|
Апрель 1984 года.
|
Апрель 1984 года.
Вечером 2-го апреля 1984 года была поставлена задача - утром следующего дня, разведрота с двумя ротами второго батальона должна совершить выход на реализацию разведданных в район примерно в 15 километрах к югу от Газни. Начальник разведки указал точку на карте, где мы должны блокировать, а затем «прочесать» (проверить) несколько отдельно стоящих домов, где с его слов по полученным разведданным могут находиться «духи» в количестве до 10 человек. Задача разведроты обнаружить их и уничтожить, а если позволит обстановка, то захватить. Блокирование района и обеспечение наших действий возлагалось на пехоту.
Такого рода малые боевые операции, называемые нами коротко -«реализациями» ставились нам часто, по крайней мере, не реже раза в неделю. Выходили на выполнение этих задач как с пехотой, так и самостоятельно. Иногда к нам придавались небольшие подразделения местной афганской милиции, так называемого «Царандоя». Еще ранее их почему то окрестили «зелёными» и, замечу, весьма точно определили название, так как при их виде напрашивались некоторые параллели с махновцами в силу внешнего сходства и поведения.
Однажды наблюдал откровенную картину поведения этого народного войска. Так, в феврале этого же года, за два дня до выхода на операцию в Чарикар, при проведении «реализации» нам были приданы эти народные мстители. Мы блокировали кишлак, но проверяли кишлак «зелёные» и я был свидетелем следующей сцены: - Один из царандоевцев выволок за бороду деда лет семидесяти из его же дома и стал бешено трясти его, дёргая за бороду. Но этого ему видимо показалось недостаточно и он приказал другому царандоевцу притащить полевой телефон ТАИ-43, который видимо для определённой цели таскали с собой (технически продвинутые подлецы- авт.). Когда телефон принесли, он прикрутил провода телефона к пальцам деда и начал с остервенением крутить магнето. У деда от боли под воздействием тока начались судороги. Мы, как правило, старались избегать вмешательства в отношения местных (кто их знает, может у них так принято, такие обычаи). Но тут мне пришлось вмешаться и остановить это издевательство. Тем более, что этот царандоевец явно демонстрировал перед нами своё рвение, показывая, как он беспощаден к врагам апрельской революции.
Такого рода поведение царандоевцев не было исключением. Не раз мы были свидетелями, как они открыто забирали у населения продукты, тащили всё что попадется. В дальнейшем брать с собой этот «передовой отряд революции» мы прекратили (или старались, не допускать их к населению), вероятно, руководство поняло, что мы, по сути, дискредитируем себя, находясь рядом с ними. Справедливости ради замечу, что регулярная афганская армия вела себя с населением лучше.
Не буду утверждать, что мы либеральничали, всякое бывало. С теми, кого захватывали с оружием или с теми, у кого выявлялись явные признаки использования ими оружия не церемонились и поступали соответственно. Но по отношению к населению такого не допускали.
Но вернёмся к «реализации». Такого рода небольшие операции к существенным результатам приводили не часто. По причине ли недостоверности полученных разведданных или по причине того, что «духов» своевременно информировали - сказать сложно. Впрочем, мы не задумываясь над этим и использовали любую возможность покинуть расположение части, покататься по окрестностям, обозначая своё присутствие местным душманам. Обычно к обеду или близко к тому возвращались в расположение части.
С рассветом следующего дня мы вытянули колонну, проверили связь и выехали из расположения части. Непосредственно перед выездом задача не уточнялась, так как была поставлена с вечера. Утро выдалось солнечным, но холодным. Наверное, не более 8 градусов. Потому и одеты мы были почти по зимнему.
Немного о весеннем климате: - В провинции Газни, где расквартировывался полк, из за высокогорья (высота над уровнем моря более 2000 метров), весна существенно запаздывала, кроме того, хотя снег в долине сошёл, но в предгорьях и в горах его было много и он под весенним солнцем начал активно таять, талая вода хлынула в долину и русла рек, которые большую часть года находятся в пересохшем состоянии, в этот очень короткий весенний период переполняются, становятся полноводными. Так было и в ту весну. Отмечу, что в долине близ Газни, почва глинистая и вязкая, а под влиянием талой воды, сошедшей с гор, впитала её в себя и стала в некоторых местах трудно проходимой. Это обстоятельство, несколько повлияло на развитие дальнейших событий.
Район проведения операции, как мною указано выше, нам был определен примерно 15 километрах южнее города Газни. Близ кишлака Карабаги. Подробно останавливаюсь на описании места проведения реализации разведанных, так как это важно. Наша колонна продвигалась на столь максимальной возможной скорости, сколько позволяла местами раскисшая дорога. Затем мы вышли на грунтовую сухую дорогу в районе кишлака Арзу, пересекли её и выехали к руслу реки, которая в этот период превратилась в полноводную, разделившуюся на несколько рукавов реку. Хотя вода и заполнила не всё русло, но проехать по руслу реки не представлялось возможным. Замысел же был следующим - мы должны были спуститься на машинах в русло реки и, следуя по нему ниже уровня горизонта, неожиданно для наблюдателей противника выйти в намеченный район и блокировать его, а также «духов», которые могли там находиться.
Всё бы хорошо, но БТРы с пехотой проехать не могли и потому были вынуждены продвигаться к намеченному району операции самостоятельно по другому маршруту. Мы же на БМП спустились в русло реки. Где на брюхе, где вплавь наши машины успешно продвигались к намеченному району. Удивительная машина БМП, проходимость у неё феноменальная.
Немного о районе проведения реализации: Прежде всего, следует отметить, что район представляет собой плотно заселенную сельскохозяйственную территорию, но без плотной застройки. Как правило, соседствуют несколько домов, никак не связанные между собой. Здесь буквально соблюдается принцип:- «Мой дом – моя крепость». И каждый дом представляет такую крепость-четырехугольник с высокими глинобитными стенами без окон, с одним входом-воротами, в которых прорублена калитка. Ворота тяжелые из крепкого дерева. Во дворе по периметру стены устроены жилые и хозяйственные помещения. Крыша этих помещений служит одновременно полом вдоль внутренней части крепостной стены.
Встречается, что некоторые дома крепости имеют два этажа и тогда соответственно внешняя стена достигает высоты до 6-ти метров. По углам крепости-дома устроены башни. Во внутреннем дворе, посередине, устроен колодец или колодец в кяриз. Кяриз - это ещё одно уникальное ирригационное сооружение характерное для Афганистана. Так как Афганистан страна засушливая, но изобилующая горами, то с целью сбора воды в предгорьях и в водоносных горизонтах, подвода воды к населённым пунктам и полям для сельского хозяйства, афганцы трудом поколений выкопали своеобразные подземные тоннели, которые ведут от предгорий, вдоль водосбора и подвели их к своим домам и полям. Это такой водопровод. Вдоль всей линии кяриза, сверху, внутрь его, через определённые промежутки, от двадцати до 100 метров, выкопаны колодцы для чистки кяриза и его ремонта. Глубина заложения этих тоннелей составляет от 3-х до 8 метров, а протяженность достигает до десятка, а бывало и более километров. По этим тоннелям, при желании и знании их конфигурации, можно было успешно и скрытно передвигаться, чем «духи» умело пользовались, уходя от преследования или наоборот, когда было необходимо появиться там, где не ожидают. Потому, находясь в районе, где имелись кяризы, следовало быть очень внимательным. Бывало так, что неожиданно вылезет такой бородатый дядька с гранатомётом у тебя за спиной, да пальнёт, а потом нырнёт в кяриз, и исчезнет. Не заметил его своевременно - получай неприятность. Но если отбросить военную составляющую использования этих сооружений, то трудолюбие и целеустремлённость афганцев, сумевших построить такие мегасооружения, заслуживает самого большого уважения.
Что касается военной выучки бойцов этой местности, то она была всё же значительно ниже той, что была, к примеру, у бойцов противостоящего нам противника в Пандшере. Хотя этот вывод я делаю, исходя из собственных впечатлений и опыта. Но чего-чего, а самоотверженности у местных «духов» было не занимать. Хотя с боевой выучкой слабовато. В отличие от них, в Пандшероском ущелье, у Ахмад-Шаха Масуда бойцы были вымуштрованы, обучены и вооружены значительно лучше, следует отдать им должное. Очень опасный был противник. Наказывали за любую допущенную оплошность.
Но вернёмся к реализации 3-го апреля 1984 года. Достигнув района реализации, мы поднялись из русла реки и шестью машинами окружили группу отдельно стоящих домов, хотя и близко друг другу. Мы спешились, разделились на группы и, действуя по ранее отработанной схеме, стали поочерёдно осматривать дома. Было заметно, что наш расчёт о скрытном продвижении по руслу реки себя оправдал. Нас не ждали, хотя кого-либо из подозрительных мы не обнаружили. Нас заинтересовал один из крайних домов.
В нем, слева от входа во внутренний двор, находилось подозрительное хозяйственное помещение, на которое обратили внимание. Это помещение, предназначалось для содержания овец, так как чтобы войти в него, надо было пройти по коридору протяжённостью около четырёх метров, и в конце коридора направо располагался вход в само помещение. Вход был низким и узким, не более полутора метров высоты. Это помещение было устроено так, чтобы сохранить тепло овец, которые должны были бы там находиться, но их почему-то не было. Кроме того, помещение было чистым и овцами там и не пахло. Складывалось впечатление, что в помещении совсем недавно были люди. Хотя никаких следов их пребывания не было, но оставался теплый воздух. И самое главное, на что мы обратили внимание, так это на то, что у стены напротив входа, за скрывающей его тканью, находился лаз, который вёл куда-то вниз. Было понятно, что лаз не успели хорошо замаскировать. К этому следует добавить, что жители дома, как только мы обнаружили этот лаз, быстренько оставили дом и попрятались. Таким образом, наши подозрения имели под собой веские основания.
Исследуемое помещение представляло собой достаточно большую комнату размерами примерно 5 на 5 метров. В центре потолка, имелось вентиляционное отверстие, через которое помещение также освещалось. Других окон или отверстий не было, поэтому в помещении было сумрачно, но после того как адаптируешься, видно было достаточно хорошо.
Мы осмотрели лаз и стали совещаться. Совещались Юра Лукьянчиков, Витя Чуяшов, я и несколько ребят с нашей роты. Каждый высказал совё мнение, я в свою очередь предложил взорвать его к чёртовой матери и на этом дело окончить. Тем более, что с нами был специалист - сапёр с саперной роты, которого нам придали в усиление. К сожалению, я не запомнил его фамилии, так как видел его тогда в первый раз. Это был высокий парень, с виду интеллигент. Всё в нем об этом говорило. Он уверенно держался, всё было при нём и в порядке, даже несколько с шиком. На поясе размещалась коробочка с детонаторами и какими-то сапёрными премудростями. То есть было заметно, что он опытный боец. На моё предложение, он уверенно выдал короткую реплику: «Сделаем». Но это предложение не нашло поддержки и приняли другое решение, а именно забросить в лаз шашки с хлорпикрином, которые мы на всякий случай возили с собой. Вреда он особенного не приносит, но глаза и дыхание раздражает великолепно. Эти шашки используют в войсках при обучении действиям на зараженной местности и проверки противогазов. Сказано-сделано. Тут же послали за шашками, подожгли их, забросили в лаз, а сами вышли во двор дома и изготовились принимать «духов». Я же не стал «караулить» вход, так как считал эту затею с «окуриванием» неправильной и оставался в уверенности, что надо было взрывать.
Прошло 10 минут, потом двадцать, но никто не выходил и сдаваться не собирался. Терпение было на исходе. Логику последующих действий, я сейчас объяснить не могу, но они привели к трагическим последствиям.
Мы вдруг услышали, что в помещении раздалось два выстрела. Далее привожу фразы в той последовательности, в которой они были сказаны. Если я и не точен в воспроизведении событий, то совсем немного.
- Кто стрелял?
- Духи!
- Что сами по себе. Застрелились что ли?
- Нет! Туда сапёр пошёл!
- Зачем? Кто послал?
На этот вопрос ответа не последовало. Молчание. Потом кто-то пояснил:
- Он пошёл лаз закупорить, чтобы дым оттуда не выходил.
- Дурак он что ли? Так кто его отправил?
И вновь ответа на этот вопрос не последовало.
Я вернулся к группе, сидевшей «в засаде» у входа в коридор почти одновременно с Виктором Чуяшовым и задал ему тот же вопрос. На этот вопрос он мне ответил матом. Но смысл ответа был такой: - «Не знаю».
В помещении, за стеной опять наступила тишина. Никакого звука…..
Ситуация складывалась отвратительная, если не сказать хуже: - Мы находились во дворе, а в закрытом от нас помещении, буквально за стеной, находились «духи», о которых мы не знаем ничего. Ни сколько их, ни как они вооружены. При этом, в это помещение, непонятно для чего и по чьей команде зашёл наш солдат, после чего в него (не было сомнений в этом) духи стреляли. Нам не было известно, жив ли он, или взят в заложники.
Теперь совещались только Виктор Чуяшов и я. Я исходил из того, что сапёра наверняка убили и потому спасти его уже невозможно. Потому предлагал через отдушину в потолке забросить в комнату несколько гранат, потом взорвать стену. Было понятно, что после исполнения моего предложения брать в плен будет некого. Но и на нашем сапёре можно было поставить крест.
Виктор спокойно выслушал меня. Потом между нами произошёл такой диалог, так как более никто в нём не участвовал:
- Нет. - Сказал Виктор. - Его надо вытаскивать.
- Ты думаешь, что предлагаешь? Это же невозможно.
- Возможно. Если это сделать быстро.
- Витя! Шансов нет. Тем более, его уже нет в живых.
- А ты его мёртвым видел!?
- Нет.
- Вот так то. Пока сам не увидишь, не трепись, что он убит. Пока мы его убитым не увидим, он жив. У нас своих не бросают.
На этот его аргумент мне возразить было нечего. Виктор был белорус, а они ребята своеобразные. У всех белорусов, с которыми мне довелось встречаться, присутствует такая черта характера как исключительное обострённое чувство ответственности. Наверное, эта черта характера белорусов является национальным признаком, выработанным поколениями.
Немного посовещались, решили, что пойдём вдвоём - Витя и я. Действовать решили немедленно и с собой более никого не брать. Так как шансов выйти живым, действительно было мало, то и отдавать приказ на выполнение такой задачи кому-либо другому означало для исполнителя смертный приговор. Кроме того, кроме нас это всё равно сделать как полагается, никто не смог бы.
Витя надел противогаз, так как едкий дым хлорпикрина «ел» глаза и схватывал дыхание. Я же решил противогаз не надевать, так как считал, что всё произойдет очень быстро, и газ не успеет воздействовать на глаза и дыхание и важнее в данной ситуации хорошо видеть. Главное, необходимо как можно быстрее влететь в помещение, а там посмотрим, на чью сторону карта ляжет.
Мы осторожно и как можно тише пробрались по коридору к лазу в это помещение и нырнули в темноту….
Что было там, описывать не буду. Ничего хорошего. Можно описать это одним словом - бойня. Дым, выстрелы, крики…. «Духов» в помещении оказалось или четверо или пятеро, точно вести подсчёт было некогда. Я больше чувствовал их, чем видел. Расчёт Виктора на то, что «духи» нас не будут ждать, и что такой дерзости от нас они не ожидали, оказался верным. Если бы они нас ждали, то встретили на входе выстрелами, но не ждали и потому не успели. Наверное прав Бисмарк, который однажды высказал следующую мысль: «Никогда не воюйте с русскими. На каждую вашу военную хитрость они ответят непредсказуемой глупостью».
Как погиб Виктор мне удалось увидеть. Выстрелы, почти в упор, пришлись ему в грудь, чуть ниже шеи слева. Его откинуло к выходу, и он упал на спину. Мне тоже досталось, два выстрела почти в упор пришлись в правое бедро. Как мне удалось остаться относительно целым в той ситуации, не знаю. Наверное, время ещё не пришло. Сделав дело, когда «духов» в живых не осталось, я кувырком, через тело упавшего Виктора оказался в коридоре, а затем во дворе. Тут же ребята вытянули за плечи Виктора во двор.
И тут чудо! Бывают же чудеса на свете. За мною во двор выскочил сапёр! Он упал рядом со мною и в горячке стал быстро и отрывочно рассказывать:
- «Я зашёл и не увидел сразу их. Темно, дым. Они стреляли в меня. Попали в руку. Я упал и затих. Они подумали, что убили. Дышат так тяжело надо мною, а мне дышать нельзя. Потом я услышал, что вы хотели всё взорвать. Я подумал все! Конец, «хана» мне! А потом началось это! Когда закончилось, я выскочил сразу сюда».
Но на этом события не закончились…..
Вдруг во двор оттуда же, из помещения, где мы были только что, выбегает бородатый, с чёрной бородой «дух» и держа у пояса СКС начинает поливать из него по всем кто был во дворе. Я вижу его над собою. Я и сапёр валяемся почти у него в ногах, так как лежим у входа. Но он не видит нас, так как смотрит вперёд перед собою. Ни я, ни сапёр ничего не можем сделать. Оружия в руках у нас нет.
Тем более, это было так неожиданно. Я полагал, что в комнате разделался со всеми. А этого духа там не было. Вероятно, пока мы бились с его «братанами», он сидел в подполе, а когда вылез, увидел результат побоища и выскочил на улицу просто из отчаяния.
Секунды три у него было, пока не застрелили, но он всё же успел тяжело ранить наших разведчиков: - Затолокина в ногу, а таджика переводчика Шукурова в руку.
И такие невероятные события иногда случаются. Совершённый Виктором подвиг, а это именно подвиг, говорит сам за себя. Его гобель была не напрасной. Виктор своей жизнью заплатил за жизнь солдата, вытащив его с того света. Именно он настоял на спасении. Он знал, что шансов остаться в живых у него очень мало, но не взять на себя ответственность и исполнение решения опасной задачи он не мог. Вечная ему память.
Мне так и не удалось выяснить, кто приказал саперу войти в помещение, где могли находиться «духи». Возможно, он это сделал по собственной инициативе. Теперь это установить невозможно. Но знаю, что Виктор этого приказа саперу не давал, так как он был рядом со мною, а я такого приказа не слышал. Так что мы исправляли чью то чужую ошибку. Вины Виктора в совершении этой ошибки не было.
Виктора Чуяшова представили к награждению Орденом Красной звезды. Но в наградном листе описан совсем другой подвиг. Единственное, что соответствует в описании подвига, изложенного в наградном листе, так это дата совершения подвига и характер ранения. Всё остальное «взято с потолка». О содержании наградного листа мне стало известно только недавно, когда на глаза попалась страница Книги памяти, где изложена версия подвига из наградного листа. Дословно там сказано, что командир разведывательного взвода Виктор Чуяшов в бою у населенного пункта Шатори провинции Каписа 3.04.2094 года был смертельно ранен в грудь, но превозмогая боль, продолжал руководить боем, пока не потерял сознание.
На самом же деле, подвиг Виктора был более трагическим и самоотверженным. Но не будем строго судить тех, кто писал наградной лист. Спасибо и на том, что хотя бы это сделали. Зачастую бывало и так, что подготовить и направить наградной лист, было некогда, либо некому, или забывали за текучкой. Кстати, тот подвиг, который описан в наградном листе, Виктор Чуяшов действительно совершил. Но только в другое время и в другом месте, а именно в январе 1984 года, и действительно у населенного пункта Шатори, примерно в 20 км восточнее Ургуна. И тогда он действительно был ранен в грудь осколком, но сознания не терял и не только руководил боем, но и активно участвовал в нём. После того подвига на него подготовили наградной лист, но по какой-то причине не отправили. Подозреваю, что штабные работники просто оставили то описание, исправив дату.
После того, как всё было кончено, были вызваны вертолёты из Газни, которые доставили Виктора, раненых Затолокина, Шукурова и меня в полк. Уже в вертолёте я перестал хорошо соображать, сказался шок и обширность раны, хотя ранение и было сквозным.
Бедренную кость не повредило, но ввиду того, что выстрелы были произведены почти в упор, прилично разворотило мышцы бедра, особенно в местах выходных отверстий. В полку имелся достаточно приличный медицинский пункт со всеми необходимыми операционными и стационаром, куда меня немедленно положили на операционный стол, сделали наркоз и хирурги стали ваять своё дело с моей ногой. Раненым Шукурову и Затолокину оказали первую помощь и немедленно переправили в Центральный госпиталь в Кабуле. Более я их не видел и судьбы их не знаю. Тело погибшего Виктора Чуяшова, как мне сообщили, отправили в Кабул чуть позже.
В день гибели Виктора в полк прибыл для дальнейшего прохождения службы ещё один офицер, окончивший вместе с нами училище. Им был Анатолий Гончаренко. Первый, кого он увидел из своих однокашников в полку, был погибший Виктор. Как-то Толик сказал мне, что для него это стало потрясением. Анатолия Гончаренко наше командование, недолго думая, сразу назначило командиром взвода разведки на место погибшего Виктора. Круг замкнулся, место выбывшего, тут же занял другой.
Когда я очнулся после наркоза, увидел, что нахожусь в палате. Возле меня стояла стойка, на которой установлены перевёрнутые бутылки, а от них тянулись ко мне прозрачные трубочки для дренажа и капельницы. Рядом со мною сидел врач, ждал когда я отойду от действия наркоза. Увидев что я очнулся, сообщил, что всё прошло нормально и, посидев ещё немного, проверил пульс и вышел.
Потянулись скучные однообразные дни. В палату никого не поселили, видимо личный состав в полку был здоров. Иногда ко мне заходили ребята с роты, но побыв немного, уходили по своим делам, так как полк активно готовился к армейской операции на Пандшере. Не до меня было. Примерно через неделю, когда я уже стал вставать, неожиданно для меня, в палату зашёл командир полка Рохлин Лев Яковлевич. Сел у кровати, задал несколько дежурных вопросов о самочувствии, а затем попросил подробно рассказать о том, как и при каких обстоятельствах, погиб Виктор Чуяшов, как я получил ранение. Я ему подробно всё рассказал. Было заметно, что он переживает. Когда я закончил, он встал, постоял немного, и пожелав мне скорейшего выздоровления, вышел.
На следующий день ко мне пришли ребята из роты и рассказали то, чему они стали свидетелями. С их слов, Лев Яковлевич за что-то распекал одного из офицеров. А тот стал пререкаться, ляпнул, не подумав о последствиях, что они здесь кровь проливают, а к нему придираются по пустякам. На это Рохлин ответил ему дословно так: «Это у тебя-то кровь!? Это у того лейтенанта кровь! А у тебя дерьмо вместо крови!».
Было понятно, что Рохлин подразумевал меня, когда ставил на место этого офицера, так как указал рукой в сторону медроты, когда говорил о том лейтенанте. Это Лев Яковлевич, под впечатлением от моего рассказа такое выдал. Мне, конечно, была лестна такая высокая оценка моих действий, данная командиром полка. На некоторое время я даже возгордился.
Через два дня полк ушёл в полном составе на Пандшер. В полку наступила тишина и тоска…
Май 1984 года. Эпизод шестой.
Третью неделю, я единственный пациент медпункта полка, ушедшего в район Пандшера. Дни проходили, похожие один на другой в начавшемся сухом и жарком афганском лете. Из-за сухости воздуха жара здесь переносилась много легче, чем в Ташкенте, а ночами даже бывало прохладно. В медроте на хозяйстве остался один врач, который подчёркивая, что он относится к славному племени десантников, с гордостью носил тельник ВДВ. Тельник удачно гармонировал с его грозным видом, так как он больше был похож на мясника, чем на врача-хирурга: с крепкими волосатыми руками, широкой грудью, тоже покрытой буйной растительностью и квадратным лицом с массивной челюстью. Хотя, наверное, я не совсем прав, отрицая грозный вид для хирургов и отдавая приоритет в этом мясникам, так как профессии эти в чём-то схожи. Во всяком случае, по материалу с которым представители данных профессий работают.
Наш эскулап, о котором идёт речь, состоял в штате Отдельного десантного батальона спецназначения, который разместили на территории полка в начале этого года. Личный состав принимал его как бога, так как дело своё он знал, и это чувствовалось. Описываю подробно, потому как я благодарен его профессионализму.
Периодически, через день, он, единственный оставшийся в гарнизоне врач (к сожалению, не запомнил его имени), он же и хирург, и терапевт и ещё бог знает кто, короче - Бог врачевания Асклепий, лично делал мне перевязку. Рана заживала, как мне тогда казалось, очень медленно, хотя я начал ходить с помощью трости, которая неизвестно как оказалась у меня. Впрочем, разгуливать все одно было негде, а делать нечего, так как в части осталось только боевое охранение. Из впечатлений запомнились вечера, окрашенные в жёлтый цвет, по цвету в момент выгоревшей куцей растительности.
Этими вечерами, когда спадала жара, я, тот самый единственный пациент, и оставшийся персонал медроты выходили на улицу, рассаживались под навесом в курилке поговорить о жизни.
- Ты «Гардеза» кормил сегодня?, - строго спросил эскулап-десантник одного из санитаров о крупной собаке местной породы, которую нарекли «Гардезом».
- Кормил дважды, кости давал, тушёнку.
- А почему он такими голодными глазами на меня смотрит?
- Так он на всех так смотрит.
- Врешь! Был бы сыт, он так не смотрел.
- Так Серёга всю тушёнку слопал, а «Гардезу» ничего не досталось, - вступил в разговор один из медбратьев.
- Вот то-то я и смотрю-ууу…. Признавайся Серёга! Слопал собачью тушёнку!? – грозно, нахмурив брови, спросил наш врач-десантник.
- Врёт он! – с обидой возразил Серёга,- всё я отдал этой ненасытной скотине. Ему сколько не дашь, ему всё мало. Душман проклятый.
Все рассмеялись, подначивая Сергея, который покраснел от злости и обиды, отвечая на несправедливые обвинения в съедении костей и тушёнки, предназначенных собаке по имени «Гардез». «Гардез» как бы понимая, что речь идёт о нём, крутился между нами, а потом ставил передние ноги на колени хирургу, пытаясь «голодными глазами» заглянуть ему в глаза. Они явно симпатизировали друг другу.
В таких разговорах, в травле баек и анекдотов, подначивая друг друга, проходили вечера.
Темнело. Я встал, решив размяться, и прошёлся вдоль модуля. Когда возвратился к курилке, наш врач, как то внимательно и долго рассматривал меня и вдруг спросил:
- А что ты ногу тянешь?
- Как это тяну?
- Ты её не сгибаешь, а как то выбрасываешь вперёд.
- Мне так удобнее.
- Что-то тут не так. А ну-ка пошли в перевязочную.
Зашли в перевязочную. Приказал мне раздеться и лечь на кушетку. Потом долго ощупывал и пощипывал стопу, голень и спрашивал об ощущениях. Затем стал покалывать иголкой и вновь спрашивал, что я чувствую. А я ничего не чувствовал. Это его не на шутку встревожило.
Следующий день прошёл в переговорах и сборах. Врач уходил в штаб звонить в Кабул, о чём-то договаривался и советовался со своим начальством. Было несколько вопросов, которые ему надо было решить. Это вопросы, связанные с оформлением истории болезни, то есть закрывать её и готовить выписной эпикриз или продолжать лечение и направить с той же историей болезни. Потом выяснялся вопрос о месте лечения: в госпитале в Кабуле или необходима эвакуация в Союз. Если да, то когда и как это произойдёт. В конце концов, на все вопросы были получены ответы. Мне выдали направление в госпиталь и я был проинструктирован, куда и к кому мне прибыть.
Исполняя предписание врача, я прибыл в штаб полка, получил документы для выезда в Союз: загранпаспорт, расчёт и поручение. По этому документу, в точном названии документа я могу ошибаться, в аэропорту «Тузель» в Ташкенте выдавались деньги покидающим Афганистан. Ребята из штаба полка, надо отдать им должное за участие, проявив инициативу, переодели меня в новое экспериментальное ХБ и новые ботинки «Берцы», что бы я выглядел достойно. Наш полк на то время ещё не переоделся в ХБ нового образца, которую называли «эксперименталкой», только некоторые самые шустрые, где то доставали новую форму и щеголяли в ней, но в основном, весь личный состав ходил в обычном ХБ, что и в Союзе. Только с конца 1984 года полк переоделся полностью, но многие ещё долго донашивали ХБ старого образца.
Осталось приобрести необходимый атрибут для уезжающего в Союз, это дипломат под крокодилову кожу с кодовым замком. Что я и сделал в полковом магазине Внешпосылторга.
Денежное довольствие офицерам, прапорщикам, сверхсрочнослужащим и служащим в Афганистане выдавалось чеками Внешпосылторга, а в Советском союзе начислялся двойной размер денежного содержания. К примеру, командир мотострелкового взвода и приравненные к ним в должности лейтенанты, имели размер оклада (без надбавок) 230 рублей. Таким образом, им в Союзе должно было начисляться 230х2=460 рублей ежемесячно, 60 рублей из которых автоматически переводились и менялись на чеки Внешпосылторга, которые этот же лейтенант получал в Афганистане по месту службы, в размере 230 рублей, но в чеках Внешпосылторга. Следует учитывать, что 1 чек Внешпосылторга на «черном» рынке в Союзе менялся на рубли по курсу 1:2,5 или даже 1:3. На чеки Внешпосылторга можно было приобрести в магазинах «Березка» разного рода дефицит, как-то японскую аппаратуру и иную бытовую технику, а также одежду. К примеру, магнитофон «Шарп» или «Сони» в магазине «Березка» стоил в пределах 500 чеков Внешпосылторга. Но, уже выходя из магазина его легко можно было «загнать» в пять раз дороже. Таким образом, лейтенант, при условии, если он останется в живых, или если не прокутит эти деньги в кабаках, а чеки не протранжирит в самом Афгане, имел возможность за два года службы скопить определённый капитал. Однако таких лейтенантов, скапливающих капитал, я не встречал. Разумеется, старшие офицеры имели бОльшие возможности.
С отлётом произошла задержка. Дня два пришлось по нескольку раз в день выходить из модуля и ковылять на вертолётную площадку. Но просидев на ней с час-два, приходилось возвращаться, ковыляя обратно. Вылет отменялся несколько раз. Наконец-то во второй половине второго или третьего дня к нам завернула пара, шедшая на Кабул. Улетало со мной из полка ещё двое. Один с крайне измученным видом солдатик, вечно бегающий «до ветру», направлялся в инфекционный госпиталь, и прапорщик, который занимал какую-то должность в Кабульском морге. Этот прапорщик, сухощавый невысокий дядька лет сорока, ранее служил у нас в полку, но потом его, ввиду состояния здоровья, перевели на какую то должность в морг. Он приезжал в полк в командировку за документами, но задержался почти на неделю.
На аэродроме в Кабуле наши вертушки сели вблизи эвакопункта, который представлял собой большую палатку, и…, впрочем, это и всё. Разве что рядом имелся импровизированный сортир, представлявший собой огороженную масксеткой, обильно посыпанную хлоркой территорию без крыши, что логично. К чему крыша, если дожди бывают крайне редко. В эвакопункте дежурил врач из Центрального госпиталя. Солдатика дожидалась санитарная машина из инфекционного госпиталя, а мне приказали подождать. Примерно через полчаса пришёл санитарный УАЗ из Центрального госпиталя и стал дожидаться прилёта вертолёта с очередной партией раненных. Пока ждал, я наблюдал за работой аэродрома. Заметно было, что аэродром живёт активной боевой жизнью. Садились и поднимались вертолёты, реже взлетали самолёты, но тоже довольно часто. Наступало лето 1984 года - самого сложного года по боевой активности наших войск в Афганистане. Не будет преувеличением моё утверждение о том, что 1984-й был год апогея афганской войны.
В подтверждение того, что 1984 год для Советских войск в Афганистане был самым тяжёлым и активным, обратимся к официальным цифрам потерь за этот год. Всего погибло в этот год 2346 советских солдат. Ни в один, кроме 1984-го из 10 лет нахождения Советских войск в Афганистане, цифры потерь не превышали 2000 в год, и только дважды, в 1982 и 1985 годах цифры потерь превысили 1500 в год. К примеру, наш 191-й отдельный мотострелковый полк за весь 1984 год находился в пункте постоянной дислокации не более 3-х месяцев. Остальные 9 месяцев полк находился в боях или на марше. Такой активной боевой нагрузки полк за всю афганскую компанию не испытывал. Примерно такую же боевую нагрузку испытывали и другие части.
Села очередная пара вертолётов, откуда выгрузили двое носилок с раненными, а третий раненый вышел самостоятельно. У него было ранение в шею, но видимо не очень серьёзное. С теми, кто был на носилках, ситуация была сложнее. Один был с сильным повреждением ноги, налицо последствия подрыва, а второй на носилках был офицер в горном обмундировании и потому без знаков различия с сильнейшей контузией, так как ни на что не реагировал, но внешних повреждений у него заметно не было.
Примерно через час нас выгрузили у приёмного отделения Центрального госпиталя. Здесь всё работало как часы. Не буду описывать этот процесс, так как его я описал ранее, пройдя в феврале Баграмский медсанбат, там было то же самое. Отличие только в том, что в этот раз меня осматривали последним. Направили меня в хирургическое отделение и сообщили, чтобы я был готов завтра же вылететь в Союз.
На следующий день вновь осмотр и меня с группой раненных, везут на аэродром. Погрузка в АН-26 «Спасатель» и примерно через 2 часа мы в Ташкенте. Вновь перевозка, теперь в Ташкентский госпиталь. Опять те же процедуры и формальности, которые я в точности не запомнил, так как начал уставать от перелётов и переездов, к тому же дважды, а может и более пропустил плановую перевязку, в связи с чем общее состояние у меня было отвратительным. Тем не менее, мне необходимо было на короткое время «сбежать» из госпиталя, чтобы получить деньги на аэродроме «Тузель». Путём некоторых «махинаций» мне на следующий день незаметно удалось уйти из госпиталя. Я добрался до кассы, где получил деньги по поручению. Всего выдали более 700 рублей! Это кое-что. Можно жить. Вместе со мною получали деньги и сопровождавшие «груз 200» офицеры и прапорщики, которые только прилетели из Кабула. Здесь они разделялись, часть летела отдельным рейсом со своим скорбным грузом на Восток страны, другая, на втором самолёте, на Запад по круговому маршруту, оставляя Груз в местах назначения…
Замечу, что к 1982 году первый поток офицеров прошёл Афганистан. К 1984 году прошла Афган и вторая смена офицерского состава в которую попало значительное количество добровольцев, желающих через Афган сбежать от рутины, были и такие кто хотел получить реальный боевой опыт для дальнейшей карьеры, мне встречались и такие. Но когда добровольцы закончились, подошла очередь «грести» в Афган всех подряд, невзирая на связи и иные «уважительные» обстоятельства. А то, что война затягивается, cтало понятно всем, кто более или менее владел информацией и что рано или поздно туда попадут все...
Вечерами, когда врачи уходили, нас к себе приглашали девчонки медсёстры, мы заходили к ним в какое то служебное помещение, где болтали до поздней ночи, пили чай с принесенным ими киевским тортом, который они покупали на мои деньги (благо, что их было у меня достаточно) и слушали на припрятанном ими большом бобинном магнитофоне почти что диссидентскую «Машину времени», группу «Воскресенье», зарубежные группы. Находился же общий интерес…
Нога моя, как я считал, полностью восстановила свои функции и дальнейшее нахождение в госпитале излишне. Не задерживая с решением, пошел на приём к начальнику отделения и сообщил ему, что желаю выписаться и вернуться в часть…
Было ещё рано и я решил зайти в зал ожидания аэровокзала, прикорнуть где придется, а чуть позже поехать на пересылку. Зайдя в аэровокзал, сел в зале ожидания на кресло и … провалился в сон. Когда проснулся, увидел, что мой моднячий дипломат из «крокодиловой» кожи и кодовым замком украден! Но я не расстроился. Совсем наоборот, меня это развеселило. Представил незадачливые лица ташкентских воров, которые взломав кодовый замок дипломата и вскрыв его, обнаружили в нем грязные трусы, вафельное полотенце и неполный флакон одеколона «Шипр», так как более ничего в дипломате не было, что ж «приличная воровская добыча».
Купив у аэровокзала в ларьках сумку из мешковины с трафаретом портрета Женщины, которая поёт (эти сумки штамповали в подпольных цехах ташкентские цеховики), а также мыльно-пузырьные принадлежности взамен украденных, выехал на пересылку. Утром следующего дня улетел в Кабул. Начинался очередной этап моей службы в Афганистане, беспокойный и насыщенный событиями.
|
|
| Категория: Афганская война. Хроники 80-х (избранное). Виктор Посметный |
|
|
| Просмотров: 650
|
|
|
|
"Сохраните только память о нас, и мы ничего не потеряем, уйдя из жизни…”
Статистика
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
