там, где недавно стекал пот.

Подходит маленький генерал. Комбриг рапортует ему, приложив к виску ладонь. Генерал говорит:

- Продолжайте.

Но понять, что говорит командир бригады – невозможно. У Смирнова длинная указка. Он водит ею по макету, объясняя, откуда будут драпать душманы и в какую сторону. Где их лучше вязать. А может он говорил совсем другое. Не помню. Но смысл сказанного я передал верно.

Вот он поднимает на нас глаза.

- А где командир первого батальона?

- В Москве, сдает экзамены в Академию, - четко, словно никогда в жизни не пил, отвечает капитан Косинов.

- А где Олейнич?

- Острое кишечное отравление…

- Батальоном вы будете командовать?

- Так точно, - капитана Косинова распирает от собственной значимости. Он еще не понимает, что именно в эту минуту его судьба круто измениться в лучшую сторону. А на смерть солдат, погибших в скором бою, ему плевать. И не только ему.

Смирнов продолжает говорить, раскрывая перед нами оперативную обстановку. Вскользь останавливается на том, что это первая наша десантная операция. Но не последняя. Напоминает, чтоб как приземлимся, быстрей осваивали вершины. Но это понятно и ежу.

- Юра, у тебя еще осталось? – это Косинов шепотом обращается к Князеву. Он тоже болеет. Но вида не показывает.

- Да.

- Тогда, после собрания к тебе?

- Хорошо.

Мы стояли перед районом будущих сражений, эдаким макетом места где нам предстояло 11 мая десантироваться, практически в тыл врага. Подразделения первой волны десанта усилили взводом из 4 батальона (ДШБ) л-та Суровцева. Мы были ровесниками и быстро сдружились. Но дружба наша продолжалась не долго. То, о чём говорили на предоперационной дискуссии, в голову вползать категорически отказывалось. Типа, наш ПЕРВЫЙ батальон выброситься из вертолетов на самом краю, самого глубокого ущелья, и погонит афганских душманов вниз по течению реки, где их уже будет ждать наш ТРЕТИЙ батальон, замаскированный под редко стоящие деревья. Самое главное, смеялись местные шутники, захватить поболее веревок, чтоб пленных вязать. Слушая боевые приказы, отдаваемые суровыми голосами, так и хотелось выкрикнуть:

- Смерть фашистам!

Наконец пытка жарой окончена. К последним вводным, как показывает практика, никто не прислушивается. Судя по лицам, болеет не только первый батальон, но и третий. А про танкистов я вообще молчу. Эти болеют уже вторую неделю. Отдельно от остальных, странно трезвые, замерли артиллеристы. Я знаю, что они пили. Противооткатную жидкость, процеживая её сквозь пару противогазов, имеющих угольные фильтры. Получается практически чистый спирт. М-да. Вот и ответ на мой вопрос. 

- Разойдись, - вдох облегчения разносится по стройным рядам.

Косинов собирает офицеров батальона и говорит то же, что и комбриг, но своими словами. С вкраплениями мата. Получается более понятно. Затем все гуртом отправляемся продолжить банкет.

Меня всегда удивляло, почему Правительство СССР не учредило медаль «за взятие Тулукана» или «за освобождение Рустака»? Вполне нормальные награды. Для того времени. И отцовские «За освобождение Киева» и «взятие Будапешта» вполне смотрелись бы с медалями «За освобождение Файзабада».

Вот написал командир полка Смирнов прошение (представление) на значок «Гвардия». Тридцать лет спустя, он сам мне в этом признался. Но интересно, почему именно ОН написал прошение, а не командир дивизии, или командующий армией?

Это что получается, командир полка просил наградить подразделение, которым сам же и командовал? И что же он в этом прошении, такого написал, что полк наградили аж «Орденом Ленина»?  И как это выглядело со стороны? Типа полк под моим началом взял три города, уничтожив более 1800 мятежников, более 10 танков и несколько артиллерийских систем.

А как понять фразу «захватил населенные пункты». Они что стали все советскими. Нет. Как были афганскими, так и остались. Но звучит гордо.   

То, что в советское время все занимались приписками – узнали недавно. Но что и армия занималась тем же, не знают до сих пор. Армия – это священная корова любой страны. Армию трогать не моги. А то, как бы не пришлось, кормить чужую армию. Да. И идеология в основном строиться на страхе.

В Афганистане мы воевали не по правилам. Во всяком случае, не по тем, которые изучали в военных училищах. На севере наше преимущество в живой силе составляло десятикратное преимущество, в технике – стократное. Полное господство в воздухе. На севере мы просто расстреливали армию противника в упор, которую и армией назвать трудно. Это было сборище варваров, жестоко расправляющихся с пленными. Но не умеющая воевать. Это придет потом. Может быть.

Но здесь, на Пакистанской границе в Наргархаре, Кунаре, Лагмане против нас выступали уже не мятежники в форме солдат регулярной армии. Против нас воевало все население. Отряды самообороны, имеющие боевой опыт. Умеющие тактически грамотно вести партизанскую войну. Они уходили от прямого столкновения с нами, и не боялись атаковать, если им удавалось заманить нас в ловушку.

И они были столь же жестоки, как и те мятежники, что надругались над нашими военными специалистами в Тулукане. Но ненавидели нас гораздо сильней. Вообще-то нас ненавидели все. И афганские женщины и дети. И те, кому мы помогали, и те, против кого помогали. Продавцы радиотехники и часов, дехканщики, афганская армия, ХАД, царандой, губернаторы провинций, старшины кишлаков. Даже внутри себя мы ненавидели друг друга. Штаб бригады – за тупость приказов и откровенное пренебрежение жизнями солдат, те, ненавидели нас – окопных офицеров и бойцов. Офицеры ненавидели рядовых, те – прямо в противоположном направлении. И все мы ненавидели тех, кто сачкует от боевых.

- Давай, по пятьдесят, - Шорников поднял кружку и чокнулся с Косиновым и Князевым. Тут подоспел Шатилов с двумя палочками шашлыка. Хотя стояла жара под пятьдесят, праздник продолжался. Праздник Великой Победы советского оружия.

В 17.00 приказали всем спать. Так как завтра подъем в 3 утра. Я уже знал номер своего борта и свою группу. Князев сам выбрал самых физически слабых мальчишек, которые до этого не только не ходили в бой, но даже, ни разу не стреляли из автомата. Себе в группу назначил старослужащих, имеющих опыт боевых действий на севере страны.

У меня самый опытный Дидык – командир отделения разведки, отслуживший около года. Остальные – салажата весеннего призыва. Пушечное мясо войны. Многим не исполнилось и девятнадцати лет. Но судьба распорядилась таким образом, что те, кому повезет, повзрослеют быстро.

Ближе к восьми я вышел из палатки и наткнулся на Саню Суровцева.

- Привет, ко мне?

- Ну. Я завтра с вами работаю. С вашим батальоном.

- Знаю, Косинов говорил.

- Это кто?

- И.О. комбата.

О чем мы с ним еще говорили, я уже не помню. Хоть убей. Помню лишь, что наша беседа закончилась спустя час после встречи.  Говорил в основном он, словно чувствовал, что больше шанса, пообщаться наедине, не представится.

Расстались далеко за полночь. А через час – вставать.

ХАРА

У каждого человека наступает день, когда меняется жизнь настолько глубоко, что не будь его, никогда не поймешь, что такое ложь, а что правда. Где скрывается истина, и что такое обман. Многие такого дня не прожили. А значит и не жили вовсе. Мне не повезло.          

11 мая 1980 года мало чем отличался от сотен таких же дней моей юности. Во всяком случае, его начало.  Раннее утро, когда рассвет трассером ДШКа прочертит горизонт, оставив за собой узкую линию зарождающейся зари, еще не одолело сопротивление ночи. Где-то битва за то самое опасное ущелье между силами света и тьмы была в полном разгаре. 

Хотя шум горной реки проникал сквозь гул винтов, до плотности разрыва бризантной гранаты ему было далеко. Почти три утра. Видение. Перед глазами солдаты, бегущие с вершины к реке, задыхающиеся свинцом. Им в спины злобно рычат пулеметы, вырывая куски плоти раскаленными добела пулями, и кровь, словно водопад, стекает на мгновенно чернеющий песок. В открытых, от отчаянного крика ртах, видны матовые коронки на коренных зубах, да вибрирующее красное нёбо, и не спрятаться от этого видения, накрывшись одеялом.   

Неожиданно на темном стекле сна проступают горы, тронутые испуганным рассветом. Это проклятая память играет со мной в покер. На фоне огромного красного солнца видны вертолеты. Их много. Штук двадцать. Они летят плотной группой над ущельем, по дну которого течет бурная река. В полете чувствуется сила и мощь сильнейшей армии мира. Симфония Прокофьева рвет перепонки ушей, как взрыв тринитротолуола. На пол по штанине стекает красная жидкость из пореза на руке. Образуя в ногах лужицу.

Кто-то трясёт плечо.

- Товарищ лейтенант, подъём

Я открываю глаза, пытаясь понять, где нахожусь. И только потом говорю дневальному.

- Поднимай батарею.

В полной темноте, роты 66 бригады медленно строились перед палатками. Затаренные боеприпасами и сухпаем, молоденькие солдатики, сгибаясь  под тяжестью неподъемного груза, выравнивались по первой линейке камней. Лиц не разобрать. Темно. Переминаясь, некоторые травили анекдоты, но большинство молчало, чувствуя момент. Каждый получил два боекомплекта патронов, две гранаты Ф-1 или РГД, в мешках лежал сухой паёк: три-четыре банки каши, тушенка, буханка хлеба, фляжка с чаем. К вещмешку пристегнуты две мины 82 мм., гарантировавшие ведение огня минометчиками, то есть нами, не менее часа. Почти б/к или 80 штук. Еще сонные, бойцы напоминали стадо баранов, которых подгоняли криками пастухи-офицеры.

Огонь от зажженных самокруток, отражается в глазах бойцов, отчего становится как-то не по себе, словно оказался в лесу один на один со стаей волков. Жестоких и молчаливых. Запах махорки заполонил всю округу. Над подразделениями курился синеватый дым.   

Неожиданно черный воздух наполнился, рвущим перепонки уха, звуком. Вспыхнули десятки прожекторов, освещая место посадки транспортных МИ-8МТ. Стало светло, как днем. Медленно, словно чудовища из фантастического мира, на поле за трибуной садились вертолеты десанта. Поднятая пыль чувствовалась на губах при каждом вдохе, словно ты попал в центр песчаного торнадо. Грузно упав, застыли в ожидании «мяса войны».

Я шел в первой волне, и внутренняя дрожь, охватившая меня с первых минут не позволяла замолкнуть даже на минуту, словно в глотке неожиданно открылся кран из предложений.

Подгоняя своих бойцов криками, я понесся в сторону упавшего с неба транспорта, раскрывшего перед нами своё прожорливое нутро. Из всех цифр греческого алфавита, я знал свои цифры как моя бабушка молитву, и от того практически без запинки отбарабанил их какому-то генералу или полковнику.

- Какой борт? - прокричал встреченный мною старший офицер без знаков различия. Он словно регулировщик ГАИ направлял людские потоки в нужное русло, стоя посреди хаоса. Услышав ответ,  кивнул головой, и я со своими пацанами влетел в десантный отсек МИ-8. Запах керосина, резины и смерти ударил в нос с силой кулака Шварценеггера.   

Еще через мгновение я почувствовал, как внутренности придавили яйца, и нас подбросило в воздух. Вверх. Заложило уши. Сделав боевой разворот, вертушка помчала нас на встречу со смертью. Земля исчезла из глаз. А из всего живого мира виднелись лишь звезды. Но мы для них были никто. Испуганные глаза солдат, уставились на меня, как на Исуса Христа ожидая чудес. Но чудеса начнутся позднее, а сейчас мне хотелось лишь одного. Спать.