|
Июнь 1984 года. Эпизод седьмой. Часть третья.
|
Июнь 1984 года. Эпизод седьмой. Часть третья.
…
«Нитка» колонны боевых и иных машин бронегруппы полка вытянулась друг за другом в извилистую спираль, едва разместившись на ограниченной площадке ущелья. Боевые машины разведроты в этот раз решением начальника колонны, поставлены в самый её конец, перед группой тягачей и ремонтных мастерских технического замыкания, по общепринятому термину назвавшихся коротко - «Замок». «Голову» колонны возглавляла огромная машина разграждения с сапёрами. Как правило, перед машиной разграждения должен идти танк с навешенным минным тралом, но в этот раз трала не было и танки поставили позади неё.
Мне определено место на БРМ-ке шедшей в «хвосте» колонны. Мы получили задачу, - в случае необходимости обеспечить прикрытие группы технического замыкания или отставших машин, если таковые будут. Обычно боевые машины разведроты размещались в «голове» колонны полка, сразу за сапёрной группой, но в этот раз разведка была не нужна, важнее обеспечить безопасность «хвоста» колонны бронегруппы. Следует разъяснить, что наш противник редко упускал возможность ударить по «хвостам» покидающих зону боевых действий войск и частенько противнику это удавалось, дерзко нападая на отставшие от основной колонны машины. Противодействовать таким действиям противника было сложно, так как для разворота войск на марше требовалось определённое время, и пока разворачивались, противник успевал скрыться, сделав своё чёрное дело. Потому, опытные командиры арьергард, а в нашем случае «хвост» колонны, усиливали боевыми машинами, вплоть до того, что заранее готовили заградительный огонь артиллерии по наиболее вероятным направлениям, откуда противник мог нанести удар.
Около 11 часов утра поступила долгожданная команда «Вперед!» и одновременно задымили все, - танки, БМП, тягачи, выпуская при запуске двигателей клубы чёрного дыма. С началом движения «Голова» колонны втянулась в кишлак, в котором несколькими часами ранее, нам довелось испытать несколько неприятных впечатлений.
Обхватив левой рукой орудие, что бы ненароком не слететь, я улёгся на ребристый лист БРМ, облокотившись спиной на башню, и одел шлемофон.
Всё складывалось удачно, за исключением того, что сильно болела голова, было такое чувство, что это не голова, а аквариум с жидкостью, которая болталась и била по его стенкам причиняя тупую боль то в затылке, то в лобной части, к тому же подступала тошнота. Но приходилось терпеть. Как мог боролся с тошнотой, но всё же не выдержал и с началом движения вынужден был вырвать за борт, стало немного легче. Понимал, что это последствия удара по голове волной от разрыва гранаты. Но я надеялся, что это муторное состояние вскоре пройдёт. Надо только постараться поменьше крутить и двигать головой.
Колона вытянувшись по дороге, медленно, но без остановок продолжала движение по долине реки Панджшер, в направлении его течения. Это путешествие стало моим первым знакомством с долиной реки, с самых его верховьев, до выхода из ущелья. Окружающий пейзаж был величественен, из-за нависающих над долиной высоких гор, но не ярок в красках. В основном доминировали серо-чёрные тона скал и осыпей. Мы проезжали покинутые жителями кишлаки у которых попадались оазисы тутовых деревьев. Обращали на себя внимание выгоревшие поля неубранной пшеницы, что дополняло унылую картину. Из живой картинки, встречались лагеря подразделений наших войск. Солдаты и офицеры не обращали на проходящую мимо них колонну никакого внимания и занимались своими делами. Колонна нашей бронегруппы шла медленно и долго, по дороге к нам примкнула артиллерия и только к часам к 17-ти мы подошли к Рухе – административному центру Панджшерской долины.
Хотя следует оговориться, что центр этот на таковой не походил. Кишлак как кишлак, и от других подобных кишлаков ничем не отличался, разве что несколько крупными размерами. Где то здесь, в этом кишлаке, недавно разместился печально известный 682-ой мотострелковый полк. Почему печально известный? Об этом чуть позже.
Хотя, следует признать, что следов размещения этого полка я и не заметил. Разве что обратил внимание на батарею «Гвоздик» на позиции, окопы и иные земляные сооружения вблизи батареи. Замаскировались так, что сразу и не заметишь.
Остановлюсь на 682-ом мотострелковом полке отдельно, так как ни разу, за всю историю нахождения советских войск в Афганистане, войска не несли таких единовременных потерь в бою, как те потери которые понёс именно этот полк. В настоящее время много пишут и даже снимают фильмы о других эпизодах войны в Афганистане, но эта трагедия по какой то причине остаётся мало кому известной.
К маю 1984 года между офицерами стали появляться слухи о том, что только что вошедший в Афганистан из Союза полк, на Панджшере понёс огромные потери. Всей правды тогда никто не знал, но поговаривали, что яко бы душманами, которыми руководили наёмники (почему именно наёмниками никто не объяснял) был уничтожен полнокровный батальон этого полка. Яко бы убитых доставали сотнями. В последствии оказалось, что размеры понесённых потерь оказались значительно меньше, чем вещало сарафанное радио, однако следует признать, что таких огромных единовременных потерь в Афганистане, по результатам одного боя, Советская армия ещё не знала. В результате одного боя, в течении дня, полк потерял 53 человека убитыми из них 12 офицеров, и ещё 58 было ранено. Причины и условия, по которым возникли такие огромные потери, требуют объяснения.
Разумеется, по факту потерь возбудили уголовное дело, по итогам рассмотрения которого в военном трибунале, командир полка подполковник Суман Петр Романович был признан виновным в этой трагедии. То есть, причины установлены, а виновные в преступной халатности понесли заслуженное наказание. На этом бы и поставить жирную точку, да что то не ставится точка…
Исходим из того, что для того, что бы «поймать» противника на ошибке, и иметь возможность воспользоваться ею, необходимо достоверно знать что противник совершит именно эту ошибку, в определённом месте и в определённое время. Для того что бы стянуть в этот район, где противник окажется и совершит ожидаемую ошибку, силы и средства, разместив их так, что бы наиболее эффективно использовать в самый удобный момент, ударив в самое слабое место. А это в условиях ведения боя в горах, поверьте сделать очень и очень сложно. Так как скрытно переместить значительные силы и средства в горной местности тяжело, если вообще возможно. Ведь противник тоже ведёт наблюдение, разведку. При этом, мы знаем, Ахмад-Шах Масуд не имел в долине Панджшер сплошной линии обороны. Не имел он и возможности мгновенно перебросить силы с одного направления на другое. В рассматриваемом же случае, ему удалось обеспечить значительный перевес сил на определённом участке именно в тот момент, когда подразделениями 682-го мсп находились в крайне невыгодном для ведения боя положении. Но почему такое стало возможным? Ответа никто даёт. Указывают, и указывают правильно, что командир 1-го мотострелкового батальона капитан Королёв Александр Федорович приказал снять подразделения с высот и спуститься в ущелье. Правильно указывают, что это была его роковая ошибка. При этом следствием, достоверно так не установлено, кто же отдал этот приказ команду командиру батальона. Спросить об этом Александра Королёва не возможно, так как он погиб один из первых. Единственно в чём выжившие очевидцы сходятся, так это в том, что комбат как мог пытался доказать кому то из вышестоящего руководства, что этого делать нельзя. Однако боевой приказ был им исполнен и этим было предопределено развитие последующих событий. Противник, который до последнего момента ничем не проявлял своего присутствия, дождавшись когда создалась наиболее благоприятная для него обстановка, внезапно открыл огонь с нескольких направлений по подразделениям 682-го полка, организовав бой так, что даже предусмотрел отсечение основных сил полка от блокированных…
Но для того что бы разобраться в причинах которые привели к такому трагическому результату следует проследить и проанализировать путь полка от момента его формирования до боя.
Это была свежая, только что сформированная часть. Вероятно, вопрос о его формировании был решён поспешно, в тот момент когда было принято решение о проведении крупной операции в долине реки Панджшер. На это указывает факт, что полк сформирован в начале 1984 года на основе 285 танкового полка дислоцированного в г. Термез, то есть только за 3 месяца до боя. Командиром сформированного полка стал подполковник Сукман Петр Иванович, ранее командовавший 285 танковым полком. На то, что формирование было спешным указывает то, что полк оснащён техникой по смешанному типу. Часть полка оснастили БТРами, а часть БМП. Не говоря уже личном составе, который тоже был сборным.
Тем не менее, надо отдать должное командиру полка и его офицерам, они сумели сделать практически невозможное. В кратчайший срок полк стал полноценной боевой частью. В середине февраля полк перешёл границу, успешно совершил марш до базы в Баграме, где остановился на месяц. Стояние полка в Баграме, знаменательно тем, что командование полка и его офицеры тесно общались с представителями афганской армии и местными органами власти. Имеется значительное число свидетельств этого, в частности многочисленные фотографии, запечатлевшие «братские, тесные узы» связавшие два «братских народа». Такое поведение представителей советских войск с народной армией Афганистана в те времена было обычным. Это было частью советской идеологии. Наши не видели в афганцах врагов и упускали элементарные меры обеспечения секретности и безопасности.
Замечу, что в 1982 году советская военная контрразведка вскрыла огромную сеть осведомителей Ахмад-Шаха Масуда в афганской армии, а также в ХАД, были проведены чистки, но дало ли это результат, сомневаюсь. Уверен, что и через год ситуация в этом направлении вряд ли изменилась в лучшую сторону. Не может быть сомнений, что всё, что могло заинтересовать противника, о части которая готовилась к направлению в долину реки Панджшер, становилось известным Ахмад-Шаху и его штабу, вплоть до личных качеств офицеров и солдат, что и позволило противнику спланировать и осуществить удар с такими тяжёлыми последствиями.
Не исключается и прямое предательство со стороны «союзников» на что указывает факт того, что они заблаговременно бросили свои места в боевом порядке непосредственно перед началом этого боя.
Не объяснимо решение командования армии о направлении в бой с опытным противником только-только сформированной части, личный состав и офицеры которой не имели и не могли иметь боевого опыта. Отсутствие опыта усугубило то, что боевые действия полку уготовано было вести в горной местности, сложность ведения боя в которой не уступает ведению боя в городе. Истина кроется в деталях. Характерно, в связи с этим, соотношение общих потерь убитыми к потерям офицеров. Получается, что каждый четвертый убитый в бою был офицером. На что это указывает? Да на то, что офицеров противник «вычислил» заблаговременно, и немедленно «вычистил», лишив управления батальон. Такое возможно совершить только в случае, если офицер в боевых порядках одет по иному или своим поведением показывает, что он офицер. И то и другое указывает на недостаточную подготовку подразделений полка к ведению боя в горах.
Отсутствие достаточного опыта, накладывалось на «трения» между офицерским составом, что повлекло за собой непонимание друг друга в сложной обстановке. Так, командиром мотострелкового, а по сути пехотного полка, был назначен профессиональный танкист. Ни в коем случае, не подвергаю малейшему сомнению профессиональные и личные высокие качества командиров бронетанковых войск, однако необходимо понимать, что офицера танкиста обучают и воспитывают в военных учебных заведениях по иному, чем общевойскового офицера. Коротко и ёмко определяется сущность и характер танкиста так: - «Огонь! Натиск, Броня!». Их учат и учили наступать, быстро и не взирая ни на что выполнять боевые задачи. Всё это отражается на формирование личных качеств и характера танкиста. Они отважны и быстры в принятии решений. В пехоте же всё несколько по иному, здесь важнее обстоятельность, тщательная организация взаимодействия с другими родами войск, сообразуясь с местностью и иными обстоятельствами, так как топать приходится исключительно ножками в условиях когда пехотинца не защищает броня. Особенно различия в организации и ведении боевых действий пехоты и танков различаются на сильно пересечённой местности, в горах, городе, лесу, заболоченной местности. Полагаю, что здесь то и возникли «трения» между командиром полка, который ещё не вышел из танкового комбинезона (в буквальном смысле, так как везде на имеющихся фотографиях командир полка подчёркнуто одет в танковый комбинезон) с командирами батальонов из пехоты. Со временем, взаимопонимание наладилось бы, но его то, то есть времени, для этого, судьба им не предоставила. В решающий момент, один из них отдал непродуманный приказ и жёстко настоял на его исполнении, а другой не мог не исполнить этот приказ, не смог убедить командира полка изменить непродуманное решение. В итоге отсутствия взаимопонимания командиров, один из них геройски погиб вместе с 52-умя подчинёнными, а другой командир пошёл под трибунал…
В том же году, в начале сентября, возвращаясь с отпуска, я встретил на пересыльном пункте в Кабуле однокашника с училища Андрея Кравцова. Узнав, что он направлен в 682-ой полк в Руху, я ему искренне посочувствовал. Сказав, что ему «крупно повезло». Как я и опасался, Андрюха успел повоевать наверное только с месяц-полтора, был тяжёло ранен и на строевую службу более не вернулся.
Колонна полка подошла к Анаве, кишлака расположенного непосредственно перед узким выходом из долины Панджшер. Перед Анавой имелась достаточно большая долина, где могли разместиться полк и его техника. В самой Анаве, как мне стало известно позднее, располагался наш батальон десантников, но я никого из них не встречал, так как в населённый пункт мы не заходили. Разместившись, стали готовиться в приёму личного состава, который должен был вернуться с очередного этапа операции и высадиться у нас на вертолётах. Ночью ставили палатки, обустраивали территорию лагеря и наконец, утром следующего дня стали прибывать вертолёты, ребята возвращались с гор.
Смотреть на них без слёз было невозможно. Не слышались ни шутки, ни бравады, только видна была смертельная усталость. Худые, обросшие, форма истёрлась до дыр, тени, а не люди. Оно и неудивительно, организм человека, я полагаю, не способен выдержать такие высокие нагрузки более месяца. А полк находился в горах уже третий месяц. Ребята молча подходили к палаткам, бросали на землю всё своё, и буквально валились с ног. Командир разведроты Лукьяничиков Юра в этот раз с гор не вернулся. Его ещё ранее сняли и отправили в госпиталь. Во многих подразделениях полка оставалось не более одного офицера. Остальные были эвакуированы из-за истощения и физической усталости. Но разведротой продолжали командовать многожильный начальник разведки Потапов и Толик Гончаренко, который повыносливее верблюда будет.
Полку давалось три дня отдыха, а далее намечался очередной этап операции, где то в окрестностях Анавы. Никто не ручался, что этот очередной этап будет последним.
Следующий день я провёл в заполнении наградных листов с описаниями подвигов отличившихся. В процессе заполнения наградных листов узнал, что ротой сделано много чего. Уничтожены приближённые Ахмад-Шаха Масуда – какие-то важные персоны, захвачены материалы и документы, имеющие значение для анализа, много трофеев: - оружия, боеприпасов. Однако коллективные заслуги подразделения для заполнения наградного листа в счёт не шли. Описывать необходимо конкретный подвиг, конкретного военнослужащего, а вот тут-то и возникла неожиданная проблема. Начнёшь расспрашивать об обстоятельствах, а они: - «Да ничего особенного, ну «снял» я его (надо понимать пулеметчика или снайпера), обычное дело», или такое: - «Это не я, это Серёга гранатой его…» и т.д. Скромняги, раз-тудыт их. Поняв, что конкретизация и точность событий грозит затягиванием процесса заполнения наградных листов, а времени оставалось крайне мало, что грозило опозданием с подачей представлений. Но в этом деле действовал принцип: «Кто не успел, тот опоздал» и потому ребята вообще могли остаться без наград за совершённые подвиги и потому, я попросил Толика Гончаренко на карте показать места, где они были и вступали в контакт с противником. Оставалось обработать информацию и к указанному времени, мною представлены в штаб полка описания подвигов на отличившихся, исходя из собственного полёта фантазии. Через месяца три-четыре, награды пришли всем на кого я готовил наградные листы, но никто из получивших эти награды и понятия не имел, что подвиги, за которые они получили ордена и медали были, по сути, мною выдуманы. Впрочем, значения это обстоятельство не имело, так как действительность всегда оказывается страшнее и значительнее любой выдуманной истории. Ребята прошли через такой ад, что то что я описал, и на малую толику не отражало той действительности, через которую им пришлось пройти.
Три дня пролетели как один. Приближалось время выхода на очередной этап операции. Но подсчитали, прослезились. Способных к выходу, по физическому состоянию оставалось человек 25, и не более того. Хотя храбрились, что готовы идти все. Путём долгих размышлений и отбора всё же отобрали, включив в группу выхода троих или четверых из молодого, но теперь уже обстрелянного пополнения. Сам я тоже был уверен, что готов к выходу.
Выход планировался в пешем порядке, по маршруту через реку по мосту за Анавой, на левый берег Панджшера, а затем разведрота своим маршрутом уходила по тропе вдоль берега реки за её излучину и, не доходя до кишлака Корава должны были подняться на хребет и выйти к посту десантников. За тем, на обратном склоне перекрыть пути отхода противника со стороны, откуда должны были наступать основные силы полка. «Коньком» командир полка Л.Я. Рохлина было использование передвижений ночью, вот и в этот раз выход полка планировался под вечер, когда солнце начинало уходить за вершины, что соответствовало примерно 18-19 часам.
Вышли, в составе полка перешли на левую сторону реки и пошли по её берегу. Затем подразделения изрядно поредевшего полка стали подниматься по хребту вверх на юго-восток, а разведрота как и планировалось, направилась углубляясь в ущелье, продолжая движение по берегу реки до места где должна была свернуть, и перевалив через гребень занять позиции.
В составе подразделений полка шёл и его командир - Рохлин Л.Я., который не давал себе поблажек, он нес на себе как и все, необходимый для пехотинца груз. Отмечу, что все мы были свидетелями того как Лев Яковлевич Рохлин наравне со всеми тащил тяжелую лямку солдата. И это не казалось «работой» на публику, мол, вот я какой. Делал он это естественно, как бы само собой разумеющееся, что вызывало уважение.
О событиях, которые произошли со мною в последующем, я до настоящего времени никому не рассказывал, разве что командиру полка Рохлину Л.Я, когда вернулся. Не рассказывал потому, что произошедшее со мною оцениваю неоднозначно. Ведь человек не всегда рассказывает то, о чём не хочется вспоминать по различным причинам.
Но всё по порядку. Я шёл в замыкании роты, поддерживая темп движения, подгоняя отстающих, что бы цепочка не растянулась, так как темп движения группы в отличии от принятого понимания, задаётся не головой, а хвостом, ибо истина гласит: - «Стая имеет скорость самой отстающей особи». Пройдя поворот, где основная часть полка свернула по тропе на юго-восток, мы продолжили движение, войдя в жерло ущелья. Слева от нас возвышалась скала, нависая над нами и едва заметной тропой, справа бурная река, ужавшаяся в ущелье до ширины 30-50 метров. На противоположной стороне реки проходила дорога по полке, пробитой в скальной породе. Тропа была узкая, что мы иногда едва протискивались через валуны и нависающей скалой. Пройдя метров триста-пятьсот, стал замечать, что двое наших бойцов стали заметно отставать, они постепенно переместились в «хвост» группы, пропуская вперед себя идущих за ними. Наконец случилось так, что эти двое оказались передо мною. Я как мог подгонял их, но все мои усилия и матюки не давали желаемого результата, и расстояние между нами и основной группой стало неумолимо увеличиваться. Когда оно достигло недопустимого интервала, я был вынужден остановить движение роты. Разобравшись в причинах, выяснили, что отстают они по причине физического истощения, короче «выдохлись».
Посовещавшись, решили, что я с этими двумя ребятами возвращаюсь к основной группе полка, которые продолжали подниматься, к месту, где они сворачивали, и передам отставших для сопровождения в расположение полка. Сам же как можно скорее возвращаюсь к основной группе, которая будет меня ожидать. Рота остановилась, а я и эти отстающие стали возвращаться. Я передал их из рук в руки группе замыкания, а сам, забрав у одного из них НСПУ (ночной стрелковый прицел), а у другого ночной бинокль «Блик», навесив всё это на себя, побежал обратно к ожидавшей меня роте. Увидев меня приближающегося, рота начала движение, видимо полагая, что я догоню их. И я был уверен, что я вскоре догоню своих. Но вот тут-то мною и совершена серьёзная ошибка. Увидев своих, я снизил темп движения, а они его наоборот нарастили. И потому, расстояние между мной и основной группой стало не сокращаться, а увеличиваться. Вначале это было незаметно, думаю, что я перестал адекватно понимать окружающую действительность, тем самым не смог критически оценить свои действия, доверившись ощущениям, мне казалось, что я бегу, а на самом деле, я еле плёлся. Перед глазами начали появляться разноцветные круги и рябь. Появилось противное ощущение тошноты и одновременно жажды. Каждый шаг стал отдаваться болью в голове. Наконец, я почувствовал влажность на обратной стороне правого бедра и понял, что видимо разорвалась кожа на зашившем шве на ноге. Но и это было не всё, я стал заметно хромать, правая нога перестала слушаться и начала волочиться, и что бы её подтягивать, мне приходилось затрачивать значительные усилия.
Я стал понимать, что дело «швах». Остановился…. А рота уже скрылась за очередной излучиной реки. Я попытался крикнуть: «Стоять! Стой! Куда Вы!», Но куда там!... Шум реки заглушал всё. Попытался войти в связь по радиостанции, Но тут другая неприятность ожидала меня. В ущелье, в которое мы зашли, СВЯЗИ НЕ БЫЛО!. Вот тут то я понял, что это КАТАСТРОФА!. В идущей впереди роте, никто не удосужился хотя бы оглянуться назад, эта обязанность возлагалась на замыкающего, который и сам пропал. И как скоро они решат посчитаться, и определят, что я отсутствую, ответа не было. Возвращаться обратно также нельзя, так как мы ушли достаточно далеко, возврат займет много времени и сил, к тому же на обратном пути я выйду на открытое пространство, где и оборону занять невозможно. Меня там щёлкнут сразу же. На обратной стороне реки находился афганский пост. Но афганцы, которые были на этом посту, а я в этом был уверен, увидев меня, немедленно «сдадут» меня своим «оппонентам», может даже за бакшиш. Я и понять ничего не успею. Оставалось пальнуть в небо, или пустить ракету, но и этот вариант отпадал, так как ещё не вопрос, что меня услышат, а ракету увидят те, для кого она предназначена. Во вторых, это означало бы обозначить себя для противника…
Заметно стемнело. Я прошёл немного вперед, выбрал место для обороны в естественной выемке в скале, из которой имелся достаточный обзор вправо и вверх по течению, метров на 20-30, в левую сторону, вниз по реке, обзор был похуже, так как закрывался огромным валуном-скалой, частично находившимся в реке, но и обойти его незаметно для меня было нельзя, не попав под узкий сектор, в который входила вся перспектива по тропе метров на тридцать. Далее шла излучина, за которой открывалась часть ущелья с осыпью с левой стороны. Перед осыпью, не видимая с моей стороны имелась едва заметная тропа, уходящая на верх в седловину хребта. Я решил, что ею видимо пользуется зверьё, спускаясь к реке к водопою. Я забрался в выбранную выемку, выложил перед собой камни и расположился можно сказать с удобствами. Сверху нависала скала, так что взять меня оттуда было не возможно. Тропа проходила несколько ниже меня, на расстоянии 3-4 метров и с неё меня не было видно, так как я находился в тени нависающей скалы. Обратный берег реки и вовсе просматривался отлично. Река напротив меня, делала изгиб и как раз напротив, поднимаясь высокой волной-буруном.
Расположившись, первое что сделал, это выложил перед собой гранаты, перевязал ногу, затем напившись воды, и приступил к трапезе. Слопав банку тушёнки и сгущённого молока я почувствовал вкус к жизни, настроение заметно улучшилось и положение в котором я оказался, уже не казалось мне таким уж безнадёжным и отчаянным. Впрочем, так оно и было, я был жив, относительно здоров, сиди себе отдыхай и жди рассвета. Спать совсем не хотелось, и я стал смотреть на реку, на которую, как утверждают философы, можно смотреть не уставая, многие часы. Кстати о часах: - А сколько времени?. Оказалось, что уже половина первого ночи. Оставалось часа четыре до наступления рассвета.
Но что это? Я скорее не услышал, а почувствовал, что справа, со стороны верховьев реки кто-то приближается…. Может показалось?... Нет!. Я вжался в скалу, приготовил автомат к бою и стал ждать, всматриваясь в темноту.
… Идут! Я надеялся что это возможно наши, разыскивают меня. Ан нет. Это духи! Удивительно, но никакого чувства страха, почему-то не испытывал. В голову лезли только вопросы: Откуда они?;, Сколько их?;, Куда идут?.
«Духи» шли группой, друг за другом. С интервалом до трёх метров. Поровнялись со мною, стали проходить мимо меня. Совсем рядом!!!, я чувствовал их дыхание, казалось что чувствую шорох одежды и как трутся ремни на подсумках и оружии. Начал про себя считать: Первый, второй, третий…… десятый…. Первые стали заходить за валун.
Понятно, что они меня не видят. Надо принимать решение. Открывать огонь. Но сразу сейчас начинать стрелять будет ошибкой. Они потеряв первых, забросают меня гранатами и на этом всё закончится. Да и существенный урон этим я им не нанесу. Открывать огонь в тот момент, когда они вытянулись передо мной по фронту с интервалом три метра, будет неправильно. Так как это только в киношных боевиках герои «поливают» из пулемёта идущих на них головорезов, а те ложатся штабелями. На самом деле, такое ведение огня не приносит значительного ущерба противнику. Сосредоточение на одной цели с переносом огня по фронту на другую, занимает время за которое, противник успевает отреагировать. Максимум, пока тебя не хлопнут, успеешь поразить две, максимум три цели.
Поэтому решение пришло само собой, решил пропустить «духов» по тропинке вперед, и когда они пройдут за валун и выстроятся более-менее в колонну, тут я их и догоню огнём в затылок. Потом довершу гранатами. Но и в этом случае, шансов выжить у меня бы всё равно не будет. Всех я положить не смогу, а пришедшие в себя выжившие, со мною быстро разделаются. Однако другого пути у меня всё одно не было. Я тогда был уверен, что «духи» идут по пятам моей роты, а учитывая, то, в каком незавидном состоянии сейчас мы находимся, что «потеряли» офицера и не заметили этого, то результат встречи с подготовленным противником нетрудно было предугадать.
Если кто-то думает, что в такой момент человека тянет на лирику, вспоминает детство, поле в подсолнухах и тому подобное, то не верьте. Ничего этого нет. Глупости всё это. Я просто продолжал считать: «Тринадцать, четырнадцать. Всё! Пора! У них два пулемета, гранатомёт». Проходите! Проходите быстрее, что застряли! (Это они перед валуном тормознулись). И тут меня посетила идея!
Я посмотрел на бурун в реке, который был передо мною. А что если, открыв огонь и бросив гранаты, я пока они будут приходить в сознание, а у меня будет в запасе, где то три секунды, я прыгну в этот бурун, нырну, а течение протащит меня далее мимо них вперёд. Так как они будут отвлечены и смотреть назад, откуда по ним стреляли, и потому они смотреть на реку не будут. Я вынырну, и где будет возможность, вылезу. Конечно, возможно я утону или они, увидев меня в реке, расстреляют, но это всё же лучшё, чем ждать пока тебе голову отрежут. У горных рек я вырос, опыт плавания в таких реках у меня был с детства. Ситуация оказалась не такой уж плохой, появилась надежда, а это совсем другое дело! Радиостанцию и бинокль беру с собой, топлю их в реке. НСПУ рюкзак придётся оставить. Теперь так: Жду момента, когда последний заходит за валун, проходит метра три, что бы не успел спрятаться за него когда я открою огонь, потом бросаю одну гранату, через две секунды вторую, когда взорвётся, у меня будет одна- полторы секунды что бы преодолеть рывком эти три метра до реки и нырнуть в неё. Им будет не до этого, они и не заметят Я проплыву, ниже по течению выползу на берег. Там буду ждать своих. Эти мысли пронеслись вихрем, секунды. Описывал дольше. Всё! Поехали….
Блин! «Эй, «Духи!» Куда попёрлись?! Я слышал как скрипят от досады мои зубы! «Духи» не пошли дальше, они свернули и стали подниматься вверх, по той «звериной» тропе. Мой замысел провалился! А как хорошо придумал! Всё теряло смысл! Пока я оценивал произошедшее, «духи» свернули, поднялись друг за другом и ушли. Уж не выскакивать же за ними и стрелять вдогонку? Стало понятно, что у них своя задача, и они не собирались подыгрывать мне и преследование нас, не входило в их задачу. Во всяком случае, сейчас. А я же злился на себя и на всех. Был же такой шанс! А я его не использовал. Я костерил себя, на чём свет стоит.
Остаток ночи провёл в созерцании протекающей в реке воды.
С рассветом, вышел из убежища искать своих. Просчитав по карте место где они могут находиться, я поднялся выше и вышел на них со стороны хребта. Первым ко мне подошёл Толик Гончаренко, который только и сказал: «Витя!..... Ну ты даёшь!» Начальник разведки Потапов вообще промолчал. Но было видно, что эта ночь неизвестности стоила для него многих лет жизни. Рассказывать что происходило со мною в эту ночь, я им не стал. Хватит с них того, что они пережили. Понятно, что боевая задача, поставленная роте, «благодаря» мне сорвана. Но никто меня за это не упрекнул, даже намёком. Видно было, что увидев меня живого и невредимого, они почувствовали огромное облегчение.
Рота стала подниматься к посту десантников. При подъёме стало заметно, что этот этап я не потяну. Возвратилась головная боль, хромота, со всеми вытекающими, и немного посовещавшись, меня решили оставить у десантников.
Моя рота ушла далее по маршруту, а я остался и стал осмотриваться. Место, где располагался наблюдательный пост десантников, представляло собой небольшое, голое плато на вершине. Выступающая посередине этого плато скала-останец отбрасывала небольшую тень. На скалу натянули масксеть, который эту тень увеличивал, а под брезентом, у скалы восседал на камнях как на троне лейтенант десантник. Крепкий парень в тельнике, про которых говорят – кровь с молоком. Его подчинённые, которых было около десяти, тоже под стать ему. С нами не сравнить, мы по сравнению с ними - доходяги. Заметно, что они находятся на горе небольшой срок, не более недели.
Лейтенант, по виду, изнывал от безделья и принял меня, нового человека, со всем радушием, на которое был только способен. Меня уложили, напоили, хотели накормить, но я отказался. С вершины открывалась отличная панорама на протекающий внизу Панджшер, дорогу и окружающие горы. Наблюдение за всем этим и входило в их задачу. Всё необходимое им сбрасывали с вертушек. Как ожидалось, вскоре должен был прибыть вертолёт и забрать меня. Пообщаться с симпатичными и гостеприимными десантниками не пришлось, примерно минут через сорок прилетела пара, один вертолёт завис, сбросил груз, а ребята десантники лихо забросили меня в грузовую кабину.
Уже через двадцать минут я находился в расположении полка. Только ощутил землю, а мне сообщили, что вызывает командир полка. Вот чего я очень не хотел бы в этот момент, так это общаться с ним. Лев Яковлевич Рохлин был крут. Я представил, что со мною он сейчас сделает и мне стало страшно, мурашки пробежали по коже.
В эту ночь я так не боялся как сейчас. Однажды я уже попадался к нему под горячую руку. Это было в том же году, в январе, на Ургунской операции. Я как то оказался рядом с ним. А Рохлину вдруг понадобилась связь. Увидев у меня радиостанцию, он неожиданно взял её у меня, а я ему сообщаю: «Я аккумуляторы не успел заменить». Ох, что тут было! Он крутанул за ремень радиостанцией над собой и пошёл на меня как бык, пытаясь меня ею ударить. Я от него бежать. Он за мною, и кричит: «Запомни! Связь для командира важнее жизни!».
Ожидая подобную же экзекуцию, я поплёлся в штаб как телок на заклание. Вошёл в палатку штаба и представился о прибытии. Командир полка посмотрел на меня внимательно, а потом спокойно, как бы лениво, с паузами, предложил: - «Ну что ж. Рассказывай».
Пришлось подробно доложить обо всех обстоятельствах предыдущих вечера и ночи. Наконец дошёл до того момента, когда я готов был открыто огонь по «духам», но не открыл его.
Лев Яковлевич Рохлин, до этого момента спокойно слушал, ничем не высказывая своего отношения с повествованию, а тут вдруг неожиданно встрепенулся и громко отрывисто бросил:
- Так что ты не стрелял!? Почему не открыл огонь?!
Я ему, с выражением, - Поздно! Момент упустил!
- Мда. Жалко! - небольшая пауза, и тихо так, с сожалением, - Мы бы тебя к Герою представили.
Кто-то из офицеров, кто находился в палатке, вставил в тему, – Посмертно!
Все рассмеялись. Обстановка разрядилась.
Рохлин, - Всё понятно.
И обращаясь ко мне, - Иди в медпункт, скажи что бы тебя отправили в госпиталь. Лечись. Приводи себя в порядок и что бы такого больше не повторялось.
- Есть.
- Не теряйся больше, - добавил он мне вслед.
Выйдя из штабной палатки, вздохнул с облегчением. Обошлось!
Июль 1984 года. Эпизод восьмой
Получив напутствие - не теряться, удовлетворённый тем, что приключения закончилось более-менее благополучно, я пришёл к медпункту полка, размещавшегося в шатровой палатке, где доложил нашему полковому доктору о распоряжении командира полка в отношении меня…
Доктор обстукал меня молоточком, потыкал иголкой и сел писать направление в госпиталь.
Получил направление, в котором было написано о последствиях ранений и контузии.
Прошло ещё 15 минут. Я и двое старших офицеров из Баграма зашли в вертолёт. Машина набрала высоту и вскоре горы, такие по началу огромные, оказались под нами, но от этого не стали менее величественными.
Внизу извивался Панджшер. Сурово же ты встречаешь. Через год нам вновь придется встретиться, ну а пока - До встречи. Вскоре машина совершила посадку на площадке у Баграмского медсанбата. Тут же к вертолёту подъехал санитарный УАЗ и я был доставлен в приёмное отделение госпиталя.
Сдав своё направление дежурному врачу, стал ожидать его вердикта. Ждать пришлось долго. Когда уже устал ждать, ко мне вышел врач и без вступления сообщил мне:
- Вот что лейтенант. Мы не можем тебя принять.
- Почему?
- Пойми, у нас медсанбат. Мы оказываем помощь тем, кто получил ранение непосредственно перед поступлением. У тебя же иной случай. У тебя последствия ранее полученных ранений. Мы не занимаемся такими случаями
- И что же мне делать?
- Тебе необходимо специальное лечение, которое могут оказывать узкие специалисты. Такие специалисты есть в Центральном госпитале в Кабуле, там же есть и соответствующее лечебное отделение, куда тебе и надо обратиться.
- А как же я туда доберусь?
- Вот этого я не знаю. С аэродрома, наверное. Там всегда кто-то в Кабул летит. Или ждать.
- Чего ждать?
- Пока у нас не будет эвакуации. Это может быть и через два часа, а может через два дня. Пока же такой необходимости нет.
- Хорошо, я подумаю.
- Думай, - и он ушёл.
Я вышел из госпитального модуля, сел на лавку в курилке и стал размышлять. Этого я не ожидал. Это как же мне добраться в Кабул? А может обратно в полк вернуться? Или в Газни податься? Но представил объяснение с командиром, и у меня начисто исчезло это желание. Но что же делать? Оставаться при медсанбате, ожидая, когда будет эвакуация? Но сколько ждать? Посмотрел на часы, - почти 13 часов. Так что же делать?….
А что если?! Неожиданно пришла идея. Вспомнил, что ещё тогда, в феврале, когда лежал в этом же медсанбате, я узнал, что рядом находится площадка отстоя и формирования, автомобильных колон снабжения Баграмского гарнизона. Я ещё тогда пытался разыскать своего школьного товарища и друга Мунира Хайрулина, который, после окончания автомобильного училища тоже был направлен в Афган гонять колонны с грузами. Тогда мне застать его не удалось, но то, что колонны отстаивались именно здесь, и отходят они ежедневно, я знал. Если всё осталось без изменений, то возможно, удастся договориться «подбросить» меня до Кабула. Не раздумывая, направился прямиком туда.
Придя на место, увидел, с весны ничего не изменилось. Те же водители, отдыхают в тени между машинами, те же КАМАЗы. Водители и рассказали, что колонна уже сформирована и они жду команды на начало движения на Кабул с минуты на минуту, но что бы поехать с ними, надо получить разрешение командира.
Я нашёл главного, им оказался серьёзный такой лейтенант, не знаю, кто он был по должности, и рассказал ему о положении, в которое попал.
- Какой разговор. - Ответил он. - Поможем. Доставим куда надо. Выбирай любую, - и показал рукой на выстроившиеся в колонну друг за другом КАМАЗы.
Я поднялся в кабину ближайшей ко мне машины, познакомился с водителем и осмотрелся. В кабине строго, ничего лишнего. Слева от водителя на двери висит бронежилет, - единственная и весьма призрачная защита. Справа от него, на сиденье лежит каска и автомат. Впереди у приборной доски прикреплена фотография женщины, похоже, матери. Заметил на шее водителя шнурок и крестик на нём. Сразу понятно, что замполит с личным составом либо не работает, либо с пониманием относится к религиозным чувствам подчинённых. Оно и понятно, водитель остаётся один на один с опасной дорогой и машиной, которая вывезет. Надеяться остаётся только на Бога, только он может послать удачу, замполит тут не поможет. Теперь и мне на короткое время придётся разделить с этим парнем дорогу и надежду доехать.
Колонна тронулась. Не могу сказать, как пролегал маршрут движения колонны. Запомнилось только то, что дорога шла через так называемую «зелёнку», то есть зону с ограниченной видимостью, вперемешку с кишлаками. По маршруту, вдоль дороги, через определённое расстояние располагались наши заставы, на которых, как правило, были вкопаны по самую башню один-два БТРа, какие то строения с бойницами из которых выглядывали каски наших бойцов. Ну прям передний край. Вдоль дороги проложен продуктопровод, который тянется на сотни километров, от самой границы с Союзом, через пустыни, горы и реки. Громадные силы наших войск отвлечены на охрану дороги и этого стратегического трубопровода, по которому на Баграмскую авиабазу поступал керосин. Заметно, что трубопровод является любимой целью противника, так как заметны следы пожаров от разлившегося керосина. Иногда, за очередным поворотом появлялись остовы сгоревших в чистую Камазов, ЗИЛов и другого искорёженного железа. Явно, «Духи» не спали. Работали, оставляя после своих нападений на наши колонны разбитые, изуродованные и сгоревшие машины.
Когда колонна вошла в зелёную зону, у меня начало появляться сомнение в благополучном исходе этого путешествия, а вместе с сомнением подступил и страх. Я стал сожалеть, что выбрал этот способ доехать до Кабула.
Оружия у меня не было, да и если бы оно и было, отстреляться всё одно, не успел бы. Непривычно, сидишь в кабине как в аквариуме, всё открыто. Так и кажется, что вот-вот за очередным поворотом выскочит дух да как пальнёт из гранатомёта, а потом будут добивать. Сгорим, и пикнуть не успеем. Становится понятным, почему среди водителей раненых почти не было. Они просто сгорали вместе со своими машинами. Одно дело, когда ты на БМП или БТР, есть и пушка и броня, и ты как бы охотник, и совсем иное, когда находишься в открытой кабине, в роли жертвы обречённой на заклание. Именно такое чувство я стал испытывать. Если и есть герои на этой войне, то они здесь, в этих машинах. Думаю, я не согласился бы возить грузы в этой стране. Несколько успокаивало то, что колонна шла порожняком и потому, мы не представляли ценности. Вот если бы были с грузом, то другое дело.
Ранее, эти же ребята доставили в Баграм боеприпасы для авиации. В тот раз обошлось. Обойдётся ли в следующий раз? Кто знает? Тут уж уповай только на крестик на шее.
В дороге, почти не разговаривали. Я не отвлекал водителя от управления, а он ни о чём и не спрашивал. Каждый думал о своём. К тому же меня болела голова и шумело в ушах, начинало мутить, отвратительное чувство.
Вышли на трассу, колона увеличила скорость, и примерно к 17 часам мы вошли в Кабул. На въезде у поста остановились, где я при содействии коменданта пересел на попутку и прибыл к штабу армии. Он известен как дворец Амина, который когда-то штурмовали знаменитые спецподразделения «Каскад» и «Вымпел». При штабе я намеревался остановиться на ночь, а уже утром прибыть в госпиталь. При штабе имелось подобие гостиницы, только в палатках, для командированных и прибывших в штаб по делам. Там же можно было и поужинать, в Афганистане кормили всех, где бы кто бы куда ни попал…
Располагался Центральный советский военный госпиталь в Кабуле (ЦСВГ) непосредственно в городе, так как вокруг него была плотная застройка. Занимал госпиталь приличную территорию и окружён капитальной каменной оградой, но не такой высокой, что позволяло, при желании заглянуть через неё. Здания и помещения госпиталя все одноэтажные, соединённые крытыми переходами. В плане, если посмотреть на него с верху, трудно было сказать, на какую букву он было похоже это сооружение. Наверное, было похоже в плане на замысловатый китайский иероглиф. Поговаривали, что госпиталь советских войск разместили в бывших королевских конюшнях. Вполне возможно, так оно и было, исходя из архитектуры постройки. Строения крепкие, с толстыми стенами, соединённые переходами, по которым когда-то вероятно водили королевских скакунов. Если конечно принять за основу эту версию. Посередине планировки госпиталя имелся просторный двор, а в нём сквер, на котором была установлена стела памятника Афгано-Советской дружбе. У этого памятника все фотографировались. Тут же установлены лавочки, между которыми проложены дорожки для прогулок. Вдоль дорожек проходил одетый камнем небольшой канал, метра три в ширину, по которому протекала вода. Здесь было уютно. По дорожкам можно было спокойно прогуливаться в свободное от процедур время. Немного в стороне, ближе к периметру, располагались два или три жилых модуля для персонала, далее хозяйственный блок, дизельная и кочегарка. С другой стороны, в ещё одном внутреннем дворике, располагался летний кинотеатр, где два или три раза в неделю крутили кино. Так как, в плане госпиталь был замысловатый, я не понимаю, как в нём ориентировался персонал. Можно было заблудиться в этих коридорах и переходах. Но видимо привыкли. Охранял госпиталь взвод охраны, системой постов вдоль ограды.
Госпиталь почти не обстреливали. Случалось это крайне редко, хотя возможности для этого конечно были. Только однажды, было это в начале 1984 года, в госпиталь залетела мина и взорвалась непосредственно в жилом модуле персонала. Тогда была ранена осколком медсестра. Это единственный известный мне случай обстрела с последствиями. Но, как правило, «духи» госпиталь не трогали. Чем была продиктована такая гуманность, я объяснить не могу. Может быть, уважали докторов. Так как и охрана для такого большого объекта была хлипкая, и проникнуть при желании незаметно в госпиталь не представляло особого труда, не говоря уже об обстреле. Ведь никакого оружия, что бы дать отпор ни у персонала, а тем более у раненных, не было. Центральный госпиталь предназначался для оказания медицинской помощи раненным и неинфекционными больным. Был я и очевидцем того, что в особо важных случаях, при большой нагрузке, врачи центрального госпиталя и средний медицинский персонал направлялись в части, ближе к району ведения боевых действий для оказания практической и методической помощи…
В Кабуле также располагался Советский инфекционный госпиталь, находился он вблизи аэродрома. Разумеется, этот госпиталь предназначался для лечения инфекционных больных, которых также было много. Мне к счастью, там лежать не пришлось, вероятно, сказался приобретённый с детства иммунитет к таким болезням. Но почти всем моим товарищам, уроженцам европейской части, «посчастливилось» побывать в этом госпитале по нескольку раз, поочерёдно пролечиваясь от «Букета Афганистана»: - Гепатита, малярии и брюшного тифа. Согласитесь, в этом тоже нет ничего приятного.
Добравшись до кровати в отделении, я завалился спать, сказались напряжение и усталость прошедшего сумасшедшего месяца. Кроме того, я не спал более двух суток. В штабе армии, мне отдохнуть не удалось. Но меня и тревожили. Только утром следующего дня, пригласили к начальнику психоневрологического отделения.
Теперь немного о психоневрологическом отделении центрального госпиталя.
Вероятно по причине недостатка помещений для размещения отделений, психоневрологическому отделению для размещения больных было выделено две большие комнаты на периферии госпиталя. Комнаты были большие и кровати в них располагались двумя рядами вдоль стен. Посередине проход. В первом зале располагалось неврологическое отделение и пройдя через него, попадаешь во вторую комнату – психиатрическое отделение. То есть, в первой лежали контуженные и иные неврологические больные, а во второй - психи. То есть, весело. Отмечу, что весёлую картинку раскрашивала демократичность. Все, то есть офицеры, прапорщики, сержанты и рядовые, находились в одних помещениях. Впрочем, это и не мешало. Все были одинаковы, в госпитальной одежде. В неврологическом отделении, где разместили меня, лечились в основном те, кто получил контузии, минно-взрывные травмы головного мозга, ушибы с повреждением периферической нервной системы. Были и больные с невралгиями различного характера. Чуть позже, когда я немного освоился, узнал, что среди нас в неврологическом отделении было и два психа. Первый капитан, с каким диагнозом он лежал, я не знаю, и у него было такое высокое самомнение, что при первом знакомстве с ним я принял его за генерала, так важно и высокомерно он себя вёл. А второй - лейтенант, симпатичный парень, и ним произошло несчастье, его в один момент «посетила шиза».
Проявилась эта болезнь у него в Афганистане. По внешнему виду и поведению он казался совершенно нормальным, но что-то с ним происходило не то. На первый взгляд и не скажешь что именно. У него имелась тетрадка, куда он добросовестно записывал свои мысли, иногда делился ими со мною. Я не подсмеивался над ним, поэтому он проникся ко мне доверием, делился своими мыслями, планами на будущее. И ещё он писал стихи и рисовал. Неплохие, скажем так, стихи, и рисунки тоже интересны. Я его стал величать – наш «Лермонтов», кстати он и внешне был похож на поэта, такой же тонкий. Он не обижался. Как я понял, оба они, и капитан и лейтенант, находились на обследовании, перед отправкой в Союз, так как необходимо было подтвердить их диагноз. А так как они были офицерами, и вели себя прилично, то их поместили в палату к нормальным контуженным, то есть к нам.
Во втором отделении, меньшем по размеру и количеству больных, находились исключительно больные с заболеванием психики. Там было жёстче. И решётки на окнах и постоянное присутствие медицинского поста. Днём на посту находилась медсёстра, а на ночь заступал на дежурство медбрат, звали его Сашей. Он был срочником, фельдшером по образованию, родом из Херсона. Вопреки расхожему мнению, о том, что советские солдаты массово становились в Афганистане наркоманами, таковых в этом отделении почти не было. Может быть один или двое. В большей части в этом отделении находились ребята, психика которых, столкнувшись с жестокой реальной действительностью войны, не выдерживала. Происходил надлом, со всеми вытекающими из этого последствиями.
Основную часть таковых больных с нарушениями психики составляли военнослужащие по призыву. Объяснений этому факту я не нашёл. Полагаю, связано это с тем, что психика молодых ребят ещё до конца не сформировалась и потому в этот период более подвержена воздействию неблагоприятных факторов. Многих больных этого отделения взаперти не держали, и они были свободны в пределах территории госпиталя.
Теперь о медицинском персонале. В психоневрологическом отделении было три штатных медицинских сестры. Молодые девчонки, которых направили на работу по специальности в Афганистан через военкомат. И все по направлению именно в Центральный госпиталь. Имени первой не запомнил, наверное, потому, что запомнилась она по иному. Когда я её увидел впервые, то опешил, так она была похожа на Снежную королеву из одноименной сказки - фильма. Один к одному, только моложе. Такая высокая, статная блондинка. Так её и назвал для себя – Снежной королевой. Такой и запомнил. И характер у неё как у королевы. Вторая медсестра родом с Татарстана, не могу сказать с какого города, звали её Резеда. Спокойная и тихая. Третья Лена Антипьева, приписана к психиатрии, и потому постоянно гоняла психов. Требовала от них соблюдения порядка и выполнения назначенных врачом процедур. Они её боялись, страсть как. В отделении была и старшая медсестра, симпатичная женщина, по возрасту годившаяся нам в матери.
При входе в психоневрологическое отделение, располагались процедурные кабинеты, в которых и находились медсестры во время дежурства, рядом с ними находились две отдельные палаты…
Кабинеты врачей располагались несколько в стороне, далее по основному переходу. Насколько я запомнил, в отделении всего три врача. Начальник отделения полковник Якушев, и врачи - подполковники Сысын и Братусь, соответственно вели неврологическое и психиатрическое отделения. Таким представлялся медицинский персонал и само психоневрологическое отделение Центрального госпиталя.
На следующее, после моего поступления в госпиталь утро, Лена повела меня на обследование и взятие анализов крови и всего остального, что полагается в таких случаях. Госпиталь жил своей напряжённой жизнью. Спешили врачи, кто на совещание или консилиум, кто на операцию. Везде каталки с раненными, костыли, загипсованные руки и ноги, перевязанные головы и т.п. антураж…
Закончилась моя «экскурсия» по госпиталю в кабинете у Сысина. И вновь: «Разденьтесь», «Поднимите руки», «вытяните их перед собой», «закройте глаза», «достаньте указательным пальцем левой руки кончик носа», «теперь правой», «откройте глаза», «посмотрите направо, налево», «как себя чувствуете?». Блин, когда же это закончится?
Закончили! Лечение назначено. Будут колоть витамины группы «В», и много ещё чего, а также назначены физиопроцедуры на ногу.
Пошли будни, двое суток не поднимался, отсыпался. Получал положенное и опять спать. Как выспался, начал осматриваться. Когда находился в части, времени свободного не было совсем. А теперь неожиданно привалило. Можно понаблюдать, пообщаться. Познакомился с земляком с Алма-Аты, Сашей Слободанюком, он официально советник по работе с молодёжью в провинции Газни. Кто он на самом деле и чем занимается в действительности, кто его знает. Я и не вникаю, и так понятно. Весёлый парень. Выезжали они с подсоветными в провинцию и попали в засаду, под обстрел. Его контузило, оказался здесь. Рядом все ребята с контузиями и сотрясением мозгов.
С утра хожу на процедуры, потом прогулка, обед, сон, опять прогулка. Из развлечений травля анекдотов и иногда кино смотрим с девчонками в летнем кинотеатре. Крутят хорошие фильмы. Запомнило, что смотрели фильмы - "Жандарм женится" и "Жандарм и инопланетяне".
Организм благодарно отозвался на лечение, на третий день прошли боль и шум в голове, а через неделю стала проходить хромота. Самочувствие существенно улучшилось…
Иногда привозили очередного пациента, получившего глубокую контузию. Заносили тело, укладывали на кровать. Тело, как правило, не подавало никаких признаков жизни, потом постепенно происходило пробуждение. Открывались глаза, смотрели на нас окружающих, заново знакомился с миром…
Примерно через две недели с момента моего поступления в госпиталь, наш средний медицинский персонал отделения начал суетиться. Сообщили, что ожидается эвакуация в Союз. К эвакуации готовили моего знакомого «Лермонтова», с которым я успел подружиться и ещё двоих или троих из психиатрического отделения. Один из готовящихся к эвакуации обращал на себя особое внимание. Это был высокий парень, по внешнему виду такой, о которых говорят - «кровь с молоком». Но парень этот был отрешён от всего мирского. На вопросы не отвечал, всегда смотрел в одну точку. Ходить и обслуживать он себя мог только с сопровождающим. Что с ним произошло, что так на него повлияло, никто не знал. Но видимо до недавнего времени, он был совершенно здоров. Приезжали его сослуживцы с части, пытались с ним поговорить, но он никак не выказывал интереса к жизни. Перед отправкой его одели, и оказалось, что он был сержантом десантником, успел даже получить медаль «За боевые заслуги». Значит, был нормальным. Но однажды, получил сильнейший стресс. И такой результат.
Пока его собирали, наши девчата, во главе со старшей медсестрой ревели навзрыд, как бабы. Конечно, было жалко и его и его мать, к которой вернётся такой сын. Сможет ли он вернуться обратно в сознание и к нормальной жизни? Надеялись, что это ему удастся.
Это ещё одна сторона войны. Оставляет она раны не только физические, но и душевные.
Мы проводили их до машины, я обнялся с «Лермонтовым». Пожелали друг другу удачи. Скорее всего, тебя спишут, сказал я ему, начинай жизнь сначала. Он ответил, что знает и постарается.
Как сложилась его жизнь, не знаю, надеюсь, что у него всё нормально.
Подходил день выписки. Самочувствие улучшилось значительно. Но меня предупредили, что могут быть рецидивы, до полного восстановления необходимо время и я это стал понимать. В связи с чем, надо было решить тяжёлый для меня вопрос, а именно о моём пребывании в разведке. Мне было понятно, что с разведротой придётся расстаться.
С нынешним состоянием здоровья об этом даже нельзя было и думать, слишком большие риски, которые за этим следуют. Нельзя подвергать излишнему риску как подчинённых, так и выполнение задач полка. В разведке необходимы здоровые офицеры, а не выполняющие почётные обязанности. Принять такое решение было тяжко. Привык к людям, привык к относительной свободе, так как в обычных строевых подразделениях такой свободы как в разведроте не было. Но иного выхода не было, ещё раз допускать подобное, что произошло ранее на Панджшере, когда отстал от подразделения, было нельзя. В пехоте конечно не легче, и как не парадоксальнее, далеко не безопаснее. Но в пехоте от твоих действий не зависело так много, как в разведроте.
В крайних числах июля я был выписан со стандартной рекомендацией освобождения от службы на трое суток. На словах доктор посоветовал пойти в отпуск.
В полк я добрался в день выписки, повезло. Во второй раз повезло, когда застал всех на месте. Полк только возвратился, но готовился вновь уходить. Сообщил о своём решении покинуть разведроту командиру роты Юре Лукьянчикову и начальнику разведки. Отнеслись с пониманием, и на следующий день меня вызвал к себе командир полка Лев Рохлин. Поблагодарил за службу и сообщил своё решение перевести меня во второй батальон, в пятую роту и о предоставлении очередного отпуска. Спросил, не будет ли возражений. Ответил, что не будет.
Пожали руки, и я вышел. Замена появившейся вакансии в разведроте разрешилась также быстро. Попасть в разведроту стремился мой друг и однокашник Серёжа Макиев. Это был удачный выбор, Серёжа, отлично подготовленный офицер, смелый инициативный, с исключительной физической подготовкой. Физподготовку в училище он всегда сдавал только на отлично. Из военной семьи, то есть представитель воинской династии.
Второй батальон, куда меня перевели, в полку был на хорошем счету, являлся настоящим боевым подразделением. Многих я знал, не говоря уже о том, что командиром пятой роты недавно стал однокашник Игорь Батманов. Командиром батальона являлся капитан Сергей Ефремов, грамотный и серьёзный командир. Среднего роста, худощавый, отличался от всех своими знаменитыми чапаевскими рыжими усами, кончики которых он лихо загибал к вверху, его усы всегда являлись любимой и благодатной темой для полковых пересудов и шуток. В общем, можно сказать, мне повезло.
Но знакомиться с подразделением было некогда, они опять уходили, а я поехал в Союз, но теперь в очередной отпуск. И оставалось мне служить в Афганистане всего то полтора года.
|
|
| Категория: Афганская война. Хроники 80-х (избранное). Виктор Посметный |
|
|
| Просмотров: 742
|
|
|
|
"Сохраните только память о нас, и мы ничего не потеряем, уйдя из жизни…”
Статистика
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
