|
Декабрь 1979 года.
| 
Афганская война. Хроники 80-х (избранное).
Виктор Посметный
Декабрь 1979 года.
…
Гостиница при пересылке представляла собой несколько больших комнат, в которых на казарменный манер были расставлены солдатские кровати и тумбочки. Когда я зашел в гостиницу, она была почти пуста, так как очередной рейс в Кабул только ушел, забрав всех желающих улететь. Забросив вещи под кровать, поужинал тем что было с собой и лег спать. К утру моих спутников несколько прибавилось. Это были офицеры и прапорщики, возвращавшиеся из отпусков или после болезней и ранений, а также те, кто ехал в Афганистан впервые, на замену тем, у кого закончился срок пребывания в Афганистане. Таких, кто ехал впервые, и меня в том числе, пригласили на прививку гаммаглобулина, которую делали тут же при пересылке. Сделав прививку, я не стал возвращаться в гостиницу и пошел в город. Ташкент встретил меня мерзкой погодой, когда еще не мороз, но уже не оттепель. Примерно до 16 часов бродил по городу. Вернувшись, увидел, что гостиница полна разного люда. В основном это были прапорщики и лейтенанты с капитанами с небольшой прослойкой майоров. Было заметно, что война в Афганистане, это война лейтенантов и прапорщиков.
Один из таких прапорщиков в форме десантника, сняв рубашку, вероятно для того, чтобы все видели его тельняшку. С видом бывалого воина, сидя на кровати, рассказывал байки. Он так упоённо рассказывал, откровенно любуясь собой и тем впечатлением, который производит его рассказ на окружающих. Рассказывал о том, как он, герой, крушил с пояса из пулемета душманов (надо же такое выдумать, подумал я), как раскалился от стрельбы до красного каления ствол пулемета. Как геройской смертью погиб командир его роты (Петя или Вася, что, впрочем, не суть важно) и как он выносил его на себе с поля боя. И теперь он возвращается с похорон командира, тело которого он «грузом 200» отвозил на Родину. Увидев нового человека, то есть меня, который пытался незаметно, чтобы не помешать бывалым воинам, расположиться на соседней кровати, прапорщик десантник пригласил меня присоединиться к их трапезе. Я, конечно, сразу согласился, выложив на стол продукты, которыми снабдила меня маманя. Выпив по первой, десантник поинтересовался у меня, о том, куда я направлен. Я назвал номер части, и населенный пункт, где эта часть находится. Десантник вдруг страшно округлил глаза и, глядя на меня вытаращенными глазами, но мастерски выдержав паузу, воскликнул, объявляя окружающим: «Надо же, я только вот командира роты похоронил, а тут уже нового прислали!!! Вот ведь как быстро кадры работают!» Я только выпив водки и закусывая, услышав это, поперхнулся бутербродом и закашлялся. Но десантник, отечески заботливо похлопывая меня по спине, успокаивал: «Ничего, мы тебе все покажем и научим. У нас ребята знаешь какие!? Во!» И показал большой палец. Окружающие нас за импровизированным столом посмотрели на меня с плохо скрываемым сочувствием, как на покойника. Да и мне, перспектива стать командиром героической роты головорезов десантников, мягко сказать совсем не нравилась. Я стал говорить, что здесь наверное ошибка, так как это такая ответственность, а я то и с парашютом никогда прыгал. Но боевой прапорщик – десантник меня успокоил и заверил, что здесь ошибки быть не может, так как кадры знают всё. И то, что я ему очень понравился, и что он видит, что я не только с ротой справлюсь, но и с батальоном, не хуже чем покойный (Петя или Вася). А с парашютом прыгать не придется, так как десантирование на парашютах в Афгане не практикуется. Тут все стали меня успокаивать и заверять, что и они тоже такого же мнения обо мне. Под воздействием водки и подобных заверений в своей исключительности и смелости, я, похоже, и сам поверил в это. Когда заснул, в пьяном беспокойном сне я почему то представлял себя прапорщиком – десантником, крушащим вокруг себя душманов из пулемета. А потом лейтенант командир роты с лицом этого прапорщика выносил меня простреленного и израненного с поля боя… (в чем то этот сон стал вещим).
Военно-боевой кошмар прекратил тот же прапорщик-десантник, растормошивший меня и сообщивший, что пора вставать, скоро самолет.
Мы приехали на аэродром Тузель затемно, где, пройдя формальный таможенный досмотр, загрузились как селедка в бочку в ИЛ-76 через заднюю аппарель. Пассажиры разные, в основном младшие офицеры и прапорщики, но появились и солидные полковники со свитой. Был среди пассажиров и непонятно откуда взявшийся морской офицер в звании капитана второго ранга и почему-то с белым шарфом. В самолет зашли несколько женщин, по-видимому медиков. Запомнились они тем, что у них были очень большие и тяжелые чемоданы, наверное, зубную пасту везли на все два года. Помогая одной из них поднести чемодан, у меня едва не оторвались руки вместе с чемоданом, такой он был тяжелый.
Но закрылась аппарель и! … Вот он Кабул!!! Солнечный и яркий. Было ясно, снега было мало, но свежо, а горы покрыты снегом и блестели на солнце. Мой новый знакомый, прапорщик-десантник, который назначил себя моим покровителем, выйдя на поле и осмотревшись, что-то увидел. Подойдя ко мне, сказал: «Вон видишь, там стоят наши «вертушки» с Джелалабада (он показал рукой на пару вертолетов в метрах в трехстах от нас). Это наши. Их я знаю. Идем быстрее со мной и скоро будем на месте». Я вроде бы послушал его и пошел с ним. Но остановился…. Что-то меня остановило. Я подумал, что есть порядок и мне необходимо прежде сдать документы на пересыльный пункт, отметившись о прибытии, а только потом я могу ехать туда, куда направлен. Сообщил о своём решении новому знакомому. Но ему видимо уж очень хотелось привезти нового командира взамен похороненного. Но я не желал предоставить ему это удовольствие. Еще в самолете представлял, как этот прапорщик, у которого явно склонность к черному юмору, будет в части рассказывать, что он только похоронил командира роты, но тут же привез взамен нового, с намеком на то, что и этого скоро отвезет и поменяет, как на складе. Я настоял на своём и решил, что если и поеду туда, куда меня направили, то только без него. Веселый прапорщик начал убеждать меня полететь с ним, так как меня ждут, и что у меня уже есть предписание и пересыльный пункт не нужен. Но я не стал его слушать и пошел со всеми.
Впоследствии, так сложилось, что мне так и не «посчастливилось» стать героем десантником. Видимо судьба. Впрочем, как говорится, хрен редьки не слаще. Я был направлен в другую часть, которая только-только понесла тяжелые потери.
Новый 1984 год - Встреча в полку.
В очередное хмурое утро 31 декабря 1983 года я дожидаюсь решения своей участи на пересыльном пункте в Кабуле. Делать нечего, остаётся одно занятие – отлёживаться на кровати в палатке. Холодно Бррр…! Истопник – вечно сонный солдатик, к своим обязанностям по топке буржуек относится формально, то есть никак. Постоянно куда-то исчезает. Раздражает неопределённость. Проклинаю себя за то, что не полетел в Джалалабад с тем весёлым прапорщиком. Давно бы бегал по горам во главе героев десантников. А тут …, вновь застрял, и неизвестно когда закончится это вынужденное безделье!
А начиналось хорошо. Явился на пересыльный пункт, сдал в штаб предписание и получил заверение, что в течение следующего дня, меня направят куда надо. Но прошёл день, второй, за ним и третий, а команды направляться к месту службы, нет. В первые дни своего пребывания на пересыльном пункте, периодически, через каждые 3-4 часа, ходил в штаб, где надоедал и даже пытался скандалить. Однако, строгий такой капитан быстро остудил меня, безапелляционно заявив: «Лейтенант! Родина о Вас знает и помнит. Время придет, вызовут. А пока, свободны, не мешайте и не путайтесь под ногами. Тоже мне вояка нашёлся». Но после примирительно добавил: «Солдат спит - служба идет. Успеешь навоеваться». Вняв мудрому совету, я ушёл сдавать экзамен на пожарника, смирившись с тем, что Новый год скорее всего, придется встречать на пересылке с такими же, как я застрявшими здесь бедолагами.
Дни проходили, а меня как бы забыли. Но неожиданно звонко, (почему-то важные события происходят неожиданно, даже если давно ожидаешь), услышал голос дежурного: «Кто здесь лейтенант Посметный?!!» Увидев меня, и удостоверившись, что я смотрю на него лёжа с кровати, сержант сообщил: «Вам срочно получить предписание и в 10 часов вы летите в Газни. До отправления вертолета 40 минут. Поторопитесь». Я хотел поправить сержанта, сообщив ему, что я должен направляться не в Газни, а Джелалабад. Но не стал поправлять, решив, что сержант ошибся.
Через 10 минут я стоял в штабе где получил предписание, в котором чёрным по белому значилось, что я направляюсь в в/ч 39676, то есть в 191-й отдельный мотострелковый полк. Тот же капитан, который ранее убедил меня в том, что Родина меня не забудет, не ожидая моего вопроса, и опередив, ответил на него: «Так решили в штабе армии. Там в Газни потери большие. А тут и ты как раз вовремя подвернулся. Вот и переиграли. Желаю удачи!».
На дежурном УАЗе, меня подвезли к огромному вертолету Ми-6, который к уже раскручивал свои тяжелые лопасти. Кто-то из экипажа, спросил меня кто я такой, бегло просмотрел предписание, записав что то в полётный лист и показал рукой: «На посадку». Зайдя в вертолёт, увидел, что машина пуста, за исключением троих офицеров в афганской форме без знаков различия (как я понял, советников), но все с автоматами АКСу. На меня они не обратили никакого внимания и не прервали оживленной беседы. Груза в вертолёте не было, за исключением нескольких авиационных запчастей и больших встроенных по бокам, баков для горючего. Я догадался, что этот вертолет является воздушным танкером и нас он взял как попутных пассажиров. Двигатель раскрутил тяжелый несущий винт, который крутился с посвистыванием, машина тяжело поднялась, и мы взяли курс на Газни.
Посадка! Вышли. Вокруг снег, недалеко несколько землянок. На площадке стояли пара Ми-24, и пара Ми-8. Трое моих попутчиков, не дожидаясь остановки винтов, выпрыгнули и направились к землянкам, а ко мне подошёл старший лейтенант, протянул руку и представился: «Сергей». «Меня направили тебя встретить». Не дожидаясь вопросов, сказал: «Ты не обращай внимания, что я желтый. Желтуху подцепил. Сейчас тебя отправлю, а сам в госпиталь на этой «корове» полечу» показав взглядом на Ми-6. Он подвёл меня к двум БТР-ам, которые стояли у выезда с аэродрома. Пока шли, коротко ввёл меня в курс дела и сообщил, что полк находится на реализации разведданных в кишлаке Рауза. Командир полка там. Второй батальон, который вышел на реализацию утром, попал в неприятную ситуацию, пришлось поднять по тревоге полк, вытаскивать 5-ю роту. Его же направили в госпиталь в Кабул, заодно и меня встретить, поэтому, обратно в полк я поведу колонну самостоятельно. Но сразу же успокоил: «Ты не волнуйся, ребята всё знают и довезут как надо». Помог забросить вещи в БТР, пожелал удачи, а я ему скорейшего выздоровления. Сергей показал мне место командира, которое мне необходимо занять и посоветовал: «Привыкай. Бери командование в свои руки».
Мы тронулись. Выехали за пределы аэродрома. Слева от дороги располагались пригороды города Газни, который издалека был похож на большой кишлак. Проехали по временному колейному мосту, объехав подорванный, и выехали на основную дорогу. Я обратил внимание на установленный возле моста у въезда в город, большой бетонный щит, на котором схематично изображена ирригационная система и написано по русски: «ИРРИГАЦИОННАЯ СИСТЕМА САРДЕ». Исходя из информации на щите, стало понятно, что когда то, видимо в мирные времена, советские инженеры-ирригаторы построили эту ирригационную систему. Следует отдать должное прочности и основательности работы, проведенной неизвестными советскими инженерами. Не смотря, а вернее вопреки продолжавшейся войне, ирригационная система, построенная ими, бесперебойно работает и в настоящее время, продолжая обеспечивать водой виноградники и посевы в этой афганской провинции.
Из любопытства и желания увидеть больше я сел на броню, что бы лучше запечатлеть новую для меня окружающую обстановку. Ребята, которые были в машинах не стали меня останавливать и тоже находились сверху на броне. Окрестности вокруг были унылые и пустынные, земля покрыта снежным покровом сантиметров в пять с многочисленными проталинами. Километра через два от начала пути, после поворота на восток, слева от дороги, я увидел развернутые для стрельбы три гаубицы Д-30, рядом стояли три тягача МТЛБ. Орудия недавно прекратили вести огонь, так как расчеты орудий укладывали в снарядные ящики стрелянные гильзы. Но меня заинтересовало не это, а то, что в метрах двадцати от огневой позиции, за походным столом сидел офицер артиллерист и спокойно пил чай. На раскладном походном столе стоял заварной чайник, а над костром грелся металлический чайник. Он был так увлечен процессом чаепития, что даже не посмотрел в нашу сторону. Позже, когда я познакомился с артиллеристами поближе, я по хорошему завидовал и удивлялся способности артиллеристов в любых, самых сложных условиях не терять присутствия духа, и их умению обеспечивать себе нормальные условия быта.
Весь остальной путь прошёл без происшествий. Мы въехали в расположение полка. Расположение полка представляло собой хорошо обжитую территорию. Полк располагался на плато на высоте 2200 метров над уровнем моря, с северной стороны от него шла гряда горных вершин относительно расположения полка возвышавшаяся на триста метров. С юго-восточной и южной стороны простиралась долина вплоть до водохранилища Сарде, которое находилось примерно километров в тридцати. Расположение полка включало в себя парк боевых машин, пять деревянных модулей, установленных в ряд, три металлических ангара в которых располагались офицерская и солдатская столовые, несколько рядов палаток для личного состава полка и множество складов и иных хозяйственных сооружений.
БТР, на котором я приехал, подвез меня к одному из этих деревянных модулей, где располагался штаб части. Встретил меня начальник строевой части, майор среднего роста, плотного телосложения, лет 30 или чуть более того. После того как я представился он спросил меня: «Какое училище окончил?». После ответа, майор, почему то удовлетворённо заметил: «Ладненько!» И тут же спросил: «Виктора Чуешова знаешь?». Услышав утвердительный ответ, с удовлетворением сообщил мне: «Пойдешь с ним в разведроту! Он тебя там заждался». Потом выдержав паузу и с любопытством разглядывая меня, ожидая реакцию на это, спросил: «Или не хочешь?». Раздумывать в этой ситуации было бессмысленно. Поэтому я ответил, что конечно хочу. На это майор сказал: «Отлично!. Вы теперь все там длинные собрались, как на подбор». Вероятно намекая на наш с Виктором Чуешовым высокий рост. Затем продолжил: «Давай документы и подожди меня на улице. Сходим пообедаем».
Я вышел на улицу ожидать майора. В то же время в недоумении, как этот майор мог знать, что я попаду именно сюда, и как он мог знать то, что Витя Чуешов меня заждался. Я ведь с Витей расстался около месяца назад в Ташкенте, когда мы получали предписания о назначении в разные части. Но мои мысли прервал знакомый голос: «Витя! Привет! А тебя как сюда занесло!?». Обернувшись на этот голос, я увидел Серёжу Галкина. С Сергеем мы учились в училище в одной роте. Я знал, что его из Азадбаша направили в Афган одним из первых, на месяц ранее меня. Он стремился уехать первым и добился своего. Я его стразу и не узнал. Передо мной стоял совсем другой человек, рейнджер какой то, весь обвешанный оружием и боеприпасами. На груди нагрудный подсумок с магазинами, гранатами и всякой всячиной. Обращаясь ко мне с видом явного превосходства, спросил: «Ну куда тебя?» Я ответил. На это он мне: «Повезло! Тут на днях всех командиров взводов в разведроте повыбивало. Витя приехал, так его сразу в разведроту, ну и тебя тоже туда же. Мне предлагали, но я не мог согласиться. Понимаешь. Только прибыл, назначен, и как то менять подразделение неприлично». На это я отшутился: «Морда в грязи в ж…пе ветка – сторонись, ползёт разведка!». Наш разговор остановил начальник строевой части, который вышел из штаба: «Поговорили? Потом пообщаетесь. А пока я забираю его. Пойдем обедать». И повел меня в столовую.
Офицерская столовая была на удивление довольно приличная, даже по меркам Союза. Чисто, стояли столы на 4 человека. Обслуживали в столовой официантки. И готовили неплохо, с первым блюдом, со вторым и конечно компотом. Пока обедали. Мой майор, обстоятельно и серьёзно ввел меня в дела полка. Он рассказал мне следующее: «Командир полка Голунов, сейчас находится в отпуске. Его замещает его заместитель Рохлин Лев Яковлевич. Серьезный и грамотный командир. Полк готовится к выходу на крупную армейскую операцию. Надо срочно укомплектоваться, а тут.» И сделав паузу, видимо переживая случившееся, продолжил: «Недавно беда произошла. Погиб командир взвода в разведроте, тяжело ранены командир и командир взвода. Было сложно подобрать кандидатуру на должность командира роты. Требовались особые качества для командира разведроты. Важно что бы личный состав принял нового командира. В роте личный состав тёртый и опытный А в разведке, сам понимаешь, случайных людей не примут. Но хорошо, что подобрали. Командиром назначили Юрия Лукьянчикова, не смотря на молодость, он грамотный и опытный офицер. Сам он с Воронежа, окончил Московское ВОКУ, успел послужить в Союзе. Потом была проблема с командирами взводов. Но тут повезло, Чуешов прибыл. Отличный парень, его сразу приняли за своего, отчаянный. Теперь вот и ты появился».
Я хотел спросить его, о том, чем же я ему так понравился? Но не стал этого делать.
А майор продолжал: «Начальником разведки у Вас майор Потапов. Он профессионал и этим всё сказано. Я уверен, что Вы сработаетесь».
Я не удержался и спросил, как он узнал, что именно я буду направлен к ним в полк, напомнив его же реплику при встрече, что они ждали именно меня. При этом, коротко рассказал ему о приключениях с затянувшимся путём, связанных с распределением к ним в полк и что мое назначение к ним было случайным.
Майор, внимательно выслушав, заметил: «Запомни! Случайностей на войне не бывает! Если так произошло с тобой, значит так было надо. Конечно, я не знал и не мог знать, что именно ты к нам попадёшь. А сейчас, подойдет техник разведроты, и я тебя ему передам. Разведрота сейчас в Раузе и полку из роты только он. Он тебя и введет в курс дела».
Мы вышли из столовой, и действительно, у входа нас ожидал пожилой невысокий прапорщик в танковом комбинезоне. Он представился техником роты Квашниным. Майор передал меня ему и пожелал успехов в службе.
Мы зашли в штаб полка, где я выполнил необходимые формальности. За тем Квашнин повел меня в офицерский модуль. В комнате, которую занимал командир разведроты и техник роты Квашнин стояли две кровати, стол и шкаф. О технике роты Квашнине, доброжелательном, с чувством юмора человеке я узнал, что эта война была для него не первая, за свою длительную службу, где только не побывал. Даже в Африке был. Оставив вещи, мы пошли знакомиться с его хозяйством в парк боевых машин.
Полк был вооружен БТР-70. Но разведывательная рота была вооружена БМП: -двумя БМП-1, тремя БРМ на базе БМП, и двумя БМП-2. На момент нашего прихода в парк, на обслуживании находились три машины: БРМ, БМП-1 и БМП-2. Остальные машины были на выезде. Механики водители и наводчики операторы проводили работы по обслуживанию и старший из них доложил Квашнину о проводимых работах. Квашнин представил меня личному составу и занялся своими обязанностями. Я решил воспользоваться этой паузой для ознакомления с техникой. Следует пояснить, что БРМ я видел в первый раз. А БМП-2 я был знаком поверхностно, так как в училище поступила одна машина и то, только на четвертом курсе, и достаточно хорошо освоить её мы не успели. Но что касается БМП-1, то эту машину знал хорошо. Начав знакомство с БРМ, обратил внимание, что в отличии от БМП-1, у этой машины была широкая башня в которой командир находился рядом с наводчиком оператором. Это было верным решением. В машине установлен лазерный дальномер, который я увидел в первый раз. Но был уменьшен в два раза боезапас для орудия, до 20 выстрелов. Соответственно не предусмотрен был и автомат заряжания орудия. Уменьшен был и объем десантного отделения на два человека. В остальном, эта машина от БМП-1 не отличалась. В БМП-2 место командира также было размещено в расширенной башне. Но было существенное отличие от БМП-1 и БРМ, это смена основного вооружения машины с 73-х мм. орудия «Гром», предназначенного для стрельбы реактивными выстрелами на 30-ти мм. автоматическую пушку. Эту автоматическую пушку придется осваивать на ходу.
Позволю сделать отступление и высказать некоторые суждения об этих боевых машинах применительно к собственному опыту. Полагаю, что вооружение пехоты боевыми машинами БМП-1, было верным решением. Обеспечение пехоты мобильным и мощным противотанковым вооружением оснащенным системами противоатомной и противохимической защитой превратило пехоту в действительно мобильную силу и перевело пехоту на высший качественный уровень. Хотя, эта машина обладала уникальными возможностями, использовать её в полной мере в горах было затруднительно. Так, основное вооружение БМП -1, 73х мм. орудие «Гром», не имело достаточного угла возвышения и вести огонь, когда угол места цели превышал угол возвышения орудия, не представлялось возможным. И дальность прицельного выстрела была не достаточная для боевых действий в горах. С целью устранить этот недостаток, в боевых частях стали пытаться (и не безуспешно) устанавливать на машинах автоматический гранатомет АГС-17 или, даже устанавливать вертолетные системы залпового огня НУРС. Отчасти эти меры устраняли данный недостаток. К примеру, в нашем полку, в качестве эксперимента, в марте 1984 года попытались установить на БМП-1 автоматический миномет «Василёк» и тем самым увеличить огневую мощь, но эта попытка не удалась. Механик водитель машины по фамилии Кангар (представитель малой народности Алтая) был категорически против этого, говоря от себя в третьем лице об этом эксперименте так: «Кангара говорит, машине п…ц придет». Кангар оказался прав, на перегруженной машине «полетели» торсионы. Недостаток неэффективности основного вооружения был исправлен на БМП-2, установкой на ней 30-ти мм. автоматической пушки. Компоновка машины, в которой силовая установка была размещена спереди, позволило разместить эту длинноствольную пушку с соответственно более высокой скоростью снаряда.
Но у всех БМП, независимо от модификации имелся один существенный недостаток, который проявился именно в ходе боевых действий в Афганистане. Это слабая противоминная устойчивость этих машин. Противник активно использовал минирование и при наезде на противотанковую мину, подрыв, как правило, происходил в аккурат под вторым опорным катком. При этом, если подрыв происходил с правой стороны, то повреждалась силовое отделение, но хотя бы не погибал экипаж. Но если подрыв происходил с левой стороны, то в этом случае, попадало под удар место командира на БМП-1 или пулеметчика десанта на БМП-2 и БРМ, расположенное сразу за местом механика-водителя. При подрыве корпус повреждался снизу, и член экипажа машины выбивался силой взрыва в воздух. Гибель была неизбежной. Иногда изгибавшийся от воздействия взрыва броневой лист отрезал ноги механику-водителю. Кроме того, механик-водитель получал тяжёлую минно-взрывную травму. Так, в марте 1984 года при наезде моей машины на мину, отрезало левую ногу механику-водителю БМП-1 Юре Ткачуку. Но он остался жив. Мне тогда повезло больше, я покинул машину за несколько метров до наезда на мину. В последующем, с этим случаем был связан любопытный эпизод. Перед покиданием машины я оставил в ней командирскую сумку и некоторые свои личные вещи. Часть из них, были подписаны. После подрыва, эти вещи разорвало и выбросило из машины взрывом. Я осмотрел то, что от них осталось, и выбросил. Но через две недели, когда мы проводили операцию в районе кишлака Шутан, это в двадцати-тридцати километров от места подрыва нашей БМП. В этом районе полк взял укрепленный район противника. При осмотре укрепленного района, в одной из подземных галерей обнаружили подписанные останки моих личных вещей, которые я ранее выбросил. Ребята по этому поводу шутили, что за мою голову «духи» уже получили премию и потому, мне теперь жить долго.
В апреле того же года в ходе Панджшерской операции при подобных обстоятельствах подрыва БМП-2 погиб наш механик-водитель машины. После такого воздействия боевую машину приходилось списывать, так как восстановлению она не подлежала.
Такого недостатка в устойчивости к подрыву, не имел БТР. Удачная конфигурация корпуса БТР вынуждало взрывную волну от взрыва уходить в сторону. В крайнем случае, повреждался или вырывался редуктор колеса. А машина даже могла не потерять хода и способна была продолжать движение, отключив мост.
Что касается устойчивости БМП к иному огневому воздействию, то компоновка машины была исключительно удачной, что даже попадание кумулятивной противотанковой гранаты в борт не приводило к выходу машины из строя. Например, 13 февраля 1984 года в ходе операции в зеленой зоне Чарикара, в мою же БРМ, противником было произведено два попадания в левый борт из гранатомёта. Был пробит в двух местах фальшборт и корпус, но не причинён вред жизненным системам машины. Нам повезло, так как никто не погиб. Машина после этого воздействия использовалась на этой и последующей операциях и благополучно вернулась в часть.
Следует отдать должное простоте эксплуатации и управления этой боевой машины. Она не капризна и прощала даже грубые ошибки. Потенциал машины таков, что и до настоящего времени эта машина успешно воюет во многих горячих точках в различных регионах мира. Однако возвратимся в канун 1984 года.
Я осмотрел машины и познакомился с механиками-водителями и наводчиками операторами. Приняли они меня хорошо, без пафоса и ожидаемых поддёвок. Квашнин попросил меня откалибровать одну из радиостанций, что я и селал, после чего кто-то из ребят пригласил меня познакомиться с расположением роты.
Разведрота занимала две большие палатки во втором или третьем ряду расположения части. Между рядами в огороженных землянках располагались оружейные комнаты. У расположения каждого подразделения под грибком стоял дневальный в полном облачении, то есть в каске, бронежилете и с автоматом. Я зашел в палатку своего взвода, в которой мне предстояло жить. В палатке в два ряда и два яруса стояли кровати. Жарко горели две печки, отчего в палатке было тепло и уютно. Командиры взводов у нас в полку жили с личным составом в палатках. В последующем я понял, что это было гораздо лучше, чем проживать в офицерском модуле. В модуле полноценно отдохнуть было сложно. Там больше суеты, а с личным составом больше тишины и порядка. Мне показали кровать, на которой только недавно, недели две назад спал мой погибший предшественник. Но у меня не было предосудительности в этом, и я спокойно к этому отнёсся.
Последующие два часа, пока не начало темнеть знакомился с теми, кто не выехал по тревоге. Осмотрел оружейную комнату, вооружение. На вооружении в роте, кроме штатного вооружения, были несколько автоматов ПБС, то есть с приспособлением для бесшумной стрельбы, ночные прицелы НСПУ, ночные бинокли «Блик», а также пара трофейных автоматов АК-47. Ребята заверили меня, что снабдят меня всем необходимым, на том мы и расстались. Они готовились к встрече нового года. В палатке были установлены столы, на которые раскладывали незатейливое новогоднее угощенье: - печенье и сок из полкового магазина военторга, но были и невесть откуда взявшиеся апельсины и бананы.
Но я покинул расположение роты и пошёл в модуль, где стал ожидать возвращения Лукьянчикова и Чуешова. Ожидание прошло в хлопотах по сбору праздничного новогоднего стола.
Примерно 22 часа в комнату ввалились (именно ввалились) чумазые, разгоряченные, но веселые Юрий Лукьянчиков и Виктор Чуешов. Я представился командиру роты. Юра, посмотрев на меня, сказал: «Знаю, знаю. Мне сообщили по связи. Это хорошо, что у нас теперь комплект». Потом он спросил Виктора: «Вы знакомы?» Витя вместо ответа на вопрос выразил бурные эмоции, бесцеремонно похлопав руками меня по плечам и обняв медвежьей хваткой, сообщил окружающим, что они сделают из меня настоящего разведчика. Я, обидевшись, спросил его, а сами давно ли разведчиками стали? Тоже мне, на неделю раньше, а уже успели стать опытными разведчиками. Но Юра оборвал меня сказав: «Не кипятись. Мы в разведроте недолгий срок, но это не снимает с нас ответственности, «духи» форы нам не дадут. А пока проводим старый и встретим Новый год». Сняв снаряжение и забросив его в угол, они сказали, что пора идти в баню. Оказывается у них традиция - на новый год ходить в баню. По дороге в баню Юра и Виктор обменивались впечатлениями о бое, Виктор рассказывал, как он вытягивал кого то, у кого был пробит живот. И то, что 5-ю роту в том бою потрепали довольно сильно. Так в обсуждении боя мы дошли до землянки, которая гордо именовалась «Баней». Баня располагалась с тыла расположения полка перед боевым охранением и представляла собой землянку, с торчащей металлической трубой из которой шел дым. Без проводника, в кромешной темноте найти её было бы сложно. Спустившись по лесенке в низ, я увидел помещение оббитое досками из снарядных ящиков, разделенное перегородкой из того же материала. Одна являлась раздевалкой и печкой, в другой находилась довольно сносная парилка, освещаемая горелкой фонаря «Летучая мышь». Одновременно в бане могли находиться не больше 4-х человек. Попарившись, мы уже как закадычные друзья вернулись в модуль, где нас ожидал праздничный стол. Пригодились привезенные мною из Союза две бутылки водки и бутылка шампанского. Так что Новый 1984 год мы встретили как полагается.
Но празднование Нового года вдруг неожиданно прервали. Так как примерно в 2 часа ночи Юру Лукьянчикова вызвали в штаб. Вернулся он через минут двадцать и сообщил, что произошло серьёзное ЧП. Которое заключалось в том, что танкисты из танкового батальона решили на новый год приготовить «горячительное». С этой целью они взяли жидкость для гидрооткатника танка Т-62 (до сих пор помню это длинное название – тетраэтилселаксановая жидкость) и употребили. Троих успели спасти, а одного нет, и он умер в мучениях. Когда Лукьянчиков вернулся, он приказал срочно идти в подразделения и проверить личный состав, все ли живы. Так как опасались, что нашим могла придти в голову, какая ни будь глупость. Когда мы пришли в подразделения, наш личный состав крепко спал. Оно и понятно, устали сильно. После прошедших событий не особо разгуляешься. У нас же возник вопрос. Как проверить, живы ли или нет. Не поднимать же подчинённых с кровати. Витя принял мудрое и как мы тогда решили единственно верное решение. Он сказал: «Давай ступни у спящих прощупаем. Если живы, то ступни будут тёплыми, а если нет, то холодными». На это я ему ответил: «Ты гений Витя!» Мы так и поступили. Ступни у подчинённых оказались тёплыми. Решили, что живы. О том, что все живы, доложили в штаб и легли спать. Утром, мы смеялись над собой, а ребята над нами. Надо же было до этого додуматься.
1 января 1984 года началось с построения всего личного состава полка на плацу. Но повод к построению был не поздравление с Новым годом, а совсем иное. Это стало заметно, когда перед полком вышел мрачный исполняющий обязанности командира полка Рохлин Лев Яковлевич. Я его увидел тогда в первый раз. Речь его была краткая и жесткая. Не могу дословно воспроизвести её. Но примерно содержание её было таково: «Когда настоящие солдаты гибнут в бою, некоторые недостойные этого звания готовы жрать всякую дрянь. Мы вчера потеряли в бою двоих. Их близким хотя бы можно написать, что они пали в бою. А что написать родителям этого …..?». Он подал знак рукой, и к середине строя подъехала санитарная машина. Задние двери её распахнулись и двое санитаров вынесли голый труп. Стало понятно, что это труп того танкиста, которого не успели откачать после употребления той самой ядовитой жидкости из гидрооткатника танка. Труп был иссине-белый. На лице у трупа сохранилась гримаса боли и ужаса. Двое санитаров пронесли этот труп перед строем, что повергло в шок всех присутствующих. Такая откровенная демонстрация смерти была жестоким уроком. Можно по-разному оценивать такую форму воспитательного воздействия. Но как бы ни относиться к этому уроку, своей цели он достиг. Более в полку подобных случаев не было.
Так для полка начался первый день нового 1984 года.
С этого дня началась интенсивная подготовка полка к выходу на армейскую операцию в восточные провинции, в район Ургуна. Это на востоке Афганистана, граничащей с Пакистангом. Места там горные, но горы не совсем не характерны для Афганистана, так как покрыты густым лесом, в том числе и кедром. Шишки у этого кедра большие, а орешки вытянутые и не такие твердые и мелкие как у сибирского кедра. Попробовать эти орехи мне еще предстояло, а пока, дни были заняты подготовкой техники, вооружения, средств связи, получением всего, что необходимо для боевых действий в горах, от одежды и продуктов до боеприпасов.
Для курирования подготовки полка к армейской операции из штаба армии прибыли старшие офицеры. Прилетел и представитель из разведотдела армии. Офицер с большим практическим опытом, а держался он просто и совсем не кичился своим положением. Давал дельные советы. В его задачу также входило скорое размещение на территории занимаемом нашим полком отдельного батальона специального назначения. Этот батальон начали размещать в феврале этого же года. Нас это коснулось тем, что они взяли на себя исполнение задач, которые ранее возлагались на разведроту полка. Это облет вероятных маршрутов прохождения караванов с оружием, захват либо уничтожение их. Мне посчастливилось только дважды поучаствовать в таком виде ведения боевых действий, в марте 1984 года. В последующем нас к этой работе более не привлекали.
Пока шла подготовка, в ходе которой была проведена командно-штабная тренировка командиров батальонов и рот. Я и Виктор Чуешов, хотя были командирами взводов, тоже были привлечены к ней, так как разведрота выполняла задачи, поставленные непосредственно командиром полка. Для проведения тренировки был изготовлен план местности в масштабе. Когда вышли и офицеры построились перед этим макетом местности, я обратил внимание, что сделанный план местности весьма отдаленно напоминает местность, указанную на карте. Но тем не менее, все были серьезны. Начальник штаба подробно изложил замысел предстоящих боевых действий, а командиры записывали. После окончания тренировки, я спросил у Лукьянчикова: «Почему такое несоответствие? Неужели что-то возможно из этого понять? На плане местности не совпадают не только относительные высоты, но даже расстояния между населенными пунктами». На это Юрий Лукьянчиков ответил: «Не задавай глупых вопросов. Неужели ты не понял, что это показуха для кураторов из штаба армии». Но потом добавил: «Не переживай. Непосредственно перед выходом, командир полка нас соберет и поставит конкретные задачи как надо. Всё будет нормально». А Витя Чуешов коротко и понятно разъяснил: «Витя. Не умничай. Нам бы только в бой ввязаться! Разберемся по ходу дела».
Последним из плана подготовки значилось проведение смотра подразделений. Все, кому предстояло выход, построились на плацу со всем, что будут брать с собой в горы. Командир полка проводил смотр лично. Каждый командир роты представлял свое подразделение командиру полка. Рядом с командиром полка находились все начальники служб, от артвооружения до начпрода. Недостатки в экипировке устранялись немедленно. На экипировке бойца хотелось бы остановиться подробнее.
Каждый боец, будь ты просто стрелком независимо от должности, обязательно уходя в горы обязан был иметь личное оружие, которым были либо автомат, либо пулемет или снайперская винтовка. Два боекомплекта боеприпасов. Для автомата это 900 патронов в магазинах и россыпью. Магазинов должно было быть минимум 5. Из них четыре в подсумке и один присоединен к автомату. Но, как правило, магазинов брали больше, вставляя их по два в направляющие подсумка. Большинство тех, кто уходил в горы, использовали нагрудные подсумки для магазинов, которые были либо трофейными, обычно китайского или пакистанского производства, или шили их сами. По неизвестной для меня причине отечественная промышленность так и не удосужилась обеспечить своих солдат удобными подсумками. У каждого должно было быть 6-х гранат. Из них четыре РГД-5 и две Ф-1. Четыре в подсумке, а две в вещмешке. Два сигнальных дыма и один или два сигнальных огня. Две сигнальные ракеты. Две сигнальные мины. Две тротиловые шашки по 200 гр. каждая.
А также требовалось нести с собой сухой паёк на трое суток. На сухом пайке остановлюсь подробнее: В 1984 году полк обеспечивался стандартным сухим пайком, так называемым «Эталоном-1», в состав которого входили две банки каши с мясом и банка тушенки, чай, сахар и пачка сухарей либо галет или хлебцов. Этот набор продуктов быстро приедался и после употребления его хотя бы неделю, на него смотреть было тошно. Но выхода не было. Но самое неприятное было в том, что на высоте свыше 2500 метров, организм недостаточно полно усваивал питательные вещества из этого сухого пайка. И вроде бы и желудок набит, но постепенно слабеешь, и что хуже, начиналось расстройство. И только в 1985 году в полк стала поступать новейшая разработка отечественной пищевой промышленности, это был сухой паёк «Горный». Набор продуктов из этого пайка был действительно сбалансирован исходя действий в высокогорье. В нём были две банки фруктовоовощного супа, мясной паштет, лимонная кислота, шоколад. И продукты из этого пайка не приедались.
Также необходимо было иметь с собой одну штатную флягу и одну полуторалитровую пластмассовую флягу с водой. Сменное бельё, портянки или носки и спальный мешок. Спальные мешки, как правило, использовали трофейные. Меня на ту первую операцию обеспечили пуховым спальным мешком западногерманского производства. Отечественных спальных мешков я так и не встретил.
Обмундирование на нас было обычное: - не камуфлированное Х/Б по сезону, то есть, либо с бушлатом или без него. Зимой обычным было использование шерстяных вязанных свитеров и носков, которые заказывали в местных афганских дуканах и стоили они доступно. Из обуви использовали штатные высокие ботинки или кирзовые сапоги. Выскажу несколько слов в защиту кирзового сапога, к которому, по моему мнению, несколько пренебрежительное отношение. Дело в том, что ступня в сапоге в голеностопном суставе закреплена, не болтается, её трудно подвернуть, даже тогда наступаешь на шаткую опору. В сапог не попадает ни снег, ни камни, ни песок. В любой момент, когда позволяет обстановка сапог можно быстро снять, просушить и также быстро одеть. С ботинками такой процедуры быстро не сделаешь. К тому же, кирзовый сапог легкий и удобный. Я например, за голенище засовывал карту, и она всегда была под рукой. Удобно.
Хотелось бы развенчать миф о красовках, в которых яко бы воевали доблестные советские воины в горах в Афганистане. Не скрою, что и мы иногда баловались этой обувью, но только тогда, когда не требовалось уходить в горы. В горах же, после первых же километров пешего марша, от этой обуви не оставалось и следа. Самые совершенные и именитые красовки «Адидас» приказывали долго жить, разлетаясь на тряпочки полсе первых же километров марша.
Но кроме всего выше перечисленного, не следует забывать и о коллективном оружии. А это: - пулеметы ПКМ, подствольные гранатомёты ПГ-25, по два на отделение с соответствующим запасом гранат ВОГ-25 для них. Гранатометы АГС-17, 12,7 мм. пулеметы НСВ «Утес», гранатометы РПГ-22, а также несли с собой на роту и пару ночных прицелов НСПУ с запасными аккумуляторами.
Пехоте придавались расчеты 82 мм минометов «Поднос», а мины для них приходилось распределять на каждого дополнительным грузом. Если шел в роте авианаводчик или артнаводчик, то приходилось помогать нести и их аппаратуру.
Внештатное саперное отделение, которое имелось в каждой роте, несли с собой пару мин МОН-50 или ОЗМ-72, сосредоточенные заряды СЗ-3, щупы, детонаторы, кошку, и веревку. Заряды были необходимы, когда возникала необходимость подорвать огневую точку противника или сделать искусственный обвал. Командиры кроме того обязаны были нести носимые индивидуальные радиостанции Р-148, по два запасных аккумулятора к ним и бинокль.
Таким образом, боец в горах представлял собой навьюченную до предела лошадь. Хотя в действительности, лошадь такой нагрузки не вынесла бы. В связи с этим, приведу один случай, ярко характеризующий пределы выносливости нашего солдата и простите, ослов. Так, например, в октябре 1984 года, во время второй операции на том же Ургуне, мы захватили в качестве трофеев двух ишаков. Решили воспользоваться этим и нагрузили их частью своего груза. После двух часов марша по горной тропе, наши «трофеи» вначале отказались идти, а потом и вовсе выпучили глаза, завалились на бок и не смогли идти дальше. «Сдохли» одним словом от такой нагрузки. После этого случая мы поняли, что самое выносливое существо в мире, это русский солдат.
Само собой возникает вопрос: А для чего было нести на себе этот груз? Неужели нельзя было обеспечивать боеприпасами и необходимым снаряжением по мере необходимости? Отвечу на это так: В горах, в отрыве от основных баз, когда противник может появиться неожиданно, при отсутствии такого понятия как тыл, за патронами гонца не пошлешь. И если без пищи еще некоторое время можно обойтись, то без оружия, боеприпасов и снаряжения обойтись не возможно. Снабжение с воздуха, то есть с вертолетов, было связано с большим риском для экипажей вертолетов, а бывало и не возможно. Продукты они еще сбрасывали, не смотря на смертельный риск, эвакуировали раненных и вывозили погибших, но снабжать боеприпасами в достаточном количестве, вертолётчики по объективным обстоятельствам, не могли. Потому и вынуждены мы были нести всё на себе.
Но вернёмся в начало января 1984 года.
Проверка и смотр подготовки подразделений были завершающим этапом подготовки полка к выходу на армейскую операцию. Вечером 3-го января, как и говорил Юра Лукьянчиков, вызвали в штаб к командиру полка командиров батальонов, отдельных и приданных подразделений, где он лично поставил ближайшую боевую задачу и приказ на совершение марша. После этого командиры батальонов поставили задачи командирам своих подразделений. Мы нанесли обстановку, места возможного нахождения противника, боевые задачи и районы, куда будут наноситься огневые удары артиллерии на карты. В подразделения командиры вернулись уже за полночь. И в 5 часов 4-го января 1984 года полк начал движение и ушел на мою первую боевую операцию. Там у меня прошло боевое крещение.
Любопытно моё знакомство с командиром полка Рохлиным Львом Яковлевичем. На одном из этапов, ему понадобилось срочно отдать распоряжение по радиостанции. Но его радист отстал, и Рохлин увидев, что я находился рядом со своей радиостанцией, приказал мне передать её ему. Но получив радиостанцию, он заметил, что аккумулятор подсажен. Разозлившись, он в сердцах, запустил этой радиостанцией в меня. Я едва успел увернуться от этого снаряда. Я тут же заменил аккумулятор, но он меня за эту оплошность строго отчитал, сказав, что поддержание связи это основная обязанность командира в бою, так как от этого зависит напрямую выполнение боевой задачи и жизни подчинённых. В последующем у нас сложились хорошие отношения, а я таких ошибок более не допускал.
Появились первые потери и ранения. Первым из нас, на последнем этапе операции, был ранен Виктор Чуешов осколком в грудь, но легко. Мы тогда вступили в боевой контакт с группой духов в горном лесу. Но повезло больше нам. Шёл густой снег, а мы были в белых маскхалатах. В связи с чем, нам удалось обнаружить противника раньше, чем они нас. Мы первыми открыли огонь и нанесли им потери. Но отстреливаясь, один из духов успел выстрелить из гранатомета и попал в вершину кедра. Граната взорвалась в кроне, особого вреда не принесла, но один из осколков попал в Виктора. Он вернулся на базу без посторонней помощи. Его эвакуировали в полк. Вернулись мы почти через месяц, в конце января, где нас встретил успевший вылечиться Виктор.
В начале февраля мы дважды выходили на реализацию разведданных, а 10 февраля ушли на следующую армейскую операцию. Пошли насыщенные событиями будни.
|
|
| Категория: Афганская война. Хроники 80-х (избранное). Виктор Посметный |
|
|
| Просмотров: 1648 | Комментарии: 1
|
|
|
|
"Сохраните только память о нас, и мы ничего не потеряем, уйдя из жизни…”
Статистика
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
