Вторник, 23.04.2024, 23:41 





Главная » 2016 » Июнь » 28 » 345 гв. ОПДП, Баграм 4
01:26
345 гв. ОПДП, Баграм 4

 Данное изображение получено из открытых источников и опубликовано в информационных целях. В случае неосознанного нарушения авторских прав изображение будет убрано после получения соответсвующей просьбы от авторов, правохранительных органов или издателей в письменном виде. Данное изображение представлено как исторический материал. Мы не несем ответственность за поступки посетителей сайта после просмотра данного изображения.













                                 345 гв. ОПДП, Баграм 4
                                                                                    
                                                                                      (Eric Kalabao)

























 Младшие советские командиры сами вырабатывали договоренности с кишлаками, командирами моджахедов, а прежде всего, конечно, с представителями режима — солдатами, милиционерами, руководителями сельских отрядов самообороны. Отношения были сложными. Бои перемежались сотрудничеством и компромиссами: прекращением огня, готовностью закрыть глаза на контрабанду (при условии, что речь идет не об оружии). У крохотных отрядов на заставах не было особого выбора, кроме как налаживать отношения с жителями деревень. Им выделяли товары, которыми они могли пользоваться для бартера и взяток: консервы, сахар, сигареты, мыло, керосин, спички, подержанную одежду и обувь, и так далее.

Второй батальон 345-го гвардейского отдельного парашютно-десантного полка вел наблюдение за Панджшерским ущельем. Штаб батальона располагался в маленькой крепости в Анаве. Военные врачи, когда могли, оказывали местным жителям помощь. Солдаты показывали крестьянам фильмы и наносили визиты местным чиновникам. Они пытались выступать посредниками в непостижимых местных конфликтах. Они снабжали бедные семьи мукой, консервами, растительным маслом, солью, сахаром и сгущенным молоком. Представитель ХАД в Анаве как-то пригласил офицеров батальона на ужин, где те встретились с местными «шишками»: секретарем комитета партии, главой местной администрации, врачом и учителем. На стене висели портреты Горбачева и Ленина. Гостей обильно кормили, подавали пакистанские сладости на изысканном фарфоре, мясо, рис, картофель, лук. Трапезу сопровождала афганская поп-музыка из магнитофона.

Моджахеды обстреливали крепость довольно бессистемно, обычно по воскресеньям. Русские в ответ поливали огнем окрестные горы. Однажды моджахеды попытались взять штурмом одну из застав батальона, но то было исключением: они желали взять реванш за потерянный недавно караван.

Многое зависело от командиров — как советских, так и моджахедов. Александр Карцев наладил хорошие отношения с местными жителями, а командир соседней заставы — нет, и на нее регулярно нападали, тогда как Карцева и его людей трогали редко.

Чтобы улучшить отношения с жителями кишлака, Карцев прибегал к своим ограниченным врачебным навыкам. Горцы не были знакомы с современными лекарствами и поэтому хорошо реагировали на аспирин, обычные антибиотики и так далее. Репутация Карцева укреплялась. Однажды, когда он навещал своих пациентов в кишлаке, его похитили. Он ждал худшего, но оказалось, что брат местного командира моджахедов Анвара случайно ранил себя, и Карцева привели, чтобы его вылечить. К счастью, это удалось.

Несколько месяцев спустя на заставе появились две БМП с местными афганскими чиновниками. Они приехали заключить сделку с Анваром и попали в ловушку: тот захватил их в плен и угрожал убить. Командир местного отделения ХАД полковник Вахид попросил Карцева договориться об освобождении людей и возврате машин. Карцева доставили к Анвару, и тот заявил, что БМП отдаст, но пленников казнит, поскольку они в союзе с врагами ислама. И даже пойдет Карцеву навстречу: он не станет их пытать. Карцев возразил, что убивать посланцев неправильно: против кишлака и посевов примут ответные меры. Погибнет множество правоверных. Анвар подумал, посоветовался с соратниками, отпустил пленников и вернул машины.

Отношения афганцев с русскими были запутанными. В августе 1984 года афганский танковый полк участвовал в совместной операции в провинции Пактия. Один из танков подорвался на мине с дистанционным управлением, перевернулся и раздавил офицера ХАД. Через неделю к советскому военному советнику, прикрепленному к тому полку, пришел старик и четверо его сыновей. Братья были высокими, могучими и увешаны оружием, как новогодние елки. Они рассказали, что погибший офицер ХАД был их братом. Он учился в Советском Союзе. А они ушли к моджахедам. Советник налил им чаю, поболтал с ними о погоде, показал на карте место, где взорвалась мина, и назвал имя местного командира повстанцев. Они поблагодарили его и отправились мстить.

                                                                                                                    Родрик Брейтвейт










































































































































































































































































































Памяти себя сломавших… Самострел

М. Киселев

   Руха. Серое осеннее сумрачное утро. Небо затянуло густой плотной дымкой, спрятав горные вершины, которые окружали наш полк. Афганское солнце изредка пробивалось сквозь чернеющие облака, а резкие порывы ветра сгущали тучи, и небо в предчувствие беды вот-вот готово было разрыдаться. Наш второй батальон пробудила грустная весть: за солдатским туалетом нашли молодого солдата - 'самострела'. Он лежал на самой окраине территории полка, где колючей проволокой ограждения разделялись два мира: солдатского быта и зеленого от кустарников тутовника горного склона, переходящего в глубокое ущелье - рубежа душманских владений. Как потом выяснили: парнишка, покончивший с собой, был из гранатометного взвода. Объявили общий батальонный сбор. Прапорщик Молодец, заглянув в наш спальный район (место расположения хозвзвода), беглым взглядом мысленно пересчитал нас. Убедившись, что все живы, с облегчением выдохнул и грозно сказал:
  -Выходи строиться!
  
  Мы, замученные бессонными ночами и непрекращающимися "духовскими" делами, выползали по одному на маленький плац, напоминающий маленькую крепость, окруженную афганскими дувалами. Шли на свое место батальонного управления. Туда же выходили строиться и другие подразделения: минометная батарея, связисты, часть рот и гранатометный взвод. Построившись в длинную шеренгу, напоминавшую извилистую горную тропинку, стали ждать приговора. Многие шептались, еще не понимая, ради чего такое ранее построение.
  
   На небольшую трибунку перед мини-плацем вышел наш комбат майор Пазин, замполит капитан Орленко, начальник штаба капитан Савинов и представитель управления полка. Все сразу 'поймали' тишину и стали вопросительно ждать.
   Вдруг со стороны туалета показались солдаты из батальонного разведвзвода, которые несли на санитарных носилках тело солдата. Они подошли поближе и положили носилки посередине - так, что бы всем было видно.
  
   Всеобщему взору предстала ужасающая картина: на носилках лежало неестественно скрюченное, застывшее в предсмертных судорогах, окоченевшее тело молодого солдата. Голова была сильно запрокинута назад, как будто у него отсутствовали шейные позвонки; со стороны гортани были видны окровавленные отверстия от пуль. Но самое жуткое: верхняя часть головы (практически отсутствовавшая) напоминала пустую разорванную консервную банку, а на клочках светлых, коротко постриженных волос, была видна запекшая кровь с желто-зелёной слизью. Челюсть со страшным оскалом отвисла, обнажив жёлтые зубы, как будто сохранив последний отчаянный крик души. Глаза, когда-то выражавшие настроения человека и чувства, были полузакрыты и черны от крови. Но что меня поразило еще больше - это руки! Они говорили, нет, кричали о мучительно минутах расставания с жизнью. В кровь истертые мозолистые ладони были обращены вверх, напоминали о его нескончаемом солдатском труде; сильно сжатые пальцы как будто цеплялись за жизнь, только указательный палец правой руки одиноко торчал, сохраняя след от курка автомата. Его гимнастёрка-х\б, видавшая не одну сотню стирок, была размером 56, не меньше, и свисала балахоном. Сам же он был очень худощавого телосложения. Чтобы не смотреть на обезображенную голову, я тупо упёр свой взгляд на его ноги. И только тогда заметил, что его ботинки были разного размера: один примерно 46, другой 40. Зрелище было очень жалким.
  
   Я подумал: 'Как же страшно человек выглядит в смертельном облике!'
   Комбат начал свою речь:
  - Посмотрите все на этого урода! Он трус, чмо! Решил легко избавиться от своей нелёгкой солдатской службы, а он подумал о своей матери, о своем командире? Смотрите, у него нет мозгов и, видимо, никогда и не было! Те из вас, кто надумал такой же чмошный поступок - идите и умрите лучше в бою! Умирать нужно достойно, как мужчины!!!
  
   Тут подключился замполит:
  - Да, как мужчины! И я обязательно напишу его матери, отцу, напишу на его прежнюю работу, как он погано умер! И пусть каждый из вас знает, что не будет таким поблажки и посмертных наград! Этот случай, к сожалению, не первый в нашем полку. Я внимательно буду теперь присматриваться к каждому из вас, и если кто-то во мне пробудит сомнения, то я сразу же его отправлю на боевые в сапёры. Пусть там умирает, а не за сортиром!
  
   В строю прошло шевеление, кто-то стал открыто поддерживать начальственную точку зрения и говорить, какой же он плохой солдат, и были даже такие, кто сплюнул в его сторону. Всеобщее настроение было практическим единым, к тому же никто не хотел в сапёры!
  
   Дополнить всю эту агитацию своей версией решил майор из особого отдела полка:
   -Солдатики, поймите, что сила обручального кольца в крепком мужском яйце! И если даже вас не дождалась ваша любимая девушка, это не ваша беда, а её! Не стоит она таких жертв, нужно вернуться домой, целыми и невредимыми с наградами и почестями!
  
   Грустно молчали только молодые, на чьих плечах был всеобщий армейский быт.
  
   Сам того не замечая, поначалу я полностью согласился с доводами начальства, но, глядя на сытые лица в хорошо подогнанном обмундировании, кипевшие праведным негодованием, вдруг во мне возникла волна возмущения. Как это вообще возможно, как же так, почему такая не справедливость? Почему??? Молодой 'зелёный' солдат не покладая рук и ног пашет и днём, и ночью за себя и за того парня! Не доедая, не досыпая, терпя жестокие, фашистские издевательства 'дедов' (старослужащих солдат), а также порой и от офицеров! Где и от кого искать защиту, поддержку? И невольно в голову парня пришла мысль: 'Смерть! Только она моё спасение!'
   А что вообще он чувствовал, и кто мог довести его до этого состояния, кто-нибудь задумался? А вы обратили внимание, как он одет? Почему его форма одежды не по размеру, а? Кто её выдавал ему??
  
   Я стоял и еле сдерживал своё возмущение. В моих мыслях ярко пронеслась воображаемая картина событий, предшествовавших смерти этого парнишки.
  
   -Сюда иди! Бегом, воин! Ты почему котелки не помыл, совсем оборзел, а?? - вопрошал 'дед'.
   -Так, сейчас получишь 'фанеру', - и со всей силы ударил его кулачищем в грудь, роняя на землю. Пацан, задыхаясь и корчась, хотел встать, но ноги не слушались; хотел что-то сказать в своё оправдание, но перехватило дыхание, ведь было очень больно! Слёзы сами брызнули из глаз. От этого зрелища 'дед' ещё сильнее разозлился, и стал что есть мочи пинать его ногами.
  
   Ночь, никому не нужный внутренний пост охраны своего подразделения...
  - Только бы не уснуть, а то опять будут бить и издеваться. Как же я хочу домой, когда же всё это прекратится?! Сколько же мне это терпеть?! Надо попроситься в горы, хоть там отдохну. Нет, меня не возьмут, я же один молодой в этом взводе, скажут - 'чижара' ещё, не готов, да и кто будет им прислуживать? А впереди целая вечность нескончаемой службы; один день длится, как целая неделя. Ох, как болит тело, особенно грудь! Если бы я знал, какая она Советская армия - в жизнь бы не пошёл служить!
  
   Сразу же вспомнился родимый дом: мать, сидящая у околицы и ждущая своего сына из Афгана; дядя Фёдор из районного военкомата, предлагавший за два литра коньяка отсрочку. Вот дурак, надо было согласиться... Хотя отец, узнав, грозно погрозил кулаком:
   -Мужиком становиться только в армии, сынок!
   Если бы он меня сейчас видел, что сказал бы:
  - Клоун?!
   И тут сразу же заныла натертая нога. Хотелось заплакать, но слёз уже не было, сильно пересохло в горле. Нет, сейчас уйду и кто-нибудь из дедов тут же выйдет, а меня нет... Ладно, потерплю...
   Дул сильный осенний ветер, гул в ушах заглушал неровный ритм сердца, на душе была пустота, полное безразличие к себе и к своей жизни, не было ни жалости, ни скорби. Мысль пришла сама собой:
   -Всё, я понял, не хочу я жить! Зачем она мне, эта жизнь, я всю жизнь был неудачником, чмом. Светка - первая 'страшилка' на селе - и та бросила! Написать предсмертную записку? Нет ни бумаги, ни ручки, где искать? Нет...
  
   Ноги сами понесли на окраину батальона - там темно, очень темно. Автомат... Затвор надо передернуть, не получается, ах да, предохранитель... Вот и всё, я сейчас, это быстро, больно не будет, я знаю... Скорей, а то заметят, кто-то идёт, нет, это ветер...
  
   -Так как же лучше - в сердце, нет, не достану до курка автомата, опять нет, ну как же лучше?!
  
  - Руки сводит... Вот в горло, быстро и... всё!
  
   Сквозь ущелье ветер эхом пронёс прощальный стон, заглушенный выстрелами, и только неприступные горы мрачно молчали, величаво смотря в небо. А где-то там, далеко за речкой, по сельской тропинке шёл домой с войны белобрысый мальчишка...     



























 Сторінка створена, як некомерційний проект з використанням доступних матеріалів з ​​Інтернету. При виникненні претензій з боку правовласників використаних матеріалів, вони будуть негайно зняті.


Категория: Забытые солдаты забытой войны | Просмотров: 636 | Добавил: shindand
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:

  
"Сохраните только память о нас, и мы ничего не потеряем, уйдя из жизни…”






Поиск

Форма входа

Статистика


Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0

Copyright MyCorp © 2024 |