IV. На войне (окончание)

     Как таковых ранений не имел. В марте 1980 года случился бытовой ожог лица, тогда же врачи направили в госпиталь с признаками дерматита, но думаю, что они ошибались, характерных симптомов не ощущалось. Зимой того же года пострадал в ДТП. Во время похода БРДМ (Бронированная разведывательно-дозорная машина) свалился в кювет, и я ударился головой о пулемёт. Крови было много, но сознания не потерял. Санинструктор обработал рану и перебинтовал. Никаких последствий не ощущал, хотя должно было быть сотрясение мозга. Шрам до сих пор остался.

     Ещё во время отражения нападения на колонну летом 1981 г. у Сароби я вёл огонь из люка БТР, а солдат Бахмутов рядом стрелял из пулемёта ПК и раскалённые от пороховых газов гильзы посыпались в не зашнурованные из-за жары ботинки. Ожоги были не столь сильные, но скорее неприятные, долго приходилось ходить с забинтованными ногами в самодельных тапочках. Мы тогда охраняли склады со взрывчаткой и контролировали участок дороги, была возможность подлечиться.

    Вообще-то я ревматик с детства и, как уже говорил, в Афганистан пошёл служить, скрыв заболевание. Нагрузки в горах и осеннее обострение поставили меня в трудное положение. В конце сентября 1980 г. в Цаукайском ущелье в провинции Кунар начал на переходах в горах отставать. Это было смертельно опасно, отстающие погибали или попадали в плен, душманы предпочитали нападать на отставших. Я задерживал движение взвода, чем раздражал сослуживцев. Чтобы компенсировать потерю в скорости, выходил первым в голове колонны и до привала уже не очень намного отставал. Но меня это тревожило, на всякий случай всегда был готов к нападению, если оказывался один. В октябре в Тогапском ущелье однажды ноги перестали сгибаться в суставах, и пришлось спускаться с гор на прямых ногах, это все равно, что с горы идти на ходулях. К счастью потом мы несколько дней в горы не ходили и функции суставов восстановились. Сказать командиру о своих проблемах не решался – боялся, что все подумают, что не хочу ходить в горы и обвинят, если не в трусости, то в лени.

    Как это не покажется удивительным, но вскоре ревматизм спас мне жизнь. Связано это с боем в районе кишлаков Шиваки и Шинвари восточнее Кабула. Об этом бое стоит рассказать подробнее, так как его описание попало в многочисленные печатные издания.

    В середине октября 1980 г. наш рейдовый батальон успешно воевал в Тогапском ущелье. Мы уже возвращались в Кабул, когда нас утром 19 октября остановили и две роты направили в горы. Запомнилось, что местность там отличалась живописностью, имелась оживляющая скалы зелень, и на середине горы протекал ручей, а со скалы ниспадал высотой в метров 10 водопад. Мы прошли под ним, перевалили через гору и вышли на плато. Оно тоже было неровным, и мы по горной тропе вышли к кишлаку Шиваки. Кишлак был совсем небольшой – домов 10-15. Жители смотрели на нас с любопытством. Мы прошли через кишлак и вышли к тропе, серпантином извивавшейся по крутой узкой лощине вниз. Лощина заканчивалась на середине горы и дальше тропа зигзагами шла по склону. Внизу в ущелье мостик через реку Кабул позволял выйти на дорогу к поджидавшей технике. К вечеру мы на БТРах выехали в Кабульскую долину и остановились недалеко от тюрьмы Пули-Чархи. Солдат несколько удивило, что на ночлег мы встали всего в нескольких километрах от дислокации полка, все рассчитывали на отдых после рейда.

    Нам ничего не объясняли, но появление в расположении отряда спецназа подразделений «Каскад-1» и «Кобальт» из 15 офицеров КГБ и МВД и прикреплённой к ним небольшой группы афганского спецназа госбезопасности ХАД, состоящей из спортсменов, позволило предположить, что предстоит какая-то серьёзная операция. На спецназовцев смотрели с уважением и восхищением. Хотя мы и ходили в рейды уже четыре месяца подряд, но опытными вояками себя не считали, и вид этих взрослых подтянутых крепких мужчин внушал нам, 19-20 летним парням, уверенность.

    Настроение у всех было хорошее. Вечером на кухне серьёзно запоздали с ужином, и там собралось много солдат и несколько спецназовцев. Они весело шутили и сразу расположили к себе солдат. Особенно выделялся богатырского сложения капитан МВД Михаил Иванович Исаков. Имя его я тогда, конечно, ещё не знал. Он был в центре внимания и шутил по поводу своей дородности, говоря, что «всё, что выше пояса, это грудь». Ждали мы долго, и мне удалось хорошо рассмотреть и запомнить этого капитана. На следующий день он стал ключевой фигурой произошедших событий.

    Бой у кишлака Шиваки по-разному освещается в литературе. Андрей Грешнов пишет, что «обстоятельства гибели офицеров «Каскад-1» под Шиваки стали предметом разбирательства высоких комиссий КГБ СССР и МВД СССР. Но до сих пор рассказать точно, что произошло под Шиваки, не представляется возможным». В.И. Ютов в книге «Каскад» и «Омега» отмечает, что «Каскад» участвовал во многих боях, но этот бой под Шиваками был особенным. Но особенность этого боя даже не в количестве жертв, а в том, что он стал как бы символичным, так как воплотил в себе героику и боевой дух «Каскада», непоколебимость и смелость рыцарей спецназа».

    Чаще всего описание боя даётся людьми, в бою не участвовавшими, по каким-то отрывочным рассказам тех, кто имел к событию касательное отношение. Авторы нередко прибегают к фантазии, чтобы заполнить пробелы. По этой причине картина боя становится совершенно неузнаваемой, и только упоминание имён и названий позволяет понять, о чём идёт речь. В.В. Малеванный в своей книге «Советский спецназ в Афганистане» обращается к этому бою дважды. Сначала приводит воспоминания Михаила Исакова. Затем ещё раз, но уже как о другом событии, в виде какого-то сумбурного фантастического рассказа с массой курьезов. У меня создалось впечатление, что В.В. Малёванный некритически и доверчиво воспользовался сочинением какого-то журналиста, никогда в армии не служившего и составившего своё представление о войне по боевикам типа «Рембо». Даже такой уважаемый автор как генерал-майор А.А. Ляховский из-за ненадёжности и неполноты источников, которыми он располагал, не смог дать реального рассказа о бое под Шиваки. Он полагает, что в этом бою участвовали десантники знаменитого 345 парашютно-десантного полка. В действительности это были мотострелки 181 мотострелкового полка. Наиболее точно ход боя изложен в статьях, написанных на основе интервью с М.И. Исаковым, непосредственным участником событий.

    Мои попытки добраться до материалов из архива Министерства обороны РФ в Подольске успехом не увенчались. Будем надеяться, что со временем фонды по Афганской войне откроются. Но на сегодня есть такой важный источник информации как память ветеранов. И мне как участнику этого боя есть что рассказать. Когда эта статья уже была написана, находясь в научной командировке в Петербурге 20 и 21 ноября 2009 г. смог связаться с полковником МВД в отставке Михаилом Ивановичем Исаковым и поговорить на эту тему.

    Ещё затемно утром 20 октября батальон выдвинулся к той же самой тропе, откуда только недавно спустились. Две роты батальона 1 и 3 с приданными подразделеньями и спецназом, общим числом около 150 человек, медленно стали карабкаться вверх. Нужно было подняться из ущелья с высоты 1600 м на 3400 м над уровнем моря. По сообщениям разведки в районе кишлака Шиваки дислоцировалась банда в 70-100 человек. Личный состав прошёл обучение в Пакистане и подчинялся Ахмад Шаху Масуду. Однако, учитывая то, что там проживало воинственное пуштунское племя шинвари, можно уверенно говорить о том, что отряд входил в группировку Исламской партии Афганистана Гульбеддина Хекматияра. Непосредственно душманами командовал, по словам М.И. Исакова, полевой командир Ималуддин. Этот отряд отличался высокой боеспособностью и «вступал в открытые боестолкновения с нашими подразделениями» По некоторым публикациям ставились задачи освободить двух пленных советских военнослужащих и даже захватить американского советника, находившегося среди моджахедов. По другой версии туда должен был прибыть караван с оружием, его-то и поручалось перехватить каскадёрам и кобальтовцам с нашей помощью. Как раз эту задачу подтверждает М.И. Исаков.

    На плато мы забрались, когда совсем рассвело. Отдыхали на гребне и смотрели на с трудом поднимавшихся спецназовцев. Это, хотя и были люди сильные, но все за 30 лет, а в горах нужна молодость. К тому же, как я потом узнал, основная часть спецназовцев прибыла в Афганистан только летом, а некоторые даже в сентябре и приобрести боевой опыт не успели. Их движение серьёзно затрудняли 11-килограммовые бронежилеты и каски. Мы находились в Афганистане уже 9 месяцев и четыре последних с июня постоянно участвовали в рейдовых операциях, поэтому передвигаться по горам нам было легче.

    Отдохнув на гребне, батальон растянулся по фронту и двинулся по плато отдельными отрядами. Батальон возглавлялся не комбатом, который в это время был в отпуске, а полковым майором и начальником штаба батальона азербайджанцем капитаном Алиевым. Майор сразу же допустил ошибку, не оставив охрану у спуска. Один из спецназовцев высказал товарищам опасение о том, что тропу могут заминировать. Оно оправдалось в самом худшем виде.

    Подстраховывая друг друга с флангов, подразделения шли по плато. Возле кишлака возникали небольшие перестрелки, но быстро стихали. Спецназовцы подавили пулемёт. Наш взвод оказался разделённым. Группу бойцов, в которой шел я, возглавлял замполит батальона старший лейтенант Роман Владиславович Жирин из Саратова. Он хотя и находился в Афганистане с февраля, но в рейдовых операциях не участвовал, а перед этим выходом только что вернулся из отпуска из Союза. По этой причине его поведенье несколько выделялось среди уже получивших некоторый боевой опыт солдат и офицеров. Впереди от группы камней перпендикулярно нашему движению бежали трое афганских мальчишек 8, 10 и 12 лет. Если мы кого-то встречали в горах вдалеке от населённых пунктов, это уже косвенно указывало на принадлежность к мятежникам. Если при обыске находились патроны, подозрение перерастало в уверенность, бегущие люди тоже вызывали подозрение, обычно по ним стреляли на поражение. В этом случае бежали дети, и сержант сделал поправку, приказав стрелять под ноги, чтобы остановить их и досмотреть. Несколько бойцов и сам сержант стали стрелять одиночными. Пули поднимали пыль перед бегущими ребятишками, они начали замедлять бег. В это время из-за меня выбежал рассерженный Жирин и стал кричать: «В кого вы стреляйте, это же дети». Бойцы действовали привычно и не сразу подчинились офицеру. Он выхватил пистолет и стал кричать, что если стрелять не прекратят, то он сейчас сам расстреляет не выполнивших его приказ. Солдаты нехотя прекратили стрельбу и мальчишки убежали. Сержант предложил проверить группу камней, от которой бежали мальчишки. Там мы смогли обнаружить небольшой тайник, в котором имелось около десятка единиц стрелкового оружия и патроны. В основном это были охотничьи ружья, но там же имелся английский бур и импортный пистолет. Пока мы вынимали оружие из тайника, с возвышающейся скалы по нам произвели несколько выстрелов. Мы ответили наугад из трофейного оружия и выдвинулись к месту сбора на вершине плоской горы за кишлаком. Другие группы нашли совсем немного оружия, наша добыча оказалась самой внушительной. В целом улов был скромным.

    Хотелось есть, но тут я узнал, что тушенку, которую выдали одну банку на двоих, всю съел пулемётчик Петя Маркелов. Я тогда остался голодным, ограничившись сухарями, и обиделся на Петра.

    Сначала предполагалась ночевка в горах, но потом поступило сообщение о перехвате каравана, который мы искали. Скромные результаты операции и слабое сопротивление противника ввело командование в заблуждение. Был сделан вывод, что банда покинула район. Майор принял роковое решение возвращаться.

    Вообще наблюдалась общая утомлённость и расслабленность от трудного перехода и всё ещё жаркого солнца. Когда шли назад, меня охватывало некоторое смутное нехорошее предчувствие. Мы никогда не ходили одной и той же дорогой, а сейчас возвращались к той же тропе, ведущей вниз. Однако иным путём мы никак бы не успели до ночи выйти к машинам. На обратном пути у извивающейся серпантином с гор вниз тропы нас уже ждали. Впоследствии некоторые вспомнили, что видели отдельных пробиравшихся к тропе афганцев, но значения этому не придали – тропа использовалась местными жителями для связи с внешним миром. Мы подошли и остановились на отдых перед спуском, душманы сидели в нескольких десятках метрах за камнями, но мы этого не знали. Командир взвода лейтенант А. Воробьёв, зная о моих проблемах со здоровьем, через снайпера А. Иванова передал мне, чтобы я, как обычно, начал спуск раньше взвода во главе роты. Мне на этот раз не хотелось уходить, так как шёл с группой – сержантом Александром Макаровым из Мурома, Петром Маркеловым из Татарстана и Николаем Кандыбовичем из Белоруссии. С ними шёл замполит батальона старший лейтенант Р.В. Жирин. Он рассказывал Макарову о перспективах поступления в вуз после службы, тот увольнялся сразу же по окончании рейда. Я тоже хотел поступить в университет, и то, что говорил замполит, было для меня интересно. Однако взводный А. Воробьёв подошёл ко мне сам и лично приказал идти вниз. Это потом я понял, что в образе солдата Иванова и лейтенанта Воробьёва ко мне дважды подходила её величество Судьба, которая определяет, кому жить, а кому умирать. Неохотно я покинул ребят и начал спуск вместе с первой ротой, рассчитывая идти медленно и с отдыхом. За первой ротой начали спускаться спецназовцы, потом повзводно третья рота. Мой третий взвод двигался последним, и прикрывал батальон.

    Спецназовцы оказались сзади не из-за того, что их поставили в прикрытие, это не задача для элитного спецназа, просто они шли медленно и солдаты нашей роты начали их обгонять на спуске.

   Я хотел остановиться и отдохнуть, но связисты, которые шли за мной, устроили игру в догонялки и бежали по узкой тропе со своими рациями, перед ними пришлось бежать и мне. Когда был уже на приличном расстоянии от вершины, душманы начали стрелять, отсекая арьергард. Мы сначала подумали, что наверху постреливают наши на всякий случай, но, когда пули стали бить по камням вокруг, поняли, что это засада. Мне и окружающим повезло, основной огонь душманы сосредоточили на арьергарде и в нас летели лишь отдельные пули.

    Особенно впечатляющая картина боя даётся в публикации И. Батина: «Основная часть колонны уже миновала ущелье, когда в него вошел арьергард. И тут началось. Ураганный огонь обрушился на бойцов со всех сторон. Били пулеметы и автоматы, раздавались разрывы гранат и хлопки мин. Горное эхо усиливало канонаду. Казалось, что стреляли сами горы. Нападение душманов было настолько неожиданным и наглым, что в первую минуту наши ребята просто растерялись. Кто-то был убит или ранен прямо на дороге, а оставшиеся в живых, поняв, что промедление смерти подобно, постарались укрыться за скалами в расщелинах или за камнями и открыли ответный, поначалу беспорядочный, но с каждой секундой все более целенаправленный и осмысленный огонь. Били по вспышкам выстрелов, которые уже стали хорошо заметны в наступающей темноте, по мелькавшим за скалами и камнями теням душманов. И надеялись – вот-вот подойдет подмога, ведь наши только что прошли ущелье и не могли не слышать звуки выстрелов. Но помощь не шла. Как выяснилось уже потом, душманы пропустили основную часть колонны и взрывом завалили вход в ущелье. Ведя снайперский огонь и огонь из гранатометов, они не давали войскам возможности деблокировать вход в ущелье и придти на помощь попавшим в засаду ребятам. Сгустились сумерки, и бой продолжался уже в кромешной темноте. Трассирующие очереди пулеметов и автоматов сплетались в какой-то немыслимый по своей красоте хоровод. По-прежнему гремели разрывы снарядов и гранат, раздавались хлопки мин. Но деблокировать ущелье не удавалось, наши войска несли ощутимые потери»

    Насколько красивое настолько же и неправдоподобное описание. Душманы миномёты и гранатомёты не использовали. Автоматическое оружие было видимо только у основного отряда, в бой же ещё пошли ополченцы из кишлака. Они стреляли в основном из старых охотничьих ружей и винтовок, гранаты бросали самодельные фитильковые и в небольшом количестве. Когда они закончились, афганцы стали кидать камни, устраивать камнепады. Тем более не применялось никаких снарядов и никакого взрыва, завалившего вход в ущелье, тоже не было. М.И. Исаков в разговоре со мной отметил наличие у них не менее трёх пулемётов, в том числе ДШК и подтвердил, что никакой артиллерии не применялось. В целом же моджахеды были вооружены не плохо.

    Место боя представляло собой узкую лощину с наклоном склонов в 70º, где передвигаться можно было только по узкой серпантином сбегавшей вниз тропе. Вокруг возвышались отвесные скалы, исключавшие какой-либо манёвр. Хуже позиции не придумаешь, в открытом заснеженном поле и то воевать было бы легче.

   В том же бою неожиданно повёл себя недавно приехавший из Союза майор, замещавший комбата. Перед рейдом он собирал солдат и поучал, как нужно воевать в горах, как будто мы этого не знали. Когда же завёл батальон в засаду, бежал ошалело по узкой горной тропе, расталкивал солдат и орал, что ему 46 лет, у него двое детей, и он хочет жить. Неприятно это было видеть и слышать. Показательно, что известный полевой командир «Ахмад Шах насмехался над советскими генералами и офицерами, говоря, что все они бездарные, хотя и признавал, что русские солдаты – бесстрашные воины».

     Мне и окружающим солдатам удалось без потерь добраться до машин. Снизу мы пытались стрелять. Душманы смогли пробраться на нависающую над ущельем скалу и стали стрелять по нам, пули начали ударять по камням за нашей спиной, пришлось укрыться за бронетранспортёрами. Угол подъема пулемётов был недостаточен, и использовать их не представлялось возможным. Офицеры пытались вызвать танки, но им ответили, что зенитный пулемёт ДШК на танках ничем не защищён и отказали. Один только водитель БТР догадался съехать в выбоину на дороге левыми колёсами, и его пулемёты смогли вести огонь по скале. Стрелявших по колонне душманов не могло быть много, огонь не был плотным. Наша ответная стрельба, а в большей степени быстро наступившая ночь, покрывшая непроглядной темнотой ущелье, вынудили душманов отойти. Мы тоже прекратили огонь, так как пользы от него было меньше, чем вреда. Сверху по рации наши залегшие среди камней бойцы попросили прекратить стрельбу, так как они оказались между двух огней. Наступила тревожная ночь ожидания. Ещё когда было светло, появились вертолёты, но никакого противника на месте боя они не обнаружили и, постреляв из пулемётов наугад, улетели. Полагаю, что у душманов возле спуска имелось заранее оборудованное укрытие, так как сразу же после отлёта вертолётов они вернулись на свои позиции. М.И. Исаков сказал, что экипаж вертолёта был афганским и они, скорее всего, струсили.

    О произошедшей наверху трагедии мне известно со слов очевидцев и по следам боя.

   Душманы не сразу напали на колонну. Им понадобилось время для занятия позиций, и они выждали пока русские отойдут от гребня. Шквальный перекрёстный огонь и гранаты обрушились на арьергард колонны сразу с трёх сторон. Бронежилеты и каски защитили офицеров «Каскада» и «Кобальта», но только на время. Наши ответили огнём из всех видов имеющегося оружия, но перевес в силах и выигрышная позиция были у душманов. После мощного обстрела душманы пошли в атаку, спускаясь по той же тропе и ведя огонь. Арьергард колонны попал в классическую засаду и погибал под перекрёстным огнём сверху. У них шансов выжить не было. Те, кто бежали по тропе вниз погибали первыми, залегшие среди камней могли дорого «продать» свои жизни. Погибая один за другим, солдаты и офицеры задерживали душманов и не давали им возможности преследовать батальон, иначе потери были бы ещё больше. Прошитый очередью с удивлённым выражением на лице одним из первых погиб Коля Кандыбович, был ранен Саша Макаров. Пётр Маркелов долго и отчаянно стрелял из ручного пулемёта, расстрелял почти все свои патроны и только тяжело раненный опустился на камни. Старший лейтенант Роман Жирин бежал по тропе, стреляя из пистолета. Первая пуля попала в ногу, он упал, но, превозмогая боль, поднялся и попытался двигаться дальше, вторая пуля в спину бросила его на камни.

    Продвигавшиеся по тропе душманы добивали раненых. М.И. Исаков сказал, что каждому был сделан контрольный выстрел в голову. Младший сержант Макаров, будучи раненым и оставшись без патронов, вступил с ними в рукопашный бой, намотав на руку ремень. Ремень и пряжка - это последнее оружие солдата. Его так и нашли с зажатым в руке ремнём. Пётр Маркелов уже не мог сопротивляться, но ещё дышал. Подошедший к нему душман, бросил рядом своё плохонькое ружьишко (его там и нашли, причём оно не было из числа захваченных ранее трофеев), вырвал из ослабевших рук пулемёт и расстрелял солдата. Самая страшная смерть была у старшего лейтенанта Романа Жирина. Он единственный из всех имел офицерские знаки различия, поэтому над ним издевались особо. Вместе с мужчинами на место боя пришли женщины и дети, они камнями добивали нашего замполита, несколько часов назад защищавшего их. До сих пор явственно в памяти звучат его слова: «Не стреляйте, это же дети».

     М.И. Исаков говорил мне о том, что бойцы отстреливались до семи часов вечера, когда на горы опустилась тёмная южная ночь.

    В публикациях указывается на различное количество погибших – 6, 9, 10. Большинство авторов пишут о «Каскаде» и «Кобальте», но имеют смутное представление об армейских потерях. Все из моего взвода, с кем я вместе шёл до спуска были убиты. Кто были остальные погибшие в том бою, мне пришлось выяснять по публикациям. Там встречаются некоторые противоречия, но в целом картина такая. Погибли пять офицеров группы «Каскад-1»: майор Владимир Кузьмин, капитан Александр Пунтус, капитан Юрий Чечков, капитан Александр Гриболев, старший лейтенант Александр Петрунин. Из «Кобальта» погибло два офицера: капитан Виктор Юртов и старший лейтенант Пётр Русаков. У последнего были прострелены ноги, и он подорвал себя гранатой, когда к нему подошли душманы. У афганских сотрудников госбезопасности ХАД тоже были потери, вроде бы один убит и несколько ранено. Сам видел, как афганцы вели под руки подстреленного молодого парнишку, ещё недавно ловко бежавшего по горам.

     Таким образом, наши безвозвратные потери составили 12 человек и почти все офицеры от старшего лейтенанта до майора, принадлежавшие к элитным подразделениям. Такие случаи крайне редки, последний произошёл во время трагедии в школе Беслана, когда офицеры гибли, спасая детей.

   Потери в том бою могли быть и больше, если бы не героические действия капитана МВД Михаил Ивановича Исакова, который был последним оставшимся наверху живым. Он не побежал вниз по простреливаемой тропе, а забился в небольшую расщелину в скале и из укрытия всю ночь вёл огонь, не давая душманам продвинуться по тропе вниз. Они стреляли по нему, бросали гранаты, а потом камни, но так и не смогли зацепить. Любая попытка их продвижения по тропе пресекалась огнём. Исаков не дал душманам добраться до тел погибших, лежащих рядом и ниже, и позволил батальону оторваться от преследования. Ночью несколько душманов с помощью верёвок и небольших лестниц попытались спуститься по скале на тропу ниже Исакова. Обнаружив их, капитан автоматным огнём одних уничтожил, других вынудил отступить. После этого душманы больше не пытались продвинуться по тропе.

    Ночью, взяв из каждой машины по одному солдату, сформировали разведывательную группу, брали только добровольцев. В нашем БТР сержант сразу же предложил тянуть жребий, который достался мне. Группа в солдат 15 собралась у моста. Нас наполняло тревожное противоречивое чувство. Понимали, что нужно идти на помощь, но в то же время тревожило, что наверху поджидает смерть. Возглавивший нас лейтенант выглядел неожиданно бодрым и уверенным. Его настроение передалось и нам. Осторожно, вслушиваясь в ночь, мы стали подниматься по тропе. Видимость была плохой и в любой момент могли столкнуться с душманами. Мы прошли половину пути до вершины, когда услышали движение наверху. Залегли, изготовились к бою и окликнули…. Это оказались несколько наших солдат и два раненых спецназовца. Они с трудом и очень медленно спускались вниз. Несколько солдат из нашей группы сопроводили раненых вниз. Мы же около получаса сидели, вслушиваясь и всматриваясь в темноту. Встретившиеся сказали нам, что они последние и наверху никого из живых нет. Ещё они сказали, что слышали как душманы громко и весело отмечали свою победу, пели песни. Лейтенант после долгих размышлений не стал рисковать людьми и приказал возвращаться. Как оказалось, мы не дошли до М.И. Исакова всего нескольких сотен метров. Он слышал нас, но себя не обозначил, опасаясь, что это могут быть душманы.

   Утром он сам спустился вниз, солдаты помогли ему перейти мост. Я видел, как этот богатырь горько плакал.

    Утром 21 октября батальон пошел в горы. Участвовавшие в ночной разведке были оставлены на дороге у техники. Пока мы ждали, к нам подъехала афганская военная колонна, красивый щеголеватый молодой офицер весело и дружелюбно начал общаться с нами. Мы же угрюмо всматривались в горы и почти ничего не отвечали. Потом водитель БТР украинец предложил надоедливому офицеру поесть сало. Не поняв причины такого нашего настроения, афганцы уехали.

    Наверху по нашим бойцам сделали несколько выстрелов, но в целом удалось беспрепятственно эвакуировать погибших. Рядом с нашими погибшими лежали убитые душманы. Как уже писал выше, душманы обычно не оставляли ни убитых ни раненых. Унести своих убитых им не дал М.И. Исаков. Бойцы опознали в одном из погибших афганца, тепло приветствовавшего нас вчера.

    Утром командир «Каскад-1» полковник А.И. Лазаренко «посетил штаб расположенной под Кабулом дивизии, и ее комдив доложил ему…, что войсковой разведкой получены сведения о том, что в Шиваках душманы празднуют победу над русскими и устроили большой митинг. Комдив сказал, что дивизионы гаубиц и «Градов» готовы к акции возмездия. Александр Иванович вспомнил погибшего Александра Пунтуса, тела его убитых товарищей, цинковые гробы и приказал открыть огонь по Шивакам. Шквальным огнем кишлак был стерт с лица земли.

    Потом, много лет спустя, вспоминая эту акцию, Лазаренко говорил: «Если бы сегодня пришлось принимать такое решение, я бы тоже принял его без колебаний».

    Когда мы выехали из ущелья с телами погибших товарищей на броне, молча наблюдали, как с рёвом в небо летели реактивные снаряды, по Шиваки работало несколько установок «Град». По словам М.И. Исакова огневой налёт был произведён в половине восьмого утра.

    В публикациях утверждается и сам Михаил Иванович отмечает, что артиллерийским ударом банда была уничтожена. Может быть он знает больше об этом и в его словах истина, однако сомневаюсь, что огневой налёт, сравнявший кишлак с землёй, накрыл банду, она должна была уйти ещё затемно, выставив заслон из 3-5 боевиков. Они и произвели несколько выстрелов утром, как только увидели поднимающихся русских солдат. Моджахеды действовали умело и слаженно и должны были предполагать, что при дневном свете против них применят вертолёты и артиллерию. Их отряды отличались мобильностью, что снижало уязвимость. Жители кишлака, скорее всего, тоже переждали «акт возмездия» где-то в стороне, а потом вернулись на своё пепелище. В Интернете обнаружил материал о столкновении возле этого кишлака наших солдат и моджахедов через несколько лет после описанных событий. При этом кишлак упоминался как жилой.

    После этой трагедии руководство КГБ приняло решение, запрещающее непосредственное участие «Каскада» в боевых операциях.

    Вскоре Михаилу Ивановичу Исакову было присвоено звание Героя Советского Союза. Погибших посмертно наградили орденами Красной Звезды или Красного Знамени. Почему-то только Петю Маркелова не отметили ничем, наверное лимит на награды был исчерпан. Обидно, конечно, что «подвиг» утонувших по-пьяни посмертно удостаивался орденов, а настоящему геройскому парню пожалели даже скромной награды. Он схоронен в деревне Коршанга-Шигали Дрожжановского района Республики Татарстан и его родные могут даже не знать об обстоятельствах героической гибели Пети.

    Каскадовцы винили в произошедшем какого-то майора Еропкина, но вина была только в том, что он послал спецназовцев к этому кишлаку, поверив непроверенным разведданным. Полагаю, что основная ответственность за трагедию ложится на замещавшем комбата майоре, имени которого, к сожалению, не помню. Он не организовал разведку, не оставил охрану у тропы, повёл батальон по той же дороге, по которой поднялись в горы, не выставил боевое охранение, растерялся и струсил в начале боя и потерял управление, не предпринял никаких решительных мер, чтобы изменить ход боя. Этот подъём воспринимался как лёгкая прогулка, в горы даже не поднимали минометы и АГС-17. После боя этого майора я больше уже не видел, вероятно, командование сделало соответствующие выводы.

    Тогда, как и все, я был зол на душманов и хотел убить всех, кто был там в кишлаке. Сейчас вспоминаю эту трагедию хотя и с печалью, но спокойно. Всё было по-честному – на войне как на войне. Душманы в тот раз оказались успешнее и счастливее нас. В других случаях попавшие под наши автоматы партизаны тоже не оставались живыми. За что их осуждать – они защищали свою Родину, умирали за свои скалы и пустыни, а для нас эта война была чужой. Мы пытались навязать афганцам чуждый им образ жизни.

   Бой под кишлаком Шиваки примечателен не только из-за самых больших потерь советского спецназа в Афганистане, но в не меньшей мере тем, что там был совершён наиболее ценимый издревле нашим народом подвиг самопожертвования, когда офицеры и солдаты отдали свои жизни «за други своя», поднявшись до высшего проявления героизма. В российской военной истории события, связанные с поражением и героической гибелью бойцов, всегда сохранялись в народной памяти, и эти жертвы не были напрасными, становясь первым шагом и платой на пути к победе, которую всегда приходилось добывать высокой ценой.

     Вернувшись в расположение полка, пытался обратиться к врачам и просил сделать несколько уколов бицеллина, чтобы поправить здоровье, но они ответили, что нужно ехать в кабульский госпиталь на обследование. Между тем, отъезжающую в госпиталь санитарную машину штурмовало столько реальных и мнимых больных, что принимать этот «бой» мне совершенно не захотелось. В ноябре в очередном рейде в район Гардеза командир роты перед уходом в горы по моей просьбе оставил меня у БТРов. Там все равно нужно было кого-то выставлять в охранение – технику без охраны не оставляли. Солдаты не восприняли мои действия как уклонение от службы, отнеслись с пониманием.

    В декабре был ещё один поход в Панджшер. Наш взвод в это время сопровождал колонну в Гардез и к началу операции не успел вернуться. Мы пытались догнать рейдовую группу до Чарикара, но войска уже втянулись в ущелье. Мы получили приказ прибыть в Баграм и сопровождать колонны между Кабулом и Баграмом с отъезжающими домой дембелями и прибывающим молодым пополнением.

    Тем временем наша неполная рота участвовала в жестоких боях в Панджшерском ущелье. 18 декабря отделение из 6 солдат атаковали 20 переодетых в советскую форму душманов с АКМами. Обмундирование не имело знаков различия, а на ногах у них были калоши и все с бородами. Занятие высоты стоило им пятерых погибших, у нас был убит Сергей Черников из Симферополя. Он застрелил двоих, а потом его ранили и добили. Бойцы видели, как он махал руками и просил не добивать, но был убит выстрелом в голову. Несколько солдат получили лёгкие ранения. Ребят поразило, что душманы совершенно ничего не боялись, не прятались от пуль, смеясь, в полный рост шли в атаку. Прошитый очередью душман падал, хохоча. Это сильно подействовало на психику, деморализовало наших солдат. Секрет фанатизма и неустрашимости, как поняли потом, был в наркотиках. Гибель С.Е. Черникова в «Книге Памяти» отнесена к последствию миномётного обстрела. Представлявшие его заслуженно к награждению орденом Красной Звезды не знали обстоятельств гибели и сочинили сами, что он будто бы выносил раненого товарища и был посечён осколками. В тот злополучный вечер наша рота ещё два раза занимала эту высоту, принуждая душманов отступить, и скатывалась с неё атакованная превосходящими силами мятежников. Ночь разделила воюющих.

    Тогда же 23 декабря в Панджшере у кишлака Базарах от пули снайпера погиб наш сослуживец кореец рядовой Владимир Маратович Ким. Абд ал-Хафиз Мансур искажённо написал, что во время Третьего Панджшера русские и правительственные войска потеряли 450 человек, моджахеды только 15. В ходе этой операции советские войска действительно столкнулись с ожесточённым сопротивлением. Солдаты роты рассказывали об интенсивном минировании и обстреле колонны при выходе из ущелья, мы рассматривали повреждения на технике. Ахмад Шах Масуд был достойным противником, воевать с ним приходилось нелегко.

    В январе 1981 года сходили в последний рейд в Тогапское ущелье, потом мы уже в рейдах не участвовали. В дальнейшем занимались охраной объектов и участков дорог, сопровождением колон и локальными операциями в кишлаках в зонах ответственности.

    Нагрузки уменьшились, и проблема со здоровьем разрешилась сама собой. В горах нужна сила, молодость и здоровье.

    В мае 1981 г. участвовали в совместной операции в районе кишлака Мирбачакот и Карабаг. Наша задача была с шумом войти в кишлак и вынудить душманов к отступлению. На направлениях возможного отхода их уже ждал в засадах спецназ. Крича и стреляя, мы вместе с танками вошли в кишлак. Иногда по нам стреляли, но, как и задумывалось, душманы, не принимая боя, покидали кишлак. Однако, нарвавшись на засады и понеся потери, они стали метаться в западне и оказывать нам уже заметное сопротивление. Когда нас обстреляли из-за дувала, танк разрушил глиняный забор и въехал в виноградник. Мы, простреливая во все стороны, бежали за танком, и я вспоминал похожий эпизод из фильма «Отец солдата», но ситуация была другой, здесь был бой.

    Когда переходили лужайку, по нам опять из-за дувала моджахед стал стрелять из автомата. Остальные солдаты взвода вернулись к деревьям, нам же с замполитом роты бежать туда было далеко. Мы легли на землю и, маскируясь высокой травой, поползли в мёртвое пространство у дувала, впереди я, за мной старший лейтенант. Душман выпустил по нам очередь и убежал. Замполита тогда очень впечатлило, как пули вскопали землю между моими ботинками и его головой. Я же в пылу боя даже не заметил этого. В том же бою при перезарядке автомата один из солдат неосторожно произвёл короткую очередь по сидящим напротив него бойцам. На счастье против него как раз никого не было и пули ушли под гусеницы танка.

    Однажды летом 1981 г. на Джелалабадской дороге восточнее Сароби трое солдат нашей роты остановили автобус и решили доехать до соседнего поста, это несколько километров. В том же автобусе ехали трое душманов. Между постами они остановили автобус и вышли. Один из бойцов заметил у пассажира под одеждой оружие. Солдаты выскочили из автобуса и попытались пленить душманов. Те были настороже и, бросив гранату, стали стрелять и убегать. Бойцы застрелили одного, другой был ранен и залёг в камнях на горке, куда он успел добежать, его потом расстрелял подошедший БТР из крупнокалиберного пулемёта, третий заскочил в автобус и, угрожая оружием водителю, приказал ехать. В автобусе было много пассажиров – женщин, детей, и наши солдаты стрелять по нему не стали.

    С другой ротой произошёл такой случай. На посту на дороге в районе Джелалабада в 1981 г. узнали, что душманы грабят афганские машины между постами. Несколько бойцов, накрутив на голову подобие чалмы, сели в афганские машины и поехали, на отдалении за ними следовал БТР. Афганские водители нервничали и их пришлось заменить. Душманы остановили машины и из них стали выскакивать советские солдаты. Душманы в ужасе закричали: «Шурави!» и, даже не думая сопротивляться, стали разбегаться. Уйти удалось немногим.

    Вообще много было случаев, когда была возможность погибнуть, но всякий раз что-то спасало. Летом 1980-го в нескольких метрах от меня упала граната. Они взрываются через 3,2-4,2 секунды после срабатывания запала, то есть после броска секунд через 5. Всё происходило, как в замедленном кино. Я увидел летящую гранату РГД-5 и услышал характерный щелчок, после которого начал гореть пороховой замедлитель. И вот она упала рядом. Мне сзади закричали, чтобы я ложился, но граната лежала пугающе близко. Побежал назад, чётко контролируя время до взрыва. За доли секунды до него упал на землю. Вспышка и хлопок, осколки и камешки прошуршали справа и слева. Сразу же вскочил, разбежался и метнул в овраг свою гранату, которая всё это время с выдернутой чекой была зажата в руке. Однажды в ноябре 1980 г. сел в БТР при выходе в рейд, но командир роты приказал остаться в полку дежурным. В тот БТР и в то место, где должен был находиться я, попала граната из гранатомёта. Летом 1981 года, когда вновь оставили на посту, БТР подорвался на мине. В одном кишлаке увидел стряпавшую пирожки женщину, один она подала мне. Знал, что ни брать, ни есть нельзя, но был голоден и взял и съел. Пирожок оказался отравленным. Меня вывернуло всего наизнанку, но остался жив.

    Афганцы не всегда враждебно относились к нам. Однажды в Тогапском ущелья я задержался во дворе дома и когда вышел на улицу увидел, что солдаты ушли. Меня охватила некоторая паника, вскинул автомат и стал озираться по сторонам. Две немолодые женщины показали верное направление, и я вскоре нагнал своих. Несколько раз оказывался на минном поле. Один раз, увидев мины, мы осторожно с него вышли, в другом случае прошли через поле, даже не зная о минах. Происходило немало иных опасных случаев.

    В конечном счёте, зря мы ввязались в эту войну, потеряли своих 15 тысяч, погиб миллион афганцев (это из 16 миллионов населения страны). Режим НДПА держался в основном на наших штыках, советское присутствие стимулировало иждивенческие настроения. Контингент у нас был ограниченный, а помощь неограниченная, но это не пошло на пользу афганскому народу. Следовало помочь им самим решить их собственные проблемы, а не решать за них. 

   Жалко этот вечно воюющий народ, мир на афганскую землю придёт не скоро.

V. Дорога с войны

    В ноябре 1981 г. незадолго перед увольнением, когда погибать особенно не хотелось, ложился спать с автоматом. Мы тогда контролировали участок дороги в горах между Сароби и Джелалабадом и жили в самодельном каменном доме. У входа всегда ночью горел светильник, и я просыпался, если кто-то входил, и был готов открыть огонь прямо с кровати.

    Не увольняли очень долго. 28 сентября 1981 г. вышел приказ об увольнении с 1 октября выслуживших свой срок воинов, но мы служили и октябрь, и половину ноября. При этом успел погибнуть солдат нашего призыва Батыр Тачмурадович Иламанов. Только 19 ноября нас собрали и отправили в Кабул на БТРах. Мы ехали с восторгом и в Кабуле распрощались с оружьем. Вместо отправки нас поставили на так называемый «дембельский аккорд». Желание работать совсем отсутствовало, какой аккорд, когда Новый год не за горами. Без энтузиазма строили полковой туалет, и каменный забор вокруг части. Обратил внимание тогда на то, что, если в 1980 г. нас афганские мальчишки приветствовали, то теперь, когда мы ехали за камнем по окраинам Кабула, кидали камнями, правда, издали с недолетом. Это был показатель изменений в отношении к советским. Однажды мы в ответ кинули оранжевый дым обозначения своих, применяется для предотвращения стрельбы по своим. Он упал в кучу подростков, и они смешно запрыгали. Дым не опасен, но пацаны этого не знали, поэтому сильно перепугались, мы же дружно посмеялись. Больше по нашей машине камнями не кидали. Афганские дети, даже девочки, могли стрелять и бросать гранаты и устанавливать мины, это всегда приходилось помнить, такое происходило и с нашей ротой. Как-то спросил у студентов: «Педагогично ли стрелять в ребёнка, который в тебя целится из оружия?» Студенты-педагоги ответили, что необходимо поговорить с ребёнком, объяснить, что так делать нельзя. Как это всё наивно звучит. В боевых условиях линия поведения должна быть определена заранее. Чуть замешкается солдат, мелькнет мысль о гуманизме - и всё, юный моджахед отправит такого гуманиста с этого света на тот. К счастью, сам в такую ситуацию не попадал, и выбирать не довелось. Хотя приходилось грозить оружием слишком навязчивым подросткам.

    В Кабуле выяснилось, что мой военный билет не взяли, пришлось вернуться в роту, уехал с автоколонной на машине с парнем из Казани. У них на стекле были таблички с названиями городов, так искали земляков. Молодой татарский паренёк принял меня хорошо, как земляка, и довёз до поста нашего взвода. Там я задержался, так как не хотел таскать камни в Кабуле. Вскоре меня из армии… выгнали. Пришел взводный с ротным и мне сказали, чтобы уезжал, всё, моя служба закончилась. С попутной колонной вернулся в Кабул. Через несколько дней стало известно, что президент Афганистана Бабрак Кармаль хочет посетить наш полк. Солдатам полка выдали новую форму, а нас заставили работать круглые сутки до глубокой ночи. Потом мы спешно мылись в маленькой баньке, сделанной в землянке. Её построили какие-то солдаты, а мы сломали дверь, подогнали водовозку и натопили, а потом по 5 минут на человека быстро мылись. Рано утром 10 декабря, получив документы об увольнении в запас, уехали на аэродром. Улетел в Союз только на следующий день к вечеру, так как самолётов на всех не хватило. Спали на пересыльном пункте на голых сетках, чтобы не подхватить вшей с матрасов. Они не живут на теле и поэтому называются бельевыми. После того, как мы сняли всё старое обмундирование и переоделись в «дембельское», уже не прикасались ни к каким тряпкам.

    Закончилась военная служба 11 декабря 1981 г. Ту-154 поднял нас в небо и мы в последний раз окинули взглядом ставшие привычными нам горы Гиндукуша.

    Никаких трофеев с войны не привёз, даже накопленные за службу чеки Внешпосылторга, которые нам выдавали, чуть не отобрали перед посадкой в самолёт. Офицеры нашли у меня 160 чеков и, кивая многозначительно, говорили: знаем, мол, как вы деньги на дорогах добываете. Предчувствуя, что сейчас отберут, спокойно сказал, что на ефрейторской должности получал 11,50 чеками ежемесячно, умножил на 22 месяца службы в Афганистане, назвал сумму. Офицеры сказали, что только дипломат стоит 30 чеков и уже получается 190, а ещё нужно посмотреть в дипломат, там, наверное, ещё есть что-то дорогостоящее. В нём они ничего ценного не обнаружили и разочарованно отошли. Пришлось оставить и фляжку, которая спасала от жажды, и последний патрон, который держал для себя и всегда носил с собой. К счастью, воспользоваться им не довелось.

    Боевых наград нет. Поначалу в Афганистане мало награждали, как в 1941-м. Перед увольнением из армии был представлен к знаку ЦК ВЛКСМ «Воинская доблесть», но так и не получил, наверное, кто-то другой носит. Такое случалось. Солдат Игорь Будковский, однажды проходя возле палатки, услышал, как два штабных офицера делили медали, присланные из Союза: «У тебя уже «За боевые заслуги есть», вот тебе «За отвагу»… Как-то, раз мы сходили в «прогулочный» рейд, так называли боевые выходы, в которых совсем или почти не происходило столкновений с противником – покатаемся, полазим по горам - и всё. В тот раз вместо замполита батальона Л. Агабекова, почему-то оставшегося в полку, в рейд с нами пошел начальник клуба, которому это было совсем не обязательно. В том рейде мы вражеского выстрела не слышали, но по возвращении зав. клубом получил Красную Звезду. У нас с роты живых никого не наградили, сама жизнь стала нам наградой. Потом был награждён юбилейными медалями «70 лет Вооружённых сил СССР», «15 лет вывода советских войск из Афганистана», медалью «Воину-интернационалисту СССР», афганской медалью «От благодарного афганского народа».

    В Йошкар-Олу приехал 21 декабря 1981 года. Шёл с вокзала пешком, мама была дома одна и собиралась на работу. Сначала меня не узнала и спросила: «Вам кого»? На следующий день встал на военный учёт и зашёл по пути в Марийский университет, а ещё через день начал обучение на подготовительном отделении историко-филологического факультета. Помогла поступить служба в «горячей точке». Уровень остаточных знаний значительно упал за время службы, особенно по языкам, но упорные занятия и помощь наших замечательных преподавателей помогли успешно подготовиться, сдать экзамены и поступить на историческое отделение.

    Учёба была интересной: лекции, семинары и конференции, археологические экспедиции, студенческие строительные отряды, первая любовь и многое другое. Два самых ярких воспоминания остаются на всю жизнь – боевая юность и студенческая молодость.

    В 1987 году закончил университет, работал сельским учителем, затем в пединституте ассистентом, обучался в аспирантуре и докторантуре в Москве, защитил две диссертации, стал, в конце концов, профессором. Считаю, что не прогадал, быть учёным историком мне нравится. Часто думаю о том, что тогда в горах Гиндукуша Судьба много раз сберегала меня, чтобы я смог выполнить своё предназначение. Надеюсь, что моя преподавательская работа и вклад в научные исследования будут оправданием последующей жизни, соразмерной платой за неё.

    В то время много говорили об «интернациональном долге» и «помощи борющемуся афганскому народу», потом стали осуждать ввод советских войск, считать это ошибкой, но не должен ставиться под сомнение героизм и самоотверженность, которую проявили там, на чужой земле, наши ребята. Мы искренне хотели помочь афганцам наладить мирную жизнь. Несмотря ни на что, Афганистан мне вспоминается по-доброму.