Дуэль

Огромный двухмиллионный Кабул, скрытый зеленью, терялся вдали в чаше гор, как всегда настороженно-угрюмых. Чистейший горный воздух приближал их высокие коричневые вершины без какой-либо растительности. Невдалеке на холме гордо красовался пятиэтажный дом с колоннами — бывший шахский дворец, а сейчас штаб 40-й армии советских войск. По вечерам, почти ежедневно, как только стемнеет, светящиеся окна штаба видны далеко вокруг. Тогда и начинается очередная серия бесконечного «кино»…

Сначала от ближнего кишлака в направлении штаба по чёрному, как тушь, небу обманчиво медленно начинает двигаться малиновый след «трассера», затем долетает звук выстрела душманcкого «бура» (Винтовка «Бур-303», популярная среди моджахедов. — Ред.): «Да-дах!». Незамедлительно в ответ летит длинная пунктирная линия автоматной очереди советского «Калашникова». Короткая выжидательная тишина. Снова из кишлака нахально медленно в том же направлении летит одинокий «трассер» И раздается вслед: «Да-дах!». От подножия штаба по невидимому противнику нервно клокочут уже десяток автоматов. Видно, как в кишлаке, рикошетируя, пули разлетаются в разные стороны, словно искры от точильного камня. Теперь-то уж душман не посмеет нападать. Но ровно через минуту слышится знакомое «Да-дах!», и «трассер» насмешливо плывет по небу к дому с колоннами.

Терпение «шурави» (так называли советских граждан в Афганистане) лопается, десятки автоматов извергают в наглеца тысячи пуль, в бой включаются бронетранспортеры, гулко, как отбойные молотки, начинают стучать их крупнокалиберные пулеметы. Некоторое время в ответ ни выстрела, ни звука. Наступает настороженная тишина. Противники пытаются разглядеть друг друга в кромешной темноте. И снова к ярким окнам штаба вызывающе ползет малиновый «трассер», слегка опережая неизменное «Да-дах!». Тут дружно включаются в дуэль расположенные рядом батарея и даже танк. Их частые оглушительные выстрелы перекрывают уже сплошное и яростное негодование автоматов и пулемётов. Весь огонь обрушивается на место, откуда раздались одиночные выстрелы «бура».

Сотни невидимых зрителей заинтересованно наблюдают красочный спектакль. Их симпатии явно на стороне неуловимого владельца «бура». Везде в мире «болеют» за смелых. Постепенно грохот утихает, выстрелы всё реже и реже…

Проходит в тишине несколько десятков секунд, и вновь раздается неуступчивое «Да-дах!». И снова — шквал огня, но пушки и танк уже не ввязываются, считая своё участие в подобном «бое» ниже своего достоинства. В следующий раз и пулемёты выходят из игры, только автоматы по-прежнему беснуются на методическое «Да-дах!».

Но и они постепенно умолкают, гаснут осветительные ракеты, и прожектор закрывает свой лазерный глаз. Победно звучит последний выстрел «бура», но ему отвечает лишь задумчивая тишина…

Не пойте хором по ночам…

Наше одноэтажное, похожее на спичечный коробок на боку общежитие называли «модуль». Если громко чихнуть, то желают здоровья сразу несколько голосов из разных комнат. Два моих соседа-прапорщика, вернувшись с продсклада, где они днем несли службу, долго плескались под душем, неторопливо брились и, надев десантные тельняшки и пятнистые маскхалаты, выглядели бывалыми вояками. Иногда к ним приходили «чековыжималки» — женщины, которые любят за чеки «Внешпосылторга».

Звуковой сценарий таких вечеров был всегда неизменен: бульканье, разговор шепотом, повизгивание. Снова бульканье, громкий разговор, русские и украинские народные песни и, наконец, богатырский храп. Многие жильцы, как и я, возвращались в «модуль» далеко за полночь и, положив по подушке на каждое ухо, засыпали, как убитые. Да и что стоит этот храп на фоне постоянной перестрелки до глубокой ночи. Приехав на несколько дней в Союз, я не мог заснуть без привычного грохота стрельбы.

Через комнату недавно поселили молодого лейтенанта, который, хотя и изматывался днем на службе, ещё не привык засыпать под кабульский «оркестр». Вечером не стреляли. Но бульканье, визги и громкие разговоры за тонкой стенкой явно действовали офицеру на нервы. Когда соседи в четыре голоса затянули «Катюшу», он, вежливо постучав, приоткрыл дверь и попросил: «Ребята, можно потише?». Картинно развалившись на стуле, красавец-прапорщик, пренебрегая нормами устава, произнес: «Пошел бы ты..!». Остальные дружно заржали.

Скромно притворив дверь, офицер ушел. Затем снова появился, неторопливо, на виду у всех разогнул усики чеки взрывателя гранаты Ф-I, бережно катнул её по полу к ногам прапорщика и закрыл за собой дверь…

Мощно оттолкнувшись обеими ногами от пола, прапор спиной вперед стремительно вылетел в окно «модуля», вынося на плечах оконную раму. Его товарищ совершил бросок, достойный Льва Яшина, и тоже исчез. За ними «рыбкой» мелькнула полуобнаженная «чековыжималка», сверкнув ослепительно белым. И только ее «боевая подруга» застыла на кровати, напряженно глядя на гранату и подтянув сжатые колени к носу.

Помедлив, граната негромко хлопнула, и из неё потянулся небольшой дымок. Спустя секунды в оконном проеме одновременно появились растрепанные головы всех трёх «певцов». Дверь в комнату снова легонько открылась, и появившийся лейтенант равнодушно-вежливо произнес: «Сейчас была учебная, в следующий раз будет боевая». Помолчав, уточнил: «Ясно, орлы?!». «Ясно!!!» — дружно ответили «герои» и их боевые подруги. С тех пор в соседней комнате всегда тишина…

Ранили сына

Рано утром мои соседи по «модулю» улетали в Союз насовсем. Заранее уложили вещи в старые парашютные сумки, оформили документы и позвали меня на прощальный ужин. Я пришёл, как обычно, после полуночи, закончив трудный рабочий день. Олег улетал в Севастополь, Миша в родную Белоруссию. Боевое братство сближает. Всё и обо всём было многократно обсуждено. И будущие места службы, и привычки жён и детей, характеры начальников, достоинства женщин: местных и на Родине… Выпили и закусили опротивевшей «красной рыбой» сайрой в томатном соусе. Лениво постреливали невдалеке часовые, отвечая на одиночные выстрелы из ближайшего кишлака. Помолчали. Тоскливо-протяжно завыла сигнальная мина. Видимо, местный зверек-шакал неосторожно зацепил незаметную в темноте проволочку. Взлетело пять разноцветных ракет, обозначая место его пребывания, негромко хлопнул звук разрыва подпрыгнувшей мины. Как на поминках, в наступившей тишине дружно и жалостно заголосили тонкими голосами его собратья.

«Третий тост»,— сказал Миша, и по традиции выпили молча, стоя и до дна за погибших товарищей. «Провожать не смогу»,— сказал я и, обняв ребят на прощанье, вышел из «модуля». Раздался резкий, пронзающий, как копье, свист, сверкнула яркая вспышка, и страшный удар потряс «модуль». С ободранной щекой, весь в пыли, я вбежал в коридор. При свете фонариков вытащили Олега и Мишу, на санитарной машине отправили обоих в санчасть. Ракета ударилась в потолочную балку комнаты и взорвалась над их головами. Взрыв разметал крышу, но вниз попали только мелкие осколки, которые изрешетили мебель и стены. Несколькими ранило Олега и Мишу, но не тяжело.

Войдя в свою комнату, я одеялом занавесил разбитое окно, заменил пробитые осколками наволочку и простыни. Крест-накрест жирно перечеркнул 342-й еще не проснувшийся день пребывания в Афганистане на разграфленном на два года самодельном календаре. Вглядевшись в прикрепленную на стене фотокарточку жены и сыновей, обнаружил, что она пробита осколком. Тревога и невысказанный вопрос были в глазах жены. Как оленёнок, младший сын смотрел на мир спокойно и Доверчиво. Удар пришелся по левой руке старшего — юноши, которого только что призвали в армию. Бережно погладил его раненую руку. «Больно, сынок?» — хотел спросить, но в горле пересохло. Закололо сердце, горечь сжала его тугим комком. «Ранили сына», — неотвязно терзала мысль, долго не дававшая забыться тревожным и чутким сном…

Веники

Когда кто-нибудь из нас улетал в С0Юз в отпуск или командировку, мы считали дни до его возвращения. Было неписанным правилом, что, обратно ты должен привезти «норму» алкоголя — разрешенные официально для провоза через госграницу две бутылки водки и четыре вина. И конечно, как можно больше овощей. На Алайском рынке в Ташкенте они были отличного качества и стоили недорого. Периодически мы все повально страдали от «сквозняка»-поноса. Когда в стране свирепствуют тропические болезни, всякие таблетки, которые мы возили с собой в командировки целыми пакетами, помогают редко. Гораздо действеннее глоток-другой алкоголя. Поэтому привезенный из Союза расходовали бережно, его сразу к себе в отдельную комнату забирал начальник следственного отделения. Самое большое, что он выдавал нам по весьма значимым поводам — это одна бутылка спиртного на шесть человек. Водка была для нас очень редкой возможностью, хотя она сразу, в момент избавляла от «сквозняка». Поэтому мы частенько по-хорошему вспоминали Иосифа Виссарионовича Сталина и его недоступные нам «наркомовские сто грамм».

Другой, но более доступной радостью были веники. Не помню почему, но через границу можно было провезти из Союза одновременно, только два березовых веника. Да и привозили их редко. Глубоко под землей во дворе Особого отдела армии была построена из ящиков из-под мин замечательная баня. Это был настоящий рай, где можно было отдохнуть и от обстрелов сверху. И вот сюда везли из командировок по Афганистану веники из эвкалипта. Они были хуже березовых, прилипали к телу, обжигая его. Зато замечательно пахли. Можно было, прижав веник к лицу, дышать через его листву и наслаждаться.

Я прилетел в Джелалабад в мае. Друзья наказали мне обязательно привезти веников из эвкалипта. Проехал мимо городского, парка, бывшую летнюю резиденцию шаха.

Громадный бассейн с прозрачной голубой водой и тридцатиметровые пальмы вокруг. На берегу большая белая беседка, из которой шах наблюдал за молодыми обнаженными купальщицами. Богатые гости привозили их ему в подарок, и понравившихся он выбирал к себе в гарем. Вокруг пальм летало множество больших, разноцветных красивых птиц.

В военном городке бригады специального назначения, куда я прибыл, в модулях стоят кондиционеры Бакинского завода. Днем жара более 50 градусов, в тени и за окном настоящий ад. Комнаты не оборудованы автоматическими датчиками, поддерживающими заданную температуру. Если ты уснул надолго, то, проснувшись, можешь замерзнуть, так как в комнате через час-два температура уже только плюс тринадцать градусов. И даже схватить воспаление легких. Каждая кровать закрыта индивидуальным марлевым пологом от малярийных комаров.

Подъем военнослужащих в 5.00 утра, длинный обед с 11.00 до 17.00. Сегодня на утреннем разводе четверо солдат потеряли сознание и упали на землю. На них советские бронежилеты по 14 кг каждый, каски, «разгрузки» для магазинов с патронами и автоматы. При такой жаре еда никому не лезет в горло. У солдат и офицеров начисто пропадает аппетит, и они много теряют в весе. Упавшие в обморок солдаты были на грани дистрофии. Юноши были худые и высокие. При росте за 180 сантиметров весили меньше 50 килограммов каждый.