… про Брежневскую тёплую дружбу между СССР и Афганистаном. И про цветы нашим солдатам - "там" и "тогда". Из первых уст.

Часть 1

""Ночью с боку пищевого склада оторвали несколько досок - украли ящик консервированного мяса. Консервы спрятали в машине третьего звена моего отделения. В пекарню хлеба посланный посыльный приносит пару буханок свежеиспечённого форменного хлеба. Всё это добро готовимся "усвоить" на следующий день, во время операции, когда будем стоять в окружении. Всё оставшееся время волнуемся, чтоб нас невыгнали бы в горы и не испортили нам праздник.

Перед выездом командира машины сержанта Остроухова сажаю в свою машину, а сам занимаю его место - в его машине сложенны мясо, хлеб и лук. В экипаж вливаются ещё четыре "дембеля", "молодых" усадив в свои машины. Выезжаем в Махмуд-Раки. Окружаем аул без проишествий. "Молодые" делают чай и мы по человечески поели. Свою "парашу" сморщив носы, рыгая мясом и луком, отдаём другим, которые, ничего не понимая, потягивают плечами.

Ближе к вечеру формируется колонна: как всегда, афганцы на броне (церандой и т.п.-примеч. моё). Едем назад.

В башны нашей машины устраивается начальник штаба батальона, который по радиоэфиру управляет движением колонны. Но где то впереди получается пробка и колонна останавливается. Остановка без причины - нарушение инструкции, и начальник штаба бежит обматерить "пробников".

Я взбираюсь в башню. Люк открыт и в него засовывает свои ноги "союзник".

-"Буру, буру! (Иди, иди!), - кричу ему, чтоб вытащил ноги, а он бьёт себя в грудь, говоря "Командор батальон". Я начал матерится, обьясняя, что мне наплевать, что он - "Командор батальон", готовясь вообще сбросить его с башни, но около пулемётов сидящие мужыки, через внутреннюю связь передали:

- "Смотри, что то не ясно, что то не то - все кантины закрыты..."

Оглядываюсь вокруг. И действительно, все магазинчики закрыты, хотя обычно они весь день открыты. С утра, до вечера. Через оптический прицел увидел горстку местных, которые стояли возле первых домов аула и почему-то улыбались. Странно, они обычно шьют от одного от кантина, до кантина, не столько покупая, сколько разговаривая, а сейчас стоят толпой...

Тем временем "командор батальон" протянул мне пачку кислых пакистанских цигарет. Цигарет взял, и он начал просится во внутрь...Показал, что ноги может держать, а в башне нет места. Начал крутить башню, внимательно разведуя каждую мелоч. Колона тронулась.

Вьехали в Махмуд-Раки.

Вдруг - сильная стрельба. Мой "командор батальон" вскрикнул. Поднимаю голову вверх. В люке его нет, только болтаются ноги. "Готов", - сообразил. "Опрокинулся назад, а ноги недают упасть с машины". Его автомат АКМС, который был положен поперёк люка, взял во внутрь, а ноги вытолкнул на ружу. К люку подбежали союзники вытаращенными от ужаса глазами, просятся внутрь, но я без разговоров захлопнул люк - инструкция. Эфир роты полон приказов, рапортов, просьб и разрешений открыть огонь. Ушами слушаю эфира, глазами ищю целей. С обейх сторон дороги - кантины, и я стреляю из пулемёта в них. Кумулятивным снарядом стрелять не могу, магазины всего в нескольких метрах от машины. Осколки зацепят союзников. В эфире сообщение - подбита машина второго отделения - двое погибших, несколько раненных. Командир роты указывает, что какая машина должна делать: одни огнём прикрывают, другие - вытаскивают раненных, погибших, цепляем подбитый танк. Никакой паники нет, все работаем по указаниям. Из страха одичавшие афганские солдаты. Огонь пулемётов и автоматов их косит как яблоки, им нет где спрятатся - магазины и дома закрыты, под броню не пускаем - инструкция, кроме того, колонна двигается вперёд, отстать от неё тоже нельзя. Они бегают как крысы в горящем корабле, поддаваясь в сознании закодированным животным инстинктам, вбиваются в кучи, буддто бы в них легче защитятся от врага. А душманам только легче - они длинными очередями стреляют в эти стаи. Многие падают с машин. Одни раненные, другие погибшие. Другие лежат просто в колеях машин и мы их давим гусеницами, потому что остановится не можем - остановим всю колонну, а лежащего обьехать, значит, выехать из колеи и может быть наехать на мину. А ради них рисковать нет никакой надобности - сегодня они воюют за нас, а завтра - за душманов.

А врагов невидно, видимо, сидят в заранее подготовленных позициях и бьют по нам. Наша колонна плюёт огонь во все подозрительные места. В эфире звучит сообщение - подбит БТР другой роты. Оглашаются опасные зоны, коротко перечисляется - гранатомёт, пулемёт, зоны интенсивного обстрела. Опять ссобщение - подбита моя штатная машина, в которую утром послал сержанта Остроухова. Приказ: в переди ехавшей машине брать её на буксир и оказать помощчь. Через триплексы оглядываюсь во все стороны. Оказывается, что мы стоим впереди подбитой, незаметив, что она остановилась, мы уехали в перёд. По внутренней связи рассказываю ситуацию. Вглядываемся в друг друга. Нас пятеро - все "дембеля", все друзья. В машине должны остатся минимум двое - один в башне и водитель механик. Знаем, что такое смерть, шансы у всех равные. Механик Перепёлкин управляет машиной идущей задним ходом, я коректирую, чтоб невыехали из колеи. Приближаемся к подбитой машине. Это дополнительный шанс получить из гранатомёта, это - опасная зона, которую наша машина уже проезжала....

-"Господи, Помоги!", - выговорил кто то. -"Пойдём, мужыки...Ведь неоставим наших!"

"Пйду и я, - подумал. Ведь там - и Сёмка, Мальцев, Остахин и другие мои мужыки". Но нам ещё не приблизившись, вопреки инструкциям, подбитую машину обогнал какой то БТР. Мужыки из него сразу зацепили буксирные тросы, Мы подьехав, остановились, хотели помочь перенести раненных в БТР. Они начали мохать руками, чтоб поехали в перёд. Черех люк вылез механик и махал рукой, чтоб убирались. Бежа и прыгая в люки едущей машины понимали, что дело времени, когда второй снаряд попадёт - первый чуть чуть задел сужающуюся переднюю часть БТР-а. Мы должны поспешить..."

Часть 2

"Чуть успел занят место в башне, и соеденить вилки связи, как услышал вызов. Около поворота дороги, это недалеко в переди, подбиты две машины. Рванули в перёд. В повороте стояла машина командира роты, соскочившая с гусеницы.Механик Кафеятулов и два других солдата маялись с гусеницей. Командир роты капитан Чабан, несмотря на сильную стрельбу, чтоб лучше орентироватся открыл люк и высунувшийся до пояса на ружу, по радио связи отдавал указания роте. Подьехали к ним. Открыл люк и спросил, есть ли раненные.

-"Нет, соскочила гусеница, езжай к той машине".

Двинулись дальше. Остановились. Мимо шел сан инструктор роты Страчков.

- "Контуженный?", - крикнул перевесившись через люк, пытаясь переорать рёв мотора.

- "Нет, был у той", - махнул рукой в сторону пдбитой машины.

- "Почему не прячешся?, - опять спрашиваю. Он махнул рукой.

- "Чего тут прятатся!"

- "Откуда стреляют?"

- "Оттовсюду, -кажется пулемёт во втором этаже вон того дома"

Повернул башню в сторону указанного дома и во второй этаж выстрелил два кумулятивных снаряда. Второй этаж затрясся и начал дымить. Было немножко жалко - реклама на здании оповещала, что здесь продаются магнетофоны Сони и Панасоник. Потом пулемётом и несколькими снарядами обстрелял дома в улице. Подьехали к подбитой машине. Рядовой Садаков сидел на машине, на по восточному скресщеных ногах держа окровавленный труп своего друга Гриценки, и не прячась стрелял. Труп был с странно развёрнутыми лопатками, с обоюдной дырой в груди. Садаков был контужен и не хотел отдавать нам труп. Красиво выпросили его, сказав, что повезём его друга в медсанбат. Согласился и начал плакать. В машине сидел Овсенков. Руками вцепившийся в рукоятки пулемёта, между пальцами погасшая цигарета - смерть была мгновенная - снаряд в близ головы пробил дыру и в том месте висящий ящик с пулемётной лентой с патронами вместе с осколками снёс ему всю голову, оставив только одно ухо, а если точнее, разорвал его голову в сотни частей. Механику Гриценке пронзила грудь, а сержанту Воронину как ножом срезало скулу, нос и челюсти. После выстрела противотанкового ружья, неуправляемая машина воткнулась в дерево, гусеницами роя землю. Подбежавшие союзники из люка вытащили раненного Воронина и, когда его спускали в низ, их положили из пулемёта. Ноги Воронина попали между крутящимися гусеницами, которые дробя кости, кружили их. Прибежавший санинструктор вытащил из этой мясорубки ещё живого Воронина, и, незная, с чего начать, не начал перевязки. Наложил тампон бандажа на очень кровоточащую дыру, которая ранше была ртом, но кусок мяса раздробленными и обрубленными конечностями начал задыхатя. Тогда положил его на бок, голоцой в низ, чтоб непритянул в легкие крови. Наложил жгут на ноги, накрыл лицо перевязкой.

-" Уж лучше б ты, мужычёк, не выжил", - позже признался, что пожелал...

Раненных осколками и сержанты Воронина положили в машину. Командир роты приказал везти раненных в временное местонахождение штаба полка. Везти, так везти... Но было одно НО... Надо как то вырватся из этой мясорубки...

Проехали несколько десятков метров, где на одной стороне улицы кончились дома. Остановились. Союзники, как только выбегали из укрытий, их тут же выкашивало. Подьехали к крайнему дому. За углом дома Птица (механик водитель - примеч. моё) поставил машину так, чтоб я мог из орудия, а сидящие впереди - из пулемётов. Тутже начали щупать всё пространство. Кумулятивным снарядом разбил недалеко стоявшую будку, из которой разлетелись кровавые куски мяса, наверное спрятавшегося стрелка, который безнаказанно ложил наших "братьев по оружию". Осколочными снарядами и пулемётами очистили всё пространство. К нам подьехал БТР с раненными и мы на полной скорости рванули в перёд. Я всю дорогу стрелял из орудия и пулемёта. БТР, по сравнению с нашей БМД - немой и слепой, у него нет башни и вооружён лишь двумя пулемётами, потому мы били за двух. Хотя стрелять езжая на высшей передаче воспрещается, от отдачи может отлететь башня, но стрелял как бешенный. Когда приехали на временное местонахождение командования полка, башня была пустая. Я расстрелял все 2000 патронов пулемёта и 40 снарядов орудия. От горящего пороха машина воняла яйцами, голова расскалывалась и болело сердце.

Когда одни, с помощю санитаров вытаскивали раненных, другие из на броне привязанных ящиков патронами и снарядами пополняли комплект амуниции БК. Медики кололи лекарства, заново перевязывали раненных. Мы узпели переговорить со своими. Они рассказали, что когда гранатомётом подбили мою служебную машину, кумулятивная струя вместе с осколками оторвав ногу механику Семёнову, попала в моё место - место командира машины. Мой присланный "молодой" Острухов не погиб, потому что возвращаясь назад, "дембель" рядовой Маричь, выгнал "молодова" в место по хуже - десантный люк, а сам занял сиденье командира машины. И, так наверное захотел судьба - мы с Остроуховым живы, а бедный Маричь с вывернутыми кишками - кумулятивная струя прошла на скозь, прожгла даже спинку сиденья. "Молодой" Остахин осколками ранен в ноги,а Мальцев, о котором я заботился, погиб - выпрыгнув из машины получил пулю. Чертовски было жалко Мальцева. Этот молодой мужчина с телом старика, был обьектом постоянных насмешек из за ревматизма вывернутыми пальцеми, из за слабой, вытиснувшейся фигуры. Все удивлялись, смеялись над ним, водили даже показывать в другие роты, как "Чудо ВДВ", мол, как такой мог попасть служить среди здоровых, силных, отборных мужыков ВДВ. Мальцев молча и никому не жалуясь, терпел все насмешки и издевательства, и боли суставов, пока я не стал "дембелем" и не начал заботится о нём.

Механик Семёнов лежал на носилках и курил. Наверное, начали действовать лекарства, потому что он спокойно показал на оторванную ногу и сказал:

- "Видиш - дембель в Мае - не грусти, дембель пришёл, а Май - нет", - перефразировал популярный дембельский афоризм.

Я пакивал головой, как лошадь, нинаходя слов. слова утешения здесь были ни к месту.

- "Воронина видел? Вот ему неповезло", - пытался зацепится за мысль.

- "Лабус, ты здесь не заливай. Видеш ведь, он уже не жилец....А как мне ехать домой? С такой....чуть не назвал ногой!"

- "Сёма, ты уже едеш, мы одного призыва. Может э поеду, как эти", - показал тукой на разложенных погибших. - "Ведь до дембеля ещё несколько месяцев, ты должен радоватся"....

" Хоть таким бы возвратился домой", хотел сказать, но спазмы закрыли горло. Махнув рукой, ушёл в темноту за машиной и начал выть. Выл без голоса, своим нутром, всё "заливая масло" - никак немог найти ответа, почему так случилось с моей машиной, с хрупким Семёновым, Мальцевым, Маричем, чуствовал себя чем то страшно виноватым... Эти проклятые консервы...."

Z.Stankus "Kaip tampama Albinosais" , стр.196-202

… что сделали с этим Махмуд-Раки.

"Прошла бессонная ночь. На рассвете перед построенным полком, командир полка подполковник Сердюков сказал:

-"Махмуд-Раки, это гнездо мятежников. Уже несколько раз этот перекрёсток обливали своей кровью. Хватит играть...Приказываю. Окружить этот населённый пункт. Стрелять во всё, что шевелится, а танки с булдозерными ножами из этого места сделают широкую дорогу. "

Приказ командира полка был выполнен."

Zigmas Stankus, "Kaip tampama Albinosais", стр. 203

Как погиб друг Зигмаса, Паша...

Часть 1

"Немножко отдохнув, карабкались выше в горы. В паре был с Павелом Шевелёвым, который уже несколько месяцев был моим другом. Я знал о нём всё, он - обо мне. Всё, что можно рассказать в несколько месяцев, во время свободного времени, свободном от занятий. Он рассказывал, что во время "своей молодости" (тобиш - до армии, сейчас мы сейчас мы уже себя чувствовали настоящими мужчинами) , не тра..л ни одной девушки, не пил, не курил, занимался только спортом. Жил только с матерью и сестрой. Отца не имел. Говорил: если погибнет, мать сойдёт с ума. Я над ним дружески подшучивал, говоря:

- "Умреш непотраха..сь", - и чуствовал себя на голову выше его, потому что уже пробовал и женщин, и вина.

Шли рядом оглядываясь. Глаза искали укрытия, а мозг как компьютер обрабатывал информацию, и давал моментальный ответ, куда падать, если начнётся стрельба. И так всё время, день и ночь, без перерыва, как только оказывались за пределами базы. И слух натянут до звона в ушах.

Поднимаясь, через радиостанцию, сообщили, что нас догоняет группа, выносившая раненных к машинам. Приказ "Занять круговую оборону" и мы как куропатки, атакованные ястребом, бросаемся в стороны и залегаем выбрав позиции. Мы натасканные и офицерам не надо указывать, куда кому лучше ложится, сколько высовывать голову из укрытия, что не получить пулю прямо в лоб. Хватает только дать комаду: "Первое отделение - прямо, второе - на право, третье - на лево, ну, а прикрывающая группа без команды занимает оборону, охраняя наш тыл. Тоже самое бывало поднимаясь, после выстрела с верху. Второй пуле настигнуть нас между камнями было уже сложно. А если пуля кого то задевала, надо было подбежать к раненному, вытащить из зоны обстрела, оказать медицинскую помощь, и положив на плащ палатку, вынести. Чаще всего, душманы, ещё называемые "духами", подстреливали одного, а когда хотели выносить, били в кучу. А выносить пытались как можно оперативнее - одни прикрывали, а другие выносили, промедление могло стоить раненному жизни. И небыло такого случая, чтоб мы оставили бы раненного, покрайней мере, пока стихнет обстрел, нас поддержит артилерия или прилетят вертолеты.

Приближались наши, под командованием старшего лейтенанта Прохоренки, который, как и многие "хохолы", был любителем рвать задницу.

Когда присоединившаяся группа отдохнула, двинулись ввысь. Идя, Павел жаловался, что кружится голова, ноги, как будто чужие, в глазах пестрит. Я пропустил его в перёд и идя сзади подшучивал:

- "Скажи, Паша, как старый трахарь, - трах хорошая вещь, или нет?"

Он грустно хохотал, говоря, что болит голова и идёт, как вытрах...ый. Предложил сказать об этом командиру роты, но он только махнул рукой:

- "Неужели этот дурак поймёт! Всё время пытается возле себя иметь побольше телохранителей. Жопу рванул, когда брал афганскую батарею, получил медаль, ордин, а теперь сука хочет ещё и звёздочки!"

Некоторое время шли молча... Вдруг он заговорил:

- "Слушай, если я погибну... напиши матери, как здесь всё по настоящему, всю правду, что как было и что мы здесь делали. А то это сранное официальное оповещение "Ваш сын погиб при исполнении служебных обязанностей" ничего конкретного не говорит. Такое оповещение родители получают и после того, как их сын застрелился, повесился. А мы ведь с честью погибаем.

- "Закрой свой я...ник, а то получиш по нему, ещё накаркаеш!", - крикнул ему.

Достигли верх склона горы.

После команды "Привал" (короткая передышка, заняли круговую оборону, и прикрывали восхождение тыл прикрывавшей контрольной групы. Внизу была зелёнка из деревьев и кустов, которая выливалась цельную зелень, которую местами пронзали красные пятна аулов.

Взгляд зацепился за пятью точками, на склоне к нам поднимавшейся горы, от аула. Лучше вглядевшись понял, что это головы с чалмами. Приподнял автомат вверх, значит "Внимание!", и все разговоры, хоть и шопотом, утихли, все сосредоточили внимание. Гестами рук показал вниз. Несколько наших поменяли позицию, прицелились и замерли. Надо было только махнуть рукой, и в чалмах появились бы дырочки. Я лёжа отодвинулся немножко назад и поднявшись побежал рапортовать Прохоренке, чтоб разрешил стрелять. Но старший лейтенант Прохоренка сам решил оценить ситуацию, но, оглядев всё ещё ничего неподозревающие чалмы, дал приказ "Подниматся и вперёд!". Я пытался протестовать, но он мне приказал отставить все разговоры и всем в перёд. Как только поднялись, чалмы исчезли. Шли с досады стиснув скулы...

Через 60-70 метров, когда достигли совершенно лысый, без больших камней, склон, нас обстреляли с низу. Попадали кто куда и открыли беглый огонь.

Как только послышался первый выстрел, мы с рядовым Женей Жуковым запали пон небольшой камень. Склон был крутой и камень нас почти не прикрывал. Немножко приподняв голову, начал оглядыватся укрытия по лучше. Женя прошептал:

- "Не двигайся. Может подумают, что и мы - камни".

- "Пошёл ты, дурак, эти горы они знают лучше, чем ты свои яйца", - ответил и заметил, как в метрах 15-20, часть наших, удобно расположившеяся за большими камнями, машут нам и показывают на автоматы - значит, прикроют. Осталось только пробежать те 20 метров.

-" Я срываюсь, через несколько секунд срывайся и ты, но только через несколько секунд, считай до четырех", - и, оттолкнувшись всеми четермя, зигзагами побежал. Как только оттулкнулся, послышалась новая, более частая стрельба. Пули падали перед ногами, по бокам, но всё мимо... Вдруг меня оставили в покое - начали "ловить" Женю. Это всё чувствуеш всем телом. Наши как бешенные жарили в низ, и мы один за другим, достигли их.

Мужыки начали смеятся, шлепали по плечам, другие около задницы трогали комбинезон, неоказалось ли там чего нибудь лишнего. и зажав носы дули - мол, обосравшийся, а мы глотая воздух смеялись:

-"Еле еле... Чуть пронесло".

Так "собрали" всю роту возле этой груды камней. Камни торчали после того, как текущая горная вода вымыла песок. Увидев Пашу, перебежал к нему. Дружески пободались локтями.

-"Видеш?", - спросил. - "Чуть не пришлось тебе моим писать. Как бы вынесли?..И как ты здесь оказался, ведь шли вместе?"

-"Я и сам не знаю. Начал тебя искать уже когда лежал между камнями"...

Через приёмник "Звёздочка", а они были у всех сержантов, послышался приказ старшего лейтенанта Прохоренки:

-"Перебежками в низ"

Команду громко повторил и от себя добавил:

-"Сука этот Прохор, вечно трясётся как собака, сняли бы этих пятерых, не надо было бы своими задницами рисковать".

Находящиеся ниже всего сорвались из укрытия камней, мы прикрывали их длинными автоматными и пулемётными очередями, пока они достигли другой камень. Теперь уже вся рота, поделившаяся на мелкие групы, которые прикрывали друг друга, спускалась без каких либо команд офицеров, разговаривая только знаками.

-"Пашка, я срываюсь - ты прикрывай. Махну рукой - беги!", - крикнул.

Он одобряя кивнул головой.

Оттулкнувшись всеми четермя, я побежал к заранее приглянувшемуся камню. Судя по звуку вустрелов, внизу стреляли двое из М-16 и ППШ. Особенно метко били из М-16. Как только высунулся из под камня, в него ударили и визжя соскользили несколько пуль. Махнул рукой и короткими очередями начал щупать в низу находяшуюся тень деревьев. Стреляя краем глаза видел, как мчится Пашка. Запыхавшись он упал рядом со мной, глотая воздух:

-"Дурак, тебе жить надоело?! Почему бежиш по прямой, как хряк к свинье? Хочешь, чтоб "замочили"?

Он махнул рукой, послал меня "на три буквы" и сказал, что и так, он чуть живой.

Часть 2

Другая перебежка была длиннее. Вокруг стреляли, но мозг фиксировал лиш выстрелы снизу, а звук выстрелов наших АКС-74, как будто фон, и не козалось, что и наше оружие сеет смерть.

Пнул Пашку локтем - мол, готовся, буду срыватся от рядом находящегося камня, потому, что нас уже "пасли", а повалится, а потом снова поднятся, значит заработать орден Красной Звезды, дырку для престёгивания которого, сделают в низу находящиея душманы. Орден гарантирован, правда, посмертно.

Вытянув руки вперёд с автоматом, боком скатился за показанный камень, и вперёд. Как только выпрыгнул, опять несколько пуль попали в камень, за которым лежали вместе с Пашкой.

-"В этот раз обь..ал", - промкнуло в голове, со всего здоровья, сколько имел, бежал болшыми и меншеми зигзагами в низ. Последние метры буквально пролетел и ударился шлемом в камень. Нещмножко охмелел, задел руки, но был довольным. Посмотрел жерез одну сторону камня, другую. Выбрал по удобнее. "Чем мы им так понравились?", - промкнуло в голове, пока глазами искал, где эти суки засели.

Махнул Пашке и начал стрелять. Вдруг крик, я всё стреляю, слышу стон. Пашки нет. Обернувшись вижу его лежащим...

-"Ползи сюда!", - крикнул, но он только покачал головой. Вставил новую обойму патронов.

-"Всё", - сказал в полголоса. "В гору - это не в подножие.

Спускатся было очень тяжело, а подниматся под таким обстрелом - "аминь"... Поматерился, Прохор что то кричал через приёмник. Снял наушник, засунул за пазуху, и сорвался вверх. Ноги скользили, толкая вымытый песок, а пули "ложились" по бокам, ногам, рукам/ чувствовал их горячию жару, но всеми четверёнками цеплялся в перёд. "Уж лучше уж сразу, почему мучают", - ползли мысли в голову. Пашку достал за менше минуты, а казалось, будто прошел час, или совсем время остановилось. Схватил за ремень поясницы одной рукой, а другими тремя конечностями цеплялся за песок. За камнем пришел в себя от удушливого дыхания, но как то в голове не укладывалось, не мог поверить, что я - живой. Дрожащими руками достал индивидуальную аптечку, открутил кончик от иглы промидоля, проткнул мембрану тюбика, и через штаны вонзил в мыщцы ноги. Уколов лекарства, вытащил пакеты ПП, один разорвал, и всё время внутри повторял: "Хорошо, что я маленький...Хорошо, что я маленький..."

Лицо Пашки желтело. Потряс его и спросил, где болит.

- "Живот", - чуть выговорил.

Расстегнув комбинезон, осмотрел живот и спину, но дыры не было.

- "Что ещё болит?", - спросил.

-"Ноги оттекают", - ответил.

Осмотрел бёдра, но дыры не было. Перевернул на живот. Во время переворачивания, Пашка тихо стонал, а я безжалостно рыскал по его телу, ищя дыру от пули. Под ягодицами нашел дыру от вхождения пули. Разорвал комбинезон. Ляжки были целыми. Перерезал ширинку и окровавленные трусы... Пуля пронзила машонку, и, наверное, вонзилась в живот, кровотечения не было. Живот был твёрдым. "Может и печень задета, и по этому бедный Пашка так пожелтел", - подумал. Когда дышал, один край яйчка всё выползал через пробитую не малую дыру. Перецязывал его так называемым способом "плавок". Он лежал закрытими глазами, и дышал через немножко преоткрытый рот. "Наверное, попало в камень, и рикошетом пройдя рядом с бёдрами, попало в живот", - рассуждал, оканчивая перевязку.

-"Всё, умираю, напиши маме, адрес найдеш", - промямлил он. - "Солнце.....Солнце....."

Понял - закрыть его от солнца. Прикрыл лицо плащпалаткой. Сидел возле него и наблюдал, как буквально на глазах тощают его руки. Пальци казались не здоровыми, с ненормальными суставами. Началис судороги... Он дрожащий выкорчился, чего то искал руками... Изо рта шёл какой то не понятный шопот. Вдруг весь распустился...

Я сидел с тупым взглядом, будто бы всё, что вокруг меня, меня не косалось. Всё накрылось каким то туманом... Видел, как после одной перебежки наши показывают: "Прикрывай!". Но я смахнул рукой и отвернулся в другую сторону. Плакать нехотел, но было до блевоты пусто.

"Может надо было кулаком давить на пупок? Но ведь кровотечения не было, к чему эту артерию давить. Жгута тоже никуда не надо было накладывать", - начали лезть в голову мысли.

Видел, как подбежали наши, как кричали что то перекливлёнными лицами, другие уже были в низу и бросали гранаты. Обстрел концился, хотя мне было наплевать. Начал дрожать. Охватил смех. В мыслях повторял: "Ведь говорил, что помреш непотр...шись.... Ведь говорил...". Но это не был смех, а какой то протяжённый звук...

Положили на плащьпалатку и выносили в четвером. Я шел рядом, сколько позволяли камни, нес его автомат и рюкзак. Вынося его голова отвалилась назад, рот открылся: "Он совсем уже не похож на Пашку", - подумал глядя на широко открытый его рот.

Спустившись встретили рыщущих по аулу союзников, которые гнали с собой двух пленных, и несли отобранные ППШ. Недалеко от машин, Прохор показал смелость - взяв один ППШ, застрелил двух мужиков из аула, проходивших мимо.

Пару дней пробыв на базе, опять прочесывали аулы. Бронеколонна вьезжала в аул. Распределяла секторы наблюдения и была готова в любой момент нас прикрывать огнём. Но аулы были полупустыми - оставались в них одни старики, которые не могли убежать. Мы прочёсывали - вбегали в дома, и, поверхностно их осмотрев, национализировали найденные магнитофоны, часы и деньги.

Вбежав в один дом, услышал шаги на втором этаже. Тихо подкравшись застал "духа", готовящегося выпрыгнуть через окно. Если бы немножко запоздал бы, он бы испарился в лабиринте заборов. Его схватил, неожиданно ему, мгновенно вскинув автомат к плечу крикнул:

-"Дрэш! Инжа биа!" (Стой! Иди сюда! - афг.)

Он глазами размерил деистанцию до меня, посмотрел вниз ( я ему прицелился в грудь), и, наверное решив, что пуля будет быстрее, встал, подошел ко мне. Мы были только в двоем. Один против одного. Только я - вооружён. Глаза его горели злостью и досадой. На всякий случай, схватил его за грудь и бросил его в стену. И пока он призодил после себя, после удара, я проверил его карманы. В них нашел документы, где он с униформой офицера и невиданной кокардой на фуражке.

-"Ага, так вот ты чего птенчик бежиш?!", - обрадовался, и, когда его глаза наконец стали ясными и в них появилась боязнь, я его погнал с собой.

Показал его документы Прохоренке и сказал своё мнение:

-"Офицер армии Амина, и, если прячется, значит, за одно с душманами".

Но Прохору надоел один старик, который всё кружил вокруг него постоянно повторяя:

-"Пайса, Пайса"... (деньги).

Прохор не понимая ругался и угрожал старику кулаком, амы улыбались вьехав в ситуацию: кто то из наших отобрал у него деньги, вот пришел человек жаловатся офицеру, а тот по афгански "ни бум бум".

С моим пригнаным пленных было десять. Все были проверены: отстёгнуты часы и забраны деньги. некоторое время пленных гнали с собой, но, к нашему большому возмущению, Прохор приказал всех отпустить. Пытался возражать, что мой - офицер. Но Прохор только махнул рукой.

-"Сука, сволочь, трус!", -проклинал его. -"Дрожит из за своей задницы и хочет себе жизнь выслужить, если попадёт в руки к духам! Пашки больше нет, а этот хряк....хорош! Наших не жалко, а духов - отпускает! Эх, как я был бы рад, если б увидел, как духи его яйца шинкуют, как лук!"

Zigmas Stankus "Kaip tampama Albinosais", стр. 90-98.

Как погиб Ероносян

Часть 1

"Чуть начали спускатся, как был ранен афганский военный, целый батальон которых появился из ниоткуда. Увидя кровь и телом почуствовав, что по нам стреляют более метко, и, судя по звуку, из более близкого растояния, наша детская смелость начала испорятся. Появился непонятный инстинкт самосохранения. Не спускались как попало, жостко слушали приказов. Спускались группами одни других прикрывая.

Ранило ещё пару. Нам разрешили открыть огонь по домам, утопающим в зелени. Стреляли в зеленью не заслоняемые окна, двери и все, что шевелится. Мишенью стал привязанный белый конь, который сперва не натурально присел вытянутые задние ноги, а потом, вздрогнув после нескольких дополнительных выстрелов, повалился на бок, и после нескольких неудачных попыток встать, лёг на всегда.

Через гущю деревьев бежали два силуэта, у которых не хватило ума прятатся и они оба один за другим упали.

Опять приказ "Спускатся в низ", и, уже как на учениях тактики, спускались отделениями, друг друга прикрывая огнём. В гору карабкались пол дня, а спустились невероятно быстро.

В дома через окна бросали гранаты Ф-1. Взрывы от гранат углублялись в аул. Когда утихла волна взрывов, наступила тишина. Наша рота прикрывала последние групы, спускавшиеся с горы.

Из одного дoма икая до блевоты вышел лейтенант Чюлков. По инструкции, перед тем, ка зайти в дом, он бросил в окно лимонку (гранату Ф1). А в доме нашел шесть кусков мяса в конвулсиях: мужчины, женщины и четырех детей.

Подстреленными силуэтами оказались изрешечённые тела женщин. Нас ввело в заблуждение ихние паранжы - от головы до ног женщину прикрывающее тряпьё. В лица не смотрели, так и оставили их закрытыми, нас только удивила пулей проделанная рванная рана в голеностопе.

Офицеры, получив приказы и поделив нас в групы, вели нас по разным направлениям. Каждая група была поделена ещё на несколько груп: выдвигается разбедывательная группа - вторая, третья лежит, прикрывает. Первые, после 30-40 метров, ложатся, занимают оборонительную позицию, дают знак. Тогда идёт вторая группа, первая и третья её прикрывают. Опять идёт первая, вторая прикрывает, третья присоединяется к второй. В групах разделенны сектора наблюдения: одному - право, другому - лево.

Командир роты поддерживает связь с командиром батальона и командирами отделений. Связь между отделениями поддерживали маленькими радиостанциями, которые настроенные только на волну роты. Каждый сержант - командир звена, имеет небольшой приёмник, по которому слышит приказы командира отделения. Одним словом, продвигались тихо, как волки, без гестов и криков меняя направление.

Аул соверсшенно пустой. Даже скота нет. Всюду тихо, спокойно. Продвигаемся пытаясь неиспустить ни одного звука. Гранат в дома больше не бросаем. Всё равно все пустые. Странно, как будто зашли в давным давно вымерший аул.

Дома кочились. Идём по правому берегу реки со всё усливающимся течением. Река становится всё шире и течение всё силнее. Цепочки гор всё ближе к друг другу. Левым берегом реки идёт четвёртая рота нашего батальона. Им перед глазами - населённый пункт с более десятью домами.

Заняв круговую оборону, отдохнули, глазами наблюдая за четвёртой ротой. Они "работают" - взрываются ручные гранаты, трескочут сериями выстрелов автоматы. Командир роты Черкесов связывается с команиром батальона и спрашивает, не нужна ли помощч четвертой роте. Через некоторое время командир батальона по связи отвечает:

-" Четвёртая рота производит профилактику".

Мы смеемся, потому, что неясно, какую профилактику - от вшей, или блох, потому что два дома охватывает пламя..

"Бравый ихний командир Применка", - думаем молча - "сам пьёт как собака и его все считают самым сволочистым офицером полка, но когда надо..."

Вдруг от самых крайних, самых дальних домов от нас, отделились две человекообразные фигуры, в паранжах. Стрелять по ним было неудобно - очень маленький угол. Капитан Черкесов приказал нам прекратить огонь и стрелять снайперам роты. В каждом отделении было по три снайпера, которые уже в Афганистане окончали снайперские курсы, получили по винтовке СВД, но ни один так и не умел посчитать поправку на ветер.

Но снайперы оказались ерундовыми, они не успели, и силуэты спрятались за выдвинувшейся скалой. Мы смеялись, говорили, что с х...ем было бы метко, и почему они таскают такие неудобные длиннодулы.

Но снайперы вернули себе хорошее имя, когда пристрелили козла, находившегося на склоне, рядом с нами. Он упал после первых выстрелов. И после короткого времени над ним начали кружить болшие орлы, похожие на грифов. Ещё несколько минут, и целая их куча рвала тушу козла, как платок. Через бинокли видели ихние лысые шеи и белые груди.

Снайперы застрелили несколько птиц, чтоб падали всем хватило. Но их собиралось больше, мы удивлялись ихнему зрению и нюху.

Первая группа двинулась в перёд. Другие, оставшиеся под прикрытием больших камней и кустов, пытались впитать, втянуть в себя это спокойствие отдыха, потому что скоро прозвучит команда "Вперёд!".

Часть 2

Первая группа пришла к тупику - с права - очень крутая скала, к которой примыкал изгиб реки. Забратся на неё - невозможно. С лева - бурная холодная река. Группа заняла оборону и решала, что дальше делать: вернутся назад, или идти вброд...

Вторая группа приблизилась к первой и глазами искали места, где удобнее устроится... Двое уже зашли в бурное холодное течение, но их повалило с ног, и они шарахались громко фыркая, в холодной как лед, воде. Мы все смеялись над ними...

Вдруг послышались залпы из одиночных выстрелов и очередей. Спрятались за камнями, но горное эхо непозволяло точно определить точное местоположение стрелявших.

Опять одиночные выстрелы, автоматные очереди... Мы открыли беглый огонь. Стреляли по скалам.

Видел, как рядовой Ероносян упёрся лицом в крутую скалу и начал оседать в низ. Незастёгнутый шлем упал, и он боком упал в воду. Мы без передышки рубили скалу, прощупывая все её выступы и углубления. Снайперы, искали голов, время от времени производя выстрел. К нам на четверёнках полз рядовой Толсташеев. Ему из обейх голеней текла кровь, на камнях оставляя красные пятна. С рядовым Горшениным, прикрывая друг друга, помчались к нему и начали его тащить в сторону камней. Тащили его за пазуху, в свободных руках держа оружие. Толсташеев громко стонал, когда ноги цеплялись за камни.

-"Молчи, ку..ва!", крикнул Вася.

Бросили его как мешок среди камней, где уже залегли наши.

- "Прикрывайте, суки!, - заорал хриплым голосом Вася. - "Лабус, бежим к армянину..."

Бежали зигзагами, и, один другово прикрывая, стреляли.

Армянин спокойно держался на поверхности воды, в созданном скалой заливчике. Он лежал на спине, отбросив руки в стороны.

-"Вот, бл..дь, как будто в курорте", - выжжал Вася.

Схватив Ероносяна за запястья рук, тащили совсем неволнуясь, что его затылок бьётся об камни. Он был готов...

Вытаскивая одной рукой стрелял из пулемёта, пока нещёлкнул пустой магазин.

Недалеко от камней согнувшись лежал Харитонов. Моя нога зацепилась за его гранатомёт и я падая ударился головой об камень.

- "Хорошо, что у меня шлем!", - крикнул для Васи, пока искали место для армянина. За большим камнем лежал командир роты. Он лежал сложившись вдвое.

- Вы раненны?", - спросил шлема, конца носа и усов, ибо только они были видны. Капитан покачал головой.

-"Ссёт со страха", - за нго ответил Вася...

Отходу командовали "старики". Слышались ихние команды.

Нам вытаскивая рядового Ероносяна, к нам на помощь из укрытия спешил сержант Линик, но упал. Его унесли другие, и я, лёжа не подалёку, запихивая патроны в магазин, наблюдал, как санинструктор, ворочал его голеностоп, на котором была видна страшная рванная рана. Из сустава практически ничего не осталось.

-"Жгут накладывай, х.й!, - не вынес я стонов Линика.

- "Без тебя знаю, сынок", - спокойно сказал больше полугода прослуживший санинструктор.

Меня охватило страшное желание ударить его прикладом пулемёта. Но, как будто скошенный, санинструктор повалился на бок, обееми руками схватившись за бедро. Линик безнадёжно больно стонал, из за вдруг выброшенной его ноги. Я перепрыгнул сержанта Линика, кто то ему уже накладывал жгут, и, найдя пару палок, пытался вправить его ступню, чтоб перестала не натурально ворочиться.

Санинструктор стонал, как подстреленный лось.

-" Оправу накладывай...кость переломанна..."

Я взял его за колено и подвигал ногу.

- "Х.й, а не оправу тебе...", - сказал,- "пуля прошла на вылет через мыщцы".

Разорвал штанину, достал пакет ЭПП и перевязал ему ногу. Вспомнил, что надо вколоть промидол. Нашел коробочку, и, подготовившись вколоть, спросил"

-" Может тебе перед уколом ещё с ватой и спиртом очистить?", - и вколол через штаны в здоровое бедро.

Сержанты командовали отходом. Было собранно оружие раненных, рюкзаки, другие вещи.

Пришел в себя комадир роты. Он с двойной энергией начал командовать отходу. И было видно, что он бы с радостью сказал бы:

-"Мужыки, а побегу ка я вперёд, посмотреть, всё ли там в порядке...", - но четыре звёздочки на погонах этого не позволяли.

Замполит лейтенант Здобин один тащил длинного сержанта Линика. Вынесли за небольшой поворот первую партию раненных. Когда выносили двух других, опять послышались выстрелы, перед тем затихвшие. Страшно выли от боли раненные, когда ударялись об камни. Мы заваливаемся за камни, редковатую леству, стволы деревьев. Откуда треляют, так и не понимаем. Бешенное эхо... Стрелять в горы желания нет. Мой пулемёт уже настолько спекшийся, что стреляет только одиночными.

Опять поднимаемся, хватаем свой стонающий груз, и несём ухватившись за края плащьпалаток, на которых лежат раненные.

Одна мысль крутится в голове" "Если они нас будут преследовать горами, из этого ущелья живыми уже невыйдем..."

Zigmas Stankus, "Kaip tampama Albinosais", стр. 64 - 68

Слова Зигмаса шведским журналистам:

В начале мы бывало брали пленных, но если их берёш, то надо кому то отдавать, особистам и т.п. Увозят их в Кабул. Но ты тем самым неотомщаеш. Так нафиг их отдавать? А если расстреляеш на месте - с тебя никто не спросит, куда ты его дел, так лучше не брать. Или берёш и привязываеш пленного к броне, покрайней мере есть шанс, что в твою машину стрелять из гранатомёта не будyт...

Особисты были, и была проблема сохранить дневник, правда, Зигмас нашел таки способ, как это сделать. И знаете, если человек пишет даже про то, как ему возбудили дело в Афганистане за дедовщину (не только ему одному), и что возбудили правильно, было, за что, но удалось избежать наказания, а пару посадили, то у меня такому человеку как то доверия больше, чем тем, у которых всё в очень радужных тонах расписано: сплошной героизм, дождь медалей и ординов, да и помощь братскому афганскому народу.